JamaicaMURR

Предыдущая часть

- Воды можно только чуть-чуть, - дал свои наставления Пэйн Угрюмому В при утреннем обходе, - Если много выпьете — будет рвать.

Далее он бегло осмотрел Гражданина Т, Добряка и Большого Л.

- Так, вас троих сегодня выписываем. Кому на работу бумаги нужны?

Гражданин Т и Добряк В подняли руки.

- Хорошо. Значит, вам немножко придётся подождать, а вам, - он обратился к Большому Л, которому не нужны были бумаги, - сейчас принесут лист, где-то через полчаса, и уже будете свободны.

Перешли ко мне.

- Беспокойный ночью был, - указав на меня, доложил Пэйну один из ординаторов, прибывших в составе группы утреннего обхода.

- Ой так он же вчера бананы ел! Я видел, ходил по коридору шкурки в мусоропровод выкидывать. - разъяснил свои коллегам ситуацию другой доктор.

- Ну… - значительно развёл руками Пэйн с таким видом, будто собирался сказать мне что-то вроде: «ты бы ещё яду наелся и жаловался потом!»

Но вместо этого спросил:

- По-большому ещё не ходил?

- Ещё нет, - сказал я, имея в виду, что как раз собирался, но тут грянул утренний обход и пришлось подождать.

- Если до обеда не сходишь, я вечером приду с вот такой вот клизмой! - док показал руками размеры, в рыбацких байках соответствующие щуке килограммов на 10.

- Всё понял! - с сосредоточенным видом кивнул я ему, выражая полную готовность справиться с важным поручением, тем более бояться мне, судя по нарастающим позывам, было нечего.

- Смотри у меня! - Пэйн улыбаясь погрозил пальцем, после чего уже серьёзно добавив, - Если всё будет нормально, завтра пойдёшь на выписку.

Затем врачи перешли к Орлу. У того как и прежде всё болело, но уже не так сильно, как раньше.

А тем временем за меня принялись перевязочные сёстры.

- Я раздобыл пластырь, как вы просили! - указывая на два колечка липучей ткани на тумбочке сообщил им я.

- Отлично, пускай будет! - ответили они мне, снимая повязку.

- Ну так... Вы просили же, забирайте.

- Да зачем? У нас свой есть!

И они прилепили новую повязку своим пластырем, оставив меня в полном недоумении.

Минут через пять после того, как утренний обход завершился, в палату заглянул заведующий в окружении двух медсестричек: Крохи ли и Строгой Ю, уже заступивших на дневную смену.

- Так. Вы, значит, на выписку сегодня? - посмотрел он на моих соседей по палате, уже вовсю собирающих вещи.

У остающихся поинтересовался:

- Всё хорошо?

Вопрос, понятное дело, не о самочувствии, а об условиях и персонале.

Мы заулыбались и утвердительно закивали в ответ.

- Смотри у меня, - сказала Кроха ли, когда они уже выходили, - Мне Доктор Пэйн указания дал. Если не сходишь, я скажу Строгой Ю - она тебе такую клизму сделает!

- Кроха ли! - воскликнул я, простирая руки в её сторону, - Но почему не ты!?

Когда раскрасневшаяся Кроха и Строгая Ю вышли, заведующий чуть задержался и с несерьёзным упрёком бросил:

- Ну вот, а вы говорите, скучно и грустно вам тут!

«Скучно и грустно? - заподозрил я, - А чего это он вдруг сказал именно так?»

С поручением доктора я справился не просто до обеда, но даже и до завтрака.

За завтраком, поедая кашу, настолько уваренную, что я так и не смог понять, из чего она произведена, я думал о бананах и о том, как я на их счёт, оказывается, ошибся. Только больничная еда — вот что заслуживает доверия. Потому что больничная еда любит тебя, даже если ты не любишь её. Больничная еда не доставит тебе хлопот: она не будет спешить, но она и не задержится. Она пройдёт по организму, одарит его питательными веществами и выйдет точно в срок, не доставляя никаких проблем. Каша, овощное пюре, котлетки на пару и мясные бульоны — вот она какая, лёгкая еда. Не бананы. Бананы коварны.

Когда Большому Л принесли специальный распечатанный на принтере листок и разрешили уходить, он свалил из палаты даже толком не попрощавшись.

Вскоре Добряка В отправили в перевязочную, снимать швы. Пришла Строгая Ю и вместо капельницы сделала мне укол в вену, а санитарка убрала постель за Большим Л.

- Таааааак… Кому там надо было клизму до обеда сделать, кстати? - внезапно спросила она Строгую Ю.

И они обе посмотрели на меня.

- Не, не, не! - запротестовал я, понимая, что инструкции свои они переврали шутки ради, - Спасибо за предложение, конечно, но я уже отлично со всем справился!

Санитарка посмотрела на медсестру и пожимая плечами сказала:

- Я ничего не видела!

- Да врёт он всё!

Они начали медленно подходить ко мне с разных сторон кровати, улыбаясь при этом.

- Честно-честно! Я невиновен! Что ж вы не сказали, что вам нужны будут доказательства? - я стал подтягивать одеяло на себя, как бы пытаясь защититься, - Доказательств у меня было много, я бы вам собрал!

Строгая Ю уже еле сдерживала смех.

- Да точно он сходил! - заявил Добряк В, вернувшийся из перевязочной и не вникнувший в шутку.

Я вспомнил, что мы с ним после обхода действительно выходили в туалет вдвоём.

- Вот! Есть свидетель! - победоносно заявил я, уже отбрасывая от себя одеяло, - Ага!

- Эх! - санитарка раздосадовано хлопнула себя по бёдрам, - Сорвался!

Мы рассмеялись.

Гражданин Т и Добряк В собрали свои вещи, улеглись по кроватям и скучали, ожидая выписки, когда в палату прибежала санитарка, молниеносно заправила постельное на кровати Большого Л и почти сразу же Кроха ли завезла на каталке новенького.

Не старый ещё мужчина в подгузнике для взрослых держался за живот и бормотал что-то несвязное, перемежая при этом каждое своё слово незамысловатым матом. Правый его глаз был явно когда-то выбит, а на его месте под полузакрытым веком красовалось то, что врачам, видимо, удалось собрать из остатков: то есть немного помятой белой штуки с далеко не круглой радужкой и рваным зрачком. Левый глаз был в порядке, но мужчина часто и продолжительно мигал, как будто был очень сонным. Пират.

После того, как его уложили, санитарка вышла, а в палату зашёл Доктор Пэйн в сопровождении Строгой Ю. Он встал возле кровати пациента, а медсёстры расположились с двух сторон от него: Кроха ли у ног больного, а Строгая Ю возле головы.

- Где болит? - начал опрос врач.

В ответ он получил несвязную смешанную с матом тираду, произнесённую полусонным голосом — разобрать что-то в этом было решительно невозможно.

- Так, - Пэйн потрогал лоб Пирата и обратился к Ю, - У него температура, нужен тест на ковид, но не экспресс, а мазок, а то экспресс может не показать, если у него недавно. Запиши.

Затем док повернулся влево к Крохе:

- Посмотри, мочился?

Та отвернула подгузник и посмотрела.

- Нет.

- Катетер, значит, ставим.

Не теряя ни секунды, Кроха отправилась за нужным оборудованием.

- Давно болит? - попытался продолжить опрос Пэйн.

Пират снова пробормотал какую-то чушь.

- Как вас зовут?

- *** ...рат ****

- Какой сейчас день недели?

- *** Хм… *** Хм…

- Пьёте?

- Ну *** бывает так *** покурю ***

- Что-нибудь пили накануне?

- *** Ай ну… Живот *** вот тут...

- А вы всегда так сильно матом ругаетесь или только временами?

- *** *** Здесь вот… *** Среда… Нет… *** Воскресенье…

Если Пират и воспринимал реальность, то делал это весьма слабо.

Внезапно он сильно закашлялся.

- Наденьте! - тут же спохватилась Строгая Ю и вложила в руки пациента его маску так, чтобы он уже смог без проблем приладить её себе на лицо.

Но в этот момент вернувшаяся Кроха ли начала устанавливать катетер, а Пират, почувствовав неладное, тут же инстинктивно опустил руки вниз...

- Мужчина! Вы КУДА маску надеваете!? - в полном недоумении воскликнула Строгая Ю, когда все уже потихоньку начали скатываться от увиденного.

Меня согнуло пополам, а от конвульсивных движений появились серьёзные боли в районе шва, отчего я стал издавать звуки, скорее похожие на плач дохнущей гиены, чем на смех: «и-и-и-и-и-ихь, и-и-и-и-ихь!» Орлу, Добряку и Гражданину Т тоже было нелегко, но больше всего досталось, конечно, Угрюмому: он покраснел и стал булькать вперемежку с икотой - всё-таки он совсем недавно перенёс серьёзную операцию. Кроха ли отвернулась от пациента и взялась за живот. Когда спохватившийся Пират поднял руки и торопливо нацепил маску уже на лицо, Строгая Ю и сама начала хвататься за прикроватную тумбочку, стараясь не потерять равновесие.

- А ну-ка успокоились все! - наконец, строгим голосом приказал красный как рак и прослезившийся, но взявший себя в руки первым из нас, Доктор Пэйн (вот, что значит врач!).

Мы, конечно, постарались. Спустя пару минут медики смогли приступить к своим обязанностям снова.

Пэйн продолжил задавать вопросы, но в ответ, как и прежде, получал только какой-то несвязный бред.

- Ну, не хотите говорить — как хотите… - произнёс, наконец, он, удостоверившись, что опрос пациента результатов не даёт, - Мы и сами всё узнаем…

И ненадолго задумавшись, добавил:

- Но это будет больнее.

После чего он назначил Пирату кучу различных анализов и процедур, а Строгая Ю тщательно всё записала.

Наконец, к Гражданину Т и Добряку пришёл доктор с нужными бумагами. Он объяснил им, что хоть из больницы они и выписываются, но должны продолжить некоторое время находиться по домам и на работу не ходить, пока врач по месту жительства не разрешит.

Уходя, Добряк В оставил мне бутылку питьевого йогурта в холодильнике. «Выпей на ужин» - порекомендовал он, видимо, беспокоясь, что меня могут снова настигнуть проблемы с животом. Отказываться я не стал. Пожелал ему всего доброго напоследок.

После того, как Добряк и Гражданин ушли, в палате стало как-то совсем скучно. Конечно, мы не так уж много общались, но всё же я успел привыкнуть к этим людям.

Мне осталось только уткнуться в книгу и время до обеда прошло незаметно.

- Супчик, а на второе пюре с подливой и котлеты! - сообщила женщина, привезшая нам еду.

Но из тех, кто мог есть, в палате был только я.

- Могу пюре побольше положить, - предложила она.

- Ай не… - отказался я, - Вот котлету ещё одну бы замял, а картошки мне и столько хватит.

- А этот что, есть будет? - женщина указала на Пирата, мирно посапывающего в постели.

- Вряд ли, - изложил я свои соображения на этот счёт, - Он даже соображает плохо.

Поблагодарив кухарку, я отправился к тумбочке и присел уже есть, как она подошла с двумя тарелками в руках к Пирату.

- Оставлю тут, - она поставила тарелки на его тумбочку, - Может покормят его.

Затем она увидела, что у пациента нет своей ложки и сходила к тележке с едой за казённой, а чтобы не нести этот столовый прибор пустым, подцепила в кастрюле котлету и принесла мне.

- Спасибо! - поблагодарил я её за добавку.

- Ой ну сегодня они не очень, если честно, - отмахнулась кухарка, уже выходя.

Вскоре к Пирату пришёл врач, которого я до этого в отделении не встречал. Он разбудил пациента и начал задавать ему вопросы. На удивление, тот начал отвечать разборчиво.

- Добрый день! - поздоровался доктор.

- Здрасте…

- Как вас зовут?

- Пират, меня зовут.

- Хорошо. А сколько вам лет?

- Не знаю…

- Сколько вам лет?

- *** Живот болит *** вот тут,- он дотронулся до живота, - И скорая вот *** вода есть?

- Ясно. А не подскажете, какой сейчас год?

- Какой год какой год…

- Да, какой год?

- Ну… Новый год. Какой ***

- Это понятно, что новый, - добродушно отметил врач, - А цифры, цифры у этого года какие?

- Я не знаю… *** Сорок пять. *** Обычный новый год. Я дома лежал… Жена вон… - Пират оглянулся, как бы выискивая глазами жену.

- Ну а если подумать? Какой всё-таки год? - настаивал собеседник, очень добрым и спокойным голосом.

- Ну… - наконец сдался пират, - 1975-й.

«Он сказал год своего рождения» - подметил я в мыслях.

- Хорошо! - заключил врач, - Скажите, а вы матом вот так вот часто, прям через слово, всегда ругаетесь?

В ответ Пират насупился:

- Нет, иногда *** дайте воды *** пить хочу! ***

- Ладно, вы отдыхайте, не волнуйтесь!

Пират вроде немного притих, а доктор вышел, делая на ходу какие-то пометки в принесённых им документах.

Я подумал, что этот врач был, наверное, психиатром, и он при помощи опроса оценивал качество каши в голове у Пирата.

Как по мне, не так уж мой новый сосед был и плох. Он выглядел просто как человек с лёгким помутнением рассудка. Путался в собственных мыслях и не мог контролировать ругань, всего-то.

То ли дело один мой знакомый: тот перманентно несёт какую-то чушь про ФБР, телепатию и «паранормальное явление» в одном флаконе, и постоянно клянчит деньги, стремясь обдолбать свои мозги чем угодно, начиная алкоголем и заканчивая психотропными грибами вперемешку с дурманом, пока не разбуянится настолько, что родная мать вызывает ему транспорт до психушки. Но тут надо сказать, что он и до того, как у него крыша съехала, тоже долбил всё, что долбится, причём не взирая на дозировки; видимо, чувствовал себя как-то неуютно, воспринимая мир в трезвом состоянии — и таки добился же перманентного эффекта! История успеха человека, который не опускал руки.

Вскоре Пирата пришла навестить женщина, примерно его возраста. Она оказалась его женой, работающей медсестрой в больнице. Покормила мужа немного супом и дала ему бутылку воды со специальным питьевым носиком, чтобы он мог пить не вставая.

- Ну как он тут, что врач сказал? - поинтересовалась она у меня.

- Так доктор его даже опросить не смог — он говорит бессвязно, - сообщил я ей.

- А ну это у него бывает, да… Вы не обращайте внимания, это он всё сам с собой говорит!

- Да мне-то что… Он же не может сказать толком, где у него болит.

- Ну, ему на завтра томография назначена, будет видно там… - с надеждой в голосе сказала эта женщина.

Как-то незаметно мы с ней разговорились. Она рассказала, что работает в реанимации и что там после праздников настоящая катастрофа творится, поэтому она даже не смогла прийти навестить мужа сразу. И что им даже привезли восьмилетнего ребёнка с ножевым ранением в живот, и что, если всё будет хорошо, то сегодня его переведут к нам. Она говорила и говорила обо всём, что происходит, не переставая. А я слушал её.

Конечно же, в таких жизненных ситуациях, когда куча проблем затягивает водоворотом, человеку действительно порой очень полезно хотя бы просто об этом кому-то рассказать. Я и сам заметил, что стоит мне только оформить мысль в предложение, чтобы произнести или записать, как она практически сразу же становится другой, не по сути, но по состоянию, становится уже как бы переработанной, пережитой.

Женщина так и не успела что-то дорассказать, как у неё, видимо, закончился перерыв, и она побежала обратно работать.

Я уже несколько часов кряду читал книгу, как Пират вдруг очухался и даже начал нормально говорить, что меня нимало удивило. Он вполне внятно поинтересовался, где его телефон, где он находится и как долго. Я охотно ему всё объяснил. Конечно, я далеко не специалист в таких делах, но всё же почему-то решил задать ему несколько вопросов.

Пирату действительно было 45 лет, он был женат и имел детей. И год на дворе по его соображениям был 2021-й, что точно соответствовало действительности. Как мне удалось выяснить, большая часть его проблем со здоровьем произошла от не пристёгнутого ремня безопасности: несколько лет назад попал в аварию и сильно ударился головой о руль — потерял глаз и обрёл приступы, во время которых соображать нормально не мог, и ходить самостоятельно тоже.

А потом привезли ещё одного. Деда, который непрерывно повторял примерно следующее: «ох, ужас, кошмар», держась за живот. Причём не смотря на адскую, судя по всему, боль, не произносил матерных слов совсем, что удивительно. Тело его было как будто изломано всё, ужасно тощие руки, невероятно морщинистая кожа на лице, а правый глаз полностью закрыт бельмом, таким огромным и плотным, что еле просматривалась радужка. Конечно, медики и не такое в своей жизни видели, но лично я был поражён, когда увидел, что у этого человека ещё и ноги ниже колен синие. Не от видимых набухших сосудов под кожей синие, как у алкоголиков на лице, а синие прям вот просто синие как лёгкий синяк. Сплошняком. Местами поверх этого ужаса были видны следы зелёнки, свидетельствующие о том, что дед этот с ногами в таком цвете жил какое-то время, даже оказывая за ними некоторый уход. Но я практически уверен, что ТАКОЕ не то, чтобы зелёнкой не лечится, но и вообще…

Пациента определили на ту кровать, на которой ещё утром валялся Добряк В.

- У нас все врачи сейчас на операциях, - с некоторым сожалением сказала ему Кроха ли, - Когда кто-нибудь освободится, вас осмотрят.

- Ох! Кошмар! - в ответ простонал ей дед.

Некоторое время я пытался понять, что же не так в новых пациентах. И Орёл, и Пират, и Дед мне казались какими-то другими. Чем-то они отличались в корне своём от меня, Большого Л, Гражданина, Добряка и даже Угрюмого. И только спустя довольно продолжительное время я, наконец, сообразил, в чём дело: причина, по которой они попали в больницу, являлась не какой-то одной хворью, нет - они были больны насквозь.

- Бабушка, вы за чем наволочку грызёте!? - внезапно заорала санитарка на бабушку из соседней палаты.

Играющий на своём телефоне в слот-автоматы Орёл отвлёкся:

- Да когда эта бабка уже угомонится?

- Эта бабка, - ответил ему я, вставая с кровати, - является примером стойкости духа и несгибаемого характера! 80 лет старушке, но не было ни дня (я подчеркнул) ни дня, чтобы она не попыталась слинять из этого узилища!

Я стал медленно прохаживаться по палате взад-вперёд, произнося при этом всё более вдохновенную речь. Меня несло дальше:

- Кто мы? Жалкие пациенты, смирившиеся со своей судьбой! Мы лежим целыми днями на своих кроватях, даже не пытаясь убежать! Но вот! Вот, у кого нам надо было бы учиться, товарищи! - я указал в сторону соседней палаты, где и лежала бабуля, - Её связывали — она грызла путы, ей пытались занять руки — она рвала простыни, ела бумагу в знак протеста, и ещё много чего сделала прямо под себя, выражая своё презрение к этому месту! Кто из вас, я спрашиваю, кто из вас готов обосраться прямо сейчас? Бросить вызов, показать, что ему не всё равно?

Я указал пальцем на Орла:

- Ты?

Судя по его выражению лица, Орёл так и не смог толком сообразить, шучу я или говорю всерьёз. На всякий случай он отрицательно покачал головой.

- То-то и оно! Все мы просто безмолвные овцы! Нам должно быть стыдно! Мы опустили руки! В нас пропал дух авантюризма — мы даже не пытаемся сожрать свои наволочки!

Угрюмый В, смеясь, добавил:

- Тебя послушать, так прям геройская бабка получается!

- Смейтесь, смейтесь, - изображая оскорблённые чувства произнёс я в ответ, - Но я за эту бабку прям всей душой болею!

И не соврал. Понятное дело, что у бабушки на почве старости и болезни совсем крыша потекла, но я всё же упорно верил, что это её поведение всё же хоть немножко да отголосок бунтарского духа.

Вскоре к Деду пришли аж три врача. Доктор Пэйн ощупал живот пациента, а один из двух оставшихся рассказал остальным, что в отделении гнойной хирургии этот дедушка постоянный гость.

Когда врачи ушли, я решил взять книгу и пойти читать на лавочке возле поста, потому что лежать мне уже порядком надоело.

Крохи ли на посту не было, а Строгая Ю быстро разобралась с какими-то бумагами и убежала в сторону моей палаты. Девушка в белом комбинезоне и шапочке из плёнки — та самая — мыла шваброй пол в коридоре, но завидев меня заулыбалась и свернула за поворот. Вышедший с балкона и куда-то спешивший Доктор Пэйн посмотрел в мою сторону, и я показал ему, что мне осталось прочитать где-то четверть — он одобрительно кивнул.

Вскоре вернулась Кроха ли. Вместе с санитаркой она провезла мимо меня мальчишку, как раз лет восьми. «Наверное тот, о котором говорила жена Пирата» - подумал я. Паренёк выглядел довольно бодро и с интересом разглядывал всё вокруг.

- Укол я уже сделала, забирайте! - сказала Строгая Ю Крохе, когда та только подходила к посту, уложив мальчишку в его палату.

Вскоре Кроха и помогающая ей санитарка уже выкатывали на каталке Деда. Следом за ними вышел Орёл. Он, видимо, собирался идти на балкон курить, но завидев меня решил повременить с этим и присел рядом. Дабы не возникло неловкого молчания, я заметил:

- Дедуля какой-то совсем переломанный: с глазом беда, кривой какой-то весь, с животом вот непонятно что, да и ноги эти синющие…

- Ага! У него ещё и конца нет, - заговорщицки добавил Орёл.

- В смысле нет? - спросил я, пытаясь понять, как Орёл мог это знать, но потом понял, что он же был в палате, когда Деда грузили на каталку.

- Ну вот так! Яйца есть, а конца нету… Вообще!

- Блин… Ну… В его возрасте уже, наверное, не очень-то он и нужен, - ответил я ему, но в голове уже вертелась куча вопросов о том, что же такого могло случиться, чтобы ампутировали этот орган.

Довольно скоро Орёл ушёл курить, а я погрузился в чтение. В книге Оно и детишки продолжали пугать друг друга с переменным успехом.

- Что, душно в палате? Решил тут посидеть? - дружелюбно спросила вернувшаяся Кроха ли, - Вы бы там у себя проветрили что ли…

- Так а как мы проветрим, если ручек на окнах нету? - возразил я, минуя мысль о том, что в палате-то в принципе и не душно, а воздух мы уже привыкли освежать кварцевалкой.

- Ну так правильно! Ручка же у меня на посту! Тебе дам ненадолго, так и быть. Только чтоб вернул, как проветришь!

- Кроха, ты готова доверить мне столь ценный артефакт? - шутливым тоном произнёс я, принимая ручку от окна, - Такая честь для меня!

Я думал было взять сей предмет как подобает принимать наградной клинок из рук королевы настоящему рыцарю, но с учётом боли в области шва, становиться на одно колено и кланяться расхотелось быстро.

- Я не подведу тебя, Кроха ли!

Она только посмотрела на меня уж очень усталым, но добрым взглядом. Замучилась за день, было видно.

Не теряя времени, я отправился в палату.

- Смотрите, что у меня есть!

- О! Так тут, оказывается, окно можно открыть… - обрадовался Угрюмый В.

- Попрошу укрыться посерьёзней. Сейчас тут будет свежо!

С этим словами я перегнулся через кровать Деда, вставил ручку в отверстие пластиковой оконной рамы и открыл её. Но раму тут же закрыло возникшим сквозняком. «Надо чем-то подпереть» - сообразил я.

- Бутылку вон, с водой возьми, под дверью, - помог мне Угрюмый.

Чтобы дверь в палату всегда была открытой, её подпирали бутылкой с водой. Но со временем по какой-то неясной причине возле двери накопилось штук пять таких наполненных бутылок. Я взял одну на полтора литра, дотащил до окна, открыл его и подпёр.

И внезапно почувствовал, что устал, прям физически сильно устал, как будто сделал кучу работы, как будто дров напилил, кирпичей наносился или что-то подобное. Я присел на свободную койку выписавшегося Гражданина Т, чтобы отдышаться.

- Устал? - заметил это Угрюмый.

- Ага, сам в шоке! - начал смеяться я, - Аж полтора литра воды через палату пронёс! Теперь надо отпуск что ли брать! Съездить отдохнуть к морю на недельку, после таких-то дел!

Оно, конечно, понятно, что после операции тяжести таскать ну никак нельзя, но никто же не сказал, что полтора килограмма — это тяжесть.

После проветривания я снова уработался как вол на пашне, отнеся бутылку обратно.

На посту никого не было, поэтому я оставил ручку на видном месте рабочего стола.

Кроха ли появилась только после ужина. Пирату она принесла бутылку с водой и велела выпить до утра почти всю, потому что там контраст.

- Ты говори, если тебе больно — я тогда буду медленнее вводить, - сказала она, делая мне укол обезбол-микса на ночь.

Почему-то мне захотелось взять её обеими руками и обнять, крепко-крепко, пока не скажет что-то вроде: «хххххх, пусти…. ххххх, дурак!» Но…

- Меня завтра выписать обещали, - ответил я, - Так что уже не увидимся, наверное. И я честно старался, но всё ещё не бегаю...

- Да увидимся! В городе когда-нибудь! - обнадёжила она, - У меня постоянно такое случается!

Я подмигнул ей и решил, что да, когда-нибудь это действительно всё-таки случится.

На следующий день меня выписали.

Предыдущая часть

Ах, этот степенный больничный уклад! Мирно полёживающие в своих койках больные, неспешно гуляющие курить на балкон врачи, медсестра с санитаркой, обсуждающие последние сплетни… К такому легко привыкнуть, скажу я вам. Больничка — тихая гавань на краю бурного океана жизни…

И тут просыпаюсь такой, в туалет иду неспешно, а кругом сплошное «а-а-а-а-а-а!» - врачи бегают, медсестёр аж четыре и тоже бегают, санитарки снуют, даже некоторые больные все в движении и чёрт знает что вокруг творится! Звуки каталок, звуки тележек, охи, ахи, звонки телефона на посту. Кого-то выписывают, кого-то принимают, где-то убирают, куда-то увозят. Суета в коридоре. Не отделение прям, а станция метро!

Я думал, мы горим, но это, короче, просто понедельник.

Леди-с-чемоданчиком пришла брать анализ крови позже обычного. Но в этот раз это была очень опытная женщина — всё делала быстро. А на мой вопрос, приходилось ли ей брать кровь из мочки уха, она сразу ответила:

- Конечно! Бывает, что у человека пальцев нет.

И я даже вспомнил одного привокзального алкоголика, у которого вообще нету кистей обеих рук, но он всё равно умудряется пить и курить, только иногда просит у прохожих огонька, потому что держать сигарету ему приходится обеими культяпками. Никакой экзотической травмы — он просто поспал пьяный на морозе один раз. «Хо хо хо, ребятушки! Не спите в сугробах зимой - не гневите Дедушку Мороза!»

Поскольку наша палата находится практически на отшибе, считай провинция по меркам отделения, то до нас вся суматоха докатилась в последнюю очередь.

После основательной тирады из криков, по которым можно было без труда определить, что бабушка из соседней палаты опять выбралась из постели и попыталась уйти, к нам завалилась раскрасневшаяся санитарка с шваброй в руке.

- Так… Одежду с батареи убери, - скомандовала она мне, сметая со всех тумбочек кусочки ваты, которые остаются после уколов, - Сейчас будет обход заведующего!

Я, конечно, не думаю, что заведующего отделением хоть в какой-нибудь мере может волновать такая мелочь, как мирно сложенная на батарее одежда пациента, но раз уж попросили убрать, то убрал — мне не сложно. Вот насчёт ваток, наверное, строже дела обстоят. Я слышал, их даже в обычный мусор выкидывать нельзя, как и другие медицинские отходы.

Наскоро прибрав, санитарка довольно живо куда-то улетучилась.

Спустя совсем непродолжительное время, в палату завалилась делегация из человек, наверное, шести. Практически все врачи, которых я до этого видел. Что характерно, заведующего среди них не было. Доктор Пэйн вышел вперёд и представился:

- Доброе утро всем, меня зовут Доктор Пэйн, кто не знает, я ваш лечащий врач.

«Это многое объясняет, - подумал я, - но мы тут все уже не первый день лежим и представляться как-то поздновато — мы или уже в курсе или нам не важно».

Наверное, Пэйн утренним обходом по переполненному отделению так замучился уже, что представлялся при заходе в палату автоматически. Но я ещё вспомнил, что видел его в прошлый день на двух обходах, а потом ещё глубокой ночью, когда выходил в туалет, пересёкся с ним, идущим курить на балкон. И теперь он был утром на ногах, значит, ночевал в больнице или даже совсем не спал. Перепутать Пэйна с кем-то ещё мне было сложно — характерная осанка выдавала его с головой, а чёрная щетина, торчащая из-под маски и всё больше претендующая на звание бороды, выступала контрольной сигнатурой.

- Не ели ничего, не пили? - обратился он к Угрюмому В. И получив утвердительный ответ, добавил:

- Хорошо, сегодня пойдёте на операцию. Готовы к операции?

Угрюмый В положительно кивнул.

Пэйн ещё пощупал его живот, но не особо усердно.

Затем доктор осмотрел Гражданина Т и сказал, что его уже скоро надо выписывать. Стоящие при этом посреди палаты ещё пять человек безмолвно наблюдали за процессом. И я не увидел среди них никого, кто мог бы хоть немного сойти за наблюдателей из какой-нибудь комиссии или вроде того — все они были врачами из отделения, виденными мной раньше.

К Добряку Пэйн даже не стал подходить, а просто спросил, как у него самочувствие, на что тот встал с кровати, присел и тут же вскочил хлопнув себя ладонями по коленкам, минимально изобразив таким образом пляску в присядку. «Ничоси ты терминатор!» - почти в слух подумал я, ощущая уже знакомую нарастающую от малейших движений боль в животе.

- Хорошо! - прокомментировал увиденное Доктор Пэйн, - Но аккуратнее! Ты лучше мне анализы хорошие сдай - и я тогда завтра же тебя выпишу.

Затем он подошёл к Большому Л и спросил:

- Ну что, никаких проблем? Едите, пьёте хорошо?

- Ну да, нормально уже.

- Лекарство, которое вам выдали такое в бутылочке, уже допили?

- Ещё нет, - честно признался Большой Л.

Я вспомнил, что каждый раз после еды он периодически пил из небольшой белой бутылочки, которую доставал из холодильника.

- Допивайте. Анализы у вас хорошие. Скоро уже на выписку.

Подойдя ко мне, доктор кивнул на лежащую на тумбочке книгу:

- Как успехи?

Я повернул книгу так, чтобы ему стала видна закладка, лежащая практически посередине.

- Ого! А что по самочувствию?

- Живот болит, особенно шов, - пожаловался я, с тоской прокручивая в голове недавний перфоманс Добряка В.

- Ну так он и должен болеть! - весёлым тоном утешил меня по-врачебному Пэйн, - Вот как дочитаешь — сразу выпишу!

Я прикинул, что шестьсот страниц при таком количестве свободного времени у меня отнимут дня три максимум.

- Буду стараться, - заверил я врача.

- Вчера уже ел?

Я кивнул.

- Хорошо! Ешь, но пока сильно не наедайся.

Наконец, Пэйн подошёл к Орлу. Тот по-прежнему лежал на кровати скрючившись, но не стонал, да и блевал уже явно поменьше.

- Ну что? Тебе хоть немного легче?

Орёл покивал в ответ.

- Ложись на спину, я посмотрю.

Судя по показаниям самого пациента, болело у него практически везде под рёбрами. И при нажатиях болело адски.

Когда Доктор Пэйн закончил осмотр, к кровати подошел тот самый врач, который лечил Орла в прошлый раз. Добрым, наставническим тоном, он посоветовал:

- Ты, в следующий раз перед тем как выпить, сразу себе реанимацию вызывай, чтобы точно успели.

«Но лучше бы ты застрелился, дружок», - прочитал я недосказанную мысль врача. Нет, наверняка он так на самом деле не подумал, но общий посыл его совета эта фраза передала бы очень точно.

И в этот момент мне показалось почему-то, что и я, и все врачи и даже весь мир прекрасно поняли, что пройдёт пусть полгода или даже год, и Орёл сначала осторожно попьёт пивка, и всё будет хорошо, а потом он уже менее осторожно выпьет чуть водочки, и всё будет тоже неплохо, после чего, уверившись, что опасности нет, он уже основательно отведёт душу, и вот тогда, если скорая успеет, он перейдёт на новый цикл собственных страданий. И кто знает, быть может Орлу и давали обезболивающих по минимуму, чтобы сохранить в его памяти как можно дольше простую истину о том, что он своё в этой жизни выпил? Врачи циничны до мозга костей, их эмоции подавлены, изъедены профессией, но иногда, иногда, как в тот день, в их глазах можно явно прочитать, как же они ЗАТРАХАЛИСЬ ВИДЕТЬ некоторые вещи.

Утренний обход закончился.

Через минуту зашёл заведующий и спросил, всё ли у нас хорошо. Мы ответили, что да — он и ушёл. Удивительно харизматичный человек, этот наш заведующий отделением, вот прям сразу понятно, что он классный мужик. Думаю, его поэтому и поставили заведующим, ведь когда всем сразу ясно, что он классный мужик, то ни у кого не возникает вопросов, почему он заведующий. Никого не напрягает, ходит такой, всё помалу контролирует… Перед ним, конечно, весь младший медперсонал чуть ли не строем дышит, но это по идее так и положено, чтоб не ленились.

На завтрак принесли гречку. Это хорошо, потому что я и не догадывался раньше, как я люблю гречку. Разваренную в ничто гречку без соли… М-м-м-м-м…

После завтрака настало время полежать под капельницами: мне залили очередную банку холодного антибиотика, а Орлу разбавили кровь литром физраствора.

Совершая очередную прогулку до туалета я отметил, что скорость передвижения у меня практически не возросла — я как ходил полусогнутым по полшага в минуту, так и продолжал, потому что больно.

- Ой ну что ты ползаешь тут как инвалид? - обратилась ко мне санитарка в коридоре, - Тебе аппендицит вырезали ещё в прошлом году! Вон в восьмой у ребёнка позавчера тоже аппендицит, так он уже сегодня бегает!

- Возможно, у нас аппендицит был разный, - предположил я.

- Ага, у него голубой, а у тебя розовый! - насмешливо ответила санитарка.

Доносить до неё какую-то рациональную мысль о том, по каким причинам одни люди после операции могут восстанавливаться значительно быстрее других, я не стал, а просто побрёл себе дальше, до поста.

После утреннего обхода суета в отделении явно поутихла. На посту другая санитарка в полном негодовании рассказывала медсестре историю о том, что бабуля (да, та самая бабуля) взяла привычку разрывать простынь на длинные лоскуты.

«Никак верёвку сделает и через окно будет драпать», - подумал я и улыбнулся сам себе.

Санитарка продолжала:

- Ну что ей простынь? Я и забрала, но это ж надо списывать! Так она и пододеяльник уже теребить взялась! Она ж не понимает ничего, что ей говорят! Так я ей чтоб она мне бельё не портила, бумагу туалетную дала рвать, а она знаешь что? Рвёт! Рвёт ту бумагу, ага! Рвёт и, мать её, жрёт!

Я присел на скамейку напротив ёлки. Откровенно говоря, мне было ужасно скучно и я не хотел возвращаться в палату читать книгу. Но и каких-нибудь собеседников вокруг тоже практически не было. Только на самом краю соседней лавочки сидела молоденькая девушка в марлевой маске, белом кобинезоне и пышной медицинской шапочке из прозрачной плёнки — без малого медицинский скафандр. Она иногда разглядывала на меня, но стоило мне посмотреть в её сторону, как она тут же торопливо отводила взгляд, как будто боясь посмотреть в глаза.

- Я вот думаю… - начал я, указывая на ёлку и как бы говоря сам с собой, но достаточно громко, чтобы меня услышала эта девушка, - На этой ёлке очень старые советские игрушки висят, раритетные по нынешним временам. Откуда они здесь?

Затем как бы задумался на секунду и продолжил таким тоном, как будто меня озарила лучшая из догадок:

- Наверняка шли в одном комплекте с больницей, это же очевидно!

Краем глаза я заметил, что она наблюдает и понимает, что я это всё говорю для неё. В её взгляде читалось недоумение. Уже повернув голову в её сторону я вскинул левую руку, как будто в ней лежит какой-то документ, а правой стал в нём «отмечать» выговаривая вслух:

- Кровать медицинская: сто штук — есть, и все разные, балкон бетонный: двадцать четыре - имеется, ящик с игрушками для нового года: двенадцать, по одному на этаж — погружено.

После этого я посмотрел поверх «документа» и спросил у несуществующего собеседника:

- Пётр Алексеич, а дождик для ёлки погружать?

Затем я уже сам себе ответил как Пётр Алексеич, активно жестикулируя:

- Ни в коем случае, любезный, ни в коем случае! Только мишура! Дождик — это моветон, это гадость и контрреволюция, не побоюсь сказать! Повесьте на ёлку мильён игрушек, а потом накиньте сверху дождик и что это будет? Не ёлка, а нелепый капиталистический конус!

Да, я откровенно дурачился. Санитарка и медсестра быстро смекнули что к чему и посмеивались над этим, но девушка, та самая, внимание которой я по какой-то неведомой причине так захотел привлечь, смотрела перед собой и была нарочито серьёзной, как будто стеснялась даже улыбнуться. Что ж… Это, знаете ли, вызов, это просто так я оставлять совсем не собирался.

- Вы что же, любезный, думаете поставить у поста красавицу, всю такую колючую, а потом одеть её так, чтобы никто не догадался?

Я продолжал нести всякую дурь, не особо смешную, конечно, по своей сути, но, как говорил один мой приятель: юмор это в первую очередь отыгрыш, а во вторую подтекст. Спустя какое-то время моих стараний и дурачеств, санитарка и медсестра уже во всю смеялись, а девушка в комбинезоне, наконец, заулыбалась, покраснев при этом как спелая помидорка.

А потом на пост привезли пациента, и всем нужно было заниматься его оформлением. Но я уже чувствовал себя отдохнувшим и готовым вернуться в палату, чтобы никому не мешать.

Ближе к полудню Орёл зашевелился: достал сигареты, взял одну и выполз в коридор. Неизбежно столкнувшись там с санитаркой, он не придумал ничего проще, чем спросить у неё, можно ли ему выйти на балкон покурить.

- Больным на балкон выходить нельзя! Там вон, для таких, как ты, написано! А ну-ка марш в палату и не дай тебе бог я сегодня унюхаю, что в мужском туалете накурено!

Вернувшись в палату, Орёл задумчиво пожаловался в пустоту:

- Гоняет, блин, курить не даёт… И что теперь делать? Это же надо на первый этаж до курилки идти теперь…

И он уже вяло начал собираться, когда я по какой-то причине решил отвлечься от книги и объяснить ему вкратце суть социального эффекта, свидетелем которого он стал.

- Тебе никто не разрешит выйти на балкон курить, потому что если тебя врачи спросят на балконе, какого ты хрена там куришь, то ты ещё чего доброго расскажешь, кто из персонала тебе это разрешил. И этот кто-то получит по шее. Но если ты просто пойдёшь на балкон курить сам, то санитарки и медсёстры сделают вид, что ничего не видели, конечно, если рядом с ними не будет врачей. Потому что следить за тобой они не обязаны. Понял?

- Так что, можно на балкон выходить курить тут? - озвучил Орёл свой шаткий вывод.

Я сначала хотел ответить, что нельзя, но потом понял, что тем самым могу ввести бедолагу в ступор.

- Иди. Просто иди на балкон и никого не спрашивай.

Внемля чёткой инструкции, Орёл вышел из палаты.

Спустя минуты три он уже вернулся, замёрзший до зубной чечётки.

- Н-ну та-а-ам и в-ветрила!

Температура на улице точно была плюсовая, но стационар у нас стоит довольно обособленно от высоких домов, поэтому если ветер есть, то на балконах он обдувает будь здоров, даже на четвёртом этаже. Ну а закон Бернулли со всеми вытекающими никто не отменял.

- В натуре ничего даже не сказали! - вполголоса, наконец, с нескрываемым удивлением сообщил Орёл свой опыт.

Всем своим видом он выражал крайнюю признательность за то, что я открыл ему великую тайну больничного персонала. Думаю, он так и не смог рассмотреть случившееся как нечто свойственное не только санитаркам в больнице, но всем людям. Если своим бездействием человек может допустить что угодно не боясь при этом проблем — он это допустит.

Потом к Угрюмому В пришёл анестезиолог и стал его осматривать. Он просил подышать носом, запрокидывать голову и, в общем, стандартно опрашивал пациента. Получив подпись о согласии на операцию под общим наркозом, он сообщил:

- Сейчас придёт медсестра, сделает укол, от него будет немного так сушить во рту, но воду не пейте, можно только губы намочить.

И ушёл.

«Так, - вспомнил я, - мне он говорил, что от укола будет сердце колотиться! Я ещё постоянно прислушивался к ощущениям и ничего такого не было».

Скоро действительно пришла медсестра и сделала Угрюмому В укол, а потом отправилась за каталкой, сказав тому раздеваться и взять одеяло.

- Честно, я бы на вашем месте пошёл до лифта пешком, - посоветовал я ему, - Мне ещё с моим аппендицитом куда ни шло, но камни в желчном…

Угрюмый В улыбнулся и поблагодарил за совет.

Я спросил у него, уже когда привезли каталку:

- Во рту не сушит?

- Да вроде нет, нормально…

Он повернулся к медсестре с санитаркой:

- Ой да я до лифта так дойду! Чего вы меня будете тут возить?

- Так! - строгим тоном сказала медсестра, - Пешком не положено, так что быстро на каталку! Уже опаздываем!

Угрюмый В не стал сопротивляться. Спустя секунду он уже издавал жалобное: «ой, ойёёй, ой!», когда его катили к лифтам по сложному рельефу больничных полов.

В какой-то момент я понял, что настало время перекусить. Но поскольку до обеда времени оставалось ещё ощутимо много, то надо было выбрать из присланных мне запасов. Я решил, что съем банан. Потому что банан скользкий, мягкий и вообще безопасный с виду фрукт. К тому же сапиенсы есть вид произошедший когда-то от фруктоядных обезьян, а это хоть немного, да значит, что банан я переварить должен без проблем. Лёгкая еда. Правда, пришлось идти и выбрасывать шкурку в мусоропровод, потому что оставь я её на тумбочке — точно получил бы нагоняй от санитарки.

Когда мне снова надоело читать, я решил расспросить Добряка В, что он помнит о своей операции, в надежде выяснить, как так получилось, что он уже в полном порядке, а я ещё еле хожу, и прогресс с этим если и есть, то только в том, что днём я живу без обезбол-микса. Как оказалось, у Добряка В характерные боли в животе были примерно раз в полгода, но постоянно проходили сами собой. Ближе к новому году его снова прихватило, но в этот раз так основательно, что жена слишком забеспокоилась и вызвала ему скорую. В больнице ему сначала обкололи местной анестезией живот, а потом вставили туда инструменты, надули изнутри и стали смотреть. Добряк В сказал, что было ужасно трудно дышать. А после того, как с этим закончили, повезли уже в другую операционную, где под общим наркозом сделали всё как обычно.

Я подумал, что у меня наверное воспаление было посерьёзней, чем у Добряка В, раз никто смотреть не стал, а сразу на стол повезли. В эту же пользу говорило и то, что ему не ставили никаких капельниц, а меня же после операции который день подряд активно заливали метронидазолом — ядрёным антибиотиком, если верить википедии.

Заслышав, что в палате пошла активная беседа, более-менее оклемавшийся Орёл поведал всем о том, как в прошлом году его тоже прооперировали и он после этого лежал 15 дней в реанимации с катетером под ключицей, у которого было аж три разъёма, чтобы сразу вводить целую кучу лекарств. Рассказывал он об этом, конечно, как о добром приключении, в котором ему было всё ни по чём, а то, как он загремел во второй раз испив с друзьями водочки, так и вовсе получалось мелкой неприятностью, которая его почти не заботила — с ним, мол, и не такое бывало — выкарабкался же.

В процессе его рассказа я иногда накрывал себе лицо раскрытой книгой, узрев для себя ещё одну форму такого известного жеста как фэйспалм.

На обед дали супчик и макароны с котлеткой. Пища богов.

После трапезы мы все, конечно же, поспали. Сон - это здоровье, а пациент в больнице как раз и должен выздоравливать. В этом есть основная его задача.

Потом, наконец, привезли Угрюмого В. Моему отцу тоже удаляли желчный пузырь, но он отделался четырьмя незаметными дырочками на животе. А вот Угрюмого В, судя по повязке на шве, разрезали почти пополам. Выглядел он, мягко говоря, не очень хорошо. В носу торчала одна трубка, через которую в специальный пакет отводилась зелёно-желтая жижа, а сбоку живота была вшита другая, отводившая что-то коричневое. Я уже начал подниматься, чтобы помочь медсестре и санитарке, довольно хрупким женщинам, переложить весьма крепенькое тело килограммов под 90 весом с каталки на постель, но быстро понял, что помощник из меня не то, чтобы так себе, а скорее даже буквально никакой. Осталось только беспомощно наблюдать. Эти женщины явно были привычны к перемещению подобных грузов и с задачей справились на удивление быстро, попеременно двигая вдвоём верхнюю и нижнюю часть туловища Угрюмого В, иногда открывавшего глаза, но явно находившегося ещё без сознания.

- Когда очнётся, можно будет ему из носа зонд достать, - выдал свои распоряжения медсестре зашедший в палату заведующий отделением, а потом обратился уже к нам, - Он будет очень просить пить, так вот это ему ещё пока ни в коем случае нельзя! Поняли?

Мы дружно утвердительно кивнули.

Перед ужином я скушал ещё пару бананов.

Вскоре Угрюмый В очнулся и стал повторять, что ему очень больно, холодно и он хочет пить. Большой Л сходил за медсестрой и та сделала укол обезболивающего. А пришедшая следом санитарка принесла второе одеяло. Но обезболивающего хватило едва ли на час. Когда он снова очнулся, медсестра опять сделала укол и достала из носа трубку, которая оказалась гораздо более длинной, чем я полагал. Наверняка она доставала аж до желудка, а зелёно-жёлтая жижа была желчью или содержала её. Угрюмый В быстро успокоился и заснул уже до самого утра.

Отведав на ужин морковного пюре, которого было столько, что я мог бы всю порцию с лёгкостью намазать на одну лусту хлеба, я решил, что чай имеет смысл пить с печеньем.

Печенье я не люблю практически никакое, но вся моя родня почему-то уверена, что я большой поклонник затяжного. Видать, когда-то с голодухи поел его один раз с аппетитом и тот курьёзный случай отложился у всех в памяти. Стоит ли говорить, что моё «любимое» печенье никто не забыл мне передать? Я скушал штучки три, размягчая их в чае.

Поле ужина наступил отбой, но вышедшая на смену медсестра не пришла делать уколы обезбол-микса всем желающим. Уснуть с болью в пузе было решительно сложно, да я и не собирался этого делать, поэтому встал и пошёл на пост.

На посту оказалась та самая медсестра, которая была немолодой и самой опытной из всех. Она во всю разговаривала со своей подругой, одетой в обычную гражданскую одежду.

- Я сейчас занята, скоро обойду, сделаю уколы, - сразу поняв, зачем я пришёл, выдала медсестра.

- Да давай я схожу его уколю, - предложила её собеседница.

- Ну давай, я тогда пока тут разберусь.

- А вы медсестра? - на всякий случай спросил я у этой женщины, когда мы шли с ней в манипуляционную.

- Ну так да! Просто не в этом отделении работаю. А что?

- Ну, вы же просто не в халате... - недоверчиво ответил я.

Действительно, я вообще не мог воспринять собеседницу как человека хоть сколько-нибудь причастного к персоналу больницы. Без халата она казалась мне самозванкой и я ничего не мог поделать с этим ощущением.

- У меня уже смена закончилась, - оправдалась она.

Я смотрел как ловко эта женщина набирала в шприц разные лекарства. Когда она закончила приготовления, я приспустил шорты и оперся о холодильник, поскольку кушетка всё ещё отсутствовала.

«Медсестра» протёрла место укола и... лёгким движением руки тут же вогнала смесь из шприца куда надо, так быстро, как, судя по всему, вообще позволяла сила её пальца, давившего на поршень. По жопе вдарил молот Тора. И дрогнули ноги мои. Ах, не подвело чутьё! Нельзя верить женщине без халата!

Когда в глазах чуток посветлело, я молча поковылял в палату, даже не оглядываясь.

Сон не шёл. Я ворочался с боку на бок несколько часов, пока не осознал, что мне жутко тоскливо. Возможно, так тоскливо, как не было никогда. Вся больница навалилась на меня огромным бетонным монстром, сожрала, проглотила в тёмную палату и медленно, час за часом, переваривала мой разум. Я вышел в коридор, чтобы как-то не думать об этом.

- Что случилось? - заботливо спросила санитарка, вышедшая мне навстречу из процедурной, - Болит?

- Ай нет… - отмахнулся я, - Мне... Просто скучно и грустно. Пойду вот лучше на посту посижу.

- Смотри… Может всё-таки надо что?

- Ну… Если не сложно… Можете гирлянду на ёлке включить?

Санитарку, конечно, такая просьба смутила, но она зашла за столы поста и, отыскав там нужную вилку, воткнула её в розетку. Ёлка засверкала огоньками.

Я присел напротив и попытался успокоиться. В животе появилось странное ощущение, как будто внутри был шар, твёрдый, бетонный, и он медленно разрастался, ужасно медленно, но неумолимо. Тикали часы на посту.

Я подумал, что находясь вот так, в больнице, больным и немощным, я страдаю впустую. Весь опыт пребывания в этом месте, всё, что я испытываю, не имеет никакой пользы — я просто не видел шанса обратить это во что-то полезное. В походе под дождём, в дачном доме с комарами, бессонными ночами за проектом мечты, когда угодно, когда ужасно плохо — всегда, всю жизнь я привык к тому, что мои страдания есть мой ресурс, моё топливо, то, что я обращу себе на пользу так или иначе, то, что закалит меня и сделает лучше. Но вот тогда, сидя перед мерцающей ёлкой две тысячи двадцать первого, я чувствовал полную бесполезность всего происходящего.

Из раздумий меня вырвал бредущий по коридору дед. Ужасно старый, весь в каких-то неразборчивых наколках на груди. Он неловко подтягивал свой подгузник для взрослых, который в силу того, что был переполнен, то и дело сползал к коленям. На его животе и рёбрах было такое количество заштопанных дырок, что я невольно подумал, будто он пережил расстрел. Огромная повязка на животе под рёбрами явно скрывала шов от очередной операции. С отсутствующим взглядом этот дед прошёл мимо меня и попытался открыть небольшую дверь в стене, отличающуюся надписью «доступ посторонним запрещён!» Да, именно такой порядок слов. Дверь, конечно же, его усилиям не поддалась, потому что предупреждения ничего не стоят, если не подкреплены хорошими замками.

- Что дедушка, в туалет хотите? - спросил его я.

Тот в ответ утвердительно замычал.

- Вам не надо, уж поверьте.

Видимо, услышав наш разговор, санитарка вышла из процедурной.

- Ой ой, старый, куда это ты собрался? Ты из какой хоть палаты?

Дед зашевелился. Она стал конвульсивно кивать и даже как-то вяло размахивать руками, но информативности в этом особой не было.

Я указал санитарке сторону, откуда пришёл этот ночной скиталец. Видимо, мужская палата там была только одна, потому что женщина сразу поняла, откуда он.

- Идём со мной, горе! - приказала она старику.

Санитарка отвела беспокойного пациента в его палату, а потом вернулась и разочарованно покачивая головой из стороны в сторону взяла у спящей бабули-беглянки из пачки на тумбочке один подгузник, после чего отправилась обратно.

Я ушёл в палату и попытался снова уснуть, но бетонный шар в моём животе становился всё больше. Вскоре вернулась и боль. Ещё через час мне уже было так плохо, что я стал инстинктивно часто дышать. Боль была не сильнее обычной, что я испытывал в те дни, но вкупе с бетонным шаром занимавшим уже весь мой живот, ощущения создавала самые что ни на есть мерзкие. Решив обратиться к медсестре я встал с постели и отправился на поиски.

В манипуляционной её не было. На посту тоже. В процедурной пусто. Я обошёл всё отделение, пытаясь найти хоть кого-то из персонала, но безуспешно. В итоге у самых лифтов я обнаружил дверь, за которой горел свет. «Ординаторская» - гласила информационная табличка. За дверью слышались мужские голоса. «Ординаторы, - подумал я, - И кто бы они ни были, они могут знать, где найти медсестру». Я постучал.

- Что случилось? - удивлённо спросил меня открывший дверь мужчина в полной экипировке врача.

- Извините. Я просто медсестру ищу, а её нигде нет, а мне вот очень надо…

- А что такое? - спросил ординатор заботливо но при этом и настороженно.

- Да вот здесь прям, - я указал на живот, - Как будто шар какой-то твёрдый и болит.

- Ну так правильно! У тебя ж после операции желудок стоит! Ты не волнуйся, иди в палату, а мы сейчас придём, и медсестру мы тебе, уж будь спокоен, обязательно отыщем!

Ординатор говорил так уверенно, что не поверить ему было трудно.

Ждать в палате действительно не пришлось долго, хотя учитывая скорость моего передвижения, немало времени я потратил просто чтобы вернуться.

К кровати подошли два ординатора, медсестра и санитарка.

- Ну признавайся, что кушал на ужин? - спросил мой недавний собеседник.

- Морковное пюре и чай с печеньем попил, - честно ответил я.

- О… С печеньем это ты зря!

Дальше ординатор обращался уже к медсестре, стоявшей перед ним чуть ли не по стойке «смирно».

- Прямо сейчас его уколи. И зонд. Чтоб желудок был чистый.

И снова ко мне:

- Сильно плохо?

- Да я вам тут сейчас помру! - охарактеризовал своё общее состояние я.

- Ой ну это ты… Ты это брось! - отмахнулся ординатор, как бы засмущавшись, - Ты ж в больнице!

После того, как ординаторы ушли, медсестра сделала мне какой-то из ряда вон жгучий укол, а потом они с санитаркой повели меня в клизменную.

Меня усадили на кушетку. Санитарка быстро выбрала из имеющихся вёдер относительно небольшое и дала мне его в руки. Медсестра тем временем выудила из ящика какую-то прозрачную трубку с закруглённым концом, плавно переходящую в гибкий шланг. Пока она намазывала эту трубку вязким маслом из пузырька, санитарка уже успела развести в чайничке тёплой воды из-под крана. Честно говоря, по причине своего состояния в тот момент, я не особо успевал следить за событиями, поэтому удивиться успел только тогда, когда медсестра уже затолкала трубку мне в горло на добрых сантиметров 30. Конечно, есть в мире профессии, где люди даже деньги подобным зарабатывают, например, шпагоглотатели в цирке. Но я вот себе не очень представляю, как к этому вообще можно привыкнуть. А потом, протолкнув в меня этот пыточный агрегат поглубже, медсестра набрала из чайничка воды в огроменный шприц и залила всё прямиком в мой желудок.

По причине нахождения в пищеводе инородного тела, в желудке моём ничего задерживаться не собиралось, и лилось наружу как по трубке, так и вокруг неё. Через пару-тройку повторений ведёрко основательно наполнилось желтоватой водицей с микроскопическим осадком на дне, являвшим собой, насколько я понял, затяжное печенье. Оно мне никогда не нравилось.

- Как тебя хоть зовут? - нежно спросила санитарка, похлопывая меня по плечу.

- Ыгы, - ответил я с трубкой в пищеводе, в знак того, что шутку её оценил.

- Чистый у тебя желудок оказался… Уже почти всё, не волнуйся…

Да где ж там волноваться… Мир и спокойствие приходит в душу любого прямо в процессе промывания желудка — известный факт. Как!? Вы ещё не пробовали наших славных процедур?

- Офигеть у вас аттракционы! - отшутился я, когда трубку, наконец, вытащили.

- Ну тебе, как, лучше?- поинтересовалась санитарка.

- Лучше чем когда? Чем пять секунд назад? Да, определённо! Отпустите меня пожалуйста!

Они вдвоём провели меня до кровати и помогли улечься.

Глядя в потолок, я решил тогда, что всё происходящее я запишу в мысленный дневник, а потом, когда будет время, выложу его текстом. Я понял, как обратить своё страдание во что-то полезное.

Боль ушла, бетонный шар исчез, отступила скука и грусть. Я успокоился.

И я составлял этот мысленный дневник, стараясь не упустить ничего. Пока не уснул.

Много раз за ночь я просыпался ещё и выходил в туалет. И каждый раз проходя мимо поста, я видел там медсестру и санитарку. До самого утра они разбирались с какой-то бумажной работой.

Продолжение следует...

Предыдущая часть

- Буду брать кровь на анализ, - спокойно сообщила зашедшая в палату ни свет ни заря леди-с-чемоданчиком.

Вы просыпаетесь ещё сонным? Кофе не помогает? Умывание и холодный душ тоже? Выход есть! Леди-с-чемоданчиком к вашим услугам! Скарификатором в подушечку пальца ШАСЬ!

Oh, oh, oh, oh, oh, oh, oh...

Give a little love it'll all come back

Throw a little out it'll make you gla-a-a-ad, woohoooo…

© The Mostar Diving Club (песенка из рекламы кофе)

Пользуясь случаем, я решил как раз решил выяснить ответ на интересующий меня вопрос:

- А правда, что кровь из пальца можно брать не только из пальца, но и из мочки уха?

- Да, - ответила медсестра, выдавливая из моего пальца каплю крови и размазывая её по небольшому стёклышку краем другого стёклышка.

Я невольно потёр себе ухо свободной рукой.

- А вы когда-нибудь так делали?

- Неа, - она набирала кровь в трубочку с делениями и выливала её в пробирку, стоящую в чемоданчике.

Пробирок было ужасно много и все с фамилиями. Я подумал, что леди-с-чемоданчиком собирает анализы крови сразу по всей больнице. Дел у неё с утра, мягко говоря, не початый край. Но она улыбалась почему-то от моих глупых вопросов, и это было видно даже под маской.

Закончив со мной, леди-с-чемоданчиком перешла к Большому Л. И тут…

О! Я понял, о чём он говорил в самом начале, когда восхищался моим спокойствием при установке капельницы.

Доводилось ли вам видеть здорового мужика о пятидесяти годах, дрожащего от страха, свернувшегося на кровати калачиком, закрывающего себе глаза рукой и отворачивающегося к стенке, когда ему вот-вот уколют палец? Когда она это сделала, он издал столь жалостное «о-о-х!» с придыханием, что медсестра даже невольно выдала что-то вроде: «ну всё, всё уже, успокойся...» Ну, знаете, как будто он маленький ребёнок.

Никто, никто из тех, кто был в палате, не счёл это смешным, я готов поклясться. Никогда ни одной шутки по этому поводу ни в глаза ни за глаза не было отпущено. Каким бы неуместным в его возрасте ни казался этот детский страх уколов, но все его, чёрт возьми, отлично поняли, по какой-то причине. Может, потому что Большой Л не скрывал того, что все мы испытываем внутри себя в такой же ситуации.

Чтобы как-то успокоиться, после того, как леди-с-чемоданчиком ушла, он включил себе на телефоне какую-то советскую песню, из тех времён, когда считалось, что песни должны состоять из хороших стихов, положенных на правильную музыку, а петь их должны артисты с красивым голосом.

Утренним обходом зашёл Доктор Пэйн с подручными, и я понял, что эта его странная поза, с плечами, выдвинутыми вперёд, судя по всему, не какая-то привычка или показатель настроения, а просто результат ужасного нарушения осанки, видимого невооружённым глазом всем и каждому.

Насчёт Угрюмого В доктор особо не интересовался, потому что всё знал о нём и так, ведь он его осматривал на приёме. Поинтересовался только тем, как у пациента самочувствие и запретил ему есть.

Следующим на очереди был Гражданин Т. Оказалось, что у него на боку под одеждой висел медицинский зажим — такая штука с ручками как у ножниц, но с плоскими губками как у плоскогубцев и специальной зубчатой пилкой между ручками, чтобы их можно было сцепить и они не расцеплялись сами. Доктор Пэйн постучал Гражданина Т пальцами по рёбрам над зажимом и сказал, что звук ему нравится.

Затем направился к Добряку В, ощупал его живот и спросил, ходит ли он уже в туалет, на что тот ответил, что да, и что он уже хочет домой. Доктор Пэйн сказал, что это тоже хорошо.

Вообще, я заметил, что врачи не любят говорить слово «плохо» - у них либо всё «хорошо», либо они принимают меры и им некогда разговаривать, не отвлекайте.

Ощупывая живот мне, доктор спросил, достаточно ли активно я пукаю. Первой мыслью моей было: «как он понял!?», но я быстро сообразил, что он же врач и должен знать, как организмы у людей работают, особенно после операции. После моего утвердительного кивка, Доктор Пэйн заключил, что у меня тоже всё хорошо, и разрешил мне начинать есть, но как бы не всё подряд, а больничную еду.

У Большого Л в тот день тоже во время обхода никаких проблем не выявили.

После обхода мы чуток подремали ещё, пока нам не принесли капельницы и еду. Капельницы медсестра поставила в палату, но решила не заливать нас раствором, пока не поедим. На завтрак овсянка. Такая густая вся, безвкусная и больше похожая на клей для обоев, чем на еду. Но издревле наши далёкие предки замечали, что ключевым фактором в определении вкусовых качеств пищи является в первую очередь желание жрать — я тоже постиг это в тот день, умяв целую миску овсянки с огромным аппетитом.

Отделение хирургии заполнялось всё больше и больше. В какой-то момент я вышел в туалет и когда вернулся (а ходил я по-прежнему не быстрее черепашки), то на кровати слева от меня - последнем свободном месте в палате - уже лежал новенький.

Ужасно хилый парнишка с каким-то странным совсем не здоровым цветом кожи на лице. В глаза бросились его явно редкие волосы, но не от облысения, как это бывает, не проплешинами, а по всей голове равномерно. На обоих плечах низкокачественные выцветшие татуировки в виде зубастой щуки на одном, и летящих черепов на другом. Всем своим видом этот бедняга вызывал у меня отвращение, смешанное с жалостью. Обитатель придонного слоя общества, коих вы всегда найдёте там в огромных количествах в любой стране постсоветского пространства. Выкинутый на обочину жизни ложными жизненными ориентирами олух, как будто постоянно чувствующий собственную ущербность и пытающийся как-то ощериться, создавая себе агрессивный образ, от чего выглядит ещё более жалким. «Орёл» Такими полны лагеря. Такими полны нелегальные строительные шабашки.

Орёл лежал на кровати в позе эмбриона, стонал и периодически поблёвывал в тазик на полу какой-то коричневой жижей, имеющей, как и он сам, странный пряный запах, не неприятный, но до того непривычный, что чувствовать его совсем не хотелось. Рядом с ним в больничном халате стояла его мать, судя по всему, работающая санитаркой где-то в стационаре — иначе в палату она бы не попала.

- Сигарет оставила? - сквозь стон выдавил Орёл, когда она уже собралась уходить.

- В тумбочке, курильщик, - она ответила с такой нежностью, с такой лаской в голосе, и... Даже взгляд её… Излучал спокойствие, умиротворённость и, чёрт знает что ещё... Наверное, материнскую любовь в чистом виде.

Не нужно быть никаким знатоком человеческих душ, чтобы понять, что она будет заботиться о нём, что бы ни случилось, в какую бы грязь он ни влез, в какое бы ничтожество ни превратился.

Природа жестока к матерям.

Я попытался улечься, чтобы ещё немного поспать, но с этим как раз и возникла проблема: если лежать на левом боку, чтобы шов от операции был сверху, то лицом я как раз получался в сторону Орла и его душистого тазика. Лечь на правый бок, где шов, варианта не было, поэтому лучшее, что осталось - это читать книгу полулёжа. Дело в том, что засыпать лёжа на спине я умею не очень хорошо.

В какой-то момент я вспомнил про зажим на боку Гражданина Т и поинтересовался, что у него за болезнь такая.

«Неяки торакс» - ответил тот.

Я так понял, что у него пневмоторакс и всё, что я об этом знаю, так то, что от него часто умирают ёжики (спасибо пикабу). За сим я постарался приободрить Гражданина Т тем, что ему повезло не быть ёжиком — но ободрить вышло не очень.

Тогда я решил попытаться расспросить Орла, что с ним такое.

«Панкрийитин» - отозвался тот на мой вопрос.

«Панкреатит?» - переспросил я.

Но он поправил меня сквозь зубы, как будто я не расслышал: «панкрийитин!»

Спорить я не стал — я многих болезней не знаю.

Вскоре в палату зашли врачи. Доктор Пэйн, девушка с тигровым партаком на предплечье и ещё один, которого я раньше не видел.

- О! Ну ты опять к нам! - как будто к старому знакомому обратился новый врач.

- Даже постель та же самая, - простонал еле улыбаясь Орёл.

- Ну что, пил?

- Ну водку, — последовал ответ.

- Много?

- Где-то бутылку...

- Оооооооооо… - улыбнулся незнакомец, - Мы тебя в прошлый раз с того света вытащили. Года не прошло! Тебя жизнь ничему не учит? Опять к нам захотел?

- Тот случай, когда болезнь видна по лицу, - отпустила комментарий девушка, глядя, как Доктор Пэйн ощупывает живот Орла под рёбрами.

- Пей много воды, - сказал Пэйн, закончив.

У Орла всё-таки был панкреатит.

Врачи ещё немного о чём-то посовещались и ушли. После них в палату пришла медсестра и принесла Орлу капельницу с двумя литрами физраствора. Она установила ему венозный катетер (задел на будущее).

- Два литра физраствора! - удивлённо, произнёс я, - В человека вообще столько влазит?

- Легко! - ответила сестричка, - Я и пять заливала!

- Jamaica_MURR, - сказал я, протягивая ей руку.

- Нестрогая Ю, - представилась она в ответ, вложив три пальца в мою ладонь для характерного рукопожатия при знакомстве с девушкой.

И она убежала по своим делам, а я стал вспоминать, сколько литров крови плещется в человеке. «От пяти до семи во взрослой тушке» - выдавала память. Взглянув на Орла, я посчитал, что у него в лучшем случае пять литров — уж очень он кисловато выглядел. Всё это значило, что врачи придумали разбавить ему кровь водой почти на треть. Потом я ещё подумал о том, сколько при среднем объёме мочевого пузыря нужно будет походов в туалет, чтобы слить всё это в кровь залитое и у меня получилось примерно восемь. И не найдя больше никаких поводов размять мозги, я снова принялся за книгу.

В книге всё шло своим чередом: дети занимались будничными детскими делами, а мистическое «оно» буднично жрало детей.

Вскоре я понял, что от постоянного лежания у меня уже начинает болеть спина. Да и вечно мокрая от пота простынь явно жаждала просушки. В общем, по всему выходило, что пора заняться бытовыми вопросами: прибраться в тумбочке и побродить по коридору.

С приборкой в тумбочке не задалось как-то сразу, потому что даже при всей моей неряшливости очень трудно было устроить беспорядок из пяти предметов: зубной пасты, щётки, пачки печенья, рулона туалетной бумаги и рюкзака. На самой тумбочке убирать тоже было нечего, потому что там было и того меньше: кружка, ложка и два рулона пластыря. Пришлось перейти сразу к прогулке по коридору.

В соседней палате бабушка мирно ела туалетную бумагу прямо из рулона. Я как-то читал, что у людей бумага очень плохо усваивается и может вызвать серьёзные проблемы с пищеварением, поэтому позвал санитарку и обратил её внимание на бабулину скромную трапезу. Та, конечно, начала ругаться и отбирать рулон, а я пошёл себе дальше, заметив, что кушетка, на которую я ещё ночью опирался в манипуляционной, теперь стояла посреди прохода в шестой палате, а на ней покоился свежий пациент. Из палат по всему отделению доносились охания и ахания самых разных тональностей.

Не могу не отметить, что стационар нашей больницы в плане внутреннего своего убранства и плана помещений очень умно и заботливо спроектирован. Даже такие мелочи как прикрученные к стене рукоятки в кабинках туалетов есть. И роскошная, прекрасно освещённая через большие южные окна столовая, так и заманивает там кушать. Жаль, что из-за пандемии она была закрыта и всем еду возили в палаты. Есть даже закуток с кучей различных комнатных растений, в котором можно присесть и хотя бы просто даже подышать. И это я про хирургическое отделение говорю только. Я помню, что как-то навещал знакомого в урологическом, так там вообще выставка камней есть! Очень впечатлил меня один образец, размером с кулак. А взять хотя бы целую стену с зеркалами, в которых каждый пациент может себя хорошенько рассмотреть во весь рост? Идеально! Я решил, что мне непременно надо себя увидеть.

Когда я завернул к зеркалам, возле них себя рассматривала только какая-то девушка. Лет ей на вид было под 25, но она уже обзавелась характерным отёком лица алкоголички, так что, быть может, на деле она была и помладше. Девушка рассматривала два здоровенных фингала под каждым своим глазом, отличающихся даже не тёмно-синим, а прямо чёрным цветом. «Панда» - подумал я, взглянув на неё. Видимо, не сдержал улыбку, отчего она быстро ретировалась к себе в палату, оставив меня одного.

Я рассмотрел себя в зеркале. Удивительное дело сотворил со мной этот аппендицит, как выяснилось. Живот в нижней части отвис бурдючком и сделать с этим хоть что-то не представлялось никакой в обозримом будущем возможности. За пару дней, а скорее всего и вовсе за несчастных полчаса операции, из подкачанного мужика с подтянутым животом я превратился в какого-то усталого пивного говнилу, наподобие тех, которые любят рассказывать истории как занимались в детстве борьбой, указывая при этом на подкожный кисель в тех местах, где когда-то давно были мышцы. «Дорой пользователь, в связи с проведением технических работ в организме, свойство плоский живот, на которое вы потратили последний год походов в спортзал, удалено. Администрация ресурса жизнь.чел желает вам приятного дня» Эх…

Основательно расстроившись у стены с зеркалами, я побрёл в сторону поста. Там была только санитарка.

Я спросил у неё, как часто в больнице положено менять постельное бельё.

- Раз в семь дней, - ответила она.

- А можно мне простынь поменять? - как можно дружелюбнее изложил я свою просьбу, - А то я уже так её пропотел, что боюсь сломать, когда в постель ложусь.

- Ничего, - успокоила меня санитарка, не отвлекаясь от бумажной работы, - главное, что не обосрал.

Я прищурил глаз и изобразил полную готовность к делу:

- Это мой единственный шанс, чтоб поменяли?

Она подняла глаза:

- Да, в этом случае поменяю раньше.

А потом, после небольшой паузы, шутливо добавила:

- Но это не значит, что в тот же день.

Мы добродушно посмеялись над этим и я побрёл в палату, жалея, конечно, что организовать себе свежую простынь не удалось.

В конце концов я видел горы постиранного и развешенного постельного белья и медицинских халатов возле помещения прачечной — всё это работа, которую выполняет санитарка, не считая мытья полов, выноса и помывки уток, а так же много чего ещё, вроде смены подгузников старикам. Порядок есть порядок. Я решил, что буду валяться попеременно на каждой из половин постели, чтобы простынь успевала просыхать. Можно было бы подумать, что всё это дело должно было уже источать знатный ароматище из разряда потного носка размером с простынь, но то ли от того, что бактерии в носках и простынях разные, то ли от того, что меня закачивали лошадиными дозами антибиотика и даже мой пот скорее всего был бактерицидным, ничего такого не происходило совсем.

Практически весь день я просто лежал и читал книгу. Орёл продолжал стонать и блевать. Через каждые полчаса ещё и согнувшись в три погибели он ползал в туалет. Иногда он даже находил медсестру и просил уколоть ему обезболивающее, но Нестрогая Ю отвечала, что ему ещё рано делать следующий укол, поскольку не прошло шести часов.

- Ось заутра уже будэ дэнь так дэнь… - мечтательно произнёс Гражданин Т, когда мы уже все практически засыпали.

И он оказался прав.

Продолжение следует...

Предыдущая часть

Сложно сказать, что было тому причиной: обезбол-микс, новая обстановка, информационное голодание или остаточное действие наркоза, или что-то ещё, а может быть и всё вместе - но мои сновидения в больнице всегда были яркими и стабильными.

Я уже отвык от такого. Обычно когда просыпаюсь, то либо вовсе не могу вспомнить сон, либо практически сразу он превращается в какую-то мешанину, а затем стремительно по кусочкам выпадает из памяти, тем быстрее, чем больше вспоминаешь его. Отвратительный процесс. А потом в мозгу остаётся только некое ментальное послевкусие, эмоциональный остаток, говорящий, что это забытое сновидение было впечатляющим. Но почему? Что там было?

В больнице всё было иначе: каждый сон как роскошный полнометражный фильм, с полным погружением. Хотя, дело даже не в этом. Это трудно выразить словами, но сны были абстрактными и при этом каким-то... математическими. Такое кино — пусть бы даже кто и попытался — невозможно снять. Мне снилось, что происходящее в фильме «ирония судьбы или с лёгким паром», под звук которого я засыпал, абсолютно верно укладывается в какую-то математическую теорию, согласно которой каждый участник происходящего не имел никаких вариантов выбора, потому что всегда поступал наиболее оптимально для той ситуации, в которой находился, и это в свою очередь приводило к новой ситуации, в которой все её участники снова поступали оптимально, и это породило предсказуемость, детерминизм. Теория игр в лучшем её проявлении.

В какой-то момент я проснулся и тапнул по крану телефона Большого Л пальцем, потому что все уже спали и фильм только впустую расходовал батарею.

Сам хозяин телефона мирно похрапывал отвернувшись лицом с окну. Вся его спина свисала над краем кровати и я подумал, что, наверное, стоит его разбудить, чтобы он не свалился во сне. Честно говоря, я даже не сразу разгадал, как Большой Л ещё не летел вниз, но потом вспомнил про его огромный живот, который за счёт своей массы явно смещал центр тяжести в пределы прямоугольника больничной койки. И всё же с моего ракурса это выглядело как человек, спящий на участке воздуха рядом с кроватью, закинув на неё лишь ноги и плечи с головой. Будить Большого Л я всё же не стал, подумав, что от этого он уж точно свалится.

Той ночью со мной случилось ужасное и неожиданное событие. Когда я снова уснул лёжа на спине, что-то попало мне в нос и не успев ещё проснуться и совладать с рефлексами я во всю силу чихнул...

АПЧХОООООООООООООО МОЯ ОБОРОНА!

Дёрнувшись от пробившей живот боли я выбил ногами перегородку из спинки своей кровати: благо она была и без того съёмной и просто вылетела из креплений. О больничный пол она бахнула плашмя, дополнив мои молнии из глаз достойным громом, от которого проснулась вся палата.

- Ты мне инфаркт сделаешь! - возмутился вскочивший с постели Большой Л.

Но я ему не ответил, потому что зубы мои были очень плотно стиснуты, а разум готовился к тому, что придётся запихивать свои кишки обратно в пузо.

Впрочем, соседи очень быстро улеглись.

Мне же сон как рукой сняло. Действие обезбол-микса, как показалось, обнулилось вовсе. Я аккуратно потрогал повязку, приклеенную пластырем поверх моего шва. Она была мокрой. В голову полезли самые неприятные мысли.

Спустя минут пятнадцать боль немного поутихла и я смог привстать и рассмотреть себя при тусклом свете из коридора. Всё оказалось в полном порядке. Повязка на шве была мокрой от пота, как и всё моё тело уже не первые сутки. Я улёгся и попытался уснуть вновь, но боль была всё ещё достаточно сильной, чтобы не давать мне покоя. Нужно было идти просить укол. Ну и в туалет заодно, потому что когда ты еле ходишь, мозги обсчитывают логистику не в пример лучше обычного.

Собравшись с силами, я потихоньку побрёл из палаты. Сначала заглянул в манипуляционную, дверь которой была напротив палаты. Там стояла кушетка и на ней могла спать медсестра в ночную смену. Но её там не было. Затем я направился в сторону туалета и обнаружил, что старушку в соседней палате на ночь привязали к постели куском простыни; не придумав ничего получше, та просто грызла её зубами. На посту я встретить никого и не ожидал, но на всякий случай посмотрел. Уже вышел из туалета и топал в сторону процедурной, как оттуда, видимо, заслышав меня, вышла Кроха ли.

- Обезболить?

- Ага, - промычал я в ответ.

- Ну пошли…

Форы до манипуляционной у меня было метров семь, но она сократила своё отставание до нуля в районе поста и бодро пошла на обгон спокойным шагом. Когда я был на финише, она уже дожидалась с шприцем в руках.

- Вот, блин, пожелал мне спокойной ночи, а теперь напривозили с кровотечениями! - как бы упрекнула она меня.

И вправду: раньше почти пустое отделение как-то ощутимо заполнилось народом в течение вечера, пока я спал. Только когда она об этом сказала, я вспомнил, что палаты, мимо которых я проходил, были не совсем пустыми теперь.

- Так. Тебе ещё шесть часов не прошло, так что я уколю другое обезболивающее. Оно помогает не так хорошо и в сон от него не тянет.

- Спасибо, Кроха ли, - опираясь на кушетку я расплылся в признательной улыбке - и она тут же вкатила мне в зад пару кубов, судя по ощущениям, сока перцев чили.

- Чтоб к следующей моей смене уже бегал, хорошо?

Я пообещал, что приложу все усилия.

Она почти сразу же ускакала обратно по своим делам, а я вернулся в палату и спал до самого утра.

Меня разбудили уже когда нужно было ставить капельницу. Вышедшая на дневную смену медсестричка выглядела ровесницей Крохи ли, но была замужем, от того, наверное, держалась ну очень строго. Я попросил у Строгой Ю укол обезболивающего.

«Ну ты совсем офигел» - добродушно прокомментировал Большой Л ситуацию, когда она ушла. Добряк В уже без проблем ходил и даже в всерьёз стал говорить о том, что ему уже пора выписываться. Но моя боль в животе и вправду никуда не делась, и в туалет я ходил всё тем же черепашьим шагом, что и раньше.

На утреннем обходе пришёл Доктор Пэйн, среди прочего он пощупал мой живот и нашёл, что с ним всё в порядке. Затем две следующие за ним гуськом перевязочные медсестры взялись менять мне повязку на шве.

Удивительная штука, этот медицинский пластырь: когда его лепят, он еле держится, а потом ещё так и норовит отклеиться по любому поводу, но зато когда приходит время его менять… это чудо-изобретение вцепляется в кожу как голодный тигр в добычу. Правда, медсестёр это волнует не очень.

- Ыыыыыть! - произнёс я, когда мне одним махом отклеили повязку со шва.

«Хорошо, что живот побрит. Могло быть хуже»

- Пластырь есть?

Я ответил:

- Нет, а что, нужен свой?

- Да, должен быть свой.

Я пообещал, что обзаведусь.

Вскоре новая повязка была максимально качественно прилажена ко шву, то есть держалась еле-еле, как и прошлая. Перевязочные медсёстры ушли.

Я добавил к списку того, что мне нужно в больничке, рулончик пластыря. Старшая сестра не смогла выбрать мне книгу сама, поэтому прислала фотографии всей полки. Среди прочих, своей толщиной выгодно отличалась «Оно» Стивена Кинга - сантиметров 8 художественной литературы мелким шрифтом, 1200 страниц. Я решил, что этого мне на неделю точно хватит. Из еды попросил передать сухариков и бананы.

Потом к нам в палату подселили пожилого мужчину. Его уложили на кровать по левую сторону от входа, рядом с раковиной. Большой Л сразу же ринулся его расспрашивать, но тот не очень-то хотел общаться, а больше старался улечься в такой позе, чтобы ему было наименее больно. Угрюмый В уже давно страдал от камней в желчном пузыре, но после новогоднего празднества пузырь, видимо, воспалился и не давал ему покоя.

Насчёт питания рекомендации врача для меня звучали так: «ешь мало, в основном пей», поэтому когда привезли обед, я взял себе только супчик и компот. Своих ложки и кружки у меня ещё не было, поэтому развозившая еду женщина выдала мне казённые. Супчик оказался на удивление хорош.

После обеда, когда уже все практически улеглись на тихий час (о да, дневной сон), к нам в палату заглянула женщина в скафандре, назвала мою фамилию и отдала пару пакетов с кучей всего, что мне передали родные. Из-за ситуации с ковидом, посещение, к сожалению, было запрещено.

Новую фарфоровую красивую кружку, ещё с бабушкиных времён 20 последних лет стоявшую в буфете, я расквасил об пол сразу же после того, как поставил на тумбочку — просто неуклюже смахнул рукой, когда полез доставать из пакета что-то следующее. Этот эпизод грустной судьбы стратегических резервов я счёл весьма показательным, если честно.

Остаток дня я провёл частично во сне, частично читая о похождениях клоуна Пеннивайза в маленьком городке Дерри штата Мэн, практически забыв о боли в животе.

Продолжение следует...

Предыдущая часть

«Бабах!» - раздалось за окном. «Бабах-бах!» Новогодняя канонада начала набирать обороты.

- О, началось! - недовольно забурчал Большой Л, разбуженный шумом.

Я оторвал голову от подушки и посмотрел в окно в надежде увидеть всполохи, но, увы, доступные простым гражданским фейерверки обычно не взлетают так уж высоко, а вставать и подползать к окну ближе ради не очень-то и впечатляющего зрелища совсем не хотелось.

- Ну, с новым годом, - как-то совсем не праздничным тоном поздравил нас проснувшийся от шума Добряк В.

«С новым...» - ответили мы втроём вразнобой — Гражданин Т, как оказалось, тоже уже не спал.

- Мда… Что-то мне подсказывает, что мандаринок я поем ещё не скоро… - зачем-то озвучил я свою печальную догадку.

- Ой да ещё до рождества выпишут, - уже снова проваливаясь в сон обнадёжил меня Добряк В.

Я понятия не имел, сколько обычно люди лежат в больнице после подобных операций, так что спорить не стал, тем более, что сам начал уже засыпать. Как выяснилось много позже, минимум один из видов обезболивающих уколов, что делают пациентам в хирургическом отделении, не состоит из какого-то одного препарата, а представляет из себя коктейль из анестетиков и успокаивающих, что само по себе определённо очень ловко придумано, как я считаю. Обезбол-микс, но по ощущениям как будто жидкий бетон в задницу вводят.

Утром меня разбудила медсестра. Сбитая серьёзная женщина, уже явно с десяток лет работающая по профессии. Она протянула мне ртутный градусник старого советского образца, который, как и положено, я сразу установил себе в подмышку. Затем она достала из кармана лазерный термометр и направив его мне в лоб произвела замер. Записала полученные данные в свой журнал.

- Можно обезболивающее? - попросил я, чувствуя как боль стремительно распространяется от шва на весь остальной живот, стоило мне совершить даже самое малое движение.

- Уколю, когда градусники приду собирать, хорошо?

- Да, спасибо, - согласился я.

Медсестра действительно скоро вернулась, сделала мне укол и собрала ртутные градусники в кювету, замеряя при этом каждому температуру лазерным термометром повторно, сравнивая данные и занося всё в специальный журнал.

Наверное, лазерные технологии измерения температуры появились у нас в больнице недостаточно давно, чтобы медики были готовы им доверять, поэтому термометры разных типов у них проходят перекрёстную поверку по сей день. Конечно, пара-тройка метрологов значительно могли бы ускорить процесс, но, судя по всему, в больницах таких специалистов не держат: всё-таки не завод.

Судя по крику санитарки из коридора, бабуля из соседней палаты к утру смогла выбраться из постели, и теперь требовалась помощь с тем, чтобы её в эту постель обратно вернуть, обязательно до того, как врачи начнут обход.

Меня уже стало основательно морить в сон, когда в палату зашли два не знакомых мне врача, спросили всё ли у нас в порядке и вышли гораздо раньше, чем кто-либо успел им хоть что-то ответить. Утренний обход. Почти сразу после этого медсестра принесла мне капельницу, в которой была установлена совсем скромная стеклянная баночка миллилитров на 200-250. Медсестра ловко открутила пробку на моём венозном катетере и ввела в него при помощи шприца пару кубиков жидкости, которая, как оказалось, была обычным физраствором, после чего сняв с капельницы иголку подключила трубку к катетеру и ушла.

Спустя несколько минут я почувствовал, как моя рука замерзает изнутри. Очень очень странное и непривычное ощущение. Я потрогал баночку свободной рукой и оказалось, что холод скорее всего не эффект лекарства, а просто оно хранилась в холодильнике и не успело нагреться до того, как его стали в меня заливать. Решил на всякий случай немножко больше затянуть регулятор на капельнице.

Когда лекарство закончилось, Большой Л позвал медсестру и она вынула трубку капельницы из катетера, после чего снова промыла его физрствором прежде, чем закрутить пробочку обратно.

Большую часть дня я проспал иногда вставая только для того, чтобы сходить в туалет. Шов и весь живот всё ещё болели настолько сильно, что я едва мог ходить, даже не смотря на обезболивающие. Надежду вселяло то наблюдение, что Добряк В уже довольно бодро передвигался обычным шагом, хотя перенёс операцию всего на день раньше меня, а значит и мне по аналогии должно было значительно полегчать в скором времени.

Поскольку двери во все платы по какой-то причине держались открытыми, в прогулках до туалета я выяснил, что почти всё отделение пустовало: кроме нас четверых была ещё пара мужчин в шестой, бабушка в соседней от нас, и несколько пожилых женщин в палате с номером 9. Редкое движение в коридоре создавали только врачи, бегающие курить на балкон.

Уже ближе к вечеру боль снова стала почти невыносимой, я проснулся и попросил медсестру сделать ещё один обезболивающий укол. В ответ она сказала, что прошло ещё недостаточно времени с последнего раза, и мне нужно подождать ещё часика три. Хотел попросить её в таком случае прийти сразу как только время истечёт, но быстро сообразил, что к чему. По всему было ясно, что это работает не так. Я пошёл обратно в палату, выждал примерно пятнадцать минут и вернулся снова. После повторной просьбы, убедившись, что мне действительно больно, она сделала укол. В скором времени после этого я опять уснул.

Вечерний обход оказался примерно таким же, как и утренний, хотя врачи были вроде как другие, но тоже не знакомые.

После вечернего обхода у медсестёр произошла смена дежурства. Вскоре, чтобы проведать нас перед отбоем, в палату заглянула Кроха ли, сразу с полной кюветой шприцов в руке.

- Кому обезболивающее на ночь?

Из желающих были только я и Гражданин Т.

- Ты же вроде 31-го днём работала, чего это тебя в ночную смену перекинули? - спросил я Кроху, пока она очень медленно и аккуратно вводила мне в ягодицу обезбол-микс.

- Мы всегда так работаем: день, ночь, отсыпной, выходной, - ответила она.

Я даже не ожидал, что когда-то ещё в жизни наткнусь на столь откровенно дегенеративный подход к организации трудового графика. Когда-то давно работал в казино и у нас там тоже было придумано так, чтобы при трёх сменах каждый крупье за неделю попадал во все три, причём абсолютно бессистемно. Сказать, что при этом весь стафф поголовно представлял из себя толпу вечно не выспавшихся зомби — не сказать ничего.

Высыпаться надо всегда, иначе организм быстро изнашивается: ослабляется иммунитет, ускоряется старение, но это ещё далеко не всё, потому что самое страшное, катастрофическое и даже, я бы сказал, фатальное, заключается в том, что когда ты не выспался — ты ужасно тупой, даже куда более тупой, чем когда пьяный. А когда ты систематически тупой, то и жизнь твоя как у клопа. Но к чёрту казино — там всего лишь деньги, а ужасный график можно как-то оправдать мерами безопасности, но вот с медициной-то что не так? В общем, я был возмущён до глубины души, хотя, разумеется, объяснять никому ничего не стал.

Тем временем Кроха ли подошла к настенному прибору, представляющему из себя кварцевую лампу, закрытую продуваемым при помощи вентилятора кожухом. Она включила его в розетку, сначала достав чьё-то зарядное от телефона, затем щёлкнула выключателем на корпусе.

- Пускай поработает минут пятнадцать.

Мы молча согласились.

Выходя она выключила свет и пожелала:

- Спокойной ночи!

- И тебе спокойной, - отозвался я.

После этого Кроха ли взглянула на меня так, как будто я совершил на её глазах тяжкое преступление, и заговорщицки прошипела:

- Нельзя мне желать спокойной ночи!

Пока я пытался осознать, что я такого неправильного ляпнул, она ушла.

Вентилятор кварцевалки мерно гудел и я чувствовал как меня обдаёт свежим приятным воздухом, как будто где-нибудь в поле или горах, только совсем без запаха.

«Бабушка, лягте в постель! Вам не надо в туалет, вы в памперсе! Куда вы собрались? Вы понимаете, где вы находитесь?» - санитарка явно пресекла очередной побег из соседней палаты.

- Я начинаю болеть за эту бабку, - честно признался я.

- Ныяк не успокоецца, - добродушно подметил Гражданин Т.

Большой Л поставил свой смартфон на тумбочку и включил «иронию судьбы или с лёгким паром». Смотреть этот фильм никто не собирался, хотя бы потому, что со столь маленького экрана это было ужасно неудобно, но на слух воспринимать было тоже неплохо.

Я уснул когда алкоголик из Москвы уже поедал заливную рыбу.

Продолжение следует...

Предыдущая часть

- А это уже прям операционная, где меня будут оперировать? - спросил я, лёжа на столе.

- Да, - ответили мне.

- Не так я себе это представлял…

- А как? - спросил меня человек присевший у изголовья стола.

Я узнал в нём того самого врача, который приходил последним и осматривал мой рот и спрашивал про вредные привычки.

Тем временем две медсестры взяли мою правую руку и поместили её на небольшую откидную платформу стола, таким образом, чтобы рука стала перпендикулярно телу. Я почувствовал как они застёгивают ремни.

- Ну, я думал, я сюда уже под наркозом приеду.

Пара других женщин уже установили платформу слева и взялись за мою левую руку. Я повернул голову влево и увидел часы на стене. Без пятнадцати двенадцать. «Сходил, блин, за талончиком»- пронеслось в голове.

- Там у меня на сгибе уже дырка в вене есть, - сказал я медсёстрам справа, которые решали, куда бы мне поставить венозный катетер.

- Так! Мы тут сами разберёмся, - вежливо ответили мне.

На левую руку надели манжету тонометра. Я не слышал, чтобы кто-то усердно качал грушей, но надулась манжета почти мгновенно.

- А вы анестезиолог, да? - обратился я доктору у изголовья.

- Точно так, - ответил он.

Это многое объяснило. Стало вполне понятно, зачем ему было накануне осматривать мои дыхательные пути, спрашивать о вредных привычках и всё такое прочее.

Катетер на правой руке в конце концов установили где-то в районе запястья. Я краем глаза заметил, как к нему подключают трубки. Левую руку притянули ремнями.

- Так… - как будто думая вслух произнёс анестезиолог. - Ну, поставим тебе для начала (какое-то число).

Он покрутил нужные рукоятки на большом приборном блоке, который я едва мог видеть, взглянув максимально вверх.

«Ага» - подумал я, - «Пошёл наркоз!» Из того, что я знал о наркозе, выходило, что меня закачают нешуточным наркотическим коктейлем до отключки. В качестве развлечения на ближайшее время, я решил, что буду прилагать все усилия для того, чтобы удержаться в сознании как можно дольше. Не так уж и часто в жизни выпадает возможность испытать свою ментальную стойкость — надо пользоваться случаем.

- Эх, ну вот новый год у меня точно пропал… - с досадой сказал я.

- Ой, да выпьешь ещё после выписки, на старый новый год так точно! - утешил меня анестезиолог.

- Да не, доктор, я ж не бухаю.

- Ну так чего тогда вообще печалиться?

- Ну… - ответил ему я. - У меня семья большая, мы все вместе собираемся и общаемся. Ёлка, подарки и всё такое…

Тут же почему-то вспомнив прохладную историю ковид-паникёров о том, что у нас в больничке есть всего 4 аппарата ИВЛ, два из которых в операционных, а два в реанимации, я спросил у анестезиолога:

- А вот этот агрегат рядом с вами, он для того, чтобы я во время наркоза мог дышать?

- Ну… Это если ты сможешь дышать, - развёл руками доктор.

Я почувствовал, как мои ноги притянули к столу ремнями. В голове почему-то представилась картина медикаментозной казни заключённых в США: человека притягивают ремнями к практически такому же крестообразному столу и накачивают специально подобранной смесью препаратов, не дающих шанса на выживание.

- Я постараюсь дышать хорошо, - заверил я анестезиолога, честно решив в мыслях, что если от меня будет что-то зависеть, то уж дышать ровно я не забуду.

- Ну… Это если тебе позволено будет дышать, - опять развёл руками тот.

- А разве это не от вас зависит?

- На всё воля божья, - просто ответил он с улыбкой.

- Э не… попрошу вот давайте без этого, - сказал я, уже понимая, что док пытается меня ловко подколоть, послушав, что я начну говорить о боге, когда уже добротно закачан коктейлем, состав которого он рассчитал для меня лично сам.

Наверняка он решил, что человек, избавившийся от вредных привычек, не пьющий, не имеющий высшего образования, да к тому же имеющий большую семью, скорее всего, какой-нибудь баптист или представитель иной христианской секты. Небось ожидал, что я начну петь молитвы или что-то в таком же духе, чем пополню его коллекцию забавных отключек. «Ну уж я тебя удивлю» - добродушно подумал я, внезапно ощутив себя распятым Христом. Образы преступника, казнимого в США за многочисленные убийства, главного христианского пророка и меня самого смешались вдруг в абстрактное пластилиновое яблоко.

- Ой что-то меня уже сильно рубит, - сказал я, когда вся операционная на секундочку сжалась в сингулярность и разжалась обратно. - Видать, скоро отключусь...

Никто мне не ответил: анестезиолог как раз был занят рукоятками на своём агрегате для наркоза, а больше вроде никто разговаривать и не хотел.

Чтобы как-то продолжать сопротивление, я посмотрел на висящую надо мной лампу, которая была ещё выключена, но явно до тех пор, пока операция не начнётся. Огромный осветительный прибор с перламутровым отражателем примерно метр в диаметре, совсем не похожий на бестеневые хирургические светильники с множеством мелких ламп, которые показывают в кино. «Надеюсь, эта штука светодиодная» - подумал я, представляя насколько быстро покрылись бы хрустящей корочкой внутренние органы пациента, будь там обычная лампа накаливания таких размеров.

Внезапно я почувствовал, что само желание сопротивляться наркозу начало стремительно пропадать. «Грязно играешь!» - мысленно обратился я к коктейлю в своих венах, - «Это явная подсечка!» Я понял, что держаться в сознании мне осталось считанные секунды. Лампу уже включили. «Надо что-то сказать напоследок» - решил я. «Удачи!» - всплыли в голове слова медсестры. Но тут я вспомнил, что иногда лучше желать не удачи.

- Успеха, ребята! - выдал я уже едва шевелящимися губами.

«Успеха, ребята!» - раздался торжествующим эхом голос анестезиолога.

А я уже летел в темноту…

Не думаю, что я продержался хоть сколько-нибудь дольше среднего.

......

In the town, where I was born...

Lived a ma-a-an, who sailed to sea...

And he to-o-old...

Us of his life...

In the la-a-and, of submarines…

©Beatles

......

В темноте весь живот заливало волнами адской боли. «Больно, больно, больно» - только и сумел простонать я, открывая глаза. Осмотревшись, понял, что лежу на постели в палате, на спине, без подушки под головой.

Большой Л поднялся и прошёл мимо меня, выходя в коридор. Он позвал медсестру. Всё та же кроха, что везла меня в операционную, сделала мне укол в ягодицу, даже не потревожив и не попросив повернуться хоть чуть-чуть на бок. Обезболивающее. Я понял, что должен быть благодарен ей.

- Как тебя зовут? - спросил я, когда она уже выходила.

- Кроха ли, - ответила она.

- Кроха ли, - обратился я, направив на неё указательный палец левой руки. - Ты прелесть!

Под одобрительное «оооооооо» соседей по палате, она вышла смущённая. На этом мои силы держать веки ослабли и я снова провалился в сон.

Ещё несколько часов я провёл в полусознательном состоянии, но каждый раз, когда мне было больно и я приходил в себя, кто-то звал Кроху ли. Она всегда приходила держа в руках небольшую фиолетовую кювету, в которой был уже заполненный шприц. Иногда колола что-то почти совсем не ощутимое, а иногда у меня отнималась половина задницы, но это всё равно было куда приятнее, чем боль в животе.

В какой-то момент я пришёл в себя с полным пониманием того, что мне нужно в туалет. Соседи по палате вызвали санитарку и та принесла утку, но как я ни старался, не выжал из себя ни капли.

- Давай мы тебя в туалет заведём, там справишься! - выдвинул идею Большой Л. - Вот у Добряка В тоже самое было!

Я согласился.

Наверняка только благодаря огромному количеству болеутоляющих препаратов в крови, я вообще смог подняться с постели самостоятельно.

Большой Л и Гражданин Т взяли меня под руки и мы отправились в долгий путь до туалета, развивая скорость раненой черепашки на форсаже по прямой. Большой Л был полностью прав — в утку ходить не для всех.

В следующий раз в туалет я встал уже ночью, когда все спали. В коридоре горел только дежурный свет. В соседней палате, небольшой, всего на двух человек, какая-то бабушка увлечённо пыталась выкрутить болтик из перил своей больничной кровати, через которые она в силу возраста точно уж не могла перелезть.

- П-помоги, п-помоги мне тут я вот… - обратилась она, увидев меня.

- Нет, бабушка, я в вашем побеге соучастником не буду! - ответил я ей и побрёл дальше.

На обратном пути я посмотрел на часы, висящие над постом, на котором никого не было. Без пятнадцати двенадцать. На ёлке мерцали гирлянды. «Новый год скоро» - подумал я. В какой-то момент даже хотел присесть на кушетку перед постом, подождать немного и встретить его, но быстро передумал.

Наверное, я добрёл до палаты и успел уснуть ещё до того, как на дворе грянул две тысячи двадцать первый.

Продолжение следует...

часть 1, часть 2, часть 3

Когда в палату зашёл ещё один доктор, очень похожий на заведующего, только пониже его ростом и в бежевом халате, я уже не особо удивился. Удивился я когда в отличие от остальных его вообще не заинтересовал мой живот.

- Встань, - потребовал доктор.

Я без проблем поднялся с постели и встал перед ним.

- Подыши-ка носом!

Я подышал. Вышло шумно, потому что у меня был немножко насморк.

- Нос у меня сейчас дышит не очень, - изрёк я свои наблюдения.

- Это плохо… - немного расстроился доктор, но потом продолжил:

- Наклони голову вниз максимально, положи подбородок на грудь.

Это не составило труда.

- А теперь отклони голову назад полностью, - сказал доктор, делая пометки в бумагах, которые принёс с собой.

- Открой рот широко, высунь язык, - продолжил он.

Я открыл рот, а он внимательно в него посмотрел. Даже как-то чересчур внимательно.

- Хорошо, - док подошёл к холодильнику и положил на него бумаги. - Теперь давай поговорим о твоих вредных привычках.

- Не осталось уже, - ответил я с некоторой вполне обоснованной гордостью за себя. - Всё поборол.

- Каким образом?

- Тяжёлым, - честно ответил я. - Особенно курение.

- Это да… - понимающе кивнул доктор. - А образование у тебя какое?

- Среднее.

Он повернулся к бумагам, выдал мне ручку и пояснил:

- В общем надо подписать вот тут, - он указал пальцем в графу. - Что ты согласен на операцию под общим наркозом. Оперировать можно без наркоза, а можно с. Предпочтительно, конечно, второе.

Я даже не стал интересоваться, случалось ли у него такое, чтоб кого-то резали без наркоза.

- Скоро придёт медсестра и сделает тебе укол. От него будет немножко так колотить сердце, но ты не бойся, это нормально. Хорошо?

Мне осталось только молча кивнуть.

Когда этот странноватый не похожий на остальных доктор ушёл, я лёг на кровать обратно. Хотя мне никто особо не говорил, но так уж по всему получается, что надо лежать на кровати, когда ты в больнице пациент.

Вскоре зашла санитарка и велела мне проследовать за ней. Мы зашли в небольшое помещение с надписью «клизменная» на двери. «Вот же ёлы-палы...» - тоскливо подумал я, исходя из того, что название помещения наверняка коррелирует с типом медицинской процедуры, выполняемой в нём. Внутреннее убранство клизменной состояло из унитаза без бачка, но с длинным шлангом, понуро висящим поперёк кафельного обода, раковины, кушетки, большого ящика, явно набитого всякими штуками, набора пластиковых вёдер различного калибра, стоящих друг в дружке, и обычного эмалированного чайника советских времён. Санитарка сразу же прошла к ящику и стала в нём копаться, сказав мне ложиться на кушетку. Ложиться я не стал, а просто присел на краешек, решив, что лечь я всегда успею.

- Ну, давай, ложись, оголяй живот! - наконец произнесла она, достав из ящика и снарядив лезвием старую безопасную бритву, по типу таких, для которых всё ещё выпускаются лезвия «спутник» в маленьких коробочках.

Я охотно прилёг. Санитарка расстелила небольшой кусок клеёнки на полу возле кушетки, затем пояснила, что надо ещё приспустить джинсы, что я тоже довольно быстро выполнил. «Она пену для бритья забыла» - подумал я. На самом деле нет. Пена не предусматривалась вообще. Как оказалось, волосы на животе прекрасно сбриваются и без всякой пены, на сухую.

- Вставай, стряхивай, - произнесла санитарка закончив дело и выбрасывая лезвие на клеёнку.

Я встал и стряхнул волосы как мог, но тут же понял, что делать надо было в обратном порядке: сначала стряхнуть волосы в бок на клеёнку, а потом уже вставать. Теперь же всё это благополучно отправилось мне прямо в штаны, поскольку они были приспущены.

- Ну хоть бы один догадался… - отмахнулась эта коварная женщина. - В палату иди!

«Определённо хорошо, что я не ел и не пил» - думал я, покидая клизменную.

Не успел я улечься, как в палату вошла медсестра. Крохотная девушка с чёрными длинными волосами, кончики которых окрашены в ярко-розовый. Она даже не собрала их в пучок или что-то такое, а ведь вроде бы надо. Очень приметный образ. Странно, как я не обратил на неё внимания, когда она ставила капельницу, потому что именно она ставила мне капельницу. На этот раз она сделала мне укол и тут же куда-то срочно ушла.

Из коридора раздался вопль санитарки:

- Бабушка, вы куда опять собрались!? Вы знаете, где вы находитесь? А ну-ка быстро в палату!

- О! Бабуля опять побег устроила, - прокомментировал Большой Л.

Вскоре послышался дребезжащий звук больничной каталки. Медсестра подвезла её к дверям нашей палаты.

- Раздевайся до трусов, - сказала она мне. - И одеяло давай.

Пока я раздевался и аккуратно складывал свои вещи на батарее - «надевать, тёпленькие будут» - медсестра взяла моё одеяло сама и расстелила на каталке.

- Ложись!

Я лёг на одеяло и она накрыла меня оставшейся половиной. Тут же подошла санитарка и они вдвоём покатили меня к лифтам.

Я вполне могу понять, почему на больничной каталке никто не продумал никакой системы амортизации — это же просто каталка. Но смею отметить, что мои почки, а также другие внутренние органы выражают глубокую озабоченность состоянием больничных полов в хирургическом отделении нашего стационара.

- Можно я пешком пойду? - наконец взмолился я, когда мы уже почти подъехали к лифтам. - Я вполне неплохо себя чувствую.

- Только если без трусов! - выдвинула свои условия медсестра.

- Идёт! - ответил я. - Так и быть, я согласный!

Мы шутили. Конечно же я понимал, что никто меня пешком в оперблок не поведёт. Но в каждой шутке есть доля шутки.

- Это ещё что! - добавила медсестра подмигнув. - Вот когда мы тебя после операции обратно по этим полам везти будем…

- Ещё и палата самая дальняя, - констатировала печальный факт санитарка.

Я понадеялся, что буду ещё под наркозом.

Рядом с нами ждать грузового лифта припарковался кто-то на кресле-каталке. Вскоре лифт прибыл, и его двери изнутри распахнула вручную женщина в коричневом халате. У грузовых лифтов в стационаре автоматическое открывание дверей не предусмотрено. Кабина лифта закрывается специальной сеткой из плоских прутьев, а двери шахты на каждом этаже самые обычные металлические из двух створок, на одной их которых есть маленькое круглое окошко для того, чтобы смотреть, есть лифт за этой дверью или его нет.

В лифте уже были какие-то люди, так что мы туда не помещались. Поэтому забрали тех, кто с креслом-каталкой, пообещав вернуться за нами.

- Предлагаю спуститься по лестнице, - озвучил я новый план.

- Только если без трусов, я же говорю, - заулыбалась медсестра.

- Она точно хочет меня раздеть, - обратился я к улыбающейся санитарке. А затем уже к самой сестричке шутливым тоном:

- Так бы сразу и сказала. Посмотреть дам, но... трогать не разрешаю — мы ещё недостаточно знакомы.

Да, да, знаю, знаю… Шуточки ниже пояса и всё такое… Не я это начал и вообще…

- А этот укол… Это уже был наркоз или так, аперитив? - спросил я, когда мы закончили ржать.

- Ой не.. - отмахнулась медсестра.

- Мне доктор сказал, что будет сердце сильно колотиться, а оно как обычно всё. Я просто уже устал прислушиваться к ощущениям, если честно.

Ответить мне не успели, потому что приехал лифт и мы стали грузиться. То есть медсестра и санитарка закатили меня внутрь и сами встали рядышком.

- А вы, получается, оператор лифта, да? - обратился я к женщине в коричневом, уже закрывшей внешние двери.

- Типа того, - улыбнулась она в ответ.

- А это у вас прям специальность такая лифтом управлять или обычно вы другим чем-то занимаетесь, а это вроде как по дежурствам? - постарался я как можно конкретнее выразить мысль.

- Иногда дежурим посменно, - объяснила она.

Я понял, что она тоже санитарка, только в некоторые дни её ставят водить лифт.

- Сейчас посмотришь на единственное в нашей больнице отделение с ремонтом, - пообещала медсестра, выкатывая меня из лифта на втором этаже.

Я стал смотреть. Действительно отличный ремонт. Каталка ехала как по стеклу — идеально гладкий пол. Красиво отделанные стены коридора. Хотя, со своего ракурса видеть я мог не так уж и много, если честно.

Вдруг на одной из переборок под потолком промелькнула большая икона. Я смутился. Среди всего остального, среди красивых аккуратных светодиодных ламп, ровных чётких стерильных линий, она смотрелась как кусок грязного вычурного мусора, который кто-то взял и притащил туда, где ему быть не следовало совсем. Само представление о проявлении набожности в этом месте показалось мне отвратительным. Уж если где и есть место богу, то только не в оперблоке. ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЁН! Здесь не храм, здесь всё серьёзно: люди спасают людей, сами, своими знаниями и своими руками.

Мы свернули в помещение с высоким потолком и кучей народу внутри. Человек 10 точно стояли в разных местах и ждали меня. Посередине стоял стол, рядом с которым мы и припарковались. Я понял, что мне надо перелезть на этот стол.

«Удачи!» - пожелала медсестричка и укатила, закрыв за собой огромные двери.

Продолжение следует...

часть1

часть2

Вы боитесь лифтов?

Я вот нет. Есть один старый фильм ужасов, про спятивший лифт. Он так и называется: «Лифт». Там про такой приличный новый лифт в каком-то небоскрёбе. И этот лифт убивал людей. Скука смертная — вот что я вам скажу про этот фильм. Всей его съёмочной группе следовало бы прокатиться пару раз на лифтах нашего стационара. О да…

Вообще, раньше было хуже, но, как оказалось, лифты у нас отремонтировали. Роскошные новые металлические кнопки так и радуют глаз. Роскошные. Новые. Кнопки. В старой, обшарпанной, лязгающей и дрожащей кабине, освещённой в лучших традициях фильмов Клайва Баркера. Прям чувствуешь себя внутри демонической шкатулки!

Честное слово, я бы с радостью прошёлся пешком на любой этаж, но раз уж подписался под правилами поведения в стационаре, то будь любезен слушать персонал. Персонал ездит с больными только на лифтах. Деваться мне было некуда. Мы вошли, санитарка нажала кнопку, двери закрылись...

«Тоньк-тоооньк» - сладко пропели тросы где-то над головой.

«Хрррррррр!» - рявкнуло на них что-то неведомое снизу, и кабина лифта содрогнувшись пришла в движение. Тут же по внешней обшивке заскрипели металлические когти демонов шахты лифта. «Крррри-и-и-и» - сверху вниз. «Ш-ш-крррр-и-и-и-и» Моё сердце облили ртутью.

Из хорошего: нам всего на 4-й этаж.

Никаких проблем, доехали с ветерком. В буквальном смысле. Откуда ветерок в лифте? Не имею понятия, но я чувствовал, как мои волосы от него шевелятся, вот и всё.

- Принимайте! - облегчённо произнесла приведшая меня к посту на этаже санитарка, отдала дежурной медсестре какие-то бумаги и ушла так быстро, что я даже и не заметил.

Кто не в курсе: пост - это такое место в отделении, где решаются многие бюрократические вопросы, принимаются звонки, дежурят медсёстры и происходит ещё куча всего интересного. Пост огорожен столами, на которых стоят полки. Пост защищен, из него хороший обзор. В случае необходимости на нём даже можно занять оборону и отбиться от пары-тройки волн зомби, ожидая подмогу. Если у отделения в больнице есть сердце — то это, поверьте, оно.

Я присел на кушетку, ожидая, когда же меня примут. Слева от поста стояла здоровая, от пола до потолка, живая ёлка, украшенная по большей части старыми советскими стеклянными игрушками, разноцветной мишурой и парочкой китайских гирлянд. На верхушке зеркальная пика с парой шарообразных утолщений — никаких вам звёзд. «Это же надо было заморочиться её сюда приволочь и нарядить!» - удивился я в мыслях. Насколько мне удалось узнать, в каждом отделении нашей больницы на каждом посту под каждый новый год всегда ставится и наряжается ёлка. И это, я вам скажу, чертовски круто!

- В пятую… Или в шестую… - периодически поглядывая то на меня, то на медсестру, решала санитарка вслух.

Наверное, санитаркам в больницах не доверяют решать слишком много вопросов. Но те, что доверяют, решаются ими обстоятельно и с чувством. Вообще, я не имел ни малейшего понятия ни о какой из палат, так что самому мне было абсолютно без разницы, где я буду лежать. Знаете, когда ты в восемь утра пришёл за талончиком, а ещё нет девяти и уже сидишь в стационаре под новый год, абсолютно не волнует, какой у твоей палаты будет номер.

Выбор был сделан в пользу пятой. Она оказалась прямо рядом с выходом на балкон. Стандартная больничная палата без изысков: шесть кроватей изголовьями к стенам, к ним шесть тумбочек, старый деревянный стул со спинкой один на всех, холодильник, раковина в углу. Из свободных кроватей остались только две: возле раковины, и средняя из трёх по правой стороне от входа. Здесь колебаний с выбором не последовало: санитарка сразу же направилась заправлять кровать справа. Она расстелила простынь и тщательно подоткнула её со всех сторон под больничный в моющемся чехле матрац, чтобы та не выскальзывала.

- Водку и закуску сразу в холодильник ставь, - шутливо посоветовал мне мужчина лет пятидесяти с огромным животом, лежащий на кровати возле окна, справа от уже моей кровати, когда я подошёл закинуть свой рюкзак в тумбочку.

Я не придумал ничего лучше, чем вежливо улыбнуться.

- Меня зовут Большой Л, - продолжил знакомство мой сосед по палате, после чего быстро указал на остальных троих и назвал их имена, пролетевшие мимо моих ушей не притормозив.

- Jamaica_MURR, - представился я в ответ.

За те секунды, которые происходило вот это моё начальное знакомство с палатой и её обитателями, санитарка успела натянуть на подушку наволочку, а затем прямо на моих глазах закинула одеяло в пододеяльник так, что оно там сразу прям расправленным и оказалось. «Ъуъ! Женщина!» - восхищённо подумал я. Сам я из тех людей, которые заправляя одеяло в пододеяльник обычно делают перерыв в середине процесса, чтобы пройти стадии гнева и торга.

- Ложись! - властно приказала санитарка - и я лёг.

- Ну и что это ты под новый год? - начал интересоваться Большой Л, когда санитарка вышла.

- Аппендицит, - просто ответил я, - Пришёл за талончиком — загребли, даже мяукнуть не успел.

Соседи добродушно рассмеялись. Парень лежавший возле окна, но по левую сторону от двери, сказал:

- Ну вот сейчас, значит, женщина придёт, пощупает тебя, а потом на операцию повезут.

- Ой не… - не поверил ему я. - У меня ж не критично, помаринуют ещё пару дней, думаю.

- Хах, - как-то странно усмехнулся собеседник и добавил:

- Меня вон вчера резали, так ты у них уже в планах был!

Как оказалось, он лежал уже второй день после операции. Я попытался вспомнить, как его зовут, но тщетно. Простой парень, лет 25-30, явно трудящийся где-то в сельском хозяйстве недалеко от города, как выяснилось, водителем. Не очень сильный юморист, но добродушный и честный человек, частенько неумело пытающийся выставить себя хитрецом в глазах собеседников. В городе, пусть даже таком небольшом, как мой, у людей просто не формируется подобного характера. Добряк В.

- Порэжуть порэжуть, - отозвался его сосед, чья койка была как раз напротив моей. - Нихто тебя до новага году тут ждать не будэ…

Характерный говор этого сухопарого пожилого мужчины лет шестидесяти, выдавал в нём также жителя деревни. Смягчённые, плавные звуки, произносить которые без фальши может только тот, кто родился и вырос там. Не смотря на почтенный уже возраст, я бы не назвал этого человека дедом. Он из тех, кто переехал в город на волне урбанизационного бума, ещё только набирающего обороты уже лет 5 по всей стране. Не то, что отдельные дома - микрорайоны вырастают по всему городу то тут, то там. Люди переезжают целыми семьями, продавая участки в деревне тем, у кого есть средства поставить себе за городом коттедж, а таких тоже очень много.

Насколько я понял, Гражданин Т с семьёй переселился в один из новых домов с символом китайской помощи, разместившихся на западной окраине города. Будучи человеком относительно не пьющим и умеющим водить трактор, в городе он устроился кочегаром и загружает дроблёную древесину в бункеры котельных на ТЭЦ, одна из двух труб которой служит ориентиром на город и видна с расстояния двадцати километров как минимум в ясную погоду. Многое там работает на природном газе, но летом, судя по словам Гражданина Т, вообще хватает одних только котлов на древесине, чтобы обеспечивать потребителей горячей водой.

Дверь в палату распахнулась, хотя и до этого была вроде как не закрыта. В белом халате, характерной врачебной шапочке и редкой марлевой повязке на лице, вошёл доктор. Из-под повязки выглядывала чёрная щетина самое малое трёхдневной давности, рукава халата закатаны, предплечья густо укрыты чёрными курчавыми волосами. Руки доктор держал полусогнутыми, как бы колесом, подав при этом вперёд плечи. С таким характерным видом в мультфильмах обычно персонажи собираются лезть в драку. Доктор Пэйн пришёл жевать жвачку и драть задницы, и не похоже, чтоб он что-то жевал. Совсем никакая не женщина, которую мне пророчил Добряк В, чёрт возьми.

- Так, - неожиданно спокойным и даже заботливым голосом изрёк Пэйн, подойдя ко мне. - Рассказывай.

Я рассказал.

Затем он пощупал мой живот, проведя те же манипуляции, что и остальные до него. Я сдвинул свой мысленный счётчик на положение «три».

- Яйца не болят?

- Нет, - немного опешил я от нового вопроса.

- Завтракал?

Я отрицательно покачал головой.

- Ничего не ешь и не пей! - с этими словами доктор удалился.

Не успел я толком познакомиться со свои четвёртым соседом, который просто надорвал живот и вообще с минуты на минуту уже выписывался, как в палату заглянул уже следующий доктор — высокий коротко стриженный мужчина лет сорока с начинающимся облысением.

- Дай-ка я посмотрю, - обратился он ко мне без всяких прелюдий.

«Четыре» - отсчитал я в памяти, после того как он закончил с моим животом и я снова смог нормально дышать.

- Ничего не ешь и не пей! - сказал он напоследок.

И уже выходя из палаты вдруг остановился, обернулся спросив ещё:

- Яйца не болят?

- Нет, - успокоил я его и сосредоточился на своих ощущениях.

«Может, уже вот начинают побаливать? Кажись, наверное, слегка да. Как будто бы скоро уже заболят» - завертелось в мыслях.

Почти сразу же вошла медсестра с высокой штангой для капельниц, на которой болталась пластиковая ёмкость с физраствором, судя по надписи на ней.

- Вот, - прокомментировал Большой Л процесс установки иглы в мою вену. - Лежит и вообще спокойно, иглы-шмиглы... Не то, что я…

Тем временем соседу слева от меня принесли больничный лист и прочие бумаги, в которых среди всего прочего значилось, что поднимать вес более 20 кг ему ну никак нельзя, с чем он и отчалил из палаты окончательно, пожелав всем скорейшего выздоровления.

Когда моя капельница опустела, Большой Л заботливо перекрыл её и позвал медсестру.

Удивительная вещь, этот физраствор. По сути обычная соль и вода в нужной пропорции, но сколько людей было если не спасено, то как минимум поддержано в приличном состоянии при помощи этого незамысловатого средства! Хочешь в вену капай, хочешь нос им промывай, а некоторые предприимчивые люди бахают в него немного красителя, витаминку, и продают за ощутимую уже цену. Изотоник — нанотехнологичный напиток со специально рассчитанным составом, идеально подходящим для вашего организма, е-е-е-е.

В окружении свиты из нескольких медсестёр, Доктора Пэйна и второго, который оказался заведующим отделения, с молодым интерном по правую руку от себя, в палату неспешно вошёл невысокого роста не толстый, а именно очень жирный человек в белом халате, совсем небольшой шапочке и поистине исполинской марлевой повязке, полностью закрывающей его второй подбородок, в сравнении с которым второй подбородок повара Гюсто из мультфильма «Рататуй» - ничто, жалкая пародия на истинный второй подбородок. Аура, окружавшая этого человека, посвятившего уж точно большую часть своей жизни медицине, вызывала трепет у всех присутствующих. Его авторитет непререкаем. Все внемлют. Понятия не имею, кто он по должности, но я решил, что этот человек — император больницы.

Император подошёл ко мне и велел оголить живот.

Он аккуратно провёл пальцем у меня под рёбрами. Провёл все те же манипуляции, что и остальные, ощупал низ живота особенно. Вопросов не задавал — если надо просто давил так, что больно мне или нет, отражалось на моём лице в полной мере - и он это видел.

- Симптом Волковича у него, начинающийся, - сообщил он интерну и предоставил тому убедиться в этом лично.

Интерн как-то вяленько ощупал живот, простукал его пальцами и впрочем делал всё то же самое, но только без особой уверенности и непременно опрашивая меня. В финале, как и положено, он не очень-то сильно надавил в то самое место справа вниз от пупка, подержал и потом резко отпустил. «Слабак!» - отчего-то подумалось мне, хотя вообще-то следовало быть ему благодарным, за то, что не мучал, как остальные. «Шесть»

- Ничего не ешь и не пей! - строго-настрого наказал мне Император, удаляясь со всей процессией.

Мой сосед Большой Л, насколько я понял, когда-то был гаишником, но потом то ли уволился, то ли вышел на пенсию. Под новый год он уже собирался устраиваться на какую-то не очень пыльную работу, как его скрутило и начало рвать бурыми сгустками крови — язва желудка.

Как бы мимолётом в палату забежала опрятная девушка в сером халате с короткими рукавами. На правой руке частично виднелась татуировка, скорее всего «два тигра одной линией» - очень распространённый партак, особенно среди девушек. Она быстро ощупала мой живот и провела опрос. «Семь»

- Надо делать операцию, - сообщила она. - Согласен на операцию?

Я утвердительно кивнул.

- Не ел не пил?

- Не ел и не пил.

- Не ешь и не пей!

Когда она ушла, Добряк В отозвался:

- Вот зачем они спрашивают, согласен или нет? Кто-то что ли помирать собрался?

На это я тут же вспомнил и рассказал ему историю про очень набожного отца одной моей знакомой, у которого в командировке в Украине случился аппендицит, так он отказывался от операции до тех пор, пока за него не взялся перитонит, и даже после этого, уже будучи в очень тяжёлом состоянии, не соглашался лечь под нож, пока не дозвонился жене и та, услышав про состояние дел и прогнозы врачей, не поставила ему мозги в нужное русло, подобрав нужные слова насчёт того, куда там ведёт божья воля и всё такое. С горем пополам он-таки был спасён. Не врачами, конечно, нет… Исключительно богом, что направил их. Врачи лишь орудие его воли.

Я ничего не имею против религии и в целом нахожу её вклад в развитие общества скорее положительным, но иному дураку, как говорят, и грамота вредна. А согласие пациента на операцию — это правильный порядок.

Продолжение следует...

часть 1

Пройтись предстояло совсем немного. Я быстро добрался до приемного покоя и поднялся к нему по изогнутому пандусу, предназначенному для подъезда карет скорой помощи. На стеклянных дверях изнутри были приклеены различные листы с распечатанной на них полезной информацией. Один из них гласил: «чистый покой», и красивой чёрной стрелочкой указывал направление. Для того, чтобы пройти в этом направлении, мне пришлось спуститься по второму пандусу и выйти на довольно свежую асфальтовую дорогу, проложенную, как мне показалось, прямо по газону.

Вскоре я увидел, что эта дорога даёт петлю по небольшой части внутреннего двора больницы, а в месте, где она ближе всего подбирается к стене здания, есть небольшая дверца. Я аккуратно приоткрыл её, заглянул внутрь и осмотрелся. Действительно, какой-то совершенно неприметный служебный выход вдруг удостоился чести стать вратами приёмного покоя.

Внутри, конечно, особым шиком не отдавало. За дверью оказался не очень хорошо освещённый коридор с несколькими совсем тёмными ответвлениями. Вдоль левой стены были поставлены стулья и кушетки, на которых сидели и местами лежали различные люди. По правую руку обнаружилось окошко явно наспех организованной регистратуры, за которым что-то оживлённо обсуждали сидя друг против друга две медработницы лет сорока. Я протянул одной из них свой листок.

- Ну что там, от кого? - спросила та, что сидела за компьютером, у принявшей листок.

- Доктор Докторович! - воскликнула вторая.

- Ну конечно Доктор Докторович! - так, как будто это было совсем уж очевидно, подтвердила первая.

У меня спросили и переспросили имя, фамилию, отчество, год рождения и всё такое прочее, после чего потребовали паспорт и указали проследовать прямо по коридору к кабинету для осмотра.

Не будучи точно уверенным, какая из полдесятка дверей без табличек, полностью удовлетворяющих поисковому условию «прямо и налево», является смотровым кабинетом, я остановился возле той, которая была открыта. За ней в хорошо освещённом помещении я разглядел канцелярский стол, ширму, кушетку и ведро с надписью «для рвотных масс». Людей внутри не оказалось, поэтому не решившись заходить, я присел в коридоре и стал ждать.

Ждать пришлось совсем недолго. Пришедшая женщина в маске и белом халате назвала меня по фамилии и пригласила прилечь на кушетку в кабинете. Она проделала с моим животом ровно то же, что и Доктор Докторович. «Два» - отметил я мысленно, решив, что имеет смысл начать считать, сколько раз мне придётся через это пройти.

- Температура, рвота, понос есть? - наконец спросила доктор.

- Нет.

- Сколько дней?

- Ну где-то три-четыре, - как бы напрягая память соврал я.

- Ты просто как по книжке демонстрируешь аппендицит, - может и с разочарованием, но скорее с укором резюмировала врач.

«Она что ли думает, что я симулянт?» - подумалось мне.

Наверное, так действительно случается, что под новый год кто-то хочет попасть в больницу. Люди сложные существа и порой действительно совершают с первого взгляда необъяснимые поступки, побуждаемые в их разуме такими скрытыми от глаз силами как одиночество или спонтанная тревога, например.

Из мыслей о новогодних симулянтах меня в скорости вырвала санитарка, принесшая, мне пустую стеклянную бутылочку, подписанную моей фамилией.

- Иди в туалет, нужно сдать анализ мочи. Поставишь там где-нибудь, я заберу.

- Хорошо, - согласился я, и тут же проследовал в туалет, который оказался за дверью прямо напротив смотрового кабинета.

Быстро осмотрел вручённый мне сосуд. Небольшая бутылочка, миллилитров 75-100 в объёме и с горлышком примерно полтора сантиметра в диаметре. «В такую мишень стрелять надо только в упор» - подумалось мне, - «благо, с членом это труда не составляет»

Потом меня опять отправили в смотровой кабинет, где уже дожидалась леди-с-чёрным чемоданчиком, чтобы взять у меня кровь из пальца.

Когда леди с чемоданчиком ушла, санитарка проводила меня по ответвлению коридора в какое-то подобие раздевалки, где приняла под опись мою куртку и ботинки. В качестве сменной обуви мне пришлось надеть кеды для спортзала, которые у меня всегда в рюкзаке. Там же она попросила расписаться в некоторых документах, в том числе о том, что я ознакомлен с правилами поведения в стационаре, с которыми меня, естественно, никто не ознакомил. На мой немой вопрос она лишь отмахнулась:

- Ну это же понимаешь…

- Не выпендриваться и слушать медперсонал? - кратко сформулировал я примерное содержание этих правил.

- Да! - утвердительно кивнула она — и я подписал.

Мы вышли к регистратуре, где я забрал свой паспорт, а затем она повела меня по длинным извилистым коридорам. В стационар.

Продолжение следует...

- Мне, пожалуйста, талончик к терапевту, — я заглянул в окошко регистратуры поликлиники по моему месту жительства.

Городок, где я живу, небольшой. У нас всего две поликлиники для взрослых. Вторую возвели совсем недавно, как раз в моём районе. Снесли здание детского дома и застроили территорию многоэтажными домами с примыкающей к ним поликлиникой, чем убили сразу двух зайцев: уменьшили уровень преступности и увеличили уровень обслуживания. Нет, я не осуждаю сирот. Скорее с детскими домами что-то не так.

Новая поликлиника выглядит очень красиво. Приятное невысокое здание с ухоженной территорией перед ним. Внутри наверняка прекрасный ремонт и совсем новенькое оборудование. Я мог бы дойти до неё пешком за пять или семь минут. Но она, увы, не по моему месту жительства.

Так что я сел на автобус и поехал к другой, более старой поликлинике, которая побольше и находится в противоположном конце города. В отличие от её младшей сестры, она не совмещена с каким-то там многоэтажными домами, не имеющими никакого медицинского веса, а примыкает прямо к величественному городскому стационару - зданию в двенадцать этажей высотой, с просторными балконами на каждом, а внутри сверху до низу набитому различным медицинским оборудованием, персоналом и, конечно же, больными.

Работница регистратуры посмотрела на меня снисходительным, но при этом не лишённым сочувствия взглядом, «ну ты бы ещё к вечеру припёрся, ротозей» - читалось в нём, не смотря на на то, что настенные часы прямо над окошком регистратуры показывали без двух минут 8 утра. За окном 31 декабря уходящего 2020-го года.

- А что случилось? - заботливо спросила она.

- Да живот болит чего-то, - тут же ответил я, не успев даже удивиться тому, с чего это вдруг в регистратуре такие вопросы мне задают.

- Талонов нет, - спокойно ответила работница. - Но иди в доврачебный кабинет. Если что — дадим дополнительный.

- Хорошо, - ответил я.

Я вернулся обратно к выходу, где находился гардероб, сдал куртку и пошёл обратно к доврачебным кабинетам. Уже слегка задремавшая санитарка в белом медицинском скафандре встрепенулась было и направила на меня сразу два лазерных пистолета-термометра, по одному в каждой руке, которыми она лихо стреляя по-македонски измеряла температуру всем входящим людям, когда их поток был слишком высок после подъехавшего автобуса, но увидев, что я из прошлой партии прибывших, устало прислонилась обратно спиной к стене, закатила глаза и опустила руки.

Очереди почти что не было. На два доврачебных кабинета я подошёл пятым или шестым. К тому же всем нужно было только забрать какие-нибудь документы, так что уже через минуту я оказался перед врачом, то есть нет, если по логике рассуждать, то перед доврачом. Мне сразу предложили присесть на стул прямо возле двери, так что между мной и специалистом оказалось добрых четыре метра расстояния.

- Что случилось? - спросила из своего убежища за столом женщина в белом халате, очках и маске.

- Ну сначала вот здесь так тянуло, что ли… - я указал себе под рёбра. - А потом болело, но это если голодный, а если поесть, то проходит. А недавно вот стало здесь слегка тянуть, справа внизу, и болит чуток, если надавить.

- Давно?

- Ну, уже неделю, - просто ответил я.

- Температура, рвота, понос, есть?

- Неа.

Доврач уже во всю что-то записывала. Потом подняла голову и сказала:

- Так, вот с этим в регистратуру, без очереди, потом к хирургу без очереди, понял?

- Понял.

Я уже начал подходить к её столу, как она остановила меня жестом и сказала:

- Напишу ещё цито тебе…

С этим я получил исписанный врачебной вязью листок, на котором из разборчивого печатными буквами было написано только слово «CITO!» в самом верху.

Возле регистратуры не было совсем никого, так что я подошёл к тому же окошку, что и в первый раз. Молча протянул листок. Через несколько секунд у меня в руках уже был талончик к хирургу, с небольшой синей печатью, гласившей «без очереди», на нём же было снова разборчиво написано всё то же «CITO!», а работница регистратуры уже активно жестикулировала, объясняя как добраться до нужного кабинета.

- Спасибо, - признательно ответил я, слегка поражённый столь внезапным её порывом мне помочь, но в голове уже вовсю копошились мысли, возникшие ещё в доврачебном кабинете: «что-то, видать, у меня серьёзное».

- Иди уже, иди! - спровадила меня работница регистратуры.

Я легко взбежал по лестнице на второй этаж и подошёл к кабинету хирурга, возле которого уже собралась ощутимая очередь из бабушек и дедушек, обсуждающих различные темы уходящего года. Быстро определив, что время и номер очереди у меня на талончике такие, что идти надо буквально следующим, я сел поближе к двери. Но тут пришёл ещё один дед, отлучавшийся, видимо, в туалет. Он даже и не присел, а радостно стал прямо под дверью. Я не очень расстроился, ведь всё равно за ним уж точно моя очередь получалась. Видать, деду совсем плохо. Так что возникать я не стал, а просто молча уставился на свой талончик. И только спустя ещё добрых полминуты, я снова вспомнил, что на нём стоит печать «без очереди». Стараясь быть максимально вежливым, я продемонстрировал это деду и паре ближайших бабушек. Начав недовольно фыркать, они тут же собрали небольшой консилиум, очевидно решая, так ли уж козырна моя карта в текущей раздаче. Вскоре дед расстроился, да и бабушки решили, что да, пожалуй надо меня пропустить, тут же перейдя к разговору о внуках и как часто нынче болеет молодёжь. Рассказывать им, что я в любом случае прошёл бы после дедули, поскольку у меня в талоне время приёма прописано 8:10, а не два с лишним, как у них, я не стал. Тут уже кабинет хирурга освободился и я быстро прошмыгнул внутрь.

Хирург сидел усиленно вглядываясь в монитор своего компьютера и даже не обратил на меня никакого внимания. Я отдал талончик медсестре за смежным столом. Медсестра пробежалась по нему глазами и живо отрапортовала:

- Доктор Докторович, цито!

И спустя мгновение он уже выдвинулся из-за стола и подходил ко мне с вопросом:

- Что волнует?

Я быстро объяснил всё то же самое, что и в доврачебном кабинете.

- Живот оголяй! Ложись на кушетку!

Сначала он надавил у меня под рёбрами.

- Не болит, - ответил я.

- Хорошо, - сказал доктор и постучал пальцами сначала по левой стороне моего живота, потом по правой. - Есть разница?

- Ага, - сказал я. - Справа чуток отдаёт.

- Понятно…

Потом он ещё провел сверху вниз пальцем снова по правой и левой стороне живота и тоже выяснилось, что справа чуток отдаёт. Затем сложив пальцы в щепоть он начал надавливать в различные, как мне показалось, случайные места живота, опрашивая, болит или нет. Нигде не болело, но тут он ткнул чуть ниже пупка справа и я аж вскрикнул.

- Болит? - спросил доктор, как бы желая убедиться, не от удовольствия ли я издал этот звук.

- Болит, - утвердительно прошептал я.

- Хорошо, - сказал доктор и надавил в то же самое место так, что у меня аж в глазах темнеть стало.

- Болит, болит, болит, болит!

Тут он резко убрал руку и спокойно поинтересовался:

- Не дёргает?

- Нет, - коротко отрезал я уже почему-то осипшим голосом.

- Температура, рвота, понос, есть?

- Нет.

- Так, - заключил он, - Аппендицит неделю болеть не может, так что в приёмном покое скажешь, что три дня, понял?

Я утвердительно кивнул.

Спустя ещё какое-то непродолжительное время, мне выдали опять-таки исписанный врачебной вязью листок, и объяснили, что приёмный покой нашей больницы теперь исключительно шлюз по ковиду, поэтому мне надо будет пройти от него за угол, где есть другой приёмный покой, называемый чистым.

- Ничего не ешь и не пей, - снабдил своим напутствием хирург, когда я уже выходил из кабинета.

Продолжение следует...