Серия «Только убивать»

Однако его не убили, лишь мягко поставили на землю и кивком показали идти к загадочному мужчине. Зачем-то Игорь был им нужен, раз его не тронули, даже когда он заартачился.

Игорь шёл, едва перебирая ногами. Братья следовали за ним чуть позади. Эти подонки могли убить его ещё на болотах, достаточно было просто не мешать Ряхе закончить жертвоприношение. Видимо, в этом и был план Удды, которая то ли не могла, то ли не хотела выполнять данное Игорю обещание.

Но братья решили иначе: Ряху отдали Болотнику, а Игоря привезли сюда, в эту мастерски сконструированную декорацию. Всё здесь было устроено ровно так, как в тот злополучный день, когда погиб Вадик, разве что пахло не утренней свежестью, а гнилью и кладбищенской сыростью.

— Вы знаете, Игорь, — прошелестел мягкий голос молодого мужчины, — мы ведь чем-то с вами похожи: мы оба знаем, каково это — потерять ребёнка.

Братья упали на колени, Игорю же Чернобог приказал подойти.

— Только Удды забрала не только Маричку, но и мою жену, воронушку мою, эх. Понимаете, Игорь, мне ведь уже очень много лет, у меня были другие возлюбленные, другие семьи, и терять любимцев мне не впервой. Но привыкнуть к боли от потери невозможно и после десятка смертей близких, уж поверьте. Вы, конечно, можете мне ответить: такова цена долголетия, и в чём-то будете правы. Вот только в этот раз не жестокий ход времени унёс моих родных, а злонамеренные действия одной подлой и крайне амбициозной особы. Кажется, вы понимаете, о ком я?

— Удды, — прохрипел Игорь.

Чернобог удовлетворённо щёлкнул пальцами. К своему собеседнику он так и не повернулся, предпочитая наслаждаться лицезрением природы.

— Мальчики мне рассказали, что она и вас обманула. Обещала, что вернёт к жизни вашего Вадима, а вместо этого… Э-хе-хе, вместо этого подослала головореза. Верно?

Игорь не успел ответить, потому что Чернобог продолжил свою речь.

— Сказочница, настоящая сказочница. Представляете, эта вертихвостка смогла обмануть и меня, хотя у нас было соглашение о ненападении. Пусть она не так сильна, как думает о себе, но в коварстве ей нет равных, Если хотите знать, то я назвал бы Удды очень посредственной колдуньей. Её удел — пугать всяких малообразованных увальней дешёвыми фокусами, вроде бесконечной темноты. Якобы бесконечной, ведь никто из попавших туда идиотов не догадался попятиться спиной назад.

Чернобог взял с песка камешек и лёгким движением запустил его прыгать блинчиком по водной глади.

— Удды даже удалось собрать шайку каких-то слабосильных выскочек, называющих себя колдунами, — сказал Чернобог, усмехнувшись, — хотя любого из них мои мальчики разорвут на части одной левой. Вот Удды и радовалась, когда они пришли к ней в услужение.

— Отец, — откликнулся, не поднимая головы, один из братьев. — Сама мысль о том, чтобы предать вас, нам противна.

— Знаю, знаю, мои хорошие. Вы всё сделали правильно, теперь настала очередь Игоря поступать правильно.

— Моя? — прошептал Игорь.

— Да, вы поможете нам, а я — вам.

Чернобог похлопал по покрывалу рядом с собой, приглашая присесть. Игорь подчинился. Садясь, он невольно заметил, что кисть Чернобога обезображена глубоким ожогом.

— Хорошее тело у этого Виктора. Молодое, сильное, жаль, глаза забрать не успел, пришлось у его жены одолжить, — Чернобог мягко улыбнулся своей шутке. — В этом теле меня хочет запереть Удды, и вы ей в этом поможешь.

— Но ведь тогда вы не сможете обращаться, так мне объяснили.

— Так ей объяснили мои мальчики, а она оказалась слишком глупа, чтобы усомниться. Ритуал привязывания к телу сложен даже для меня, даже если делать всё правильно, а не так, как рассказали Удды. У неё изначально не было шансов.

— Тогда зачем вам я?

— Вам просто нужно будет отдать ей мою кожу, ничего сложного.

— Но ваши сыновья…

— Останутся здесь, — отрезал Чернобог. — Иначе Удды прикажет им присутствовать при ритуале, и они погибнут вместе с другими. Вы же обычный смертный, никто не позволит, чтобы вы увидели наши таинства.

— Вы хотите отомстить?

— Скорее показать зарвавшимся выскочкам, где их место. Пусть это и не вернёт к жизни мою возлюбленную дочь и супругу, но отпускать в свой адрес такие оскорбления я не позволю.

Уголки рта Игоря задрожали в измождённой улыбке.

— Скажи, что же ты попросил у Удды? — мягко спросил Чернобог.

— Я хотел… хотел, чтобы всё вернулось, чтобы Василиса и… и Вадик снова были со мной.

— И ради этого вы окунулись в настоящий Ад, — рассмеялся Чернобог.

— Я понимал риски, когда подписался на это, мне…

— Да, Удды обвела вас вокруг пальца, — сказал Чернобог и, чуть помолчав, добавил: — но я не такой.

Чернобог наконец повернулся к Игорю лицом. Холодные, словно океанская бездна, голубые глаза смотрели строго, но без тени кровожадности и насмешки. Это были глаза древней иконы, высеченной столетия назад, когда память о мученичестве Христа была ещё свежей. Молодость материла глаз быстро померкла под нажимом древнейшей мудрости их носителя.

— Заключим договор, — сказал Чернобог и положил холодную ладонь на плечо Игоря.

Ночь уже давно вошла в свои права, а в ресторане «Майкоп» всё не утихала музыка. Новенькое здание в стиле сталинского ампира, совсем недавно построенное на крутом берегу озера, светилось неоном и мигало разноцветными огоньками. Его роскошные белокаменные своды ещё краше смотрелись, если смотреть на них снизу, с подножия холма, где теснились друг к дружке неказистые аварийные коммуналки. Их жители могли лишь наблюдать издалека, как к ресторану подъезжают новенькие иномарки местных бандитов и бизнесменов.

Но сегодня даже самый последний забулдыга, любивший прежде глазеть на разодетых в мини-юбки подружек нуворишей, потушил в своей халупе свет и сидел тише воды. Ведь в «Майкопе» была вечеринка для своих.

Игорь припарковал BMW рядом с чёрным Land Cruiser. Из здания напротив доносилась лёгкая джазовая мелодия, а он всё никак не мог унять дрожащие от страха руки. Бежать он даже не пытался — всё равно рано или поздно к нему в дверь постучатся двое бледных юношей с мёртвыми глазами. А они способны сделать многое — завёрнутое в полиэтилен доказательство этому лежит на пассажирском месте и уже изрядно смердит.

От трупного запаха и пронёсшихся вдруг воспоминаний о двух последних днях, которые слились в один бесконечный сомнамбулический кошмар, у Игоря закрутило в животе. Пока он сидит тут, в темноте пропахшего кровью салона, ничего плохого с ним не произойдёт, но стоит ему выйти и открыть дверь ресторана… А что ждёт внутри, он не знал, и эта леденящая неизвестность пугала сильнее учинённых братьями зверств.

Вдруг по крыше авто кто-то постучал.

— Чё здесь забыл? — низкий голос с плохо скрываемым кавказским акцентом выбил Игоря из раздумий. Он не стал дожидаться, пока двое бородатых громил вытащат его, и вышел из машины сам.

— Я к Удды, — сказал Игорь храбрясь.

— Не принимает сегодня.

— У меня для неё подарок, — сказал Игорь, протягивая смердящий узел, — шкура самого дорогого зверя.

Охранники угрюмо кивнули на вход — хозяйка научила их пропускать любого, кто скажет заветные слова, даже такого, как Игорь. Его начавшие седеть волосы, рваная одежда и кроссовки были покрыты бурыми пятнами крови и засохшими кусками болотной грязи. Лицо распухло и приобрело синюшный оттенок утопленника, а губы потрескались до крови. Дверь отворилась и в нос ударила тяжёлая трупная вонь. Нет, так пахнет не труп, это запах того самого полевого госпиталя. Так же пахли и те твари, о которых рассказывал Виктор.

— О, боршла явился! — весело прокричала Удды, завидев бредущего к ней Игоря.

Сегодня она примерила ипостась деловой женщины средних лет, поэтому, несмотря на торжество, оделась нарочито строго и сдержанно: в длинное чёрное платье и туфли на высокой шпильке. Лишь старинная золотая цепь и массивные серьги не соответствовали дресс-коду. Совсем по-другому, в облике девушки-подростка с тонким, нежным лицом, она встретила Игоря в их первую встречу.

— Я принёс то, что вы хотели, — бесцветным голосом проговорил Игорь, его горло высохло и саднило.

Удды медленно встала из-за стола и цокая по плитке каблуками приблизилась к Игорю. Её бледное, едва тронутое морщинами лицо не выражало ничего, кроме плохо скрываемого отвращения к человечишке, который каким-то чудом смог избежать гибели. Может парень не так прост, а может ему просто повезло — это неважно. Ведь он принёс шкуру самого Чернобога! Удды развернула окровавленные лохмотья кожи и оскалившись в улыбке воскликнула:

— Ну и воняет же от него! Даже хуже, чем от живого!

Колдуны громко захохотали, будто это была шутка. Шестёрки Удды, как и она сама, были одеты в официозные костюмы и платья со старинными золотыми украшениями в качестве аксессуаров. Их натужный, лишённый веселья и жизни смех сотрясал огромный зал ресторана словно землетрясение. Многочисленные бутылки, тарелки, миски, кувшины, соусницы и хрустальные статуэтки заходили ходуном. Сервированное жареной картошкой и зеленью блюдо из кровоточащей мясной вырезки и кусочков костного мозга подпрыгнуло и с глухим шлепком размазалось по полу. По белоснежной скатерти покатились опрокинутые кубки. Их кроваво-красное содержимое множеством кровавых ручейков зажурчало по столу. Невольно Игорь заметил, что несмотря на роскошную сервировку и украшения в фарфоровых блюдах лежало исключительно сырое мясо и потроха.

В полумраке зала лица хохочущих колдунов походили на потёкшие от жары маскарадные маски из воска. Сегодня они приняли свой настоящий облик: дряхлый и уродливый. Их обвисшая, покрытая складками шкура мерзко трепыхалась при каждом движении обрюзгших тел. Казалось, будто эти источающие зловоние существа примерили на себя чужой облик, который оказался им слишком велик. Наверняка из-за Удды, в шутку принявшей облик женщины средних лет. А раз никто не может выглядеть моложе её, то подчинённые и нацепили обличья стариков.

Уродливая свора всё не унималась. От какофонии визгливого старческого смеха Игорю захотелось закрыть уши руками. Но вдруг вверх взметнулась бледная рука Удды, и в зале воцарилась тишина. Стих даже надоедливый джазовый мотив.

— Хорошо, очень хорошо, — прошелестела, прищурившись, Удды. — Только где ты потерял близнецов и того уголовника?

— На нас напали. Чернобог выследил. Если бы не близнецы, я бы тоже погиб, — проговорил Игорь заученную фразу.

— Хм, как интересно. А ты везучий, боршла, — оскалилась Удды. — Что ж, значит, пора и мне исполнить своё обещание.

Она медленно положила горячие руки на плечи оторопевшего Игоря.

— Но сначала я должна спросить, — Удды перешла на томный шёпот, — будешь ли ты гостем на нашем ритуале?

Игорь сглотнул подступивший к горлу ком. Отказ только ускорит его смерть, но уж точно не облегчит. За оскорбление, нанесённое на глазах у шестёрок, Удды сделает с ним что-то похуже того, что было с Виктором. От осознания своей беспомощности и гнетущего ожидания неизбежного у Игоря пропал дар речи, а всё нутро будто заледенело. Он с трудом нашёл в себе силы кивнуть и медленно опустился на тяжёлый дубовый стул, принявшись ждать начала ритуала.

Удды стояла в стороне и начальственным голосом повелевала подготовкой к ритуалу. Её шестёрки согнали в центр зала весь оставшийся персонал ресторана, включая дежуривших на входе бандитов. Они растерянно топтались на месте и хмуро поглядывали вокруг, не понимая, в чём им сейчас предстоит поучаствовать. О сопротивлении не было и речи, бежать тоже не решались. Ища защиты, к ним прижались девчонки-официантки. Светловолосые девушки мелко подрагивали от страха и округлившимися глазами наблюдали за тем, как колдуны чертят вокруг них концентрические круги, втыкают длинные швейные иглы в пол, сыплют соль.

Приготовления закончились, когда рядом с девушками поставили дурно пахнущий узел. Одна из официанток взвизгнула, прикрыв рот рукой. Среди складок окровавленного полиэтилена она разглядела снятую чулком человеческую кожу.

Чернобог не предупредил, как будет проходить ритуал, лишь сказал Игорю держаться подальше, а ещё лучше — поскорее уехать из города. Но сейчас бежать он не мог. Удды время от времени бросала на него взгляд своих бездонных, жутких глаз. Она бы обязательно поставила Игоря в центр алтаря, рядом с прочим «мясом». Но для ритуала нужны пары мальчик-девочка, а третья официантка, как назло, не пришла на сегодняшнюю смену.

Наконец, когда приготовления закончились, Удды приказала потушить свет. Тёмный зал теперь освещался лишь толстыми восковыми свечами, которые держали окружившие алтарь колдуны. Всё затихло, только одна из официанток тихонько всхлипывала и молилась, перебирая в кармане брюк чётки.

Игорь посмотрел на закрытую буфетом дверь, затем — на уходящие в потолок окна. Если улучить момент и как следует разогнаться, то… Размышления прервал утробный звук произнесения заговора на неизвестном языке. Тёмный, жаркий зал ресторана будто наполнился жужжанием тысяч насекомых, всё выше вздымалось пламя свечей. Девушки испуганно запричитали, но их жалобные крики тут же утонули в резком взрыве пламени, обдавшим жаром лицо Игоря. Его нос вновь почувствовал уже знакомый запах палёного мяса.

Из центра алтаря, вверх, к богато украшенной люстре, поднимался переливающийся тысячью оттенков адского пламени огненный шар. Пространство вокруг него пульсировало и дрожало, источая нестерпимый зной.

Колдуны ликовали — всё получилось! Они ещё громче, рьянее скандировали заговор. Стены, потолок, люстра — всё вокруг дрожало и медленно тлело, давно забытые на столе блюда зашкворчали. Спасаясь от нестерпимого пекла, Игорь попятился к окну, но нечаянно встретился взглядом с Удды. Колдунья громче всех повторяла заговор, почти кричала, её глаза горели, а с ядовито-красных губ не сходила дьявольская улыбка.

Но вдруг кто-то из колдунов истошно закричал.

— И сотворённая Удды темнота, и болото, и даже то, что вы видите вокруг себя сейчас, — Чернобог обвёл рукой речную пойму. — Это просто иллюзия. Ловушка, созданная, чтобы запугать или даже погубить. Удды и её прихлебатели, сами того не ведая, создадут себе такую смертельную западню. Однако даже из неё можно выйти, если знать секрет.

— Вы ведь не просто так рассказываете мне об этом? — спросил Игорь.

— Да, — утвердительно кивнул Чернобог. — К сожалению, я не могу знать, что именно предстоит вам увидеть, если Удды всё-таки заставит присутствовать при ритуале. Но с точностью могу утверждать одно: идите навстречу опасности — и уцелеете.

Тучная старуха в старомодной шляпке и украшенном бахромой платье внезапно поднялась в воздух и, влекомая неведомой силой, устремилась к горящему под потолком шару. Она визгливо вскрикивала и беспомощно дрыгала коротенькими ручонками. Её бледная, изрытая оспинами кожа покрывалась волдырями и лопалась от нестерпимого жара преисподней, но на выручку никто не спешил: нужно было спасаться самим. Колдуны, побросав свои посты, устремились к окнам, и даже окрики хозяйки, утонувшие во всеобщей суматохе, их не останавливали.

Удды беспомощно озиралась по сторонам, но сделать ничего не могла. Её поднятые вверх ногами подчинённые воспламенялись и, крича в агонии, мучительно горели, пока не скрывались внутри огнедышащего солнца. Она пыталась спастись в пространстве бесконечной темноты, но заклинание не сработало. Неукротимая сила шара будто выкачивала силы так что оставалось только бежать. И Удды побежала — неловко, медленно, спотыкаясь на высоких каблуках, как обычная испуганная женщина. Но шар только этого и ждал. Невидимая сила подбросила её в воздух и, смакуя мучительные крики, медленно погрузила внутрь переливающегося магмой нутра огненной сферы.

Игорь заворожённо наблюдал, как с тела колдуньи опадает обугленное дочерна мясо, как лопается её череп, как кости превращаются в пепел и развеиваются в разгорячённом воздухе. Его разум кричал «беги!», но тело не слушалось. Шар затягивал в себя всё вокруг, уже дрожал потолок. Только когда куски побелки больно ударили по плечу, Игорь наконец взял себя в руки и пошёл навстречу опасности, как и говорил Чернобог.

Чем ближе Игорь подходил к шару, тем труднее было идти. Его одежда и волосы потихоньку тлели, а плавящиеся подошвы кроссовок прилипали к полу. Вокруг кружился вихрем разнообразный хлам и куски горящих тел, шар выбрасывал огненные протуберанцы и всё больше и больше увеличивался в размерах.

Внутри раскалённого тела шара Игорь видел объятый огнём город. Его улицы заполнены бурными потоками магмы, а небо над серыми многоэтажками застлано пеплом. Тут и там мелькают красные молнии, огненные вихри сметают всё на своём пути. Где-то вдалеке, за раскатами грома и оглушительными вихрями раскалённого воздуха слышатся крики миллионов агонизирующих мучеников. И к ним то и дело присоединялись всё новые и новые голоса колдунов, не успевших сгореть на подлёте к сфере. Игорь сам не заметил, как, заворожённый картиной апокалипсиса, прикоснулся к бурлящей поверхности. И тогда всё вокруг потухло.

Его нашли, когда пожарные раскапывали руины ресторана. На месте новенького здания покоились дымящиеся руины, и лишь парковка с остовами сгоревших дотла люксовых автомобилей напоминала о прошлом этого места. По версии следствия, ресторан подожгли по заказу московских ОПГ, конкурирующих с «Ежовцами». Непосредственной целью поджога было устранение руководства банды, но по случайному стечению обстоятельств в тот вечер в ресторане проводилось собрание сектантов из местного культа. Они-то и попались под горячую руку неизвестных убийц, однако среди культистов затесался и кое-кто посторонний.

Московский журналист, который единственный из всех чудом спасся в пожаре, даже не обгорев. Казалось бы, именно он мог раскрыть все интересующие следствие детали. Следователи долго допрашивали его, но ничего вразумительного так и не добились.

— Собирал материал для своей книги о распространении в провинциальных регионах России деструктивных религиозных практик, — в очередной раз соврал Игорь. Однажды легенда про написание книги сработала на ура, значит сработает и сейчас.

Квартира встретила Игоря вонью протухшего холодильника и давно немытыми полами. Самая длинная ночь в его жизни закончилась, наконец он мог отдохнуть. От разобранной постели пахло грязным телом и сыростью. В надежде, что затхлый дух квартиры развеет за ночь свежий сентябрьский ветерок, Игорь растворил окна. Жаль, ветер не унесёт горы мусора, накопившиеся за время отсутствия Василисы, придётся убираться самому, но сначала нужно поспать.

Игорь небрежно бросил одежду в угол комнаты, случайно перевернув стоящую на тумбочке пепельницу, и завалился в кровать. Он проспал не меньше суток. Его влажный, липкий сон без сновидений не смогли нарушить ни шумящая улица за окном, ни крики соседей, ни звонки с бывшей работы.

Новый шеф редакции весь день пытался дозвониться до Игоря. Недавно ему в голову пришла идея нового проекта в духе «Криминальной России», только о нераскрытых преступлениях с флёром мистики. И Игорь был бы идеальным кандидатом на роль ведущего. Молва о его книге-расследовании современных сект вдруг по волшебству со скоростью молнии разлетелась по тесному мирку журналистского закулисья. Негоже, чтобы такие таланты пропадали.

Игоря разбудил звук поворачивающегося в замочной скважине ключа. Василиса! Гордая, прекрасная Василиса! Она тихо опустила на пол тяжёлые чемоданы и оглядела квартиру.

— Запустил же ты без меня дом, — грустно улыбнувшись, прошептала Василиса Игорю. Он упал перед женой на колени и, умываясь слезами, целовал её прохладные, изящные руки. Обручальное колечко, казалось бы, потерянное, вновь вернулось на её безымянный палец, сверкая пуще прежнего.

И жизнь началась заново, как Чернобог и обещал. Новый проект нравился Игорю, рейтинги били все рекорды, да и работа над книгой спорилась. Конечно, он не мог описать всё, что произошло с ним в ту долгую ночь. Но тем не менее в памяти вновь и вновь, как из мутной воды, всплывали факты и имена, подробности обрядов и слова песнопений многочисленных сект и колдовских шабашей, которые для большей части общества оставались закрытыми. Кто-то будто нашёптывал Игорю на ухо секреты закрытых сообществ верующих. Можно было назвать это очередной желтушной выдумкой, если бы всё сказанное в авторской передачи Игоря затем не подтверждалось в ходе милицейских рейдов. Не просто так Чернобог нашёптывал ему всё это. Игорь стал пешкой в ускользающей от человеческого понимания смертоносной игре высших сущностей, чьи цели никогда не будут открыты простому смертному. На поверхность выплывали лишь итоги этой покрытой мраком борьбы. Убийства, суициды и таинственнее пропажи разномастных мистиков и культистов вдруг стали обыденностью, но связать всё это в единую цепь не мог никто. Впрочем, роковые игрища мало беспокоили Игоря покуда в его жизни всё налаживалось.

С Василисой всё началось с нового листа. Игорь бросил пить и, освободившись пораньше с работы, поскорее спешил к любимой жене, которая хлопотала на кухне, готовя вкусный ужин. Всё вернулось и стало так, как и обещал Чернобог: хорошо, даже отлично. За исключением одного. Боль от смерти Вадика не унялась ни на йоту. Игорь с Василисой никогда не говорили об этом, поскольку слова здесь были излишни. Кровоточащая рана потери медленно убивала их, и с этим нужно было что-то делать.

Решено было продать квартиру ехать подальше от надоевшей Москвы, куда-нибудь на север. Новая жизнь — новое место для жизни. Игорь вновь уволился, на этот раз по собственной воле. Хоть его передача и била все рекорды, он ни о чём не жалел, к тому же в последнее время тучи над каналом сгущались. Недавний митинг на Пушкинской площади хоть и собрал кучу народа, но вряд ли бы спас положение. А понравится ли авторская рубрика Игоря новому руководству — вопрос открытый. Да и за здоровье за годы, проведённые в суете и дурмане, подкосилось, истерзанное сердце просило спокойствия.

Вещи собраны, билеты на самолёт в новую жизнь куплены. Они поселятся в Мурманске, там, под секущими ветрами, с северным сиянием над головой, Игорь закончит свою новую книгу, а дальше… Дальше будет видно. Слишком велико нетерпение от встречи с новой жизнью, чтобы загадывать наперёд. Но сначала он вернётся в одно место.

Пожелтевшие листья ивы мягко опускались в неспешно текущие воды реки. Осенний ветер шелестел усталыми ветвями и низкой травкой, наполняя прозрачный воздух ароматами грибов и прелой листвы. Всё здесь шло своим чередом, а если что-то и менялось, то не иначе как по заранее написанному плану природы. Игорь расстелил на земле колючий плед и невидящим взглядом уставился в воду. Здесь, под сенью низких береговых деревцев, он видел Вадика живым в последний раз.

Оживить его оказался не в силах даже Чернобог, об этом он сказал, не таясь и не скрывая. Даже взял с Игоря слово, чтобы тот никогда и ни за что не пытался кого-либо вернуть с той, загробной стороны. В лучшем случае он станет жертвой обычного мошенника, а в худшем — сгинет сам. Но всё же в голове у Игоря не укладывалось, что даже настолько могущественное существо, как Чернобог, не в силах было бороться с силами смерти. Да, он мог продлить собственную жизнь, но вырвать из небытия чужую душу — нет.

— И ещё, — сказал Чернобог на прощание, — не поддавайтесь унынию — это самый страшный из грехов. И советую вам не возвращаться в места, где вы согрешили. Те, перед кем мы провинились, бывают очень злопамятны и неразборчивы в способах мести.

Солнце уже клонилось к закату, и Игорь засобирался домой. Наверное, Василиса заждалась его — уже завтра они навсегда покинут эти места. Кряхтя, Игорь размял затёкшие колени и направился к высокому берегу реки. Оттуда открывался прекрасный вид на долину, окрашенную закатным солнцем в пастельные, мягкие оттенки.

Игорь подобрался к краю обрыва, как вдруг споткнулся обо что-то. Белый сандалик, уже изрядно пожелтевший, потрескавшийся и с отлетевшей пряжкой, но всё ещё такой знакомый. Игорь прижал его к груди и зажмурился, давясь подступившим к горлу комком.

—По-мо-ги-тее! — голос зазвучал будто наяву.

Кричит ребёнок?

— Тонууу!

Нет, не может быть.

— Паа-паааа!

Внизу, в тёмных, будто обсидиан, водах кто-то был. Маленький мальчик то всплывал, то вновь погружался в глубину. Даже в темноте Игорь заприметил уж слишком знакомые черты лица, да и голос был на удивление схож с голосом Вадика. Однако мало ли живёт на свете похожих детей? Рядом деревня, вдруг кто-то из местных. Но ведь сам Чернобог предупреждал о мстящих духах… Плевать. Времени на раздумья не оставалось. Там, где секунду назад виднелась светленькая голова мальчонки, теперь густо пузырилась водная гладь. Игорь, позабыв про наставления, сбросил с себя ботинки, куртку, свитер и нырнул в воду. Он не позволит, чтобы ещё один ребёнок здесь утонул.

Чем глубже Игорь погружался в мутные глубины, тем холоднее становилась вода. Сердце заходилось в отчаянном биении, ноги сводила судорога, а глаза резало от взвешенного в воде мусора и ряски. Но Игорь упрямо плыл почти вслепую, пытаясь окоченевшей рукой нащупать мальчика. Наконец, среди вязких водорослей, он почувствовал, как на мгновение коснулся холодной детской ладошки. Мальчик прекратил бороться за жизнь и лишь всё глубже и глубже проваливался в непроглядную глубину. Пусть шанс его спасти был неосязаем, но Игорь отчаянно грёб в сторону темнеющей пучины пока не подхватил бледного ребёнка под мышки. Он тянул, тянул его бездыханное тело вверх, к свету. Уже и силы были на исходе, и мальчик будто отяжелел, а поверхность не приближалась.

Игорь вслепую ощупал окоченевшего ребёнка, себя как вдруг рука натолкнулась на что-то склизкое и плотное. Наверняка они зацепились за какой-нибудь мусор, потому и не могли выплыть. Из последних сил Игорь расцепил, разорвал путы — ещё одно усилие, и… Он вдруг почувствовал, как что-то неподъёмное ударило его в грудь. Перед глазами словно разжиревшие падальщицы заплясали мириады чёрных мушек. Телу стало так горячо, даже жарко. Мысли медленно утекали куда-то в пустоту, Игорю вдруг стало всё равно и на утонувшего мальчика, и на себя, и на оставшуюся в одиночестве Василису. Когда его спина коснулась мягкого дна реки, над водной гладью сгустилась непроглядная, первобытная тьма. Обессилевшие руки не слушались, их обвили крепкие водоросли, ноги увязли в вязком иле.

Сделав последнее усилие, Игорь открыл глаза и среди царящей в мутных вода темноты ясно увидел бледное лицо, ухмылку на блестящих кровью губах и горящие ненавистью тусклые глаза.

— Здравствуй, папа, — зазвучал в его голове знакомый голос.

И Игорь остался наедине с зияющей вечным холодом и темнотой бездонной пучиной смерти.

За моим творчеством можете следить в тг-канале по ссылке.

Виктора пытали медленно, со знанием дела. Конечно же близнецы могли убить его мгновенно, как убили соседей, но им явно хотелось растянуть истязания на подольше, они к этому хорошо подготовились. Яд мгновенно парализовал Виктора с головы до ног, но от боли не избавил. Он чувствовал, как парни с детской непосредственностью сперва сломали ему пальцы на ногах и руках, а потом, хорошенько потоптавшись на сломанных костях, взялись за свои устрашающие инструменты. Лёгким движением ножа тело Виктора вспороли от шеи до паха и зацепившись щипцами за края разреза приступили к освежеванию. Кожа медленно отрывалась от поблёскивающего краснотой мяса, хлестала кровь, из рваного разреза выглядывали внутренности. Лишённые защиты, они бешено пульсировали и тряслись. Любой другой уже бы умер от болевого шока, но снадобье братьев не позволяло Виктору освободиться от страданий раньше времени.  Лишь по закатившимся глазам с полопавшимися от агонии сосудами можно было понять какую адскую боль он испытывает.

Наконец, когда сорванная кожа кровавым тряпьём лежала на клеёнке, действие яда начало спадать. Обретя власть над телом, Виктор медленно пополз в сторону выхода. Один из парней, видя его агонию, хихикнул и с силой наступил на край вывалившегося кишечника. Но Виктора это не остановило. Он полз дальше, оставляя за собой след из внутренностей, крови, мочи и кусков кала. Братья по очереди плюнули в склизкое от сукровицы лицо Виктора, который словно выброшенная на лёд рыба беззвучно хлопал ртом и продолжал свой обречённый путь.

— Почему… он не умирает? – Игорь с трудом выталкивал слова из глотки.

— Он выпил наше семя, — безразлично кинул один из близнецов, — он не умрёт ещё несколько часов.

Клеёнку со снятой кожей завязали узлом и сунули Игорю. Он сделал вид будто не понимает, чего от него хотят, но мёртвые глаза братья смотрели непреклонно. После разделки Виктора они выглядели всё так же безупречно: ни капли крови на накрахмаленных воротничках и белёсых кудрях. Игорь дрожащими руками принял шуршащий узелок. На его дне плескалась кровь вперемешку с волокнистыми кусками мяса и желеобразным жиром.

Перед тем как уйти на Виктора вылили остатки коньяка и подожгли. Пламя вспыхнуло моментально. Огненные языки заплясали на изувеченном теле, с глухим хлопком лопнули глаза. Виктор катался по грязному полу, но огонь только сильнее разгорался, уже занялись замызганные обои, спальный мешок. Наверняка, если никто не придёт, загорятся и деревянные перекрытия. От вони палёного мяса, крови и дерьма у Игоря заболела голова. За всю карьеру он так и не привык к виду трупов. Наверное, его бы и сейчас вырвало, если бы труп был один, но позывов в желудке он не чувствовал, хоть квартира и лестничная клетка с пола до потолка была покрыта изрядно смердевшим кровавым месивом. Из чего он сделал единственный вывод: чем больше вокруг крови, тем быстрее к ней привыкаешь.

— Зачем Госпожа хотела, чтобы я смотрел? — сказал Игорь, придя в себя.

— Чтобы вы знали, как мы поступаем с предателями. Пойдёмте, внизу нас ждёт водитель.

— А мой мотоцикл?

— Он вам пока не пригодится, — отрезал не возражений тоном один из близнецов.

Игорь снова оказался в западне. Игорь снова ничего не контролирует — вот его жизненное кредо. Он не контролирует свою карьеру, свой рот, свои глаза, свой член. Он не может удержаться от соблазнов, будь то алкоголь или дырка новой практикантки. Он не контролирует свой брак: жена ушла от него с разбитым сердцем и пустыми карманами, его сын умер, нет — погиб из-за того, что мудак-папаша не может не быть уродом. Игорю досталась роль свидетеля. Он не властен над силами смерти и времени, он может только смотреть на жирные швы, наложенные на затылок Вадика после вскрытия. Может утирать крокодильи слёзы и смотреть, как маленький гробик скрывается в могильной тьме.

Рядом с подъездом, облокотившись на бывшую чёрную BMW Виктора, смолил сигарету водитель. Его бритая голова чуть заметно покачивалась в такт какой-то блатной баллады, ревевшей из машины.

— Здарова, братцы-на, — осклабился бугай в наглой улыбке.

— Садитесь впереди, — приказал один из братьев, усаживаясь на заднее сиденье. — Ряха нас довезёт.

— Тебя как звать-на? — ручища водителя опустилась Игорю на плечо.

— Игорь, — едва не сорвавшись на фальцет, ответил он и инстинктивно прижал к груди кровавый узел.

— Поехали, Игорёк.

В боковом зеркале BMW ещё отражалась серая хрущёвка. С форточки на пятом этаже, где ещё ворочался в муках Виктор, валил дым и сыпались искры. Там в одночасье разверзся огненный ад, в котором сгорал не только легендарный Домовой, но и толстый альбом с записями, фотографиями и уликами, так кропотливо собранными Игорем. Заспанные жители дома тут же вывалились на улицу — кто в трусах и тапочках, а кто, завернувшись в одеяло. Их крохотные фигурки с вёдрами наперевес метались от дома к колонке, но зайти вглубь задымлённого подъезда мало кто решался.

— Слышь, братан, тебя кто так отделал-на? — обратился Ряха к Игорю.

— Да так, э-э-э, несчастный случай.

— Это этот тебя, что ли? — Ряха кивнул на узел. — Ты чё-на? Ха-ха, ему два раза поссать оставалось-на, а он тебя отмудохал.

— Ну...

— И-э-эх, терпила ты терпила, — хохотнул Ряха.

Его бугристое лицо было испещрено паутиной шрамов, так что казалось собранным из множества не подходящих друг к другу кусочков человеческого конструктора. Под стать лицу были руки. На толстых, сосискообразных пальцах виднелись мириады зарубцевавшихся отметин и следов от швов, которые не могли скрыть даже тяжёлые золотые перстни.

— Во, приехали-на, — весело выпалил Ряха, завидев приближающийся перекрёсток. Наконец-то он мог распрощаться с жуткими близнецами и заняться Игорем. Хозяйка обещала премировать, если всё чисто будет сделано.

— На перекрёстке направо, — послышался голос с задних сидений.

Ряха насупился, но послушно исполнил, хоть на щеках и заиграли желваки. Даже плотная кожанка и свободные спортивные штаны не могли скрыть его мощной мускулатуры, а уж ростом-то он и вовсе на пару голов превосходил близнецов. Казалось, стоит ему захотеть — и две белокурые головёшки мигом превратятся в кровавый фарш. Но Ряха уже однажды на собственной шкуре прочувствовал, каково это — дерзить близнецам. Всё, что он мог, — это срывать злость на Игоре.

— Слышь, — Ряха окликнул побледневшего Игоря, — если на коврики этим гуляшом накапаешь, слизывать заставлю, усёк-на?

Игорь молча закивал. Мимо проносились сонные деревни и редкая придорожная растительность, огни города остались где-то далеко позади. Машина неслась по пустой трассе, всё глубже и глубже погружаясь в плотную завесу тумана. Чем ближе была низина, тем реже попадались встречные автомобили, за окном больше не проносились жилые дома. Да и дорога сужалась. Обочина заканчивалась не привычной щебёнкой, а поросшей низким кустарником канавой со стоячей водой. Вместо окон спящих домишек замелькали болотные огоньки. BMW, притормозив слегка, повернула на трясучую дорожку вглубь болот. Игоря затрясло.

— А куда мы едем? — дрожащим голосом спросил он. В ответ Ряха лишь усмехнулся.

Игорь увидел в его ухмылке уже знакомое самодовольство хищника, готового в любую секунду растерзать добычу. Однако куда страшнее были те, кто сидел сзади. Братья перешёптывались так тихо, что слов не разобрать. Их бледные, обескровленные лица выглядели безразличными ко всему в смертной жизни. Но глаза… Две пары остекленевших, немигающих глаз следили за каждым движением Игоря. О чём они шептались? Ведь могли убить ещё тогда, в квартире, всё равно бы никто не заметил. Игорь судорожно перебирал в уме варианты того, что будет дальше. Если не убивают, значит ещё нужен, осталось только понять зачем. Но после этого коварного «зачем» размышления останавливались — слишком мало он знал о скрытом за завесой тайны колдовском мире. Ясно только то, что Игорь был нужен Удды лишь как приманка, как малёк, на которого ловят более крупную рыбу. Вот только в этот раз мелкая рыбёшка выжила, и её дальнейшая судьба покрыта мраком.

Виктор сказал, что не верит в прощение грехов. Теперь уже неизвестно врал он или нет, Игорь всё же склонялся к тому, что врал. Иначе бы интервью и не случилось. Но в любом случае о том, кем был таинственный Домовой, теперь никто не узнает. Все доказательства сгорели вместе с телом убийцы. А значит и семьи людей, убитых Виктором, не смогут выслушать о его раскаянии. И простить его тоже уже не смогут. Впрочем, всё равно смертные не уполномочены отпускать грехи себе подобным, это прерогатива существ высшего порядка. Они же вольны и карать, свидетелем этого Игорь стал совсем недавно. И больше всего страшило то, что кара за его грехи хоть ещё и не наступила, но неуклонно приближалась.

Вновь пошёл ливень, и машина затормозила среди раскисшей дороги. Вокруг — бесконечная, дремучая топь с выглядывавшим из-под воды низким, путаным кустарником. Казалось, даже солнечный свет опасается утонуть здесь, потому не касается омерзительного пространства за границей узкой гравийной дороги.

— Бляха-муха, как бы не всадить мне тачку-то, — бросил Ряха. — Игорёк, пошли посмотрим. Заодно подсобишь мне.

— Так ведь коврики замараю, — с виноватой улыбкой протянул Игорь отсутствующим голосом, — капает же.

— Да лан, пошутил я, ставь гуляш на пол и пошли колёса посмотрим-на.

Игорь вышел из салона и на подкашивающихся ногах направился к багажнику. Конечно же, машина не застряла, колёса едва грязи коснулись. Щёлкнул замок багажника.

— Давай за голову бери, — кряхтел Ряха, вытаскивая из багажника завёрнутое в полиэтилен тело.

За матовой пластиковой завесой угадывались очертания лица того самого игумена, который так помог в расследовании. На его бледном лице виднелись ожоги от паяльника и затушенных сигаретных бычков. От прежде густой бороды остались лишь несколько клочков седых волос с виднеющимися пятнами засохшей крови. Игорь невольно заглянул в глаза старцу, но вместо них увидел лишь чёрные провалы пустых глазниц.

— Не люблю я, когда смотрят на меня, — сказал Ряха, будто извиняясь, — давай его в болото-на.

Густая болотная каша громко хлюпнула, жадно поглощая замученное тело батюшки. Игорь не успел отвернуться от мерзкого зрелища, как вдруг за его спиной раздался щелчок открывающейся пистолетной кобуры.

Теперь он вновь чувствовал кожей поток времени. Одна секунда — сердце колотится как бешеное, вторая — пистолет наводится ему в затылок, третья — Ряха говорит, чтобы Игорь не оборачивался, четвёртая, пятая, шестая. Почему он медлит?

— Стойте, — окликает Ряху один из близнецов.

— Чё?

— Не стреляй.

— А-а-а, — протянул Ряха, опуская пистолет, — сам хочешь замочить?

— Нет, — близнецы вышли из машины, капли дождя почему-то проходили сквозь них, — его мы не будем убивать.

— В смысле?

— Умереть придётся вам.

Игоря знобило, он сел на корточки и взялся за голову, ожидая чем всё закончится. Бежать всё равно было некуда. В воцарившейся тишине слышалось только, как расходится ливень и где-то в глубине болота крякали утки. Рядом с Игорем забулькала трясина.

— Болотник не пропустит нас без жертвы, — продолжал один из братьев ровным голосом, — вы либо сами зайдёте в болото, либо нам придётся вас заставить.

— Ах ты падла! — рявкнул Ряха и тут же выстрелил.

Однако пуля не вылетела из дула. Спусковой крючок щёлкнул ещё восемь раз, но выстрел так и не прогремел. Ряха выбросил пистолет в болото и с яростным рёвом кинулся на близнецов. Но не успел он сделать и шага, как его тело ниже пояса взорвалось фонтаном из крови, костей и перемолотого в фарш мяса. Летящие в разные стороны кровавые ошмётки окрасили бампер машины и спину Игоря в бурый цвет. Ряха истошно завопил и покатился по размокшей от ливня дороге. На месте его ног остались пустые мешки разорванной кожи с застрявшими в них кусками костей и плоти. Бордовая кровь кучей бурных фонтанчиков стекала из порванных вен и артерий в грязную лужу рядом с обочиной.

Болото, почувствовав живую кровь, забурлило, и из трясины показалась покрытая грязью и ряской длиннорукая тварь. В её очертаниях угадывалось одеревеневшее от дубильных кислот тело утопленника. Почерневшая, источающая слизь кожа влажно поскрипывала, когда существо медленно поднималось над поверхностью болота. Своей медлительностью оно будто бы давало жертве шанс спастись, хотя на самом деле это было лишь дьявольской игрой. Способом поразвлечься, глядя на то, как в человеческих глазах гаснет надежда.

Лицо твари, навечно застывшее в скорбной гримасе покойника, оглядело собравшихся на дороге людей в поисках жертвоприношения. Глаза её пламенели изумрудом, как манящие в топь болотные огоньки, а когтистые, иссушенные пальцы тянулись к агонизирующей половине Ряхи. От вида побледневшей от ужаса жертвы Болотник довольно заурчал. Он схватил добычу за голову и, мерзко засмеявшись, кинул в пузырящуюся от нетерпения топь. Ряха пытался что-то крикнуть напоследок, но тут же ушёл под воду.

Болотник жадно слизнул с дорожной грязи остатки кровавой каши. Его покрытый бородавками сизый язык, словно жирная гадюка, скользил по земле, собирая кусочки костей и плоти. Вдруг на поверхности болота показался Ряха. Прежде такой самоуверенный и страшный, он дико верещал и, размахивая руками, жалобно звал на помощь, но откликнулся на его горестные всхлипы лишь Болотник. Поглаживая густую, покрытую плесенью бороду, он погрузился в топь и медленно поплыл к своей жертве.

— Садитесь за руль, — послышался голос одного из братьев, — ещё немного осталось.

Игорь послушно исполнил, но перед тем, как тронуться, открыл кассетник и выбросил ненавистный блатняк в топь. Дальше ехали молча. Из-за тумана и разошедшегося ливня, с которым не справлялись дворники, Игорь не видел ни зги. Машинально давил на педаль газа и правил машину по возможности подальше от затапливающей дорогу мутной топи. Когда выносить царящую в тёмном салоне тишину стало невыносимо Игорь спросил:

— Мы едем к Госпоже?

— Потом, — отозвался из темноты безразличный голос. — Сначала нам нужно заехать в одно место,

Машина взобралась на высокий холм, и Игорь с облегчением почувствовал ровный асфальт. Да и ливень прекратился — кажется, тут его и не было, дорога сухая, как ранним летом. Как тем самым летом.

Брак Игоря уже давно трещал по швам, и разговор о разводе заходил всё чаще и чаще. Он говорил, что всё исправит, что любит только жену, что Василиса зря надумывает, но, кажется, она уже тогда не верила. Как не верила и тому, что воротник рубашки случайно испачкала помадой секретарша шефа, когда Игорь чмокнул её в щёку, поздравляя с шестидесятилетием. Последней каплей стал тот злополучный вечер, когда Василиса заявилась домой раньше времени. А там всё по классике: разбросанная одежда, запах женских духов и красная как рак девица в ванной. Скандала не было — слушая оправдания Игоря, Василиса молча глотала слёзы и закидывала в чемодан необходимые на первое время вещи.

Если раньше он хоть отговорки придумывал, ходил по бабам в тайне, то прикрываясь завалом на работе, то встречей сослуживцев, то теперь обнаглел настолько, что привёл малолетнюю потаскуху сюда, в их квартиру. Эта сука, эта рыжая падаль носила Василисин халат, умывалась её мылом, была с её мужем на кровати, которую родители подарили на свадьбу. Такое оскорбление стерпеть невозможно. Василиса стянула с отёкшего пальца обручальное кольцо и, едва сдерживая рыдания, выкинула в ночную темноту. Дверь захлопнулась, и Игорь остался в одиночестве.

Нехорошо получилось — ещё и девица пощёчину влепила, будто не знала, что спуталась с женатым. Хорошо хотя бы Вадик ничего не видел. Он и так за последний год из розовощёкого весельчака превратился в хмурого, не по-детски задумчивого молчальника. Со стрессом Игорь боролся одним способом — выпивкой. Приняв как следует на грудь, он прошёлся по пустым комнатам покинутой всеми квартиры и вдруг невольно засмотрелся в окно. С десятого этажа открывался вид на блестящий разноцветными огнями ночной город. Туда-сюда сновали машины, горели вывески и подсвеченные иллюминациями здания с чернеющими пустотой оконцами.

Там, за тонким стеклянным барьером, люди напиваются, ходят по ночным клубам, играют в казино, шатаются шумными компаниями по подворотням. На них то и дело покрикивают из окон многоэтажек недовольные женщины в сорочках и шлемах из бигудей. Прикрикнут, поскандалят всласть, а потом лягут обратно к похрапывающему мужу под бочок или во внезапном приступе нежности пойдут поцелуют мерно посапывающих детей. Там, в мире за стеклом, казалось, нет места одиночеству. Пошатываясь, Игорь взобрался на припаркованный в гараже-ракушке мотоцикл. Не с первого раза, но он попал в замок зажигания, и тишину двора тут же разорвал рёв проснувшейся от долгого сна машины. Нет, сегодня Игорь не будет одинок, ведь остался на свете человек, который в нём ещё не разочаровался.

— Пап? — сонным голосом пробормотал Вадик, разбуженный тихим стуком в окно. — Ты чего тут?

— П-пошли, одевайся.

— Куда?

— Н-на рыбалку п-поедем, — Игорь пытался шептать как можно тише, чтобы не разбудить тёщу с тестем. Наверняка Василиса уже им всё рассказала.

— Бабушку разбужу.

— Ты в окно в-вылазь.

— А удочки?

— Всё схвачено, — сказал Игорь и сделал пальцами «окей». Два спиннинга покачивались в ведре на ручке байка.

Игорь взял сына за холодную ладошку, и они, хихикая как два сорванца, покатили мотоцикл к дороге. Если рёв двигателя разбудит тестя с тёщей, то они заберут Вадика и уже никогда не подпустят к Игорю.

Утро было на удивление спокойным, даже птицы, казалось, притихли, а может, и вовсе ещё не проснулись. Сперва Игорь показал Вадику, как удить рыбу, заодно замолвив пару слов о видах наживок. От долгой дороги и выпивки он всё чаще зевал и поклёвывал носом, а потом и вовсе решил прикорнуть на минутку. Тишина туманного берега и шуршание речных волн убаюкивали. Игорь подпёр голову руками и растянулся во весь рост на колючем покрывале, расстеленном под пологом раскидистой ивы.

— Пап, — прошептал Вадик, не отрывая взгляд от покачивающегося поплавка, — а мы купаться будем?

— Ты ж не ум-мешь, — прикрыв глаза в полудрёме, усмехнулся Игорь.

— А ты меня научишь.

— Научу, научу, — зевнул Игорь. — Ты п-потише говори, рыбу распугаешь.

Вадик и дальше удил рыбу, то и дело поглядывая на заснувшего отца. Ведь сам сказал: не шуми, чтобы рыбу не распугать, а теперь даёт храпака на всю округу, вот рыба и не ловится. Уже, наверное, час прошёл — улова нет.

На цыпочках, чтобы не разбудить отца, Вадик заткнул уши и потопал по покрытой росой траве туда, где потише. Вот папка удивится, когда проснётся. Вадик ему: «На!». Ведро полное рыбы! А папа ему: «Ни фига себе!». И мама тоже больше не станет грустить, ведь у неё такой смышлёный, ловкий сын, который сам научился удить рыбу. И она больше не будет злиться на папу, и будет всё как раньше.

За размышлениями Вадик и не заметил, что уж далеко ушёл от отца — даже мотоцикл не видать. Он остался где-то в низине, под завесой невесомого утреннего марева. А здесь, с высокого берега реки Клязьмы, открывался вид на всю округу. Нежное, словно молодой персик, солнце медленно поднималось из-за уходящих за горизонт заливных лугов.

Природа вокруг медленно просыпалась. Окружавшая Вадика изумрудная трава наполнялась трескотнёй разномастных букашек. Запорхали бабочки. Одна из них, такая большая, переливающаяся мириадой цветов, названия которым мальчик ещё не знал, опустилась ему на голову.

Вадик махнул рукой, желая поймать бабочку, ведь такая она красивая и необыкновенная, так похожа на любимую мамину заколку. Но бабочка ловко выпорхнула из-под неловких детских пальчиков и устремилась к реке. Вадик кинулся за ней. Ведро со спиннингами выпало у него из рук и, гремя, покатилось вниз, к пыльной просёлочной дороге.

Гоняясь за бабочкой, Вадик не заметил, как оказался на краю обрыва. Уж так красивы были взмахи её изящных крылышек. Ещё чуть-чуть, уже почти, вот сейчас он поймает негодницу. Как вдруг нога в белом сандалике поскальзывается по мокрой траве. Вадик покачнулся и, неловко махнув ручонками, рухнул в спокойные, холодные воды реки. Прежде девственно чистое, голубое небо медленно хмурилось грозовыми тучами.

Его нашли на следующий день. Водолазы вынесли хрупкое тельце из воды и осторожно, будто живого, положили на заранее расстеленную клеёнку. Посиневшее, искусанное жадными рыбами личико с выражением немого укора смотрело на безразличную людским страданиям реку. А она всё несла свои воды вперёд, равнодушная и к мёртвому мальчику, и к зевакам, собравшимся на знойном поле.

Люди тихо роптали и перешёптывались, искоса поглядывая на родителей мальчика, кто-то даже пустил слезу. Игорь локтями растолкал толпу и тут же рухнул на землю как подкошенный. С криком, полным отчаянья и животной злобы за потерянного ребёнка, Василиса била Игоря по голове, по спине, по шее. Била так сильно, как позволяли её хрупкие руки, била так, будто это вернёт Вадика к жизни. Лишь почувствовав на спине ледяные капли дождя, Василиса опустилась на корточки и разрыдалась. Сквозь слёзы и секущие капли дождя она смотрела, как её сына заворачивают в клеёнку и несут в скорую. Спасатели так спешили убраться отсюда до дождя, что не заметили, как белый сандалик слетел с бледной ножки Вадика в высокую траву.

Братья велели затормозить у поросшего ивами побережья реки. Там, под пологом раскидистых ветвей, их ждал высокий молодой мужчина. Он сидел на широком покрывале и, тихо напевая под нос какую-то мелодию, смотрел, как неспешно река несёт свои воды.

Игорь уронил голову на грудь, едва не разрыдавшись. Его руки до побелевших костяшек вцепились в руль. Снова это место, снова воспоминания хлынули бурной, зловонной рекой нечистот. Он годами бежал: то срываясь в командировку в Чечню, то зарываясь с головой в работу, то проводя недели в беспробудном пьянстве. Даже работа над книгой, его magnum opusом, была ничем иным как ещё одним способом забыться. Плевать он хотел и на убийства, и на Домового, и на всемирную славу. Если бы не встреча с Удды, вселившая в него надежду вернуть прежнюю жизнь, то никакого интервью бы и не случилось. В глубине души Игорь думал, что если ничего не получится, то пусть лучше его прирежут в той поганой квартирке, чем опять возвращаться к бессмысленному существованию. Да, он искали гибели с тех пор, как умер Вадик, но даже смерть с отвращением отпихнула его обратно в тошное болото жизни. А ведь Игорь ей так подыгрывал. Гонял на мотоцикле до отсечки, встревал в пьяные драки, первым лез снимать едва остывшее поле боя, в общем делал всё, лишь бы очутиться там же, где и Вадик.

И наконец, когда в жизни Игоря остался лишь тёмный омут из призраков прошлого, жалости к себе и сожалений, он решился попытаться всё исправить, решил искать чуда. Оно и вправду нашло его, как когда-то Виктора, правда, привело к отправной точке — к тому самому месту, откуда началось скатывание Игоря в пропасть.

— Пойдёмте, — монотонным голосом сказал один из братьев, — Чернобог вас уже ждёт.

— Я... не могу.

— Вы на территории Чернобога, — в голосе появилось нетерпение, — если не выйдете сами, то навечно останетесь здесь.

— Убейте меня, — глотая крупные слёзы, шептал Игорь, — хватит издеваться.

Юноша не ответил. Он молча отворил водительскую дверь и лёгким мановением руки поднял Игоря в воздух. Вот и всё, это дьявольское отродье сейчас выпотрошит его, как Виктора и тех бедолаг из соседних квартир. Повезёт, если смерть будет быстрой, хотя Игорю уже и на это было всё равно.

Продолжение уже скоро, а за моим творчеством можете следить в тг-канале по ссылке.

Удды — так эта старуха назвалась. В первую встречу сказала ехать в какую-то глухомань и искать церковь. Я часа три по ухабам да кочкам трясся, но нашёл в конце концов. Вроде заброшка как заброшка: пустые окна, облезлые стены, внутри тоже пусто. Церквушка-то маленькая, всё видно, пусть и сумерки уж наступали. Странно только, что чисто внутри, даже мусора нет, хотя деревня-то рядом.

Но стоило мне пройти во врата, как всё потухло и очутился я в кромешной темноте, такой густой, что даже рук своих не видел. И тишина. Слышал только, как сердце собственное колотится, а отступать некуда — надо ведьму искать. Шёл маленькими шажками, хотел стену нащупать, чтобы хоть какой-то ориентир был, а нет ни стен, ни потолка.

Я ещё, как назло, сигареты выронил, тут же нагнулся поднимать, а нет их — пропали куда-то, хоть прямо под ноги упали. Будто иду над бездной, и пол только под моими ногами появляется. Уж не знаю, сколько шёл, вокруг-то ничего, только сердце грохочет всё быстрее и громче с каждым шагом. Ещё и духота, как в БТР на солнцепёке.

Вдруг слышу, как старушечий голос меня окликает, противно так, что твоя ворона. Поворачиваюсь, а там она стоит. Не понимаю как, но в кромешной темноте я видел её прекрасно. Оказалась и не старуха вовсе, а девчушка совсем. Высокая, чернобровая, кожа белая-белая, как у черкешенок, и не ходит, а будто плывёт. Только слышно, как юбка шуршит и украшения позвякивают. Она с ног до головы в золоте была.

Взяла меня ведьма за руку и, глядя в глаза, зашептала что-то. Тихо, вкрадчиво, и голосок-то как у юной девчушки стал, словно ручеёк журчит. Шептала она, шептала, а я слушал, и так меня эта нега поглотила, что едва в сон не провалился. Наверное, правда бы заснул, если б она за руку не держала. А от её кожи такой жар исходил, что хотелось закричать, да рот не слушался. Уже чувствовал, как кожа на руке пошла волдырями и съёжилась, а боль всё сильнее и сильнее.

Потом опять всё вокруг потухло, боль исчезла, и очухался я уже в машине. Подумал бы, что сон привиделся, если б не ожог на всю ладонь, что от ведьминого рукопожатия остался.

— И что она тебе рассказала?

— Что к Марине злой дух привязался, причём она сама его призвала сама того не ведая. А всё потому, что из-за того аборта себя корила, вину чувствовала перед убитым ребёнком. Дух этот мавкой зовётся. Сильный он, местные колдуны не справятся. А Удды справится. Обещала она мавку прогнать если я взамен работу сделаю.

— Какую же? — спросил Игорь. Рассказ Домового увлёк его настолько, что он и не заметил, как в диктофоне закончилась плёнка.

— Убивать. Только убивать. Впрочем, я всё равно больше ничего не умел, даже в армии говорили, что у меня талант. Да, в то время такое ценилось. Мы говорили ещё не раз, только на телефон она больше не звонила, всегда являлась сама. Бывает, возвращаюсь домой, а вместо прихожей оказываюсь во тьме. Снова. Эта тварь ведь поглумиться любит, специально ждала, пока я вымотаюсь, и только потом являлась.

— Значит, ты стал её личным киллером?

— Не сразу, поначалу задания разные были, видимо, проверяла меня. На кладбище ночью ходил. Нужно было выискать свежие могилы, в кресты швейные иголки воткнуть, а утром забрать. Они тяжеленные становились, будто не иголки несу, а пучок арматуры.

Иголки оставлял на окраине города, там, где дома под снос. Надо было подойти к условленному месту и, завязав глаза, сделать двадцать шагов вперёд и девять влево. Снимать повязку или отвечать кому-либо нельзя. Вроде тишина вокруг, даже птицы не чирикают, а как повязку надеваешь, такой гомон поднимается. Из-под земли говорят, хихикают, кто-то даже голосом покойного отца к себе звал. Тех тварей, что забирали иглы, я не видел, только по запаху их различал. Знаешь, влажный такой запах, гнилостный.

— Как от трупа?

— Не совсем, — Виктор задумался, выбирая слово, — как в госпитале.

Игоря замутило от воспоминаний. В мозгу замелькали картины полевого госпиталя, наскоро устроенного в дырявом, промозглом сарае. Запах гниющей плоти, гноя, испражнений, стоны умирающих утопают в свисте горного ветра. Молодые, гибкие парни, в одночасье превращённые в чудовищ с картины Босха, лежат на загаженных простынях и земляном полу. Вокруг них суетятся уставшие врачи, медсёстры с синими кругами под глазами.

Времени мало, помочь всем нельзя, поэтому раненых сортируют по категориям: трупы и те, кто ещё поживёт. Намётанный глаз усталого хирурга в окровавленном халате, больше похожего на мясника из каннибальской мясной лавки, определяет судьбу новоприбывших безошибочно. Его роль в этом спектакле главная, он здесь Господь. У него на подхвате врачи-серафимы и медсёстры-ангелы. Однако даже святое воинство не в силах бороться с силами смерти и времени. Солдаты тихо испускают дух, а их тела уносят куда подальше, освобождая место под новое тело.

Игорю в этом представлении досталась роль свидетеля, который может только наблюдать и записывать на камеру. Он ничего не контролирует и не решает, он — пустое место.

— Походу, прошёл я проверку, потому что мне выдали первую цель, — продолжал Виктор. Его глухой стариковский бас вырвал Игоря из очередного приступа жалости к себе.

— Подожди, — Игорь вдруг вспомнил, что он профессионал и ведёт интервью, — то есть эта… э-э-э… волшебница может похищать пули из пистолета, колдовать бесконечную тьму, насылать проклятья, но для убийств она наняла тебя?

— Иметь собственную банду отморозков очень удобно даже колдунам. Они чужими руками работать любят, чтобы свои силы лишний раз не тратить.

— Почему тебя другие бандиты не убили? Ты много кого прикончил: солнцевских, ачинцев, чеченцев, проще назвать, кого ты не трогал.

— Я своё дело знаю. Этих гопников завалить — раз плюнуть. Чеченцы так быстрее остальных поняли, что овчинка выделки не стоит, и свалили восвояси.

— Ежовцы остались.

Послышался хриплый смех Виктора, закончившийся сухим надрывным кашлем.

— Не догоняешь ты. Удды и создала ОПГ «Ежова», правда, сами ежовцы об этом не знают. Таких тупых мудаков ещё надо было найти.

— А ты то, как это понял?

— А так, что Ежов однажды вместе со мной в темноту угодил. Уж как он приссал тогда, уж как хозяйке ножки целовал. Жаль, камеры не было, обязательно бы записал, чтобы посмотреть, как с Ежова братва спросит. Удды использовала его как марионетку и очень удачно. Не знаю, кто стоял за другими бандами, но в конце концов Удды выжила всех.

— А как насчёт обещания, которое Удды дала тебе?

Виктор тяжело вздохнул. Его блёклые старческие глаза смотрели куда-то в угол, где в сплетённой пауком паутине копошились мошки и комары.

— Приступы прекратились, и кашлять кровью Марина перестала, даже с постели встала. Убирается, готовит — всё как раньше. Говорит, запустил без меня квартиру, грязь везде, да. Но она не сразу оклемалась: чем больше я убивал, тем лучше ей становилось. Будто убитые ей свои жизненные силы отдавали.

— Можешь рассказать подробнее? — Игорь достал из сумки внушительный альбом с фотографиями и записками по убийствам. Одна страница — один труп.

— Серьёзный настрой, — присвистнул Виктор.

Игорь листал альбом, а Виктор продолжал свой рассказ. Ему достаточно было фотографии жертвы, всё остальное он рассказывал по памяти. Кое-где делал пометки и исправления, где-то дописывал подробности и даже пару раз открещивался, выдирая страницы из альбома.

— Этих жмуров не я оформил.

Об убийствах он рассказывал, как об обычной работе: поехал туда-то, следил за тем-то, убил, спрятал, после работы — скорее к жене. «На ужин, кстати, было прекрасное рагу из говядины и молодая картошка с укропом». На следующий день — за новым заданием.

Оказалось, что в сделавших Виктору имя проникновениях в квартиры помогала Удды. Её расшитый звёздами плащ из тёмного бархата, если его положить под стену дома, открывал проход в любое жилище.

Заполненные страницы альбома закончились, а Виктор всё говорил и говорил. Оказалось, что не только бандиты умирали от его руки, но и простые люди: несговорчивые присяжные, жадные коммерсанты, банкиры и даже один священник. Если сначала он оправдывал убийства некой личной борьбой с криминалом, то потом, когда страдать стали непричастные к бандам люди, убивал, не думая об объяснениях. Жена болеет — вот и всё оправдание.

— Да уж, тогда много бригад развелось, — задумчиво пробормотал Виктор. —Удды сперва осторожничала, а может и уговор у неё был какой-то с местными колдунами, однако потом, когда она осмелела, то мигом взялась и за коллег по колдовскому ремеслу. Хотя больше это походило на предательство, уж очень резко всё происходило.

Помню, отправила меня и пару ежовских быков разбираться с одной такой колдуньей. Жила она в разбитом хрущёвке в Строителях. Райончик там такой, что без ствола лучше и не заходить. Наркоманы, алкаши, отморозки всякие малолетние, и среди них живёт бабуля — божий одуванчик. Только местные её дом за километр обходят.

Мы перед тем, как идти, почву прощупали. Оказывается, кроме бабули в той пятиэтажке и не живёт никто. Поумирали все или съехали, а квартиры так и оставили пустовать. Говаривали, бабуля эта по ночам в птицу обращается и летает от одного дома к другому. А если к кому на подоконник сядет — значит, жди беды.

Быки, которых со мной отправили, несерьёзно отнеслись к бабуле. Подумали, местные алконавты с коктейлем «Три пшика» переборщили. А я к тому времени уже повидал всякого, поэтому поостерёгся на рожон лезть. Думал подождать, понаблюдать за домом-то. Да и не просто так меня не в одиночку отправили — значит, непростое дело. Но разве кто слушал? Те двое фыркнули, что, мол, бабки боюсь, и пошли в одиночку. Хотели лёгкие деньги заработать, а я в машине остался ночи дожидаться. И не зря.

Гляжу — ровно в полночь из бабулиного окна ворон выпорхнул. Только он на дерево сел, как я его тут же из карабина-то и пристрелил. А вместо ворона на землю упала та самая бабуля кишками наружу. Расслабилась, наверно, подумала кроме тех двоих нет никого. Меня увидела, заголосила какие-то проклятья, но я быстро на курок нажимаю —снёс ей башку, не дослушав. Быки, кстати, в квартире бабули упокоились. Ведьма их нашинковала и в банки закатала, так и стоят там до сих пор, наверное.

— И часто приходилось иметь дело с такими, кхм, бабулями?

— Только дважды. Моим последним клиентом тоже был колдун. Удды обещала, что если последнее задание выполню, то мы в расчёте — больше нас никакая чертовщина не побеспокоит.

Маринка к тому времени окончательно оклемалась, видимо, упокоилась Любочка. И знаешь, всё как прежде стало, будто нам опять по семнадцать, будто не было ни войны, ни болезни. Мне бы радоваться, да вот слова о «последнем» задании меня напрягли. Слышал ведь, что бывает с теми, кто слишком много знает, но всё же решил взяться.

Заказали старого колдуна. Жил он в Сараевском районе, в те места только одной тропой пробраться можно, и то пешком. Предупредила меня Удды, что я уже третий, кто его убивать идёт, все остальные сгинули. Колдун хоть и слепой стал, но просто так к нему не подобраться — убьёт одним махом, потому что запахи чует за версту. Я долго следил за тропой, оказалось, ходят к нему какие-то ребятишки, лет по десять каждому, не больше. На Любочку больно смахивали — тоже бледные и белобрысые, только глаза ещё по-человечески глядят. Выловил я одну девчонку, что помельче остальных казалась, и как следует, э-э-э, спросил её, как к дедушке подобраться. Она, конечно, молчала сперва, но я своё дело знаю. Быстро мне рассказала, как вместе с братьями ходит колдовству учиться. А чтобы тропинка их к правильному месту вывела, варили они специальные духи, которые только старик чует. Духи я у девчонки взял, одежду тоже на всякий случай — всё равно она бы ей больше не пригодилась. Малая хоть и рассказала, куда идти, только знаешь, ноги будто сами несли. Вроде помню дорогу, а уж сбился со счёта, сколько раз свернул налево и направо. Думал заблудился, да всё же вывела меня тропинка в самую глушь, к землянке неприметной.

Невзрачная такая, на заросший курган смахивает — легко мимо пройти, если не знаешь. Старик сидел на земляном полу в одиночестве. На вид ему лет сто, не меньше. Маленький, кожа толстая, за морщинами глаза едва виднеются. И воняет от него, как от крота, тухлятиной. Даже повсюду развешанные пучки сушёных трав запах не перебивают. Вокруг колдуна свечи расставлены, амулеты из костей и иголок, а в каждом углу по черепу коровы. Лаз в землянку открыт был, да и я на тихо шёл, но он всё равно обернулся. Я тут же ему в голову выстрелил. Не знаю, почему туда — обычно в сердце пытаюсь метить, а тут ещё и пули разрывные взял. Знаешь, наверно, такие — с засечками, от них дыня у человека взрывается, как, э-э-э, переспелый арбуз.

Только дедуле наплевать было. Пуля аккурат меж глаз вошла и ни следа не оставила, будто втянулась между морщинами. Я тут же ему в глаз, во второй, в сердце, в живот, ещё раз в лоб. Пока перезаряжался, колдун медленно встал и ко мне подошёл.

— Дурак ты, раз свою шкуру не щадишь, — рассмеялся он и рухнул на пол.

Для верности я в него ещё пару магазинов всадил, сам не знаю зачем. Нажимал на курок, пока патроны не закончились. Выстрелы гремят, уши закладывает, а будто из детского пистолета стреляю — тело на полу даже не дёргается. Кажется, встанет сейчас и размажет меня по стенке. Уж лужа крови к моим ногам растеклась, а я смотрю и глаз оторвать не могу. Будто стоит мне шагнуть, как тут же смерть настанет.

Головой-то понимаю, что бред, только вот руки дрожат, и в горле сухо. Тишина ещё такая… Знаешь, как перед боем. Мёртвая тишина. Хотелось закричать, лишь бы не тишина.

Долго я так стоял, пока с силами не собрался. Выдохнул, холодный пот со лба смахнул и хотел уж было запалить земляночку, да слышу — колдун захрипел. Поднялся как ни в чём не бывало, хоть в крови весь, а на коже ни малейшей царапинки не видать. Я от страха пистолет выронил.

— Что ж не стреляешь больше? — просипел колдун и так меня в грудь саданул, что я из землянки кубарем вывалился.

Дёрнул оттуда что есть мочи, лишь бы подальше от землянки этой грёбаной. А лес-то вокруг будто ожил: деревья ходуном ходят, ветви ко мне тянут, ветер бросает пыль в лицо, под ногами кочки появляются, корешки из-под земли выходят. И голоса… Снова мёртвые к себе зовут.

— Папа, папа, зачем ты меня прогнал! — слышу, как Любочка кричит, чуть не плачет.

— Витя, не забывай обо мне, — уже Маринкой заголосил дух.

Я глаза закрыл и бежал, бежал, пока ноги не перестали слушаться. Голоса затихли, и вышел я рядом с машиной. Сижу на капоте, пот утираю и тут же понимаю, что ни колдуна не убил, ни землянку не сжёг. Провалился, в общем.

Мне бы вернуться, да ноги подкашиваются, как вспоминаю про колдуна. Гнал машину так, что чудом не разбился. А как к дому приехал, в подъезд зайти боюсь — вдруг Удды явится. Ещё и в крови колдуна весь.

До Маринки докричался, чтобы деньги с документами собирала и ко мне спускалась. Решил потом всё объясню. Только она и не спрашивала ни о чём, молчала. Ехали долго, только к рассвету немного успокоился и на обочине остановился передохнуть. Когда из машины вышли, я решился заговорить. Говорю уехать нам нужно, иначе убьют. Она тихо послушала, покивала и отошла к краю дороги.

— Ты не бойся, — говорю, — мы со всем справимся, главное, что тебя вылечил.

Подхожу, трогаю Маринку за плечо слегка и вдруг чувствую, как пальцы кольнуло что-то. Легонько так, как иголочкой, только бусинка крови осталась. Маринка повернулась ко мне и жалобно так, тоненьким голосочком шепчет:

— Больно, щиплет всё внутри.

Промолвила и ничком в кювет упала. Я кричу: 

— Родная, ты чего?!

Прыгнул в кювет, а она лежит в грязной луже. Я её обнимаю, трясу за плечи, ощупываю всю. Пульса нет. А запах… Тот самый запах тухлятины как в землянке старика.

Я оторопел. Встаю на трясущихся ногах, а это и не жена моя вовсе лежит, только кожа её. Кожа… Как у змей во время линьки, пустая оболочка. Будто кто-то выел всё внутри, надел на себя кожу, а потом ушёл, как я отвернулся. Ушёл, понимаешь?! Тот колдун, он, он был в коже моей жены! Ни капли родной кровиночки не оставил, даже запах Маринин и тот забрал, смердит от кожи той же тухлятиной. И расплакался я, как побитая собака, валяюсь в луже, и вою, а кожу то эту всё к лицу прижимаю.

Виктор замолчал. Он давно потерял всё, что держало его в этой жизни, но тем не менее жил, а точнее существовал. В этом они с Игорем были похожи. Оба двигались по инерции, как детские игрушки с заводным ключиком на спине, и оба не знали, что делать с остатками отведённого им времени. Ясно было только одно: конец близок. Скоро всё закончится и притом самым ужасающим образом, персональным адом. И виной тому не отвернувшаяся фортуна или злой рок, а принятые когда-то решения, старые грехи и неизжитые пороки. Правда в отличие от Игоря, Виктор не верил, что всё можно обернуть вспять и внезапно очиститься, нет. Он смирился с пустотой внутри и существовал наедине со старыми тайнами. Даже если начать жизнь с нуля, переехать в другую страну, заново жениться и родит детей, дыра душе не затянется, а лишь больше будет саднить надоедливой болью. Так что пора закругляться, демоны уже устали мокнуть под дождём.

— Машину отдал местному игумену, он мне помог, — голос Виктора стал звучать тихо и кротко. — Сказал идти подальше от мест, где я грешил, и поближе к Богу. Идти пешком, чтобы обдумать всё получше. Я так и сделала. За те дни, что я провёл в пути до монастыря, моё тело изменилось, понимаешь. Вышел молодым мужчиной, а пришёл стариком, даже ростом стал ниже на голову. Тот колдун… Он ведь прав был, когда про шкуру сказал.

Виктор поднялся со стула и задрал рукава олимпийки.

— Он отдал мне свою кожу, а взамен забрал мою. Вот, смотри, — Виктор разгладил кожу на руке, — пули. Я чувствую их.

И правда, под пожелтевшей, словно журнальный лист, кожей виднелись медные бугорки. Казалось, они вот-вот вырвутся наружу, уничтожая всё на своём пути.

— Жизнь в монастыре научила меня многому: прощению, гармонии, смирению. Теперь я не несусь вперёд в ожидании лучшей жизни, как ты, а живу настоящим. Но с каждым днём у меня остаётся всё меньше и меньше времени. Жизнь потихоньку утекает, половина меня уже в загробном мире, и, боюсь, в рай, к Марине, мне не попасть — слишком грешен. И никакая исповедь мне не поможет. Вот так, не верю я в прощение грехов, всё сотворённое мной зло не исправить никак. Ведь не только ублюдков я убивал, и много хороших людей погубил. Но, может быть, если я расскажу обо всех своих преступлениях и покаюсь, на том свете Господь смилостивится и даст хоть на секунду увидеться с Мариной. А потом я готов вечно гореть.

Виктор замолчал на мгновение, осмысливая свои откровения.

— Всё, что я рассказал, звучит как бред, но я не лгу. К тому же все те убийства… Это ведь всё я, ты же видел, я сам всё рассказал.

— Я верю тебе, — улыбнулся Игорь и дабы развеять затянувшееся молчание сказал, — может, чаю?

Молчаливым кивком Виктор выразил согласие.

Пока Игорь хлопотал на кухне, Виктор смотрел, как за окном стихает буря. Стоило стихии поумерить свой пыл, как на улицу выглянули люди. Две маленькие фигурки мелькнули в свете фонаря и тут же исчезли в тёмной подворотне. Припозднившиеся прохожие, не иначе. Видимо, почувствовав, что на сегодня всемирный потоп отменяется, за стенкой вновь заголосили соседи.

Виктор сделал глоток из белой чашки со сколом. Медленно, будто боясь, что чай убежит. Ему важно было прочувствовать этот момент, каждую деталь. Но вдруг что-то странное обнаружилось в знакомом вкусе чая. Необычный у него аромат, ещё и нёбо вяжет. Неужели оно?

— Хороший, ароматный очень — пробормотал Виктор. — Коньячок добавил?

— Вы, Виктор, очень проницательный, от вас ничего не утаишь, — смешливо сказал Игорь, — я ещё налью.

— Ага, проницательный…

Вдруг Виктор выплеснул горячий чай Игорю в лицо. От неожиданности тот выронил заварник и закричал. Кипяток ошпарил лицо и шею, лишь чудом не лишив зрения. Не теряя времени, Виктор как следует размахнулся и кинул чашку Игорю в лицо. Чашка с грохотом ударилась о батарею и тут же рассыпалась по полу мелкими осколками.

— Сука! Отравить меня решил! — гаркнул Виктор.

С яростным рёвом он перевернул на Игоря стол и тут же схватился за табуретку. Хоть силы в руках осталось немного, но тяжёлый табурет исправно из раза в раз опускался на тело свернувшегося в позу эмбриона журналиста. Кто его подослал и зачем? Что за яд оказался в чае? Вопросы Виктор оставил на потом, сейчас важнее было то, что эта сволочь хотела его убить, а не подарить искупление. Виктор пыхтел и чертыхался, но продыху своему врагу не давал — тот даже встать не мог.

Но вдруг… Давно позабытый звук — что-то просвистело над ухом, заложило уши, живот ужалило болью. Игорь снова и снова нажимал на спусковой крючок «Макарова», пытаясь выцелить мечущееся по комнате чёрное пятно. Пули летели в разные стороны: в стол, дверь, стену. Женский визг, кто-то заверещал от боли, дверной косяк лопнул взрывом мелких щепок, и наконец раздался щелчок пустого магазина.

В подъезде послышалось приглушённо старушечье квохтанье, шарканье тапочек по бетонному полу и громкий мат разъярённых соседей.

— Слышь, урод, я ща ментов вызову! — тяжёлый кулак ударился в дверь. — Сюда вышел!

Комната наполнилась запахом пороха и повисшей в воздухе пыли. Игорь с трудом поднялся с заляпанного кровью и отравленным чаем пола и на дрожащих ногах поковылял к выходу. Разбитое лицо пульсировало от пухнувших гематом, спина гудела и готова была надломиться, но руки крепко сжимали опустошённый «Макаров». В дверь настойчиво продолжали стучать кулаком.

— Т-тва-а-рь, — прошипел Виктор. Он сидел, оперевшись спиной о стену, ноги сучились по загаженному кровью и мочой полу. Окровавленная ладонь шарила в поисках опоры, но боль от зияющей в животе раны не оставляла шансов подняться.

— Страшно тебе, раз обоссался? — гаркнул Игорь. — Зря чаёк не выпил, сейчас бы спал как младенец.

Он с оттяжкой пнул старика в живот, но тот стиснул зубы и не издал ни звука. Лишь с ненавистью харкнул кровью Игорю под ноги.

Под напором пудовых кулаков хлипкая дверь ходила ходуном, казалось ещё чуть-чуть, и её выломают, в квартиру ворвутся соседи и тут же скрутят Игоря. Значит весь его план насмарку, приедет милиция, будет разбирательство, но до суда он всё равно не доживёт: об этом позаботится Госпожа. Виктор почувствовал растерянность вдруг оробевшего журналиста, собрался силами и готовился было закричать, позвать на помощь как вдруг в подъезде коротко взвизгнула женщина, раздался грохот и что-то влажно шлёпнулось о бетон. А затем всё резко стихло. Тишину нарушил скрип ржавые петель замочного механизма, дверь открылась и в квартиру вошли двое. Юноши в белых накрахмаленных рубашках и брюках не посмотрели ни на Виктора, ни на Игоря — сразу направились к центру комнаты. Они молча, только и слышалось, как по линолеуму стучат их начищенные до блеска туфли, смели с пола осколки керамики, а разбитую мебель побросали на кухню. Щёлкнули замки открывающихся чемоданчиков. Ножи, щипцы, хирургические крючки и пилы юноши выложили на подоконнике, на полу расстелили клеёнку.

— Ты, может, слышал сказку про Царевну-лягушку? — утирая с лица кровь сказал Игорь. — Чтобы та осталась красной девицей и в лягушку больше не обращалась, Иван-царевич сжёг её лягушачью шкурку в печурке. Смекаешь, да? Колдун отобрал у тебя твою кожу, а взамен оставил свою старую. Если её сжечь, то не сможет он больше прыгать из тела в тело, как лягушонок. С твоим личиком останется.

— Не говорите с ним, — монотонным голосом промолвил один из юношей, — дайте ему это, чтобы не кричал.

— Честно, я пытался объяснить, что необязательно снимать с тебя кожу живьём, но уважаемая Госпожа на тебя сильно обиделась за побег, — Игорь схватил обессилевшего Виктора за щёки и насильно влил пахнувшую аммиаком жидкость ему в горло. — Да и парни злые на тебя, всё-таки их мать и сестру ты убил.

Если бы Виктор мог, то обязательно бы покрыл своих мучителей отборным матом, но яд подействовал хорошо. Он лишь бешено вращал глазами и сопел. Боль от сквозного ранения в живот не ушла, хоть кровь и перестала течь; мучители позаботились о том, что смерть не избавила его от страданий раньше времени.

— Что ж, я свою часть уговора выполнил, — кашлянул в кулак Игорь. — Удды готова принять меня сейчас?

— Госпожа сказала, чтобы вы смотрели, — тихо вымолвил один из братьев. Его тонкие детские пальчики бледным паучком бегали по выложенным на подоконнике пыточным инструментам. Безжизненные, не знающие сочувствия глаза мальчика отражались в грязном окне, словно отблески Луны.

— Но я…

— Не спорьте, — отрезал второй из братьев, тащивший Виктора на место для разделки.

— Я дверь прикрою, — сглотнув ком в горле прошептал Игорь. Спорить с братьями было себе дороже.

Единственную на всю лестничную клетку лампочку кто-то давным-давно выкрутил, а новую так и не купил, обычная история. Но сейчас жёлтый электрический свет, падавший из соседских прихожих, прекрасно разгонял тьму. Где-то в глубине уютных внутренностей квартир слышался звук работающего телевизора и совсем близко — тихая капель. Кап, кап, эхом отзывалось в пустом подъезде, кап, капало с налипшего на потолок кровавого месива. Рваные куски плоти, шматы жира и кожи, синевшие остатками зековских наколок вперемешку с бордовой кровью, усеяли пол, потолок, стены, двери. На лестнице лежали дурно пахнувшие мотки сизых кишок и вырванные с мясом волосы, шевелящиеся от гулявшего по подъезду ветра.

— По-мохи, — шептало освежёванное, одноглазое нечто, барахтавшееся в груде человеческих останков.

Нижняя часть его тела бесстыже расставив ноги валялась в дверях соседней квартиры, облюбованной стайкой полосатых кошек. Самая крупная из них с утробным урчанием объедала оторванную голову брыластой старухи. На её изрытом морщинами лице застыла гримаса удивления, она даже не успела понять от чего умерла, так быстро её тело разорвала на части неизвестная сила. Куда меньше повезло соседке с 25 квартиры. Вывернутое наизнанку тело, в котором с трудом угадывались останки женщины, кучей кровавых потрохов лежало у самых ног Игоря. Как он ни пытался отвести взгляд от кровавого месила, а в особенности от уцелевших остатков головы с клочками коротких кудрей, но всё равно невольно посмотрел во вперившиеся в него остекленевшие глаза.

Продолжение уже скоро, а за моим творчеством можете следить в тг-канале по ссылке.

Игорь не помнил, сколько просидел в душном зале придорожной забегаловки «У поста», но проведённого здесь времени оказалось достаточно, чтобы выкурить пачку сигарет, второй у него не оказалось. К счастью, щекастый армянин за барной стойкой, хозяин рыгаловки, достал из-под полы лоток с куревом. «Парламента» не было, пришлось взять пачку каких-то армянских папирос. На вид — полная дрянь, на вкус — тоже, хуже только мерзкий «Перекур», который приходилось стрелять у солдат во время командировки в Чечню.

Телевизор «Изумруд» вещал последние новости. В Буйнакске взрывы, десятки убитых, репортаж из центра событий. Игорю вспомнился стёртый с лица земли Грозный. На снятых им кадрах умирает подстреленный в живот солдатик. Пять секунд — и глаза вчерашнего школьника, ещё не утратившие юношеской искорки, превращаются в мутное стекло.

— Ара, переключи, по-братски, — крикнул Игорь хозяину, и тот незамедлительно исполнил. На MTV новая песня группы «Демо», что-то про солнце.

Из благодарности Игорь заказал второе пиво. Он приложил запотевшую бутылку к горячей щетине и вернулся за столик. Кроме него посетителей немного: парочка дальнобоев, да гаишники с поста неподалёку. Эти пьют сразу крепкое.

Над дверью звякнул колокольчик, и в кафе зашёл новый посетитель. Наконец-то. Игорь призывно махнул рукой, хотя он тут единственный, кто подходит под описание высокого брюнета в потёртых джинсах и рубахе дровосека. К нему спешил седой батюшка из местного монастыря. Хоть его дело и маленькое, но подспудно он чуял, что ввязался в нехорошую историю: то и дело косился на ментов. Те уходят, от них сильно пахнет потом и выпивкой. Подкравшись к Игорю, батюшка сунул ему записку с единственным словом «Где?». На обратной стороне бумаги Игорь черкнул адрес поганой квартирки, которую снял пару дней назад. Наконец то расследование подходит к концу.

С НТВ Игоря уволили в прошлом году, якобы по сокращению. Но на самом деле из-за интрижки с женой главреда. Дура проговорилась спьяну, и планы Игоря подсидеть начальника с треском провалились. Пришлось заняться сольной карьерой, благо кое-какие наработки имелись. С наступлением девяностых убийства разномастных ублюдков стали делом привычным, но то, что происходило в Рязанской области, выбивалось из общей картины. За пару лет несколько десятков трупов, и все убиты выстрелом в сердце одной точно пущенной пулей. Настоящее мастерство.

Местная молва сперва заговорила о таинственных вигилантах из «Белой стрелы», но со временем, когда стало понятно, что бороться с разгулом бандитизма родной власти неинтересно, слухи ушли в мистическое поле. Таинственные убийства связывали то с божьей карой, то с происками нечистой силы, и за глаза безымянного мстителя прозвали «Домовым». Всё потому, что чаще всего бандитов убивали в их же квартирах, да и любит народ верить в героев-одиночек. Местным следователям было наплевать: отстреливают бандиты друг друга — и ладно, среди убитых хороших людей не водилось. Чтобы не портить статистику, глухарей повесили на подвернувшихся под руку мелких сошек, а дела закрыли. Как говорится: готовь дырочку под медаль.

Но Игоря не устраивали простые ответы на сложные вопросы. Он давно вёл собственное расследование, и после увольнения, когда свободного времени стало больше, решился довести дело до конца. Пришлось, конечно, попотеть: то свидетели не хотели разговаривать, то некоторые милиционеры оказались принципиальными. На счастье, Игорь умел находить путь к людским сердцам, да и принципиальность пропадала при появлении грязных зелёных бумажек.

Однако вскоре расследование зашло в тупик. Следы убийцы терялись в полузаброшенном гаражном кооперативе, где он ремонтировал свою BMW. Казалось бы, местные мужики, что вечно торчат в гаражах, скрываясь от жён и домашних хлопот, должны знать друг друга в лицо. Но о таинственном автомеханике, ремонтировавшем машину Домового, вспомнили только то, что он недавно умер. Ни телефона, ни адреса нелюдимого молчальника, никто подсказать не смог.

Казалось, это конец. Скопленные деньги на исходе, а тоненькая ниточка, ведущая к убийце, порвалась. Оставалось додумать финал самому и выпустить расследование в виде детектива в мягкой обложке. Спасла Игоря случайность. Однажды, проверяя захламившийся почтовый ящик, среди спама он нашёл заветную листовку. Казалось бы, пожелтевшая, мятая бумажка с номером телефона и адресом — такие обычно берут у промоутера из вежливости или выгребают из-под дворников автомобиля. Но для Игоря этот обрывок информационного мусора, заполонившего страну после краха социализма, оказался дороже золота.

Трубку взяла мать скончавшегося механика. Оказалось, что его смерти предшествовал долгий, тяжёлый запой, а выпив, он любил излить душу о беспокоящих его переживаниях. Так сначала мать, а затем и Игорь узнали, что забирать машину из сервиса пришёл никто иной, как настоятель местного монастыря. Игумен, видно, и сам был потрясён от свалившейся на его голову благодати, но нескромный подарок принял, даже расписку показал. В благодарность за пожертвование он отрекомендовал загадочному дарителю уйти трудником в один из монастырей Владимирской области.

Конечно же бежал Домовой неспроста. Местные бандиты жаждали разыскать убийцу своих товарищей и даже не брезговали платить следователям областной прокуратуры за поиски. Но Игорь, пройдя по кровавому следу убийцы, был уверен, что таинственный киллер совершенно точно не боялся мести братков — в монастырское заточение его гнало что-то страшнее

Наконец убийца найден. Что делать дальше? Конечно, можно рассказать обо всём ментам и потом написать книгу. Скучно как-то — Игорь привык работать по-другому. Ради красивого кадра он не раз оказывался на волосок от смерти, а вариантов умереть в Чечне было множество. Настоящий драйв — хождение по краю ножа, кровь вскипает от адреналина, стоит немного расслабиться — и уже летишь в пропасть. Ты кожей ощущаешь поток времени: одна секунда, вторая, третья — ты всё ещё жив; четвёртая — справа взрыв, осколок пролетел рядом с виском — будешь ли ты жив ещё через мгновенье? Такого на гражданке нет. Прыгнуть с парашютом или гонять на мотоцикле по МКАДу — это всё детские игры.

Многие возвращались с войны дёргаными наркоманами — Игорь же туда наркоманом приехал. Чтобы чувствовать себя живым, ему необходим адреналин, и с каждым разом нужная доза росла. Во всяком случае именно жаждой драйва Игорь оправдывал своё поведение. Что касается страха смерти, то он уже и не помнил, когда в последний раз боялся по-настоящему. Выжженное поле, дымящиеся руины сгоревшего в огненном шторме прекрасного города — вот всё, что у него осталось в душе после жизни в адреналиновом угаре. Да и последние ниточки, удерживающие в мире живых, давно оборвались; так что в случае чего всё равно никто плакать не будет.  

Через монахов Игорь передал Домовому послание. Хотя тот уже давно заметил, что за ним следят, мог легко убить, но не стал — видимо помешала данная перед Богом клятва и желание поведать миру о том, что он даже на исповеди не рассказывал. В приступе творческого безумия Игорь решил: книга закончится интервью с убийцей. Настоящая мечта гонзо-журналиста. Подстать идее было выбрано и место для интервью.

Временное жильё Игоря ничем не отличалось от соседних квартир, разве что пустые бутылки на полу не валялись. Спать приходилось, расположив спальный мешок на замызганном полу в углу, где почище. Ободранные обои, словно поры героинового наркомана, источали стойкое зловоние. Запах плесени и тухлого старья въелся в эти стены уже давно, в темноте слышалось скребыхание тараканов, грызущих остатки окаменевшего клейстера.

Случалось, конечно, жить в местах и получше. Перед сном всплывали картины Сочинской конференции в 92-м: развязные пьянки, сауна, водка рекой, казино и, конечно же, бывшие валютные проститутки, вдруг ставшие доступными простому рабочему человеку.

Пока сладкие грёзы о былой жизни не сменились горькими мыслями о настоящем, Игорь залпом выпивал мерзавчик коньяка и покрепче зажмуривал глаза. Этот ритуал он проделывал и у себя, в оставшейся после развода холостяцкой берлоге. Если повезёт, то сон придёт быстро, и его не накроют воспоминания о Вадике. Но сегодняшний день был исключением, сегодня нужна трезвая голова.

Игорь курил и время от времени поглядывал на часы. Минуло одиннадцать, улица за треснувшим стеклом погрузилась во мрак и затихла. Даже собаки не смели нарушать благопристойную тишину провинциального городка. После захода солнца жизнь здесь кипела на загаженных кухнях общежитий, стонала многоголосым чудовищем за хилыми стенками, орала пьяными голосами в рюмочных, стыдливо упрятанных в подвалы немногочисленных многоэтажек. В соседней квартире кто-то громко матерился и бил посуду. Казалось, что пьяной мерзости, скотству, разврату и грязи стало тесно в его логове — сейчас оно пробьёт стену и хлынет сюда, к Игорю, накроет его с головой.

Впрочем, Игорь всю жизнь только тем и занимался, что глубже и глубже погружался в дерьмо. Попытки вынырнуть были, остатки инстинкта самосохранения не уничтожимы, но за шажочком к свету следовал прыжок обратно во тьму. Жаль лишь Василису. Она слишком поздно поняла, что спасать Игоря себе дороже, поэтому штамп о расторжении несчастливого брака с пусть и любимым человеком оказался лишь авансом за горький жизненный урок. Потом заплатить пришлось куда больше.

В свете единственного на всю улицу фонаря один за другим замелькали мелкие капельки дождя. Потихоньку морось расходилась, и вскоре по окнам забарабанил ливень. Игорь выбросил в окно недокуренную сигарету и поплотнее захлопнул форточку. Нет, его не беспокоила судьба видавшего виды линолеума, вспучивающегося пузырями от капли воды, просто звук дождя действовал на нервы. Когда Вадика везла скорая тоже шёл ливень.

Наконец в дверь постучали. Коренастый мужик в чёрном спортивном костюме хмуро глядел исподлобья. Ну и страшный же. Лысый, сморщенный, как чернослив, хотя вроде как ровесник Игорю. Взгляд затравленный и злой, ещё и ковыляет едва-едва, как старик. Бровей и ресниц нет — выщипывает, что ли?

Его морщинистая, пожелтевшая культя сжала протянутую в приветствии руку Игоря. Слабовато рукопожатие, ногтей же нет. Неужели месть братков? Точно нет, этого урода многие хотели найти, но получилось только у Игоря.

— Значится, вот кто меня откопал, — ухмыльнулся лысый, располагаясь за столом, — пересекались, кстати.

— Да неужто, — удивился Игорь.

— В Грозном. Вспоминай давай, я на руинах больницы Шевчука лабал на гитаре.

— А-а-а, вспомнил, — на самом деле Игорь не помнил, — «Не стреляй» играл, да?

— Так точно.

— Так с кем имею честь?

— Виктор Евгеньевич Писаренко, 1968 года рождения, — отрапортовал по-военному Виктор, — родился в посёлке Гусь Касимовского района. Тебя я знаю, можешь не представляться.

— А в Рязани тебя прозвали Домовым, — с усмешкой протянул Игорь, — за то, что в дома ловко проникаешь.

— Дебильная кликуха, — осклабился Виктор, — могли и поинтереснее выдумать.

— Сигарету?

Тяжёлый дым растёкся по низкому потолку дрянной квартирки. Тут и там на побелке виднелись метки от затушенных бычков, видимо оставшиеся от прошлых постояльцев. От них же перешли ветхий раскладной стол и пара табуреток — единственная мебель в комнате. В голове у Игоря мелькнуло, что его холостяцкая берлога стремительно становилась похожей на это логово алкоголика. Те же пожелтевшие от сигаретного дыма стены, обшарпанный пол, разве что мебели побольше и плесенью не воняет. Снова упасть в бездну самокопания Игорю не дал лающий кашель Виктора.

— Сто лет не курил, прости Господи, строго у монахов с этим.

— Можем не…

— Забудь. Курение — наименьший из моих грехов.

Виктор, как и все курильщики в завязке, сделал жадную затяжку и, чуть не выкурив сигарету сразу до фильтра, удовлетворённо выпустил плотное облако дыма.

— Уже врубил диктофон?

Игорь неосознанно прикоснулся к приклеенному скотчем к обратной стороне столешницы диктофону. Домовой насквозь что-ли видит?

— Положи диктофон на стол, так звук будет лучше. Можешь хоть тетрадку достать и законспектировать, мне плевать, я и так уже мертвец. Но о моей истории должны узнать все. Усёк?

— Конечно. Я ведь здесь для этого, — Игорь кашлянул, — хорошо, когда человек готов открыться.

— А ты смелый мужик, я бы сказал без башки, раз решил меня отыскать. Не страшно?

— Я же знаю, у кого беру интервью, — Игорь стряхнул сигаретный пепел в банку из-под кофе «Пеле», — если бы ты хотел меня убить, то уже убил бы.

Виктор ничего не ответил, только молча оскалился улыбкой хищника. Игоря покоробило, но не от вида почерневших пеньков, выглядывавших из-за дёсен, а от холодной уверенности его собеседника в своём умении убивать. Казалось, даже утратившее былую мощь тело не помешает Виктору в любую секунду кинуться и разорвать сидящего перед ним журналиста. Однако Игорь был всё ещё жив. Что это? Домовой продолжает свою жестокую игру с неизвестными целями или вправду хочет исповедаться? В любом случае в кобуре под рубашкой Игоря покоился заранее смазанный и заряженный «Макаров».

— В Чечне по контракту служил? — нарушил молчание Игорь.

— Да, из-за денег.

— Деньги, конечно, всегда нужны, но шкурой рисковать?

— Здорово рассуждаешь, — хрипло рассмеялся Виктор. — Узнаю НТВ. А нашему брату что тогда, что сейчас только два пути: в бандиты или на войну, тут как карта ляжет. Сам-то ты как в Чечню загремел?

— Как сказать, — Игорь задумчиво почесал затылок. — Журналистский долг.

— Брешешь. Сочиняешь на ходу.

— Вы, Виктор, проницательный человек, от вас ничего не утаишь, — усмехнулся Игорь.

— Повидал я таких, как ты, — голос Виктора звучал глухо, будто из-под земли. — Самоуверенные, самодовольные, вечно ищете, бежите куда-то. Думаете, всё вокруг фальшивое, скучное, а настоящая жизнь вон там, надо только поднапрячься немного и поймаешь эту, как её, птицу счастья-то. Гоняетесь так всю жизнь, пока не сдохнете в канаве или мозги по стене не разбросает. Как наркоманы, ей Богу.

— Знаешь, спорить не буду, только и сам ты в погоне за длинным рублём в ад угодил.

— А вот тут ты не угадал, журналистишка, — Виктор задумчиво крутил в руках тлеющую сигарету. — Во всём не угадал. В ад я до Чечни угодил, а длинный рубль мне не просто так понадобился.

Игорь отвернулся от насупившегося Виктора, по-стариковски медлительно мявшего бычок. В свете единственной на всю комнату лампочки Ильича глубокие морщины на лице Домового казались похожими на траншеи, вырытые в жёлтой, безжизненной почве. Если бы не пара тёмных, как точки, блестящих глаз, то Виктора можно было принять за хитрую аниматронику. Да и запах от него шёл неживой, как от сырой могильной ямы, даже вонь дешёвого табака не могла это скрыть.

За окном бушевал ливень. Крупные капли дождя, увлекаемые порывами ветра, остервенело барабанили по жестяной крыше дома, ржавым подоконникам, окнам. На опустевшей улице виднелась лишь парочка припозднившихся подростков с чёрными дипломатами в руках, от буйства стихии они спрятались под козырьком подъезда.

Трухлявые деревянные рамы не справлялись с капризами погоды, в многочисленных трещинах выл ветер, собиралась влага. Тоненькой струйкой дождевая вода стекала прямиком на пол, раздражая Игоря звуком противной капели.

От сквозившего по комнате ветра лампочка моталась из стороны в сторону, то потухая, то вновь разгораясь, в тщетных попытках развеять полумрак квартиры. Метавшаяся, как маятник, лампочка и звук падающих в лужу капель превращали комнату в пыточную камеру для Игоря.

— Перед тем как начнём, я тебе, журналист, хочу вопрос один задать, — пробормотал Виктор и кинул смятый бычок в пепельницу. — Ты в чудо веришь? Только честно скажи.

Игорь прищурился и, как следует затянувшись, выдохнул плотную струю дыма. Лёгкие внезапно кольнуло, и он едва не закашлялся, хотя давно курил по пачке в день.

— Нет, не верю, — сказал он прищурившись.

— Я тоже не верил, пока с Маринкой беда не приключилась. В Чечне для неё хотел денег заработать.

— Заболела чем-то, рак?

— Получается и не болела, хотя это только потом выяснилось, — горько усмехнулся Виктор, чиркнув спичкой.

В свете взвившегося над спичкой пламени лицо Виктора приобрело дьявольские черты кровожадного языческого идола, настойчиво требующего всё новых и новых человеческих подношений. Дрожащий огонёк медленно пожирал тонкое тельце спички, оставляя за собой лишь обугленный скелет и запах гари. Огонь быстро докатился до кожистых пальцев Виктора и чуть коснувшись их тут же потух.

— Она на рынке женской одеждой торговала, — тихо начал своей рассказ Виктор, прикуривая новую сигарету. — Сначала думал, что застудилась. Сам знаешь, на рынке ветер будь здоров гуляет, да и людей много, раз плюнуть подхватить какую заразу. Тем более Маринке, она маленькая была, как Дюймовочка, худенькая такая, бледная. Пришла со смены, кашляет. Лечилась сперва сама: мёд, постельный режим, всё такое. Храбрилась, конечно, только видел я что ей только хуже становится.

Как-то раз ночью проснулся воды попить, дома тишина, Марина лежит тихо. Только вдруг так неспокойно стало на душе, будто почувствовал что-то. Свет включил и вижу: Маринка посиневшая лежит, вздохнуть не может, чудом до больницы довёз, ещё бы чуть-чуть — и не откачали бы. Две недели её в лазарете держали. Днём кровью кашляет, ночью задыхается, стонет, плачет от боли. Врачи руками разводили: по анализам всё хорошо, диагноз поставить не можем. Посоветовали клинику в Москве, мол хорошо там лечат, но задорого. А я же тогда только-только с военной академии выпустился денег нема, вот и пришлось в Чечню уехать по контракту, за длинным рублём.

— Слушай, я же знаю, сколько вам за контракт платили, на такие деньги хорошую клинику не найдёшь, — тихо проговорил Игорь.

— А и я не дурак только на зарплату жить, — ответил Виктор. — Знаешь, война дело такое, есть где разгуляться. Тут в первую очередь бабки зарабатываются. Тогда стволы всем были нужны, вот и приторговывал помаленьку. Старался, конечно, чтобы товар подальше от зоны уходил, да всякое бывало. Продашь пацанам из Ставрополя «муху», а потом из неё твою же колонну расстреляют. Кроме того, ещё бизнес был: духам уши отрезали и засушивали. Их потом какие-то извращенцы из Германии покупали. Говорили мол хотим удостовериться, что убитые к гуриям не попадут. Дескать если мусульманин без ушей остался, то в Рай его уже не возьмут. Больные люди в общем. Не подумай, что горжусь, нет. Мерзко, конечно, что так наживался, по сути, ничем не лучше тех, кто в кабинетах сидит.

— Грязные деньги.

— Грязные… Ты когда-нибудь терял близкого человека? Жена, дети у тебя есть? – тут же выпалил Виктор. На его лице читалось раздражение от бестактного комментария.

— Эх. Нет, и никогда не было, — сказал Игорь, стараясь звучать увереннее. — Вечный холостяк.

— Тогда не понять тебе. Когда родному человеку плохо, ты хоть в ад будешь готов спуститься, чтобы ему полегчало. Я и Марина детдомовские, родни не осталось. Лекарства, деньги, врачи — всё сами искали. Только бестолку. Чем только Марину не обследовали чем только не пичкали, а с каждым разом приступы всё дольше и дальше продолжались. Когда совсем худо стало, я подумал, она сама начала крышей ехать. После каждого приступа лежит и шепчет: «Любочка приходила, мучала меня опять». Я Маринку всю жизнь знаю, никаких Любочек у неё среди знакомых не было. Если бы и были, то я после таких выкрутасов на горячую голову приехал бы и спросил как следует.

К тому времени меня комиссовали по ранению. Наш отряд в засаду попал, а я единственный, кто в БТРе не сгорел, чудом просто. Соответственно, и деньги брать стало неоткуда, так что в клинике начали намекать на выписку. Мы даже спорить не стали, да и Маринка просилась, чтобы её домой отвезли. Не хотела в больнице умирать, сдалась она. А я нет. Теперь вот думаю, зря не успокоился. Марина дома одна умирала, пока я маялся.

Виктор замолчал. Сигарета в его пальцах дотлела до фильтра.

— Я хорошо запомнил тот день, когда Любочка и мне показалась, — голос Виктора становился всё тише и тише, пока не перешёл в шёпот. — Ей видимо поглумиться захотелось.

Игорь молча нахмурился и поскрёб щетину.

— Сначала я услыхал, как Марина захрипела, тут же метнулся за мешком амбу и уколами, всего-то в соседнюю комнату, вернулся через минуту и вижу, что на груди у неё сидит кто-то и тонким голоском шепчет, а Маринка объясняет что-то чуть не плача. В темноте не видать, свет ещё выключили, как назло. Тихо, чтобы не спугнуть, я чиркнул спичкой. Пламя задрожало на сквозняке и тут же потухло, но я успел увидеть. Маленькая девочка, годика четыре-пять где-то. Пухленькая такая, светленькая, волосики кудрявые, вроде обычный ребёнок. Спичка потухла, я зажёг сразу несколько и смог рассмотреть получше. В полумраке эта тварь выглядела ещё отвратительнее. Кожа склизкая, бледная, аж вены просвечиваются, рот красный, как кровавый порез. Сидит, ногами болтает, смеётся, весело ей, а глаза стеклянные, как у мертвеца, и смотрят с такой ненавистью, что живые и не умеют так ненавидеть. Встала она вдруг на Маринку и как рассмеётся, как крикнет: «Задушила меня мамка в утробе, вот я теперь у неё дыхалку-то и заберу». Не успел я спохватиться, тварь спичку задула и убежала, только и слышно было топот в темноте.

— Чертовщина какая-то.

— Знаешь, я же раньше верил только в то, что гнуснее человека на Земле нет никакой твари. Но вот оказалось, что нечистая сила такого же мнения о нашем брате.

За окном сверкнула молния. Её отсветы замелькали в уставших от жизни глазах Виктора, от сокрушившего дом грохота грома он даже не дрогнул. Стихия и не думала униматься, ветер настырно штурмовал тонкие стены дома, так и норовя проникнуть внутрь.

Игорь поёжился то ли от гулявшего по полу сквозняка, то ли от рассказа про мавку. Что если все дети, умершие не своей смертью, становятся нечистью? А Вадик? К Игорю он не приходил, но что насчёт Василисы? Вдруг это она страдает от ночных приступов удушья, а Игорь не знает. От тяжёлых мыслей он невольно скривился.

— Оказалось, что чудо искать бесполезно, потому что оно сама тебя находит, — продолжал Виктор. — Только чудо это не хорошее, злое. Знаешь, ведь если что-то плохое и невероятное тебе на голову само сваливается, это ведь тоже чудо, да? Вот такая сволочь на меня и свалилась. На следующее утро я проснулся от телефонного звонка. Звонила какая-то старуха — я сперва думал, что номером ошиблась, пока она не сказала про Маринкины приступы. Веришь, нет, банки от телевизора никогда не заряжал. Но тут слушал и только мог челюсть поддерживать, чтобы не отвалилась. Рассказала мне всю подноготную: где родился, как в детский дом попал, как первый раз с Маринкой поцеловались, как переспали, даже, сука, про её аборт по малолетству сказала. Я уж думал: «Всё, хватит, верю, прекращай», а она не останавливается. Шептала, пока не вывалила обо мне и о Марине всю грязь. Что аборт я её уговорил сделать, что плакала она в тайне, потому что злился я на её слёзы.

Потянулся было за стволом, подумал: раз эта сука всё знает, значит, она и натравила Любочку. Уже прокручивал в голове, как назначу встречу, как приеду, как буду этой суке делать очень-очень больно, пока она Маринку не вылечит. Да только старуха будто прочитала мои мысли. Посмеялась только и сказала: «Пуля там единственная, и то для тебя, если не будешь слушаться. К жене твоей мавка привязалась, так что времени у неё мало. Если будешь слушаться, то мавку изгоню, и Маринка твоя будет лучше прежней». Я после разговора пистолет осмотрел — и правда, магазин пустой, единственная пуля в стволе.

— Волшебница получается, — невольно усмехнулся Игорь.

— Смеёшься, а мне не до шуток было. Маринка только лежать могла, дышала и то с кислородным баллоном. Кормил её с ложечки, в туалет и то на руках носить приходилось. Говорила мне: «Умираю я, а страдаешь ты, потому что жалеешь. Только не надо мне твоей жалости, за свои грехи ведь страдаю. Отпусти меня с миром и живи дальше, на мне свет клином не сошёлся». Но ни хрена подобного, сдаваться я не умею.

— И ты послушал старуху? — спросил Игорь, едва подавляя нервный смешок.

— К тому моменту мы уже всё перепробовали: молились, в церковь ходили каждый день, только Бог не помог. Не он же ту колдунью подослал. Решил я тогда, что грехов и так у меня на душе много, пусть будет ещё, зато Марина поживёт.