(Почти)бесспойлерный анализ основных мотивов романа «Лев Эль’Джонсон: Повелитель Первого» Дэвида Гаймера. С ретроспекцией к другим произведениям о Темных Ангелах из серии «Ересь Хоруса».

Львиная спесь

Нам известно, что Первый легион стоял у истоков… всего. Темные Ангелы были первыми буквально, они создали военные доктрины, которые позже лягут в основу «Принципия Белликоза», кодекса Легионес Астартес, с которого будет начинать каждый из остальных девятнадцати.

Воинства, на которые был разделен терранский Первый по приказу Императора, во многом отражали специфику будущих легионов и межлегионных формирований. Например, Воинство Пентаклей действовало так, как потом будет действовать Пятнадцатый, а за ним – Библиариум. Воинство Кости представляло собой идеальных диверсантов, которые виртуозно сеяли семена страха в сердцах врагов, как потом это будет делать Восьмой. А Воинство Камня, мастера позиционной войны, во многом предвосхитили стратегию Четвертого.

В период Объединения Терры, при покорении Солнечной системы и позже, в первые годы Великого крестового похода ни один легион не мог сравниться с Первым по численности, огневой мощи, опыту и соответственно – по количеству побед. Великий Магистр Гектор Тране стоял по левую руку от Императора. Сначала между ним и Повелителем Человечества находился лишь Сигиллит, потом добавился Хорус. Но даже когда Шестой и Шестнадцатый воссоединились со своими примархами, будущие Темные Ангелы и без генетического отца были… всем. Это не могло не оставить на воинах отпечаток (цитата из «Крестового похода» от Forge World):

Легион, чья гордость была выстроена на основе чувства авторитетности, или, как сказали бы некоторые, превосходства, теперь оказался всего лишь одним из многих, и этот факт сотряс его устои.

Именно так, спесь, давно пестовавшаяся нескончаемыми победами Первого и его тотальным превосходством над другими легионами, расцвела среди доблестных воинов губительным цветком, который наполнился ядовитым соком, когда другие тоже стали побеждать и завоевывать, делая это с не меньшим успехом, чем будущие Темные Ангелы.

Спесь очень скоро превратилась в злобное упрямство, которое достигло своего апогея в кампании Канис-Балоре, где Магистр Тране повел воинов в бой без предварительного изучения противника. Это привело к поражению и катастрофическим потерям, в которые Тране просто отказывался верить. Абсолютное превосходство ксеносов было очевидно, но Тране снова и снова вел легионеров на штурм, снова и снова теряя своих лучших воинов.

В финале кампании планету подвергли Экстерминатусу, а Тране погиб. Как и тысячи легионеров, которые отдали свои жизни без всякого смысла, из чистого упрямства, порожденного нежеланием признать, что невозможно победить каждого противника. Что иногда нужно отступать, перегруппировываться, просить помощи у братьев. Что поражение – единственный враг, которому рано или поздно уступает каждый.

Любопытно, что новый Магистр Первого Уриан Вендрейг, герой первой кампании против Рангды, пошел по стопам Тране. Он доказал это при Каркасарне, где Ультрамарины под командованием Жиллимана более месяца держали вражеский город в осаде. Решив посрамить прославленного примарха, Вендрейг повел 10 тысяч легионеров в лобовую атаку. Робаут не мог оставить Первый без прикрытия и двинулся следом.

Уриан Виндрейг захватил город, но цена была непомерна. Многие воины Первого пали, включая их Магистра. Владыка Ультрамара тогда сказал (цитата из «Крестового похода» от Forge World):

Тщеславие – скверный стратег, ибо оно делает триумф горьким трофеем и пустой наградой. Сегодня вы доказали силу вашего Легиона, но не его мудрость.

На Каркасарне будущие Темные Ангелы поняли, что Ультрамарины смотрят на них, как на равных братьев, а не как на наставников, которыми они себя считали. После этого Первый начал все стремительнее скатываться в пропасть, на дне которой ждало забвение. Эти воины стремились во что бы то ни стало доказать очевидную для них (но не для других) истину: они – лучшие во всем.

Самоубийственные штурмы, бессмысленные жертвы, битвы, которых вообще не должно было быть, – Первый продолжал побеждать, но нес невероятные потери. Терра разбила остатки легиона на множество малых групп, чтобы они просто не могли бросить вызов какому-нибудь действительно сильному противнику и погибнуть в полном составе. Спесь и тщеславие почти уничтожили легион. Первый спас их примарх, которого Император отыскал на Калибане.

Лев собрал своих воинов вместе и реорганизовал структуру Первого, модифицировав Гексаграмматон (о котором мы поговорим ниже). Эль’Джонсон даже переименовал легион, назвав своих сыновей Темными Ангелами. Это символическое перерождение должно было в корне изменить воинов Первого, в том числе – заставить легионеров забыть о губительной спеси, которая едва не погубила их.

Считается, что Рыцарь Калибана сумел достичь своих целей. Но как было на самом деле? Мог ли искоренить тщеславие тот, кто сам всегда стремился к славе? Или это неправда, и Первый примарх всех переиграл? Возможно, «Лев Эль'Джонсон: Повелитель Первого» Дэвида Гаймера даст нам ответ. И не только на этот вопрос…

Но начать хочу с «Падших Ангелов» Майка Ли, потому что для меня (как и для многих) именно эта книга стала первым знакомством со львиной спесью. Речь идет о заключительном эпизоде книги, где на орбите над Диаматом встретились два флота – Темных Ангелов и Железных Воинов. Лев к этому моменту виртуозно одолел Сынов Хоруса, не позволив им захватить уникальные осадные машины, которые были произведены полвека назад по заказу Луперкаля для кампании на Тетонии.

Тогда машины так и не понадобились, но они понадобились теперь. Лев понимал, что они будут нужны Хорусу для Осады Императорского Дворца, а Осада будет, если Луперкаля не остановят на Истваане V. Пертурабо к этому моменту уже принес клятву верности Хорусу и направлялся на Истваан в составе второй волны. Но Лев не знал, кому принадлежала верность Железного Владыки, поэтому не торопился отдавать ему осадные машины. Поэтому Пертурабо пришлось бросить затравку, рассуждая о том, как Повелитель Первого одолел воинов Шестнадцатого на Диамате:

– Это был ловкий ход, брат. Действительно, вместо того, чтобы противостоять Хорусу напрямую, ты победил его лишь горсткой войск. – Он хитро улыбнулся. – Я начинаю думать, что знак Воителя был возложен не на то чело.
Джонсон улыбнулся комплименту.
– Услышать это от тебя, брат, много значит. Спасибо.

Затем Лев говорит, что не пойдет к Истваану, а закончит кампанию в Щитовых Мирах, чтобы собрать легион и двинуться к Терре для ее защиты. Эль’Джонсон просит Пертурабо не распространяться о его планах, чтобы ни у кого не возникло лишних вопросов по поводу мотивов Первого примарха. Вот продолжение диалога:

– Предусмотрительное решение и очень скромное к тому же.
Джонсон подался вперед вместе с креслом.
– Естественно, – сказал он. Его лицо посерьезнело. – Я поступил так не ради почестей, брат, или власти. Нет, действительно. Я поступил так для пользы Империума. Только по воле судьбы Хорус стал любимым сыном нашего отца. Если бы я был первым, кого он нашел, то сегодня Воителем был бы я.

Слова Льва звучат двояко и его реальные мотивы здесь абсолютно неясны. С одной стороны, он говорит, что в нем нет тщеславия и все его действия – лишь для блага Империума. С другой стороны – он тут же заявляет, что Хорус получил свой титул по чистой случайности, а на самом деле владеть им должен он, Лев. Само это утверждение, на мой взгляд, весьма спорное, учитывая абсолютное отсутствие у Льва харизмы и дипломатичности (о чем, кстати, говорится в его сольнике, но об этом позже).

Но взгляните внимательно на его слова – что это, если не тщеславие? Пертурабо, не будучи глупцом, отлично это видит, поэтому дальше их диалог складывается следующим образом:

– То есть, когда время придет, я смогу рассчитывать на твою поддержку? Если Великий Крестовый поход должен продолжиться, я чувствую, что Императору потребуется выбрать нового Воителя уже очень скоро.
– Само собой, разумеется, – согласился примарх.
– Итак, мы договорились?
Примарх торжественно преклонил голову.
– Договоренность полезна нам обоим.
– Превосходно, – сказал Джонсон. – В том случае, охотно передаю осадные орудия в твое распоряжение.

Всего одно предложение из уст Эль’Джонсона и уникальные осадные машины достались предателям, как и хотел Луперкаль. А Лев так и не получил вожделенный титул Воителя. То есть доблестного Рыцаря Калибана обвели вокруг пальца по всем фронтам. И это удивляет, ведь Лев однозначно не глуп. А Пертурабо даже не пришлось напрягаться и придумывать что-то оригинальное, чтобы обмануть брата. И тут я вижу два возможных объяснения – либо Повелитель Первого вел какую-то хитроумную игру, либо он действительно был ослеплен жаждой славы, хотя обычно умело это скрывал.

Мне не известен ни один факт, который мог бы подтвердить первый вариант – что у Льва был какой-то план, что он намеренно отдал орудия предателю, сделав вид, что Пертурабо его купил. Но можем ли мы подтвердить второй вариант – насчет львиной спеси? Вполне, и в этом нам поможет «Альфарий: Голова Гидры» Майка Брукса.

Когда во время второй Рангданской кампании примарх Двадцатого встречает Льва в облике простого легионера, он видит Эль’Джонсона впервые. На стриме с анализом этого произведения я подробно рассказывал, насколько уникален Альфарий, ведь он буквально чувствует ложь, но также он чувствует правду. Его невозможно обмануть, и он сам признает, что Лев тоже обладает развитой способностью читать оппонента. Тем не менее, Эль’Джонсон не понял, что перед ним стоит его брат. Альфарий же, следуя собственным целям, присоединяется к флоту Темных Ангелов. О Льве он подумал следующее:

Лев Эль’Джонсон желал славы и признания, он хотел быть в авангарде. Гордость и долг удерживали его здесь, а вовсе не преданность благу Империума в целом.

Понятно, что вся история из книги Брукса может быть ложью, на это дважды указывает сам Альфарий (закольцованная формула «это ложь» – «это была ложь»). Но если мы допускаем, что это правда, у меня нет причин сомневаться в способностях и искренности Альфарий, поэтому я не сомневаюсь и в его оценке Льва. Льва, который позволил присоединиться к своему флоту кораблям Двадцатого легиона, о котором вообще ничего не знал. По той же причине Эль’Джонсон не понял, кто перед ним и чего он на самом деле хочет. А причина в том, что Лев опять был ослеплен тщеславием, о чем Альфарий и говорит.

Это уже второй эпизод, где Повелитель Первого ошибается из-за своей спеси. Только если… это не его очередная уловка. Возможно ли, что Лев знал об Альфарии и его намерениях, поэтому позволил ему участвовать в Рангданской кампании? Это объяснило бы, почему Альфарий так легко обманул его. Вот только мы снова никак не можем подтвердить это предположение. Поэтому, наконец, обратимся к «Повелителю Первого» Дэвида Гаймера.

Начнем с самоидентификации Темных Ангелов, которых Лев Эль’Джонсон по общепринятому мнению изменил, лишив гордыни, которая однажды едва не убила легион. Вот рассуждения Дариила с первых страниц книги:

Все суда несли свежие шрамы войны с Рангдой. И не только они. Одному лишь Льву известна истинная цена, уплаченная легионом во время третьего и последнего ксеноцида. Это бремя примарх решил нести в одиночку.
Дариил вздохнул.
Они всегда будут Первым, которым все восхищаются и которому все завидуют, но теперь Десятый, Тринадцатый, Шестнадцатый и даже Семнадцатый, несмотря на все свои неудачи, угрожали превзойти Темных Ангелов в силе и подвигах.

Во-первых, то, что Дариил принимает за факт, является ложью. Из «Крестового похода» мы знаем, что к этому моменту Первым восхищались далеко не все и вообще мало кто завидовал этому легиону (разве что Луперкаль, хотя тот даже к Руссу отца ревновал). Но важнее то, что мысли Дариила явно показывают нам – тщеславие Темных Ангелов никуда не делось, они по-прежнему мнят себя лучшими из лучших. Альфарий говорит, что помимо гордости Львом в не меньшей степени движет долг. Вполне вероятно, но давайте посмотрим, как сыновья видят своего отца:

Он производил величественное впечатление отнюдь не только мощной статью – одним своим присутствием мрачный примарх заставлял повиноваться себе целый зал гордых рыцарей-сверхлюдей. Эль’Джонсон возвышался над любым другим воином. Пусть он и имел еще семнадцать братьев, но примархи не могли считаться и близко равными друг другу по способностям, а Лев с Калибана был самым необыкновенным из них.

Кажется, что в этом нет ничего удивительного – для сына естественно воспринимать отца лучшим из всех, вне зависимости от его реальных качеств. Вспомните хотя бы Абаддона, который при Осаде Терры отлично понимал, что Хорус уже не то(р)т, но все равно оставался беззаветно предан ему. Вот только с Темными Ангелами все иначе, и это нам показывают мысли Аравейна, когда он рассуждает о том, почему другие легионы отправились на Улланор, а Первый ушел воевать на задворки галактики:

Темные Ангелы не были Шестнадцатым или Третьим, чье благосклонное отношение к новому указу, судя по всему, говорило о дурном тоне и бестактном желании, чтобы их достижения чествовали за пределами братства Астартес. Тем не менее, это не останавливало горстку упорных и самоуверенных летописцев от попыток попасть в легион Льва.
Шарм Первого, как полагал Аравейн.

Насчет «шарма Первого» вряд ли получится поспорить – окутанный едва проницаемой завесой тайны этот легион вполне закономерно привлекал летописцев, несмотря на то, что их здесь не жаловали. Поэтому реакция некоторых смертных закономерна:

Она восхищалась Темными Ангелами. Это естественно, ведь ими, по слухам, восхищался даже Хорус. Кем надо быть, чтобы не восторгаться Первым легионом?

Но сейчас важно другое. Еще раз внимательно прочтите рассуждения Аравейна – следование приказу Императора со стороны других легионов он называет «дурным тоном» и определяет как тщеславие. И уже поэтому ставит свой легион выше остальных. Притом, что Темные Ангелы даже в своем символизме не чужды гордыни и стремления к славе:

Короткий пролет лестницы поднимался полуспиралью к небольшому алтарю – одному из многих скрытых помещений, предназначенных для рыцарей, чьи деяния и скромность воспрепятствовали их погребению в основных променадах усыпальницы.

Выходит, были алтари скрытые, для скромных братьев, и те, что стояли «в основных променадах усыпальницы», для братьев, которые славы не гнушались. Обращаю внимание – я не отказываю Темным Ангелам в заслуженной славе. Они выиграли бессчетное множество кампаний и достойны славы как никто другой. Но недостойным мне видится лицемерие, с которым они отрицают свое тщеславие. А вот мысли самого Льва из воспоминаний о встрече с Императором:

– Ты не первым из братьев занял свое место подле меня, но по количеству побед тебе нет равных. Даже Хорус тебе завидует.
– Хорус вдохновляет, – сказал примарх. – Магнус посвятил себя наукам, Лоргар же несет свет заблудшим душам. Робаут ваяет миниатюрный Империум, где его имя славят наравне с твоим. Я оставил позади вдвое больше миров, чем любой из них, но каким будет мое наследие? Пепел и мрак?

И снова рассуждения Первого примарха можно было бы трактовать двояко, если бы о себе он не думал следующее:

Когда-то Император сотворил двадцать полубогов, шедевров генной алхимии, но первым Он создал Эль’Джонсона – шаблон и идеальный образец, с которого снял девятнадцать обычных копий.

Это мысли Льва в момент, когда он сражается с кравами. Согласитесь, выглядит как «О, я чертовски хорош!» А легионеры Льва под стать своему отцу, ведь вскоре они понимают, почему оказались здесь, на задворках галактики, вместо участия в Улланорском триумфе:

– Вот почему вы проигнорировали призыв наступать на Улланор и отправились к Северной Окраине, – произнес Дариил.
– Чтобы выманить паразитов, которые терзали аванпосты человечества со времен Золотой эпохи экспансии, и сокрушить их, – подтвердил Аравейн. – Этот триумф посоперничает с уничтожением Улракка Урга. Победа, принадлежащая лишь нам, напомнит братским легионам, что Темные Ангелы всегда будут Первыми и что мы вновь можем стать силой, коей были до Рангды.

Тут мы могли бы предположить, что это легионеры так поняли ситуацию, а в планах Льва никакого стремления к славе не было. Вот только Лев в этом эпизоде стоит рядом и не отрицает слов Дариила и Аравейна. А ведь он должен был сделать это, если действительно боролся с тщеславием в рядах легиона.

Тем не менее, в книге Гаймера есть три эпизода, которые этой концепции противоречат. Первые два – это слова и мысли легионеров. Вот первый такой эпизод:

Он поставит своих воинов на стену. Он будет держать оборону. В отличие от многих других, Первый легион не жаждал славы. Победа не была чем-то вроде оленьих рогов, которые вешались бы на стенах крепостей Темных Ангелов и убеждали других в воинской доблести сынов Льва. Легионерам Первого достаточно знать, что они выполняют свой воинский долг на службе Императору.

Вот второй:

– Мы – Первый легион, – произнесла стоявшая ближе всех фигура. Рыцарь излучал тусклую ауру, а эхо его судьбы долетало призрачным шепотом лесного ветра. На шее воина поверх рясы висел серебряный с перламутром талисман. – Мы всегда побеждаем, даже если об этом больше никто не знает.

А вот момент, когда Лев сражается с лидером кравов:
Империум никогда не отдаст должное этому врагу, а история не сохранит причин его истребления, но Лев счел справедливым отсалютовать достойному неприятелю перед его гибелью.

То, что среди личностных качеств Повелителя Первого присутствует истинно рыцарская честь, я отрицать не могу. Например, после кампании на Дулане он никому не рассказал о тайне Волков (имеется ввиду Проклятие Вульфена). Хотя там же, на Дулане, Эль’Джонсон совсем не по-рыцарски атаковал смеющегося Русса со спины. Но это уже другая история. Тут важнее, что Лев понимает – о его победе над кравами в этом регионе космоса скорее всего никто никогда не узнает. И вроде бы он действительно не переживает по этому поводу.

Своего апофеоза эта линия достигает в заключительной части книги, где описан еще один фрагмент диалога Льва и Императора перед Улланорским триумфом:

– Империум торжествует, но эта победа пуста. Один великий триумф Хоруса еще не вернул нам Галактику.
– Вспомни мои слова, сын. Улланор – всего лишь очередной наш успешный шаг.
– Тогда зачем вся эта напускная пышность?
– Затем, что некоторые без нее не могут. Они не способны принять конец одной эпохи и вступить в следующую без пафосного празднества, которое должно придать значимость моменту. Героям нужно раздать венки по заслугам, генералов осыпать медалями и высокопарными титулами… Некоторым хочется признания, им важно видеть себя частью чего-то большего.
Вокруг трона Императора сгустились тени. Однако за пеленой неопределенности, глубоко под мириадами личин этого поистине непостижимого существа, Лев ощутил гордость отца своим перворожденным сыном.
– Другим же, – закончил Владыка Людей, – нет.

Думаю, этот диалог расставляет все точки. Пертурабо и Альфарий были правы и не правы одновременно. Они не ошиблись, увидев спесь и тщеславие Льва, – Эль’Джонсон, как и его легион, всегда обладал этими качествами в избытке, что я наглядно показал выше. Вот только это была не жажда всеобщей славы. Не для Льва.

Похоже, Повелителю Первого действительно не было нужно, чтобы его все любили (об этом, кстати, Альфарий тоже говорил). Ему было нужно, чтобы его любил отец. Чтобы он видел достижения сына и гордился ими. Для Эль’Джонсона было критически важно знать это, знать, что для отца он Первый не только по номеру.

На мой взгляд, это несколько сглаживает впечатление от «львиной спеси». Ведь мы не можем винить сына в том, что он хочет быть лучшим в глазах отца. Хотя это определенно не преимущество, а недостаток. Потому что в отсутствие фактов, подтверждающих обратное, получается, что и Пертурабо и Альфарий обманули Льва, сыграв на этом его странном тщеславие. И если обман Альфария не принес проблем, то ситуация с Пертурабо потенциально стоила десятков тысяч легионерских жизней и сотен тысяч, а может и миллионов жизней простых смертных. Хотя как раз цена победы Эль’Джонсона никогда не волновала.

Львиная суть

До книги Гаймера многие задавались вопросом – а какой психический потенциал у Льва? Ведь все примархи были пси-активны, в этом нет сомнений, даже Русс, когда входил в боевой транс, истончал границу между реальностью и варпом, распространяя вокруг себя ауру психического холода. Но со стороны Эль’Джонсона подобные финты раньше не были замечены. Гаймер дал намек:

Эль’Джонсон сощурился, как охотник, сужая поле обзора, и заметил след потусторонних энергий, возникший при телепортационном скачке через зал.

Эта мысль развивается дальше во время противоборства с кравом – Лев действительно видит психические проявления в Материуме. Даже те, что не связаны с направленным агрессивным воздействием на него, как в примере выше, где он замечает следы телепортации. Также он видит психические потоки, направляемые на его воинов. Он «ощущает рябь в эфире», когда враг использует варп. Но это еще не все:

Инерция вышвырнула его из образовавшейся воронки и протащила по полу. Эмпирейные оковы все еще крепко стискивали Льва, но слабели с каждой секундой, уступая сосредоточенному натиску его разума.

Дальше крав проникает в сознание Льва и… Эль’Джонсон не просто подавляет волю существа, которое старше человеческой расы. Примарх отгораживает крава от варпа и сам проникает в разум врага, а затем прослеживает его путь через галактику по психическому следу. Причем Эль’Джонсон своим способностям не удивляется. Он действует уверенно и создается впечатление, что он с самого начала планировал именно это. То есть о своих психических талантах примарх определенно знал.

Похоже, одна из «Глориан» Первого не зря называется «Непобедимый разум». Потому что разум Льва именно такой, а его воля в полном смысле слова непоколебима. Полагаю, это и есть его психический дар – способность не просто видеть проявления варпа, но противостоять им и даже отрезать их от источника. При этом факт путешествия по психическому следу другого пси-активного существа через галактику на моей памяти беспрецедентен. И получается, что если Лев об этой своей способности знал, можно лишь догадываться о том, насколько многоуровневые игры он мог вести.

Другой немаловажный момент – место Эль’Джонсона и его легиона в планах Императора. Одно дело – узнать это из книг от Forge World (если конкретнее – из девятого тома «Крестовый поход»). Но совсем другое – когда назначение легиона озвучивает сам Император в личном разговоре со Львом. Этот эпизод я процитирую полностью:

– Во времена древнего Гипта жила императрица по имени Хатшепсут. Судя по уцелевшим источникам, она была неординарной личностью и сильным правителем. Она возродила свое царство после кровавой войны и вражеской оккупации, при ней возводились прекрасные монументы, а народ процветал. Хатшепсут заново собрала гиптский флот и с его помощью сначала вернула захваченные земли старой империи, а затем сама выступила против наций-угнетателей.
– Параллели трудно не заметить, – хмыкнул Лев.
– Однако пришедший после нее к власти Тутмос Третий сделал все, чтобы искоренить наследие Хатшепсут. Ее имя свели со всех памятников, ее деяния и триумфы вымарали со страниц летописей. Даже ее тело вынесли из императорской гробницы.
– Почему, если ее правление было таким успешным?
– Потому что преемники завидовали ей, жаждали ее славы. Порой прошлое несет слишком много проблем, чтобы увековечивать его в камне, восславлять статуями… или золотыми аквилами имперского знамени. Порой его лучше уничтожить, чтобы не осталось ничего, кроме пепла и мрака.
– Но история все же помнит эту императрицу.
– Потому что у Тутмоса Третьего не было своих Темных Ангелов.

Вряд ли для многих это станет откровением, что Темные Ангелы – легион Разрушителей в абсолютном смысле. Легион, созданный, чтобы не просто победить врага, но не оставить от него даже памяти. Хотя, согласитесь, для воинов со столь специфическим назначением спесь и тщеславие в генах опасны, чем бы они ни были обусловлены. Но эту проблему Лев для себя решил точно так же, как для себя аналогичную задачу решил Император:

Хотя Лев требовал многого, а давал совсем мало, он от всех сердец любил каждого сына – и как повелитель, и как отец. Он искренне гордился их подвигами, но тут же строго приказывал им совершать еще более славные деяния.

И дальнейшие рассуждения:

Его братья считали, что калибанец безотказно соглашается творить жестокие дела, – и были правы. Они думали, что, ведя войны за Империум, Эль’Джонсон не пожалеет ничего, даже жизней своих сынов, – и были правы. Они утверждали, что Лев ни разу не пролил ни слезинки после таких потерь, даже при истреблении рангданцев, когда его легион лишился половины бойцов, – и снова были правы.

Вероятно, Лев действительно гордился достижениями своих сыновей, но не показывал этого, считая подобные демонстрации излишними (тут вспоминается Феррус, у которого отношение к сыновьям было аналогичным). Его право, не нам судить. И уж тем более не Императору, который к собственным сыновьям тоже относился… спорно, скажем так.

Эль’Джонсона мы вправе назвать жестоким, но вместе с тем – эффективным. Он умел побеждать, не считаясь с жертвами. Это вовсе не значит, что он не переживал. Вполне вероятно он испытывал боль по погибшим сыновьям, но не показывал этой боли даже самому себе, чтобы не терять концентрации. Отвлеченно подобная выдержка достойна уважения.

Что касается призвания Темных Ангелов, Лев его отлично понимал. В одном из эпизодов он рассуждает о том, что Русса принято называть «отцовским палачом». Эль’Джонсон не согласен с этим, вот его размышления:

Роль, которую исполнял для своего родителя Эль’Джонсон, не имела столь выспреннего названия, ведь если Русс являл собой предупреждение, то Лев – решение. Окончательное. Во имя Императора он не просто убивал, но истреблял.

С Великим Волком связано достаточно историй, которые подтверждают истинность утверждения Льва. Леман, безусловно, заслужил титул палача, он был создан для этой роли во всех отношениях (см. блиц-обзор Русса). Но он не был хладнокровным убийцей. А вот Лев определенно им был.

Полагаю, именно поэтому в рамках Ереси Хоруса Темных Ангелов столкнули лбами именно с Повелителями Ночи. Потому что и те и те были убийцами, для которых цель всегда оправдывала средства. Но вот кому действительно не нужна была никакая слава, так это Восьмому легиону. И, конечно, они отличались методами – тех, в кого Конрад вселял страх, Лев просто истреблял. Сам он отлично это понимает, продолжая рассуждать о себе и Руссе:

То, что Леману запретила бы сделать честь, Эль’Джонсон исполнил бы без колебаний. В войнах его братьев попадались как враги, которых еще можно было принять в Империум, так и неприятели, чье бессмысленное, но благородное сопротивление хотя бы заслуживало увековечивания в истории. Но если на недругов наводил орудия I легион, то их ждало абсолютное искоренение – изничтожение до самой последней точки в записях. Именно с такой целью создали Темных Ангелов, и именно поэтому Он сотворил их первыми.

Оговорка насчет чести уместна в свете упомянутых событий на Дулане. Когда Льву показалось, что Русс смеется над ним, Первый легко наплевал на свою рыцарскую честь. Но потом, успокоившись, он честно сохранил тайну брата, пусть и не любил его.

Единственное, что для меня остается загадкой, – почему Император не указал Льву на его проблему. В сольнике Эль’Джонсона прямо сказано: «Одинокое детство в лесах Калибана научило его ценить собственные мысли и во всем полагаться на свои силы». Первый действительно всегда действовал именно так – полагаясь только на себя. И это имело свои плюсы, но был и критический минус. Ведь нельзя в одиночку завоевать галактику. Есть враги, которых невозможно сокрушить без помощи союзников. Лев сам познал это в кампании с Рангдой, в которой он победил, но ценой половины легиона.

А мы ведь уже где-то встречали это, правда? «Я понял, что должен напомнить тебе о смирении, Мортарион. Некоторых врагов тебе не победить в одиночку». Это цитата из «Света Лампиона» Фрэнча. У Мортариона была та же проблема – он всегда полагался лишь на себя и Император преподнес ему урок, спровоцировав выступить против Некаре. Льву он такой урок почему-то не преподнес, при той же проблеме. Тот факт, что Дитя Смерти в итоге предал, вряд ли может тут о чем-то сказать, ведь из «Света Лампиона» мы знаем, что Дедушка положил на Мортариона глаз, едва тот оказался на Барбарусе. Его предательство было практически закономерным, хотя, на мой взгляд, урок Императора получился, мягко говоря, странным.

Так или иначе, именно замкнутость стала причиной спеси Льва. Он привык действовать в одиночку, у него этого получалось и он уверился в том, что знает, как лучше. Тут уже его история напоминает историю Магнуса, с той лишь разницей, что у Алого Короля высокомерие не было разбавлено тщеславием. Однако же Лев остался верен, и это много стоит.

Львиное оружие

Многоуровневая иерархия Темных Ангелов – уникальное явление среди легионов Астартес. На мой взгляд, именно в книге Гаймера она описана самым наглядным образом, вот один из таких моментов:

Его звали Кай, и это имя было выгравировано филигранью, чьи узоры изгибались на краях пластин доспеха. Смазанная маслом пласталь брони сверкала, будто темное зеркало. Хитроумная иерархия символов позволяла идентифицировать его как рыцаря Пятнадцатой роты Третьего ордена и командира тактического отделения «Мартлет».
На нагруднике Кая была вытравлена эмблема Крыла Грозы, а рядом с обозначениями подразделения на правом наплечнике виднелись менее заметные субординантные знаки, расположенные в определенном порядке и нарочито сделанные сложными для восприятия. Они указывали на ранг Кая в параллельных эшелонах Гексаграмматона.
Чем пристальнее Аравейн изучал доспех сержанта, тем больше он обнаруживал геральдических символов секретных орденов, еще более неясных, чем те, что украшали наплечник. Все они были заключены в узоры с мотивами листьев и венков.

Ограничение по знакам. Продолжение здесь.