80 лет назад немцы устроили на границе с Польшей провокацию, чтобы обеспечить себе повод для нападения. Так началась Вторая мировая война
Роскошный отель Haus Oberschlesien немецкого города Гляйвиц у границы с Польшей в середине августа 1939 года на время стал штабом тайной государственной полиции (гестапо) Третьего рейха. Сюда вселился ее тогдашний шеф Рейнхард Гейдрих и вызвал региональных руководителей его ведомства из ближайших городов.
Фюреру нужен повод для войны», — объяснил Гейдрих подчиненным цель их командировки в Гляйвиц. Речь шла о предстоящем захвате Польши.Шеф гестапо представил коллегам план, который он разработал годом ранее для провокаций у границы с Чехословакией. Сценарий не отличался оригинальностью — многие спецслужбы мира использовали этот ход, условно называемый «фальшивые флаги»: диверсанты армии страны-агрессора, облаченные в форму противника или в гражданскую одежду, инсценируют нападение на свою же территорию. В ответ «пострадавшее» государство, как акт возмездия, начинает вторжение.Гейдрих изложил детали операции. Тогда шеф гестапо города Оппельн Эмануэль Шефер заметил: мол, сразу будет видно, что все шито белыми нитками. «Когда пойдут танки, об этом больше никто не вспомнит», — зарычал в ответ Гейдрих. Цель операции — дать пищу для гневных заметок немецких газет: они‑то и объяснят населению Рейха причину войны, заодно показав Англии и Франции, что немцы напали не первыми.
В те дни, когда в Гляйвице разрабатывалась операция-провокация, в Москве и Берлине вовсю шла подготовка к подписанию договора о ненападении — пакта Молотова — Риббентропа, который дал отмашку самой кровопролитной войне в истории.
22 августа 1939‑го фюрер Германии Адольф Гитлер выступил перед высшим военным руководством Рейха. Его речь по обыкновению была длинной и эмоциональной. Тем не менее он четко растолковал цели союза с Москвой.«Поначалу я хотел установить с Польшей приемлемые отношения, чтобы прежде всего повести борьбу против Запада», — говорил Гитлер. Он имел в виду оккупацию Польшей части Тешинской области Чехословакии в октябре 1938 года. На тот момент польские претензии к чехам были политически выгодны Берлину, и Гитлер одобрил захват Тешина. «Однако этот привлекательный для меня план оказался неосуществимым, — продолжал рейхсканцлер. — Мне стало ясно, что при столкновении с Западом Польша нападет на нас».
Гитлер решил, что напряжение между Рейхом и его восточным соседом дошло до грани. «Жить вечно под прицелом направленных друг против друга винтовок невозможно, — философствовал фюрер. — Любое предложенное нам компромиссное решение потребовало бы от нас изменения нашего мировоззрения и жестов доброй воли. Мы стоим перед суровой альтернативой: либо нанести удар самим, либо раньше или позже наверняка оказаться уничтоженными».
Президента Франции Эдуара Даладье и британского премьера Невилла Чемберлена лидер Рейха обозвал «жалкими червями». Они, мол, слишком трусливы, чтобы напасть на Германию. «А у нас против этого — наша автаркия и русское сырье», — говорил Гитлер. Поэтому, уточнил он, общая граница с Советским Союзом, которой на тот момент еще не было, жизненно необходима Германии. Главнокомандующий сухопутными войсками Вальтер фон Браухич пообещал Гитлеру, что закончит войну с Польшей за несколько недель.
На следующий день Иоахим Риббентроп, германский министр иностранных дел, и его советский коллега Вячеслав Молотов подписали в Москве Договор о ненападении между Германией и СССР. На подписании присутствовал и советский лидер Иосиф Сталин. Современные историки, в частности россиянин Борис Соколов, утверждают: хозяин Кремля накануне Второй мировой придерживался взглядов, схожих с теми, которые высказывал в отношении Польши и Великобритании с Францией Гитлер.
«Сталин и я — единственные, кто видит будущее, — за день до подписания пакта заявил фюрер своим генералам. — Таким образом, через несколько недель я протяну Сталину руку на общей германо-русской границе. И вместе с ним предприму раздел мира».
Дело было за малым, нужен был повод.
Немцы готовили сразу несколько вооруженных провокаций с участием переодетых в польскую военную форму бойцов спецслужб Рейха. Немецкий историк Хайнц Хене утверждал, что в день подписания договора с Москвой Гитлер заявлял о готовности послать несколько рот вермахта на польскую границу с целью разыграть «польское нападение».
В окружении фюрера сетовали: когда вождь Рейха был решительно настроен на действия, то игнорировал элементарную секретность.К середине августа приказом Гитлера гестапо открыло доступ к секретным вещевым складам вермахта. Рассказывая об этом, Хене сослался на сохранившуюся запись в дневнике ведомственной группы абвера — военной разведки Рейха — от 17 августа 1939‑го.Гитлер поручил главе абвера адмиралу Вильгельму Канарису предоставить 250 комплектов польского обмундирования. Вместе с польским оружием и солдатскими книжками оно прибыло в городок Бернау севернее Берлина. Там на базе СС и проходили репетиции ночного «нападения польских войск».Большинство статистов получило польские мундиры, карабин и по 30 патронов к нему. Отдельным группам отводилась роль «польских партизан». «Одеждой этим парням служила зеленая рубаха, штатские пиджаки и брюки различной расцветки. В качестве головных уборов использовались шляпы и кепки», — рассказывал участник тех событий младший офицер СС Иосиф Гржимек.
Изначально Гитлер планировал атаковать Польшу уже через три дня после подписания пакта с Москвой — 26 августа. Но текст выступления фюрера, посвященного костюмированному «нападению поляков на немцев», попал к Льюису Лочнеру, руководителю бюро американского информагентства Associated Press в Берлине. А он передал документ в британское посольство.
Уже вечером 25 августа из Лондона пришло сообщение о заключении договора о взаимопомощи между Англией и Польшей. Аналогичный союз Варшава подписала с Парижем тремя месяцами ранее.
«Все отменить! — узнав об этом, отдал приказ Гитлер начальнику генштаба Вильгельму Кейтелю. — Мне нужно время для переговоров».
Так сорвалась первая попытка спровоцировать конфликт с Польшей. Удалась вторая.
Штурмбанфюрер СС Альфред Науйокс прибыл в Гляйвиц еще 10 августа 1939‑го. В его команде было пять агентов и переводчик. Они уже знали, что именно им предстоит поднять один из «фальшивых флагов» — захватить на несколько минут радиовышку Гляйвица и сообщить слушателям что‑то по‑польски. В эфир должны были попасть и звуки реального боя.
Однако была необходима и картинка — фотодоказательства преступных умыслов поляков. «Подобные железные доказательства польского нападения необходимы не только для иностранной прессы, но и для немецкой пропаганды», — говорил Гейдрих. Другими словами, нужны были реальные трупы. Эту задачу шеф гестапо возложил на своего будущего преемника Генриха Мюллера. По распоряжению последнего в концлагере Заксенхаузен смертельными инъекциями умертвили несколько десятков узников.
31 августа в 16:00 в гостиничном номере Науйокса в Haus Oberschlesien раздался телефонный звонок. Подняв трубку, он услышал высокий голос: «Срочно перезвоните!» Науйокс тут же набрал номер адъютанта Гейдриха. «Бабушка умерла», — произнес в трубке условленный пароль тот же голос. Это означало, что к 20:00 Науйокс со своими людьми должен был захватить радиостанцию.
Операция едва не сорвалась, но уже не по вине Гитлера. Команда Науйокса без труда овладела двумя домишками с генераторами у подножия вышки. Но оказалось, что устройства с микрофонами для выхода в эфир находились в четырех километрах от захваченных объектов. А грузовики Мюллера с трупами были уже почти у цели.
Напуганный сторож вышки показал «грозовой микрофон», по которому радиостанция в случае приближения грозы обычно оповещала слушателей о непогоде. Науйокс достал подготовленный текст, который должны были произнести «польские террористы», и через несколько минут тысячи немцев в округе услышали по радио стрельбу и выкрики на польском языке. Передача в эфир длилась всего четыре минуты. Вместо содержательного сообщения в микрофон удалось сказать лишь фразу: «Внимание, Гляйвиц! Радиостанция находится в польских руках».
После подобного нападения на таможенный участок недалеко от станции ряженые террористы обнаружили на земле трупы «поляков». Офицер СС Гржимек вспоминал позже: «Пригнувшись, я обнаружил несколько человек в польской военной форме, неподвижно лежавших на земле… У всех головы были наголо побриты. Я присел на корточки, решив, что это кто‑то из наших товарищей. Но попытавшись приподнять одно из тел, понял, что имею дело с окоченевшим трупом».
Всего через несколько часов, в 4:45 утра 1 сентября, войска вермахта, стоявшие по всему периметру германо-польской границы, двинулись на восток.
С амолеты люфтваффе уже бомбили Варшаву, а Völkischer Beobachter, партийная газета нацистов, вошла в дома немцев с заголовком Польские мятежники перешли немецкую границу. Сообщалось, что чудовищное злодеяние в Гляйвице «очевидно являлось сигналом для начала нападения польских партизан на немецкую территорию». Прочие газеты Германии вторили этому сообщению. А некоторые даже рассказали, что боевые действия продолжаются до сих пор
Выступая в рейхстаге 1 сентября, Гитлер заявил, что минувшей ночью на границе произошло 14 столкновений, в том числе три крупных. Риббентроп сообщил французскому послу, что польская армия в трех местах перешла имперскую границу. Герман Геринг, которого Гитлер уже называл своим преемником, рассказывал шведскому послу Биргеру Далерусу: «Война разразилась из‑за того, что поляки осуществили нападение на радиостанцию в Гляйвице».
Через два дня Великобритания и Франция, исполняя свой союзнический долг перед Польшей, объявили войну Германии. Вскоре ее назовут «странной» — союзники совершали лишь вялые атаки на западной границе Рейха, которые ничем не помогли сражавшемуся с немцами Войску польскому. А 17 сентября Красная армия вошла в Польшу с востока.
На следующий день польский посол в СССР Вацлав Гжибовский получил от советского правительства ноту. «Польско-германская война выявила внутреннюю несостоятельность Польского государства, — утверждалось в документе. — В течение десяти дней военных операций Польша потеряла все свои промышленные районы и культурные центры. Варшава как столица Польши не существует больше. Это значит, что Польское государство и его правительство фактически перестали существовать. Тем самым прекратили действие договора, заключенные между СССР и Польшей».
Так Кремль оправдал нарушение договора 1932 года между Москвой и Варшавой о ненападении.
«Советское правительство не может безразлично относиться к тому, чтобы единокровные украинцы и белорусы, проживающие на территории Польши, брошенные на произвол судьбы, остались беззащитными», — отмечалось в ноте. Мнимая забота о соплеменниках как повод для аннексии территорий была тогда любима не только Берлином, но и Москвой.
