MidnightPenguin

Я почти не верила, что у меня хватит смелости пойти на конфликт с ней. Но на следующий день я это сделала. Мне нужно было знать, нападет ли она снова на невинных людей - тех, кто даже не нарушал ее правила.

– Где ты была вчера вечером? - задала я вопрос, заходя на чердак.

– Была чуточку милой со своей соседкой, - ответила она с сияющей улыбкой, преувеличенно притворяясь невинной. - Но я не делала с тобой ничего такого. И не стала бы, если б только ты меня об этом не попросила.

Это было издевательство или предложение стать друзьями с привилегиями, чтобы уклониться от ответа на мой вопрос? Коварная дьяволица...

– Я имею в виду до этого. Слышала, что тебя не было дома, - настаивала я.

– Глупости. Если бы я могла уйти из этого сраного сарая, что, черт возьми, я бы здесь делала? А даже если бы и смогла, то это не твое собачье дело, маленькая дрянь.

– От твоих рук пахнет кровью, - заметила я.

За время нашего знакомства я научилась различать все ее настроения: 1. Действительно злая; 2. Просто дурачится 3. Ведет себя уклончиво из-за беспокойства. Мне показалось, что это был последний вариант.

– Как и всегда, - подмигнула она.

– И трупочиной, - добавила я.

После этого она с такой силой ткнула указательным пальцем в себе лоб, что, клянусь, на секунду на нем образовалось пулевое отверстие. Серебристое и бесплотное вещество в форме крошечного круга проплыло рядом с кончиком ее пальца, и она мягким размашистым движением бросила его мне в висок.

На ощупь оно было холодным и пушистым.

– Прими это, и ты увидишь во сне некоторые мои воспоминания. Надеюсь, ты будешь счастлива за то, что была такой дрянью.

***

Я с нетерпением ждала, когда мне приснится ее прошлое, поэтому даже легла спать пораньше в своей лучшей пижаме. Я не знала, чего ожидать, но мне хотелось узнать о ней побольше.

Сон был довольно четким и от первого лица. Он начался с того, что я увидела себя в зеркале, большом с элегантной рамой, которое явно было очень дорогим. В зеркале отражалось лицо Пандоры, еще более прекрасное, чем сейчас. Она выглядела моложе, причем по-человечески - без рогов, черных пятен и крыльев.

А в глазах искрилась радость, чего я никогда раньше не замечала.

Я любовалась своим отражением, одобряя наряд, состоящий из аккуратных сеточек, великолепного белья с ручной вышивкой и бархатного корсета. Затем я немного задержалась на своем преувеличенном, но прекрасном макияже, идеально уложенных волосах и фантастических туфлях на высоких каблуках. Я чувствовала себя уверенно, с длинными ногами и грациозной походкой.

На сцену меня поспешил вывести женоподобный мужчина в шляпе.

Итак, Пандора когда-то была человеком и дивой шоу-бизнеса.

Она была невероятно талантливой исполнительницей, не только безупречно пела и танцевала, но и обладала невероятной харизмой. Никто из зрителей не мог оторвать от нее глаз; другие танцоры были как будто частью мебели, они делали все правильно, но не могли сиять также ярко, как она.

Трудно объяснить, как двигалось ее тело, все было настолько естественно, словно рождено только для этого момента. Попробуйте представить себе смесь Николь Кидман в «Мулен Руж», Кристины Агилеры в «Бурлеске» и Лизы Минелли в «Кабаре», и все это одновременно.

Я много раз видела себя в роли Пандоры на сцене. Но когда занавес опускался, она всегда начинала нервничать, курить и отгораживаться от других девушек.

После того как я стала свидетелем стольких славных моментов, испытывая восторг и гордость, мы вместе рухнули в пучину страдания, когда ее худшие опасения стали явью.

Дедушка и брат Пандоры ворвались на сцену и силой увели ее, единственного места, где она принадлежала себе и чувствовала себя счастливой. И ее прекрасные глаза уже никогда не были прежними.

***

Быть танцовщицей кабаре в те времена считалось крайне скандальным занятием, особенно в ее консервативной семье. Старый реднек вырастил двух осиротевших внуков - мальчика по своему образу и подобию, и девочку, чтобы она была всем, что они ненавидели. Она не была рождена для такой бесперспективной жизни, поэтому смело мечтала покорить городские огни.

Двое мужчин поливали грязью и избивали Пандору всю дорогу до фермы, называя ее позорной шлюхой и всеми немыслимыми именами, кроме того, которое ей подходило - звезда. Когда все трое приехали домой, ее бросили в курятник, где ей пришлось выживать на сырых яйцах, кукурузе и других помоях, которыми кормили кур.

Ей пришлось провести несколько недель в каком-то закутке под курятником - месте, куда падают помет и выпавшие перья, место едва ли достигавшее 20 дюймов в высоту.

Все это время они долго обсуждали, что с ней делать, словно она была всего лишь неудобным мусором, пачкающим их ноги. Как же я была зла! Они из кожи вон лезли, чтобы разрушить мечты Пандоры, причем буквально из-за одной лишь глупой и нелепой гордости.

Сначала они решили насильно выдать Пандору замуж, чтобы она стала чьей-то чужой проблемой. Потом, поняв, что она уже наверняка не невинна, они решили, что ей нужно покаяние. Десять дней и десять ночей ее держали привязанной к столбу, голую и грязную, изредка кормили лишь соевыми бобами.

Она разговаривала с цыплятами, чтобы не сойти с ума. И она все еще мечтала вернуться на сцену, даже если это будет возможно только путем насилия. Кожа кровоточила от сильного трения веревки, а она прилагала все усилия, чтобы разминать мышцы, чтобы те не начали атрофироваться. Чтобы убедиться, что когда-нибудь она сможет ходить, чтобы убедиться, что когда-нибудь она сможет танцевать.

Ничто не двигало ею, кроме гнева. Вот так, истощенная и почти мертвая, Пандора, как только ее освободили, пришла в ярость и задушила своего дедушку. Его мягкая от старости кожа легко поддалась необузданной ненависти, словно мокрая бумага.

Он едва успел хрипло и ужасающе вскрикнуть, как его глаза выпучились, а тело обмякло. Боясь стать соучастником в преступлении, брат похоронил труп старика в лесу неподалеку от дома.

Возможно, если бы он не был наркоманом, то отпустил бы ее, сделал вид, что ее не существует. Тогда она вернулась бы в кабаре, каждый вечер принимала бы таблетки с виски, чтобы уснуть и забыть обо всем, что ей пришлось пережить. Пандора вся дрожала, когда не танцевала, но все равно делала все возможное, чтобы держать своих демонов под контролем.

Но этот никчемный болван не мог удержаться ни на одной работе достаточно долго, чтобы ему хватало денег хотя бы на то, чтобы напиться до смерти.

– Раз уж ты пошла и стала шлюхой, то могла бы и заработать для меня немного деньжат, - говорил он, буквально держа ее на поводке, опасаясь, что она убьет и его.

Что ж… Не зря боялся.

***

В своей кровати я плакала, наблюдая за всеми этими чудовищными издевательствами над ее телом и разумом. Она провела так два бесконечно долгих года, вынужденная обслуживать клиентов для своего брата. Ублюдок никак не хотел подыхать, и к тому времени все мечты улетучились из головы Пандоры, оставив ощущение пустоты и безнадеги.

Единственное, что поддерживало Пандору - это идея мести, и, несмотря на то что она собиралась пережить своего брата-паразита, у нее не было никаких планов, что делать с жизнью дальше, поскольку сейчас она была слишком уродлива как внутри, так и снаружи, чтобы вернуться в кабаре. Она просто хотела наказать своего обидчика.

И вот однажды, после одного особенно жестокого издевательства, она сломалась. Она схватила осколок стекла и была готова истечь кровью до смерти. В этот момент перед ней появилось существо, словно парализовавшее время: никто, кроме нее и новоприбывшего, не двигался и не говорил.

Тварь походила одновременно на слона и на жирную свинью, ее тело было луковицеобразным и чешуйчатым одновременно. У нее были длинные рога, многократно закрученные, и гигантский хвост, сотканный из огня.

– Я пришел от имени Оркуса, Принца Бессмертия, и у нас есть для тебя предложение, - объявил он.

– Я готова на все. Только верни мне свободу, - ответила она, и тварь безрадостно улыбнулась ей своей мамонтоподобной пастью с клыками.

– Ты получишь столь желаемое возмездие. Убей кого хочешь, искупайся в его крови, и никто никогда не узнает, что произошло. Тебе будет позволено нести вечную месть, оживляя тела брата и деда столько раз, сколько сочтешь нужным, чтобы снова и снова пытать и убивать их, - механически читало существо с длинного свитка. - А потом ты исчезнешь без следа. Никто и не вспомнит, что ты вообще существовала. Ты проведешь вечность ни жива ни мертва, как собственность Оркуса. Ты станешь демоном, прикованным к этому месту, вынужденным выживать на сырой курятине и тех людях или других существах - мертвых или живых, - которых ты пожелаешь съесть.

Пандора без раздумий подписала свиток.

К тому времени она уже знала, что это единственный выход, который у нее есть. Она не надеялась вернуться на сцену, потому что два года - большой срок в шоу-бизнесе. Потому что она была опорочена. Потому что для нее не существовало ничего другого, кроме как желание смыть печаль с сердца кровью всех, кто причинил ей зло.

Лишь спустя десятилетия она узнала, что Оркусу доставляет удовольствие предлагать отчаявшимся людям вроде нее ужасные сделки, чтобы они отдали ему свою душу и улучшили свое жалкое существование за счет насилия.

Тогда она устроила такую резню, которую даже Стивен Кинг не смог бы выразить словами. Она охотилась, пытала и убивала каждого обидчика, каждого человека, который мог бы ей помочь, но не сделал этого, и людей, которых она никогда до этого не видела.

Но я не виню ее и никогда не буду винить. Вымышленные женщины, пережившие насилие, изображаются как крутые, выросшие и ставшие сильными благодаря своим страданиям, но Пандора реальна, она не Санса Старк. Она имеет полное право чувствовать только ненависть после того, как ее дух был сломлен по бессмысленным причинам. Она имеет полное право стать тем, кем могла - пульсирующей массой ярости и душевной боли. Монстром. Демоном.

Существом, почти таким же злым, как и те, кто сделал это с ней.

***

День близился к полудню, когда я проснулась, взволнованная, с мокрыми от слез наволочкой и простыней. Я слышала ее смех за окном. А потом я услышала ужасающий крик, который теперь мне был очень хорошо знаком.

Точно такой же крик издал ее дед, когда она убила его в моем сне.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Все пошло наперекосяк, когда кузина Алисса решила устроить неожиданный визит.

Пандора знала, что я веду тихий образ жизни, что единственным моим посетителем является мистер Си, который знал, что в дом лучше не входить, и что мои категоричные родители скорее перережут себе горло, чем появятся в чужом доме без предупреждения.

Мы с Алиссой не были особенно близки, потому что, несмотря на то что она была моей кузиной, она была на несколько лет старше меня, так что я воспринимала ее скорее как тетю. Алисса была тем членом семьи, который всегда заботится о старших или готовит для вас супчик, если вы заболели самым страшным гриппом, тем человеком, который всегда готов проделать лишнюю милю ради акта доброты.

К сожалению, подобный акт едва не стоил Алиссе глаза.

Я уже упоминала, что на моем участке есть ворота, но это скорее подобие забора, просто невысокая конструкция, не позволяющая курам выбегать на дорогу, а машинам подъезжать слишком близко к участку во избежание наезда на мою животинку.

Другими словами, обычному взрослому человеку довольно легко перепрыгнуть через это недоразумение.

Я еще валялась в постели, когда Алисса перемахнула через ворота - это был один из редких случаев, когда я еще не встала к 11 утра, потому что у меня была сильная мигрень, продолжавшаяся несколько дней.

– Проклятье! - раздался в ушах уже знакомый голос старой леди. - Оставайтесь на месте и прикройте голову, мадам, что-то приближается.

Я подчинилась. На шаги я не обратила особого внимания, так как они не были особенно тяжелыми или пугающими.

Входная дверь с грохотом распахнулась, и я услышала два женских голоса, которые закричали.

– Ты, гребаная сука! Тебя никто не пускал! - послышались какие-то металлические звуки.

– Дерьмо, что это за...

Во втором женском голосе я узнала голос кузины. Боясь нарушить правила, я попросила своих призраков-телохранителей немедленно объяснить ситуацию и попросить Пандору остановиться.

– Мелинда, ты здесь? Это я, Алисса. Что бы тут ни случилось, - негромко плакала она в нескольких комнатах от меня. – Я просто принесла тебе вкусняшек, потому что твоя мама сказала, что тебя мучает мигрень.

Не припомню случая, чтобы я чувствовала себя еще хуже из-за чужой доброты.

Я побежала ко входу и увидела милую кузину в растрепанном виде, сидящую на полу с кровавой полосой от линии роста волос до щеки и бережно держащую запеканку, затянутую в красивую клетчатую ткань, словно это был ее новорожденный сын.

Один глаз у нее уже опух и посинел, а моя самая тяжелая сковорода, литая, сделанная целиком из металла, угрюмо лежала рядом с ней, слегка деформированная. В самом дальнем конце комнаты грозно стояла Пандора, рыча, как бешеная собака.

– Эта сучка меня не увидит и не услышит, если я этого не захочу, - сообщила мне Пандора очень страшным тоном. - Скажи ей, что нужно заранее звонить, как нормальный человек, или хотя бы стоять у ворот. Если, конечно, она не хочет в следующий раз потерять свою тупую голову.

Затем она исчезла. Часть меня хотела закричать от возмущения на Пандору, но... по дому бродили ужасные сверхъестественные существа. Учитывая ситуацию, я не скажу, что она была неправа, нападая на любого, кто входил в наши владения без приглашения, но она могла хотя бы выразить сожаление, что причинила боль кому-то невинному и ничего не подозревающему.

Кроме того, было бы очень трудно объяснить Алиссе, почему я кричу на стены в довершение ко всему, с чем ей пришлось столкнуться. Я помогла кузине подняться и убедила ее, что ей определенно срочно нужна медицинская помощь. Извинившись, я начала надевать ботинки, чтобы отвезти ее в ближайшую больницу, но она лишь печально покачала головой.

– Мама ждет меня в машине. Я перепрыгнула через забор, чтобы ты открыла ворота и впустила нас, потому что звонок не работал, но теперь, полагаю, она отвезет меня, - сказала она, потрясенно передавая запеканку мне в руки.

– Мне очень, очень жаль, Алисса. Спасибо за доброту, надеюсь, мы сможем встретиться как-нибудь еще, - неловко обойдя вокруг нее, я пытаясь придумать оправдание тому, почему шестифунтовая сковорода полетела прямо ей в череп, как только она вошла в дом.

– Все... в порядке, дорогая, - выдавила она, но мы обе знали, что ничего не в порядке. – Я думаю, некоторые дома именно такие. Они отвергают людей. Я рада, что ты, кажется, не из их числа.

– Спасибо, Алисса, я... могу я чем-нибудь помочь?

– Береги себя. Я видела подозрительный грузовик, который проехал несколько раз недалеко от фермы, - ответила она. Как только ее слова дошли до меня и я осознала все ужасные вещи, которые они могли означать, у меня сперло дыхание.

Отлично, теперь я (в лучшем случае) обеспечила Алиссе сотрясение мозга и заставила ее беспокоиться обо мне из-за того, что она мне сказала.

– О, это не он, - быстро объяснила она. - Я видела водителя, это парень намного моложе. Как будто даже моложе тебя. Возможно, ничего страшного, но, пожалуйста, просто... запри двери и не играй с той силой, что управляет этим домом.

Я кивнула, чувствуя себя немного спокойнее.

Она сжала мою руку и начала уходить.

– И, возможно, стоит позвать священника, чтобы он окропил тут все вокруг святой водой.

Казалось, что мир завертелся в десять раз быстрее, когда Пандора закричала во всю мощь своих легких.

– Ах ты, тварь! Я убью тебя, если еще хоть раз сюда вернешься!

И, судя по тому, как Алисса подпрыгнула от страха и побежала через двор, не оглядываясь, я поняла, что на этот раз моя соседка желала быть услышанной.

***

Когда час спустя я поднялся наверх, чтобы накормить Пандору обедом, мы обе были злыми как собаки: она - потому что кто-то нарушил ее правила, я - потому что она вела себя неоправданно грубо и поставила меня в трудное положение.

– Добрый день, дрянь! - беззлобно поприветствовала она меня. - С этого момента просто оставляй кур на кухонном столе, я буду забирать их сама. Мы еще долго не будем разговаривать.

Мои глаза наполнились слезами, но я сохранила достоинство и ничего не сказала. Если кто-то заходит к вам во двор, а у вас агрессивная собака, это ваша вина, что человек пострадал, верно? Они не имели права вторгаться в дом, но вы не можете винить животное, потому что такова его природа.

Глупой была я, считавшая демона своим другом, тогда как она была скорее разумным зверем.

***

Забавно, как работает человеческий разум: днем я была занята и даже чувствовала себя скорее радостной, но стоило мне лечь в постель, как начинался сильный приступ паники. Так было несколько ночей после случая с кузиной - я одновременно переживала за реакцию семьи, винила себя за то, что обращаюсь с демоном так, как обращалась бы с любой девушкой моего возраста, живущей по соседству, и боялась, что меня могут преследовать.

– Все в порядке, мадам, скоро она будет вести себя как ни в чем не бывало и снова станет милой с вами, - попыталась утешить меня пожилая леди. Это был первый раз, когда один из призраков заговорил со мной без приказа Пандоры.

– Шшш, ты же знаешь, что не можешь говорить не по делу. Госпожа слышит все наши разговоры! - обеспокоенно прошептал Гуффи.

– Все в порядке, тупица. Ее нет дома.

Хотя дружелюбные призраки изо всех сил старались помочь мне, ночи были беспокойными, я обливалась холодным потом и просыпалась с криком.

Спустя пять ночей со дня нашей ссоры я погрузилась в пучину кошмара, потная и хнычущая. Как и в большинстве других ужасных снов, меня преследовал и истязал мой бывший парень, затем его лицо превратилось в незнакомого мне молодого человека, но страдания не прекратились.

Внезапно я почувствовала себя в полубессознательном состоянии, как в легком состоянии сонного паралича.

– Так, так, соседка. Надеюсь, отныне тебе будут сниться сны получше, - тихо проговорила Пандора, погладив меня по голове, как старшая сестра - вальяжно, но с добрыми намерениями, и я почувствовал, как она поднимается с кровати.

Этот жест был невероятно милым, но все же я не могла не заметить, что от ее руки исходит легкий запах криво и гниющей плоти.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Первая ночь в доме прошла спокойно, если не считать звука капающей воды в раковине, поднявшись, я проверила откуда течет и решила утром съездить за новым краном.

Родители вернулись в районе 10 утра, чтобы в еще раз проведать меня, сказали, что очень гордятся мной, после чего отправились домой. Мама заметила, что теперь у меня всего 41 курица и что мне обязательно нужно попросить вернуть часть денег.

Проводив их, я отправилась в ближайший продуктовый магазин. Уже подходило время кормить моего демона-квартиранта, и я не хотела убивать очередную из моих несчастных кур.

Пока я расплачивалась, старый кассир, он же хозяин магазина завел разговор.

– Два целых сырых цыпленка, а? Вы, должно быть, то дитя, что купило ранчо Лу.

Не говоря ни слова, я просто согласно кивнула. Лу был покойным отцом владельцев ранчо, и они очень хотели избавиться от его призрачной собственности. Неужели Лу рассказал этому старику о Ней?

– Не стоит беспокоиться или что-либо объяснять, девушка. Все знают, что это странное место. Поступайте то, что считаете нужным, чтобы защитить себя, - подмигнул он. - Кроме того, если вы будете и впредь приходить за свежими курочками, я предложу вам ту же сделку, что и Лу. Будет слишком дорого, если не покупать их оптом, верно?

Я еще не думала об этом, но тут же почувствовала благодарность за эту заботу.

– Не покупайте их ни у кого другого, и получите отличную цену от меня. Будете платить за неделю столько же, сколько заплатили бы за шесть штук в другом месте, к тому же я доставлю их к вам в замороженном виде. Так что, расслабьтесь, у Лу никогда не было проблем с замороженными цыплятами. - Улыбнулся он.

Мистер Си - так он представился - выглядел по-отечески уютно, с белоснежной бородой и нежно-голубыми глазами, частично прикрытыми поношенным беретом. Казалось, он искренне переживал за молодую женщину, живущую в одиночестве. То, что он навещал меня каждые семь дней, не совсем помогало мне чувствовать себя в безопасности, но было приятно осознавать, что кому-то не все равно. Он даже время от времени привозил печенье, приготовленное его женой.

Мой единственный постоянный гость старался никогда не заходить в дом. Каждое воскресное утро мистер Си трижды сигналил и ждал, пока я открою автоматические ворота, после чего парковался на безопасном расстоянии от дома, заходя ровно настолько, чтобы погладить козу Лилибет.

Когда я поднялась наверх, чтобы устроить королевский обед, моя подруга-демон высмеяла мистера Си за его страх, но тем не менее похвалила за мудрость.

Странно говорить об этом, но я не слишком много думала о Пандоре (я дала ей такое имя, поскольку ее настоящее имя было под запретом). Она была хорошей соседкой, поэтому, за исключением времени приема пищи, когда она всегда была невероятно язвительной, меня совершенно не беспокоило ее присутствие. Я даже была рада ее присутствию, но все это было будто на задворках моего сознания.

Люди бесконечно легко приспосабливаются. Мы можем привыкнуть практически ко всему и не задумываться больше об этом. Поэтому я могу сказать, что практически все время дела шли гладко.

Только спустя два месяца у меня произошел первый инцидент, связанный с третьим правилом.

Я мыла на кухне посуду после завтрака, чувствуя себя беззаботно и даже испытывая некоторую гордость за себя. Ранее в тот день мне впервые удалось подоить корову Мэри Белл, и свежее молоко было просто великолепно.

Напевая песенку, я почувствовала, что левое ухо внезапно похолодело, не успела я опомниться, как голос прошептал.

– Мелинда, простите, что беспокою вас, но Госпожа велит спрятаться в кровати, - голос призрака звучал преувеличенно глупо, как у какого-нибудь персонажа Джима Кэрри. Я начала искать мочалку, чтобы помыть руки.

– На это нет времени, мадам! - объявил второй голос рядом с другим ухом, и я почувствовала, как меня слегка подталкивают в сторону спальни, словно две пары рук пытались сдвинуть что-то очень тяжелое и едва преуспели в этом.

Я поняла, что смертельная опасность нависла надо мной, когда услышала очень медленные, но тяжелые шаги, доносящиеся из гостиной, словно в мой крошечный домик проник чертов гигант.

– Идите же! - призвал голос номер один, тот самый, что был глуповат. Повернувшись, чтобы пойти в свою комнату, я увидела нечто ужасное, отраженное в стекле шкафа - огромное, синеватое и деформированное лицо со злыми волчьими глазами.

Оно открыло рот, словно готово было поглотить мое тело, мой разум, мою душу и все что есть вокруг. Словно внутри этого существа не было ничего, кроме бесконечной пустоты и страданий.

– Закройте глаза, иначе будет поздно, - предупредил меня голос номер два, похожий на старуху.

– Мы проведем вас, поторопитесь! - приказал Гуффи, и я подчинилась.

Бежать к определенной цели с закрытыми глазами куда сложнее, чем кажется, особенно если ты очень напуган и от природы неуклюж. Споткнувшись о какую-то мебель, я услышала, как что-то упало и разбилось, но мне было все равно.

Я хотела любой ценой выполнить правило номер три, и не только потому, что доверяла Пандоре и боялась нарушать ее правила, но главным образом потому, что того немногого, что я видела, было достаточно, чтобы понять: если я не выполню его, меня ждет участь хуже смерти.

Я запрыгнула в кровать, накрылась с головой и притворилась, что меня не существует, дыша как можно реже.

– Надеюсь, наша помощь была удовлетворительной, - вежливо сказала старушка. - Госпожа не может прийти к вам на помощь в такое время, поскольку ей нужно готовиться к битве, поэтому она послала нас.

Я кивнула, не решаясь заговорить. Даже сквозь одеяло было слышно жуткое рычание и отчетливые звуки битвы, я вздрагивала каждый раз, когда слышала тяжелые, разрушительные движения.

– Что это была за штука? - удивленно спросил Гуффи. - И не волнуйтесь, Мадам, враг нас не слышит. Мы разговариваем практически телепатически.

– О, вас еще не было, когда он приходил в прошлый раз, - ответила пожилая леди. - Госпожа называет его Капитаном. Он приходит дважды в год и жаждет душ. Он чуть не забрал бывшего хозяина дома, когда тот стал слишком стар, чтобы бегать. Бедняга почти не выходил из своей комнаты в это время года.

Я была слишком напугана, чтобы даже открыть глаза, поэтому потеряла счет времени, но уверена, что они провели в схватке не менее 20 минут. Никогда еще я не была так благодарна за то, что у меня нет соседей поблизости. Представьте себе, как придется объяснять весь этот шум другим людям?

Затем на пороге появилась Пандора, держащая в руках скимитар и вся покрытая темно-синей липкой субстанцией.

– Можно выходить, соседушка! - объявила она в приподнятом настроении. - Ты должна была видеть меня своими глазами! Хотя, не стоит, из-за этого ты бы умерла самой ужасной смертью. И вообще, ты только полюбуйся на эту мерзость, и как воняет его дурацкая кровь.

Она подставила одну из своих подмышек к моему лицу и рассмеялась: от нее, конечно, пахло серой, но синие пятна на коже имели еще более ужасный запах, как будто протухшее яйцо родило ребенка от канализационной трубы.

– Чтобы отмыть это с помощью моих способностей, понадобится целая вечность, так что придется действовать по старинке. Принеси мне свои лучшие полотенца, и я на какое-то время займу твою ванную.

Повинуясь, я вышла из комнаты, чтобы выполнить ее просьбу. Я была приятно удивлена, увидев, что мой дом не пострадал: все бои будто проходили в нематериальном плане, так что все было целым.

Помню, мне пришла в голову мысль, что завтра я принесу Пандоре на обед дополнительную курицу и что она на самом деле хороший человек.

Но я была ужасно наивна.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Я живу с этим голосом уже одиннадцать лет.

Одиннадцать лет прошло с тех пор, как я впервые услышал болезненный шепот, доносящийся из глубины моего сознания.

Одиннадцать лет с момента аварии.

Я немногое из того, что было до аварии, - вероятно, примерно столько же, сколько любой человек помнит о первых семи годах своей жизни. Но я помню каждую деталь того дня, когда для меня все изменилось.

Возможно, травма от всего этого впечаталась в мою память.

Мама везла меня домой с футбольной тренировки, и часть ее волос была перекинута через спинку подголовника. Я сидел позади нее, и когда она отказалась остановиться, чтобы съесть мороженое, я схватил в кулак ее светлые пряди и сильно дернул.

Отвлекшись на мгновение от внезапной боли в голове и повернувшись, чтобы накричать на меня, она проехала на красный свет.

Я никогда не забуду ни выражение ужаса на лице молодой женщины в другой машине, прежде чем она врезалась в нас, ни ее кричащее лицо, обращенное к заднему сиденью за мгновение до столкновения.

Мой отец входил в совет директоров самой высококлассной больницы в городе, и он позаботился о том, чтобы мы получили лучших хирургов и лучшее лечение.

Пассажирам другого автомобиля, молодой матери и ее сыну, повезло меньше.

И все же то, что я выжил, было чудом. Удар пришелся на место прямо за водительской дверью нашей машины - как раз туда, где я сидел.

Меня должно было раздавить.

Но я не вышел из этого инцидента полностью невредимым. Мое лицо было изрешечено битым стеклом и искореженным металлом, гортань повреждена так, что навсегда изменился мой голос, глаза повреждены так, что меня признали ослепшим.

Хотя потеря большей части зрения, вероятно, была к лучшему, поскольку я был неузнаваем.

Благодаря очень мощным очкам я смог увидеть свое отражение настолько хорошо, чтобы отшатнуться в ужасе в тот единственный раз, когда мне хватило смелости посмотреть в них в зеркало. В то утро родители застали меня рыдающим в туалете и называющим себя чудовищем.

Через несколько дней они сообщили мне, что мы переезжаем - они хотели избежать моего возвращения в школу и натиска сложных вопросов или жестоких насмешек со стороны детей, которые знали меня раньше.

Через всю страну, мы отправились с западного побережья на восточное, оставив все позади. В том числе все мои фотографии, сделанные до несчастного случая; как объяснили мои мать и отец, они сделали это по доброте душевной, чтобы не напоминать о том, как я выглядел раньше.

Мы начинали новую жизнь.

Казалось, они старались как можно меньше говорить о несчастном случае и моем обезображенном лице. Временами казалось, что они хотят сделать вид, что этого никогда не было.

Моя мать тоже получила некоторые поверхностные повреждения, но она начала мастерски скрывать свои шрамы с помощью макияжа. И оба моих родителя отказывались что либо подробно рассказывать тем, кто интересовался моими травмами, только говорили, что мы попали в автокатастрофу, что я совершенно нормальный мальчик, чьи физические увечья не должны определять его личность, и что они предпочли бы не обсуждать это дальше.

Чаще всего я ценил их отношение, ведь они очень старались, чтобы мое детство ничем не отличалось от любого другого, но бывали дни, когда мне хотелось, чтобы они хотя бы были готовы поговорить об этом со мной.

Как в ту ночь, когда я впервые услышал голос.

*** Через шесть месяцев после аварии мы обживались в новом доме, а я еще не успел привыкнуть к окружающей обстановке. Поэтому неудивительно, что однажды я внезапно проснулся среди ночи в кромешной тьме в своей комнате.

Без очков я не мог разглядеть цифры на часах, чтобы точно сказать, который час, но стрекот сверчков за окном и абсолютное отсутствие света говорили о том, что уже довольно поздно.

Да и не имело особого значения, вижу ли я часы, поскольку я не мог повернуть голову, чтобы взглянуть на них.

Мое тело застыло.

Сколько бы я ни напрягался, я не мог даже пошевелить пальцем.

Я окаменел.

Дыхание участилось, и я попытался позвать родителей, но голосовые связки отказывались подчиняться.

И тут я услышал это.

«Кто ты?»

Детский шепот зазвучал в моей голове - голос одновременно знакомый и совершенно чужой, исходящий откуда-то из глубин моего мозга.

«Что?» мысленно ответил я, все еще не в силах произнести вслух.

«Тебе не следует здесь находиться.»

Он звучал так же испуганно, каким был я - с дрожью, близкой к слезам. Затем, без предупреждения, моя левая рука пошевелилась. Без моей команды или желания я почувствовал, как она приподнялась с кровати и сжала кисть в кулак. Пальцы разжимались и сжимались, разжимались и сжимались, словно пытаясь ухватить что-то в воздухе.

«ТЫ НЕ ДОЛЖЕН БЫТЬ ЗДЕСЬ!»

Голос закричал на меня, и, инстинктивно защищаясь, я мысленно крикнул ему в ответ.

«СТОЙ! Оставь меня в покое!» - желая, чтобы он ушел, всеми силами моего крошечного тела.

И моя рука снова упала рядом со мной.

Затем внезапно, так же быстро, как и наступил, паралич прошел. Весь в поту, я сбросил с себя одеяло и так быстро, как только мог, побежал в спальню родителей.

Одним из небольших преимуществ моего нового «состояния» было то, что я мог гораздо легче ориентироваться в темноте, чем другие. В большинстве случаев я даже не надевал очки, так как от них у меня болела голова, и я привык находить дорогу без помощи зрения. Маршрут от моей комнаты до комнаты матери и отца был уже знаком, и я разбудил их меньше чем через минуту после того, как вновь обрел подвижность.

Мне было нелегко объяснить им, что произошло, поскольку им приходилось переводить истеричные слова, которые я умудрялся выдыхать. Но в конце концов они собрали воедино мою историю о «голосе» и о том, как я ненадолго потерял контроль над своим телом. ***

По мере взросления я научился жить с этим.

Ни один из моих родителей не хотел обсуждать эту тему после той первой ночи, оба только повторяли отцовские наставления, а это помогало лишь отчасти.

К двенадцати годам я слышал его в девяти разных случаях - всегда ночью, всегда будил меня от глубокого сна.

Физические проявления были одинаковы в каждом случае - полная неподвижность, за исключением фантомной руки, хватающей воздух.

Но фразы, которые он вдалбливал мне в голову, менялись.

«Нечестно!»

«Уходи!»

«Это твоя вина!»

«Украл!»

И каждый раз он возвращался к...

«Тебя здесь не должно быть!»

И хотя при каждом вторжении мне удавалось отбиться от него, сказав, чтобы оно ушло и что я «контролирую ситуацию», каждое такое вторжение приводило меня в ужас.

Сколько бы родители ни повторяли, что это сонный паралич и бояться долго не стоит, я все равно боялся, что однажды он сможет захватить меня навсегда.

Что однажды я стану пассажиром в собственном теле. Особенно если учесть, что я не понимал, почему это происходит.

Как я уже говорил, у меня было мало воспоминаний о том, что было до аварии, но я был уверен, что раньше такого не случалось. Я предположил, что, должно быть, что-то во время аварии послужило толчком к этому, и только через пять лет после случившегося я впервые услышал термин «вина выжившего».

Моя мама смотрела дневное ток-шоу, и они брали интервью у гостей, переживших травматические аварии, один из которых описал нечто похожее на то, что испытывал я.

В их голове звучал голос, который укорял их за то, что они все еще живы, когда другие уже умерли.

Слушая их рассказ, я понял, что сопереживаю им.

Возможно, подсознательно я наказывал себя за то, что стал причиной аварии, отвлекая маму. Может быть, голос «Тебя здесь не должно быть!» говорил мне, что я не должен быть жив, когда по моей вине не стало других людей.

Но это не могло объяснить все, что говорил голос. Что он имел в виду, когда говорил мне: «Уходи!» или «Украл!»? Эти слова было сложнее рассматривать через призму чувства вины выжившего.

И все же это была лучшая теория, которая у меня была, и которой я придерживался до пятнадцати лет.

Пока не встретил своего лучшего друга, Карла, на первом курсе.

Первый настоящий друг, которого я обрел после катастрофы, - ему было все равно, насколько изуродовано мое лицо и что я не вижу. Он сам был немного изгоем, мы быстро сблизились, и я делился с ним всем, что знал о себе. В том числе и тем, как я получил свои раны.

И о шепоте в моей голове.

Отец недвусмысленно дал мне понять, что я никогда не должен говорить о голосе с кем-либо еще- он вообще запретил мне говорить о нем и особенно упоминать о нем за пределами нашего дома.

Однако я безоговорочно доверял Карлу - он рассказывал мне о своих трудностях дома, о том, что его мама пьет, а отец пренебрегает им. Я не считал справедливым скрывать от него подробности своей жизни. Итак, именно Карл дал мне вторую теорию о происхождении голоса, поскольку он не был согласен с тем, что это простой случай вины выжившего.

Он подозревал привязку.

Карл гораздо больше меня разбирался в мире темного и жуткого. Он предположил, что дух мальчика, погибшего в другой машине, возможно, искал ближайшее живое тело, которое смог найти, после того как его оторвали от родного, и забрался внутрь.

По его словам, «подселение» было гораздо лучшим объяснением того, что со мной происходило, чем чувство вины выжившего. И впервые я задумался о том, что, возможно, то, что я слышал, не было проявлением моего собственного разума, а «кто-то другой» говорил со мной.

Это объяснило бы, почему голос не старел со временем - почему каждую ночь, когда он возвращался ко мне, он все еще звучал как испуганный и сердитый ребенок.

И я вынужден был признать, что каждая фраза, произнесенная голосом, приобрела смысл, если посмотреть под таким углом.

Мы предположили, что душа мальчика не понимала, что с ней произошло. Ночью, когда я был особенно уязвим - быстро засыпал и был эмоционально спокоен, - она могла оттолкнуть меня и ненадолго завладеть моим телом. Она была сбита с толку и принимала меня за незваного гостя.

«Уйди!» «Украли!» «Тебе не следует здесь находиться!»

Но, хотя наша теория и прояснила, почему голос мог говорить именно то, что говорил, наша гипотеза также указывала на неутешительный вывод. Мальчик хотел, чтобы я ушел.

Мой страх перед тем, что однажды я стану гостем в собственном теле, усилился. Раньше я беспокоился, что это просто мой мозг отключит физический контроль от моих мысленных указаний, но теперь я размышлял о пугающей возможности того, что во мне заперт дух, который активно пытается взять верх.

Однако, помимо ужаса, эта перспектива навевала на меня глубокую печаль.

Как неоднократно настойчиво напоминал мне голос, я сам виноват в том, что оказался в такой ситуации. Я отвлек маму, я стал причиной несчастного случая. Если бы не я, он бы и сейчас благополучно жил в своем прежнем теле.

Я спросил Карла, можно ли что-нибудь сделать, чтобы попытаться освободить его, полагая, что отправить его «дальше» было бы для него предпочтительнее, чем вечно жить в чужом мире.

Он предложил попробовать спиритическую доску, думая, что мы сможем связаться с заключенной душой и помочь ей осознать, что произошло, и даже думая, что мы сможем заставить ее уйти, когда она поймет, что ей больше не место в этом мире.

Однако в течение следующих трех лет мы предприняли более пятидесяти попыток напрямую связаться с духом - и более пятидесяти раз потерпели неудачу. Независимо от времени суток, обстановки, музыки, запахов, заклинаний - мальчик не хотел говорить с нами. Но он по-прежнему приходил ко мне по ночам.

За эти три года было еще восемь визитов - каждый раз злее предыдущего.

«УХОДИ!»

«УКРАЛ!»

«МОЁ!»

И каждый раз его было все труднее прогнать. Каждый раз он дольше удерживал контроль.

Во время последнего эпизода Карл ночевал у меня дома и едва не погиб, когда попытался остановить «одержимость».

Он проснулся от звуков моей борьбы за власть над собственными движениями и увидел, как моя рука поднимается с кровати, полностью повторяя сжимающее движение, которое я подробно описал ему. Понимая, что происходит, он пытался вывести меня из транса, но безуспешно.

И тогда я стал свидетелем того, как мое собственное тело напало на него.

Град ударов обрушились на грудь и лицо Карла, «я» вскочил с кровати и прижал его к полу. Руки, которые я не мог остановить, обхватили его горло и стали сдавливать.

«УХОДИ, Я КОНТРОЛИРУЮ СИТУАЦИЮ! УХОДИ, Я КОНТРОЛИРУЮ СИТУАЦИЮ!» кричал я, отчаянно пытаясь вернуть власть над своими пальцами, пока жизнь не покинула Карла. И, к счастью, я почувствовал, что моя хватка начала ослабевать как раз в тот момент, когда его глаза закатились.

Рухнув на пол рядом с Карлом, я услышал, как он кашляет и пытается вдохнуть, а голос прокричал последний, вызывающий призыв, прежде чем исчезнуть в глубинах моего сознания. «ОТДАЙ!»

Ни Карл, ни я не спали остаток той ночи. Я снова и снова извинялся за то, что сделал с ним, но он говорил мне, что в этом нет необходимости. Он знал, что на самом деле это не я напал на него. И все же он начал избегать меня.

Думаю, до этого момента Карл считал мой «недуг» просто любопытным - чем-то забавным и загадочным, что можно исследовать. Однако нападение открыло ему истинную реальность, и он стал бояться этого так же, как и я.

И каждый раз, когда я предлагал ему погулять после той ночи, он находил отговорку.

Голос забрал единственного настоящего друга, который был у меня во всем мире. И это приводило меня в ярость.

С момента аварии прошло одиннадцать лет - семь лет голос наказывал меня за ошибку. Мне нужно было освободиться от него.

Поэтому я решил поделиться своей историей в Интернете на нескольких паранормальных форумах. Спросил, не может ли кто-нибудь помочь - найти медиума или даже экзорциста, который смог бы изгнать из меня непрошеного духа.

И вчера кое-кто откликнулся.

*** «Я искал тебя», - гласило загадочное сообщение в моем почтовом ящике. «Это не дух...»

Под этими словами были вставлены две фотографии: мои родители со мной до аварии и молодая женщина с двумя мальчиками...

В голове промелькнуло кричащее лицо молодой женщины за мгновение до того, как ее машина столкнулась с нашей. И вот она снова здесь, улыбается, а ее сыновья стоят по обе стороны от нее.

Старшего мальчика я не узнала, а вот младший...

Младший показался... знакомым...

Я переключался между двумя фотографиями и понял, насколько я, более юный, похож на ее младшего сына – тот же возраст, тот же цвет волос, тот же цвет глаз - мы могли бы сойти за братьев.

Но меня беспокоило не только наше сходство.

Я уже больше десяти лет не смотрелся в зеркало в очках - десять лет я не видел своего лица...

Или это было его лицо...

Я закрыл глаза и вытащил из глубин памяти размытое изображение того утра, и мой пульс участился, когда оно стало четче.

Под жуткими шрамами, под отеками и синяками отражалось не лицо мальчика с моими родителями.

Это было его...

Пошатываясь, я отнес ноутбук в ближайшую ванную и впервые за десять лет посмотрел на себя как следует. Затем, максимально увеличив изображение матери и ее мальчиков на экране, я представил, как выглядел бы когда был младше на восемнадцать лет. И снова он смотрел на меня в зеркало.

В этот момент раскалывающая голову боль пронзила мой череп, и я упал на пол. Схватившись за голову, я вскрикнул от боли, в то время как в моем мозгу пронеслась череда образов.

Я снова видел аварию, но не с моей точки зрения. Я видел ее с его точки зрения.

Машина моей матери вылетела на перекресток, и его мать уже не успевала остановиться.

Она закричала и потянулась к заднему сиденью, где сидел он, а он протянул вперед левую руку, чтобы схватить ее за руку. Он сжал кулак, чтобы взять ее за руку, как раз в тот момент, когда удар выбросил ее через лобовое стекло.

А мгновением позже все вокруг стало черным.

Через несколько недель он очнулся в больнице, но больше не контролировал свое тело.

Появился... новый управляющий...

Я был управляющим...

Мальчик слышал мои мысли, видел мои воспоминания, знал, что захватчик завладел его жизнью, но был бессилен что-либо с этим поделать.

И он наблюдал, как незнакомый ему мужчина пожимает руку хирургу - благодарит его за спасение жизни «его сына», благодарит за то, что ради этого он готов пойти на столь радикальную операцию.

Когда боль в голове стала стихать, а сцену из больницы сменила плитка в ванной, на которую я упал, я наконец понял, что это был за голос.

Я понял, что сделал мой отец.

Я понял, почему мои родители никогда не водили меня к врачу или на терапию, чтобы разобраться с «голосом». Почему они были так тверды в своих утверждениях, что я должен говорить ему, что я «главный», всегда когда он возвращался. Они уже знали, в чем дело.

По воспоминаниям мальчика, этот нейрохирург, которому отец пожимал руку – был его старым другом.

Именно он «спас мне жизнь».

Правда, он спас только часть меня.

Другой мальчик не погиб в тот день, как они все мне лгали. Я погиб. Все, кроме моего мозга.

Который они перенесли в тело выжившего мальчика.

Он не был захватчиком.

Им был я.

Пока я лежал на холодном полу ванной комнаты, мой разум заполняла ужасающая правда.

Я сделал мальчика пленником в его собственном теле.

Всхлипывая, я поднялся на ноги и снова посмотрел на анонимное сообщение, которое разрушило мою реальность.

Под фотографиями я обнаружил еще несколько коротких предложений.

«Ты убил мою мать». «Ты украл тело моего брата». «Я найду тебя».

***

Я не знаю, что делать. Я не могу есть, не могу спать.

Вчера вечером я разбил свои очки, не желая больше видеть даже мельком «свое» лицо.

Я думал о том, чтобы попытаться разделить контроль с «моим соседом», но помимо того, что я понятия не имею, как это сделать, я в ужасе от того, что он сделает, если я отдам ему бразды правления.

Ведь теперь, когда я точно знаю, что он там... Теперь, когда я знаю, что «голос» - это не чувство вины выжившего или заблудший дух...

Я чувствую его...

Он беспокоен там, в глубине нашей головы.

Напуган, разъярен, упрям.

Он знает, что брат ищет его.

И он борется за власть.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевела Ксения Кузнецова специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Шериф посмотрел на отчет о женщине, Саре Ким, и на его лице залегли глубокие морщины.
— И вы думаете, что эта его «мастерская» находится в Диабло?
— Я почти уверен в этом. Бирюза, особые совы, последнее известное местонахождение Сары Ким — все указывает на каньоны вокруг Твистед-Систерс.
— Это самоубийство, Мак, идти туда за ним. Это его территория. Мы можем установить периметр, может быть, использовать вертолет для воздушной разведки…
— Если у него вообще есть постоянная база. Мы могли бы неделями обыскивать эти каньоны и ничего не найти. Он перемещает своих жертв. Он слишком хорошо знает местность. К тому времени, как будет организована и эффективно развернута полная поисковая группа, он исчезнет или, что еще хуже, заберет еще одну жизнь. Нет, если я пойду тихо, один, он может просто привести меня туда, где он чувствует себя наиболее комфортно, наиболее могущественно. Это риск, огромный риск, но…

Броуди положил руку на деревянный стол и уставился на нее. Через некоторое время он сказал:
— Но ты чувствуешь, что это единственный способ опередить его.

Он долго смотрел на меня.
— Ладно, Мак. Ладно. Но ты идешь с полной связью, пока она есть. Докладывай каждые тридцать минут, как только пройдешь начальную точку тропы. Одна пропущенная проверка — и я отправлю все, что у нас есть, и к черту протоколы.
— Понял, — сказал я.

Солнце садилось за западные горы, когда я повернул грузовик к хребту Диабло. Хорошая дорога закончилась, затем закончилась укатанная грязь, а затем и колея среди камней, которые царапали шины. Земля поднималась каменными стенами, старыми и задумчивыми, и воздух в этом месте казался древним, заряженным энергией. Я припарковал свой грузовик возле той же заброшенной тропы, где Сара Ким оставила свой, и сделал глубокий вдох.

Я взял свой рюкзак, винтовку, пистолет и запас воды. Я постоял немного там, где начиналась тропа, в слабозаметном углублении среди гравия и камней. Только ветер с вздохами проносился по узким скальным проходам. Следы шин Сары Ким были там, уже стертые этим ветром. Других следов не было.

Я вошел в каньон. Каменные стены поднимались в угасающем свете, пронизанные охрой, багрянцем и зеленым медным цветом там, где можно было найти бирюзу. Гравий катился под моими ботинками, и звук был громким в этой величественной тишине. Моя рация прошипела в последний раз, прежде чем камень заглушил сигнал.
— Подразделение 12, что у тебя по 20? — голос Сэнди.
— На тропе Твистед-Систерс, Сэнди, — сказал я. — Вхожу в каньон Диабло. Начинаем тридцатиминутные проверки.
— Поняла, Мак. Удачи.

Я подумал: да, Бог в помощь. Мне это понадобится. И я пошел в темноту, где он ждал меня, или не ждал. Но он знал, что я иду. Я шел в его страну, в каменное сердце его работы. Он выбрал место. И у него было видение того, что он сделает из того, что я ему принесу, то есть из меня.

Каньон стал узкой расщелиной в скале, и стены сомкнулись вокруг меня так плотно, что я мог дотронуться до камня по обе стороны, широко раскинув руки. Воздух был холодным, как в подвале, вырубленном в горе, тяжелым от сырого запаха земли, привкуса металла и химикатов, оседавших в горле, перекрывавших мертвую пыль этого места и дыхание его разложения. Ветер, который двигался с какой-то жизнью в верхних слоях, здесь был мертв. Была только великая тишина и звук воды, льющейся из скрытых трещин в камне.

Свет исчез в глубине каменного лабиринта. Я сменил ручной фонарь на более мощный луч винтовки, который копьём вонзился во мрак передо мной, но оставил мир по обе стороны в большей тени. Звук любого моего движения — шелеста ткани или скрипа подошвы о камни — отражался от каменных стен усиленным и зловещим, так что я двигался, как человек, бьющий в барабан в темноте, извещая о своем приближении.

Тридцатиминутные сообщения для Сэнди были краткими, мой голос звучал напряженно.
— Продолжаю двигаться на запад, в главное ущелье Диабло. Все спокойно.

Однако волосы на моей шее зашевелились, свидетельствуя о том, чего я не видел, и во мне росло понимание того, что за мной наблюдают.

Затем появились знаки, высеченные на скале в качестве указателей. Камень, округлый, как темное яйцо, на высокой полке, где его не должно было быть, и он испускал слабое свечение, как от какой-то тусклой лампы, или излучение самой могилы. Букет из сушеного пустынного шалфея, перевязанный той же скрученной старой проволокой, которая связывала женщину на руинах Хендерсона.

А затем скала резко повернулась, и луч упал на россыпь черных вороньих перьев на фоне бледного камня, приколотых осколками костей, вбитыми в щели, а на кончике каждого пера был прикреплен осколок синего камня, сверкавший, как безумный глаз.

Узкий проход сменился углублением в камне, своего рода гротом не более двадцати футов в длину, с крышей из самой горы. И я увидел его место.

У меня перехватило дыхание. Я готовил себя к тому, что там может быть, но само это свидетельство его присутствия было за рамками воображения любого здравомыслящего человека.

Это было небольшое пространство. Вдоль дальней стены стояли полки из выветренного дерева, пострадавшие от какого-то древнего наводнения, и камни, балансирующие друг на друге вопреки своей природе. Полки были нагружены инструментами его ремесла: зубила из какой-то старой шахты, отбитые и отточенные до невероятной остроты; сухожилия животных, высушенные и свернутые, как змеи; шила, сделанные из кости; ведра с глиной разных цветов — серо-коричневой, охристой и черной, как ночь; мешочки с порошкообразным пигментом.

Сегменты чоллы лежали рядами, их шипы были обрезаны с жуткой аккуратностью. И банки. Стеклянные банки с жидкостями странного цвета, и в них плавали предметы, которые я не смог бы назвать: фрагменты вещей, перья, зубы, волосы и то, что выглядело как обрезки человеческих ногтей.

Но алтарем этого места была плита из песчаника в центре, и на ней пульсировал свет не этой земли. Огромные грибы, которые он принес из какой-то глубокой тьмы, цеплялись за камень неподалеку, и их призрачное свечение освещало плиту и то, что лежало на ней: полированные камни, чешуйки обсидиана — черные и острые, и человеческие кости. Длинные кости ног: бедренная кость, большеберцовая кость. Ключица, похожая на кусок белого фарфора. Все очищено, отполировано, с маленькими отверстиями, просверленными на поверхности, как будто для нанизывания.

Из трещин в каменных стенах свисали другие его работы — наброски из плоти и костей. Туша койота, высушенная и растянутая, грудная клетка сломана и плотно набита сверкающими кварцевыми кристаллами. Нечто, сделанное из птичьих крыльев и черепов маленьких зверей, соединенное вместе, чтобы поворачиваться и двигаться в потоке воздуха, который я не мог почувствовать. Это был склеп и мастерская демона. Я чувствовал железный запах старой крови, резкий привкус его химикатов, а также сладкий, приторный аромат гнили, удерживаемой в тщательной неподвижности.

Я направил луч винтовки в самую глубокую тень.
— Хорошо, — сказал я. Мой голос хрипел в этой мертвой тишине. — Я знаю, что ты здесь. Покажись.

Ничего. Только непрерывное падение капель воды, отмеряющее вечность.

Затем позади меня раздался звук скрежета камня.

Я развернул винтовку, положив палец на спусковой крючок, и он стоял там, в проходе, откуда я вошел. Его фигура выделялась на фоне более темного каньона за ним. Он загораживал единственный выход. Он был высок и сложен из проволоки и костей, а его одежда была цвета высохшей земли, словно он вышел из самой скалы.

Он не держал оружия, насколько я мог видеть, но его руки были перед ним, темные от глины и от какого-то другого вещества, более старого и черного. Его лицо было скрыто в тени, но я чувствовал на себе его взгляд, давление.

— Вы ценитель, детектив.

Его голос был мягким и хриплым, не рычанием зверя, а сухим шелестом — голосом человека, уверенного в своем видении.
— Немногие могут увидеть красоту в трансформации. То, как пустыня забирает, и то, как я… помогаю ей.

— Красота, — сказал я, держа винтовку у его груди. — Эштон. Сара Ким. Это то, что ты называешь красотой?

Кивок из тени, медленный, как смена времен года.
— Теперь они постоянны, детектив. Вне досягаемости времени. Их разложение остановлено. Я дал им постоянство. Пустыня — медленный художник. Я ускоряюсь. Я совершенствуюсь.

Он сделал шаг, слегка переместившись вперед, в свечение грибов.
— Оставайся там, где стоишь, — сказал я.

Он не послушал и сделал еще один шаг.
— Вы, детектив Коул. Маркус. Вы понимаете землю. Вы видите закономерности. Я увидел это в том, как вы изучали Томаса. Вы выглядели… должным образом. Как знаток. Сара… она была предназначена для моей работы «Небесное подношение». Пугало Хендерсона, так вы ее назвали? По-своему подходящее. Она смотрит на звезды, которыми я ее украсил. Навсегда.

В крови заструился холод, не имевший ничего общего с воздухом пещеры. Он слышал меня. Он был там, в темном загоне у Хендерсона, и слушал.
— Это не искусство, — сказал я, и мой голос прозвучал глухо. — Это убийство. Это болезнь.

— Есть разница, — прошептал он, а затем двинулся не ко мне, а в сторону, быстрым и резким движением, как атакующая змея, протянув руку к каменной стене рядом с проходом. Его пальцы нашли там опору.

Стон истерзанного камня раздался надо мной — глубокий, гортанный звук горы, перемещающейся во сне. Нависшая скала, смещенная каким-то скрытым рычагом или веревкой, начала падать. Тонны камня и древней земли.

Не думая, я бросился в сторону. Я ударился о твердый пол пещеры, и винтовка выскользнула из моих рук. Пыль поднялась удушливым облаком, густым, как пепел, и пещера погрузилась в еще более глубокую черноту, когда свет грибов погас. Я закашлялся, вдыхая пыль, ослепленный.

Он был на мне прежде, чем я успел отдышаться. Я не видел его. Я чувствовал его запах — запах сырой земли и химикатов и более старую, более тяжелую вонь. С силой, подпитываемой безумием, его пальцы, как когти, вцепились мне в лицо. Я ударил в него, попав во что-то твердое, и услышал вскрик.

Мы катались по полу пещеры, сплетаясь телами в бьющийся узел конечностей в вонючей пыли. Его большие пальцы нашли сонные артерии на моей шее и сдавили их, и свет в моих глазах начал гаснуть. Я брыкался, извивался, моя рука шарила по разбитым камням, и мои пальцы сомкнулись на осколке камня, тяжелом и остром.

Я направил его вверх, туда, где, как мне казалось, должна была находиться его голова в этой черноте. Глухой удар. Сдавленный хрип. Давление на мое горло немного ослабло. Я снова ударил камнем. И снова.

Он зашипел и отпрянул от меня. Я откатился, глотая воздух, как выброшенная на берег рыба, шаря руками по полу в поисках винтовки, в поисках ручного фонаря. Где?

— Ты не понимаешь, — прохрипел он, голос его теперь был пронизан яростью. — Я собирался сделать тебя… великолепным!

Блеск в руинах, слабый свет потревоженных грибов все еще просачивался сквозь пыль. Он взял со своего стола длинный нож из обсидиана, отполированный и ужасно острый. Затем пошел на меня, как тень, держащая клык из черного стекла.

Моя рука потянулась к ботинку и нашла рукоять Ка-Бара. Я выхватил его, когда он бросился на меня.

Я встретил его атаку. Сталь ударилась о камень со скрежетом и брызгами крошечных искр, словно злые духи в темноте. Мы были слишком близко друг к другу, чтобы использовать любое оружие, сцепившись в этой смертельной схватке. Он двигался с бешеной скоростью: обсидиановый клинок рассек воздух перед моим лицом, затем огненной линией полоснул по моему левому предплечью, глубоко вонзившись в него. Вспыхнула боль, горячая и внезапная. Теперь он издавал низкие звуки, рыча, как зверь.

Я пригнулся, уклоняясь от широкого взмаха черного лезвия, который должен был перерезать мне горло, и сильно ударил его плечом в грудь. Мы вместе, спотыкаясь, отступили в глубокую часть пещеры, по рыхлому камню, и врезались в его верстак из песчаника. Его инструменты, сосуды, его отвратительные творения покатились и разбились об пол.

— Моя коллекция! — закричал он, на мгновение отвлекшись.

Это был тот самый момент, который мне был нужен. Он на долю секунды отвернулся, оценивая ущерб.

Я ударил Ка-Баром вверх. Он извернулся, как кошка, но лезвие нашло его — не идеально, скользнуло по ребру, а затем глубоко вонзилось в бок под рукой.

Он издал рев возмущения и боли и отшатнулся от меня, прижав руки к бокам. Темная жидкость, черная в этом тусклом свете, просочилась сквозь его пальцы.

Я не дал ему времени. Я бросился и повалил его среди руин его мастерской, среди осколков глины и разбросанных костей людей и животных. Он извивался подо мной, он все ещё был жутко силен, его дыхание горячо обжигало мое лицо, воняя собственной кровью.

Мой фонарь. Я видел его, наполовину заваленный камнями у входа в пещеру. Его луч криво указывал на крышу, сломанный, но рабочий. Я не мог до него дотянуться.

Он навалился на меня, нащупывая свободной рукой, и схватил одну из человеческих бедренных костей из своей коллекции. Он взмахнул ею, как дубинкой, и она с тошнотворным хрустом ударила меня по плечу. Белое и ослепляющее онемение пронзило мою руку. Моя хватка на ноже ослабла.

Он попытался перевернуть меня, чтобы оказаться сверху, его глаза горели диким огнем.
— Пустыня, — выдохнул он, кровь текла по его губам, — принимает твое подношение.

Он был силен. Боже, как он был силен. Я сильно ударил коленом в его раненый бок. Он вскрикнул, и его спина выгнулась. В этот момент мои глаза, уже привыкшие к слабому свету, увидели камень, сверкающий на полу рядом с его взметнувшейся рукой. Один из кусочков голубой бирюзы, которые он вставил в глазницы девушке у Хендерсона, тяжелый, угловатый.

Когда он замахнулся бедренной костью для нового удара, я схватил бирюзу. Она была тяжелой, с острым, сломанным краем. С рычанием, вырвавшимся у меня от боли и отчаяния, я обрушил ее не на его голову, а на запястье руки, державшей кость.

Он завыл, и этот тонкий, высокий и ужасный звук отозвался эхом от невидимой скалы.

Теперь ему было больно. Я надавил на него, нанося удары ладонью здоровой руки по его лицу, снова и снова, пока он не обмяк подо мной, дыша тяжело и прерывисто.

Я скатился с него. Все мое тело горело огнем боли. Моя рука. Мое плечо. Я лежал там, в пыли и руинах его безумия, и вдыхал воздух, заполненный песком, кровью и смрадом его химикатов. Камень надо мной был равнодушен к делам людей. Его дыхание рядом со мной было влажным и прерывистым, но постепенно затихало.

С трудом я нашел свой Ка-Бар. Затем ручной фонарь. Линза треснула, но свет не погас. Я направил его на него.

Он был моложе, чем я думал. Под грязью и дикостью глаз скрывался мужчина лет тридцати. Эти глаза, теперь пустые, все еще хранили какой-то призрак его ужасной преданности. Вокруг него лежали сломанные орудия его поклонения, разрушенные иконы. Бирюзовый камень лежал возле его разбитой руки, темный от крови.

Моя рация. Она лежала в обломках. Бесполезная.

Казалось, что мне потребовалась целая вечность, чтобы сквозь туман боли добраться до аварийного маячка в рюкзаке. Мои руки дрожали.

А потом было только ожидание. Я прислонился к холодному камню. Пустынный ветер нашел путь в эту гробницу и тихо завыл, пролетая, вздохнул через упавшую скалу. Это не было похоже на плач. Это вообще ни на что не было похоже.

Время не имело значения в этом месте. Возможно, прошли часы, прежде чем я услышал звук винтов вертолета, который доносился из мира за пределами камня, становясь все громче. Броуди сказал, что отправит то, что у него есть.

Они нашли меня там, среди обломков его видений, а сам он лежал подношением в нескольких футах от того места, где я сидел. Они использовали слова вроде «шок». Возможно. Я чувствовал лишь всепоглощающую пустоту, мне казалось, что я внезапно постарел на много лет.

Я жил. Он — нет. Но часть меня была похоронена в той темной расщелине скалы, с костями, глиной и бирюзой, окрашенной в темные тона. Пустыня взяла свое. И та красота, которую я знал в суровых и тихих местах, то скромное утешение, дававшее мне скалы и солнце, теперь омрачилась воспоминаниями об этом человеке и о том, что он сделал из этого одиночества.

Ветер все еще завывал в высоких скалах, но теперь у него был другой голос. И я знал, что в тихих местах, когда солнце клонится к закату, я буду искать знаки в пыли и прислушиваться к шагам, а рука будет привычно лежать на рукояти моего оружия.

Всегда.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевела Худокормова Юлия специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Шум рации пробивался сквозь тихий гул кондиционера моего грузовика. Солнце, еще не перевалившее за девятый час, уже давило на округ Луна.
— Подразделение 12, что у тебя, Сэнди? — сказал я в микрофон.
— Мак, мне позвонили... странный звонок. Турист из Багровых Шпилей сообщил о теле. Сказал, что оно... ну, тебе нужно его увидеть. Возле арки Койот-Джо.

Я скрипнул зубами. Арка Койот-Джо не была местом для приятной пешей прогулки. Она находилась более чем в часе езды от грунтовой дороги, где она уходила в глушь, глубоко изрезанную оврагами и каменными горами, которые тянулись к востоку от города.
— Младший заместитель шерифа Миллер уже в пути. Голос у него был немного хриплый, — сказала Сэнди.
— Вот как. Скажи ему, чтобы охранял место преступления, ничего не трогал и ждал меня, — сказал я.
— Сделаю, Мак. И, э-э, будь осторожен. Турист казался напуганным. Действительно напуганным, — наконец сказала Сэнди.

Я отключил звук и повесил микрофон на крючок. Неизвестно ещё, что так напугало этого туриста: может, он перегрелся на солнце, и воображение нарисовало ему бог весть что.

Грузовик проезжал последние мили на пониженной передаче. Шины поднимали клубы пыли и гравия**,** когда я пробирался по довольно глубоким колеям, в которые менее крупное транспортное средство провалилось бы до самых осей.

Затем дорога стала слишком крутой и извилистой для грузовика, и я остановил его в тонкой тени пало-верде. Я взял свой рюкзак, фляги, пистолет, камеру и набор для сбора улик.

Прогулка была как вхождение в печь. Воздух над красной скалой дрожал от жары, и единственными звуками были грохот моих ботинок по выжженной земле и, время от времени, сердитое жужжание слепня, кружившего в неподвижном воздухе.

Когда я увидел машину Миллера, припаркованную у края сухой промоины, где земля обрывалась, пот пропитал мою рубашку до кожи. Он стоял на краю небольшого каньона, глядя в него, расправив плечи.
— Миллер, — поприветствовал я его немного хриплым голосом. — Какова ситуация?

Он повернулся, и я увидел облегчение на его молодом лице. Ему, наверное, едва исполнилось двадцать три.
— Детектив Коул. Сэр. Слава богу, вы здесь.

Он сглотнул и сделал движение дрожащей рукой.
— Там внизу. У подножия колонны.

Я посмотрел туда, куда он показывал. В сорока футах под нами осыпь спускалась на дно небольшого каньона. Там стояла одинокая каменная колонна — худу: ее форма напоминала длинный палец скалы, источенный ветром и временем. И у ее подножия, в тенях, что лежали пятнами на земле, было что-то. Даже с этой высоты я видел, что это было неправильно. Я поднес бинокль к глазам и навел фокус.

Я перестал дышать.

Он не был у подножия каменного столба. Он был на столбе. Или так казалось. Как будто он рос из самой скалы примерно в десяти футах от земли, где выступала узкая каменная полка. Полка не шире двух человеческих ног, поставленных рядом.

Тело, судя по ширине плеч, было мужским. Оно сидело прямо, но это была не поза сидящего человека, а нечто застывшее. Конечности были установлены неправильно. Одна рука вытянута в сторону, кости пальцев будто указывали на запад, где заходит солнце.

Другая рука была согнута и лежала на коленях, словно в жалкой попытке отдохнуть. Кожа мужчины была темной, туго натянутой на кости. Казалось, он неделями находился в этой неумолимой жаре.

Я спустился по склону, обломки скал скользили под моими ботинками, Миллер последовал за мной, неуклюже переставляя ноги. Воздух внизу был густым. Пахло пылью и горячим камнем, а под этим запахом чувствовался другой — сухой и резкий, с выраженной нотой чего-то едкого, который я не мог опознать. Не было никакого запаха разложения тела, и это было еще одной вещью, которая была неправильной.

Подойдя поближе, я увидел жуткую картину.

Рука, которая указывала, состояла не только из кожи и костей. Сегменты чоллы, колючие и опасные, были вплетены в ее плоть, сквозь плоть, так что кактус образовал своего рода броню поверх костей.

Там, где мышцы отходили от руки, в углубления были втиснуты полированные камни из русла реки. Молочный кварц и полосатый агат мягко светились в тени.

Они были зажаты между костями и высохшими сухожилиями, как будто тот, кто это сделал, хотел заменить то, что сама пустыня забрала бы в свое время.

Голова мужчины была наклонена набок. Лицо, насколько я мог видеть, было скрыто маской. Не той маской, которую можно купить. Она была сделана из глины цвета земли, и высохла и потрескалась на солнце. Два маленьких отверстия для глаз. Линия вместо рта. Грубая вещь. Из-за нее лицо под маской переставало быть человеческим. Тонкая полоска черных муравьев двигалась по глине маски и вниз по линии горла, исчезая в воротнике рубашки мужчины.

Миллер сказал дрожащим голосом:
— Сэр... кто, по-вашему, мог это сделать?

Я посмотрел на него, не выдавая своих чувств.
— Это сделал художник, — сказал я, глядя на человека на камне. — Очень больной.

Был только шорох муравьев и звук горячего ветра, когда он проносился через скальные проходы каньона. Тот, кто создал это, знал пустыню. Он взял ее суровую душу и сделал из нее сцену для этого.

Я достал камеру из рюкзака. Документирование этого займет время. Это будет долгий и мучительный труд. И я знал с уверенностью, более холодной, чем ночь в пустыне, что это не последняя его работа.

Труп из арки Койот-Джо лежал под белым светом окружного морга. Стоматологические записи дали ему имя — Томас Эштон, сорока пяти лет, из Тусона. Он отсутствовал три дня**, он был** орнитологом, приехал в пустыню наблюдать птиц. Доктор Рамирес работала над ним весь день. Она была женщиной спокойного характера, знакомой с жарой, жаждой и сломанными костями от падений в пустыне. Но с Эштоном все было иначе. Он открыл другой счёт.

Я стоял в той комнате с ней и в основном слушал. В морге царила такая спокойная обстановка, будто там и не лежало тело Эштона, оставленное как некий мрачный страж, от вида которого кровь стыла в жилах. Миллера отправили домой. Он мало говорил после того, как мы покинули арку**, и** я видел, что его потрясло то, что он там увидел.

— Высыхание, — устало сказала Рамирес, снимая перчатки. — Оно... ускорено. За рамками естественного. Мы говорим о чем-то, что должно занять недели, Мак, даже месяцы, сжатые до семидесяти двух часов, максимум.
Она указала на увеличенное изображение на своем экране, показывающее клетки кожи. — Есть признаки использования химического агента, какого-то агрессивного осушителя, что-то вроде дубильного раствора, но грубее. Распылили, я думаю. Посмертно.
— Итак, его убили, — сказал я. — Затем поместили туда. Потом покрыли веществом.
— Именно. Причиной смерти Эштона, похоже, стала травма затылка от удара тупым предметом. Быстро. Почти милосердно, учитывая то, что произошло после. — Она покачала головой. — Вставки чоллы преднамеренные, почти хирургические, несмотря на жестокость. Слава богу, нет никаких защитных ран, указывающих на то, что он был в сознании в этот момент. Глиняная маска? Сформирована прямо на его лице. Муравьи... Мак, эти муравьи были из особой колонии сборщиков урожая, которую я видела всего в нескольких милях от арки, около старого вулканического конуса. Они не собираются естественным образом. Их привезли.
— Кто-то приносит все инструменты с собой, — сказал я и почувствовал мурашки, пробегающие по коже. — Кто-то сильный, знающий местность, с невероятным запасом терпения. И естественными материалами, — наконец сказал я.

В последующие дни я просматривал старые отчеты о пропавших людях. Я читал короткие сообщения, написанные в интернете людьми, которые жили в этом округе, ища упоминания о странных лагерях, о людях, которые держались особняком в диких местах. Я разговаривал с рейнджерами парков, людьми, работающими на государственных землях, и владельцами старых ранчо, чьи земли простирались на пятьдесят миль вокруг арки Койот-Джо. Никто ничего подобного не видел. И если бы видел — не сказал бы. Томас Эштон был человеком без явных врагов, никаких странностей в нем, кроме того, что он приехал сюда, чтобы наблюдать за птицами, и встретил такой конец.

Давление со стороны шерифа округа, хорошего человека, но обеспокоенного началом туристического сезона и негативом в прессе, росло.
— Найди что-нибудь, Мак. Что угодно. Люди напуганы.

Я находил лишь новые вопросы. Цифровой след жизни Эштона никуда не привел. Турист, который нашел его, был всего лишь человеком, который любил гулять по открытой местности и теперь жалел об этом. Я снова и снова думал о мастерстве, с которым это было сделано, об ужасном порядке в этом представлении. Это не было сделано в порыве ярости. Это была одержимость. Послание. Но для кого оно предназначалось**?**

Чолла, полированные камни, словно драгоценности, в мертвой плоти, ряды муравьев, движущиеся по своим темным делам, — все это проникло в мой сон. Я просыпался в темноте своей комнаты с образом глиняного лица Эштона перед глазами и чувствовал сухое дыхание пустыни в своем собственном горле.

Это было вечером третьего дня после обнаружения Эштона. Солнце было оранжево-фиолетовым мазком на западном краю мира, когда по рации раздался голос Сэнди. На этот раз — не резким. Он был низким и напряженным, но я почувствовал в нем тень ужаса.
— Мак, ты там?

Я следовал незрелой теории о старых шахтах около вулканического конуса — где Рамирес упоминала уникальных муравьев. Мой грузовик был припаркован около обрушившейся штольни, воздух быстро охлаждался с приближением ночи.
— Вперед, Сэнди.
— Нам звонил старик Хендерсон. Вы его знаете, он живет за Призрачными скалами?

Я знал его. Человек, который жил вдали от мира, который приезжал в город два раза в год за тем, что ему было нужно. Он никому не звонил.
— Чего он хочет? — спросил я.
— Он говорит, — голос Сэнди стал тише. — Он говорит, что его пугало начало двигаться.

Наступила тишина.
— Его пугало? — спросил я.
— Вот что он сказал, Мак. Он продолжал повторять. Он сказал, что это в его западном загоне. Возле высохшего колодца. Он сказал, что теперь все по-другому. Он был напуган. Он не подойдет к этому близко. Он не будет смотреть на это снова. Он просто хочет, чтобы мы пришли**.**

Внутри меня все похолодело. До Призрачных скал было еще тридцать миль плохой дороги, ведущей туда, где земля была пуста. Но не совсем. Пугало. Я представил Томаса Эштона на каменном столбе, превращенного во что-то нечеловеческое.
— Скажи Хендерсону, чтобы он запер двери, — сказал я. — И оставался внутри. Я уже в пути. Есть ли кто-нибудь с ним? — спросил я.
— Нет. Он живет один.
— Понял, — сказал я. — Больше никаких радиопереговоров, если только это не срочно. У Миллера выходной. Я возьму это на себя.

Я знал, что это рискованно. Но если это то, о чем я подумал, то привлечение заместителя шерифа, даже опытного, может только усложнить ситуацию. Этому художнику может понравиться свидетель, но, возможно, не толпа.

Поездка заняла больше часа. Тьма полностью овладела пустыней, когда я добрался до края земли Хендерсона. Забор из колючей проволоки провис между столбами.

Единственным источником света были фары моего грузовика, скользившие по пустыне. Его кабина была маленькой темной фигурой, единственной точкой страха в этой огромной пустоте. Я заглушил двигатель, выключил фары и прислушался.

Было тихо. Только стрекотание сверчков в кустах и слабый шум ветра, проносящегося сквозь заросли.

Я взял с сиденья свой тяжелый фонарик и пистолет и направился к хижине.
— Мистер Хендерсон, — позвал я, понизив голос. — Департамент шерифа. Детектив Коул.
Из-за окна, заколоченного старым деревом, раздался голос. Он дрожал. — Ты один пришел?
— Да, сэр, — сказал я. — Один. С вами все в порядке?
— Эта штука, — сказал он. — В западном загоне. Вы должны это увидеть.
— Хорошо, мистер Хендерсон. Оставайтесь внутри. Я пойду посмотрю. Просто покажите мне дорогу.

Тонкая рука просунулась сквозь щель в досках. Она указала на запад. — За старым трактором, — сказал он. — Возле костей.

Кости. Я кивнул, хотя он не мог видеть этого в темноте.
— Оставайтесь на месте, — сказал я.

Западный загон представлял собой плоское место с потрескавшейся землей. Скелеты деревьев стояли как указатели. Свет моего фонарика прорезал темноту. Я увидел очертания покосившегося старого трактора, его ржавый железный корпус. А за ним…

Сначала это выглядело так, как сказал Хендерсон: пугало, потрепанное непогодой. Высокий каркас из палок, в рваной одежде, развевающейся на ночном ветру. Но когда я приблизился, луч света показал его истинную форму, и воздух, который я втянул в легкие, был ледяной.

Это было не просто по-другому.

Это пугало было сделано не из соломы и тряпок, набитых на деревянный крест. Каркас был деревянным, да, но это был не простой крест. Он был сделан более замысловатым, как идол какого-то темного бога. И к этому каркасу с помощью ржавой проволоки, которая отражала свет от моего фонаря, была привязана человеческая фигура.

Женщина. Она была меньше Эштона, изящная, но такая же иссохшая, как и он, ее кожа была истончена и натянута, как старый пергамент. Ее руки не были вытянуты, как у обычных пугал. Они были согнуты и подняты вверх, тонкие пальцы рук широко расставлены на фоне огромного темного небосвода с его бесчисленными звездами, будто она застыла в последней безмолвной мольбе к глухим небесам.

На ней было платье с выцветшими цветами, разорванное и надетое с каким-то ужасным мастерством. Но там, где у пугала был бы мешок ткани, находилась ее непокрытая голова. Она была откинута назад, рот открыт, как в крике, который застыл в ее горле.

И что к ней добавили. Боже мой, все эти вещи.

В ее волосы были вплетены серые и ломкие пучки высушенного перекати-поля, так что они образовали дикую корону вокруг ее головы, как змеи Медузы. В глазницах были аккуратно вставленные плоские кусочки бирюзы. Губы, оттянутые от сухих и твердых десен, были окрашены в насыщенный и неестественный красный цвет, полученный от раздавленных ягод или от какого-то измельченного камня.

Но самое жуткое, что заставило мой желудок сжаться в холодный ком, а волосы на руках встать дыбом, было то, что лежало вокруг нее на земле. Кости, о которых говорил Хендерсон.

Черепа. Маленькие черепа пустынных животных. Койоты и зайцы. Птицы. Даже череп суслика. Их были десятки. Они были разложены идеальной спиралью на потрескавшейся земле у ног чучела — спиралью, которая закручивалась, достигая ее босых, мумифицированных ног. Каждый череп был повернут к ней лицом, глядя внутрь, как будто они были молчаливой процессией, пришедшей поклониться ее алтарю.

Я отступил назад. Луч моего фонаря дрогнул. Это было не просто убийство. Это было не то, что он сделал с Эштоном. Это был ритуал. Это была форма поклонения.

И новый ужас зародился во мне. Эта женщина не могла быть здесь больше суток. Может быть, два. Он теперь работал быстрее. Он становился смелее. Его представление становилось все грандиознее.

Я провел лучом света по безмолвному загону. Я почувствовал дуновение ветра. Он принес слабый сухой запах креозота и шалфея. А под ним — другой запах, слабый и резкий, который я узнавал.

Он мог быть где-то там, в темноте. Наблюдать за мной. Ждать, что я сделаю с его новой работой.

Моя рука потянулась к прикладу «Зиг Зауэра» на бедре. Тишина пустыни больше не была мирной. Она была выжидающей.

И я стоял в центре его галереи.

Луч моего фонарика выделил женщину в западном загоне Хендерсона.

Я включил рацию.
— Сэнди. Это Мак.
Она ответила быстро, в голосе слышалось напряжение:
— Мак? Хендерсон сказал, что ты нашел его. Он не остановится.
— Да, я нашел его. Сэнди, слушай внимательно. Мне нужна полная команда на рассвете: криминалисты, подкрепление, судмедэксперты. До тех пор передай мистеру Хендерсону, чтобы он оставался дома, запер дверь и не выходил ни по какой причине. И соедини меня с шерифом Броуди, его домашней линией. Разбуди его, если понадобится.
— Поняла, Мак. Принято, — сказала она.

Я подошел к грузовику и включил фары, чтобы они освещали это место. Я сфотографировал женщину со всех сторон. Мое дыхание клубилось в остывающем воздухе. Нужно было подойти ближе, чтобы все тщательно рассмотреть. Проволока была завязана особым образом, узлом с петлей, который он использовал раньше. Женщина была моложе мужчины в Койот-Джо. Возможно, под тридцать. Имени у нее пока не было.

Солнце и все химикаты, которые он использовал, стянули плоть до костей, так что она стала изделием из кожи, дерева и проволоки. Перекати-поле было вплетено в ее темные волосы, так что они выделялись, как рога, тронутые безумным ветром, жестокий нимб на черном небе. А в ее глаза он поместил полированные камни, круглые и плоские, цвета глубокого полуденного неба, и они отражали свет, как высококачественная бирюза.

Голос Броуди был хриплым спросонья, когда Сэнди соединила нас.
— Еще один, Мак? Все так же плохо, как в первый раз?
— Хуже, шериф. Словно представление. Кажется, что это адресовано кому-то.

Наступил серый и безжалостный рассвет, и вместе с ним появились машины округа. Криминалисты молча приступили к своей работе. Доктор Рамирес с каменным лицом начала свой предварительный осмотр на месте. Старого Хендерсона вывели из дома, и он не мог отвести взгляд от западного поля.

Я снова посмотрел на черепа, расставленные у ее ног. Чистые кости, выгоревшие на солнце, каждый из них был обращен к женщине на ее странном распятии. Доктор Рамирес заговорила рядом со мной, ее голос был тихим, когда она изучала камни в глазах женщины.
— Нашел что-нибудь странное в материалах, Мак? — спросила Рамирес, осторожно ощупывая камни в глазницах пальцем в перчатке. — Эта бирюза — не та дешевая бижутерия, что продается в любом магазине. Это качество старой шахты. Особые прожилки. Может быть, Бисби Блю или Спящая Красавица, хотя они встречаются редко.

В голове у меня щелкнуло. Шахты Бисби Блю и Спящая Красавица находились в сотнях миль отсюда. Слишком далеко для случайного приобретения одиночкой в пустыне.
— Что-нибудь поблизости подойдет?

Рамирес пожала плечами.
— Большинство старых разработок здесь были закрыты десятилетия назад. Это были небольшие предприятия. Но… есть истории. Некоторые из действительно отдаленных каньонов в хребте Диабло, около вершин Твистед-Систерс… местные старатели клялись, что там есть нетронутые жилы бирюзы ювелирного качества. Трудно добраться. Опасная местность.

Хребет Диабло. Твистед-Систерс. Я знал эту местность. Изрезанная глубокими каньонами земля, и хребты, похожие на кости какого-то старого мертвого зверя. Сотовая связь там не ловила. Там никто не поможет заблудившемуся человеку. И череп маленькой совы, лежащий среди других, по словам Рамирес, принадлежал виду, который гнездится только в тех высоких каньонах, больше нигде в этом округе.

В течение следующих двадцати четырех часов мы обследовали известные бирюзовые месторождения и места обитания горных гончих, но теория о хребте Диабло укрепилась. Черепа животных позволили создать более точный географический профиль, учитывая конкретные места обитания; определенный подвид земляной совы, чей крошечный череп был найден среди других, в основном гнездился в горных образованиях на большой высоте, обнаруженных в каньонах Диабло.

Вторая жертва была идентифицирована как Сара Ким, студентка факультета геологии из университета Нью-Мехико, которая была объявлена пропавшей из одиночной экспедиции по картированию в Диабло неделю назад. Она даже не была официально зарегистрирована как «пропавшая без вести» до вчерашнего дня**, её срок учёта в системе только что истёк**. Ее машину нашли брошенной на малоиспользуемой тропе, ведущей прямо к вершинам Твистед-Систерс, как раз там, где сходятся высокосортные бирюзовые жилы и уникальные места обитания земляных сов. Он не сделал свою работу над ней там, где похитил. Он привез ее с гор на равнину Хендерсона и установил ее для нас, чтобы мы могли ее увидеть, здесь в пустыне.

Он создал Эштона для практики, чтобы отточить свое ремесло. Но эта женщина — карта. Он начертил линии и оставил метки, чтобы я мог их прочесть, как будто он знал человека, который придет за ними. Как будто он ожидал, что определенный взгляд последует по его знакам.

— Он хочет, чтобы я нашел его, шериф, — сказал я, стоя в кабинете Броуди с предварительным отчетом о Саре Ким в руке. — Это уже не случайная жертва, и ее расположение не случайно. Он оставляет улики, географические маркеры.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевела Худокормова Юлия специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.