glebklinov

Когда я устаю приносить человечеству пользу — я иду писать отзывы на Озоне.

В вагоне метро стояла высокая девушка в длинном черном пуховике. С очень красивым внимательным лицом, мелкой родинкой над верхней губой и волнистыми русыми волосами, которые спускались чуть ниже плеч. Она смотрела по сторонам с таким особенным выражением, как будто мир вокруг что-то да значит.

Я заметил её, когда шагнул из середины вагона ближе к дверям, и сразу задержал взгляд, чтобы рассмотреть. Она повернулась и тоже посмотрела спокойно-внимательно — кажется, ей было немного любопытно, кто и почему ее разглядывает.

Я встал рядом — не специально, просто внутренний автоматизм изначально выбрал это место, так было ближе к дверям — и взялся за поручень.

— Вы очень красивая, — я коротко повернул к ней голову, а потом сразу отвернулся обратно. Не ожидал от себя. К счастью, я хотя бы понизил голос в конце фразы так, что она не предполагала продолжения или ответной реплики, а значит, звучала более безобидно. За секунду до этого поезд как раз перестал набирать скорость и надсадно гудеть, а поехал накатом, как обычно бывает перед станцией, поэтому мне ещё и не пришлось перекрикивать шум. В общем, получилось деликатно настолько, насколько это вообще возможно для незнакомца в метро.

Девушка не улыбнулась, но мягкое внимание на лице было лучше любой улыбки. Подождала полсекунды, видимо, проверяя, скажу ли я ещё что-то.

— Заигрываете? — она изобразила легкую усмешку, посмотрев намеренно искоса и поведя подбородком. В этом её движении не было ни кокетства, ни неприязни.

— Нет, нет. Но мог бы себе немного позволить, конечно — сейчас поезд остановится, я выйду, вы поедете дальше и никогда меня больше не увидите.

Я сказал это, не поворачиваясь к ней — будто обычный пассажир, наблюдающий через окно вагона, как вьются кабели вдоль стены тоннеля. Как всё-таки хорошо, что поезд не шумит. Если бы пришлось прокричать свою фразу, крик стёр бы всю интонацию. А если ещё наклоняться к ней, чтобы было лучше слышно... Уф, это даже у меня в голове выглядит пугающе.

— Вообще-то я тоже выхожу, — девушка приняла правила и тоже продолжала смотреть прямо перед собой, обращаясь при этом ко мне.

— А, хорошо. Тогда вот вы выйдете и пойдёте к эскалаторам, а я в переход на Достоевскую... и вы никогда меня больше не увидите, — я голосом показал это как наиболее благоприятный исход.

— Да мне тоже на Достоевскую.

— Ой, только не говорите, что вам ещё и в сторону Дыбенко. Вот так один раз скажешь что-нибудь девушке — и потом всё, уже не знаешь, куда и деваться.

Она засмеялась, опустив лицо в шарф. Волны кабелей за окном пошли быстрой рябью и резко ухнули вниз — началась платформа. Мы постояли молча ещё несколько секунд, провожая глазами тройные светильники на стене станции. Двери вагона открылись, я вышел, не глядя, не дожидаясь даже её движения, и пошёл по платформе, чувствуя спиной её взгляд.

Как всегда бывает в таких случаях, непонятно, смотрела ли она на самом деле.

Вообще я в гороскопы не верю, но заставить Тельца что-то выкинуть совершенно невозможно. Единственный способ — привести его в ярость и встать перед ним с покорным лицом. Не в силах вынести вашего смиренного вида и того факта, что его так легко умудрились привести в ярость, он начнёт метаться и избавлять дом от всего, от чего вы, собственно, изначально и хотели.

Откуда я знаю? Я телец, я каждый раз на это попадаюсь. Стоишь потом около мусорки, дыхание тяжелое, в ушах звон, как от контузии, пальцы скрючены спазмом расставания с имуществом. Успокоишься немного, придёшь в дом, а там... ничего не изменилось. Как будто это не ты только что выносил целую гору вещей на пределе собственной грузоподъемности.

Ничто так качественно не приводит в ярость, как предложение «купить что-нибудь домой» — ох уж мне эта неумолимая тяга жены Марины к новизне. Я рычу в углу, прижимая к себе тарелку из Икеи с глубокой трещиной. Не отдам. Не успеешь купить кофту десять лет назад, как Марина уже требует ее выкинуть. Выкинуть? Новую кофту?! Да я надевал её раз восемь, если считать в годах. Тяжелее необходимости постоянно покупать вещи только необходимость куда-то их складывать. Вещей не хватает, но складывать их некуда — везде лежат вещи. Так и ютимся в завалах противоречий.

Сочетание заполненных шкафов и критического недостатка вещей буквально разрывает нашу семью на части. Хотя я недавно пошел на личный консьюмерский подвиг и поменял себе подушку. Купил мастеровую ортопедическую, хотя я в принципе против тех постельных принадлежностей, у которых есть инструкция по применению. Сначала вдохновился тем, какой я сознательный потребитель и правильно лежу головой, но скоро почувствовал, что сознательность сознательностью, а хорошо было бы все-таки поспать.

Марина отреагировала на подушку молниеносно — купила новый матрас. Воспользовалась тем, что я не могу прижимать к груди тарелку из Икеи, кофту и старый матрас одновременно. Стараюсь не думать, от чего же я так отвлекся в прошлый раз, что у нас теперь есть новый сын.

Но если вы думаете, что мной так просто манипулировать, то нет. Список вещей, которых минимум десятилетие не касалась рука человека, в доме довольно велик. Вот журнальный столик — он раньше слабо просил реставрации, но сейчас уже отчаялся. Или бабушкин сервант, который одним своим присутствием состаривает весь остальной интерьер комнаты лет на двадцать. Но его мы оба стараемся не трогать, потому что это просто небезопасно. Сервант держит в себе столько посуды, сколько ни один современный буфет не вынесет. Я иногда только подхожу к нему тихонько, чтобы вытереть выступающий из под полировки пот.

Как-то раз Марина сказала мне с нотками нежного ультиматума: «Глеб, сервант опасен. Не для посуды, для нас. У нас маленький ребёнок, он природой чутко настроен на бой стеклотары». Мой аргумент, что пусть лучше бьёт хрусталь дома, чем керамику по подворотням, во внимание не приняли.

Вынужден признать, тут даже я понимаю, что пользоваться красивущей посудой из серванта мы не будем никогда. Да, там хрусталь и фарфор, супницы-сахарницы-масленки и сплошной гарнитур сервиза, но мы однажды достали несколько фужеров — так они рассыпались в прах прямо под шампанским. Видимо, придётся его всё-таки... нет, слёзы душат, не могу говорить. Я же не виноват, что все попадающие в квартиру вещи так стремительно покрываются ностальгией. В общем, теперь рядом с сервантом теперь стоит разгрузочная коробка, полная посуды. Само собой, на количество посуды в серванте это никак не повлияло, просто полки прогибаются не так сильно, чтобы это было видно невооруженным глазом.

Только вы, пожалуйста, не думайте, что у ситуации нет никакой перспективы — я нашёл выход. Мы выбрасываем вещи Марины! Она говорит мне, например, что хочет избавиться от одной из пар старых кроссовок, а я отвечаю отважно: «Выбрасывай обе!». И вы знаете, прямо крылья за спиной, буквально упиваюсь собственной свободой и смелостью. Даже могу заодно выбросить что-то своё. Но потом, конечно, жалеть.