Глава 28 книги Второзаконие — одна из самых впечатляющих и устрашающих глав всего Ветхого Завета. Она начинается светло и обнадёживающе, с обширного списка благословений, которые ожидают народ Израиля в случае послушания Богу. Эти обетования охватывают все сферы жизни: изобилие, здоровье, победы в битвах, плодородие, уважение среди народов.

Однако ближе к середине глава резко меняет тон — и становится пугающим пророчеством. Перечень проклятий за непослушание не просто длиннее — он ужасающе подробен и жесток. Здесь и голод до людоедства, и порабощение, и болезни, и страх, и абсолютное разрушение как физическое, так и психологическое. Отчаяние доведено до крайней степени: в финальных стихах изображается народ, потерявший всякую надежду и рассудок.

Это одна из тех глав, которые производят глубокое впечатление даже на современных читателей: она демонстрирует ветхозаветную концепцию завета как соглашения, где благословения и проклятия представлены в максимальной степени. Текст звучит как суровое предупреждение и богословски подкрепляет идею коллективной ответственности и страшной кары за отступление от пути.

Далее цитата из Второзакония:

15
Если же не будешь слушать гласа Господа Бога твоего и не будешь стараться исполнять все заповеди Его и постановления Его, которые я заповедую тебе сегодня, то придут на тебя все проклятия сии и постигнут тебя.
16
Проклят ты будешь в городе и проклят ты будешь на поле.
17
Прокляты будут житницы твои и кладовые твои.
18
Проклят будет плод чрева твоего и плод земли твоей, плод твоих волов и плод овец твоих.
19
Проклят ты будешь при входе твоем и проклят при выходе твоем.
20
Пошлет Господь на тебя проклятие, смятение и несчастье во всяком деле рук твоих, какое ни станешь ты делать, доколе не будешь истреблен, - и ты скоро погибнешь за злые дела твои, за то, что ты оставил Меня.
21
Пошлет Господь на тебя моровую язву, доколе не истребит Он тебя с земли, в которую ты идешь, чтобы владеть ею.
22
Поразит тебя Господь чахлостью, горячкою, лихорадкою, воспалением, засухою, палящим ветром и ржавчиною, и они будут преследовать тебя, доколе не погибнешь.
23
И небеса твои, которые над головою твоею, сделаются медью, и земля под тобою железом;
24
вместо дождя Господь даст земле твоей пыль, и прах с неба будет падать, падать на тебя, доколе не будешь истреблен.
25
Предаст тебя Господь на поражение врагам твоим; одним путем выступишь против них, а семью путями побежишь от них; и будешь рассеян по всем царствам земли.
26
И будут трупы твои пищею всем птицам небесным и зверям, и не будет отгоняющего их.

27
Поразит тебя Господь проказою Египетскою, почечуем, коростою и чесоткою, от которых ты не возможешь исцелиться;
28
поразит тебя Господь сумасшествием, слепотою и оцепенением сердца.
29
И ты будешь ощупью ходить в полдень, как слепой ощупью ходит впотьмах, и не будешь иметь успеха в путях твоих, и будут теснить и обижать тебя всякий день, и никто не защитит тебя.
30
С женою обручишься, и другой будет спать с нею; дом построишь, и не будешь жить в нем; виноградник насадишь, и не будешь пользоваться им.
31
Вола твоего заколют в глазах твоих, и не будешь есть его; осла твоего уведут от тебя и не возвратят тебе; овцы твои отданы будут врагам твоим, и никто не защитит тебя.
32
Сыновья твои и дочери твои будут отданы другому народу; глаза твои будут видеть и всякий день истаевать о них, и не будет силы в руках твоих.
33
Плоды земли твоей и все труды твои будет есть народ, которого ты не знал; и ты будешь только притесняем и мучим во все дни.
34
И сойдешь с ума от того, что будут видеть глаза твои.
35
Поразит тебя Господь злою проказою на коленях и голенях, от которой ты не возможешь исцелиться, от подошвы ноги твоей до самого темени головы твоей.
36
Отведет Господь тебя и царя твоего, которого ты поставишь над собою, к народу, которого не знал ни ты, ни отцы твои, и там будешь служить иным богам, деревянным и каменным;
37
и будешь ужасом, притчею и посмешищем у всех народов, к которым отведет тебя Господь.
38
Семян много вынесешь в поле, а соберешь мало, потому что поест их саранча.
39
Виноградники будешь садить и возделывать, а вина не будешь пить, и не соберешь плодов их, потому что поест их червь.
40
Маслины будут у тебя во всех пределах твоих, но елеем не помажешься, потому что осыплется маслина твоя.
41
Сынов и дочерей родишь, но их не будет у тебя, потому что пойдут в плен.
42
Все дерева твои и плоды земли твоей погубит ржавчина.
43
Пришелец, который среди тебя, будет возвышаться над тобою выше и выше, а ты опускаться будешь ниже и ниже;
44
он будет давать тебе взаймы, а ты не будешь давать ему взаймы; он будет главою, а ты будешь хвостом.

45
И придут на тебя все проклятия сии, и будут преследовать тебя и постигнут тебя, доколе не будешь истреблен, за то, что ты не слушал гласа Господа Бога твоего и не соблюдал заповедей Его и постановлений Его, которые Он заповедал тебе:
46
они будут знамением и указанием на тебе и на семени твоем вовек.
47
За то, что ты не служил Господу Богу твоему с веселием и радостью сердца, при изобилии всего,
48
будешь служить врагу твоему, которого пошлет на тебя Господь, в голоде, и жажде, и наготе и во всяком недостатке; он возложит на шею твою железное ярмо, так что измучит тебя.
49
Пошлет на тебя Господь народ издалека, от края земли: как орел налетит народ, которого языка ты не разумеешь,
50
народ наглый, который не уважит старца и не пощадит юноши;
51
и будет он есть плод скота твоего и плод земли твоей, доколе не разорит тебя, так что не оставит тебе ни хлеба, ни вина, ни елея, ни плода волов твоих, ни плода овец твоих, доколе не погубит тебя;
52
и будет теснить тебя во всех жилищах твоих, доколе во всей земле твоей не разрушит высоких и крепких стен твоих, на которые ты надеешься; и будет теснить тебя во всех жилищах твоих, во всей земле твоей, которую Господь Бог твой дал тебе.
53
И ты будешь есть плод чрева твоего, плоть сынов твоих и дочерей твоих, которых Господь Бог твой дал тебе, в осаде и в стеснении, в котором стеснит тебя враг твой.
54
Муж, изнеженный и живший между вами в великой роскоши, безжалостным оком будет смотреть на брата своего, на жену недра своего и на остальных детей своих, которые останутся у него,
55
и не даст ни одному из них плоти детей своих, которых он будет есть, потому что у него не останется ничего в осаде и в стеснении, в котором стеснит тебя враг твой во всех жилищах твоих.

56
Женщина жившая у тебя в неге и роскоши, которая никогда ноги своей не ставила на землю по причине роскоши и изнеженности, будет безжалостным оком смотреть на мужа недра своего и на сына своего и на дочь свою
57
и не даст им последа, выходящего из среды ног ее, и детей, которых она родит; потому что она, при недостатке во всем, тайно будет есть их, в осаде и стеснении, в котором стеснит тебя враг твой в жилищах твоих.
58
Если не будешь стараться исполнять все слова закона сего, написанные в книге сей, и не будешь бояться сего славного и страшного имени Господа Бога твоего,
59
то Господь поразит тебя и потомство твое необычайными язвами, язвами великими и постоянными, и болезнями злыми и постоянными;
60
и наведет на тебя все язвы Египетские, которых ты боялся, и они прилипнут к тебе;
61
и всякую болезнь и всякую язву, не написанную в книге закона сего, Господь наведет на тебя, доколе не будешь истреблен;
62
и останется вас немного, тогда как множеством вы подобны были звездам небесным, ибо ты не слушал гласа Господа Бога твоего.
63
И как радовался Господь, делая вам добро и умножая вас, так будет радоваться Господь, погубляя вас и истребляя вас, и извержены будете из земли, в которую ты идешь, чтобы владеть ею.
64
И рассеет тебя Господь по всем народам, от края земли до края земли, и будешь там служить иным богам, которых не знал ни ты, ни отцы твои, дереву и камням.
65
Но и между этими народами не успокоишься, и не будет места покоя для ноги твоей, и Господь даст тебе там трепещущее сердце, истаевание очей и изнывание души;
66
жизнь твоя будет висеть пред тобою, и будешь трепетать ночью и днем, и не будешь уверен в жизни твоей;
67
от трепета сердца твоего, которым ты будешь объят, и от того, что ты будешь видеть глазами твоими, утром ты скажешь: "о, если бы пришел вечер!", а вечером скажешь: "о, если бы наступило утро!"
68
и возвратит тебя Господь в Египет на кораблях тем путем, о котором я сказал тебе: "ты более не увидишь его"; и там будете продаваться врагам вашим в рабов и в рабынь, и не будет покупающего.

Власть сводит с ума, но порой на троне сразу оказывается безумец. 3 ноября 1380 года на трон Франции взошёл юный король Карл VI Возлюбленный, более известный как Безумный. Это особенно иронично, если учесть, что его отцом был король Карл V Мудрый. Так что порой яблоко от яблони падает довольно далеко.

Французский король запомнился современникам своими эпатажными выходками и приступами безумия, которые были бы забавны, не неси они смерть и горе окружающим. Об одной такой выходке, произошедшей в 1393 году, расскажу сегодня.

Поводом для случившегося была свадьба одной из фрейлин супруги короля. Изабелла Баварская по такому случаю дала бал-маскарад в парижском дворце Сен-Поль. Король и несколько его приближённых решили проявить оригинальность и явились на маскарад в костюмах "диких людей" из плотных льняных нарядов, пропитанных воском и приклеенной сверху пенькой. Все "дикари" при этом, за исключением конечно короля, были закованы в цепи.

Начались танцы, и костюм одного из ряженых занялся пламенем. По воспоминаниям современников виноват в этом был Людовик Орлеанский, брат короля. Якобы он поднёс слишком близко факел, дабы получше разглядеть костюм. Итог - пропитанный воском льняной костюм вспыхнул, пламя быстро передалось от одного закованного "дикаря" к другому, начался пожар, и все гости бросились к выходу.

Король, также объятый пламенем, был спасён от огня то ли мантией, то ли широкой юбкой герцогини Беррийской. Один из "дикарей" - Ожье де Нантуйе, - так же спасся, освободившись от цепей и прыгнув в чан для мытья посуды. Все остальные получили смертельные ожоги и умерли через пару дней.

Как рассказывают современники, король, увидев своими глазами как заживо горят его придворные, впал в очередной приступ, и в течение нескольких дней он не узнавал никого вокруг, отказался от своего титула, жены и детей, а когда королева пыталась к нему подойти он громко требовал "убрать от него эту женщину, которая за ним следит".

К слову, если вы, как и я, любители творчества Эдгара Аллана По, то могли заметить, что один из его рассказов ("Прыг-Скок, или Восемь скованных орангутангов") по сюжету очень напоминает эту историю. Это не совпадение, Эдгар По действительно использовал эту мрачную историю как основу для своего сюжета.

Ещё больше в телеге и дзене. Присоединяйтесь!

Автор Волченко П.Н.

Вместо вступления: Гиппократия (греч. ἱπποκρατία — лошадиная власть) — политический режим, при котором основным источником власти являются лошади.

Гиппократия

Будет ласковый дождь, будет запах земли,

Щебет юрких стрижей от зари до зари,

И ночные рулады лягушек в прудах,

И цветение слив в белопенных садах.

Огнегрудый комочек слетит на забор,

И малиновки трель выткет звонкий узор.

И никто, и никто не вспомянет войну —

Пережито-забыто, ворошить ни к чему.

И ни птица, ни ива слезы не прольёт,

Если сгинет с Земли человеческий род.

И весна… и весна встретит новый рассвет,

Не заметив, что нас уже нет.

Сара Тисдэйл (перевод Льва Жданова)

Мир крякнул.

Крякнул неожиданно и лихо.

С утра, задав корма птенцам и обойдя свои нехитрые владения, я включил телек, и тут – на тебе.

Планета сошла с ума. Там землетрясение, там вулкан бомбанул, тут с этого шухера ураган начался, торнадо, цунами и прочие радости вселенских катастроф. Я же тогда что смекнул, это наша матушка Земля и задумала, раз этим коньим вирусом, то бишь коронавирусом нас задавить не получилось – вот и взбрыкнула уже не хирургически точно, чтобы только по людскому роду, а так – тактическим оружием массового поражения.

Тогда весь день от телека не отлипал, как зомби, лупился весь день, и только успевал отпадающую челюсть подхватывать, да на место ставить.

- Твою ж мать! – кажется, если исключить крепкие нецензурные выражения, я только это и говорил. Чего-то вменяемого от меня услышать было нельзя. А по телеку тем временем шло одно срочное сообщение за другим, менялись картинки так, что шуба заворачивалась!

- Невероятной силы торнадо, - говорил репортер, придерживая зачем то прическу, будто это была шляпа, или накладка парика, а может и была, а на заднем фоне пейзаж: пустыня, кактусы, убегающая вдаль и ввысь, к черному небу прямая полоса дороги, и невероятный, исполинский извивающийся столб торнадо. Внутри него синие вспышки молний, ветер взметает песчаные бури, что сиротливо ютятся под гигантским столбом торнадо.

Следующая картинка:

- Давно дремлющий вулкан, - желтолицый, с характерным разрезом глаз, репортер, позади него бегают люди по городской улице, транспортный коллапс, с неба сыплет крупными хлопьями сизо-черный вулканический пепел, а там – над городом, черная гора и красное жерло со взметающимися вулканическими брызгами.

Переключаю канал:

- Удар волны цунами не оставил от пригорода, - и снова репортер, залитый дождем, стоит, похоже, на крыше, а позади него, там, внизу, коричневая, бурая вода, из которой торчат крыши и верхние этажи далеко не хибар каких, а вполне себе полноценных пятиэтажек, а может и больше. Но кто угадает то по крышам, сколько там этажей в глубине вод сокрыто. Машины плывут по полноводным рекам улиц, мусор, какие-то бревна, мебель, меж всего этого несущегося, плывущего по бурным водам, видны мелкие фигурки людей, попавшие в поток. И на прочих крышах, еще не затопленных, тоже люди.

Щелчок пульта:

- Страшной силы пожар, - диктор вещает с борта вертолета, а под ними, на земле – пламенно-черное море пылающего пожара. От дыма не видно ничего толком – только огонь внизу, будто влетели на вертолете в черное марево над океаном Ада.

Щелчок.

Щелчок.

Щелчок.

Отбросил пульт в сторону, выскочил на улицу, уставился в одну сторону, в другую, в третью. Тишь да гладь да божья благодать. Зеленые поля, чуть подвыгоревшие от жаркого лета, едва-едва угадывается шум далекой реки, виден ее блеск, горы вдали все так же таранят своими белыми шапками облачные выси, леса, неловко замершие в отдалении от моих золотых полей пшеницы, перешептываются кронами. И плывут благостные, отнюдь не штормовые, облачка по синей глади неба.

Ничего.

А где-то далеко сейчас ураганы, шторма, пожары, извержения, цунами. Где то умирают люди, рушатся города, огненная лава потоками подступает к наводненным транспортом и людьми улицам, и смерть-смерть-смерть.

Я будто оказался на другой планете, будто разделилось все разом на здесь и там. Там был ад, а здесь был рай.

Даже мысль предательская проскочила: может я с ума сошел? Может привиделось? Может…

Вбежал в дом, уставился в телек.

Нет.

Не привиделось.

Итак стал первый день Большого кряка привычного мироздания.

***

Следующий день был не лучше, да вот только на следующий день я старался особенно не заглядывать в то, что вещает там этот зомбоящик. Побольше провел времени в поле, побольше с цыплятами, а особенно хорошо прогулялся с Цезарем и Витькой. Цезарь – старая моя добрая коняка, тихий, спокойный, добрый до полного безобразия. А Витька – это мой ослик, тоже друг не первой молодости. Да, понимаю, что должен был их обозвать Юлием и Моисеем, в виду того самого мультика, да только появились они у меня чуть пораньше, чем увидел я злоключения Алеши Поповича.

Но все же, ожидание, жуть от грядущих, затаившихся в зомбоящике, новостей – не отпускали. Как дыра на месте высаженного зуба – так и хотелось проверить, а чего там случилось еще? А где? А как? В Австралии? Или таки на США примчалась жуть несусветная? А может опять многострадальным японцам досталось откуда не ждали? Хотя нет – те ко всему и всегда готовы.

Зашел в дом, когда уже стемнело. Ноги гудели от усталости, глаза слипались после долгой прогулки, после трудов дня. Перед тем, как скрипнуть дверью в сенцы, уселся на лавочку у дома, уставился в далекое ночное небо, закурил. Спокойно же все – вон, звездочки перемигиваются, балуют, кузнечики развеселились, почуяв ночную прохладу, и  давай как запевать своим хоровым стрекотом, луна уставилась вниз, на меня, на горы, на поля, и тоже этак благосклонно поглядывала своим рябоватым округлым ликом.

Вообще, в близи от города, не бывает ни звезд таких, ни Луны, ни, тем более, заздравных песен ночных полей. Там машины, там неподалеку заводы громыхают, шумят, пугают, там дым, там смог, там гвалт людской – все это вспугивает природу тихую, а природа же – она тишину любит. Хотя, и водопады есть, а те шумят то – дай дороги! Ну да и ладно, у каждого свое мнение о том как в мире все устроено, у меня такое вот – природа это тишина, да чистое небо.

Притушил чинарик об нос кирзового сапога, бросил его в банку, да и пошел в дом. Там разжег печь, закинул пару поленцев – тепло еще, зачем топить по серьезному, поставил чайник. Зомбоящик принципиально не включал. Пусть все страсти в нем побудут, а мне тут поспокойнее от этого станет. Скоро вон, вообще забот будет полон рот. Осень. Страда. Делов – уйма!

Включил шарманку старого винилового проигрывателя, еще родительский, чего добру пропадать – зачем выбрасывать, да и винил, говорят, в цене только растет, поставил Высоцкого, пока шуршало еще до песни, взял с тумбочки книжку, Рея Бредбери вроде, про Марсиан там, про красных и зеленых человечков, да и уселся в кресло.

Понял, что не то, когда одну и ту же строчку с десяток раз перечитал, а в промежутках все на зомбоящик поглядывал. Не – не уймется душенька, пока не посмотрю, что там творится. Но все одно не торопился. Чаю заварил, неспешно сваял себе пару бутеров, и только потом, усевшись все в то же кресло, поставив перед собой на столик снедь, взял пульт. Нажал на зеленую кнопочку и…

Вчера то хоть по разным каналам можно было что-то найти из того, что сначала включать собирались. Там музычка какая, ток шоу, или кино, а сейчас. По всем каналам только репортеры да говорящие головы дикторов. Там, тут, вон там, и до кучи еще где то здесь, что-то случилось и приключилось.

Остановился на канале, где серьезный дядька в очках и при хомуле, рассказывал об ужасах прошедшего дня. Не хотелось сейчас смотреть на эти жуткие репортажи. Он перечислял попросту где и что приключилось. Особенно я про Россию матушку внимательно слушал, днем то я, дурак, все ж надеялся, хоть и ни разу в это не верил, что, блин, богоизбранная земля, что не коснется нас ничего, но нет.

Дядька в очках да при хомуле, рассказал, что Чукотку попросту порвало извержениями, что нет уже здравниц ни Сочи, ни Анапы, да и Крым уже не наш, а скорее владения седобородого старика Посейдона.  Где-то там, ближе к Армении, опять потряхивает от землятресений, а тут, в нашей до толе спокойной области – заполыхали пожары, да еще и откуда-то из восточных земель, прется в нашу сторону напасть какой и не было отродясь – саранча. Я истерически расхохотался:

- Саранча! – хлопнул себя по колену, - Казни Египетские. Еще и небо огненное, и реки наполненные кровью подать сюда…

И заткнулся, потому как дошло. Это уже не там, это уже где то здесь. Не сложилось у меня пожить в мире поделенном на два – там и здесь, не сложилось.

Выскочил из дому, добежал до середины поля, остановился. Да, тихо, да, ветер волнами колышет подкрашенную серебром луны колоски, да вот только – вон там, далеко-далеко еще красное зарево то ли в небе отражаясь, то ли над пожарищем – горит. Там идет огонь. Вон он – новый мир. Вон он…

Пошел спать. Да какой там спать. Бухать.

***

Утро, завывает за окном злой ветер, дребезжат стекла. Пасмурно. Башка трещит. Воняет гарью. Двинул рукой, послышался звон стекла, что-то глухо упало на ковер. Сел, уставился перед собой. Две пустые бутылки на столе, одна на дорожке ковровой, с горлышка булькает, темное сырое пятно под горлышком ширится. Взгляд на окно. Сумрачно, какие-то хлопья поналипли на стекло, мимо проносятся. Вонь еще эта от гари забивает нос.

Встаю. Еще не отошел, еще пьян, хоть и бодун уже схватил.

Подхожу к окну. Вглядываюсь. Ничего не понимаю. Открываю форточку и тут же захлопываю ее. Гарь. Пепел несет. Ветер как из печки – горячий, знойный, злой.

- Как бы не сгореть, - мычу себе под нос, прусь в сенцы, прихватив по дороге чайник с печи. Пью на ходу.

Выхожу на двор. Палит. Пожара не видно, но все застлано дымом, вонь прет, еще и жара бешеная, и ветер – откуда такой ветер взялся? Почти как ураган.

Бросаю взгляд на птичник, а тот распахнут, пара куриц и небольшой выводок цыплят – все что не разбежалось. И когда это я открыть успел? Видимо по пьяни. Чтобы, значит, не передохла зазря животина.

Иду к «конюшне», как я ее называю. Сарайка простая, здоровая. Подхожу, вижу, что и там ворота распахнуты. Значит ушли мои и Цезарь и Витька.

Захожу – нет. Стоят. Хоть и отвязаны. Никуда не уходят.

Цезарь испуганно всхрапывает, Витька стоит молча и большими глазами смотрит на меня, будто спрашивая: «Что делать будем?».

- Уходить будем, - отвечаю на его взгляд. Подхожу, оглаживаю по мордам и Витьку и Цезаря. Цезарь копытом бьет, всхрапывает громче – не любит он запах перегара, а вот Витька, тот посообразительней что ли, относится к вони из моей пасти с пониманием, тычется в меня большим своим лбом, прядает длинными ушами.

Иду в дом. Включаю телевизор, и под его бубнеж, начинаю потрошить шкафы. На пол летят вещи, не такие, какие на выход, те что в город одевал, а простое и ноское. Набиваю рюкзак, сумку, изредка поглядываю на экран, в голове какая-то пустота и отупение, никак после вчерашнего не могу прийти в себя.

Какие-то репортажи, то и дело помехи рябью пробегают по экрану, диктор растрепанный, взгляд в камеру потерянный, читает то ли от волнения, то ли от того, что голова не на месте, сбивчиво, едва ли не по слогам иногда. Выглядит он явно как человек не на своем месте. Нет ни лоска, ни ухватистости, да еще и это чувство, будто он, диктор этот, туповат. Как слова спортсмена депутата: что-то говорит, но по всему видно, что сам своих слов не догоняет, не понимает, и скорее даже не рассказывает, а пересказывает – вольно и с ошибками. Так и тут – читает, рассказывает, но никак не погружается сознанием.

Собрал рюкзак, две спортивные сумки, и еще пару сумок с продуктами. Сделал две ходки в конюшню, навьючил своих верных животин. Глянул на горизонт. Огня не видно, но над кромкой вершин деревьев видно уже пляшущее марево. Прислушался – вертолетов не слыхать, значит тушить не будут. Да и как тушить, если всему и сразу амба наступила. Сильный порыв ветра забил легкие острой гарью, так что закашлялся, глаза защипало.

Но уходить рано. Выловил оставшихся птенцов и наседок, выбросил их за плетень. Теперь пусть сами разбираются – не оставлять же их тут, а так… может и выкарабкаются.

Снова дом, выгреб из холодильника жратву, из подпола достал, то что можно унести, бросил сверху на хавчик пару книг, и все. Остановился на пороге, оглядев на прощанье все то, к чему так привык. Кухонька, печка, вход в комнату, где на стене веселенькие обои. Все думал, что обженюсь когда-то, будет ребеночек, и комната эта будет детской, в сторону взглянул, там зал, там телек что-то бормочет. В голове муть, пустота – думать тяжко. Наверное от дыма, да и от бухла то же… Как и тот диктор – не на своем месте, тоже тупой, тоже растрепанный, и глаза, наверное, как у обдолбанного таракана.

- Прощай, - сказал пустому дому, бормочащему телевизору, и вышел.

Дорога до города была не из близких. Обычно на машине ехал, а сейчас… смешно сказать – не вспомнилось мне что-то про машину. Уже когда выезжать стали с Цезарем да Витькой, тогда только вспомнил.

Соскочил с телеги, подбежал к гаражу, калитку распахнул, за руль сел – ключи у меня всегда в замке зажигания висят, раз-другой попытался завести – фырчит и глохнет. Только когда вылез глянуть, почему же не заводится, дошло, что не открыл ворота.

Открыл ворота, откинул капот. Уставился на мешанину внутренностей. Уставился и не понимал, а в чем же дело. Даже ни единой мысли не проскочило – с чего начать смотреть? В голове крутились умные слова: карбюратор, аккумулятор, свечи, поршни, да только вот слова словами и оставались. Ничего не мог сообразить, будто не отлаживал свою ниву из сезона в сезон, будто я ее вдоль и поперек не перебирал с десяток другой раз.

Вышел, тут же ветром надуло на спине пузырем ветровку, уставился на горизонт. Дыма то сколько, и может кажется, а может и нет, но вроде как слышу, как там, далеко-далеко, идет огненный пал, треск слышу. Наверное причудилось, придумалось. Ветер крепчал, ой – не ко времени он, совсем не ко времени. А на небе – ни облачка. Как специально, как будто для того, чтобы пожару проще шлось. И саранча…

Рассмеялся, аж до коликов, до молоточков в висках, до слез. Саранча – смех да и только.

И снова к Цезарю и Витьке, к телеге. Уже мысль была, что ушли они, нет – стоят, щиплют траву, большими глазами поблескивают – по сторонам смотрят, фыркают.

- Поехали, братцы, - взгромоздился на телегу, взял вожжи. Цезарь тронулся с места даже без лаконичного «Но», и Витька поплелся рядом.

Город. До города далеко.

***

Пустая дорога, долгая. Это на машине, поддав газа по пыльной дороге, можно было долететь за день, а так, на Цезаре, чтобы не загонять – это все было медленно и неспешно. Хорошо, что хоть через мост, через реку проехали – и то большая радость. Через вечно гремящие пороги внизу через марево влажных брызг, дым переходил нехотя, терял свою едкую злость, становился неприятно пахнущей дымкой.

Как только перебрались через реку Цезарь пошел бойчее, а Витька, так и вовсе огласил окрестности своим радостным «Иии-аааа!», и, этак бойко и радостно ударяя копытами о дорожную пыль, пошел на обгон.

- Витька, не буянь, - сказал я, достал из сумки полторашку с водой, отхлебнул. Оглянулся – там уже видно было зарево пожара, хоть и не ночь еще, но уже вечерело. Вовремя ушли, если бы задержались на денек – лежать нам сейчас там.

Пока ехали, видели исход животных. Нет, ни медведей, ни волков не повстречалось, а вот зайчишки, да один разок лось – попались. Бежит живность. Ну и верно делают.

Пока не отошел еще день, достал книгу. Все ту же самую, про марсианских человечков, как же там автора этого… Глянул на обложку, и едва не по слогам прочел «Мар-сиа-нские хро-ники». Хроники – слово какое интересное. Это же уродов, ну там неполноценных так называют. И отчего этот… Забыл глянуть, как его..

Снова посмотрел на обложку. Рей Бред-бе-ри. Да, Рей этот, и чего он про уродов то писал? Посмотрел на торчащую закладку – почти середина книги. А было ли там про уродов? Почему-то вспоминалось с трудом. Надышался. Как есть надышался. Открыл книгу, стал пытаться читать – ничего из этого не выходило. Слова прыгали, буквы быстрыми тараканами уворачивались от взгляда, не давались.

- Поздно, - не понятно к кому обращаясь, будто перед кем оправдываясь, сказал я, - Спать пора. Эй, братцы кролики, спать будем?

Телега все так же скрипела, все так же неспешно шел цезарь, впереди маячил серый зад с  хвостом с кисточкой Витьки, да еще и уши забавно от этого зада в стороны торчали. Я вдруг рассмеялся, мне показалось это очень смешным, что вот так – задница с ушами ослиными. И тут же вспомнил о саранче и почему-то расплакался. Глупо.

- Тпррр, - натянул поводья, Цезарь встал, поднял голову, прядая ушами. Не обернулся, - Спать будем.

Снял с него хомут, чтобы мог попастись, сам залез в телегу, сумку с вещами под голову, и закрыл глаза.

***

- А ведь ты хорошая скотина, умная, я ж по глазам то вижу, - голос сквозь сон, а может и снится.

- А хозяин то твой, дурак, и спит же и… - не снится!

Соскочил, разул глаза. Светлое марево рассветное, стелется белый туман, гарь эта в нос опять набилась. Зябко и холодно. Рядом с Цезарем мужик какой-то в джинсе стоит, в кроссовках модных белых, треплет коняку моего по гриве.

- Ты кто? – выпалил я.

- Дед пихто, - бросил в ответ мужик, и ко мне повернулся и я увидел ствол у него заткнутый за пояс, - сам то кто?

- Димка я, - протер глаза, - ты откуда взялся.

- Приехал, мля, ты че скотину на ночь не привязал?

- А Витька где, - до самого так и не дошел правильный смысл его слов. Вдруг бы ночью Цезарь ушел, а Витька… тот похоже ушел.

- Кто?

- Осел.

- Сам ты осел. Там он, - ткнул пальцем куда-то мне за спину, - пасется.

Я оглянулся, увидел квадроцикл, и дальше, за ним, на небольшом пятачке стоял мой Витька, на меня поглядывал, будто спрашивая: «Что за кипишь?».

- Откуда ты? – снова я.

- Откуда надо. Сам откуда?

- С… - тяжело было вспомнить, откуда я. Помнил дом, помнил как уходил, ниву свою в гараже белую вспомнил, а как в народе это называлось… Слово сложное. На «Займ» похожее, но денег там вроде не было, - с заи… заим…

- С заимки?

- Ага, - быстро кивнул.

- Это там где поле.

- Да, было поле.

- Не местный что ли? Вспоминаешь.

- Хозяин я там. Был.

- То-то, что и был. Там вроде горит все.

- Ага.

Мы замолчали. Я что-то пытался понять. Вроде бы он мне чего-то не сказал. А, да. Кто он.

- Ты кто?

- Миша.

- Откуда?

- Там, внизу, - снова пальцем ткнул, - я там. Там этот. Как его. Особняк. Дом короче. На выходные взяли… взял. С братками.

- Сняли?

- Точно! Сняли! Ты башка, парень. Сняли!

- А это у тебя, - пальцем в пистолет ткнул, - настоящий?

- Что? А, это… Да, настоящий. Хочешь пострелять? Я знаешь как стреляю. У меня патронов много. Вот. – он откинул в сторону полу джинсовки и я увидел кучу обойм в специальных кармашках.

- Можно?

- Да. Только я с утра тоже хотел пострелять. А он не работает.

- Как?

- А хрен знает. На. Попробуй.

Мне все не давало покоя глупость какая-то во всем этом. Все казалось каким-то неправильным, вот только я не понимал, что именно. Я ехал в город, да, я вчера собрал вещи и поехал в город. А поехал я в город, потому что саранча… Нет – потому что пожар. Огонь. Я выпустил птиц, и поехал в город. А еще я не мог разобраться с машиной. И книга…

- Эй, брат, ты чего затупил-то? Стрелять будешь?

- Да подожди ты, - я оглянулся. Вот она. Книжка про тех уродов. Название смешное: «хро-ни-ки», - слышь, Миш, а хроники – это ж уроды?

- Так и есть, уроды.

- Нда, - взял книжку, открыл на закладке. Светло, хорошо видны строчки, да вот только… Я смотрел на буквы. Это «Т», это «а», эта вон «в», но вот только я их никак не мог собрать в слова.

-Е-гы-о з-о-л-о-т-ы-е гы-л-а-з-а, - кое-как, по буквам, прочитал три слова.

- Что на?

- Ничего. Говорю «его золотые глаза» - читаю я.

- Дай, - он подошел, взял из моих рук книгу, попытался прочитать, - тьфу, гадость какая. Она у тебя на китайском что ли?

- Да не…

- Белиберда, - отбросил книгу в сторону, резко выдернул из-за пояса черный пистолет, уставил его стволом на меня. Я замер, - на, будешь стрелять?

- Давай.

Взял пистолет. Он был тяжелый. Навел его на дерево, нажал на курок. А он не нажался. Еще раз и еще…

- Не нажимается?

- Ага.

- У меня тоже. Сломался.

- А может там что-то специальное.

- Рухлядь, - он отбросил пистолет в сторону, и тот упал рядом с книжкой об уродах какого то не русского писателя. Какого же. Имя такое короткое, но сложное. И почему-то я вспомнил детство, мне вдруг показалось, что мы ведем себя как мальчишки, совсем мелкие, глупо мы себя ведем. А потом… да нет вроде. Нормально.

- Поехали уже.

- Куда. Я в город еду.

- Не едь ты в город, там одни дураки.

- Почему?

- Братаны мои в город сбежали, когда все это, ну это, началось.

- И?

- Ну раз сбежали, значит дураки. Тут же не город. Тут лучше.

- Чем?

- Ну тебе плохо?

- Нет.

- Значит они дураки.

Он уселся на свой четырехколесный моцик, и тупо уставился на руль.

- Эй, брат, - крикнул он мне.

- Чего?

- А как эта байда едет.

- Твоя байда, ты знать должен.

- Он не едет.

- Там что-то сделать надо и поедет.

- Глянешь?

Мы смотрели на руль. Мишка помнил ,что дело где-то там - на руле. Но что – понять не мог. Я покрутил ручки туда-сюда, переключили что-то и что-то щелкнуло, но так ничего и не зафырчало, не поехало.

- Тоже сломался. Хрень какая. Все ломается.

- Да, и книжки на китайском стали.

- Что?

- Да ничего. Поехали со мной.

- Куда? В город? В город я не поеду. Поехали ко мне. У меня там бухло есть и еще что-то.

- Что?

- Не помню, как называется, но улетно. Ганж! Точно! Ганж есть!

- Что это.

- Покуришь узнаешь!

Мы вместе запрягли моего коняку. Имя у него такое – понтовое, какое – не помню. Зачем такие имена давать? Вон, Витька – там понятно. А тут…

Поехали. Миша то и дело соскакивал с телеги, забегал вперед тыкал мне пальцем туда вон и туда, там поворот будет, там еще что, только вот зачем – дорога то она одна. Глупый он этот Мишка, хоть и богатый. Это он мне по дороге сказал. Что у него бабла не меряно. Лаве, говорит, хоть жопой жуй. Прикурить от сотки баксов – не вопрос ваще!

- А баксы – это что?

- Это как деньги, только лучше.

- А у меня почему таких нет.

- Ты че, брат, у всех есть.

- А у меня не было. У меня вот, - достал из сумки кошелек, оттуда бумажки разноцветные, - у меня такие. Баксы?

- Не, не баксы. Они зеленые и на них мужики.

- Так вот, мужик какой-то, - показал я на красной бумажке на мужика.

- Не, там не целиком, рожа только. Жаль пушка сломалась. Я бы ща популял.

- Я бы тоже. Жалко пушка сломалась.

- Жалко.

Витька громко иакнул у меня под ухом.

- Ах ты ж скотина, че пугаешь, мать твою за ногу, - сплюнул на дорогу Мишка.

Уже ближе к вечеру мы добрались до его дома. Как он называл… особ… особенный дом короче. И правда. Большой, белый, сад красивый, деревья стриженные. Тачка большая рядом с домом.

- Машина что, ездит?

- Неа, утро бился – во, - указал на стекло выбитое, - не открывается. Тоже сломалась. Все ломается.

- Хрень делают, вот и ломается.

В доме было бухло. Бутылки. А еще ганж. Мы его курили. А еще баксы были. Мы от них закуривали. А потом почему-то у нас сломались спички. Нет, они не сломались, чтобы пополам, но они не зажигались. Мы доставали сначала спички по одной, пытались чтобы они загорелись, только они не загорались. Мы достали еще коробки – много коробков, но и там спички тоже испортились. Я смотрел на них, на рассыпанные по полу спички, и не мог понять, что происходит.

- Может мы тупеем?

- Что?

- Тупеем говорю, - Миша сидел на полу, как кукла – смешно распялив ноги, и разглядывал спички.

- Не, не тупеем. В городе – тупеют. Я по телеку видел. Там говорили. Замечено там, мля, что люди там, бла-бла-бла, падение какого-то инте… ин… короче  - тупели. Тупили. И… Спички сломались, - и он заревел. Больше мы ганж не курили – не было огня. Мы пили.

А еще на нас смотрели коняка и ослик. Они фыркали и ржали. Мы на них то сначала обижались, то ржали над ними. Мишка попытался влить в ослика то, что мы пили, и тот толкнул его головой. Мишка обиделся. Ослик сказал и-а. Мы рассмеялись.

Потом снова пили. А за рекой горел лес.

Опять смеялись и пили, только бутылки сломались. В них было из них не лилось. Мешало что-то литься. Мы разбивали их над большим белым тазиком, много-много разбивали, а потом черпали кружкой.

Нам почему-то было смешно.

Не помню.

Было плохо.

Рядом был дядька он рычал на меня. Показывал пальцем на рот. Говорил «Ам». Есть наверное. Хотел. Наверное. Я дал еды. Она из белого ящика. Холо… холо-дильника. Он ел.

Он, дядька, почему-то не ходит. На четвереньках и только редко разгибается.

Он поймал крысу и съел. Зачем? Есть еда. Я ему даю. Он ест. Еды мало. Может не давать?

Коняка ходит за мной. Фыркает. Хватает зубами за шиворот тащит. Ослик говорит «ИА» и я смеюсь.

Не давал дядьке еды. Еды мало. Дядька злой. Рычит.

Я глупый.

Дядька кусался.

Мы подрались. Дядька убежал.

Дядька хотел убить коняку. Мы подрались. Дядька убежал. Кидал в меня камнями. Рычал.

Злой дядька.

Коняка хороший.

Ослик хороший.

Они уходят.

Коняка ржет, ослик кричит ИА.

Я пойду с ними.

Коняка дал мне веревку.

Я за нее держусь. Идем. Я держусь, а коняка ведет.

Коняка умный.

Ослик умнее.

Они добрые.

Коняка, город, еда.

Ведет.

Ослик показывает ягодки.

Иа добрый

Коняка добрый.

***

Им было жалко хозяина. Он стал глупым. А они стали понимать, что он стал глупым. Почему – не понятно. Хозяина было жалко, поэтому они его не бросали. Вели следом за собой. Иа шутил над хозяином, а когда тот хотел есть – показывал ягоды и грибы. Конь фырчал и ругался. Они знали, что хозяина надо отвести в город. Может быть он там выживет. Будет жалко, если умрет.

- И-а, - сказал ослик, - и-а-ы-к-он

- бр-ры-да, - ответил конь.

И они друг друга поняли.

Наступал рассвет. В подступающем неясном свете были видны очертания домов вдали – город. Город вчерашних хозяев, что уступили место новым.

Кому интересна аудиоверсия данного рассказа, она вскоре появится на канале youtube.com/channel/UC6L6_Ip1hxQ4LnE2LrEo99A. Да и вцелом - хороший канал, душевный. Такие дикторы, что не ломятся за модными жанрами, а читают от души, что нравится - редкость ныне.

Нашли ребёнка потерявшегося в лесу под якутском.

Малолетний ребёнок, в возрасте семи лет пропал 24 июня 2021 года гулявший со своим отцом в лесу, ребёнок испугавшись выскочившей собаки поражённой выделением больного дерева убежал в чащу и пропал. Собака была найдена и устранена в изолированных условиях.

Собаки поисковиков нашли ребёнка спустя сутки после пропажи, собаки при этом погибли. К моменту обнаружения тело пропавшего  был частично поглощено. Кинологи пришли на предсмертный вой одной из собак и обнаружили место гибели малолетнего гражданина. С кинологов была взята подпись о не разглашении и тайно поставлена прослушка на телефоны граждан на срок до пяти лет. Были вызваны оперативники и оказаны все меры по сдерживанию и обезвреживанию.

Причина пропажи.

Неизвестная грибковая болезнь деревьев, дано название "хищная сосна". Грибок поражающая деревья хвойной породы. Грибок селиться у корневой системы дерева, поражает корневую систему дерева, под его воздействием смола дерева становиться вязкой, чрезвычайно липкой, прочной и имеет кислотные свойства, цвет смолы поражённого дерева ярко багровый. У заражённого дерева начинается обильное выделение смолы на всех участках дерева, в итоги смоляные ленты свисают с ветвей и образуют структуру похожую на паутину. При попадании на кожу смолы, в организм попадают токсины которые, вызывают жгучую боль и паралич всего тела или части тела. Жертва липнет к смоленым выделениям барахтается и запутывается, слабнет под воздействием токсинов и спустя время опускается на землю под собственным весом, где грибок н поглощает плоть жертвы, к моменту поглощения жертва ещё жива и испытывает жжение. Смерть наступает в результате проникновения грибка внутрь тела и поглощения внутренних органов.

Спустя время дерево гибнет, и грибок перемещается на другое дерево.

Заражённой оказалась большая территория. Было принято решение создать контролируемый пожар для уничтожения очага.

К сожалению, пожар частично вышел из-под контроля, но очаг заражения удалось погасить. Официально, а также субъектам приходящимся родственниками пропавшему, причина пропажи назван несчастный случай. Также были найдены останки других раннее без вести пропавших граждан.

Фото с места сделанные спец группой по устранению биологической угрозы.