Стены в нашем старом доме были такими тонкими, что порой казалось, ты живешь не в отдельной квартире, а в одной комнате с соседями. Особенно отчетливо это понимал Артем, когда каждую среду вечером сквозь стену начинал доноситься тихий, сдавленный плач.
Сначала это его раздражало. «Опять», – думал он, откладывая книгу. – «Каждый раз как по расписанию. Разбитое сердце? Тоска?» Артем представлял себе хрупкую девушку с вечно красными глазами, погруженную в пучину вечной печали. Он сам был человеком рациональным, инженером по профессии и по духу. Слезы… ну, они были где-то за гранью его понимания, особенно такие регулярные.
Но шли недели, и раздражение сменилось сначала любопытством, а потом… тревогой. Плач был таким искренним, таким беззащитным. Он слышал не рыдания, а именно тихие всхлипы, будто кто-то старался плакать как можно тише, чтобы никого не побеспокоить. И это трогало Артема неожиданно глубоко. Он начал улавливать другие звуки: скрип старого паркета, когда она ходила по квартире, тихую музыку (чаще что-то меланхоличное), звон посуды. Ее звали Лиза – он узнал это, случайно услышав, как ее зовет подруга в дверях.
Однажды среда выдалась особенно тяжелой для Артема. Проект на работе забуксовал, начальник устроил разнос. Он пришел домой разбитый и злой. И вот он – плач. Тот же тихий, проникающий сквозь стену. Артем замер. Вместо привычного раздражения в груди что-то екнуло. Боль? Сопереживание? Он не мог больше этого терпеть. Нельзя же так страдать по соседству!
Не думая о последствиях, о возможной неловкости, Артем решительно направился к соседней двери. Сердце колотилось. Он поднял руку и постучал – не громко, но твердо.
Плач за стеной мгновенно прекратился. Наступила тишина, полная напряжения. Потом шаги. Дверь приоткрылась на цепочку. В щель показалось лицо – заплаканное, с красными глазами и вздернутым носиком. Не хрупкая недотрога, как представлял Артем, а… очень обычная девушка. Миловидная, с пушистыми темными волосами, собранными в небрежный пучок, в огромном свитере и розовых носках с котиками. Выглядела она невероятно растерянной.
«Д-да?» – голос был хрипловатым от слез.
Артем растерялся. Вся его решимость куда-то испарилась. «Эм… Здравствуйте. Я… ваш сосед. Артем.» Он показал пальцем на свою дверь. «Я… э-э-э… слышал…» Он сглотнул. «Вы плачете. Каждую среду. Я… волнуюсь. Все ли у вас в порядке? Может… чем-то помочь?» Он чувствовал себя полным идиотом.
Лиза широко раскрыла глаза. Сначала в них мелькнул испуг, потом смущение, а потом… что-то похожее на смешок сквозь слезы. Она прикрыла рот рукой. «Ой…» – прошептала она. «Вы… слышали? Боже, как неловко…»
«Нет-нет! – поспешил Артем. – Это я неловко! Просто… звуки у нас… знаете…» Он жестом показал на стену. «И я… ну… переживал. Думал, может, беда какая?»
Лизе стало еще более неловко, но на губах дрожала улыбка. «Нет, нет беды. Спасибо, что… переживали. Это очень мило.» Она замолчала, глядя на свои носки. «Просто… Это глупо…»
«Попробуйте сказать?» – Артем вдруг почувствовал необъяснимое облегчение. Она не в беде. И она… милая. Очень.
Лиза вздохнула и открыла дверь чуть шире. «Я… я смотрю сериал. По средам выходит новая серия. Очень… ну… душещипательный. Про любовь, потери, все такое.» Она покраснела до корней волос. «Я просто не могу сдержаться! Он такой трогательный! И вот я… реву. Как тюлень. Каждую неделю. Простите, что беспокою.»
Артем смотрел на нее – на ее смущенные, все еще влажные глаза, на смешные носки, на искренность этого признания. И вдруг он рассмеялся. Не злорадно, а тепло, облегченно. «Сериал?!» – выдохнул он. «Вот из-за чего весь сыр-бор?!»
Лиза тоже засмеялась, вытирая последние слезы рукавом свитера. «Да! Я же говорила, глупо! Но он реально хороший! А вы…» – она посмотрела на него с внезапным интересом. «Вы вот так просто, из-за плача соседки, пришли проверить? Это… неожиданно.»
Артем почувствовал, как сам краснеет. «Ну, да. Думал, может, котенка спасать надо или что-то экстренное. А оказалось – мелодрама.» Он улыбнулся. «Но, знаете, теперь я еще больше заинтригован. Что за сериал такой могущественный?»
«О, это 'Звезды над Венецией'!» – глаза Лизы загорелись. «Там такая история любви…»
Они простояли в дверях еще минут десять. Артем слушал, как Лиза с жаром рассказывает о перипетиях сюжета, о несправедливости к герою, о красоте итальянских пейзажей. Он ловил ее жесты, смех, искренний блеск в глазах. И понял, что плакала она не из-за сериала. Нет. Она плакала потому, что умела чувствовать – глубоко, по-настоящему. И в этом была какая-то удивительная, хрупкая красота.
«Знаете что?» – сказал он неожиданно для себя, когда пауза в ее рассказе затянулась. «А давайте… глянем следующую серию вместе? В среду? А то я теперь тоже должен узнать, чем там все закончится. И…» – он замялся. «Чтобы если что, под руку платок подать. Или плечо предложить. Как сосед.»
Лиза смотрела на него, широко раскрыв глаза. Потом ее лицо озарила такая теплая, солнечная улыбка, что Артему показалось, в подъезде стало светлее. «Правда? Вместе? А… а попкорн будет?»
«Обязательно!» – заверил Артем. «И пицца. С ананасами?»
«О боже, нет! Только не с ананасами!» – Лиза скривилась, и они оба снова рассмеялись.
Так и началось. Со среды. С сериала, попкорна, пиццы (без ананасов) и неловких комментариев Артема, которые заставляли Лизу хохотать сквозь слезы. Скоро они поняли, что ждут среды не из-за сериала. А из-за этих вечеров вдвоем, разговоров обо всем на свете, смеха, который теперь звучал громче плача. Артем обнаружил, что Лиза не только плачет над сериалами. Она рисует забавные комиксы, обожает старые черно-белые фильмы, печет невероятные шоколадные кексы и умеет слушать так, что кажется, слышит твои мысли.
Однажды вечером, уже после финальных титров особенно душераздирающей серии, Лиза сидела, прижавшись к Артему на его диване (смотреть стали то у него, то у нее), укрытая одним пледом. Голова ее лежала у него на плече. Тишина была теплой, уютной.
«Знаешь,» – тихо сказал Артем, глядя на ее волосы, вьющиеся у него под подбородком. «Я рад, что стены такие тонкие.»
Лиза подняла на него глаза. «Правда? А ведь сначала ты злился.»
«Злился. Потом… скучал по этим средам, если плача не было.» Он осторожно обнял ее за плечи. «Мне казалось, что там, за стеной, болит чье-то сердце. И мне страстно хотелось… сделать так, чтобы оно не болело. Оказалось, оно просто… очень большое. И очень живое. И мне… оно безумно нравится.»
Лизе на глаза снова навернулись слезы. Но на этот раз это были слезинки счастья, сияющие, как капли росы на солнце. «Ты сделал,» – прошептала она. «Сердце… оно больше не болит. Оно… поет. С тех пор, как ты постучал в мою дверь.»
Он наклонился, и расстояние между ними исчезло. Первый поцелуй был нежным, как дуновение ветерка, сладким, как ее кексы, и теплым, как их общий плед. В нем не было драмы сериала – только тихая, безусловная уверенность. Уверенность в том, что самое прекрасное происходит не на экране, а здесь, в реальности, между двумя людьми, которых свела тонкая стена и чуткое сердце одного из них.
Теперь по средам в их квартирах звучал не плач, а смех. Иногда – до поздней ночи. А тонкая стена между ними стала не границей, а символом – символом того, как легко может рухнуть любая преграда, если за ней бьется родственное сердце. И Артем иногда подходил к этой стене, прикладывал ладонь и улыбался. Потому что знал: прямо сейчас по ту сторону, возможно, Лиза делает то же самое. И их сердца стучат в унисон. Сквозь стену. Прямо в счастье. И это был только самый первый сезон их личной, самой лучшей мелодрамы – с бесконечным хэппи-эндом.
