Серия «Я родилась и выросла в секте»

Лес быстро сомкнулся за моей спиной, сбивая с толку, нарушая чувство направления. Я изо всех сил старалась двигаться вперёд, перепрыгивая через толстые корни и обходя кусты, но задача становилась всё сложнее. Всё, что я могла сделать, — лишь продолжать двигаться и молиться, что я удаляюсь от комплекса.

Я явно переоценила свои силы в беге по пересечённой местности и вскоре оказалась слишком истощена, чтобы поддерживать темп. Кровь стучала в ушах, и мне пришлось замедлиться и делать прерывистые, неровные вдохи, прежде чем я смогла восстановить дыхание. Хоть я и не слышала звука погони, было полное понимание того, что остановка сейчас означает верную смерть. Культ всегда находил беглецов и всегда возвращал их обратно, и если я хотела выжить, мне нужно было двигаться дальше и быстрее, чем кто-либо, пытавшийся сбежать до меня. В темноте было невозможно понять, не брожу ли я по кругу. Как бы медленно или сложно это ни было, ни одно усилие не было напрасным, если оно давало хоть малейший шанс уйти от этого проклятого места.

Когда дыхание вернулось в привычный ритм, я начала прислушиваться к лесу, пока шла. Звуки птиц и мелких животных были знакомы, и по их крикам и движениям я могла уловить хоть что-то, что происходило поблизости. Поэтому у меня сердце в пятки ушло, когда я услышала, как птицы вдалеке захлопали крыльями, испуганные чем-то. Они взмыли над верхушками деревьев и устремились к более безопасным местам, а я прищурила глаза и начала искать укрытие. Мне срочно нужно было спрятаться.

Под большим деревом я заметила небольшую щель между массивными корнями, из-под которых вымыло приличное количество земли. Дойдя до расщелины и осторожно протиснувшись внутрь, я забилась как можно глубже. Это не было идеальным убежищем: если кто-то посмотрит прямо на меня, то легко заметит между корнями. Но любое дополнительное время, потраченное на поиски укрытия, увеличивало шансы быть обнаруженной. Поэтому я легла на холодную землю, сжавшись, как только могла, и надеялась, что темнота укроет меня.

Некоторое время было тихо. Жук пробежал по моей руке, но я не осмелилась его отогнать, чтобы не привлечь к себе внимание. Прижав ухо к земле, постепенно я начала слышать низкие удары, доносящиеся будто снизу. На самом деле это была вибрация шагов. И она становилась громче. Я приподняла голову и переключила внимание на окружение. Это существо шло за мной, и мне нужно было быть готовой ко всему.

Земля начала слабо дрожать при его приближении, и вскоре я чётко услышала, как оно ступает по земле, палки и листья ломались под давлением его гигантского тела. Моё сердце колотилось так быстро и громко, что я боялась, что существо может услышать этот стук сквозь мою кожу; отчётливый человеческий пульс, перекачивающий кровь в ровном ритме. Оно было близко, двигалось где-то позади меня, время от времени останавливаясь, чтобы оценить обстановку. Я молила его изменить курс, пусть бы мышь или олень или какая-то другая несчастная душа отвлекли его внимание от меня, но лес оставался тихим. Казалось, ни одно живое существо не хотело быть рядом с ним. А особенно я...

Существо всё приближалось, и на мгновение я уверилась, что оно подкрадывается ко мне, и сейчас я в одно мгновение окажусь обвязанной его мясистыми щупальцами, и его алые глаза будут рассматривать свою жертву, пока оно держит меня в воздухе. А затем оно будет отрывать конечности от моего тела, оставив в итоге лишь окровавленный торс. Ужас охватил меня, но я постаралась подавить его — страх мешал выживанию, а выживание было приоритетом номер один.

Его копыта скребли по камням и ломали корни по мере приближения. Я почувствовала его тяжёлое, токсичное, тёплое дыхание недалеко от своего схрона. Его движения были довольно быстрыми и осторожными для существа такого размера. Я слышала, как оно вдыхает воздух, его тело напрягалось, когда оно продолжало пытаться обнаружить меня всеми своими чувствами. Я задержала дыхание, насколько могла; старалась, чтобы промежутки между вдохами были как можно длиннее. Недостаток кислорода начал путать сознание; мир стал размытым, а руки и ноги начало покалывать, но я была слишком напугана, чтобы дышать громче или чаще. Ещё немного. Ещё чуть-чуть...

Его мощное тело скреблось по дереву над мной. Я закрыла глаза и решила, что, что бы ни случилось, я не хочу это видеть. Это был фатализм или смирение — называйте как хотите.

Дерево снова качнулось, когда существо начало двигаться, но теперь его шаги удалялись. Оно уходило; меня не нашли. Как только оно оказалось достаточно далеко, и шаги перестали быть чётко различимы в лесной тишине, я выдохнула с облегчением. Это чуть не отправило меня в обморок, звёзды засверкали перед глазами. Я лежала неподвижно ещё несколько минут, сосредоточившись на дыхании и восстанавливаясь.

Как только моё зрение прояснилось, а мир перестал кружиться, я продолжила прислушиваться к звукам леса. Вокруг теперь стояла мертвая тишина. Прижав ухо к земле, я убедилась, что это существо достаточно далеко. Я потратила ещё несколько минут, чтобы собрать всю свою смелость. Конечно, оставаться в укрытии было менее страшно, но я знала, что не могу лежать тут вечно.

Когда я уже была готова продолжить путь, из леса донёсся слабый звук, который начал нарастать. Негромкие и довольно быстрые — это были шаги человека. Но кто? Я сразу подумала о своём отце и содрогнулась. Проблема заключалась в том, что я не смогла бы от него убежать. И он разорвал бы меня на части, если бы нашёл.

Издалека раздался голос: «Эллисон! Это мама! Позволь мне помочь тебе!»

Это точно был голос моей матери, в этом не было сомнений. Но всё же он звучал иначе. Она запиналась на некоторых слогах, как будто ей было трудно вспомнить, как заканчиваются некоторые слова, и растягивала предыдущий слог, пока не находила правильное окончание. Я осталась в укрытии и ждала. Надо было увидеть, куда она направляется, и понять, почему она жива. А где папа? Почему она одна? Может, это ловушка?

— Элли-ии-иисон! Мама здесь, чтобы помочь тебе! — закричала она, уходя дальше от моего укрытия, углубляясь в лес.

Она снова замолчала, и мне пришлось напрячь слух, чтобы уловить её шаги. Если она здесь, другие культисты тоже поблизости. Мама явно удалялась от поселка, направлялась туда, куда, скорее всего, надо было и мне. Я попыталась придумать какой-нибудь план, но всё сводилось к выбору из плохого или очень плохого варианта. Благодаря движениям существа и моей мамы я восстановила некоторое чувство направления и была более-менее уверена, в какой стороне находится комплекс. Если идти куда угодно, кроме того места, куда направлялась мама, то путь, скорее всего, приведёт меня к этому кошмарному существу. Я могла бы остаться здесь ещё немного, но если вся группа начнёт искать меня, особенно при свете дня, меня найдут за считанные часы. Наверное, даже быстрее. Единственный выбор — идти туда, где мама. Я могла бы попробовать поговорить с ней… Она, возможно, не хотела мне зла. Она ведь всегда была не такой, как папа.

Я немного размяла ноги и медленно выбралась из своего укрытия, вытянув шею, чтобы проверить всё вокруг на предмет движения. Мама была уже так глубоко в лесу, что я едва могла различить её шаги, поэтому я перешла на лёгкую трусцу к ней, готовая в любой момент рвануть в сторону, если потребуется.

Вскоре я заметила её спину. Она шла, как робот, высоко поднимая колени с каждым шагом, словно очень старалась не споткнуться о неровную землю. Она, казалось, не замечала меня, хотя я определённо была в пределах слышимости.

Некоторое время я следовала за ней, прячась за деревьями и кустами, пока она продолжала двигаться вперёд. Но она просто шла. Одна, направляясь к чему-то. Без всякой злобы. Меня охватило ужасное чувство печали, и я вспомнила, как она играла со мной, когда я была маленькой. Она не была хорошей матерью, ни в коем случае, но и плохим человеком тоже не была. Она не хотела никому зла. Она не заслужила всего этого. Из тех редких воспоминаний, которые казались мне хорошими, она была в большей их части. Я не могла просто оставить её одну.

— Мама? — сказала я. Она продолжала идти.

— Мама?! — повторила я, на этот раз громче. Она остановилась, стоя неестественно прямо. Медленно она повернулась ко мне.

Лунный свет пробивался сквозь деревья, освещая её бледные черты, как статую. Мой взгляд мгновенно зацепился за её голову, и свежий, яркий образ её мозга, который совсем недавно прилипал к моему горлу, вызвал у меня рвоту, которая отозвалась эхом в лесу.

Кожа вокруг её расколотого черепа свисала с головы на ушах и бровях. Она была изорвана и грязна, а толстые комки засохшей крови, смешанной с грязью и сажей, прилипли к клокам кожи. Возможно, это была игра лунного света, но её глаза выглядели совершенно пустыми, зрачки исчезли, заменённые лишь молочной белизной. Свежая кровь стекала по её щекам, капая на грудь и пачкая её платье.

— Мама здесь, здесь, сейчас, — сказала она.

— Привет, мама, — сказала я, думая, что, если бы её разум не был разрушен жутким ритуалом, она бы, безусловно, желала умереть окончательно. — Я собираюсь уйти. Тебе тоже следует уйти. Я знаю, что ты этого не хочешь.

— Мама… мама приготовила тебе пода-а-а-рок, дорогая. — Она, похоже, не понимала, что я говорила.

Она подняла правую руку в неловком дугообразном движении и начала искать свою голову наощупь. Ей понадобилось несколько попыток, прежде чем рука коснулась затылка, и как только это произошло, она схватила его всеми пальцами, стараясь не упустить захваченный объект. Её пальцы скользнули по голове, пока не наткнулись на костяной кратер внутри. Нащупав дыру, она запустила указательный и большой палец внутрь своего черепа, вертя их. Её лицо не приняло задумчивое выражение. Спустя десять секунд её рука появилась, держа крошечный кусочек её мозга. Она положила его на ладонь другой руки и протянула ко мне.

— Это дл-л-я-яя тебя, детка.

Я сглотнула, чтобы сдержать подступившую к горлу тошноту.

— Мама, тебе нужно остановиться. Я этого не хочу. Ни для себя, ни для тебя.

Её лицо приняло гротескно-утрированное выражение печали и недовольства, и ладонь сжалась в крепкий кулак. Кусочек мозга, который она держала, был достаточно влажным и мягким, чтобы выскользнуть и приземлиться в нескольких футах перед ней. Однако она, похоже, не заметила этого.

— Почему ты не хочешь, дорр-р-огая? — спросила она сквозь смутные, почти детские всхлипы.

— Мама, я тебя люблю. Но это не то, что я хочу. Мне нужно выбраться. Ты хочешь пойти со мной? Потому что нам нужно поторопиться. Они идут.

— Мама нед-досс-с-таточно хороша, это не то, как дол-лж-жно было быть, — сказала она, её голос становился всё более запутанным и паническим.

Теперь она всхлипывала сильнее, но я не могла разглядеть ни одной слезы на её глазах. Мама паниковала всё больше, её руки начали дрожать, и она выглядела так, будто старалась думать изо всех сил, усилие искажало её окровавленное лицо. Это напомнило мне некоторых пожилых людей из культа, когда их разум начинал предавать их, и они больше не помнили мир, в котором жили, и людей, которых знали.

— Мама плохая, мама плохая, мама плохая, — начала она повторять, её интонация становилась резкой, а громкость всё возрастала.

— Мама, тебе нужно быть тихой, — сказала я ей, стараясь вложить в голос хоть каплю авторитета.

— Мама плохая, мама плохая, МАМА ПЛОХАЯ! — закричала она, её голос трещал и скрипел, эхом разносясь по лесу, наполняя меня гневом к ней. Я прокляла себя за то, что доверяла кому-либо из этого чёртового культа, пусть даже своей матери. Они шли за мной, и теперь точно знали, где я нахожусь.

Ладно. Я хотя бы попыталась её увести. Это было всё, что я могла сделать. Мне нужно было двигаться дальше. Я попыталась пробежать мимо, но она вдруг прыгнула на меня и схватила за руку, повалив нас обеих на землю.

Она схватила мои руки и прижала их к земле, сидя на моих ногах. Мама не была крупной женщиной, но всё равно сейчас легко нависла надо мной. Сколько бы я ни пыталась вырваться, используя ярость, горящую внутри меня, это было напрасно, и вскоре я остановилась, чтобы сберечь силы.

Она смотрела на меня. Её лицо, казалось, потеряло все эмоции и стало совершенно пустым. Я снова попыталась вырваться из её захвата, но это, похоже, только разозлило её, и она схватила меня ещё крепче. Она начала громко скрежетать зубами, а густая жёлтая слюна капала из уголка её рта.

— Тебе нужно поесть. Делай, как говорит твой оте-ец, — сказала она, её взгляд теперь был направлен куда-то сквозь меня.

Внезапно она расслабила мышцы шеи, и её голова упала вниз, зубы громко щёлкнули, когда челюсть ударилась о грудь. Остатки её мозга теперь были полностью видны, и она начала медленно продвигаться ближе к моему лицу. Я повернула голову, пытаясь отвернуться, но усилия были напрасны. Холодная, комковатая слюна уже капала мне на шею.

Розовые черви остатков её мозга становились всё ближе… Но она вдруг стала вялой, её руки и ноги мгновенно обмякли. Моё лицо оказалось прямо в дыре её черепа, рот и нос погрузились в склизкое месиво. Это было как чаша густых, холодных макарон. Зазубренный неровный край дыры в черепе разрезал мою губу, как нож, и мгновенная, жгучая боль вспыхнула вокруг рта, отдавая в челюсть.

Откинув её голову от своего лица, я наконец смогла вдохнуть. Я была измотана, и было чертовски сложно оттолкнуть её обмякшее тело, но мне это удалось. Я выплюнула кровь и слизь, поднимаясь на ноги. Было ощущение, будто я сожрала токсичные** **ядерные отходы, мои запястья и ноги были исцарапаны, а тело слушалось с трудом.

Когда я поднялась, я посмотрела на маму. Её лицо было вдавлено в землю; платье — грязное, заляпанное всем, чем можно, и порванное. Она была мертва. Я была уверена, что это моя вина. Это я, я сделала так, чтобы это произошло. Как ужасно ей должно было быть в последние мгновения? Её единственный ребенок ненавидел её так сильно. Она была сбита с толку, расстроена и зла, просто желая сделать то, что ей приказал культ.

Моё горе прервал звук движения из глубины леса. Оставаться здесь означало бы верную смерть, что не казалось мне привлекательным вариантом. Глядя на маму, я поняла, что если до смерти и дойдёт, то только на моих условиях. Я не собиралась умирать от рук культа или того ужасного существа, которому они поклонялись. Я не позволю им этого сделать. Я сама буду богом своей смерти. Преисполненная злой решимости, я начала двигаться дальше.

Идти было тяжело, и вскоре стало очевидно, что я не смогу оторваться от ищущих меня сектантов. Мне нужно было найти укрытие — что-то достаточно надёжное, чтобы они не смогли сразу меня найти. Передо мной простирался сплошной лес, без каких-либо оврагов. Но справа, где теней было больше, земля шла под уклон. Я решила спуститься вниз и вскоре оказалась в ущелье с каменными стенами.

Они были близко. Я слышала их. Медленно земля начала дрожать, и я осознала, что существо тоже рядом. Я шагала вперёд, стараясь двигаться как можно быстрее. Если эта ночь означает смерть, то она будет не от их рук.

Вскоре я заметила, что на правой стене выделялось небольшое пятно, едва различимое в скудном лунном свете. Пещера. Когда я подошла к ней, из её глубин донёсся затхлый, густой запах. Я не могла видеть, как глубоко она уходит или насколько хорошо я смогу там спрятаться, но сомневалась, что смогу найти лучшее место. Отверстие было довольно маленьким, и мне пришлось сильно постараться, чтобы пролезть. Но как только я оказалась внутри, у меня стало более чем достаточно места, чтобы встать прямо. Я надеялась, что это место не станет моей могилой.

Я прошла дальше, держась рукой за стену для ориентира. Пещера имела уклон вниз примерно на три метра и оканчивалась небольшой «комнатой». Я нашла самый тёмный угол и села на холодный, твёрдый камень. Со своего места я всё ещё могла видеть вход в пещеру и наблюдать. Маловероятно, что кто-то, заглядывающий снаружи, сможет меня заметить. Я обняла колени, успокоила дыхание и стала ждать.

Не прошло и получаса, как я начала слышать шаги над головой и вокруг себя. Они были близко. Я была напугана, конечно, но усталость начала пересиливать страх. Если бы не постоянные всплески адреналина и чрезмерная реакция «бей или беги», я уверена, что потеряла бы сознание. Моё тело умоляло об отдыхе. Но я должна была оставаться в сознании. «На моих условиях», — подумала я, глядя на тусклый свет, просачивающийся из входа в пещеру. — «Не на их условиях».

Я была словно заворожённая и пристально вглядывалась в отверстие пещеры в поисках движения, пока вдруг не осознала, что дрожу от холода. Я сжала себя крепче, стараясь заглушить любые звуки, которые могли бы вырваться из меня. В пещере было сильное эхо, и это означало, что мне нужно быть особенно осторожной. Культисты были вокруг меня, но не звучало ни одного голоса. Я слышала, как они бродят по лесу, ищут, но никто не произнёс ни слова. А ещё я больше не слышала тех громких монструозных шагов. Что-то было не так.

Вдруг кто-то спрыгнул в ущелье. Он двигался между каменными стенами, приближаясь ко мне. Я задержала дыхание, когда он прошёл мимо входа в пещеру. Это был один из других детей. Джейкоб, кажется. Мы несколько раз проводили время с ним — что было примерно тем же количеством раз, что и с кем-либо другим из группы, поскольку мы все выросли вместе. Но он не выглядел как Джейкоб. Его глаза светились красным, и он двигался дёргано, как марионетка. Я была уверена, что если бы это действительно был Джейкоб, он бы заметил дыру в стене. Такие вещи дети замечают, знаете ли, — классные палки, лужи, укрытия и дыры. Но он прошёл мимо, не взглянув на неё. Это меня беспокоило, но я была благодарна, что меня не нашли — по крайней мере, пока.

Поисковая группа начала рассеиваться, углубляясь в лес. Я была в безопасности, однако всё ещё в ловушке. Мне нужно было найти выход, но это было бы самоубийством — пытаться пройти среди сотни детей и того существа, всё ещё находящегося в лесу. Нужно было дождаться рассвета.

Как только я решила остаться в пещере, то ноющее напряжение ушло, и я сразу же почувствовала усталость и боль вперемешку с комфортной онемелостью.

Мгновение спустя моё сознание отключилось.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Хаосит-затейник специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Решиться уйти было нелегко, хотя мысль об этом зрела почти два года. Я не собираюсь говорить название культа — они известны тем, что отслеживают своих диссидентов и используют методы, законные и не очень, чтобы вернуть их обратно. Но можно сказать, что это был крупный производственный культ, и, как я узнала, довольно классического строя.

Мы жили в огороженном местечке посреди “нигде”, окруженные густым лесом, и нас было несколько сотен. Я родилась и выросла там, рожденная рождённая вне брака, по приказу наших старейшин двумя людьми, которые едва могли терпеть друг друга. И я была не единственная такая. За много лет до моего рассказа старейшины составили пары из жителей комплекса, чтобы они зачали детей в одно и то же время. Теперь тут было как минимум сто детей одного возраста и куча ворчливых родителей, воспитывающих их. В некоторых семьях хорошо ладили друг с другом. В нашей так не получалось.

Но, конечно, мои родители любили друг друга, как и все остальные любили друг друга. Это не была любовь как чувство, а скорее общественное соглашение, которое стыдило тех, кто сопротивлялся; тех, кто проявлял какие-либо чувства, кроме покорности. Они называли это Истинной Любовью, и, вроде как, она пронизывала все и всех.

Мне было около тринадцати, когда “покорный фасад” нашей семьи дал первую трещину. Однажды, поздно ночью, мой отец пронес алкоголь в наш дом и напился — серьезное преступление; если бы его поймали — последовало бы суровое наказание. Но, думаю, ему было все равно, и по мере того как он пил и пил, его сдержанность таяла, а жгучий гнев, который рос в нем, подавляемый много лет, наконец, потребовал выхода.

Он начал кричать на мою маму, всячески обзывая ее. Говорил, что из-за нее его жизнь такая пресная и невыносимая. Что он никогда по-настоящему не любил ее, и с годами она только становилась все хуже и уродливее в его глазах. Что я была ошибкой.

Она не отвечала, но это только раззадоривало его. А потом он начал ее бить.

Я не видела отца некоторое время после этого, но ущерб от его поведения был значительный как для мамы, так и для меня. Даже через две недели после того, как маму выписали из больницы, ее лицо было темным и опухшим, а несколько кровавых пластырей закрывали порезы на ее коже. Что касается меня, я увидела, что Истинная Любовь не была реальна. Она не была постоянной. Хотя у нее могли быть добрые намерения, она была просто насаждена всем здесь. Образ истины, как постеры, наклеенные на стены: ложный Бог.

Теперь вы имеете представление о том, где я выросла. Эта секта — все, что я когда-либо знала. Для меня этот мир и слова старейшин были истиной в последней инстанции. Но, даже учитывая это, сомнение подтачивало уверенность в Истинной Любви, и отчетливое чувство, что что-то не так, начало овладевать мной. Это вызывало кошмарное чувство стыда и страха, а мои попытки делать вид, что все в порядке, только усугубляли ситуацию.

С тех пор я постоянно начала замечать ссоры и внутренние конфликты, мимо которых раньше спокойно проходила, считая их признаком нормальности. А еще… если все было так хорошо, почему наш дом не мог отапливаться всю ночь? Почему мы ели одно и то же каждый день? И почему старейшины решали все, хотя их решения делали других несчастными? Мысль о том, что все это как-то неправильно, закралась в мою голову, и чем больше я об этом думала, тем сильнее становилось чувство искаженности.

Я хорошо это скрывала. Моим родителям не было до меня дела. Никто из них не хотел моего рождения, поэтому мое воспитание происходило с минимальными требованиями. Я была просто побочным продуктом Истинной Любви, предписанной старейшинами. Поэтому, пока я выполняла свои обязанности в поселении, им было все равно, что я делала, как себя чувствовала или о чем думала. Остальные были слишком заняты работой или своими проблемами, чтобы проверять, как у меня дела.

Мысль о том, чтобы уйти, однажды неожиданно пришла мне в голову, и это напугало меня. Это была одна из худших вещей, о которых можно было подумать. Нас воспитывали, будто наше поселение — рай, а остальной мир — ад, и ты был бы вечно обречен (и крайне глуп), если решишься уйти. Но мысль была там, в глубине сознания, опасная и сладкая, и не отпускала.

Постепенно я привыкла к этой мысли. Хотя сначала это было ужасно и вызывало страх, вскоре она стала знакомой. Ее сила крепла с каждым днем, и вскоре за ней последовала другая мысль: “Я уйду.”

Как только я приняла решение, то осталось лишь решить практические вопросы. Хотя я не имела представления о том, что меня ждет во внешнем мире, я знала, как работает наш комплекс, и на этом решила строить свой план.

Через несколько месяцев должно было состояться великое ритуальное событие, нечто легендарное, о чем все всегда говорили, но что казалось скорее сказкой, чем чем-то реальным. Но дата события все равно приближалась, и, поскольку все должны были присутствовать, это был мой лучший шанс уйти незамеченной, получив какую-то фору, пока все были заняты.

На протяжении недель, предшествующих ритуалу, у нас было несколько собраний для детей, на которых я узнала достаточно информации, чтобы рассчитать точное место, где меня могут поймать с наименьшей вероятностью, пока я буду перелезать забор, окружающий комплекс. Нам не говорили, что это будет за ритуал, только то, что мы получим шикарный ужин во время него, и, в целом, нам просто нужно прийти вовремя.

Самой сложной частью было вести себя как обычно, не выдавая нервозности и предвкушения. Каждый раз, когда я открывала рот, я боялась закричать: “Я УЙДУ В ДЕНЬ ВЕЛИКОГО РИТУАЛА!” Но, к счастью, ничего подобного не произошло. Все были так заняты подготовкой поселения к ритуалу, что никто и не заметил, что я веду себя слегка иначе.

Накануне ритуала я собрала небольшую кожаную сумку с одеждой, бутылкой воды и баллончиком антиперспиранта и спрятала ее под кроватью. Все тут жили довольно скромно, так что это все, что я могла утаить, не привлекая внимания. Я не сомкнула глаз; сумка жгла мне руки, а волнение поддерживало постоянный поток хаотичных мыслей, заполняя мой разум и готовя его к любым возможным ситуациям.

Ритуал должен был начаться после заката, поэтому я провела день как обычно. Если бы я не была такой уставшей от бессонной ночи, уверена, кто-то бы заметил, что со мной что-то не так. Я была ужасно взволнована. И напугана. Напугана больше, чем когда-либо прежде.

Начали опускаться сумерки, и люди собрались вокруг центральной площади комплекса. Мы все сгруппировались по своим семьям, оставляя между собой десять футов расстояния, образуя длинный и широкий полукруг вокруг импровизированной сцены, как будто мы выстраивались в очередь к ней. Я стояла с родителями, которые выглядели более серьезными, чем я когда-либо видела их раньше, и мы молча смотрели на сцену.

Старейшинам понадобилось пятнадцать минут, чтобы добраться до сцены. Один из них, лидер, постучал по микрофону, и гигантские колонки завизжали в оглушающей обратной связи. Кто-то убавил громкость, и старейшина продолжил, его коллеги расположились на сцене за ним, также образуя полукруг.

Речь была скучной, как и большинство речей, произносимых старейшинами. Учитывая мои новые открытия и мысли, их бред об Истинной Любви, нашей силе и Едином Истинном Боге звучал еще более заезженно, чем обычно. Я перестала слушать и начала осматривать окрестности, в моих венах стал понемногу закипать адреналин. Я наконец собиралась сбежать.

Наша семья находилась на самой внешней линии людей, так что мне оставалось только дождаться подходящего момента и незаметно ускользнуть. Некоторые дети уже начали бродить вокруг; речь старейшин была недостаточно интересной, чтобы удержать их внимание. Это было странно: все взрослые так внимательно смотрели и слушали, а мы, дети, могли делать что угодно. Мы обычно никогда не могли себе позволить такое поведение. Что-то было не так, но это совпадало с моим планом, так что мне было неважно.

Я оглядывалась и ждала своего шанса, но потом старейшины сказали что-то, и мой отец повернулся ко мне, заставив меня вздрогнуть.

— Скажи “прощай” своей матери, — сказал он мне. Его лицо дергалось, как будто он больше обычного старался сохранить свое фирменное серьезное выражение.

— Эээ… Прощай, мама, — проговорила я, повернувшись к ней, зная, что приказы моего отца всегда должны исполняться — и лучше не спорить.

Это сбило меня с толку; его слова были неожиданны, и я не могла сосредоточиться одновременно и на отслеживании ритуала, и на побеге. Все остальные дети тоже прощались со своими мамами, некоторые даже обнимали их. Никто из нас, похоже, не понимал, что происходит, но родители, должно быть, знали что-то, потому что я слышала, как некоторые из старших парней-отцов плакали. Плакать не входило в понятие Истинной Любви, и это еще больше сбивало меня с толку. Глубокое тревожное чувство поселилось в моем животе, утягивая меня в темный водоворот.

“Черт, неужели я упустила свой шанс?” — подумала я, надеясь изо всех сил, что это не так.

— Теперь откройте их сердца! Откройте их истинную любовь к нашим детям, братья мои! Смотрите в глаза своих матерей, дети! Они благословляют вас Истинной Любовью! — закричал старейшина в микрофон.

Все женщины на площади встали на колени и склонили головы. Издалека послышались крики. Отец прервал мои мысли, схватив меня за голову и повернув к себе. В нескольких футах от меня моя мама тоже стояла на коленях, как и все остальные. «Ты должна это видеть», — сказал он, — «и не отворачивайся».

Взглянув на меня и убедившись, что я наблюдаю, он подошел к маме и схватил ее за волосы, обвив ее длинный хвост вокруг кулака. «Во имя Единого Истинного Бога», — сказал он и начал тянуть.

Мама закричала от боли, а он уперся пятками в сухую землю, поднимая пыль в воздух, и тянул изо всех сил. Сначала ничего не происходило, но вдруг у основания черепа мамы образовалась красная трещина. Быстро она начала ползти вширь, разрывая кожу головы на две части.

Теперь крики раздавались повсюду — оглушительные и будто адские. Как только первая трещина расширилась, моему отцу не нужно было тянуть так сильно. Он резко вздохнул и на мгновение расслабил руки, а затем вернулся к тянущему движению с новой энергией. Ее кожа начала сползать, как шкурка с авокадо. Ярко-красная кровь и частички плоти вырывались из поврежденных вен, потоки медленно стекали по ее черепу — слепяще-белому в этих сумерках, как его ярость, когда он чуть не убил ее тем вечером.

Отец чуть рычал, продолжая это жуткое действо, и как только верх черепа мамы полностью обнажился, он потянул в последний раз, полностью отрывая кожу от ее головы. Неаккуратно оборванные края свисали над ушами и лицом. Я огляделась и увидела, что тот же процесс происходит со всеми другими женщинами. Некоторые уже закончили, некоторые все еще были в процессе. Мужчины порыкивали от напряжения, упираясь в землю, женщины кричали в агонии. А мы, дети, не могли ничего сделать. Просто замерли на месте, остолбеневшие от ужаса и слишком напуганные, чтобы что-либо предпринять.

Я начала слышать тупое постукивание, за которым следовал треск, похожий на треск разбивающейся яичной скорлупы. Снова взглянув на своих родителей, я едва их узнала. Мама была покрыта кровью и тихо всхлипывала. Отец стоял над ней с молотком в руке, постукивая им по ее обнаженному черепу и держа ее голову второй рукой, чтобы она не дергалась. После каждого осторожного удара он пальцами аккуратно выбирал маленькие кусочки черепной кости и бросал их на землю рядом со мной. По его лицу тек пот, глаза были широко открыты и зафиксированы на точке ударов, полные решимости закончить начатое.

После того как крупный кусок кости упал на землю, он отступил на шаг и осмотрел свою работу, словно скульптор, отступающий назад, чтобы увидеть целое. Казалось, он был доволен. Отец поманил меня к себе, приказывая подойти. Хотя находиться рядом с ним было последним, чего я хотела сейчас, я знала, что неповиновение его приказам разрушит любую возможность побега, которая у меня все еще оставалась. Я собралась с силами, как всегда, и подошла к нему.

Он протянул мне серебряную ложку, украшенную странными символами. Я никогда не видела такой роскошной ложки; обычно мы просто ели нержавеющими стальными ложками, которые использовались на протяжении всей моей недолгой пока жизни. Я уставилась на ее изящные контуры и странные символы, но он прервал мои мысли, схватив меня за запястье и сказав: «Ешь».

— Что?.. — спросила я.

— Я дал тебе многое, а твоя мать отдает тебе последнее. Теперь ешь, — ответил он.

Это был приказ, а приказы всегда выполнялись. Хотя я все еще не была уверена, что мне нужно делать, я подняла ложку и посмотрела на него с недоумением, надеясь, что он не разозлится. Он тяжело вздохнул и схватил меня за плечи, подтолкнув и заставив встать над мамой.

— Ешь! — крикнул он, голосом полным раздражения..

Я посмотрела вниз и увидела отверстие, выбитое отцом. Грубые, острые края черепа образовали сосуд, внутри которого находились червивые струны мозга, слабо пульсирующие, потоки крови стекали в разные стороны.

— Мама? — спросила я, наклонив голову, чтобы взглянуть на ее лицо.

— Она уже не здесь. Теперь ешь, пока не стало слишком поздно, — сказал отец, поднимая мне голову обратно.

Я осторожно вонзила ложку в дыру на поверхности мозга и попыталась выскоблить как можно меньший кусочек. Мама снова закричала, но она стояла неподвижно, сдерживая свою агонию. Отец пока не орал на меня, так что я понимала, что делаю именно то, что он хочет.

Это потребовало значительных усилий, но мне удалось вытащить кусочек мозга мамы размером с улитку. Когда я посмотрела на этот кусочек, слегка покачивающийся на середине ложки, я задумалась, какие воспоминания и идеи он содержит; какую часть мамы я собиралась съесть?

— Ешь это! Прямо сейчас! — закричал отец, уже серьезно разозлившись.

Я засунула ложку в рот и попыталась сразу проглотить, но кусочек застрял у меня в горле. Рвотный позыв, за которым последовала небольшая лужица желудочного сока, вытолкнул его обратно в ложку. Быстрый взгляд на ярость в глазах отца заставил меня проглотить свою собственную рвоту вместе с кусочком мозга; я знала, что он достиг того же состояния, в котором был той ночью с мамой. Мне было интересно, был ли его гнев таким же сильным, когда он был трезв; бьет ли он с большей или меньшей точностью и силой.

— Хорошо. Продолжай, — сказал он одобрительно, когда я проглотила содержимое.

Я отламывала еще кусочки, сначала пытаясь спасти маму от агонии, но это оказалось бесполезным. Она больше не кричала, и с каждым моим укусом она становилась все более вялой, ее тело лениво покачивалось, пока я поглощала все, чем она являлась и когда-либо была. У меня уже ныли челюсти от жевания жестковатых склизких кусков. Слизь и кровь стекали по моему подбородку. Я бросила взгляд вниз, увидев, что изо рта мамы потекли слюни. Она все еще была жива, но все, чем она была, навсегда исчезло. Смотреть вниз стало невыносимо, поэтому, жуя каждый кусок, я бросала взгляды на других.

Большинство криков прекратилось, и шум напоминал мне столовую во время обеденного часа, но без гудения разговоров. Все остальные дети тоже ели. Некоторые женщины уже упали на землю, вялые и неподвижные, но мы продолжали есть, каждый отец следил за тем, чтобы его ребенок вонзал ложку в мозг своей матери. Я слышала, как кто-то давится и жует. Вокруг раздавался хруст и чавканье, пока все дети поглощали “изысканный” обед, который обещали старейшины.

Наш пир был прерван громким гудком, раздавшимся вдалеке. Все мужчины упали на землю, прижав лица к земле и держась за затылки, как будто собиралась взорваться бомба. «Это мой шанс», — подумала я, надеясь, что это удачное совпадение. Я огляделась и направилась к нашему зданию, стараясь делать шаги тихо, двигаясь трусцой. Никто не следовал за мной. Мужчины молчали, женщины были почти все мертвы, дети начали перешептываться.

Вбежав внутрь, я схватила свою сумку, собранную ранее. Мое сердце колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот разорвется. Вдруг из моего горла вырвался сильный сдавленный звук, за которым последовал поток рвоты, разлетевшийся по полу. Это выглядело примерно как те дешевые макароны с сыром из продуктового магазина, которые я ела несколько раз.

Когда я вышла на улицу и быстро направилась к забору, я увидела что-то вдалеке, что заставило меня замереть и вглядеться внимательнее.

Мне следовало бежать. Мне не следовало смотреть.

На другой стороне комплекса, за забором, что-то выходило из густого леса. Это выглядело как животное, только оно было выше любых зданий, которые у нас были, почти наравне с деревьями. Огромные, щупальцеобразные руки выступали из его мускулистого тела, и казалось, что оно держится ногах-копытах, как лошадь.

Раздался громкий визг, который заглушил все остальные звуки вокруг меня, и я поняла, что это было то самое существо, о котором постоянно твердили старейшины. Оно рвануло к поселению и перепрыгнуло забор. Я начала бежать в противоположном направлении. Казалось, что существо увидело меня, но, оглянувшись, я увидела, что оно остановилось рядом со “сценой” и медленно двигалось среди толпы людей, как будто пыталось что-то найти.

Я быстро добралась до забора и нашла точное место, где провода были разорваны, оставив дыру, достаточную, чтобы я могла выскользнуть. Я побежала к лесу, и, когда добралась до него, обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на комплекс.

Вдалеке существо стояло между детьми и поваленными женщинами. Его глаза были темно-красными, размером с луну, и я почувствовала, как оно смотрит на меня. Я не знаю, как оно могло видеть меня с такого расстояния, и, возможно, оно и не могло, но его взгляд превратил мои ноги в желе, а животный страх пронзил мой позвоночник. Оно хотело меня. Я чувствовала это. И тогда я поняла, что это было.

Единственный Истинный Бог.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Хаосит-затейник специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.