- Что ж, пора и нам браться за работу, - проводив первого покупателя вдохновенным взглядом, Гадар потер руки и направился к внучке. - А ты бы рубаху что ли надела. Не в Саррунде, как никак. Тут шрамами красавиц не покорить.

Если я хочу помогать, а не стоять весь день, охраняя Юруллу и отпугивая любопытных зевак, то стоит, наконец, залезть в повозку и найти тот единственный тюк, в который Арила сложила наши пожитки, нужные в дороге. И пусть солнце пока нежно грело голые плечи, даря тепло позднего северного лета, не стоило угождать своим первым порывам, забывая о том, зачем мы приехали сюда.

С этого момента наша торговля пошла так, будто других прилавков и товаров на площади и вдоль улиц больше не было. К нам тянулись отовсюду – молодцы, девицы, мужчины, иногда даже ратники и чужеземцы, что едва могли связать пару слов на срединном или южном языке. Кто-то шел за травами и смесями, только лишь прослышав, что в Славгород, наконец, добрался известный в Степи лекарь. Кому-то приглянулись приправы, что Арила собирала сама, а их ароматы давно заполнили площадь и прилегающие к ней улицы. Девицы же подходили за украшениями, зеркалами, простыми, но изящными вещами, что обычно не привлекают к себе внимания.

И никто не уходил с пустыми руками. Никто не смог удержать свои деньги при себе.

Отчего лоток скудел, пустел, а Гадар наотрез отказывался добавлять то, что было припасено на последующие ярмарочные дни.

- Пусть сегодня все, кто не успел или опоздал, жалеют об этом. Завтра тогда придут с восходом солнца и будут ждать нас до того, как мы успеем все разложить. А сегодня, - он отвязал один кошель, бросил его мне, и продолжил. - Тебе стоит прогуляться с Арилой. Может, что-нибудь приглянется.

- А ты?

- А я продам остатки и уберу все в повозку. На сегодня торговля закончена.

Арила радостно развернулась на пятках лицом к дедушке, привстала на носочки и поцеловала его в лоб:

- Спасибо, деда. Тебе я тоже что-нибудь куплю.

Старик рассмеялся то ли на ее поведение, то ли на ее обещание, но, тут же посерьезнев, произнес:

- Ты идешь не гулять, Ноуна. Ты идешь следить, чтобы моя внучка не купила какую-нибудь ненужную ерунду. Помогай ей выбирать и думать прежде, чем ввязываться в торг.

- Деда, перестань меня позорить перед ней, - Арила возмущенно захлопала ресницами, будто попыталась взлететь на них. - Ты ведь знаешь, я ничего ненужного не покупаю. Все идет в хозяйство.

Лекарь спрятал ухмылку в бороду и кивнул, не желая спорить с внучкой:

- Пусть будет так. Тебе виднее. Идите уже, пока у остальных есть, на что поглядеть.

Мы одновременно кивнули и оставили старика один на один с теми, кто еще не успел добраться до нашего лотка. Их ждут жаркие торги и цены, которых не видывали даже в Саррунде. Но это награда за то, что мы смогли отправиться по Славгороду и оглядеть его в самый разгар торговли.

Жизнь на улицах била ключом. Она наполнялась красками и гомоном. Но все равно, даже в самый разгар не походила на обычный базарный день в Саррунде. Все же срединные края диктовали умеренность в нраве и жесткость в поведении и торговле. Здесь редко встречались жарко торгующиеся люди, размахивающие друг перед другом товаром, кулаками и деньгами. Редко встречались и красавицы, способные выманить янтарный леденец у торговца сладостями одной лишь улыбкой или надувшимися губками. Здесь все знали цену и меру. Все держали себя в руках, не забывая, что они в городе, где на каждом углу стоит дружинник, готовый в любой момент успокоить буяна.

И оттого частые и громкие возгласы Арилы, бегающей от прилавка к прилавку, хватающей красивые вещицы и начинающей жаркие торги, привлекали внимание больше, чем ее сопровождающие. И мне становилось от этого легче – на меня не поглядывали искоса ни торговцы, ни прохожие, ни дружинник. Всех захватила красота и яркость южной красавицы, успевающей побывать в трех местах одновременно.

Она была похожа на своего дедушку. Ей хотелось всего, а в первую очередь того, что стоило слишком дорого, как казалось самой молодухе. И потому заливистый смех после того, как она узнавала цену привлекал еще больше людей. Кто-то завороженно наблюдал за ней, как она изящно кладет вещь на место, хлопает ресницами, надувает губки и начинает лепетать, что столько ей дедушка не дал с собой. Кто-то оглядывался и растеряно уходил подальше, чтобы ее волна жизнерадостности не зацепила его. Прочие девицы завистливо глядели, как она покидала торговца сладостями, с тремя леденцами и кульком клюквы в сахаре, полученным подарок за красивые глаза.

От прилавка к прилавку Арила обрастала новыми знакомствами и продолжала оттачивать мастерство торга, используя внешность и возраст себе во благо. Она жила этой ярмаркой. И заражала своей жизнью всех вокруг. Оттого каждый торговец, оставленный нами позади, невольно улыбался нам вслед, забывая, как еще мгновение назад спорил с молодухой и подозрительно косился на меня, ожидая, что мы что-нибудь стянем с его лотка.

- Еще туда хочу, - только и было слышно от этой неугомонной красавицы, обвесившей меня корзинами и тюками, сосущей очередной леденец и подкармливающей меня ягодой. - И туда зайдем. Смотри, какие там стекляшки красивые. О! Они еще и звенят.

Она походила на маленькую девочку, которую впервые выпустили на ярмарку, а не на молодуху, выросшую на юге, где базар – это обычное явление. Ее восхищало все, все заставляло приходить в неописуемый восторг. И она не стеснялась говорить об этом мне, торговцу и просто прохожим, не успевшим отойти с ее пути.

Как эти восторженные возгласы совмещались и резко сменялись жестким тоном умелого торгаша? Как ее надутые губки, только что выменявшие очередное угощение за улыбку, тут же могли высказать пару нелестных замечаний соседу или неловкому прохожему? Как в ней могли перемешаться очарование южной красавицы и вредное ворчание старого лекаря?

Торговые ряды начинали редеть, открывая нашему взору привычную, каждодневную жизнь горожан. Приезжих торговцев становилось меньше, а домов с простыми людьми и лавок с незамысловатыми товарами – все больше. Мы погружались в тот обиход, что был здесь задолго до нашего рождения и останется после нашей отправки в долгий путь до острова Буяна.

Детский смех, шлепки босых ног по каменным улочкам, встряхивание белья для развешивания его после стирки. Женские и девичьи размеренные беседы за перебором крупы. И дымные колечки от табачных забав стариков. Это была та жизнь, что существует за границами ярких ярмарок и людских глаз. Та жизнь, к которой возвращается каждый, когда последний торговец собирает свой лоток и отправляется в путь, чтобы вернуться через зиму обратно.

Арила притихла и будто кралась по улочкам, не желая разворачиваться и возвращаться к дедушке и шумным улицам, переполненным людьми. Она будто стала нечаянным свидетелем чужой жизни. И подглядывала за ней, стоя на носочках, боясь пошевелиться и спугнуть этот шаткий покой.

Казалось, что прежде ей не встречалась такая тишина ни в Саррунде, ни в других южных городах. И даже Степь была шумнее и ярче, чем то, что мы наблюдали сейчас здесь.

А я погружалась в воспоминания о родной деревне, где после девичьих игр со стиркой и бельем, после утренних потягиваний и сборов по хозяйству наступал такой же покой. И деревня затаивала дыхание, замирала в ожидании вечера, когда труд будет вознагражден кружкой отличного меда и веселыми историями.

Казалось, что сейчас за спиной раздастся девичий смешок и полетят едкие замечания о ведрах, о босых ногах, о рубахе, все еще не принадлежащей мне, а полученной от матери, как подросла. И придется остановиться, чтобы обернуться и молча глянуть на обидчиц, замолкающих только от одной ехидной улыбки.

Казалось, что раздастся голос дядьки, возвращающий меня к делам праведным. И снова я возьмусь за ведра, за помощь Ладе, дрова и лошадей, на которых прибыли гости. Буду убирать, колоть, носить, забывая обо всем плохом, что принесла много зим и лет назад семье, и стараясь искупить это благом.

Но камень холодил ноги, напоминая, что я не дома, не в родных краях, где нужно куда-то торопиться, наполнять, рубить, убирать и защищать. Здесь нужно просто быть рядом с южной красавицей и следить, чтобы она не купила что-то еще. Пусть Мать-Земля наградила меня не девичьей силой, даже мне было неприятно чувствовать врезающиеся в плечо веревки, оттягиваемые тяжелыми тюками.

И пусть этот покой поражал и радовал, позволял насладиться настоящим домом, от которого мы были так далеко. А сердце все же стремилось обратно на площадь, где старый лекарь разорял прохожих покупателей, нечаянно остановившихся у его лотка. Оно требовало развернуться и пойти туда, где больше шума и людей, чтобы заглушить того червя сомнения и печали, что пытается выбраться из глубины души.

Я и забыла, как горестно мне было в деревне, несмотря на переполненные заботой дни. Как тяжело мне было смотреть и попадаться на глаза родителям, брату сестре и посетителям корчмы. Каждый видел во мне источник бед и неудобства. Каждый знал, что я – позор своей семьи, что не уберегла, а после вернула калечного брата из лесу, взяла на себя мужскую работу и стала той диковиной, на которую приходили посмотреть и осудить со всей округи.

А потому вся деревня вздыхала, закатывала глаза, прося прощения у Светлых богов, и махала рукой в сторону кузни или корчмы, когда кто-то спрашивал, где ему найти девицу, с которой не стыдно силой помериться. От границы с южной Степью и до берегов Северного моря в каждой деревне хоть мельком, но пролетал слушок обо мне. И оттого хоть раз за скучную и долгую зиму к нам пробирались охочие до кулачного боя и диковинок молодцы, желающие проверить, насколько правдива весть, облетевшая все земли. И убеждались, уходя с расквашенными носами или потеряв пару зубов.

Благо, что хоть Славгород остался в стороне от этих слухов и пересуд. А, может, и не остался. Но чем больше людей живет вместе за одной стеной, тем более невероятными рассказами обрастает история, превращаясь в настоящую небылицу. И оттого здесь никто не верил в мое существование, что помогало приезжать сюда каждое лето в наряде брата и помогать отцу торговать искусными деревянными безделушками и оберегами.

- Пойдем, - дернув меня за полу рубахи, выглядывающей из-под жилета, шепотом предложила Арила. - Я насмотрелась. А там, наверное, дедушка уже заскучал.

Я молча кивнула, вернувшись к холодному камню, все еще бегающим от ограды до ограды детям, женщинам, уже развесившим выстиранное белье, и старикам, наблюдавшим за детскими шалостями. Славгород вдали от ярмарки был таким спокойным и мирным, что не хотелось его покидать. Но сердце все же требовало возвращения туда, где жизнь была ярче и по краскам, и по звукам, и по ароматам. Там не было места этим тяжелым воспоминаниям. Там я могла быть простым южным молодцем, чья мать связалась с северным гостем. И никто не осуждал меня за то, что берусь за тяжелую работу, молчу, будто воды набрала полный рот, или уношу подмышкой девицу, все еще торгующуюся за какую-то безделицу.

И теперь звуки возвращались, нарастали, словно разрывая тишину. Каждый шаг приближал нас к торговому сердцу срединного города, где все желали купить, продать или обменять что-то, чтобы день не прошел впустую.

Лавка старого лекаря уже пустовала, а сам Гадар время от времени отмахивался от покупателей, молящих показать и продать хоть что-то из его запасов сегодня, а не заставлять их ждать следующего дня. Но он был непреклонен. Отпускал их с миром, обещая, что будет новый день и будут новые товары невиданной красоты и пользы, каких не было даже сегодня.

Арила улыбнулась и присоединилась к дедушке, отправляя прохожих восвояси и обещая невероятные чудеса, но завтра. А на сегодня лавочка прикрыта, южане устали и желают отдохнуть от умеренного гостеприимства.

- Все, на сегодня хватит разговоров, - Гадар поднял голову к небу и посмотрел на Солнце, начавшее свой прощальный поход к горизонту. - Скоро темнеть начнет. Нам нужно успеть засветло все убрать, поставить Юруллу в стойло, повозку под навес и получить лучшую порцию горячего ужина, на который способен северный корчмарь. Так что запрягай, здесь мы свои дела завершили. Пора наградить себя за хорошую работу.

Только и ожидая распоряжения старого лекаря, я принялась запрягать хорошо отдохнувшую лошадку, чтобы отправиться с ней по узким улочкам города туда, где Арила нашла для нас достойный ночлег.

Звуки, разносившиеся с площади, что осталась за нашей спиной, стихали, пока и вовсе не сошли на нет. Мы входили в жилую часть города, где люди предпочитали отдыхать от праздной жизни. Где они находили тепло горящего очага, уют доброй улыбки и надежду на новый светлый день в крепком кругу семьи.

Здесь не было места той суете и крикам, что заполонили площадь. Здесь все жили размерено и спокойно, иногда нарушая привычный поток дел лишь детским смехом, плачем или простой бранью жены на мужа, пришедшего домой с опозданием.

- Скучно живут, - заметил Гадар, поворачивая вслед за Арилой, шедшей впереди в качестве проводника. - Будто за сегодня мы побывали в двух разным мирах. Там, - он кивнул головой куда-то назад. - Они пляшут, торгуются, распаляют свои сердца, впитывают в себя краски и шум, смешиваясь с нами и нашими традициями. А тут снова угасают, вспоминая, что это все неправильно. Что жить надо мирно и мерно, чтобы предки и боги не покарали их за лишние слова и цвета. Будто радость – это преступление.

- Север не располагает к праздной жизни, - возразила я старику, но задумалась, верно ли это.

Стоит ли погружать себя в серость, когда и так от лета к лету вокруг бесцветно и холодно? А в городе, где становится все больше камня и все меньше остается места для дерева, так и вовсе серо, даже теплыми летними дням. Здесь даже сейчас, когда Солнце пригревает плечи, ноги мерзнут от холодной мостовой. И даже белье, что хозяйки развесили позади своих домов после большой стирки, высохнет только завтра утром и будет веять ледяной свежестью, которой не найти летом в деревнях, не огороженных каменной стеной.

- А как по мне, так чем мрачнее место, тем больше надо вносить красок извне, - Арила оборвала мои размышления, перехватывая поводья у дедушки и заводя лошадь во двор корчмы. - Иначе можно совсем зарасти мхом и перестать радоваться жизни.

- Здесь живут в мире с природой и Богами, - я улыбнулась на ее верное замечание и забрала поводья у мальчишки, появившегося рядом, едва мы пересекли ворота. - Оттого считают, что если покой задуман свыше, то его стоит уважать. А для праздников должны быть отдельные дни. Иначе как мы сможем отличить, где праздник, а где простая жизнь?

- Ты же знаешь, что яркие будни не мешают нам путать дни с праздниками, - возразил Гадар, ловко спрыгивая с козел, и оборачиваясь к мальцу, служившему, судя по всему, при корчме конюхом. - Куда ставить лошадь, а куда повозку? Давай, мальчик, не теряйся, помоги Ноуне и проводи, - он замолк лишь на мгновение и продолжил. - Его туда, где нас сейчас будут вкусно потчевать.

Арила спрыгнула с повозки с небольшим тюком, похлопала меня по плечу и шепнула мне на ухо:

- Мы без тебя начинать не будем, - и отправилась в корчму, подхватив дедушку под локоть, как дорогого сердцу молодца. - Здесь и без наших указаний справятся, пойдем.

Я улыбнулась им вслед. Юркая и ловкая красавица умела все перевести в озорную игру, заставляя забыть, насколько в действительности она сильна и предприимчива. Даже сейчас, предоставив меня самой себе, девица сделала это так изящно, что можно было низко поклониться ее таланту.

И все же это нужно не только южной семье, но и мне самой – побыть наедине с собой, с теми, кто не будет рассуждать, жаловаться или желать разговоров, а также с мальцом, который удивленно наблюдал за нашей разношерстной компанией.

- Твой дед? – уточнил он, вернув свое внимание ко мне и Юрулле.

Я отрицательно качнула головой.

- Отец? – еще больше округлив глаза от изумления, предположил конюх.

И вновь ответом стал лишь легкий мах головой. У меня не было желания общаться. Да и о чем, кроме стойла и навеса, можно говорить с мальцом, отвечающим за порядок во дворе?

Малец, поняв мое молчание по-своему, пожал плечами и махнул рукой в сторону низкого и длинного деревянного сооружения:

- Нам туда, - и направился к нему, не оглядываясь, следую ли я за ним. - Вам повезло. Сегодня многие приходили просить ночлега. А ведь еще пару дней назад места уже не было. Алдур держал, по традиции, только одну комнату – для какого-то очень важного гостя, который может прийти с Юга. Но за все зимы, что служу при нем, этот гость ни разу не приходил и не занимал эту комнату. Не понимаю, зачем корчмарю терять деньги и не отдавать никому комнату, когда за нее готовы заплатить любые деньги.

Малец прислонился к стене, восторженно наблюдая за моей ловкой работой, и продолжил:

- Но он говорит, что дал слово. А его слово крепче любой печати, что из железа, что из золота. Потому, сколько бы ему не посулили, комната будет пустовать до прихода правильного человека. А сегодня пришла твоя… кто она тебе кстати? – я бросила на него сдержанный взгляд исподлобья и продолжила распрягать Юруллу. - Понял, понял – не мое дело. Но уж очень она хороша, все, кто был во дворе засмотрелся. А кому-то еще и влетело скалкой по голове от такой красоты.

Я ухмыльнулась такому откровенному восторгу и честному замечанию, кивнула на его слова и повесила упряжь рядом со стойлом, в которое и завела лошадку. За все время, что мы находились в конюшне, ни один из ее постояльцев не возмутился присутствием чужака и, судя по беспокойному взгляду конюха, его это удивляло не меньше, чем красота Арилы, способная заворожить любого мужчину.

Он был еще молод, чтобы что-то понимать в женской красоте, но уже и не настолько юн, чтобы не поглядывать на молодух шутки ради. Оттого и ему хотелось разузнать побольше о нашей компании и, тем более, южной девице, чтобы выделиться перед ней в следующую их встречу.

- Куда повозку? – я сухо оборвала его мечты и пресекла всяческие расспросы, кивнув на недоделанные дела.

- Ох, а что ж ты сразу-то не сказал? – малец всплеснул руками, будто теперь ему самому придется тащить непосильную ношу. - Как теперь ее дотянуть до навеса без лошади?

Я молча подхватила оглобли и бросила вопросительный взгляд на юного конюха, разинувшего рот.

- И ты справишься? – вернув себе дар речи, только и спросил он.

Не желая разводить разговоры, я лишь утвердительно кивнула и демонстративно потянула послушную повозку за собой.

Все еще не придя в себя от увиденного, да и не ожидая, видать, такой силы от меня, малец направился к навесу, под которым уже стояли несколько телег и дорогая повозка, в которой обычно ездили именитые гости.

Полегчавшая на трех пассажиров и треть товара с мелким скарбом, унесенным Арилой в корчму для ночных и утренних приготовлений, повозка шла легко. И даже оглобля стесанная и приспособленная только для лошади не тянула мои руки вниз, как делала это обычно во время жарких тренировок у лекаря. То ли она и вправду была легче обычного, то ли даже после тяжелого торгового дня у меня осталось достаточно сил, чтобы передвинуть ее без чужой помощи.

Я невольно улыбнулась этому открытию, но молча продолжила тянуть за собой повозку, пока не уместила ее между двумя неаккуратно составленными телегами.

- Варвары одним словом, - заключил конюх, наблюдая, как мне все же удалось справиться с нелегкой, на первый взгляд, задачей. - Все делают не по порядку и наперекор. Вот и телеги свои побросали, чтоб поскорее отправиться в корчму и залить свои гланды крепким медом. И как Алдур терпит таких? Разве что платят они лучше других. Но и убытков от них больше, чем от местных или южан, - малец осекся, бросил на меня осторожный взгляд и уточнил. - Или вы предпочитаете зваться степняками?

Я стряхнула пыль со штанов и жилетки, бросила внимательный взгляд на конюха, застывшего в ожидании то ли наказания, то ли ответа.

Пусть Мать-Земля подарила мне жизнь в срединных землях, но уважение к людям, подарившим мне второй шанс, возможность увидеть, что мир не однобок, что есть и другие взгляды, культуры, отношения и знания, заставило меня погрузиться в их быт и тоже стать степняком. И оттого слово «южанин», оброненное, будто бродячим собакам на съедение, из уст срединных жителей звучало, как оскорбление, а не обращение к уважаемому человеку. Все равно, что в лицо назвать ратника воякой или северянина варваром.

Я молча кивнула на его вопрос и, закрыв вход в повозку, отправилась к корчме:

- Я все покажу, - малец все никак не хотел отставать от меня с расспросами, следуя по пятам. - Негоже такому славному парню по двору ходить одному. Вдруг дверью ошибешься, а у нас тут молодух немерено, какая-нибудь да глаз положит. От них так просто не отобьешься. И красавица твоя им не указ. Что оставили без пригляду, сразу приберут. Характер у них такой, да и порядки тоже. Мужиков у нас тут мало, чаще приезжие, да и те с Севера, где женщин ценят, пока они не обращают на них внимание. Потому прибыли, побаловались и убыли. А девки остались порченными и одинокими.

Двор казался бесконечным, а слова мальца бессмысленными и громкими, будто мне действительно было чего опасаться. Да еще и картина, в которую сложилось все то, что он видел, совсем не походила на ту, что была на самом деле. И потому то там, то тут на нас поглядывали из-за углов и окон, рассматривая и оценивая, о ком же так красочно говорит молодой конюх.

Наконец, крыльцо приблизилось достаточно, чтобы занести на него ногу и освободить себя от компании мальца. Конюх действительно застыл на месте, будто заговоренный, едва обе мои ноги оторвались от земли.

- Ну, вот я и проводил, - только и произнес он, развернулся и направился обратно к воротам, в ожидании новых гостей и свободных ушей. - Ты, зови, если чего, я тебе все здесь покажу и расскажу. И красавицу свою приводи, для нее тоже парочка историй найдется.

Еще совсем молодой, недавно сам игравший в деревянных лошадок, мальчишка хотел казаться перед всем двором взрослым и сильным. Оттого цеплялся к каждому гостю, который чем-то ему да примечался. А когда все места были заняты и мы, казалось, могли стать последними гостями, то и я сошла за хорошего собеседника. Ведь мы здесь гости, ничего не знаем, а такой спорый и юркий молодец станет хорошим другом и помощником.

Так в городе, да на постоялых дворах безусые юнцы и старались выделиться перед местными молодухами, чтобы показать себя во всей красе. На большее среди привычных дел и скучной жизни, смены постояльцев, да редких происшествий на кухне рассчитывать было сложно.

Я ухмыльнулась ему вслед, вспоминая, как старалась избегать посетителей корчмы дядьки Фанаса, чтобы не заставлять его краснеть за свою мужиковатую племянницу. Молча принимала лошадей на конюшне, прибирала общий зал, разводила баню и старалась уйти от лишнего внимания или расспросов.

И оттого такой словоохотливый малец показался немного странным, невинным еще ребенком, не знающим и не испытавшим ничего на себе из огромного мира, что есть за воротами. А ведь разница между нами не велика – не больше пары зим. Но я уже не могла смотреть на него, как на сверстника и все больше ловила себя на том, что для меня юный конюх – просто болтливый малец, старающийся выпятить свою худую грудь вперед, чтобы показать себя во всей красе перед местными девицами.