Metoc

Неомаг. Часть 3. Глава 1

Неомаг. Часть 3. Глава 2

Неомаг. Часть 3. Глава 3

Неомаг. Часть 3. Глава 4

Неомаг. Часть 3. Глава 5

Неомаг. Часть 3. Глава 6

Неомаг. Часть 3. Глава 7

Глава 8.

Максим чихнул от попавшей в нос пыли и вернулся в реальность. Поднявшись с корточек, огляделся. Бесшумно подошёл к шкафам, расположенным справа от двери. Шесть, по числу участников странной компании, металлических ящиков в рост человека, седьмой, чуть в стороне – Максима. Шкафчики были покрыты толстым слоем пыли, сразу видно – в них давно никто не заглядывал.

Он пристально смотрел на них, а потом начал открывать слабо лязгавшие дверцы, одну за другой. Что он в них хотел найти? Хотел или надеялся, а может, ждал? Весточки из прошлого? Послания? Привета? Ответа он не знал.

Первый – ящик Кости, на крючке висел вакидзаси, привезённый Максимом из Японии. Неподлинный, конечно, реплика. Но сделанный с соблюдением технологии и всех тонкостей, с обтянутой кожей ската рукоятью, с «хиси-гамэ» из промазанной яичным белком мягкой бумаги и лезвием, способным в одно мгновение отделить голову человека от туловища. Он помнил, как радовался Конан, великий любитель всего холодного, длинного и острого, подарку.

Второй – Ксанин, на верхней маленькой полочке – заколка для волос в виде небольшого трезубца, купленная Максимом в Китае и привезённая девушке на день рождения. Настоящее серебро, яшма и жадеит, старинная работа: дракон сплёлся в схватке с тигром.

Третий – Олафа, на полке сиротливо лежал массивный серебряный перстень, изображающий оскаленную волчью морду, подаренный Максимом к выпуску первого альбома группы, в которой играл Олег, и которая, как нетрудно догадаться, звалась «Акелла».

Он шёл, поочерёдно открывая шкафчики, и в каждом находил подарок, сделанный им каждому члену «Странной компании».

Дойдя до своего, он с минуту стоял, глядя на металлическую, крашенную серой краской дверцу, гадая, что он найдёт в нём. Потом не без некоторого внутреннего трепета, открыл.

Дверца слабо скрипнула, являя нутро ящика. Ничего. В том смысле, что ничего странного и необычного там не было, только его зимний камуфляж. Всё правильно – именно зимой он и покинул их.

Он провёл пальцами по висевшей в шкафу одежде: тёплая куртка с меховым воротником, военные штаны со множеством карманов, свитер грубой вязки и кожаными нашлёпками, на локтях и плечах, туристические ботинки и шапочка с прорезями для глаз и рта – «балаклава».

Максим осторожно извлёк одежду, что есть силы встряхнул, поднимая в воздух клубы пыли. Скинув свой цивильный наряд, он переоделся и с удивлением обнаружил, как удобно в камуфляже. Одежда сидела словно вторая кожа – нигде не жало и не тянуло. Мягко прошёлся по комнате – толстая подошва совершенно бесшумно ступала по гулкому бетону, а ботинки словно цеплялись за поверхность пола.

Максим с грохотом захлопнул открытые дверцы шкафчиков, лишь из первого на ходу выхватил вакидзаси, да прихватил заколку из второго.

Ножны легко вошли в проушину ремня, и меч примостился на боку. Большим пальцем Максим легко нажал на цубу, сдвигая хабаки с мёртвой точки. Меч послушно – мягко и плавно, вышел из ножен. Максим убрал палец, обхватил рукоять правой ладонью – нежно и ласково, и рывком выпустил на свободу засидевшийся в ножнах клинок.

Мягко бликующая сталь описала вокруг него дугу. Максим перехватил рукоять второй рукой, немного мешала заколка, зажатая в ладони, – и нанёс кэса-гири – диагональный удар справа налево. Раз. Другой. Выпад. Скользящий блок и, как завершение – косой крест айки. Да, не предназначен малый меч для работы с двух рук.

Максим перехватил меч одной рукой и закружил по комнате. С каждым его движением в помещении становилось всё темнее – падали и гасли, перерубленные мечем, свечи. Он скользил по комнате: один удар – одна свеча. И так до тех пор, пока не осталась гореть лишь одна – та, что на столе.

Мягкое движение рукой, и меч послушно лёг в ножны. Рывок и вот меч не на боку, а в ладони. Максим пинком отшвырнул топчан и опустился перед столиком на колени. Сел на пятки, глядя на пламя сверху вниз. Правую руку оттягивала тяжёлое тело меча, в левой уютно устроилась заколка.

Максим примостил меч на колени – не понравилось, переложил на стол перед свечой – что-то было не так. Он передвинул его за свечу, и всё-таки опять что-то не то. Он сдвигал меч до тех пор, пока он не оказался на одной линии: глаза – свеча – меч. Так было хорошо и хорошо очень!

Он расслабился – тело обвисло, словно одежда на плечиках.

Дыхание выровнялось, и он, словно канатоходец, сорвавшийся с тонкой нити, протянутой над бездной, рухнул в воспоминания.

По внутренним поверхностям век замелькали обрывки прошлой жизни.

Детство, юность, армия, свадьба, авария…

Вереницы людей, словно кадры ускоренного кино, заскользили перед его внутренним взором.

Родители, жена, дочка, Дед, Пелагея Дмитриевна, Катя, Виктор Иванович, Исатори Кано, Павел Владимирович, Да Вэй – невидимая плёнка вздрогнула, замедляясь, и заскользила всё плавнее и плавне.

 ___________________

Максим Лотов.

Шесть лет назад…

Он сходил по тому объявлению, никакое это было не каратэ, обычная смесь бокса и самбо, в общем, добротная рукопашка. Не более, но и не менее. С оружием они работали, но в силу фантазии тренера, конечно.

Так началась очередная круговерть Максимовых поисков, но уже не по магическим тусовкам, а по единоборческим, по так называемым клубам любителей боевых искусств.

Побывал Максим почти во всех секциях, где, так или иначе, занимались рукомашеством и ногодрыжеством.

Каратэ, ушу, айкидо, русский рукопашный бой, филиппинские единоборства, боевое самбо, дзю-дзюцу.

Не зря Дед называл его Странником, он искал, подчас сам не зная чего, просто перебирал всех этих учителей, тренеров, гуру, наставников в поисках… Чего? Себя? Цели в жизни? Исцеления от непрошеного дара? Силы для его овладения?

По сути, он смирился с ним, даже начал находить определённые плюсы от него, вот только было их немного, и все какие-то мелкие и тощие, словно недокормленные котята.

Поначалу за поиски и посещения секций он принялся с азартом. Не особенно разбираясь во всех этих восточных изысках, он находил очередную секцию, чаще всего тренирующуюся в школьных спортзалах или ФОКах, созванивался с тренером и тактично, но напористо напрашивался на тренировку, ну или просто приходил на занятие. Обычно ему не отказывали. Но после первых десяти походов азарт его и оптимизм начали куда-то испаряться, а после пятнадцатого со скоростью курьерского поезда стали сходить на нет. После двадцатой по счёту секции Максим чётко разделил всех занимающихся на пять категорий.

Для одних все эти потолкушечки-потягушечки, ударчики и бросочки были фитнесом. Обычно этим занимались люди как парни, так и девушки, работающие в конторах, офисный, так сказать, «прольтрьят». Имеющие стабильную и неплохо оплачиваемую работу, трудящиеся, как говориться – от звонка до звонка. У них было свободное время, силы и возможность их потратить, но не было желания разбазаривать себя на посиделки в барах, ночных клубах и прочих питейных и развлекательных заведениях.

Для вторых – эти вторые, были сродни «ушибленным» в эзотерических тусовках. Чаще всего такие люди появлялись в секциях ушу, для них это была экзотика. Таинство другой культуры, желание приобщится к неведомому и такому притягательному Востоку, заодно поправить здоровье и вроде как научится защищать себя. Вот только эти занятия были – вроде как и как бы, так как чаще дальше вялого мановения руками в воздухе и медленного передвижения в красивых позах дело не шло.

Третья категория – спортсмены. Для которых смысл жизни был в победах, причём неважно – на татами, ринге или борцовском ковре. Эти да, эти пахали на тренировках, вот только так тренироваться Максим был не согласен. Нет, он был не против тяжёлых, изматывающих физически и душевно тренировок, вот только пахать надо правильно, иначе недолго и сломаться.

Четвёртые – самооборонщики, рядившие в камуфляж, изучавшие «шмертельные» для противника приёмы.

И пятая категория – наименьшая, люди, которые действительно пытались изучать традицию – японскую, китайскую или славянскую.

Соответственно, и разномастные гуру были под стать своей пастве.

Кто потрясал красивыми дипломами с яркими, разноцветными печатями, кто махал будо-паспортами и тряс чёрными поясами.

Кто обещал мистически и тайные знания древнего Востока, но после n-ного количества лет занятий.

Кто просто говорил: бей вот так, локоток повыше, ножку заворачивай.

Кто травил байки и задавал мудрёные «коаны» своим ученикам.

А кто откровенно лапал симпатичных учениц за разные интересные места, якобы правя им структуру тела.

Максиму требовалось одно-два занятия, редко больше, чтобы понять чему и как учат. Большинство учителей он запросто, с закрытыми глазами и связанными руками, уронил бы на пол, причём без всяких изысков. С частью пришлось бы повозиться, а некоторых без подлянок он бы не одолел. С единицами не справился бы, ни при каких условиях. Но даже у этих единиц учиться он не остался. Кто-то просто ему не понравился (как там, в восточной мудрости – ищи не стиль, ищи Учителя), у кого-то техника вошла в конфликт с навыками, вбитыми в Максима Дедом, кто-то сам указал ему на порог.

Максим теперь рассматривал свои походы как обычное развлечение, вроде как люди поинтеллектуальнее и поинтеллигентнее его посещают театр. А он развлекал себя походами по секциям.

Но, как и всё в жизни, новизна ощущений вскоре сменилась привычкой. Привычно стало ходить по улицам и выискивать объявления о наборе групп, привычно было приходить на тренировки в незнакомое место. И Максим уже намерился плюнуть на всё это дело, пока…

…Вот оно, это неистребимое пока, снова всплыло, как никогда не тонущее…

Максима, неизвестно, каким ветром занесло в старый парк, и он неторопливо гулял по аллее, ведущей к Университету. Вообще-то, он старался избегать мест, где его знали и могли узнать, но… Но тепло бабьего лета, палая листва, приятно шуршащая под ногами, и лёгкий запах припозднившейся осени навеяли на него воспоминания об ушедшей в вечность, но продолжавшей жить где-то в глубине сердца, весёлой и бесшабашной студенческой молодости.

Он почти дошёл до ворот парка, от которых вела прямая как стрела дорога к дверям alma mater. Подошёл и остановился. Там, в той самой глубине, где всё ушедшее продолжает жить, периодически всплывая в памяти, в один крошечный миг, занявший всего-то промежуток между двумя ударами сердца, вызрела, налилась и была готова вот-вот раскрыться страшным бутоном тоска по родным. Он остановился, поняв: ещё шаг, и цветок прошлого раскроется, разрывая грудь на части. И оно – сердце, его тренированное сердце, не выдержит, собьётся с ритма, остановится и, пропустив удар, другой, больше не начнёт свой бег.

В этой жизни можно все пережить

И разлуку, и боль и сомненья.

Но предательства не отменить,

Как и сердца, клапана коронарного, боль –

Называемого в медицине сухо.[1]

Может, так и надо: шаг и всё – конец дороги. Конец пути, по которому не мы идём, а который проходит через нас. Конец его, Максима? Петра? Нет, Пётр умер и похоронен. Похоронен и забыт. А, Максим?

Максим шевельнулся, он сделал свой выбор, оторвав ногу от земли, чтобы шагнуть, как…

Удар в бок вывел его из равновесия, и он сделал шаг, но не вперёд, а назад, дабы восстановить равновесие. Сердце на миг замерло и начало дальше отстукивать ритм жизни.

— Извините, — девичий голос весёлый, чуть насмешливый, с искренним раскаяньем в глубине.

Он обернулся на голос, но барышня, налетевшая на него, судя по возрасту, студентка, уже удалялась, потряхивая гривой вьющихся рыжих волос. Невысокая, стройная, но с широкими плечами и круглой, даже на вид упругой попой, она была налитой, словно резиновый пупс. Под тонкой тканью тренировочного костюма двигались крепкие мышцы бёдер и ягодиц, походка была пружинистой и энергичной. Через плечо перекинут ремень большой спортивной сумки.

— Вика, паршивка, стой, — раздалось у него за спиной.

Максим в очередной раз обернулся и опять опоздал. Мимо него вихрем пролетела девушка – высокая и худая, с тёмными волосами, стянутыми на затылке в конский хвост. Одетая, в такой же, как и у девушки, толкнувшей его спортивный костюм, и с почти такой же спортивной сумкой.

Вика обернулась, явив Максиму свой лик: весёлый, скуластый и курносый, с рассыпанными по щекам золотистыми точками веснушек.

Девушки обнялись, чмокнулись и направились в сторону, откуда пришёл Максим.

Он развернулся и как зачарованный пошагал за девчонками. Максим бездумно шёл за ними, очарованный их юностью, энергией и задором. И тем, что от них почти не веяло чернотой дурных мыслей.

Шёл и чуть слышно повторял невесть откуда взявшуюся фразу:

…Потом будет поздно, скорее меня поцелуй.

Наша жизнь – это то, что сейчас…[2]

Не сразу он обратил внимание на странные, одинаковые эмблемы на ткани их олимпиек. Тонкая вязь иероглифов и чёрный ромб, вытянутый по горизонтали и крест-накрест, расчерченный двумя белыми полосами.

Максим ускорил шаг, догоняя девушек. Он пристроился за ними, шагах в трёх позади, с интересом вслушиваясь в их разговор.

— Ты чего меня не дождалась? — Говорила высокая тонким голосом. — Взяла и сбежала.

— Да, ладно тебе, Талка, в додзе всё равно бы встретились, — отозвалась рыжая крепышка.

— Встретились бы, — дёрнула высокая рукой, — так до него ещё добраться надо.

— Так и я об этом, — рыжая перекинула сумку на другое плечо.

— Вместе веселей.

— Не понимаешь, — Вика тряхнула рыжей шевелюрой.

 Даже по её спине, Максим видел – она раздосадована.

— Чего я не понимаю? — Талка чуть замедлила шаг, в её тоне скользнула обида, но Вика не обратила на это внимание, и той пришлось вновь ускориться.

— Того, что на тренировку настроиться надо. Ты помнишь, как сенсей говорил? Сто шагов до тренировки и сто после.

— Ну, так тут не сто, — искренне возмутилась тёмненькая, — тут пять остановок на троллейбусе, а потом ещё пятнадцать минут пешком.

— Я же говорю, не поймёшь, — Вика рубанула воздух свободной рукой, — это же просто аналогия, шаги тут не при чём.

— А что, при чём?

— А при чём то, что надо настроиться на тренировку, войти в состояние, понимаешь?

— Не-а.

Рыженькая вздохнула:

— Вот и я о том, давай помолчим, ладно?

Талка надулась, замолчала, но долго не выдержала и затараторила:

— Ты почему на прошлой треньке не была?

— А то не знаешь. Отцу плохо с сердцем было, я весь день в больничке провела.

— Зря. Иваныч из Японии вернулся, такое порасказывал. — Длинная замахала руками. — Сдал он аттестацию. Она восемь часов продолжалась, представляешь? А в конце кумите[3] со сменяющимися противниками. Лёшка потом рассказывал, что дольше Иваныча никто не простоял, он только на десятом срубился, сам Кано ему руку жал.

Рыжая пожала плечами и безразлично сказала:

— Я в сенсее и не сомневалась.

Вот только безразличие её было напускное. Максим отметил, как напряглась спина девушки при упоминании о кумите, как она повернула голову к подруге, чтобы лучше слышать. Его и самого заинтересовал этот разговор. Что ещё за Иваныч, у такого он, похоже, не был.

 Пройдя с десяток метров, рыжая остановилась перед едва заметной тропинкой, уходившей вглубь парка.

— Кстати, я пешком на треньку пойду, — она махнула рукой в сторону зарослей.

— Ты чё, мать, с дуба рухнула? — Высокая остановилась, ухватив рыжую за рукав. — Тут пихтярить дай Боже.

— Нет, — девушка лёгким, почти незаметным движением высвободила руку, — до занятия ещё сорок минут, я через парк срежу, как раз успею, да и разогреюсь, чтобы на разминку время не тратить.

— Ну как хочешь, — зло сказала Талка, — я ноги бить не собираюсь.

Она решительно направилась в сторону остановки. Вика пожала плечами и скрылась за багровыми зарослями рябины.

Максим в сомнении остановился перед зарослями, скрывающими тропинку. Нет, он не сомневался, за кем последовать, за Викой или за Талкой. Только за рыжей. Он решал: проследить за ней скрытно или догнать и завязать разговор. Проследить за ней, конечно, не составит труда, но поговорить всё же лучше.

Пара секунд на размышление – и он, не скрываясь, направился вслед за девушкой. За то недолгое время, что ему потребовалось на раздумья, рыжая успела удалиться метров на двадцать. Максим заметил рыжую копну, мелькнувшую за поворотом тропинки.

«Шустрая бестия».

Максим ускорил шаги, нарочно громко топая, чтобы Вика не подумала, что он следит за ней. Он свернул, следуя за поворотом тропинки, и опять успел увидеть лишь медный всполох волос.

Максим чертыхнулся, ускорился и, вывалившись из кустов на небольшую полянку, был вынужден резко притормозить. Посреди небольшого пяточка, образованного кустами орешника, стояла рыжая. Сумка отброшена в сторону, сама вполоборота к нему, задняя нога чуть отставлена в сторону, руки, казалось, в невинной позиции – левая теребит медную прядку возле лица, правая – чуть поглаживает ткань брючек, обтягивающих мускулистое бедро. Но эта поза только казалась невинной. Максим явственно видел: девушка в боевой готовности. Левая рука у лица готова отразить атаку в голову, правая – сблокировать удар в корпус. Вес на передней ноге, задняя на носке – готовая нанести удар. А вот это ему не понравилась. Нет, конечно, не то, что девушка была готова к нападению (это ему как раз понравилось, как и то, что в глазах рыжей крепышки не был страха, лишь только настороженность и готовность), не понравилось ему то, что загружена была передняя нога. Такую ногу легко срубить и повалить девушку на землю.

 Максим поднял руки на уровень плеч, раскрытыми ладонями к девушке, в исключительно мирном жесте, словно призывая не трогать его, и произнёс:

— Милая барышня, не бейте меня, я сдаюсь.

Сказал и заметил, как она напряглась, видимо, его жест ей не понравился. И правильно, он только с виду казался невинным. На самом деле из такой позиции было исключительно легко не только защищаться, но и нападать. Вот только он не собирался этого делать. Если бы хотел, то сделал это сразу, как поднял руки, девушка отвлеклась бы на этот жест и прозевала удар ногой.

— Я вижу, вам, Вика, не нравится, как я держу руки, и правильно.

Максим тут же объяснил ей, как из такого положения можно отвлечь противника и легко атаковать. По мелькнувшей на девичьем лице улыбке Максим понял – ей понравилось, она даже чуть расслабилась.

— И напрасно вы так напрягаетесь: нападение надо принимать расслабленным, тогда реакция более быстрая, и удар можно сблокировать или отвести. А вы напряжены, и чтобы среагировать, надо расслабиться, а это потеря времени.

Девушка кивнула:

— Это мне сенсей на каждой треньке твердит: расслабляйся, расслабляйся. Ой, а откуда вы моё имя знаете?

— Это просто, — он подпустил таинственности в голос, — я просто умею читать мысли.

Рыжая весело расхохоталась, махнула рукой:

— Шутите. Вы просто слышали, как меня звала Талка, правда? Это ведь на вас я налетела. Поверьте, это случайно, я не хотела. Простите.

И столько раскаинья было в голосе девушки, что Максим моментально поверил.

— Нет, нет, Вика. Это я должен вас благодарить. Вы, Вика, просто спасли меня.

— Это от кого? — рыжие бровки взлетели вверх.

— От себя самого.

— Шутите?! — это вышло полувопросительно-полуутвердительно.

— Только отчасти, милая Вика, только отчасти.

— Загадками говорите, — девушка нахмурилась.

— Не обращайте внимания, манера у меня такая, дурацкая. Вы, кстати, на тренировку не опоздаете? А то болтаете со мной, а время идёт.

— Ой, точно, — девушка подхватила отброшенную сумку, — вот и Виктор Иванович говорит, что мне только бы с кем-нибудь поболтать. Ну, я побежала.

— Постойте, Вика, а возьмите меня с собой.

— Куда? На тренировку?

— Ага-ага, — он с готовностью закивал, — давно хотел с Виктором Ивановичем познакомиться, да всё не знал как, а тут такой удобный случай.

— Ну-у-у, пойдёмте, — девушка с сомнением оглядела его с ног до головы, — вас, кстати, как зовут?

— Максим, только не Макс, хорошо? — он протянул ей руку и осторожно пожал маленькую, но твёрдую ладонь, с удивлением обнаружив на коже твёрдые валики мозолей.

Он стоял напротив сэнсея – невысокого, худого человека. Острые черты лица, глубокие морщины, абсолютно седая голова и густые тёмные брови, из-под которых на Максима внимательно смотрели пустые глаза профессионального убийцы. Вот только за этой пустотой скрывались печаль и мудрость.

Он был похож на старого и мудрого удава Каа из советского мультфильма: бездна силы и пропасть усталости.

Когда они с Викой вошли в небольшой школьный спортзал, группа уже разминалась, а невысокий человек, в старом, но нереально чистом кимоно, что-то втолковывал крепкому пареньку. Парень кивал, иногда чертя руками в воздухе какие-то фигуры.

Рыжая торопливо шепнула Максиму:

— Погоди, я быстро.

За время пути они перешли на ты.

Переоделась она и вправду быстро. Отвесила глубокий поклон перед дверями зала и торопливо подбежала к тренеру. Что-то быстро начала объяснять, изредка кивая на Максима. Сенсей внимательно слушал, наконец согласно качнул головой. Повернулся к Максиму и знаком пригласил войти. Максим, не торопясь, стянул кроссовки, а перед тем, как войти в зал, поклонился, правда, не так глубоко, как Вика.

И вот они стояли и внимательно смотрели друг другу в глаза, разминающиеся ученики притихли, глядя на разворачивающееся перед ними действо. Такого на их памяти не было, обычно сэнсею достаточно двух минут, чтобы решить, учить вновь пришедшего или нет. А теперь он битых десять минут играет в гляделки с новеньким.

Максим легонько тронул маленького учителя паутинкой внимания. Щуп ткнулся в эмоциональное поле и соскользнул, словно с ледяной корки.

«Интересно!»

Максим попробовал ещё раз, на этот раз усилив нажим, но всё повторилось – поле вокруг сенсея было плотным и скользким. Но и того, что Максим почувствовал, хватило, чтобы прекратить ментальное прощупывание.

В прошлом, у стоящего напротив человека было много боли и крови, своей и чужой. И ещё смерть, много смерти. За спиной человека в белом кимоно тенями выстроились мёртвые.

…Я видел смерть и сам ей был…[4]

«Военный, и не штабной, а настоящий боевой командир, знающей о войне не по донесениям и сводкам, а по боли, крови и поту, пролитым не в спортзале и не под оглушительные крики толпы. Он, в каком-то смысле, уже не был человеком, в привычном понимании этого слова».

Сенсей слегка улыбнулся, разомкнулись тонкие губы:

— Я не могу тебе помочь, но знаю кто может. И даже дам рекомендации, если ты захочешь, конечно. 

Максим кивнул.

Через полгода, два письма и три телефонных звонка, Максим летел в Японию, снабжённый рекомендательным письмом от Виктора Ивановича и зачатками японского языка, старательно изучаемого им под руководством сэнсея.

[1] Стихи Михаила Балашова.

[2] Жак Превер - Поцелуй меня.

[3] Кумите – понятие в японских боевых искусствах, включающее в себя все разновидности боя на татами.

 [4] Дельфин – Война.

— Я те кирну, — в голосе хрипатого прозвучала нотка угрозы, — ты помнишь, что Костогрыз сказал? Если нет, могу напомнить.

Судя по тону и по проскальзывавшим в речи словечкам – уркаганы.

Войнову, наконец, удалось приподнять веки, перед глазами всё плыло, но он смог сфокусировать взгляд. Перед глазами маячили когда-то белый, а теперь серый от грязи и весь в трещинах потолок. Он попытался пошевелиться – не удалось, тело, словно ватой набито, даже шея не ворочается. Плохо. Как он узнает, где находится? Может, хрипатый с визгливым проболтаются? Вряд ли. Он напрягся и смог повернуть голову. Теперь он смотрел на занавеску, отгораживающую его от урлы, грязную, всю в масляных пятнах, местами рваную и неаккуратно заштопанную.

И здесь ничего. Что же делать? Судя по уркам, сидящим за занавеской, ничего хорошего ему, в смысле ей – той, в чьём теле он находился, не светило.

Он вновь напрягся и попытался пошевелиться – усилия были тщетны, в этот раз не удалось даже головы повернуть. Он полежал отдыхая. Войнов чувствовал: надо торопиться, сознание вот-вот уплывёт, и его просто выкинет из тела женщины. А он так ничего не узнал. Даже в их городе они находятся или где-то далеко.

Он лежал, отдыхая, а из-за занавески доносилось.

— Когда он её заберёт, а, Тёртый?

— Я почём знаю? Обещал завтра к вечеру.

— Бля, как надоело тут кантоваться.

Молчание, только шлепки карт по столу и вялые матерки визгливого.

— Слушай, а может, мы её того? – Снова визгливый.

— Кого её, чего того? – Хрипатый.

— Ну, это, — визгливый понизил голос, — сейф лохматый, подломим? А то чё, она там лежит в чём мать родила. Ты прикинь, Тёртый, баба, голая, вторую неделю под боком лежит, а ей и не вдули ни разу – непорядок.

— Тебя за такое Костогрыз сам подломит. Станешь не Мухой, а Петушком, — хрипатый заржал, но было слышно – предложение товарища, ему понравилось. — Да и какой там лохматый, сбрито всё наголо.

— Так тем вкуснее, — было слышно, как визгливый сглотнул, — как у малолетки. Слышь, Тёртый?

— Не, я шерстяных люблю, — сомнения в голосе хрипатого слышалось всё меньше и меньше, — и чем гуще, тем лучше.

— Да ладно, давай, чё ты.

— А если Костогрыз нас за этим делом застукает. Или следы заметит. Ты человек здесь новый – его не знаешь. А я знаю, что он с людьми сделать может. Это же не человек, змея бездушная.

— Мы аккуратно, на полшляпы, она же не целка, или в жопу, если хочешь. Потом аккуратно всё подотрём.

— Ну, давай попробуем. – Хрипатый, наконец, поддался на уговоры.

— Во, це дело, — заухмылялся визгливый, — только давай по стопарю залудим, что бы не на сухую, и веселей стебалось.

— Нету.

— Я сбегаю.

— Куда, Муха, ты сбегаешь. На котлы глянь, закрыто всё.

— Ты чё, Тёртый, у меня тут чикса одна неподалёку живёт, она такой первачок гонит. Никакого ганджибаса не надо. Я мухой сгоняю – одна нога здесь, другая тут. Туда обратно – полчаса, вилы — за сорок минут обернусь, если сразу тачилу не поймаю. Только ты того, это, без меня не начинай, мы её потом в два стола жахнем.

— Давай уж, гони, жахальщик, только больше литра не бери. Костогрыз узнает, уроет.

— Ага, я мигом, мухой.

Войнов услышал, как лязгнул замок, хлопнула входная дверь, и снова лязг запирающегося замка.

Твою же так! Надо что-то срочно придумать. Так. Что же делать? Что же делать? Мысли лихорадочно метались в голове. А если покопаться в сознании женщины, вдруг что откопает? Раньше, во время опытов по переселению в другого человека такого не получалось – он пробовал, но, возможно, ничего у него не получалось по той причине, что люди, в которых он переносился, были в сознании. А если сознание отсутствует? Стоит попытаться. Он закрыл глаза и попытался прокрутить прошлое женщины, как если бы сам вспоминал своё. Поначалу ничего не получилось, но вскоре перед мысленным взором замелькали разрозненные картинки.

Незнакомые лица, чужой, непонятный для него язык, какие-то пейзажи, но вот… Войнов напрягся. Самолёт, стюардесса, что-то говорящая и куда-то указывающая рукой. Скуластый, не поймёшь, то ли китаец, то ли казах, молодой человек. Улыбчивый и хорошо одетый, и боль в левом плече. Провал. Темнота. Тошнота. Перед глазами всё плывёт. Салон машины. Голос.

— Она очухалась.

— Укол вколи.

— Рано, помрёт ещё. В квартире вколем.

Снова провал. Дождь в лицо и свежий воздух. Её поднимают, куда-то несут. Голова тяжёлая. Тошнит. Надо открыть глаза, но веки, словно свинцом налиты, не поднять. Свет в лицо. Глаза всё-таки удалось приоткрыть. Её ведут, почти несут по тёмной улице. Дождь прямо в лицо. Голова слегка проясняется. Стон. Это её голос.

— Б...ь, она приходит в себя.

— Ладно, тут маляся осталось.

Дом странно маленький, кажется, трёхэтажный, почти все окна темны. Тусклый фонарь. Тишина и никого вокруг. И… Есть! Табличка с названием улицы и номером дома. Подъезд. Подъём на второй этаж. Облупившаяся дверь с тёмным пятном от снятого номера.

Он хотел выйти из женщины, но подумал: вдруг её перевозили? Быстро прокрутил оставшееся время. Грязная квартирка с окнами без занавесок, голоса, шприц с мутной гадостью, укол. Темнота. Тошнота. Небольшое прояснение. Жуткая харя, склонившаяся над ним, и боль в правой руке. И снова темнота. Тошнота. Небольшое прояснение. Укол. Похоже, из этой квартиры женщину не перевозили.

24

Войнов вышел из тела женщины. Шумно выдохнул.

— Стерх, торопиться надо. Ей колют какую-то гадость, и, сдаётся мне, вот-вот изнасилуют.

Гигант вскочил, отлетел в сторону стул, на котором он сидел.

— Где, сколько у нас времени?

— При хорошем раскладе час, при плохом даже не знаю – полчаса, пятнадцать минут. Ты улицу Космическую знаешь?

— Знаю недалеко отсюда, минут пятнадцать на машине. Ладно, выкладывай поскорей дом, квартиру – я полетел.

— Дом 9, подъезд, кажется, первый, второй этаж, дверь направо, коричневая такая, деревянная, краска вся облезлая, и номера нет, след тёмный от таблички. На окнах занавесок нет.

— Кто и сколько их?

Войнов не стал уточнять, что имел в виду Стерх, и так было понятно.

— В квартире двое один сейчас вышел, скоро вернётся. По базару уголки тёртые, но не в авторитете, так, торпеды не из лучших. Заказчик или посредник – Костогрыз. Знаешь такого?

Стерх отрицательно качнул головой:

— После разбираться будем, сейчас главное – девушку вытащить. Лады, Алексей Иванович, пошёл я. Спасибо.

— Погоди, ты один или с бойцами?

— Один. Кто же знал, что так всё быстро закрутится.

— Вызови.

— Долго. Я уж как-нибудь сам, — он повёл под курткой могучими плечами, — могу ещё кой-чего, не всё забыл.

— Я с тобой.

Стерх покачал головой:

— Зачем тебе вмешиваться, да и…

Он выразительно постучал по левому виску:

— Поберечься надо.

Войнов зло оскалился.

— Молчать, солдат, слушать команды, и выполнять.

— Так точно, товарищ командир.

Стерх на секунду вытянулся по стойке смирно, а после расслабился и, усмехнувшись, сказал:

— Старый конь борозды не портит. А , Лёха Война?

— Скорее, у овчара ещё не все клыки сточились. — Войнов уже скидывал с себя домашнюю одежду.

— У подъезда жду. Пять минут тебе Война на сборы, не выйдешь вовремя – ждать не буду.

— Ствол-то у тебя нормальный есть или ты своей гаубицей безоткатной светить будешь?

— Обижаешь, командир, — уже в дверях обернулся к нему Стерх и, запустив пятерню под куртку, ловко, одним движением, выхватил из-за спины тусклый от воронения «ТТ». – А тот так, для понту.

Дверь за его спиной закрылась.

Войнов быстро, как в стародавние времена, переодевался. А в голове привычно отсчитывалось контрольное время. Камуфлированные штаны, плотной вязки свитер с высоким горлом, военного образца, куртка. На голову вязаная шапочка, легко раскатываемая в маску, на ноги – берцы. Напоследок он сунул в карман куртки тактические перчатки. Контрольное время – три минуты. Алексей Иванович отодвинул кровать, пальцы нырнули за плинтус – открыть тайник, извлечь сейф. Ключ отомкнул замок, под пальцами быстро завертелся вертушек кодового замка. Не раздумывая, он выхватил «Парабеллум», достал обойму из зажимов в крышке. Плоская коробочка, содержавшая в себе семь смертоносных гостинцев, с лёгким щелчком вошла в рукоять. Контрольное время – минута.

Удивительно, но Войнов чувствовал себя прекрасно, так хорошо он не чувствовал себя последние лет девять. Висок не болел совершенно. Колено двигалось как шарнир хорошо смазанного механизма.

Всё. Нет, не всё. Он выхватил из холодильника пластиковую пол-литровую бутылку воды – в машине глушитель соорудит. Теперь всё.

Захлопнув дверь и заперев дверь, он спустился во двор. Перед подъездом, урча заведённым двигателем, возвышался здоровенный чёрный внедорожник.

25

Район Стерх знал действительно хорошо, до нужного дома, несмотря на ливший, словно из ведра дождь, они добрались за обещанные им пятнадцать минут. По дороге Войнов пересказал, что увидел глазами девушки. Стерх слушал его молча, не отрывая взгляда от раскисшей дороги, лишь изредка хмурился да нервно кусал губы. Проронил, лишишь однажды:

— Нет, такого погоняла, как Костогрыз, я не знаю. Возможно, залётный, или шестёрка мелкая. А может, просто для этих хануриков так обозначился.

И даже, когда Войнов описал ему азиатской внешности молодого человека, по его предположениям, того самого Костогрыза, отрицательно помотал головой.

В том, что Костогрыз – шестёрка, Алексей Иванович сомневался – не похож тот был на слугу, скорее хозяин.

Стерх припарковался в паре домов от нужного, возле Г-образной девятиэтажки, глянул на часы:

— Время пока есть. Как действовать будем?

Войнов пожал плечами, он как раз закончил мастрячить самодельный глушитель и приделывал его к стволу «Парабеллума».

— Тогда вот что я придумал. — Стерх, в свою очередь, навинчивал глушитель на «ТТ», не самодельный, а самый, что ни наесть фабричный. — Входим в квартиру, кладём всех мордой в пол. Если второго нет, ждём его и тоже мордой в пол. Я вызываю своих, они увозят девушку. Дальше ждём Костогрыза, берём его. А уж после я покручу его, он у меня соловьём запоёт.

Войнов усмехнулся:

— Да, ты тактик, Евгений Александрович, но в принципе с планом действий я согласен, не та ситуация, чтобы огород городить. Только когда Костогрыза возьмёшь, моя миссия на этом закончится.

— Согласен.

— Погодь, почему своих бойцов сейчас вызвать не хочешь?

— Хочу покалякать с падлами, а уж потом, в зависимости от того, что они мне споют, я и людей соответствующих вызывать буду.

Алексей Иванович понимающе кивнул: принцип – разделяй и властвуй, ещё никто не отменял, особенно в таких деликатных делах.

Стерх вылез из машины, Войнов выбрался следом и встал рядом. Стерх и правда, был гигантом, на его фоне Войнов, всегда считавший себя высоким, казался карликом. Тот был выше его на добрую голову.

Не скрываясь, они быстро добрались до нужного объекта – старой, облезлой трехэтажки, когда-то давно, наверное, ещё при постройке, выкрашенной в весёлый оранжевый цвет.

Удивительно, но подъездная дверь развалюхи была закрыта на кодовый замок, правда, расхлябанный, который можно было выбить не особо и напрягаясь. Вот только бы нашумели. Стерх вскинул руку с зажатым пистолетом, намереваясь прострелить замок, но Войнов перехватил его.

— Погоди, наследишь, если второй ещё не вернулся, то, увидев твоё художество, драпанет, и хозяевам просигналит. А если там, то Костогрыз точно не пропустит, я так думаю, он калач тёртый, хоть и молодой с виду.

— Да и хрен с ними, главное – девчонку вызволить, а побазарить и с одним языком можно.

— Много тебе шестёрка не расскажет. Погоди, говорю.

Он шагнул из-под козырька, нависающего над ними, и всмотрелся в тёмное подъездное окно.

— Глянь, там, кажется, рамы неплотно притворены.

Стерх шагнул под дождь, пряча пистолет под куртку.

— Точняк.

Он подпрыгнул и, ухватившись одной рукой за бетонный козырёк, а другой за газовую трубу, неловко словно медведь, взбирающийся на дерево, полез вверх.

Войнов слышал, как тот скрипел рамой и тихо матерился. Наконец, подъездная дверь, просипев простуженным домофоном, открылась. Войнов нырнул внутрь, подъезд был темён и, судя по запаху, бьющему в нос, грязен. Пятнадцать секунд – и они замерли перед входной дверью на втором этаже. Стерх прижался ухом к грязной филёнке.

— Ни черта не слышу, — едва слышно проговорил он.

Алексей Иванович хлопнул его по плечу, и Стерх уступил место. Войнов закрыл глаза и вслушался в слабые звуки, доносящиеся из-за двери.

Шепнул замершему рядом Стерху:

— Он там один, второго, похоже, нет. Здесь подождём или войдём?

Стерх не успел ответить, дверь внизу опять просипела, и по лестнице начал кто-то неторопливо подниматься, гремя бутылками и тихо ругаясь.

— Наш клиент, — одними губами проговорил Стерх и огромным бесшумным прыжком оказался на площадке следующего этажа. Через секунду рядом с ним, прижавшись к стене, оказался Войнов, одним движением он скатал шапочку, пряча лицо.

Прижавшись к уху гиганта, он еле слышно выдохнул:

— Берём, когда откроет дверь.

А после притронулся ладонью к плечу Стерха, показал ему указательный палец, крутанул им в воздухе и ткнул на дверь, жестом говоря: пойдёшь первым, твой, тот, кто в квартире. Потом указал двумя пальцами на поднимающегося по лестнице и ткнул ими себе в грудь: мой второй.

Клиент, шмыгая носом и гремя пакетом, приблизился к двери. Замысловато постучал в косяк. Длинный стук, два коротких, снова длинный и опять два коротких.

— Муха, ты? – донеся из-за двери сиплый шёпот.

— Я, и прикинь, не пустой, — визгливым полушёпотом ответил Муха.

Лязгнули запоры, дверь открылась, и Стерх взбешонным носорогом ломанулся вниз.

«Как бы дверь с петель не снёс, вся конспирация к чёрту» — мелькнула в голове мысль, а тело уже летело вслед вниз.

Стерх сходу ударил визгливого в грудь локтем и, снеся замершего в дверях хрипатого, вломился в квартиру. То ли Стерх не рассчитал удар второпях и саданул визгливого, слабее, чем надо, то ли Муха был крепче, чем выглядел. Но вместо того, что бы отрубиться, визгливый охнул, выпустил пакет с драгоценным содержимым и сунул руку в карман. Было видно, сделал он это не просто так, а так, словно лез за оружием, скорее всего, ножом, за стволом лезут иначе. Вынуть руку с ножом из кармана урка не успел, Войнов в два прыжка оказался рядом. Одной рукой подхватил падающий пакет, другой, рукоятью пистолета саданул визгливого по шее, чуть ниже ямочки на затылке. Муха слабо пискнул и начал оседать на пол, но Алексей Иванович не дал ему упасть. Пинком отправив в открытую дверь.

Он осторожно прикрыл за собой дверь, запер её и, пнув ворочающегося на полу Муху, прошёл внутрь. Свет в квартире был погашен, темноту разгоняли только блики фонаря за окном. Стерх уже умело связывал оторванным от приёмника проводом лежащего без сознания Тёртого.

— Своего спеленал? — не оборачиваясь, спросил гигант.

— Не успел, давай сам, я пока посмотрю, что с девушкой.

Войнов подошёл к грязной занавеске, отгораживающей угол комнаты, рывком оборвал её и присвистнул.

На металлической кровати с панцирной сеткой, прямо поверх драного матраса лежала полностью обнажённая девушка. Из всей одежды только украшение – крест четырёхконечный, удобно устроившийся в ложбинке между грудей.

Войнов сглотнул, сразу узнал его. Видел он эту реликва де фамилиа, в собственном сне. Крест, что просила найти прекрасная Долорес Де ЛаВега. Крест во сне и крест, лежащий на обнажённой груди девушки, были идентичными. Перекладины в виде вытянутых ромбов. Вертикальные – длинней горизонтальных. Основание из белого металла, очень похожего на серебро. Лицевая сторона из бирюзы, а в центре круга, к которому сходились ромбы, гравировка в виде змея кусающего собственный хвост – Уробороса.

Размером он и вправду был с женскою ладонь, и толщиной в сантиметр, не меньше. Сделан грубовато, видать, не для ношения на шее он не предназначен. На взгляд Войнова, это было и не украшение вовсе. Не украшение, а что? И как крест из его сна оказался здесь, в реальной жизни?

От этого всего голова Алексея Ивановича пошла кругом, но он, взяв себя в руки, решил, что сейчас не то время, чтобы это выяснять. Эти двое уркаганов на его вопросы всё равно не ответят, а вот Костогрыз, может быть, сможет. Так что, пожалуй, соскакивать с дела рановато. Не раньше, чем он выяснит, что всё это значит.

Войнов вновь посмотрел на девушку. Несмотря на измученный вид, она и впрямь была хороша. Стройная, с тяжёлой грудью и широкими бёдрами, с чуть заметно округлившимся животом.

Войнов покрутил головой, ища, чем бы прикрыть девушку, но, кроме валяющейся под ногами занавески, ничего не нашёл. А этой грязной тряпкой, не годящейся даже на мытье полов, он не стал бы накрывать и бродячего пса, не говоря уже о лежащей перед ним девушке.

— Боец, — Алексеё Иванович обратился к Стерху, — клиенты пришли в себя?

— Один, да, — подал голос Стерх, — второй в отрубе, знатно ты его оприходовал.

— Спроси, где её одежда.

Войнов услышал за спиной приглушённый удар и донельзя злой голос Стерха.

— Слышал, падла, где шмотки?

— Нету, — побулькал сипатый, — лепиху[1] Костогрыз с собой забрал.

Алексей Иванович стянул с себя куртку и накрыл им девушку. Присев рядом, он пробежал пальцами по дорожке мелких проколов, уродующих тонкую руку, и нащупал на шее пульс – слабый и редкий.

— Чем кололи?

— Чем кололи, падла? – продублировал вопрос Стерх.

— Не знаю, начальник, Богом клянусь. Костогрыз ампулы притаранил, велел каждые двенадцать часов дорогу ставить. Но не ханка и не хмурый, бля буду, — повысил голос сипатый, — мутный раствор какой-то.

— Голос притуши, — тихо рыкнул на урку Стерх, — удавлю.

Войнов отошёл от девушки, и, присев над Тёртым, сказал Стерху:

— Притащи второго.

Стерх послушно приволок безжизненное тело связанного Мухи.

Алексей Иванович спокойно рассматривал Тёртого – невысокого, но жилистого типа с много раз перебитым носом и обширной плешью на макушке. И впрямь уголок, вся грудь и руки от плеч до запястий в наколках. Да какие пакостные , мало того что плохо сделанные – кривые линии, нечёткие границы, так и ещё и изображают всякую нечисть – чертей, пиратов, черепа. Войнов в блатных партаках ничего не понимал, но тут и не требовалось особых познаний, чтобы понять: обладатель данной картинной галереи особым авторитетом не пользовался – ни на зоне, ни на воле.

— Слушай меня, босота, — спокойно произнёс Войнов, обращаясь к сипатому, — вас двое, нам нужен один, так что решай сам, кто в расход пойдёт. Ты или твой дружок.

— Кхм, — раздалось от дверей.

— Бл..ь, — сказал Стерх и отпрыгнул к девушке, загораживая её спиной, одновременно с прыжком выдёргивая оружие из-за пояса.

— Пиз..ц, — пронеслось в мозгу Войнова, когда он отскакивал к окну, по пути прихватив Тёртого и прикрывшись им, словно щитом.

— Здравствуйте, — вновь появившийся ничуть не смутился трёх пистолетов, нацеленных на него.

Фонарь за окном под порывом ветра качнулся и осветил плоское лицо так внезапно появившегося человека. Высокие скулы, узкие глаза и чёрные, зачёсанные назад волосы. Не китаец, машинально отметил про себя Войнов, не японец и уж точно не кореец, скорее выходец с азиатских просторов бывшего СССР, казах, а может, киргиз. Скорее казах.

Здоровенный «Гризли» Стерха смотрел молодому человеку азиатской внешности в грудь, «ТТ» в голову. «Парабеллум» Войнова из-под мышки Тёртого, выцеливал живот.

— Костогрыз, — зачастил Тёртый, вяло шевелясь в руках Войнова, — падлой буду, ничего не сказали.

— Заткнись, — не повышая голоса, сказал Костогрыз, — сладенького захотелось, уроды, ведь не хотел с урлой связываться…

— Ша, — рявкнул Стер, — хайло завалили, все.

— Фу, — насмешливо произнёс Костогрыз, — Евгений Александрович, Вы же приличный человек, а так выражаетесь.

— Я сказал: заткнись, и мордой в пол, быстро.

Костогрыз не шелохнулся, продолжая улыбаться и уронив вдоль тела расслабленные руки. Длинные рукава щегольского пальто скрывали кисти. Это очень не понравилось Войнову. Кто знает, чего у него в рукавах припрятано. Ствол, ножи метательные?

— А то что? – почти вежливо осведомился тот.

— Ты дверь запер? – Стерх скосил глаз Войнова.

— Запер.

— Руки подними, — Войнов обратился к Костогрызу, — только медленно.

— Послушайте, Алексей Иванович, — на этот раз обратился Костогрыз к Войнову, — вы хоть понимаете, во что ввязались?

Плохо, крутил в голове мысли Войнов, этот Костогрыз не так прост, раз знает их имена – откуда, чёрт возьми? И как он сюда попал. Я же запер дверь. Запер!

— Откуда ты нас знаешь? И руки всё-таки подними. А то я могу и прострелить их.

— Это не важно, Алексей Иванович, — Костогрыз медленно поднял руки, и Войнов увидел узкие и странно длинные ладони. – А важно то, как мы разрулим эту ситуацию. Я вижу всего два варианта.

— Хрена тебе, а не два варианта, — рявкнул Стерх, — вариант один. Мы забираем девушку, а вы, впрочем, эти гаврики нам не нужны. Ты, Костогрыз, едешь с нами. Можешь целым и невередимым, а можешь с парой дырок в шкуре. Выбирай.

Костогрыз удручённо покачал головой:

— Вы, Евгений Александрович, не понимаете всей серьёзности сложившейся ситуации. Вы думаете, дело в этой девушке? Вы заблуждаетесь. Дело далеко не в ней, точнее не только в ней. А вы, Алексей Иванович, вот уж не подозревал, что поведётесь, прошу прощения за сленг, на сказку о беременной дочери? Такой тёртый калач, уж от вас я такого не ожидал.

— Стерх, — Войнов теперь не срывался, чего уж там, если противнику о них всё известно, — проясни ситуацию.

— Война, клянусь чем хочешь, я правду сказал, — голос Стерха подрагивал от еле сдерживаемой ярости, — не слушай его, он нас запутать хочет.

— Ха-ха-ха, — засмеялся Костогрыз, — так вы тоже думаете, что эта дочь? Откуда такие сведения, Евгений Александрович, это ваш шеф сказал? Вы раньше девушку видели? Доказательства какие-нибудь имеете? Паспорт видели, фотографии, кроме той, что он вам дал? Или, может быть, вы с ним к ней в Испанию катались?

Стерх молчал.

— Чего молчишь? – Войнов аккуратно тюкнул замершего Тёртого, рукоятью пистолета по темени и опустил обмякшее тело на пол. — Стерх?

— Не имею, не видел, не ездил, шеф сказал. – Односложно ответил Стерх, не опуская, тем не менее пистолетов.

— Что и требовалось доказать. – Костогрыз развёл руками.

— Не двигайся, — моментально среагировал на его движение Войнов, — руки верни на место и больше не шевелись. Мне всё это очень не нравится, а когда мне что-то не нравится, я становлюсь нервным и могу пальнуть от этого. Прямо тебе в лоб, чтоб разрешить все сомнения и обрубить, так сказать, хвосты.

Войнов выдал эту длинную и немного бессвязную фразу, лихорадочно решая, что делать. Ясней ясного было: он попал в очень нехорошую ситуацию.

— Война, что делать будем?

По Стерху было видно: он очень хочет взглянуть на девушку, одновременно опасаясь выпустить из поля зрения Костогрыза.

— Я так думаю, валить их надо и уходить с этой, а там пусть шеф решает.

Войнов видел, как дрогнул его палец на спусковом крючке «ТТ», как напрягся Костогрыз готовый рвануть с линии огня.

— Погоди, — подал он голос, — это вообще не решение данного вопроса. Пусть он, — кивок в сторону Костогрыза, — до конца расскажет. В чём тут дело, и что за два варианта.

— Хм, рассказать? Я лучше покажу. Вы видели крест у неё на груди?

Войнов кивнул.

— Он ведь вам знаком? А, Алексей Иванович? — Костогрыз с едва уловимой улыбкой смотрел на Войнова.

Алексей Иванович помедлил с ответом, размышляя о происходящем и ещё, о том, что вот он, тот самый пятый поворот в его судьбе.

Но снова нехотя кивнул. Заметив краем глаза недоумённое выражение, возникнувшее на лице Стерха.

— Всё дело в кресте. Я зажгу свет, а то так не разглядеть.

— Нет, — Войнов качнул головой, — никакого света, так разглядим, если там есть на что глядеть.

— Хорошо, я зажигалкой посвечу, — послушно кивнул Костогрыз.

— Два шага вперёд сделай.

Когда Костогрыз сделал, что ему сказали, Войнов проскользнул за его спиной и проверил входную дверь – заперта. Как же он сюда попал, и так не вовремя, для них со Стерхом, конечно.

— Показывай, только без лишних движений. Будет дёргаться, Стерх, вали его, но не наглухо, это дело прояснения требует. — Скомандовал Войнов.

Костогрыз подошёл к девушке мимо не сводившего с него оружия Стерха. Склонился над ней и, откинув куртку, указал на крест на её груди.

— Присмотритесь к нему, — над еле вздымавшейся грудью девушки вспыхнул огонёк пламени, высветив украшение. — Посмотрите на него, он прекрасен. Это не просто крест – это врата. Притронетесь к ним, и вы уведите, то, о чём и помыслить не могли ещё минуту назад.

Голос Костогрыза вибрировал – низко и глухо, словно шаманский бубен. Он обволакивал со всех сторон, словно звук огромного медиатора, и, казалось, проникал в голову, минуя уши.

— Дотроньтесь.

Это слово Костогрыз произнёс с долгим с на конце, а как только это с утихло, добавил ещё одну фразу на незнакомом Войнову языке.

— Апеи номине креаторис, си плес, эт апеуэрит тиби потас тиррае![2]

Словно во сне Войнов видел, как его пальцы прикоснулись к нижней перекладине креста, как из-за его спины протянулась лапища Стерха и легла на верхнюю, почти у самого центра, с заключённым в нём змеем. Как затем палец Костогрыза с каплей крови у ногтя притронулся к Уроборосу, а затем свет погас.

26

— Ну что, болезные? — Костогрыз слизнул капельку крови с пальца. — Обосрались?

— Б.я буду, начальник, — засипел Тёртый, — мы…

— Т-с-с-с, — Костогрыз присел над ворочающимся на полу уркой, несколько раз раскрыл и закрыл выкидной нож. Резкие щелчки прокатились по квартире и затихли в тревожной тишине.

— Хату спалили, за девчонкой недосмотрели… Что мне с вами делать?

Он положил узкую ладонь на затылок хрипатого, с силой вдавил его лицом в пол, и быстрым, выверенным движением воткнул лезвие в поросшую редкими волосами затылочную ямку.

Хрипатый урка дёрнул ногами и замер.

Костогрыз неторопливо подошёл к так и не пришедшему в сознание Мухе, и проделал с ним ту же манипуляцию, что и с его подельником.

Не торопясь, он вытер почти не запачканный в крови нож о плечо урки, сложил его и спрятал в карман пальто. Выпрямившись, он вернулся к девушке, потрогал мыском ботинка сначала Войнова, потом Стерха, наклонившись, пощупал пульс. У обоих очень редкий и слабый. Достал телефон, секунду помедлил, обдумывая, что сказать, постучал аппаратом по подбородку и быстро пробежал пальцами по кнопкам.

— Шеф, адрес спалили. Нужна команда, мусор прибрать. И люди, чтобы врата перевезти. Да, Стерх и Войнов… нет, я их отправил. По-другому решить проблему было никак. С телами, что делать будем?

Выслушал ответ. Кивнул.

— Они не вернутся. Нет. Не хотелось бы. Это невозможно. Я… — он замолчал, слушая собеседника. — Понял… Уже иду.

Костогрыз убрал телефон. Безучастно оглядел мёртвые тела.

Вновь достал нож, утопил кнопку, отщёлкивая лезвия.

Ткнул остриём в мякоть указательного пальца. Дождался, когда на нём набухла рубиновая капля крови, шагнул к лежавшей девушке и протянул над ней руку, точно над крестом. Капля крови сорвалась с пальца, пока она летела, губы мужчины начали что-то шептать. А пальцы другой руки легли на нижнюю перекладину креста, почти туда, где несколько минут назад лежали пальцы Войнова. Почти…

Конец.

[1] Лепиха – одежда.

[2] Откройтесь, именем создателя твоего, прошу, откройтесь врата мира!

Неомаг. Часть 3. Глава 1

Неомаг. Часть 3. Глава 2

Неомаг. Часть 3. Глава 3

Неомаг. Часть 3. Глава 4

Неомаг. Часть 3. Глава 5

Неомаг. Часть 3. Глава 6

Глава 7.

Максим стоял около подъезда, решая, подниматься в квартиру или нет. Вроде бы незачем, всё, что нужно, Золя уже забрала, а остального не жалко; теперь не жалко. Он осторожно пощупал свою квартиру – всё ясно. Максим покачал головой и начал подниматься наверх. Дверь была приоткрыта, а из квартиры прямо-таки несло смертью.

Посреди комнаты с аккуратно перерезанным горлом лежал человек. Тот самый, что сидел за рулём чёрной «Волги». Чудо, что никто из соседей не заинтересовался открытой квартирой и не заглянул внутрь, а, обнаружив труп, не позвонил в полицию.

Максим прошёл на кухню. Мысли затравленными лисицами метались в голове.

«Может, на это и было рассчитано? Зачем? Сдать его? Кому? Ментам? Комитетским? Смысл? Вывести его из игры. Какой игры? Заставить запаниковать, заметаться и наделать ошибок? Опять же, зачем? Чтобы он чего-нибудь не сделал или, наоборот, сделал? А если…»

Где-то на грани забрезжила мысль. Вот-вот и он ухватит её за хвост. Максим машинально глянул в окно, и всё вылетело у него из головы.

«Твою же так. Всё интереснее и интереснее».

Около подъезда притормозила машина, из неё быстро и бесшумно, словно гигантский горох, высыпались люди в камуфляже и масках, с автоматами в руках и рванули к подъезду.

«Всё! Понеслась душа в рай».

Максим метнулся в коридор. Аккуратно закрыл дверь, щёлкнул замками, хоть на какое-то время задержит. Не раздумывая, кинулся в комнату; распахнул окно и, не разбегаясь, выпрыгнул в голый осенний палисадник. Прямо как в ту августовскую ночь, с которой всё началось. Чёрными крыльями взметнулись полы пальто. Подошвы глухо стукнули в землю, покрытую жухлой травой. Он присел, гася инерцию, но перекатываться не стал – так изгваздаешься, что вовек не отмоешься.

Максим оправил пальто, застегнулся и, подняв воротник, неспешным шагом направился в противоположную от приехавших машин сторону.

«Интересно, кто стуканул? И кто эти в камуфляже? Нашивок на спинах он не разглядел, так что понятия не имел, кто приехал его брать. Что, впрочем, было неважно. Главное, как вовремя они приехали. Словно сидели в засаде и ждали, когда же Максим Александрович Лотов заявится к себе на квартиру. Сдал его, скорее всего, Магистр. Вот только зачем? Что за игру он затеял?»

Максим никак не мог этого понять. Мысль, посетившая его в квартире, ускользнула, и он мучительно вспоминал, что же такое пришло ему в голову.

«Ладно, с этим разберёмся. Сейчас на очереди Круглый, и он, кажется, знал, где его можно найти».

День перешёл в вечер, и на город опустились сумерки. Не спеша Максим шагал к центру. В принципе, следовало поспешить, но Круглый был нужен ему там, где нет людей или хотя бы минимальное их количество. Максим планировал перехватить авторитетного бизнесмена в его офисе, значит, следовало дождаться, когда офисный народ разбредётся по домам, или куда они там ходят после работы. И если повезёт, то застать Круглого одного, не считая охраны.

Вышло, как он планировал. В здании, где располагалась контора, принадлежащая Круглому, светились только окна, ведущие в кабинет бизнесмена.

Он обошёл здание. Четыре этажа, остроконечная крыша, одно слуховое окно приоткрыто, с обратной стороны – пожарная лестница.

Максим осторожно просканировал помещения. Здание было пусто, человеческий фон он почувствовал только в четырёх местах. Трое наверху, двое рядышком, один метрах в пяти от них, очевидно, Круглый и его бодигарды. Внизу один человек, вероятнее всего, охранник на входе.

Максим толкнул дверь – открыто. Не озаботившись тем, что дверной колокольчик разразился отчаянным звоном, он широко распахнул дверь и вошёл в помещение.

Длинный коридор, на конце стол с внушительной фигурой охранника, затянутого в камуфляж.

— Э, закрыто, — пробасил «пятнистый», не оторвав взгляда от маленького телевизора.

Максим размерено, словно робот, шагал к столу. Его шаги глухо отдавались в узком помещении.

Охранник, раздосадованный тем, что его отвлекают от просмотра интересного матча, крякнул, вытянул себя из офисного кресла и затопал навстречу Максиму.

— Уважаемый, те чё, неясно? По-русски же сказано было – закрыто.

— I do not understand. — Бросил Максим на ходу.

— Чё? — охранник остановился, от удивления приоткрыв рот.

— Ни чё! — Максим с ходу влепил ему лапой леопарда в горло.

Как там писалось в одной интересной книге:

«…Если есть возможность решить проблему простым (не связанным с магией) действием, сделай это. Не шевели облацеи по пустякам, ибо всё возвращается к сделавшему в двукратном размере…»

   Вот и он не стал отводить глаза, ковыряться в памяти охранника. Зачем? Кулак честнее.

Максим подхватил обмякшего охранника. Тяжёлый, чертяка. Оттащил за конторку и, водрузив на кресло, надвинул козырёк защитного кепи на глаза.

На поясе охранника слабо пискнула рация, и, словно испугавшись поглядевшего на неё Максима, замолчала.

«Интересно, когда развод у охраны, или что там у них? Поверка постов?»

Максим надеялся уладить все дела, до того как проверяющий, если он есть, конечно, а он есть, иначе зачем рация, не для красоты же, забеспокоится, почему ему не отвечают.

Он вернулся к входной двери, запер её снятыми с пояса охранника ключами. Дверь так себе, если начнут ломать, долго она не продержится, но пару минут форы она ему даст.

Он поднялся на второй этаж. Вот он, кабинет Круглого. Только что-то доблестных бодигардов не видно. Максим нахмурился, чуть потянулся вниманием к большим дубовым дверям. Да нет, всё нормально, вот он – фон от трёх человек. Максим взялся за вычурную бронзовую рукоять, в животе что-то предупредительно ёкнуло, но он, не обратив на это внимание,  распахнул дверь и решительно шагнул внутрь.

«Оп-па. Как говорится – здравствуйте, не ждали».

 За спиной мягко закрылась массивная дверь, тихо щёлкнул язычок замка. Не отводя взгляда от людей, сидевших между безвольно застывшими на диване охранниками, Максим покрутил ручку двери – ноль, ничего, в смысле заперто.

Максим одёрнул пальто и оглядел комнату.

— Зачем же так жестоко, они, конечно, не самые лучшие представители человечества, но такого не заслужили, — он кивнул на охранников.

— Мусор, — проскрипел «первый».

«Второй» кивнул, подтверждая его слова.

Максим покачал головой. Встречали его старые знакомые, почти не изменившиеся с их последней, она же первая, встречи. Тёмно-серые костюмы, белые рубашки, тяжёлые ботинки и глаза, словно подёрнутые пеленой серой пыли.

 Это было жестоко, очень жестоко, то, что они сотворили с охраной. Они сломали им позвоночники, так что ни шевельнуться, ни издать звука бодигарды не могли, только дышать.

Максим посмотрел на Круглого, тот сидел в своём шикарном кресле, безвольно свесив руки, и столько муки было в его глазах, что Максим, не выдержав, отвернулся. С ним сделали то же, что и с охранниками.

— Разве нельзя было просто оглушить или связать?

— Нельзя, — на этот раз промолвил «второй», — если бы мы их вырубили, ты бы почувствовал, что фон сменился. А связать – это не интересно, к тому же их всё равно пришлось бы убрать. А так пусть живут, если смогут.

Максим снова покачал головой. Ярость закипала в нём. Он почувствовал привычный удар под солнышко, резко вдохнул носом, поднимая ярость в сердце. Голова сразу стала тяжёлой, словно набитая ватой, а тело лёгким-лёгким, воздушным. Казалось, оттолкнись сейчас от пола и взмоешь вверх – к небу, большим таким, наполненным газом, шариком.

Максим почувствовал, как к его сознанию метнулись нити чужого внимания, захлестнулись вокруг него и опали, бессильно скользя по щитам, которые он нарастил, едва увидев старых знакомцев. Он и заговорил с ними только для того, чтобы успеть подготовится к ментальной атаке. Максим видел, как напряглись лица магов, как бисерины пота выступили на лбу «первого», как заострился нос «второго» и улыбнулся.

Маги поняли тщетность попыток невербального воздействия на Максима и синхронно начали подниматься с низенького диванчика. Лязгнули раскрывающиеся телескопические дубинки.

— Поиграем, девочки? — Он шагнул навстречу встающим с диванчика нелюдям, решая, кого вырубить первым.

Разделяло их шагов семь. Круглый, щедрая душа, любил всё делать с размахом, вот и кабинет себе подобрал размером со спортивный зал.

Шаг.

«Старший здесь, пожалуй, «первый», не зря он заговорил первым и сейчас, и в прошлую их встречу, да и держится он чуть впереди, и делает всё чуть раньше напарника».

Вот и атакуя Максима, он слегка опережал «второго».

Второй.

«Значит, валить будем «первого», двое ему не нужны, а смерть партнёра расшатает почву под «вторым», каким бы крутым и бездушным он ни был и сделает его более сговорчивым. Решено «первый».

Третий.

Нога подцепила за ножку стоящий возле стены псевдовенский стул. Рывок. Стул стремительно полетел в сторону «второго». Снаряд угодил магу в грудь. Одна ножка вошла в пах, другая – в солнечное сплетение. Удар под дых сбил «второму» дыхание, а в промежность заставил захрипеть, и изогнутся перерубленным лопатой червяком.

Максим резко ускорился.

Свистнула в воздухе дубинка «первого». Сбив руки с оружием в сторону, захват и рывок на себя. Удар основанием ладони в нос. Хрупкие косточки носа мага вошли ему в мозг. Для верности – ребром ладони сбоку по шее. Сонная артерия сплющилась, перекрывая доступ кислорода в мозг. Длинное тело на миг напряглось и, вздрогнув, расслабленно повалилось на пол.

«Второй», не полностью отошедший от удара, пытался собрать себя с пола и даже нашёл силы замахнуться дубинкой. Максим легко перехватил бьющую руку и крутанул её против часовой стрелки. Сухо, словно высохшая ветка, треснули кости запястья. Пальцы разжались, и дубинка глухо лязгнула о паркет. Максим пинком отправил её под стол.

«Второй» слабеющими пальцами ухватил его за брючину. Резким тычком Максим сломал локоть вцепившейся в него руки. Маг захрипел. Максим ухватил его за горло, давя готовый сорваться с губ крик. Он чувствовал под рукой живой ручеёк бешено бьющегося пульса, который под давлением его пальцев постепенно уряжался. Зрачки мага расширились, заполняя собой радужку, глаза на миг выпучились и закатились.

И вот когда жизнь почти утекла из распростёртого на полу тела, Максим разжал пальцы. «Второй» судорожно дёрнулся, ловя раздавленным горлом воздух. Глотнул – раз, другой и, закашлявшись, открыл глаза.

Легко подхватив «второго» за ворот, Максим ткнул его лицом прямо в безжизненные глаза «первого».

— Жить хочешь?

«Второй» не ответил, он даже не шевелился – лежал, уткнувшись лицом в своего напарника.

— Молчишь? Ну-ну. — Максим пинком перевернул мага на спину. — Ты, я вижу, крепкий, и смерти не боишься, да?

Маг снова промолчал, черты лица его заострились, взгляд сделался как у человека, напряжённо решающего какую-то сложную задачу. Максим насторожился, тряхнул «второго» за плечо. Мышцы мага были как камень.

— Твою же! — Максим схватил его за шею, сжал пальцы.

Поздно!

«Второй» обмяк и ничком повалился на «первого».

Мёртв!

— Успел послать весточку хозяину, да? — Максим, бессильный что-либо изменить, пнул мёртвое тело.

Такого поворота событий он не ожидал. Что ж, если он так нужен, Магистру, остаётся только ждать, когда тот в очередной раз выйдет на него. Вот только плохо это, очень плохо. От колдуна можно ожидать любой пакости.

Максим достал папиросы, отошёл к окну. Каких теперь неприятностей ждать? Сквозь жалюзи осторожно выглянул в окно. Хмыкнул, спрятал папиросу в карман. К особняку бесшумно подкатило два внедорожника. Двери распахнулись, из них, доставая оружие, быстро выпрыгивали крепкие парни. Охрана?

«Давайте, ребята».

Максим быстро подошёл к двери, на этот раз замок поддался легко. Он шагнул в приёмную и дальше на лестницу. С первого этажа раздавался шум ломаемой двери.

Путь отхода на случай форс-мажора, Максим продумал ещё во время осмотра здания. Сначала вверх, на четвёртый этаж, дальше через слуховое окно на крышу, потом по пожарной лестнице вниз.

Никто его не заметит. Пока приехавшие заняты дверью, потом будут заняты телами в кабинете Круглого. То-то сюрприз будет. Мимо них они не проскочат – лестница одна, а двери Максим предусмотрительно оставил распахнутыми.

Ушёл он легко. Дверь на чердак открыл ключами с пояса охранника. Дальше проще. Крыша. Лестница. И вот он уже скрывается в пустоте арок и темноте проходных дворов.

Максим неторопливо удалялся от офиса Круглого. Адреналиновая атака схлынула и на него паровым катком накатила усталость. Ниточка, ведущая к Магистру, оборвалась. Что делать дальше, он не знал. Оставалось одно – ждать, когда хозяин найдёт его. А он найдёт. Не зря столько сил потратил на охоту за ним. Можно сказать, обложил как волка.

Теперь где-то надо отсидеться. Отдохнуть, набраться сил и подумать. Может, он что-то упустил? Размышлять над этим сейчас Максим не мог – мешали усталость и навалившаяся головная боль.

В принципе, где отсидеться пару дней, он знал. Старый заброшенный коллектор – лежбище местных диггеров. С которыми Максим одно время, года три назад, исследовал немногочисленные, не чета столичным, туннели под городом.

Тусовка была хорошая: тройка парней и столько же девиц – все как один растатуированные, не хуже бывалых зэков, только тематика картинок другая. Патлатые и затянутые в кожу металюги. Бесшабашные и весёлые. Пившие, как сапожники, только не водку, а белое вино, разогретое в микроволновке, по их словам – а’ля советские рокеры. Часто и изощрённо матерящиеся, играющие, как напьются на гитарах и перетрахавшиеся друг с другом, словно кошки. Но честные, крепко держащие слово, готовые по первому зову прийти на помощь, и с на редкость неплохим ментальным фоном. Жаль, распалась компашка. Максим вздохнул, вспоминая весёлое времечко, проведённое со «странной кампанией», как он их называл.

Он только надеялся, что их лежбище не облюбовали бомжи, не прибрала к рукам какая-нибудь фирма, и не затопило грунтовыми водами.

Первое и второе было маловероятным: убежище было надёжно спрятано, да и дверь там была солидная – Максим сам ставил. А вот третье очень даже вероятно, коллектор находился недалеко от реки.

Максим попетлял для проформы по улицам, отслеживая хвоста. Убедившись, что никто за ним не следит, поймал частника на стареньких «Жигулях» и спустился в нижнюю часть города. На Южном посёлке он вышел, не доехав до нужного места пары километров. Хотя Максим и чувствовал себя выжатым лимоном, но оставшееся расстояние собирался пройти пешком, дабы оглядеться и пощупать пространство на предмет чужого и нежелательного присутствия.

Коллектор был тих и безжизнен. Наличие жизни в нём, за исключением крыс, он не обнаружил. Пространство вокруг полузаваленного входа, со ржавой и сломанной в нескольких местах решёткой было пусто. По ощущениям Максима, кто-то недавно, пару дней назад, крутился рядом, но влезть внутрь не решился. И правильно, заблудиться в коридорах, раскинувшихся под землёй, было раз плюнуть, а вот выбраться обратно затруднительно.

«Скорее всего, мальчишки, забредшие к реке в поисках приключений. Бомжи вряд ли, уж больно далеко от обитаемых мест – поживиться нечем».

И только поплутав тёмными коридорами и выйдя к знакомой двери, Максим подумал, что дурак он и растяпа, раз припёрся сюда без ключей и слесарного инструмента. Дверь наверняка заперта, а открыть её голыми руками невозможно. Ключей у него, конечно, не было. Уходя, Максим, как честный человек, оставил связку на столе. Он в досаде плюнул, глядя на своё творение, но на всякий случай потянул порядком проржавевшую ручку на себя, и, о чудо! – дверь поддалась.

Максим присвистнул и шагнул за порог, ожидая удара, в том, что дверь случайно забыли закрыть, он не верил. Удара не последовало. Он пошарил рукой справа от двери, на уровне плеча нащупал выключатель. Легонько двинул маленький пластиковый рычажок вверх – света не было. Не беда, где-то в шкафах должен быть запас свечей.

Спичка ширкнула о шершавую поверхность коробка, и в ладони заплясал маленький огонёк. Максим закрыл дверь, задвинул засов и, сделав пару шагов влево, открыл шкаф. Вот то, что ему надо: толстые стеариновые цилиндры, завёрнутые в вощёную бумагу.

Запалив свечи, он расставил их на столе, низеньком шкафчике, примостившемся справа от двери, и на полочках, прикреплённых к стенам. Удовлетворённо кивнул. Ничего здесь практически не изменилось. Напротив двери – два широких, приземистых топчана, между ними – низенький столик, на котором, словно башня волшебника, возвышался кальян, который любила курить Инга, уютно устроившись на коленях Гнома. Максим присел перед столиком на корточки, тронул похожий на свернувшуюся змею шланг, дунул на покрытый пылью мундштук. Вместе с облачком серой взвеси в воздух поднялись воспоминания.

________________________ 

Взгляд из-под ресниц.

Странная компания.

Это была странная компания: три парня и три девушки. Вышел на Максима Олег, откликавшийся на нордическое имя – Олаф. Здоровенный, на полголовы выше Максима, со светлыми волосами, забранными в конский хвост на затылке. Обряженный в кожаные штаны и куртку-косуху, усыпанную заклёпками.

Нужно было им от Максима только одно: чтобы он нашёл одну вещь. Максим в то время поставил окончательную точку в своих непонятных отношениях с Катей, и делать ему в принципе было нечего, поэтому он согласился помочь. Думал, работа на раз, но общение с диггерами затянуло, да так надолго, что протусовался он с компанией два года. Уж больно хороший фон, несмотря на привычный гадкий привкус негатива, шёл от них.

Увидев всю компанию в сборе, Максим всё про них понял.

Как говорится – человек, у которого есть «Бентли», но не было в детстве велосипеда, всё равно остаётся человеком, у которого в детстве не было велосипеда.

Вот и мужская часть компании, несмотря на свою брутальную внешность и возраст, ближе к тридцати, чем к двадцати, были мальчиками, не доигравшими в детстве. Оно и понятно, если чуть глубже копнуть их прошлое.

Олаф – огромный, словно медведь, играл на басу в местной металлической группе, держал крохотную репетиционную точку, по совместительству звукозаписывающую студию. С того и кормился.

С семи лет он пиликал на скрипочке. С мамочкой ходил под ручку до самого окончания консерватории, пока однажды, впав в окончательную тоску от такой жизни, не сломал себе три пальца на левой руке, после чего ни о какой скрипке и разговора быть не могло. Маму чуть удар не хватил, а отец, выглянув из-под её каблука, одобряюще ему подмигнул и тайком показал большой палец. Как только пальцы зажили, Олег записался на бокс и в тренажёрный зал. Там он и познакомился с Конаном.

Конан (он же Костя) – смуглый атлет с тёмными волосами, забранными по самурайской моде в шарик на затылке. Габаритами поменьше Олафа, но несравненно более мускулистый. Он руководил клубом исторического фехтования «Хейборийская эпоха» и доводил богатых дамочек до нужных кондиций в престижном фитнес-клубе. История его была почти аналогична истории Олега, но со своими нюансами.

Костя – подающий надежды легкоатлет. С пяти лет, днюющий и ночующий в легкоатлетическом манеже, детства своего и в глаза не видел. Спортивные успехи его шли в гору, соревнования легко ложились под него – городские, областные. Там и выезд за рубеж, олимпиада не за горами. Юноша готов был взлететь сверхзвуковым самолётом, если бы не банальность – травма, навсегда лишившая его перспектив в большом спорте.

Гном (в миру Стас) – невысокий, но, как говорится, поперёк себя шире, с густой бородой конусом и бритой под ноль головой. Держал на авторынке три контейнера с запчастями. В котором торговали его родственники: отец, тётка и старший брат.

Детство у Гнома также не было. Он рано лишился матери и, чтобы помочь отцу прокормить немаленькую семью, с малолетства начал работать. Кроме Стаса, на шее отца оказались старший сын – студент филфака, совершенно не приспособленный к жизни, и младшая дочь – сопливая детсадовка. Семье после смерти матери пришлось затянуть пояса туго-натуго. Папа – простой учитель средней школы, ничего, кроме как преподавать историю, не мог, а в школе известно, какие зарплаты. Вот Стасу и пришлось после девятого класса идти работать в находившуюся под их окнами автомастерскую. А так как кроме характера, у Гнома были мозги и железная хватка, то через пять лет он открыл свой небольшой бизнес, который потом разросся и приносил неплохие доходы.

Девушки были не менее колоритны, чем их кавалеры.

Марго (на самом деле Маша) – настоящая боевая подруга викинга, статная белокурая валькирия – крутобёдрая и полногрудая. Со вздёрнутым носиком, белоснежной улыбкой и молочно-белой кожей. Нетрудно догадаться, что постель она делила с Олафом.

Инга – как и Марго, блондинка, но с волосами, отливающими золотом. Худая до болезненности, с еле оформившейся грудью, по-мальчишески узкими бёдрами и россыпью веснушек на худом лице, тонкой шее и острым плечам. Корешилась она с Гномом.

Ксана, читай, Оксана – маленькая, остроносая брюнетка, пухлогубая и большеглазая, пугливая, как дикий зверёк, и смешливая, как пятилетняя девчушка, была подругой Конана.

Девушки, младше парней лет на пять, вели себя словно подростки: вечные смешочки, браслетики-фенечки, чулочки-бантики.

Как известно, все люди играют в то, что они не доиграли в детстве. Те, кто увлекаются всякими пейнтболами, страйкболами и прочими стрелялками, не доиграли в детстве в войнушку. Любители заниматься во всевозможных клубах восточных единоборств, коих развелось немерено, не реализовали в детстве, по той или иной причине, свой инстинкт самца.

Вот и странная компания не столько занималась исследованием катакомб и поиском мифических сокровищ, сколько играла в их поиски. Нравилось им не собственно экспедиции, а связанные с этим мелкие приятные мелочи, как-то: покупка амуниции, долгие сборы и поиск информации. А после очередной «экспедиции» – вино, песни и, конечно, секс, наиболее острый на адреналиновой и алкогольной волне.

Вот и Максиму нравились ночные посиделки с тёплым вином, в искрящемся от света свечей хрустальном бокале. Переливы гитарных струн, певших под пальцами Олафа, его густой баритон и нежный голос Инги с едва слышимой хрипотцой…