OldIzergil

«В дошкольном детстве, когда память еще была смолой, меня и всю мою детсадовскую группу повели на спектакль. Художественное событие, как насекомое, увязло и сохранилось в прозрачном янтарном камушке воспоминания. В зале было множество малышей, их впервые вывели в свет, решили приобщить к искусству. Для нас был рад стараться бродячий детский театр. В украинском захолустье не держали собственного ТЮЗа. Привезли самый что ни на есть детский спектакль для крошечных.

На сцене играли три женщины. Алёнушка, Гусёнок и Лиса – по-своему любовный треугольник. Алёнушка, несвежая девочка в платочке, пасла Гусёнка, капризного и глупого водоплавающего птенца, за которым охотилась Лиса.

Мы как-то сами угомонились в полусумраке, и представление началось. Обычная классическая драма в канонах Буало – единство места, времени и действа. Из новшества был интерактив. В задачи Алёнушки входила работа с залом. Мы были областью потустороннего и подсознательного – к нам обращалась со сцены нерадивая Алёнушка, будто к нерождённым душам или умершим предкам. Сначала сообщила, как ее зовут, что есть у нее Гусёнок и она его пасет, просила, если вдруг она забудется сном и прибежит воровка-Лиса, чтоб тогда будили – криком и топотом.

Мы несколько раз всем скопом отрепетировали шум, Алёнушка подзуживала – зал грохотал, как козий мелконогий табун.
– Проснись! Проснись! Проснись!
Сонливая Аленка, вместо того чтобы следить за вверенною птицей, норовила вырубиться. Честно предупреждала:
– Ребята, я очень крепко сплю. Если появится Лиса, кричите! – садилась на пенек и сразу же впадала в сон, как в ступор.
Под звуки хитрых мандолин кралась Лиса, женщина с подозрительным Оранжевым Хвостом.

Я уже тогда понимал: все, что происходит на сцене, – это понарошку, но поэтический склад моей натуры позволял мне окунать душу в происходящее. Я легко мог уподобиться дикарю – я погружался в действие, сопереживал, вместе со всеми надрывался, как футбольный фанат:
– Лиса, Аленушка, Лиса же, блять!..

Алёна пробуждалась, хватала хворостину и гнала прочь оранжевую угрозу. Лиса скрывалась, Алёнушка усаживалась на пень и благодарила:
– Вот спасибо, ребята! Не забывайте, кричите громче, чтобы проклятая Лиса не украла вашу и нашу свободу…

А потом Гусёнок был все равно проёбан – потому что такова Драматургия, и Оранжевые Силы хоть разок, но должны победить. Напрасно мы кричали: «Лиса, лиса!..» Летаргическая Алёна выпросила подмогу из зала: «Ребята, кто со мной?» – чтобы вызволить Гусёнка. Я рьяней остальных размахивал рукой – возьми, возьми меня! – но выбрали подсадного карла из первого ряда, и он сделал всё правильно, по спектаклю, вместе с Алёнушкой они повергли в прах Оранжевую Лису и освободили Гусёнка…

Я помню, как был оскорблён – лицедеи вовлекли меня в свой чёртов балаган, я тратил душу, топал и кричал. Но выбрали для торжества другого. Кем я был – обычной беднотой из зала. Бесстрашно боролся за Алёнушку и Гусёнка, не понимая, что вредная Лиса такая же политическая элита, как Алёнушка и Гусенок, – одна шарашка. Что происходило: элита призывала меня к общественной деятельности, а у меня создавалась иллюзия, что я ее веду, эту деятельность, – стучу ногами.

Но в сути деньги тратил зрительный зал, наши родители, а Алёнушка, Гусёнок и Лиса на нас тупо зарабатывали. Я проклял театр и дал себе обещание больше не подыгрывать спектаклям.

Я продержался долго и нарушил это обещание только в 2004 году. Меня, такого недоверчивого, циничного, сумели вовлечь в украинский спектакль «Оранжевая революция». Не могу поверить, но я кричал:
– Лиса, лиса, оранжевая, блять, угроза! Не проебём же нашего русского, а заодно и крымского Гусёнка!
Тщетно, там была задумана своя Драматургия.
Позже я пытался перед собой оправдаться – мол, какая режиссура, какие характеры! Но факт остался фактом: стычку стоеросовых олигархов я принял за апокалиптический поединок Пересвета и Челубея… И я проиграл в том бою, а возможно ли такое – проиграть, когда смотришь, к примеру, балет «Спартак»? Но мы проиграли.

И вот спустя восемь лет Москва зазывала меня на Детский Спектакль, убогий, провинциальный, нафталиновый, вторичный в сравнении с оригинальной киевской постановкой. Опять на сцене Алёнушка, Гусёнок и Оранжевая Лиса. Болотная, Поклонная.
– Не спи, не спи!..
– Вот ща как спиздим вашего Гусёнка!..
– Хуй-то, не спиздите!
– Партия жуликов и воров!
И топот детских яростных подошв:
– Не забудем, не простим, не проебём!
Цирк лилипутов, немолодые бабы в костюмах девочек, белые ленточки и обоссанные брючки, панк-молебен: жили у бабуси две весёлых пусси…

Что мне с этим делать? С улыбкой смотреть на сцену, освистывать Лису или заспанную Алёнку, топать ногами? А может, устроить дебош – помешать представлению, чтоб лет на восемь вывели из зала?

Я просто не смотрю детские спектакли.

Но раз уж судьба превратила пространство Москвы в инфантильный ТЮЗ и никак не отвертеться, то ведь можно просто прогуляться до буфета – вдруг там продается херес? Или коньяк.
Ей-богу, выпью лучше коньяку…»

Михаил Елизаров «Общество детского спектакля»