Иногда можно услышать от критиков укоры в том, что Четвертая Политическая Теория не дает позитивного образа будущего, оперируя с тем, что многим представляется «абстракциями». Я хотел бы откликнуться на эту критику, и изложить то, как я вижу будущее.
Нижеследующее есть, однако, не более, чем научная метафора. Вот каким должны стать общество и мир, после победы или даже в самом ходе борьбы за Четвертую Политическую Теорию
Общество должно строиться в форме иерархии на основании эйдетически-экзистенциального принципа, т. е. в основе иерархического критерия должна быть положена мера интенсивности проживания эйдетического бытия. Это есть не что иное, как различные этажи или градусы экзистирования Ангелов. Надо принять как догму: люди не живут – Ангел живет сквозь нас, и чем ярче и интенсивнее он живет, тем выше иерархический уровень того, сквозь кого он живет, и соответственно, тем меньше в том, сквозь кого он живет, индивидуального начала. Ангел и эго присутствуют в человеке в обратной пропорции: чем больше Ангела, тем меньше эго. Чем скромнее и аскетичнее человек, чем меньше в нем индивидуального, тем выше он занимает пост в истинной иерархии. В самом высшем из людей вообще не должно быть ничего индивидуального, эгоистического и материального. Собственное должно быть стянуто к минимуму, свернуто. Монашество здесь антропологический образец. Власть, иерархический уровень и могущество возрастают по мере упразднения индивидуального начала и накала аскетического усилия. Хороший правитель тот, кто вообще не хочет иметь ничего для себя лично. Он имеет вместо этого все, но агрегационно, а эйдетически, максимально обогащая внутренний аспект экзистирования. Нечто подобное в Средневековье воплощалось в теории «второго тела короля»[1].
Люди, близко знавшие Сталина, свидетельствуют о его крайней неприхотливости в быту; так, к примеру, рассказывают, что он, будучи в зените могущества, предпочитал спать на раскладушке. Другой коммунистический правитель имперского масштаба Мао Цзэдун старался никогда не прикасаться к деньгам, которые ненавидел физически. Сама мысль о них или прикосновение к ним доставляли ему физическую боль. Это -- признаки близости ангелического присутствия. Это также – метка хорошего правителя: любое прикосновение к материальности у высших фигур Платонополиса, построенного по экзистенцальным принципам, естественно вызывает боль и отвращение. По этой причине жрецам и правителям во многих религиях запрещалось заниматься физическим трудом, а иногда даже прикасаться к материальным предметам в их естественной -- необработанный сакральными способами -- форме. Запрет физического труда сохранился вплоть до настоящего времени в Православии применительно к иереям.
Итак, во главе стоит царь-философ, он соответственно представляет собой существо, в котором вообще нет индивидуальности, царь-философ, философский царь, который уже ничем, по сути дела, от воплощения этого персонального Ангела не отличается. Это вид как таковой. И, кстати, если мы посмотрим на монархическую, на имперскую идею, мы увидим отзвуки именно этой теории, где царь был метонимическим полюсом всего общества, всей культуры, всего народа. Царь – Ангел, весь народ. Он есть истинный человек, превосходящий как индивидуума, так и коллектив, общество. Отсюда сакрализация царей – вплоть до их обожествления (в Древнем Египте, Вавилоне, Древнем Иране и т.д.).
То, что любой человек есть потенциальный царь, в Православии напоминает обряд венчания, когда над женихом и невестой держат царскую корону. По своей природе человек есть homo regius; в той мере, в какой он является человеком, ровно в той же мере он является царем и Ангелом.
Государством должен править царь-философ, абсолютно прозрачный, лишенный каких бы то ни было индивидуальных свойств. Его индивидуального начала должно быть так мало, что все о нем напоминающее желательно скрыть – включая его тело, его образ и т.д. Лучше будет, если никто не будет видеть царя-философа как нечто внешнее; все должно осознавать его как внутреннего правителя, как «гостя изнутри».
Царь-философ должен быть скрыт. Более того, его существование должно быть столь интенсивным, чтобы переходить за пределы существования. Он будет действовать, не действуя (даосский идеал совершенного правителя – тот, кто осуществляет не-деяние – у-вэй). Но учитывая его прямую и глубинную связь с апофатическим, существуя он не будет существовать; или наоборот, он будет существовать, не существуя. Царь-философ есть так, как если бы его не было; и его нет так, как будто он есть. Он должен быть легким, прозрачным, всегда открытым бездне, репрезентируемой им в Платонополисе Четвертой Политической Теории. Вероятно, он будет общаться с подданными из-за завесы, из глубины пещеры и даже при посредстве оракула. Он не должен ни говорить, ни молчать, но лишь подавать знаки, если перифразировать то, что сказал Гераклит в 93 фрагменте о Дельфийской пифии -- ὁ ἄναξ οὗ τὸ μαντεῖόν ἐστι τὸ ἐν Δελφοῖς, οὔτε λέγει οὔτε κρύπτει ἂλλὰ σημαίνει. У Гераклита важно: οὔτε λέγει οὔτε κρύπτει ἂλλὰ σημαίνει – «не говорит, не скрывает, но передает смыслы/знаки». Смысл располагается между словом и молчанием. Царь-философ оперирует со знаками-смыслами -- в полумолчании, царственном легком шепоте, где смысл передается напрямую – как веет дух.
Царь-философ стоит в центре Платонополиса; он и есть Платонополис. В нем -- как священном месте -- происходит эпифания человека.
Далее. Царь-философ окружен другими философами -- сакральными жрецами, которые ведут ангельское бытие, – это могут быть монахи, аскеты, созерцатели, грезовидцы, математики, люди, которые погружены в созерцание абсолютно бесполезного, никому не нужного. Аристотель говорил, что есть полезное знание (φρόνησις), умножаемое с годами и максимальное в разумной старости, и бесполезное (σοφία), доступное сразу независимо от возраста, не приращаемое и не убывающее, служащее не чему-то еще, а самодостаточное и самоценное. Для Аристотеля самым высшим и аристократическим является бесполезное знание, мудрость, σοφία. Властители Платонополиса должны быть софийными личностями.
Философы будут летать и кататься на дельфинах, которые тоже будут философами.
Над всеми будет парить Великий Ворон.
Ниже – берсеркеры, воины-бароны. Они суть Стражники, «стражи бытия» (Хайдеггер). Воины будут чрезвычайно страшными, внушающими ужас -- чтобы с ними никому не захотелось сражаться. В армии будут служить боевые Драконы и агрессивные бойцовые петухи.
Кто находится ниже? Ремесленники? Эту касту предлагается вообще отметить. Третьей кастой станут Поэты и Крестьяне.
Производство – это поэзия. Артократия (принцип Вагнера). Люди должны питаться произведениями искусств.
Искусство есть самая грубая оболочка идеи, ее материализация, плазмация. Любой предмет в нашей политике должен быть в первую очередь прекрасен. Непрекрасные предметы подлежат уничтожению.
Экономика будет упразднена, а экономисты уволены.
Частная собственность также будет упразднена, работать будет солнце. Земля и время будут принадлежать эйдосу: не будет ни банков, ни латифундий. Рильке и Хайдеггер говорили об этом как о «передаче весов из рук Торговца в руки Ангела».
Машины будут, но только очень-очень красивые.
Одним из самых важных искусств будет искусство танца. Танец станет политической обязанностью. Все будут водить хороводы; также будут пропагандироваться танго, твист, босса нова, которые станут обязательными. Все должны уметь танцевать, а чиновники, как в Китае, должны будут помимо этого рисовать и сочинять стихи.
К крестьянам будет сакральное отношение. Вся жизнь будет приспособлена под крестьян. Все для крестьян. Население будет скотоводами и землепашцами. Крестьянский труд, зерно, виноград, печь, каравай, а также быки, коровы, овцы и козы будут возведены в статус государственной идеологии. Увидев колос или осла, не говоря о хлеборобе или пастухе, все граждане Платонополиса должны будут приветствовать их пением. Во главе человечества встанут Хлеб и Вино. Их будут подавать уставшим путникам говорящие быки с Луной между рогами.
Кругом будут сады и леса, а также дикие звери вместе с домашними. Волки освоят ремесла и будут помогать мужикам чинить телеги и петь песни.
