diamagnetism

Мужчина в черной кожаной куртке и его беременная жена подбежали к вокзалу. Перед входом, у рамок металлоискателя, скопилась приличная очередь, и всем было безразлично, что поезд на Петербург отходит через пять минут, а супругам еще надо добраться до перрона и пройти билетный контроль.

Лена была уже на девятом месяце, однако врач не только разрешил, но горячо поддержал ее желание съездить в культурную столицу к друзьям. Путешествие должно было развеять мрачное настроение женщины и отвлечь ее от беспокойства из-за будущих родов. Лена плохо переносила беременность, часто плакала без причины, тревожилась по пустякам и срывалась на мужа.

Иногда у нее было странное чувство, что он хочет навредить ей или даже убить, но подтверждения своим смутным догадкам она не находила. Это ощущение необъяснимым образом завладело женщиной в начале беременности и усиливалось изо дня в день.

От бега Лена — или Алена, как ласково называл ее муж, — запыхалась, раскраснелась, над по-детски пухлой верхней губой выступили бисеринки пота. От испарины короткие светлые волосы завились в тонкие колечки и торчали в разные стороны. Малыш недовольно зашевелился. Она обхватила живот чуть вспухшими руками и начала его легонько гладить, словно желая успокоить и убаюкать сына.

Супруги прособирались дольше, чем планировали — вещи, как будто нарочно расползлись по темным уголкам квартиры и затаились, чтобы их поиски задержали молодую пару. Перед самым выходом на Лену накатила дурнота. Муж еле сдерживал раздражение: на его смуглое лицо набежала тень, он чуть не оторвал ручку у чемодана, когда складывал его в багажник такси, слишком резко хлопнул дверью машины.

У металлоискателя Ян вежливо, но настойчиво уговорил одного из пассажиров пропустить их без очереди. Внешний вид жены только добавил ему убедительности: она была похожа на маленькую, загнанную в угол птичку со своими встревоженными глазами и беременным животом под голубым драповым пальто.

Когда Ян и Лена подбежали к поезду, проводница уже собиралась закрыть двери вагона. Она улыбнулась и проверила документы. Краем глаза Лена заметила страшную рожицу в окне вагона и охнула от неожиданности, но взяла себя в руки, повернулась и увидела ребенка лет семи: он дразнил старшего брата, который провожал его на перроне. Мальчик прилипал носом к стеклу, расплющивая его в свиной пятачок, скашивал глаза, высовывал язык и надувал щеки.

Супруги прошли в вагон и расположились в купе: расстелили постельное белье, переоделись и убрали сумки в ящик под нижней полкой. Ян настоял на покупке всех четырех мест. Он не хотел, чтобы Лена испытывала неудобство в тесном пространстве с незнакомыми людьми.

Ян сел рядом со взволнованной женой, обхватил ее руками и поцеловал тонкими губами в белокурую макушку. Лихорадка погони за поездом постепенно спадала. Они молча сидели и смотрели в окно на спешащих пассажиров, пока состав не поехал. В уютных объятиях мужа Лена разомлела и задремала. Сквозь сон она услышала какой-то странный то ли вскрик, то ли всхлип. По ее телу пробежала легкая дрожь.

— Ты слышал это?

— Что?

— Женский крик, такой высокий, резкий.

Ян почувствовал, как жена снова напряглась, и прислушался. Он просидел так с минуту, но ничего странного или похожего на всхлип не услышал.

— Алена, тебе показалось. Отдыхай, — он взял ее руку, нежно поцеловал ладонь и уложил спать.

Когда Ян увидел, что жена успокоилась и уснула, он позволил себе расслабиться и снять с лица надоевшую маску ласкового участия. Мягкими пружинящими шагами он дошел до уборной и закрылся в ней на замок. Включил воду, фыркая и отряхиваясь как бурый медведь, облил голову и поднял взгляд на зеркало. На него вопросительно смотрел молодой смуглый мужчина, холодные серо-зеленые глаза которого цепко следили за каждым движением. Густые темные брови бросали на них глубокую тень и иногда — в сумерках — создавалось впечатление, что его лицо больше похоже на оскаленный череп. Ян закрыл глаза ладонями. Надо было как-то выдержать еще несколько недель этой чертовой беременности. Он боялся, что сорвется, наговорит ей резких и обидных слов или поддастся на соблазнительные провокации Ани из бухгалтерии.

Проводница деловито поправила прическу перед зеркалом и пошла собирать заказы на чай и кофе. Подойдя к закрытому купе супругов, она постучалась и разбудила Лену, предложила пассажирке напитки и, услышав отказ, отправилась дальше.

Разбитая после непродолжительной дремы на неудобной полке купе, Лена неуклюже поднялась с кровати, погладила живот, вставила босые ноги в мягкие домашние тапочки и высунула голову в коридор. В конце вагона стояли два пассажира, о чем-то неторопливо разговаривали и курили электронные сигареты. С другой стороны проводница заглядывала в купе и принимала заказы у пассажиров, воздух был наполнен приглушенной болтовней, шелестом пакетов и гулким стуком. Лена собралась уже нырнуть обратно в купе, как заметила отпечаток детской ладошки на оконном стекле в коридоре.

След был маленький, аккуратный и милый. Женщина растрогалась и решила оставить рядом свой отпечаток. Малыш в животе начал стучать ножками, казалось, он не хотел, чтобы мама касалась стекла. Несмотря на это, Лену что-то странным образом тянуло к окну и при этом вызывало неопределенный страх. Постепенно след ладошки начал покрываться тонким слоем инея. Лед расползался по стеклу, захватывая все больше пространства, бесформенной дорожкой спустился по стене и щупальцем потянулся к лениной ноге. Глаза женщины расширились от ужаса, кровь отлила от лица и тяжелыми гирями опустилась в ноги. Она уже готова была закричать, как почувствовала теплое прикосновение мужа, и видение пропало.

Ян нежно подхватил ее за талию и забрал в купе. Пока они заходили, Лена снова услышала тихий всхлип, полный тоски и страха. Женщина неуверенно взглянула на мужа, но его лицо было таким безучастным, что она решила промолчать.

За окном стемнело. В неверном свете сумерек купе выглядело нежилым: казалось, по углам с потолка свисали лохмотья густой паутины, обивка верхних полок потрескалась, и через трещины выглядывала посеревшая основа. В зеркале мелькнуло неясное отражение и сверкнуло красными горящими точками глаз.

Лена застыла от ужаса, стиснула зубы, чтобы не закричать, вцепилась похолодевшими пальцами в руку мужа и выдавила из себя:

— Включи свет!

Ян удивленно вскинул брови, но послушался и щелкнул выключателем.

— Я за чаем, — голос мужа был бесстрастным, но чувствовалось, что это показное спокойствие дается ему тяжело.

Лена осталась наедине со своими переживаниями. Женщина залезла на полку, натянула одеяло до самого подбородка и закрыла глаза, чтобы только не видеть появляющиеся из ниоткуда тени и всполохи. Было ощущение, что за ней кто-то пристально наблюдает, словно хочет поймать и завладеть ею. По голой шее скользнул холодок. Лена вздрогнула и тут же почувствовала, как купе наполнилось мерзким запахом. Казалось, он обволок затылок, лицо, пробрался к фланелевой пижаме и опутал живот. Женщина распахнула глаза, в ужасе сорвала с себя одеяло и босая выскочила в коридор, чуть не сбив с ног проводницу с двумя стаканами горячего чая. Лена тяжело и часто дышала, не в силах сказать ни слова.

— П-простите, я… там пахнет! — она попыталась объяснить проводнице, что случилось, но мысли путались, перескакивали с одного на другое и ускользали. Может быть, запаха не было вовсе, и эти тревожные ощущения вызваны тяжелой беременностью и спешкой.

— Подождите минутку, — та дежурно улыбнулась и с раздражением подумала, что только истеричной беременной в вагоне ей и не хватало.

Очутившись в коридоре, Лена вытерла с висков капельки холодного пота и, понемногу приходя в себя, решила подойти к Яну. Она успела сделать пару шагов, когда что-то заставило ее повернуть голову и заглянуть в распахнутую дверь соседнего купе. От увиденного Лена замерла, не в силах двинуться ни вперед, ни назад. Отвращение скользким комком прокатилось по горлу и обосновалось где-то в животе. Женщину зашатало от страха, ледяной воздух из купе словно волной тонких лезвий обдал лицо, колючая наледь пробежала от разорванных изнутри ледяными осколками тел пассажиров, перепрыгнула через порожек, когда неожиданное горячее прикосновение проходящего мимо пассажира привело ее в чувство. Из купе, освещенного теплым светом электрической лампочки, на Лену смотрели четыре удивленных человека. Она что-то пробормотала, все еще оглушенная отвратительной картиной, в растерянности отвернулась и посмотрела на мужа.

Он ждал проводницу: нетерпеливо посматривал на нее, стучал пустым стаканом по оконной раме и кидал многозначительные взгляды в сторону жены. Вдруг за окном, к которому прислонился муж, потемнело до черноты. Тонкая пленка льда покрыла стекло, полукругом охватила спину мужчины и остроконечными лучами побежала к Лениным ногам и тамбуру. Ей показалось, что лицо Яна потемнело, глаза вспыхнули зеленым светом, и на кончиках пальцев засверкали льдинки.

Лену замутило, ее охватил страх не только за себя, но и за своего ребенка.

<<Это все Ян. Это он!>> — неожиданное доказательство смутных догадок сковало женщину. Она силилась понять, когда дорогой ей человек превратился в монстра и стал угрозой. Кто-то подговорил его? Или, может быть, он всегда таким был, но она не замечала? Резкий гудок поезда вывел ее из оцепенения, она сдавленно вскрикнула, ворвалась обратно в купе и захлопнула дверь, едва не придавив себе пальцы. Из-за сильного удара та отскочила от проема и оставила небольшую щель.

Лена осела на пол и, поглядывая в коридор сквозь щелочку, принялась искать одежду. Скоро будет остановка в Бологом, можно попытаться незаметно выскользнуть из поезда. Надо только дождаться остановки, не выдать себя. Она старалась дышать глубоко и размеренно, но страх разгонял сердце, кружил голову и туманил сознание.

Дрожащими пальцами Лена стянула с себя пижаму, надела джинсы, теплый свитер и приготовила пальто. Неожиданно она услышала гулкий стук, прислонилась к просвету и отпрянула: мимо катилась заиндевевшая голова проводницы. Женщина сжала кулаки, чтобы не заорать. <<Не привлекать внимание... Главное, не привлекать внимание!>> Прислонилась спиной к полке и стала размеренно качаться из стороны в сторону, чтобы хоть немного унять накрывающую с головой панику. Ребенок внутри нее недовольно ворочался.

По мере того как поезд приближался к городку, Лена чувствовала постепенно нарастающий холод в купе, который, казалось, теперь исходил отовсюду. У нее возникло впечатление, будто весь вагон попал под какие-то злые чары, обрел сознание, внимательно следил за ее действиями и готовился схватить в ледяные объятия, но пока медлил, наслаждаясь трепетом молодой женщины. Наконец, поезд начал замедляться и остановился. Она ощущала, что еще миг, ее схватят и... И все равно замерла, как загипнотизированная жертва хищника, но, потревоженная шевелением ребенка, очнулась, схватила пальто и сумочку и бросилась прочь из поезда.

— Да твою ж мать! — зло воскликнул Ян, когда обернулся на глухой звук чьих-то торопливых шагов, и, в чем был, погнался за женой.

У выхода из вагона он почти схватил Лену за рукав пальто, но ей каким-то чудом удалось ускользнуть от его крепкой хватки. Ян в нерешительности замер у двери: он видел, как она неуклюже лавировала между одинокими курящими пассажирами на перроне и почти добежала до крытой лестницы надземного перехода в город. Ему не хотелось бросать вещи в поезде, к тому же в конце октября ночами было уже холодно, особенно в легком спортивном костюме, но Лена словно сошла с ума. Во время поездки она как-то странно смотрела и на него, и на пассажиров, а теперь совсем потеряла голову и сбежала неизвестно куда. Он глубоко вздохнул, крепко сжал от досады зубы и ринулся за супругой.

Перед тем как заскочить на первую ступеньку лестницы, Лена обернулась и увидела мужа, выбегающего из вагона: его лицо перекосило от злости, глаза горели холодным зеленым светом, руки резкими движениями рассекали воздух, словно метали ножи, и каждый клинок старался пронзить Лену в живот. За ним неотступно следовали красноглазые тени.

Медлить было нельзя. Она успела преодолеть лестницу и уже мчалась по коридору перехода. От бега женщина начала задыхаться, но страх гнал вперед. Звук ее шагов отражался от стен, сливался в нарастающий гул, и в этом гуле она все явственнее начала различать тихий свистящий шепот: <<Беги вперед... Ты сможешь... Тебе хватит сил…>> Чем дольше звучали голоса, тем легче ей было бежать, казалось, тело стало невесомым, в голове прояснилось, и успокоился ребенок.

Вдруг Лена услышала грохот на лестнице: видимо, Ян поскользнулся на стертой ступеньке и скатился кубарем на перрон. Женщина надеялась, что он серьезно повредил ногу и не сможет с прежней скоростью преследовать ее.

<<Надо найти... надо… надо спросить…>>, — Лена, наконец, вылетела из перехода в город. Она снова задыхалась от бега, живот начал болеть, малыш принялся стучать кулачками. Женщина судорожно искала глазами прохожих, но за пределами вокзала городок спал.

<<По улице… вперед… туда...>> — неведомые голоса, казалось, теперь звучали прямо в голове, но иногда пропадали, заглушаемые стуком крови в ушах. Сердце колотилось в горле, легкие готовы были лопнуть, в глазах мелькали искры, но хуже всего было то, что от усталости Лена начала спотыкаться и поскальзываться. Она услышала неровный звук шагов мужа за спиной. Стены домов покрылись голубым налетом снега, лужи смерзлись в ледяную корку, ветки кустов и деревьев превратились в крючковатые оледеневшие лапы.

Лена едва бежала и молилась, чтобы ей удалось уцелеть, и эти неведомые голоса вывели её куда-то, где она спрячется, а еще лучше, где она сможет избавиться от Яна навсегда. Она должна спасти их обоих: себя и своего сына. Эта мысль, как наваждение, преследовала Лену.

<<Через парк… Он там потеряет тебя… Беги… Мы направим…>> Лена знала, что должна бежать, бежать что было мочи, но ноги отказывались слушаться. Она была на пределе. Она чувствовала, что должна остановиться, еще лучше упасть на землю, замереть и набраться сил.

<<Беги… Беги… Беги…>> Сын особенно сильно ударил ногой. Женщину качнуло в сторону. Словно пьяная, она пробежала несколько метров и внезапно ощутила, как с каждым новым вздохом наполняется удивительной энергией — ее подхватила какая-то неведомая волна и понесла вперед. Веточки деревьев и опавшая листва, прихваченная тонким слоем льда, хрустели под ногами, мелкий гравий разлетался в стороны и наполнял воздух тихим шорохом. Лена уже давно, как ей казалось, перестала слышать шаги мужа за спиной. Она снизила темп и заметила, что уже почти пробежала весь парк насквозь. Совсем недалеко она увидела желтое, обшарпанное здание, над входом которого висел флаг с триколором.

— Полиция! — она радостно воскликнула и направилась к нему. Помощь была уже близко, скоро она сможет спрятаться, оказаться под защитой. Этот ужас закончится, Яна схватят, а она будет в безопасности. Осталось потерпеть совсем чуть-чуть.

Добежав до отделения полиции, она со всего размаху врезалась боком в серую металлическую дверь, но та оказалась заперта.

“Инспекция по делам несовершеннолетних. Время работы 8.30 - 17.30”

От разочарования Лена разразилась рыданиями. Ее колотила крупная дрожь, ноги подкашивались от усталости и напряжения, руки тряслись. Она снова услышала гулкое эхо шагов мужа. Надо было что-то срочно придумать. Мерзкие ледяные искры подбирались все ближе и захватывали в кольцо. Черные тени мелькали на фоне ночного неба и сверкали пугающими красными огнями глаз.

<<Подними голову… Скоро ты убьешь его… Ты уцелеешь…>>

Алена подняла глаза и увидела круглосуточную автозаправку. Она была маленьким освещенным островком среди ночной улицы. Здесь водители сами оплачивали необходимое количество бензина в автомате, заправляли машину и уезжали.

— Никого, — женщина обреченно выдохнула.

«Туда… Скорее!»

Пятьдесят метров, отделяющих здание инспекции от заправки, Алена преодолела, как в бреду. Вокруг бушевал ветер, дыхание плотным белым облачком вырывалось из распахнутых губ. Она подбежала к автомату, закоченевшими пальцами вставила карту и оплатила бензин.

— Алена! — Лена услышала голос мужа.

Времени было все меньше.

— Что происходит?! — Ян был разъярен.

Женщина подлетела к топливной колонке, схватила пистолет и начала обливать бензином асфальт между собой и мужем.

Она увидела, как от стоп мужчины побежали ощетинившиеся ледяные шипы и закружили вокруг нее. Черные красноглазые тени сновали вокруг заправки, громили рекламные щиты и рвали флаги с эмблемой компании. Они с шелестом проносились над головой и полусвистели-полушептали:

— Жертву... Пора принести жертву. Принеси жертву!

Лена трясущимися пальцами достала из кармана коробок, схватила с десяток спичек одновременно, с силой чиркнула ими и бросила крошечный факел на облитую топливом площадку. Пламя взмыло вверх и отгородило Яна от жены.

— Алена, дорогая, ты что творишь?! — он почти рыдал.

— Ты убийца! Ты нам не нужен!

— Что?!

Красно-оранжевые языки пламени кидали зловещие блики на лицо мужа, отражались в серо-зеленых глазах и, как казалось Лене, хищно скалились и клацали огненными челюстями. Черные тени вихрем носились по заправке и окружали супругов кольцом.

— В поезде! Ты убил ту проводницу! — от крика голос жены начал срываться. — Ее голова! Она прокатилась по коридору! Это ты! Ты сделал!

Пока Лена кричала, Ян пытался обойти пламя то с одной, то с другой стороны, но оно словно ожило и не подпускало мужчину к жене.

— Ты и меня хочешь убить! Я знаю! — по ее лицу бежали слезы.

— Милая, я люблю тебя! Ты — смысл моей жизни!

— Нет! Я все знаю! Ты хочешь убить меня и нашего сына!

— Что ты такое говоришь?! Я люблю вас! Я ради вас готов на все!

Черные тени сжимали кольцо. Ветер свистел в ушах и сильнее разжигал огонь. Внезапно с очередным порывом пламя перекинулось на Яна. Оно с голодным треском набросилось на спортивную куртку мужчины, огненной змеей спустилось по брюкам и проглотило голые ступни в домашних тапочках.

Черные тени победно скандировали:

— Жертву! Жертву! Жертву!

Ночную тишину разрывали крики горящего мужчины и сирены пожарных. В последний раз крикнув, Ян замертво рухнул на землю. Черные тени взвились в небо и исчезли. Пламя, словно сытый кот, свернулось маленьким голубым калачиком на асфальте. Ветер стих, лед растаял, и на улице заметно потеплело.

Аленин живот скрутила резкая боль. Женщина скорчилась, принялась глубоко дышать и приседать. Ей казалось, что живот раздирают когтями изнутри. Начались роды.

Приехавший наряд полиции увидел рожающую женщину и отправил ее на машине скорой помощи в ближайшую больницу. Роды прошли стремительно, и с восходом солнца мальчик появился на свет. Лену из родильного зала перевезли в палату и уложили. Соседки по палате спали, рядом с их кроватями в кюветах посапывали младенцы. Лена, обессиленная, лежала на подушках и перебирала в голове последние слова мужа. <<Нет, я все видела. Это он. Он просто врал, чтобы спастись>>. От навязчивых раздумий ее отвлекла медсестра, которая принесла новорожденного сына молодой женщине.

— Любимый мой, — ласково прошептала она ребенку, — все будет хорошо. Этот ужас закончился. Мы теперь в безопасности.

Лена счастливо улыбнулась, откинулась на мягкую подушку, задремала и не увидела, как через открытое для проветривания окно в палату проникла черная тень. Она заскользила по напольной плитке, поднялась над кроватью и почтительно склонилась над малышом.

— Приветствую тебя, Привратник!

Во вторник вечером мы решили сходить на “Квиз”. Изначально собиралась команда из шести человек, но кандидаты в третью пару отваливались один за другим. Кто-то улетел в Испанию, кто-то в Грецию, а кто-то заболел. В результате нас оказалось четверо. Мы весело поболтали, вкусно поели и поотвечали на вопросы викторины. Но.

Без этого “но” не было бы сегодняшней истории.

Но яркому вечеру некоторой пикантности добавило поражение в игре. Об этом радостно на весь зал с 38 командами по 6-8 человек объявил ведущий. Нам даже большой стакан поп-корна за это вручили. Самое обидное, что наша команда действительно старалась.

Мы особенно не рассчитывали на победу, но последнее место пощекотало наше самолюбие своими пушистыми паучьими лапками. И я вспомнила, как проиграла в самый неожиданный для меня момент. Тогда паучьи лапки пощекотали не только мое самолюбие, но и моих родителей. Случилось это шестнадцать лет назад.

Я собиралась поступать в Первый медицинский университет на стоматологический факультет. Этого очень хотел папа, а кто я такая, чтобы мешать исполнению его мечты.

Училась я в специализированной школе при университете. В одиннадцатом классе ходила к репетиторам по русскому языку и химии и не пропускала ни одного занятия. Биологию в школе нам преподавали по вузовской программе.

И вот сданы выпускные экзамены в школе. По профильным предметам получены заслуженные пятерки. За окном июнь, тепло, свежая зелень. Настроение радужное. Я чувствовала себя подготовленной к вступительным испытаниям.

Легко и непринужденно сдала русский и химию. Остался последний - устный! - экзамен. Биология.

Я зашла в огромный двусветный зал - читальный зал университетской библиотеки. Подошла к столу, вытянула экзаменационный билет и села готовиться за парту. Я даже ответы на все вопросы знала и записала их на специальный лист со штампом и подписью заведующего кафедрой. Когда подошла моя очередь, я села отвечать.

Всего было четыре или пять столов по два преподавателя за каждым. Я, как назло, попала не к своим школьным учителям. Они сидели за соседними столами по обе стороны от меня и делали вид, что никого не знают.

Я отвечала на билет спокойно и уверенно. Нервничать начала, когда экзаменатор стала задавать мне дополнительные вопросы. После первого ответа брови у нее медленно поползли вверх, а на бланке ответа появилась первая пиявка минуса.

Пока я отвечала, краем глаза увидела, как мою подругу педагог повел к столу заведующего кафедрой. Это происходило в двух случаях: либо у абитуриента была пятерка, либо двойка. Я совсем приуныла. У Лены наверняка было отлично. А мне тут, похоже, трояк влепят. И не поступлю я в этом году ни в какой универ. Стыдоба.

После непрерывной очереди вопросов с моими неубедительными ответами препод мне поставила тройбан.

Я в печали. Мир рухнул. Все тлен.

Сквозь белый шум разочарования слышу: “Знания у тебя хорошие. Приходи работать на кафедру. В следующем году поступишь.” Я поблагодарила ее на автомате и поплелась домой.

Дома родители в расстройстве. Все вместе поехали на апелляцию, где папе объяснили, что трояк заслуженный. Вернулись ни с чем.

Тогда я рассказала им про вариант с работой. Родители одобрили. На кафедру меня взяли препаратором. Даже деньги платили каждый месяц. Хороший был год: я много читала, ходила по клубам, отдыхала от учебы - наслаждалась вольной жизнью. На следующий год, как мне и обещала преподавательница, я поступила.

Теперь всем рассказываю, что универ заплатил мне за поступление.

С тех пор если жизнь мне подкидывает лимон, я достаю соль и текилу.

“К седьмому дню Бог закончил труд, который Он совершал, и на седьмой день Он отдыхал от своих дел.” Бт 2:2

Стоп. Все было по-другому. Не то чтобы абсолютно иначе, но некоторые детали Моисей опустил. То ли из-за того, что считал их несущественными, то ли потому, что, по его мнению, они могли смутить верующих и посеять зерно сомнения во всемогуществе Бога, но некоторые факты Моисей трусливо - или наоборот мужественно - не привел. Но обо всем по порядку.

Наш мир не идеален. Его, как это ни удивительно, таким сделали не люди. И не Бог. Наш мир был не идеален, когда динозавры бороздили просторы мезозойских джунглей, когда в результате большого взрыва, выбившего вселенную из сверхплотного состояния, она начала неукротимо расширяться. Даже до появления Бога наш прекрасный, удивительный и такой родной мир уже был обречен на неидеальность.

В один выдающийся, - а он не может быть другим, ведь тогда не существовало бы человечества, - момент появился великий и всемогущий, всесильный и абсолютный Бог.

Окружала ли его сверхплотная вселенная или, наоборот, одинокий Бог играл крохотной - с мячик размером - вселенной, появился Он после Великого взрыва или прилетел с Нибиру - неизвестно. Да это и не столь важно.

А важно то, что в этом неидеальном мире наш непостижимый, единый и, не имеющий себе подобных, Бог тоже был не идеален.

Могущество Его хоть и было велико, но все же имело некоторые границы. Он, точно так же, как и, созданные по образу Его и подобию, смертные, мог ошибаться. У Него, правда, в отличие от простых смертных, была возможность исправить свои случайные ошибки и вернуться к моменту, в котором небо стояло высоко, водная гладь послушно принимала новообретенные творения, а земная твердь была крепка и непоколебима, - то есть до того, как события приняли нежелательный оборот. Но количество таких возвратов было ограничено. Всего три.

Дух Божий парил в юной вселенной, овеваемый бесконечным потоком фотонов, нейтронов и нейтрино. И ощутил Он свое одиночество, и решил создать себе подобного. Он ведь был очень могущественным, этот наш Бог.

Принялся Он ткать полотно духа сознательного из кварков и глюонов, продевал нити материи сквозь ионы и электроны. Из получившейся ткани мироздания выкроил Он себе друга, свободного и сильного, крепкого и умного, как Он сам. Возрадовался Бог творению своему и возлюбил его. Сколько лет провели они в дружбе пламенной - неизвестно, ведь не существовало еще самого времени. Но не выдержали нити плазменные долгих бесед да споров яростных двух друзей могучих. Развеялось творение милое по ветру солнечному, и остался Бог в одиночестве еще более тягостном, ибо познал Он тепло и счастье общения близкого да откровенного.

Велико было горе Его, терзало оно сердце Божье, разрывало душу когтями дикими, не приходило забвение желанное. И решил тогда Бог наш измученный вернуться к началу.

Вновь орошали Его потоки плазменные, щекотали стаи протонов и нейтронов пятки величественные. Спокоен был Дух Его. Но прошлый опыт память сохранила и прежнюю ошибку совершить не позволила. И решил тогда Бог создать опору верную да крепкую для детей своих долгожданных.

Отделил Он свет от тьмы, воду от воды. Был вечер, и было утро. День второй.

Собрал Он воду, создав моря, реки, океаны да озера. И появилась суша, нареченная Землей. И увидел Бог, что это хорошо. Крепкая и непорочная была Земля. Светлая и прекрасная, как свежий румяный персик, сорванный нежными руками девы юной, - тогда, правда, еще не созданной, - была планета. Устояла она под взглядом пристальным Духа Божьего. Возрадовался Он творению своему удачному и начал лепить Себе собеседников.

Второе поколение детей Божьих родилось твердокаменным да к ветрам и энергиям космическим устойчивым. Воспарил Дух Божий от счастия. Но мертвым оказалось тело ребенка новоявленного. Как ни вдыхал в него жизнь наш непостижимый Бог, как ни касался плоти каменной дланью своей великою, не открывало глаза чадо Его долгожданное, не размыкало уста свои младые.

Вновь окутали тучи мрачные чело Божье. Пролились слезы призрачные, окропили Землю безжизненную. Исстрадался Дух миротворческий. И решил Он вернуться к сотворению тверди Земной. И вторая ошибка была исправлена, да вторая попытка использована.

В третий раз приступил Бог единственный к сотворению мира. Мира живого и душу греющего, населенного травами сочными, птицами быстрыми да животными ловкими. Задышала жизнью Земля расцветающая. И создал Он человека, сильного и смелого, вдохнул ему в ноздри ветер жизненный, и человек стал живым существом. Из ребра его Бог создал женщину, легкую и прекрасную, и привел к нему.

Бог посмотрел на все, что Он создал, и было все хорошо. Был вечер, и было утро - день шестой.

К седьмому дню Бог закончил труд и отдыхал от дел своих да услаждал взор очей видом детей своих. Развлекали они Его и развеивали одиночество Его.

И прекрасен казался мир Ему.

Напрасно ли, верно ли Моисей не рассказал нам про метания Божии, теперь не важно. Важно то, что в мире нашем даже Бог могущественный может ошибиться.

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ УКРАЛ ЧЕТВЕРТОЕ НОЯБРЯ

Сегодня у меня выходной, и начался он чудесно. Никто не разбудил меня с утра пораньше дурацкими вопросами о работе. Кофемашина на редкость исправно сварила мне чашку ароматной арабики. А я порадовал свой организм мягким махровым халатом, удобным кожаным креслом и порцией коллекционного табака.

Стоило мне сделать глоток, как в дверь позвонили. Это был почтальон, он вручил мне телеграмму. Я бы ни за что не поверил, что кто-то еще отправляет телеграммы, если бы не увидел ее своими глазами. Она была приклеена к обратной стороне открытки: “УКРАЛ ТЧК 4 НОЯБРЯ ТЧК” Судя по всему, отправлена она была из соседнего почтового отделения. Отправитель мне был незнаком.

Я положил злополучную телеграмму на тумбочку в коридоре и пошел допивать свой кофе. Не успел я присесть, как меня прервали. На этот раз звонил телефон. Городской. Стоило мне поднять трубку, как в ухо закричал пронзительный женский голос: “Украл! Тварь такая, украл!” Только я хотел уточнить, что же это значит, - а барышня явно была в курсе, - как она бросила трубку и оставила меня наедине с недоумением и телефонными гудками.

Это определенно надо было перекурить. И запить. Очень осторожно, - вдруг меня огорошат в самый ответственный момент, - я подошел к столу, выжидательно замер и сделал глоток. Тишина. Слава богу, можно выдохнуть и расслабиться.

Я умиротворенно улыбнулся, допил кофе и потянулся. Какой же хороший сегодня день. Но кто и что украл? И причем здесь четвертое ноября? Любопытство взяло верх, и я пошел за телеграммой. Внимательно ее перечитал и задумался. Я перебрал в голове всех знакомых Михаилов. Ба! Да это же Мишка, мы с ним в детском лагере отдыхали. Это ж сколько лет прошло. Выходит, он живет рядом со мной.

Планов у меня не было. Предательское любопытство навострило уши и взяло теплый след. А гештальт не собирался закрываться самостоятельно. Я решил прогуляться по адресу с открытки.

Я подошел к новой высотке и зашел в парадную. Перед лифтом надутым голубем сидела консьержка. Она булькнула пару раз и на третий у нее получилось:

- К кому?

- К Михаилу Звягину в 263.

- Так он тута ужо не живет.

- А номера у вас его не осталось?

- Вот ешо. Будоть я тут нумера жильцов раздавать.

Я окинул взглядом консьержий закуток, ее саму и рассудил, что человека надо порадовать - вдруг она после этого что-то интересное расскажет. Я примирительно улыбнулся и спросил:

- Вас как зовут?

Мадам недовольно зыркнула на меня, но ответила:

- Халина Петровна я.

- Дорогая Галина Петровна, я смотрю, тут у вас ни шоколадки, ни пряничка. Позвольте побаловать вас капельку.

Продолжая улыбаться и прикрывать спиной камеру видеонаблюдения, положил ей на стол фиолетовую купюру.

- Ой, ну что вы! Не нужно…

Консьержка сразу расцвела, как ромашка, и забрала купюру.

- Может, Михаил все же оставил номер?

- Дай-ка проверю, милок.

Полистав большую тетрадь, больше смахивающую на амбарную книгу, женщина сказала:

- Это материн. Друхово нету.

- Спасибо, вам, Галина Петровна. Хорошего дня.

В задумчивости я стоял на улице и рассматривал бумажку с номером. Огонек любопытства, разогретый очередным препятствием, начал превращаться в уверенный костер. Я набрал номер и услышал:

- Алло! Алло, говорите!

Гнусавый женский голос жеманно растягивал слова.

- Добрый день! Я друг Михаила…

- Не буду я ничего говорить, достали уже! - заверещала трубка. - Сами с ним разбирайтесь!

Связь оборвалась. Я понял, что разговаривать со мной не будут. Но останавливаться на полпути было не в моем характере, и я набрал смс: “Я друг Михаила. Он прислал мне телеграмму, но по указанному адресу больше не живет. Дайте, пожалуйста, мне его номер телефона.” Ответ я все же получил. И набрал одиннадцать заветных цифр:

- Аллоу, - к счастью, на этот раз женский голос был мелодичный и спокойный.

- Добрый день, позовите, пожалуйста, Михаила. - Ответил я.

В трубке стало подозрительно тихо. Я даже проверил, не прервался ли звонок, но таймер усердно отсчитывал секунды.

- Алло. Алло! Вы меня слышите?

- Да, я здесь... Я вас слышу. Давайте встретимся.

Я удивился такому предложению, но события набирали оборот, тень Михаила становилась все ближе, и согласился.

- Через сорок минут в CoffeeShop на Маяковской.

Времени было впритык, но я успел. В кафе меня ожидала очаровательная блондинка с карими миндалевидными глазами и грустной улыбкой.

- Мне Миша телеграмму прислал… - начал я.

- Да-да, я знаю, мне тоже. И тетка какая-то мерзкая звонила. Напугала меня… Я сама Мишаню давно не видела. Он телефон дома забыл. А сегодня утром я записку нашла. После нее совсем тревожно стало. Хожу по квартире бесцельно, вещи с места на место перекладываю. У меня тут никого нет. Миша меня с Дальнего Востока в Питер привез. А теперь сбежал…

“Странно все это, - подумал я. - Ладно, он ей телеграммы и записки отправляет. Но я-то тут причем?” И решил во что бы то ни стало узнать, в чем дело.

- А вы записку с собой, случаем, не прихватили?

Она кивнула и отдала мне клочок бумаги: “Анюта, не переживай, уехал в ангар по грибы.” Бред. Сплошная бессмыслица.

Или нет. Помнится, у нас в детстве свой язык был, чтобы втайне от вожатых договариваться. Мы оставляли друг другу такие записки в самых неожиданных местах. Но неизменно рядом с запиской оставляли предмет-подсказку. Иначе ребус разгадать было невозможно. Что ж, начнем с текста. “Пойти по грибы” у нас значило смотаться на гулянку, а “ангар” - место, где можно раздобыть еды.

- Анечка, а где вы нашли эту записку?

- Она лежала на кухонном столе, выглядывала из-под томика Чехова.

А вот это уже интереснее. Наверняка, книжка является подсказкой. На улице Чехова, если я ничего не путал, было кафе. Я сверился со смартфоном и нашел-таки бар “Палата №6”. Что ж, подходит: и поесть можно, и гульнуть. Между тем сумерки окутали город, и закат окрасил фасады теплым розовым цветом. Я предложил Ане прогуляться.

“Но причем тут четвертое ноября, - размышлял я. - У нас это день народного единства. У Чехова, если мне память не изменяет, об это ни слова. А вот в Британии - ночь Гая Фокса. Что-то там такое у классика в охотничьих рассказах упоминалось… про фейерверки вроде...”

На удивление, бар оказался пуст. Отсутствовала даже случайная влюбленная парочка, которая бы заглянула на огонек согреться. Приглушенно бормотал телевизор. За стойкой, вытирая стаканы, скучал бармен.

- Добрый день, - сказал я. - Вам ничего не известно о фейерверках?

Внезапно в зале погас свет. Кто-то подошел сзади и надел мне на глаза повязку. Застучали барабаны, заиграла гитара, к ней присоединился саксофон. И бархатный женский голос запел:

Пусть бегут неуклюже

Пешеходы по лужам,

А вода по асфальту рекой.

И неясно прохожим

В этот день непогожий,

Почему я веселый такой.

Я сорвал повязку. В баре зажгли свет: на столиках приветливо перемигивались настольные лампы, на стенах ярко горели разноцветные гирлянды, а в центре зала стоял двухъярусный торт со свечами. Вокруг него стояли мои друзья и коллеги. Они были одеты в разноцветные колпачки и нарядную одежду, держали в руках полные бокалы шампанского и широко улыбались. Я нашел в толпе Михаила:

- Друг, привет! Как? Через столько лет?

- Привет! Да это не я. Я только поручения выполнял. Это к ней все вопросы.

Миша кивнул в сторону барной стойки. Там стояла Дарья. Даша. Дашенька. Только она знала меня настолько хорошо, чтобы заинтриговать и загадками привести сюда.

Я встретился с ней взглядом, улыбнулся и сделал шаг навстречу.

Оффтоп: спасибо вам, моим подписчикам, что вы есть. Мне приятно.

Всем остальным привет! Приятно познакомиться:) Надеюсь, не разочарую вас.

________________

Вчера я получил письмо. По почте, в конверте, с маркой и штемпелем. Я поднялся по лестнице, зашел домой и начал читать.

«Дорогой Костя!

Давно мы с тобой не виделись. Жизнь после универа закрутила: семья, работа, дом, разъехались по разным городам, потеряли связь.

Мне очень не хватает наших разговоров на кухне до утра, прогулок вместо занятий, посиделок в пустом кинозале и поисков новых кафешек с лучшим горячим шоколадом.

Помнишь, как на экзамены мы всегда приходили первыми, чтобы сразу отстреляться и весь день, а потом, и ночь гулять, рассказывать друг другу о новых книгах и фильмах. После летней сессии мы с тобой ходили на фестиваль и отсыпались весь день на траве. А как однажды спрятались на кафедре в музее, всю ночь рассматривали уродцев и играли на допотопном компьютере в препараторской, помнишь?

Мне сейчас так хочется вернуться в то время, снова стать беззаботной, легкой и веселой девчонкой, у которой на уме только пирожные и приключения.

Выпуск, интернатура, свадьба, бессонные ночи, бесконечные бумеранги размышлений.

Знаешь, мне нравилась моя жизнь, я хорошо себя чувствовала, только память стала хуже и сознание теряла несколько раз. Не обращала внимание, подумаешь, забыла купить продукты или оставила ключи дома.

Первый раз стало страшно, когда я потерялась. Я стояла на улице и не знала, кто я, откуда и куда иду. Названия улиц мне ничего не говорили. Было солнечно, деревья начали желтеть, в сквере играли дети, рядом прогуливались их мамы, спешили случайные прохожие. В сумке я нашла документы. Из паспорта на меня смотрела незнакомая женщина. Я проверила банковские карты и водительское удостоверение. Все на одно имя. Видимо, на мое. Я хотела позвонить, но не вспомнила код разблокировки. Тревога нарастала, в горле появился противный комок, я вся сжалась и будто окаменела. Но надо было что-то делать.

Я присела на лавочку и начала дышать. Ровно и глубоко. С каждым выдохом тревога уходила, с новым вздохом в голове прояснялось. Ласковое солнце согрело спину, осенний ветер освежил лицо, постепенно я расслабилась. Наконец, зазвонил телефон. Муж. Он приехал за мной. Как только я его увидела, память вернулась ко мне. Мы стояли, обнимались посреди сквера, я плакала и не могла остановиться.

Я пошла к врачу. Рак. Поздняя стадия. Неоперабельный.

Тяжелое было время. Я срывалась на мужа, хамила врачам, ругалась с медсестрами на отделении. Я была зла на весь мир. Я превратилась в огнедышащего дракона, выжигающего доброту и терпение близких бесконечными скандалами. Меня разрывали изнутри обида и негодование на несправедливость жизни. Я же не была плохим человеком. За что?

А потом злость иссякла, и я смирилась. Боль притупилась. Стало все равно, доживу ли я до дня рождения, наступит ли для меня новый год. Я днями лежала и смотрела в потолок, не выходила гулять, перестала разговаривать с мужем. Нет, я ему отвечала, но односложно. Могла не мыться несколько суток. Я не смотрелась в зеркало, не читала книги, не вышивала.

Анализы резко стали ухудшаться. Наверно, это был переломный момент. Я поняла, что мне осталось совсем немного времени. Я захотела прожить последние дни с открытым сердцем и легкой душой.

И знаешь, в голову стала приходить такая банальщина. Жаль, что не успела родить; что так мало говорила родителям, что люблю их; что не находила время на друзей. Жаль, что так много работала и так мало помогала людям. Я стала волонтером в больнице, вечера начала проводить с мужем, звонила каждый день родителям. Съездила в гости к университетским друзьям. Ты не поверишь, они почти не изменились! Только Вадька отрастил бороду, такой смешной стал. А у Лизы трое детей. Кто бы мог подумать, она в первых рядах была против семьи. У них столько планов...

Я очень хочу встретиться с тобой, узнать, как твои дела, женился ли ты, получилось ли открыть свою клинику. Да и просто посмотреть на тебя, взять за руку, попить горячий шоколад и проболтать до утра, как раньше.

Ты сменил номер. В соцсетях у меня не получилось тебя найти, из однокурсников в городе никого не осталось. И я написала письмо, думаю, вдруг ты еще живешь по старому адресу. Лучше ведь хоть какой-то шанс, чем совсем никакого.

Мой номер +7 920 ... .. ..

Буду ждать твоего звонка.

С любовью и надеждой на встречу, твоя Вера.»

Я набрал номер:

- Алло, Вера! Привет! Это я, Костя.

- Здравствуйте, Костя. Ее больше нет.

- Нахрена ты ее приволок?
- Не, на у чо? Круто же, а?

Сквозь сон Рина услышала мужские голоса. Было темно. Что в общем-то неудивительно, ведь Рина лежала в плотном кожаном чехле. Хороший был чехол. Добротный. Потерся по уголкам, правда. Но бархат внутренней обивки был еще мягким и чистым.

- Тоже мне, писака нашелся. Будешь долбить клавишами в мою смену, выкину обоих к едрене фене, - сказал первый голос.

- Что же это? Где Катенька? - Рина разрешала себе называть известную писательницу, преподавателя и профессора кафедры филологии МГУ уменьшительно ласкательным именем. Темнота не рассеивалась, голоса замолчали. Доносился шелест бумаги, грохот перекладываемых тяжелых предметов, легкий стук компьютерной клавиатуры и и щелчки мышки. Мучительная неизвестность длилась и длилась.

Наконец, вечером чехол открыли и достали печатную машинку. Рина впервые оказалась в мужских руках. Да еще в каких. Натруженных, грубых, заскорузлых. Не то, что у Екатерины Андреевны. Та хоть и профессор, а маникюр всегда делала, ручки у нее были холеные, нежные, работы тяжелой не видавшие.

Рина недовольно скрипнула пробелом.

Василий, а это именно он приволок - по выражению Геннадия Михайловича - раритетную вещь в контору, вставил чистый лист и решительно воткнулся в него взглядом.

Рина напряглась и покрепче сжала рычажки.

- О! Копирну-ка я бланк, - Вася, довольный своей находчивостью, полез в верхний ящик рабочего стола. Он оказался пуст. Чертыхнувшись, паренек откатился на стуле до соседнего стола и стащил верхнюю пачку документов.

- Другое дело! - Васины пальцы нависли над клавишами и с неотвратимой решительностью принялись печатать.

Но дело не пошло. То ли машинка была старая, то ли Вася слишком старался, но часть рычагов пробила бумагу насквозь, а вторая часть запуталась друг в друге и не опускалась.

- П-ф-ф, тоже мне немецкое качество, - Василий недовольно вытянул испорченный лист, поставил Рину в футляр и захлопнул крышку.

Скоро закончилась смена, Вася ушел домой, а Рина поняла, что ее не скоро достанут из чехла, успокоилась и начала думать. Рина не любила думать. Она всегда послушно выполняла поручения Екатерины Андреевны. И это было ее главное достоинство.

Вместе с писательницей они провели не один десяток лет. В середине прошлого века Рину подарили первокурснице. Девушка была маленькой, светловолосой, хрупкой, совсем девочкой. Она сразу поставила машинку на рабочий стол.

Как же тогда еще Катенька (Екатериной Андреевной ее не скоро будут называть) радовалась подарку. Такая редкость. И как только папа умудрился ее достать.

- Rhein-me-tall, - по слогам, растягивая гласные прочитала студентка, - Рина!

Катерина буквально сдувала пылинки с каждой клавиши. Всегда вовремя меняла ленту, регулярно очищала литерные рычажки щеточкой и после работы накрывала чехлом.

Они вместе пережили все: первые рефераты, первую любовь, первый роман, последний экзамен, первое сопроводительное письмо в редакцию, кандидатскую, докторскую, свадьбу, рождение детей. И успех. Особенно успех. Даже когда Екатерина Андреевна стала известной писательницей, когда ее творчество стало приносить ощутимый доход, даже тогда она не поменяла свою любимую Рину на современную бездушную электронную машину.

А теперь от нее отказались. Отдали. Нет, хуже, выкинули на помойку. Как хлам. Старый и ненужный.

- Что ж ты... Катенька... - прозрачные капельки масла выступили на металлических рычажках. Рина чувствовала себя преданной.

Наступило утро. Рина так и не уснула. Она обиделась на окружающий мир, людей. Особенно на Екатерину Андреевну. За то, что та бросила ее. И на Васю за то, что он ее забрал и посмел на ней печатать. Лучше бы оставил на помойке. Ребятня разобрала бы или разбила бы ее. И не надо было бы переживать и болеть от предательства. А так живи теперь. И страдай.

Рина услышала шаги. Василий снял чехол. В руках он держал тряпку, пару щеток, зубочистки и тонкую жесткую проволоку.

- Варвар, - недовольно громыхнула Рина.
- Попробуем, - задумчиво произнес Василий и приступил к чистке.

Последние несколько лет Рина почти все время проводила в чехле. Рычажки запылились, каретка залипла и плохо ездила, масло загустело и не давало клавишам мягко ходить. Екатерина Андреевна все чаще болела, перестала вставать с постели и не работала над рукописями.
- Руки прочь! - клацнула литерным рычажком Рина и защемила Василию кончик пальца. Но Вася - настойчивый малый, и так просто его было не испугать.

Он бы, наверно, и не обратил внимание на старый кожаный чехол у помойки, если бы не вспомнил, что когда-то у дедушки в кабинете он увидел точно такой же.

Дедушку Вася очень любил. Фактически Егор Дмитриевич заменил мальчику отца: родители рано развелись, мать пропадала сутками на работе, а у старого ветерана была возможность приглядывать за ребенком.

А Вася этому только радовался. Дед много рассказывал забавных историй и из своей деревенской жизни, - в город он переехал уже взрослый, - и служебной. Дедушка уволился из армии в преклонном возрасте, баек накопилось на всю жизнь с лихвой. Только про войну он никогда не рассказывал. Хмурился, если Вася все же донимал его вопросами, наливал себе тридцать грамм коньяка и уходил в кабинет. Надолго. Бывало, до вечера. Слышно было только стук пишущей машинки, да редкий звук шагов.

Когда Вася подрос, то встречи с дедушкой становились все реже и реже, да и здоровье у того не позволяло подолгу присматривать за непоседой внуком. Вот тогда-то дедушка и рассказал, что он записал воспоминания о войне и попросил их сохранить после своей смерти. А еще лучше отдать в печать. На память.

Через три года дедушка умер. Неожиданно, как это часто бывает. Вася был в летнем лагере и не успел проститься. Ночами он плакал в подушку, а днем ходил угрюмый и задирал других ребят.

По возвращении он пришел в гости к бабушке и попросил отдать ему дедушкину рукопись. Бумага уже начала желтеть, где-то буквы плохо читались, помарки и исправления отвлекали от самого текста. Вася аккуратно сложил прошитые листы в бумажную папку и убрал в стол. Они так и лежали не тронутые лет пять, пока однажды утром по дороге на работу он не заметил знакомый силуэт и не решил перепечатать рукопись.

Ему и раньше приходила в голову мысль напечатать чистовик. Но набирать на компьютере Вася не хотел: ему казалось, что текст потеряет частичку дедушкиной души и станет очередным набором черных и белых пикселей на светящемся мониторе. А купить пишущую машинку как-то руки не доходили, и денег не хватало порой даже на еду.

Работы по перепечатыванию предстояло много, а машинка не давалась в руки. Василий был твердо убежден, что ко всем, даже к вещам, можно найти подход. Даже к таким вредным и избалованным, как эта. Пишущая машинка явно была любимой, и обращаться с ней следовало уважительно.

Вася протер и поднял крышку, закрывающую катушки и сегмент, отодвинул и протер каретку. Ласково мягкой щеточкой смахнул остатки пыли с рычажков. Положил под них лист бумаги, жесткой пропитанной бензином щеткой вычистил остатки чернил на литерах и зубочистками дополировал их до блеска. Смоченной в спирте тряпочкой бережно протер механизм. Проволокой прочистил шлицы сегмента, чтобы рычажки не застревали и возвращались на место. Все это Вася делал медленно, вдумчиво, уделяя внимание каждой литере, каждому закоулку пишущей машинки.

И Рина начала оттаивать. Она решила на этот раз дать ему напечатать пару строк.

Василий приступил к работе. С непривычки пальцы сильно ударяли по клавишам. Рина морщилась и злилась. В итоге с негодованием зажевала перепечатанный лист и испачкала чернилами каретку.

Вася вздохнул и стал перепечатывать заново. В этот раз мягче. Строчка набиралась за строчкой. Работа пошла. Рина смягчилась и стала посматривать с интересом то на Василия, то на рукопись. Написано было интересно. И честно. А в рукописях Рина разбиралась, не зря они с Екатериной Андреевной столько часов проводили над правками.

- Пожалуй, дам ему шанс, - подумала Рина и предупредила о конце строки.

(Занялась новым хобби - пишу рассказы. Это один из первого десятка, так что сильно тапками не кидайтесь. Чукча учится:) )