Уродство

– Не бойтесь, он только послушает!

Толя невольно вжался в серую дверцу УАЗика, когда ему в живот ткнулась уродливая башка. Она была красной и плешивой, как и остальное тело. Оба глаза напрочь заплыли под жуткими шрамами. Конопатая девчонка потянула на себя верёвку, накинутую на шею зверя.

– Пёс болеет, что ли? – нервно спросил парень, уворачиваясь от прикосновений.

– Сам ты... – почему-то обиделась хозяйка, с трудом оттащив питомца.

Вместе они пошагали прочь в сторону деревни.

– А чё я-то? – буркнул Толя, брезгливо отряхивая спецовку.

Собак он ненавидел с детства. Когда-то приёмные родители снимали жильё в многоквартирном бараке. Общий двор охраняла большая дворняга, ласковая ко всем, кроме приёмыша-первоклассника. Мальчишка быстро прикинул длину цепи и обходил зверюгу на безопасном расстоянии под оглушительный лай. Однажды хозяин натянул проволоку, чтобы собака таскала по ней цепь и бегала по всему двору. Вернувшийся из школы Толик об этом не знал. Это был единственный раз, когда он намочил штаны в сознательном возрасте, и единственный раз, когда отец поругался с соседями. Со всеми, кроме Палыча, который с детства поддерживал мальчишку. Псину загнали в наспех сколоченный вольер, а соседский Лёшка начал дразнить «ссыклом». Теперь, спустя полтора десятка лет, Толик работал с Палычем в одной бригаде. Звеня «когтями», пожилой монтёр слез со столба и грубо объяснил, что сматывать обрезанные провода не собирается.

– Зря ты его псом назвал, – заявил старший, когда УАЗик снова затрясся по разбитой грунтовке.

– А он кто? – удивился молодой напарник.

«Афроамериканец», – вертелась в голове известная киношная сцена. Но Палыч просто пожал плечами:

– Чёрт его знает. Кому как.

– Чего не добьют животину? Явно же мучается. То ли чумка, то ли ожоги...

– Всегда так. Одни мучаются, другие живут припеваючи. Тебе-то какое дело?

– А почему «послушает»? – вдруг осенило парня.

Вспомнилось, как он смеялся над знакомой продавщицей парфюмерии. В их среде все ароматы исключительно «слушали», тогда как все остальные, по старинке, «нюхали». Но едва ли за перелеском среди деревянных домиков скрывался какой-нибудь «Л’Этуаль».

– А чего тебя нюхать? – ухмыльнулся Палыч. – Сразу видно, что засранец.

Электрик сипло засмеялся, и, вторя ему, запыхтел и задёргался УАЗик, но быстро заглох и остановился. Пока старший ковырялся в движке, его коллега отошёл по нужде, осматривая окрестности. Грунтовку с обеих сторон теснил по-осеннему красочный лес, до райцентра – полсотни километров. Из россыпи деревенек и хуторов здесь осталась одна Щуровка, которую они с Палычем сегодня окончательно обесточили. Когда парень вернулся к машине, старик злобно плевался, размазывая по лицу чёрные полосы.

– Что сломалось-то? – поинтересовался Толя.

– А ты что, шаришь?

– Да не особо.

– Ну и не лезь!

Палыч сел за руль, пытаясь безуспешно завести рабочую колымагу. Он покосился на стремительно темнеющее вечернее небо.

– Говорил тебе, надо с утра ехать!

Толя, которому на самом деле никто ничего не говорил, иронично хмыкнул и вытащил из кармана старый кнопочный телефон. Конечно, ни одна из сетей тут не работала.

– До Щуровки дотолкаем? – спросил он.

– Пупок развяжется, – мрачно буркнул Палыч, вытирая лицо тряпкой.

– Может, схожу в деревню, сеть поймаю?

– Приключений на задницу ты поймаешь! Тут ночуем, а утром до трассы дойдёшь, нашим позвонишь.

– Мороз ночью обещали...

Палыч открыл заднюю дверцу и забрал из микроавтобуса небольшую спортивную сумку.

– Пошли, тут недалеко.

***

Маленькая железная печка уютно потрескивала, в теплеющем воздухе приятно пахло дымком. Грубый стол, две широкие лавки по бокам, ничего лишнего. Сколько же раз старик бывал в здешних местах, если знал про этот охотничий домик? Палыч достал из сумки разные закуски, пару кружек и пачку дешёвого чая, выдал напарнику помятый чайник из-под стола:

– По тропинке иди, там речушка будет.

Шурша разноцветной листвой в полумраке, Толя порадовался, что всегда брал на работу налобный фонарик. Тропинка уводила в самую чащу, потом резко свернула и закончилась невысоким обрывом зарастающей речки. Осматриваясь в поисках удобного спуска, парень заметил вдалеке, вверх по течению, одинокий мерцающий огонёк. Как они там теперь без электричества? Керосиновые лампы, как в старину? Подёрнутая ряской вода встретила свет фонарика весёлыми бликами. Пришлось долго и осторожно разгребать растительность, чтобы не взмутить. Наконец, зачерпнув где почище, Толя накрыл чайник крышкой и поставил рядом, а сам принялся полоскать руки и умываться, с удовольствием морщась от студёной влаги. Он что-то уловил боковым зрением и повернул голову. Течение несло в его сторону тёмный мохнатый ком. Выдра, что ли? Когда нечто зацепилось за камыши совсем рядом, свет фонарика позволил как следует рассмотреть.

Тушку развернуло брюхом кверху, и брюхо это оказалось вспоротым по всей длине. Кишки и прочие внутренности расстелились по воде жутковатой абстракцией. Крови почему-то не было. Когда человек попятился и уселся на илистый берег, громко ругаясь, зверь вдруг зашевелился и повернул голову. Затем шустро заперебирал лапами, развернулся и поплыл, вылез на противоположный берег и скрылся в кустах, волоча по земле промытые потроха. Толя отдышался, сглатывая тошноту, и выплеснул чайник в реку. Идти за водой в деревню было далеко, да и не оттуда ли плыла необъяснимо живучая тварь?

– За смертью тебя посылать! – проворчал Палыч, когда замёрзший и злой напарник ввалился в избушку. – Речку, что ль, не нашёл?

– Дохлятина плавает, на хрен такую воду...

Парень решил не вдаваться в подробности – всё равно не поверят или обзовут наркоманом. Старик задумчиво почесал лысину.

– Ладно, в машине полторашка валялась. Может, не протухла ещё. Сам схожу.

Палыч застегнул спецовку, зачем-то прихватил свою сумку и вышел в ночь. Толя, которого всё ещё мутило, завалился на лавку, даже не взглянув на еду. Тепло и усталость сделали своё дело – быстро навалился тяжёлый сон.

Пробуждение было резким и неприятным, как от пощёчины. Парень сел в полной темноте, не понимая, где находится. Пахло сыростью, пылью и копотью, слух же не улавливал вообще ничего. «Печка молчит!» – сообразил Толя и сразу почувствовал, что продрог. Он щёлкнул фонариком, который до сих пор ремешком перетягивал голову. В холодном свете маленькое помещение с двумя лежанками, столиком и окном казалось вырванным из пространства и времени куском поезда. Судя по тишине и кромешной темени за окном, остановка была конечная.

Телефон ожидаемо вырубился, перегруженный постоянным поиском сети. Сколько времени он проспал, и как долго отсутствует Палыч? Фонарик высветил скудные остатки ужина на столе. Вот это аппетит у старого! А может, у него в Щуровке баба, и он ей гостинцев понёс? Значит, места ему точно знакомы...

– Вот козёл! – констатировал Толя, разрушив тишину и вздрогнув от собственного голоса.

Под лавками не было ничего, кроме пыли и паутины. Придётся идти за дровами в лес. Потирая замёрзшие руки, парень поднялся с лежанки. Слух резануло громким скрежетом – словно сухой веткой по шиферной крыше. От неожиданности Толя уселся обратно, сердце испуганно заколотилось. Он прислушался, ожидая порыва ветра или раскатов грома. Ничто не нарушало абсолютной тишины, кроме его громкого дыхания. Пока оглушительный скрип не ударил с другой стороны. Разум схватился за единственную соломинку:

– Палыч! Хорош пугать, козлина!

А ведь и правда. Так могла бы шкрябать не только сухая ветка, но и... Рога?

Подтверждая безумную догадку, новый скрежет спустился с крыши и прозвучал под самым окном. Сорвав с головы фонарик, Толя вытянул дрожащую руку к тёмному стеклу, пытаясь разглядеть что-нибудь издалека. Луч беспомощно шарил по жухлой листве, чёрным кустам и корявым веткам снаружи. Никого...

Новые звуки раздались со стороны двери. Тяжёлые сбивчивые шаги. У кого-то явно заплетались ноги. Или просто ног было больше одной пары? Фонарик повис ремешками на рукаве, бестолково сверкая под ноги. Интересно, если там медведь, получится ли отвлечь его остатками колбасы? А как же рога? Или это были когти?

Шаги стихли. Ни сопения, ни рыка, вообще ничего. Прислушивается? В прыгающем свете Толя разглядел на двери ржавый крючок и почувствовал слабое облегчение. Он звякнул проволокой, накинув её на гвоздь, и снаружи сразу отреагировали. Шаги удалились на некоторое расстояние, затем резко, по-лошадиному, забарабанили в сторону домика.

БАХ!!!

Это точно был не медведь... Из двери полетели щепки, но дубовые доски держали удар. Хорошо, что дверь открывалась наружу.

БАХ!!!

Теперь уже по боковой стене. Домик ощутимо тряхнуло, на голову посыпалась труха. Запертый человек нервно заметался в тесной каморке. Можно забиться под лавку, тогда не придавит крышей. Но если неизвестная тварь прорвётся внутрь... Окно!!!

К счастью, крышка стола держалась хлипко. Деревянного щита хватило, чтобы полностью закрыть раму. Навалившись плечом, Толя прислушивался к передвижениям таранившего избушку существа и впервые в жизни пожалел, что не верит в бога.

БАХ!!!

Совсем рядом с окном. Послышался мелодичный звук – одно из стёкол треснуло и рассыпалось. Следующий удар будет прямо в остатки рамы, деревяшки разлетятся во все стороны вместе с кусками черепа... Парня вдруг захлестнула ярость. Какого чёрта этот бешеный бык, или кто там ещё, к нему прицепился! Какого хера он должен вот так тупо сдохнуть в этой жопе, толком ничего хорошего не увидев в грёбаной жизни!

– Сука!!! – заорал Толя, срывая голос. – Ушатаю, тварь!!!

Он саданул пинком по двери, «с мясом» вырывая крючок. Держа перед собой импровизированный щит и до боли стиснув зубы, пошёл обходить домик.

Небо начинало светлеть – утро было уже не за горами. В расступающемся полумраке виднелись смутные очертания крупного рогатого зверя. Фонарик до сих пор болтался на запястье. Перехватив деревяшку одной рукой, Толя направил свет.

Это было что-то вроде лося – в зоологии молодой электрик не разбирался. Да и кто-то другой едва ли сказал бы наверняка. Раздутые, отвратительно облезлые бока громоздились на узловатых ногах, гнущихся во множестве мест, не задуманных природой. Голова выглядела какой-то гротескной аппликацией. Словно несколько лосиных голов взорвали изнутри, а затем из получившихся кусков собрали бесформенный ком. Щёки, ноздри, пустые глазницы, десяток оскаленных челюстей, толстые дрожащие губы, несколько свешенных языков, единственное оттопыренное ухо... Месиво щетинилось во все стороны разнокалиберными гребнями рогов. Сохатый никак не реагировал на свет фонаря, но, когда человек остолбенел и выронил щит, ухо дёрнулось, и уродливая башка повернулась.

«Только послушает...»

Существо взрыло землю передним копытом и резко понеслось на истошно орущую цель. Как в дешёвых «ужастиках», кто-то в последний момент успел затащить парня за угол дома. Чудище пронеслось мимо и, ломая кусты, скрылось в лесу.

– Вернётся, – прошептал Толя.

– Не, – уверенно отрезал Палыч.

Откуда-то издалека послышался свист. Треск веток удалился в том направлении, пока не затих окончательно.

***

– Всё сказал? – улыбнулся старик после долгой эмоциональной речи в свой адрес.

В выражениях молодой коллега не стеснялся, поэтому теперь чувствовал себя немного неловко. Да, напарник его бросил, но он же его и спас. Палыч, кажется, совсем не обиделся, спокойно разлил кипяток из чайника и поцокал языком – крышку стола приладили довольно криво.

– Ну простите! – буркнул Толя.

Получилось удобно – будто разом извинился и за испорченную мебель, и за оскорбления. Однако гнев постепенно сменялся плотной, устойчивой обидой.

– В другой раз, Палыч, я в деревню пойду, а ты тут с мутантами мудохайся!

– Успеешь в деревню, – отмахнулся старший, прихлёбывая крепкий чай. – И нет тут никаких «мутантов».

– Слушай, чё ты меня за дурачка держишь? – снова вскипел парень. – Ты ж тут явно не впервой! Колись давай! Или я сюда с пацанами приеду, деревню твою на уши поставим. И поохотимся заодно. На крупную дичь...

Палыч поставил кружку на стол и обхватил руками, согревая грубые морщинистые ладони.

– Ты сам-то про это место ничего не помнишь?

– В смысле? – насторожился Толя.

– Ну, может, слышал чего, да и забыл?

– Не помню. Тут военный городок в лесах? Радиация, ракеты?

– Да какие, к чёрту, ракеты...

Старик задумчиво посмотрел в окно, разбитую часть которого затянули пакетом. Снаружи совсем рассвело. Трава, покрытая инеем, весело искрилась на солнце.

– Ладно, скажу, что знаю. Не вздумай ржать! Хотя всё равно. Знаешь, что такое тотемы?

– Палыч, ты меня гуманитарием обозвать хочешь? – усмехнулся Толя. – Божки деревянные, что ли?

– Люди всегда искали защиты. У бога, у чёрта, у духов разных. А самые древние – у всего, что вокруг. Какой-нибудь зверь считался покровителем целого рода, а то и племени.

– Вроде как медведь у нас, у русских?

– У вас, у русских... – почему-то усмехнулся Палыч. – Да, вроде того. Но это не просто символы были, а настоящие защитники. И кое-кто в них до сих пор верит. Ну а во что веришь, то и получишь. Я и правда из местных. К северу от Щуровки наш хутор был, давно там всё заросло. Я в детстве хворал часто. Сейчас бы сказали – иммунитет слабый, а тогда пригадывали всякое... Вот матери и втемяшилось в голову меня покрестить. Отец партийный, сперва бухтел, но потом согласился. Одна прабабка ворчала до последнего. Крестили по-тихому в райцентре. Не помогло, конечно. А баба Глаша всё своё – мол, нету от чужих защиты, к своим идти надо. Какие такие «свои»?.. А как я снова от воспаления лёгких чуть не помер, так она меня в Щуровку и потащила. Из её рассказов мало что помню. Вроде, есть тут место, где из земли эти «свои» выходят, цепляются за человека и хранят его до поры.

– Пещера какая-то? Или колодец?

– Этого я в детстве так и не узнал, – вздохнул Палыч. – Отец догнал, разорался, домой нас развернул. Побоялся дважды партбилетом рисковать. Потом уже я вырос, болеть перестал, уехал в райцентр, на электрика выучился. Но любопытно было всегда. Ездил, смотрел, спрашивал... В общем, таких мест по миру осталось очень мало. Да и людей, в это верящих, не многим больше. Кому очень надо – едут защиты искать. В девяностые братки зачастили – «работа» опасная, сам понимаешь... А сейчас почти никого.

Толя слушал старика с каким-то странным чувством. Вроде, явные сказки, но очень хотелось им верить. Разум искал хоть какого-то объяснения недавним событиям. На первое время сгодится и самое фантастическое.

– И куда такого «защитника» девать? В деревне-то ладно, а в городе? В гараж или на балкон?

– Они умеют подходящую форму выбрать, – серьёзно ответил Палыч. – Зверя, птицы, да хоть человека... Городской отсюда с котом за пазухой уйдёт, с собакой на поводке, с вороной какой-нибудь. А леснику на опушке и медведь сгодится.

– Или лось... – задумчиво пробормотал Толя. – А чего они страшные такие?

– Так они же не сразу. Как иначе, если всю жизнь на себя чужие беды принимать? И не факт, что принимают «как есть». Тот лось своего подопечного мог от пули в башке спасти. Или от инсульта. А может, от простой мигрени годами берёг. Поди знай... Это ты ещё «цветочки» видел...

Толя сглотнул. Интересно, выдру, полоскавшую в реке внутренности, можно считать «ягодками»?

– Самое поганое, – продолжал Палыч, – что страшнеют они не только снаружи. Изнутри тоже гниют, злобы набираются. Чем дальше, тем больше. Важно успеть их вовремя вернуть, пока беды не вышло. Тут есть, кому о них позаботиться.

– Выходит, Щуровка – тот ещё зоопарк?

– Скорее, пансионат для ветеранов труда.

– Как же они не разбегаются?

– Я-то откуда знаю? Говорю же, присматривает кто-то. Знает средство, наверное...

Чай закончился, солнечный луч из окошка подсвечивал пылинки, лениво висящие в воздухе. Они постепенно оседали на пол, вместе с ещё недавно бурлившими эмоциями.

– Палыч, а чем люди за такую защиту расплачиваются?

– Если б я знал...

***

Давно пора было ехать в город. Толя тряхнул головой, разгоняя навалившуюся дрёму. Только что он допивал чай и выслушивал сказки Палыча, а теперь за окном уже вечерело. И старик снова куда-то делся. В тусклом свете на столе белел сложенный клочок бумаги.

«Иди в Щуровку»

Каракули Палыча. К бабе опять свалил? Ну что ж, заодно можно убедиться, что никаких монстров там нет и официально назвать старика... Нервы полоснуло ледяным лезвием. Ну не глючило ведь! Вот и кривой стол, и разбитый глазок окна, и крючок на полу валяется... Надо бы успеть в деревню засветло.

УАЗика на дороге не оказалось, и Толя, злобно кутаясь в спецовку, ускорил шаг. До первых домов он дотопал примерно за час, когда небо уже заметно покраснело. С виду – обычная вымирающая деревня, каких по стране великое множество. К тоске, вызываемой подобным зрелищем, всегда добавлялось что-то неожиданно тёплое, вроде ностальгии.

У заросшего кустами палисадника стояла серая фигура старухи. Толя направился к ней, на всякий случай отряхивая куртку и приглаживая волосы.

– Здрасти! – приветливо крикнул он издали.

Фигура резко повернула к нему сморщенное лицо с молочно-белыми глазами. Она замолотила тощими руками по воздуху, пока не ухватилась за гнилые штакетины. Держась за них, боком зашаркала в сторону гостя, загребая галошами землю. Старуха неестественно запрокинула голову назад, широко разинув беззубый рот, и громко захрипела, как будто собираясь плюнуть. Изо рта с бульканьем потекла на одежду тёмная жидкость. Парень попятился, оглядываясь. Вся улица пришла в движение. Из-под забора выползла на брюхе жутко раздутая свинья, с огорода спешил, кувыркаясь и загребая крыльями, уродливый безногий индюк. Были собаки, огромные крысы, покрытый коростами кролик и бог знает кто ещё... Совсем рядом из терновника вышла невероятно тощая лошадь. Все они были слепы и одинаково вертели головами, улавливая каждое движение пришельца.

Толя замер, надеясь, что бешеная дробь сердца снаружи звучит не так оглушительно, как в его собственной голове. Он смотрел на уродцев и почему-то не слишком жалел их. «Подходящая форма», – так сказал старик. А кто они на самом деле? И что они взяли с подопечных за свою «работу»? Рука сама собой потянулась за телефоном, выбрала знакомый контакт. В деревне, как ни странно, была связь.

– Толик, прости... – отозвался Палыч. – Не время ещё, сам знаю. Берёг тебя, как мог... Но рано или поздно...

На фоне знакомо гудел рабочий УАЗик. Внезапно послышался визг тормозов, громкий и долгий хруст, словно кто-то комкал шуршащий пакет перед микрофоном. Телефон выпал из руки, звонко отскочила задняя крышка. «Такие не бьются», – ухмыльнулся Толя. Неожиданно его скрутила острая боль во всём теле. Затрещала грудная клетка, ткань куртки натянули искривлённые рёбра. Хрустнул позвоночник и что-то обжигающе лопнуло в животе. Ноги подкосились, и парень с громким стоном упал на колени. Со всех сторон на звуки двинулись местные обитатели...

***

Толик сидел на лавочке, щурясь последним тёплым лучам бабьего лета. Свет его потухшее зрение пока ещё распознавало. Травмы и переломы уже не беспокоили, хотя человек от таких не выжил бы. «Его» человек – точно. А теперь коллеги скажут, что Палыч родился в рубашке – из такой аварии почти целым вышел! Ничего, рано или поздно «рубашку» придётся оплатить. Вот только Хозяйка назначит цену...

Новый житель деревни глубоко и с наслаждением вдохнул, свистя порванным лёгким. Знакомый воздух, знакомые звуки. Он вернулся. Пришлось отдать зрение, но это теперь не важно. Всё теперь не важно, да и не осталось почти ничего. Ещё неделю назад он вообще не помнил своего детства, не узнавал родные места. Не знал, кто он на самом деле... Но теперь Толик дома, и всё иначе. Стёрлись из памяти приёмные родители, друзья и коллеги. Остался лишь голос Палыча, который он услышит и узнает из миллиона. Придётся очень внимательно слушать.

Для чего Палыч вообще искал защиты? Из любопытства, или в память о прабабке? Как бы то ни было, подопечным он оказался ответственным. Берёг своего «защитника», как мог. Бросил курить, почти не выпивал, докторов не чурался. Правда, опасное ремесло не оставил, потому что ничего другого в жизни не умел. Может, потому и сломался. Думал вернуть «своего», пока тот не превратился в чудовище.

«Рано или поздно...»

Но у Хозяйки свои планы, своя схема. Взялся за гуж, как говорится...

Неслышно подошла Хозяйка, погладила по щеке. Толик живо представил её. Всё та же конопатая девчонка, как и двадцать лет назад. А может, и двести, и тысячу... Парень был уверен, что она улыбается, глядя на его изменившееся лицо. Маленькая ладонь мягко прикоснулась к щеке, скользнула по закрытым векам. Почему-то вспомнилось, как Палыч недавно хвастался первыми словами подрастающей внучки. Нет, это слишком! Он же с Толиком по-человечески...

Остатки зрения и рассудка заволокла непроглядная тьма.

(На Конкурс для авторов страшных историй от сообщества CreepyStory, с призом за 1 место. Тема на октябрь)

Первый этаж, хм, что это будет? магазин? туалет?

А вот даже пена, вместо цемента!

Второй этаж. Пены тут не пожалели, тогда точно магазин!?

Не угадали! Это - храм в Санкт - Петербурге!

Как бы кто не относился к храмам, но это уже перебор по моему...

К мне обратился доверитель с просьбой принять его квартиру (сам он проживает в другом городе). Застройщик - "Самолет", о котором я даже писать не хочу. Люди приобретают у него объекты и потом долго матерятся, насколько мне известно. Пожалуй, единственный плюс у Самолета - это низкие цены.

Строят, по отзывам покупателей, плохо, сроки сдачи по ДДУ просирают и значительно (по полгода), инфраструктура никакая, и так далее.

Мы стали улаживать формальности, и заказчик сообщает, что на приемку допускается исключительно собственник, его близкий родственник (родство надо доказать!), а также представитель по нотариальной доверенности.

Я все это выслушала, думаю: что за бред, звоню в Самолет.

- Здравствуйте, мне нужно обсудить порядок приемки квартиры.

- У нас следующие правила: на приемку допускается исключительно собственник, его близкий родственник (родство надо доказать!), а также представитель по нотариальной доверенности.

- Вы там вообще маму потеряли, уважаемые? Что за правила непонятные, на какой норме права они основаны? На каком основании вы вторгаетесь в частную жизнь дольщиков?

- Таковы наши правила.

- Норму закона приведите.

- 214-ФЗ.

- Какая статья?

- Не знаю.

- Правильно, не знаете, потому что такой статьи нет. Ваши требования незаконны.

- Мы не пустим на объект человека без доверенности.

- Вы не вправе кого-то пускать или не пускать. Дом введен в эксплуатацию, и это уже не строительная площадка. Собственник приходит к вам, получает СВОЕ имущество по договору, и вас не должно волновать, с кем он пришел. [Я понимаю, зачем они придумали это ограничение: чтоб люди с собой не приводили приемщиков, пожалев денег на доверенность, но это глупо, потому что если построили говно, то это вскроется в течение гарантийного срока, и застройщик заплатит за это 2 цены].

- Мы не запустим на объект человека без доверенности.

- Значит, с нарядом полиции дольщики пройдут.

- Мы и полицию не пустим.

По-хорошему, слить бы эту гоп-компанию в прокуратуру, чтоб им проебли мозги вдоль и поперек, но заказчик очень просил меня с ними не ругаться. Я не буду.

Просто дебильное, непрошибаемое поведение застройщика. До того, как вы им отдадите деньги, они перед вами скачут в позе пьющего оленя, но как только вы им заплатите - вы попадаете к ним в заложники. Идиотские правила, нарушения прав - и все это терпят новоселы, потому что эйфория от новой квартиры сильнее. Согласны на всё, подписывают, не глядя, кабальные для них документы, боятся слово сказать против.

Проходит время, начинаются проблемы в функционировании дома, приходят платежки с конскими суммами, и начинается плач Ярославны... В основном, это переписка в общедомовых "чятиках", а не реальные действия. И все по кругу: УК грабит, гасит вопросы по бракам, насаждает ебанутые правила и ведет себя как хозяйка, а истинные хозяева - жители - всё покорно сглатывают. История эта бесконечна: застройщик и его УК жиреют, жители - ходят боком и готовы исполнять самые нелепые требования хуй знает кого.

Не умеют наши люди постоять за себя...

Не знают своих прав, не привыкли щелкать по носу зарвавшихся, не умеют защищать свои деньги. Покорно подписывают что попало, дают кому попало снимать копии паспортов, и так далее.

Психую я из-за этого. Очень. Так нельзя.

*это - мое личное мнение и оценочное суждение

Предыдущие главы читать здесь:

@ZoyaKandik

-26-

Профессор Килликан не верил своим ушам. Я сплю? У меня бред?

Уничтожить модификанта. Уничтожить неизвестного изобретателя. Для Густлана Хиза – лишение диплома, поражение в правах и запрет – бессрочный запрет! – на свободное перемещение! Пусть сидит на своей Зваре и носа оттуда не кажет!

Тархоны выступали единым фронтом. Выступали? Наступали! Перли, как тяжелые танки, взламывая оборону противника. Их поддерживали киноиды и, как ни странно, – риддиец, объявивший себя официальным представителем расы.

- Мы не можем допустить технический прорыв Дасары! Мы не можем допустить гибель мирной цивилизации! Уникальной цивилизации, которая может многому нас научить!

Тархон не говорил – он вколачивал слова в Совет, как плотник вколачивает гвозди в доску. Щерясь зубастой пастью, наливаясь праведным гневом, он безошибочно бил в болевую точку Совета – геноцид. Геноцид расы. Уничтожение расы.

- Только потому, что Дасара выйдет в Космос первой! Не слишком ли высокая цена, советники? За технический прогресс отсталой в моральном плане цивилизации? Ваша совесть выдержит это?

Советники молчали. Советники молчали и смущенно переглядывались. То тут, то там вспыхивали окошки приват-чатов. То тут, то там лица советников заменялись плоскими иконками – советники брали тайм-аут.

- Какая ерунда!

Советник Мийота встала. Глаза советника метали молнии, лицо исказила презрительная гримаса.

- Это месть! Давайте называть вещи своими словами – вы просто мстите! Подло и низко!

- Да что вы говорите? – в голосе тархона звучала издевка. – Месть? А по-моему – симметричный ответ. Пять лет назад – помните? – вы точно так же наказали нашего студента! За аналогичный, между прочим, проступок. Лишившись возможности заниматься любимым делом, юноша впал в тяжелейшую депрессию. А ведь он был по-настоящему талантлив!

- Аналогичный? – изумился Салунк. – Вы это серьезно? Ваш студент, работая с моделью, сознательно передал слаборазвитой цивилизации технологии, обеспечивающие им прорыв. И сделал это по идейным соображениям – ему очень хотелось, видите ли, чтобы в состав Лиги вошла еще одна негуманоидная цивилизация.

- Злой умысел не есть доказать, - возразил риддиец. – Легкие мысли, ответственность без.

- И тем не менее, произошла утечка информации. И произошла она по вине студента Хияссина. Хотя бы этот факт вы не будете отрицать? Густлан Хиз ничего подобного не делал и…

- О, да! – Тархон вскочил. – Разумеется! Он всего лишь самовольно сменил модель. Только результат аналогичный – прорыв! Прорыв агрессивной Дасары, и стагнация, а, в перспективе, гибель мирных философов! Пустяк, не правда ли?

- Это нельзя сравнивать! – сердито закричал Киликан. – Это совсем другое!

- Результат! – отрезал тархон. – В обоих случаях аналогичный результат. Хияссина наказали. Хиза мы должны наградить? Ну так давайте учредим специально для него медаль «За заслуги в геноциде»!

Салунк посмотрел на «призрака»:

- Какова вероятность того, что модификант окажет влияние на судьбу изобретателя? Вы просчитывали? Хотя бы приблизительно?

«От пятидесяти до шестидесяти процентов»

Зал взволнованно загудел, а у Килликана сжалось сердце. Высокий процент, очень высокий! Только… при чем здесь мальчик? Надо разбираться с самими дасарцами. С той же Мэри, например.

- Не вижу особых проблем! – заявила Мийота. – Запустим обратную модификацию, как в случае с рыцарем. Изобретателя, разумеется, трогать не будем – как я поняла, его идеи в будущем сослужат Дасаре хорошую службу.

«Это не решит проблему. Вероятность озвученного мною исхода уменьшится до десяти процентов, но не станет нулевой»

- Хотите сказать, дасарский модификант все равно станет богатым и знаменитым? – деловито уточнил тархон. – Даже будучи уродиной?

«Суда по психотипу, с вероятностью девяносто процентов»

- Талантливый мальчик, - саркастически заметил тархан. – Очень талантливый. И везучий. Это надо же ухитриться – из всего населения планеты выбрать именно форс-модель. Я в восхищении!

- Ваша ирония не уместна, - оборвал тархона председатель Салунк. – Безусловно, Густлан Хиз будет наказан, это даже не обсуждается. Но калечить ему жизнь мы не позволим. Это не тот случай.

- Дайте его мне, - тяжело поднялся мэтр Бертан. – Я запру его в своей клинике.

- Хорош наказание есть! – возмутился риддиец. – Лучший клиник на Зваре. Стремиться есть все туда!

- Я посажу его на задницы, - объяснил Бертоз. – На ягодицу – левую или правую, на ваш выбор. На ухо. На мизинец на ноге. Год, два… да хоть все пять. И никакой самостоятельной работы, никакой отсебятины – это я вам лично гарантирую. Заявляю официально – я готов нести персональную ответственность за Густлана Хиза. Это будет отличным уроком для молодого придурка.

- Мы – против! – подал голос молчавший до сих пор киноид. – При голосовании наша раса поддержит тархонов.

- Кто бы сомневался, - буркнула Мийота. – Господин председатель, предлагаю вопрос по поводу Хиза вынести на дисциплинарную комиссию. Это выходит за рамки нашей компетенции.

- Согласен! Тем более, что у нас есть другая проблема – модификант Мэри Мак.

- Уничтожить! – крикнул тархон. – Немедленно!

- Почему же сразу – уничтожить? – возразил кто-то. – Вы же слышали – обратная модификация уменьшит угрозу…

- Вот именно! Уменьшит! Но не устранит ее полностью!

- Красавица вновь стала чудовищем? Не знаю, как вы, коллеги, но я бы предпочла смерть.

- Мы не можем рисковать будущим двух цивилизаций!

- А кого назначим в убийцы? Может, есть добровольцы?

- Коллега, не передергивайте, пожалуйста. Есть определенные службы, есть специалисты…

Профессор Килликан уменьшил звук и откинулся на спинку кресла. Он чувствовал огромное облегчение. С мальчиком все будет в порядке, обязательно будет в порядке. А остальное неважно.

-27-

- Пожалуйста, можно автограф?

Взволнованная и смущенная, горничная протягивала Мэри книгу. Книга была основательно зачитана, и это почему-то тронуло Мэри до глубины души.

- Конечно!

Расписываясь на заботливо подклеенном форзаце, Мэри сама была смущена не меньше девушки. Она никак не могла привыкнуть к своей известности и всегда терялась, когда ее узнавали. Не то, что Поль – этот просто наслаждался публичностью. Веселый, дерзкий, обаятельный, он не пропускал ни одного мало-мальски значимого мероприятия, ни одной богемной тусовки, мгновенно становясь своим в любой компании. А еще он всюду таскал за собой Мэри, и это порой доводило девушку до отчаяния. «Иди один, - много раз говорила она. – Я-то тебе зачем? Ты же знаешь, я не люблю всего этого. Мне там плохо». Но Поль был непреклонен – они партнеры, творческий тандем, успешный и известный, и должны быть вместе. Всегда и везде.

Они познакомились семь лет назад: начинающий режиссер и начинающая писательница, и Поль сразу взял быка за рога. У тебя две книги, сказал он. Этого мало. Пиши третью, и я сниму фильм. Это будет бомба. Мы станем богаты и знамениты. Согласна?

В то время Мэри работала техником-корректором в Квебекском музее этнографии – не бог весть что, но она была довольна. Денег хватает, времени свободного много – чего еще желать? И на предложения Поля она согласилась скорее из любопытства. Деньги и слава ее не прельщали, а вот возможность получить новый жизненный опыт показалась заманчивой.

К ее огромному удивлению, фильм получился. Он не стал бомбой, как надеялся Поль, но его заметили критики, оценили зрители, а продюсер выделил деньги на продолжение. Поль был очень доволен. Бросай свой дурацкий музей, сказал он, займись настоящим делом. Мэри послушалась и ни разу об этом не пожалела.

Как-то очень быстро и незаметно деловые отношения переросли в дружеские, а потом и в любовные. Продюсер прозрачно намекал на свадьбу, утверждая, что это будет полезно для проекта. Мэри было смешно, а Поль страшно злился. «Мы ему кто – герои любовной мелодрамы? – орал он. - Он нам что, сценарий написал? Может, и детишек ему нарожать, для пользы дела? А потом развестись – со скандалом и разделом имущества! То-то весело будет! Никакой свадьбы! Понятно тебе?»

Мэри все было понятно. Она знала – Поль, гордый и независимый, терпеть не может давления. И, если бы не бесцеремонность продюсера, давно бы уже сделал ей предложение.

Самой Мэри было все равно. Она любит Поля, Поль любит ее, а остальное все прах, тлен и суета.

***

… Разобрав чемодан, Мэри задумалась. Надо было чем-то занять себя до вечера. Вечером приедет Поль. Сказал, что у него какие-то неотложные дела, но объяснить, что это за дела, отказался наотрез. Только намекал на какой-то сюрприз.

Мэри усмехнулась – тоже мне, конспиратор! Оставил открытыми все сайты – ювелирные, для молодоженов, туристических агентств... Надо быть полной дурой, чтобы не догадаться обо всем! А вот у нее сюрприз так сюрприз! Настоящий!

Мэри подошла к зеркалу, встала боком, туго натянула платье на плоском животе. И весело рассмеялась над собой. Ну что ты там хочешь увидеть? На таком-то сроке? Вот месяца через два…

Сидеть в номере не хотелось категорически. Мэри переоделась и отправилась на пляж.

На пляже было шумно и весело – аниматоры старались вовсю. Не любительница массовых мероприятий, Мэри остановилась, приподнялась на цыпочки, вытягивая шею. Вон там вроде местечко потише. Во всяком случае, малолюдное. И зелень, опять же, тенечек…

Тенистый кустарник привлек не только Мэри – скрытый листвой, торопливо, украдкой, курил один из аниматоров. Услышав шаги, аниматор резко обернулся, пряча недокуренную сигарету за спину.

- Извините, - буркнул он.

- Я вам помешала, - виновато сказала Мэри. – Я… - Она взглянула в лицо парня и застыла, как громом пораженная. – Эрик?

И тут же поняла – нет, не он. Хотя похож, очень похож – рост, фигура, тип лица. Родственник? Брат?

- Ну, я Эрикссон, - парень с любопытством смотрел на Мэри. Симпатичная дамочка. Где-то я ее видел. – Только меня зовут Кай.

- Вы очень похожи на одного моего знакомого. Эрик. Эрик Эрикссон. Вы его, случайно, не знаете?

Так это же писательница! Та самая, о которой Хеллен мне все уши прожужжала! Знаменитая дамочка и, говорят, богатая. Что-то у нее связано с этим Эриком, что-то личное. И в книге он главный герой, и в фильме. Хеллен рассказывала – несчастная любовь. То ли он ее бросил, то ли она его…

Кай Эрикссон задумчиво разглядывал Мэри. Ишь, как дамочку пробрало! Аж трепещет вся. Черт возьми, жалко, что этот Эрик мне не родственник, хотя бы дальний. Под это дело можно было бы раскрутить дамочку на пару сотен. Мне нужны деньги, подумал он. Они всем нужны, эти проклятые деньги, но мне больше всех.

Смутная, неясная мысль царапнула душу. А что, если?..

- Эрик? – медленно проговорил Кай, лихорадочно продумывая тактику поведения. Не спугнуть! Сейчас главное – не спугнуть! – Да, знал я одного такого. Не уверен, что мы говорим об одном и том же человеке, но мама говорила, что я похож на него. Это мой отец.

- Отец? – Мэри испытала такое острое разочарование, что даже не сумела его скрыть. – Нет, тогда это не тот Эрик. Он слишком молод, чтобы быть вашим отцом. Простите.

Она повернулась, чтобы уйти. Идиот, обругал себя Кай. Что за дурацкий мелодраматический ход? Надо было сперва разговорить дамочку, вытянуть из нее побольше сведений.

- Да, мама говорила, что он выглядел очень молодо, - небрежно бросил он в спину уходящей Мэри. – Она жутко ревновала.

Мэри остановилась.

- А кем он работал?

Кай лихорадочно соображал. Моряк? По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там? Космонавт? Колонизатор на Марсе? Какой-нибудь писатель, осенило его. Дамочка-то вся из себя богемная, вечно по всяким тусовкам шляется, навряд ли бы она влюбилась в простого работягу…

Годится, одобрил Кай. Главное, без подробностей. Писатель, художник – это ни к чему. Просто – творческая личность.

- Точно не знаю, - весело сказал он. – Я был совсем маленький, когда они расстались. Но мама называла его творческой личностью. – Он рассмеялся. – Знаете, у нее это звучало как ругательство.

- Скульптор? – хрипло спросила Мэри. – Психокинетик?

Есть! Клюнула! Теперь нужно быть предельно осторожным. Не дай бог, сорвется.

- Н-не знаю, - изо всех сил изображая неуверенность, протянул он. – Может быть. Правда, ни одной его работы у нас не сохранилось, - в припадке вдохновения добавил он. – Наверное, он все забрал, когда…

Мэри отмахнулась.

- Это другое… другие скульптуры… Говорю же, психокинетик.

Кай глубокомысленно кивнул. Прекрасно, подумал он, просто замечательно, что дамочка не требует продемонстрировать творческое наследие «отца». Где бы он его взял? В дешевом магазине дешевых сувениров?

- Простите, я прослушала. Как вас зовут?

- Кай. Кай Эрикссон.

- Да, Кай… Скажите, вы поддерживаете отношения с… - Мэри запнулась. – С вашим отцом?

Это невозможно, думала она, вглядываясь в лицо молодого человека – слишком взрослого, чтобы быть сыном Эрика. Я ему не верю. Или верю? Психокинетик… Он сделал красавицу из чудовища. Почему бы не допустить, что он и себя изменил? Быть молодым – разве это так сложно?

Я ведь ничего о нем не знаю, напомнила себе Мэри. Только то, что он сам о себе рассказывал. Сказал, что студент, сказал, что диплом, а я и поверила. И решила: раз студент, значит, молодой.

Кай Эрикссон скорбно улыбнулся. Умеренно скорбно.

- Увы. Отец умер.

- Умер? – с огромным изумлением спросила Мэри. – Как это – умер? Этого не может быть, он же… - улетел на свою планету, чуть не ляпнула она, но вовремя прикусила язык. Кай явно ничего не знает, он решит, что я псих. – Как? Когда?

Без подробностей! – напомнил себе Кай.

- Понятия не имею, - вздохнул он. – Мама мне об этом сказала полгода назад, перед смертью.

- У вас и мама умерла? – Мэри не смогла скрыть иронию.

Он морочит мне голову, со злостью подумала она. Бедный сиротка! Очень удобно – можно врать сколько угодно, не опасаясь, что тебя разоблачат. Так я верю? Или нет?

- Ранний синдром Лапареля. Ей нельзя было в космос, но она так хотела побывать на Марсе. Это было до того, как она познакомилась с моим отцом, - сейчас Кай говорил чистую правду, поэтому чувствовал себя совершенно уверено. – Вы же знаете, Лапарель не лечится. Можно только продлить жизнь… Мама прожила намного дольше, чем другие, - задумчиво добавил он, краем глаза наблюдая за Мэри. – Она говорила, что это заслуга моего отца. Он не излечил ее, конечно, он же не господь бог. Но он подарил ей долгие годы жизни и радость быть матерью.

Не слишком пафосно? Да нет, нормально. Вон, у дамочки глазки заблестели… губку закусила… сейчас расплачется…

- Если честно, я не знаю, где похоронен отец. Но на могилу мамы могу отвести.

Эта сука потратила все наши деньги. Она так боялась сдохнуть, что шла на все. И теперь я нищий. А она прожила лишних десять лет. Совсем лишних: ее жизнь никого не радовала, а смерть – не огорчила. Никого. Даже меня. Тем более – меня.

Ненавижу, подумал Кай, как же я ее ненавижу, свою мертвую мать. Эгоистичная тварь! Тупая тварь! Она принесла меня в жертву своим капризам. Меня!

Волна гнева – привычного, но от того не менее острого, - захлестнула его, и он не расслышал вопрос.

- Что, простите?

- Чем вы занимаетесь, Кай?

- Работаю, - криво ухмыльнулся он. – Людишек развлекаю, сами видите.

Кай шагнул вперед, схватил Мэри за шею, рывком надвинулся, уперся лбом в лоб.

- Я – гений! Никто не верит… да и насрать! Хоть ты-то поверь! Знаешь, что такое гипердвигатель? Знаешь, что он возможен? Что мы можем покрыть расстояние, как кобель сучку? Долететь хрен знает куда, хоть на другой конец вселенной? Я все придумал, я все рассчитал. Только денег нет. И не будет. А ты… ты… сука богатая! На тряпки тратишь… На морду… На сиськи… Кому они нужны? Человечеству? Или твоему кобелю?

Кай плевался словами. И слюной плевался тоже, выкрикивая обиду на жизнь в лицо Мэри Мак.

- … твою мать! Эрикссон, какого хрена ты филонишь? А ну, пошел работать!

Остроносый живчик в униформе отеля налетел на Кая. Живчика трясло от злости, он орал и размахивал руками. Мэри смотрела, как он уходил, Кай Эрикссон, - несчастный, сгорбившийся, потерянный. Непризнанный гений, подгоняемый тем, кто и в подметки ему не годился.

Эрик умер, подумала Мэри. Этого не может быть, я не верю! Конечно, он жив, он покинул Землю… но, может быть, еще вернется? Пусть не ко мне, пусть к сыну…

Мэри сорвалась с места, догнала Кая, схватила за руку.

- Во сколько вы заканчиваете? Я найду вас после работы. Нам нужно поговорить!

- В восемь, - буркнул живчик. – После восьми он ваш с потрохами. Можете съесть его на ужин.

***

- Хотите прокатиться на гидрокрыле?

Мэри отрицательно качнула головой и пошла дальше на пляж. Но назойливый продавец не отставал.

- Хорошее крыло! Отличное крыло! Ни у кого такого нет, только у меня! Только для вас! Скидка! Большая скидка!

Это же опасно, подумала Мэри. В моем положении…

Продавец корчил рожи, заглядывал в глаза и говорил, говорил, говорил. Мэри в каком-то отупении слушала его… Какое у него лицо. Текучее, завораживающее, как блики света на воде. Невозможно оторваться, хочется смотреть и смотреть…

Вдруг подумалось – а почему бы и нет? Все гоняют на гидрокрыльях, даже дети. Отличное развлечение, прекрасное развлечение, абсолютно безопасное, если соблюдать элементарные правила. Я не умею плавать, подумала Мэри, но подумала равнодушно, отстраненно. Это казалось абсолютно неважным.

- Да, - медленно, преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, проговорила Мэри. – Да, спасибо.

***

Ее нашли вечером. Тревогу поднял Поль – оббегав всю территорию отеля и не найдя Мэри, он поставил на уши весь персонал. Шутка ли, пропала не просто постоялица фешенебельного отеля, пропала известная писательница! Какой скандал! Какое пятно на репутации отеля!

Нашлись свидетели - пожилая супружеская пара, арендовавшая катамаран. Похожая на Мэри девушка промчалась мимо них на гидрокрыле. С ней был какой-то мужчина, видимо, инструктор.

- Они неслись, как сумасшедшие, - неодобрительно сказала женщина. – Мы чуть не перевернулись. Я считаю, что эти штуки надо запретить! Это просто чудо, что никто еще не погиб.

- Куда они направились? – перебил ее Поль.

- Туда, - махнула рукой женщина. – Вон за те скалы.

Опередив спасателей, Поль бросился к лодке.

Переломанное, изуродованное тело Мэри нашли в узком проливе, слишком тесном для лодки. Пришлось добираться вплавь.

- Разбилась, - озвучил очевидный вывод один из спасателей. – Не справилась с управлением, занесло на скалы. Жаль. Красивая девчонка… была.

Тело мужчины найдено не было. Либо его унесло течением в открытое море.

- Либо он выжил, испугался того, что натворил, и сбежал, - сказал черному от горя Полю следователь. – Мы, конечно, объявим в розыск, но шансов, если честно, мало. Его никто толком не разглядел и не запомнил. Я сожалею.

Поль молча кивнул и вышел.

Жалко парня, подумал следователь. Очень. Он ведь любил ее, это видно.

Дурацкая, нелепая, трагическая смерть. Три смерти: врач, делавший вскрытие, сказал – близнецы. Ты ему скажешь? – спросил он. Парень мог еще ничего не знать. Мать сама узнала обо всем недавно.

Не скажу, решил следователь. Не хочу умножать его горе.

-28-

- Ты выглядишь усталым, - сказал профессор Килликан. И много пьешь, мысленно добавил он.

Густ вяло пожал плечами.

- Работы много.

- Мы ждали тебя на юбилей университета. Все очень жалели, что ты не пришел.

- Работы много, - повторил Густ и потянулся к бутылке.

Он вопросительно взглянул на профессора – тот отрицательно покачал головой, и Густ налил себе. Пятая рюмка, вздохнул Килликан, и это среди дня. Что с тобой случилось, мальчик мой, что тебя так подкосило? Ушел с головой в работу, избегаешь старых друзей, не заводишь новых. И женщины. Точнее, их отсутствие – короткие интрижки не в счет. Так, во всяком случае, утверждает Юнгас, а ему можно верить. Он единственный, с кем Густ поддерживает хоть какое-то подобие дружеских отношений.

Профессор ни на секунду не допускал возможность того, что Густу стал известен приговор, вынесенный Мэри Мак, - с законом о тайне личности шутки плохи. За разглашение конфиденциальной информации болтуну грозило суровое наказание, подобные проступки караются беспощадно и неотвратимо. И все же, все же…

- Жаль, что ты забросил искусство. Признаться, я надеялся…

«Работы много», - промолчал Густ. Он залпом допил рюмку, взглянул на часы и, сославшись на срочные дела, с преувеличенной сердечностью распрощался с профессором.

У мальчика действительно много работы, думал Килликан, глядя, как Густ не слишком уверенной походкой пробирается между столиков открытого кафе. Он не щадит себя, пропадая в клинике сутки напролет, очередь к нему расписана на много месяцев вперед. Главврач клиники очень хвалит своего трудолюбивого подчиненного, коллеги желчно завидуют, а мэтр Бертоз хмурится и кусает губы.

Он вкалывает, как проклятый, как-то сказал Бертоз. Он зарабатывает бешеные, просто сумасшедшие деньги, но никуда их не тратит. Самая дешевая одежда, самая дешевая машина, самая дешевая еда и выпивка. У него нет дорогостоящего хобби, он не путешествует – купил себе коттедж на отшибе и все свободное время проводит там - взаперти, в полном одиночестве. Я боюсь…

Я тоже боюсь, кивнул Килликан. Теперь, после встречи с ним – боюсь. У мальчика психический спазм, это видно невооруженным взглядом, он явно нуждается в помощи специалиста. Но ведь откажется, к гадалке не ходи – откажется. А заставить его я не могу. Я для него теперь не авторитет.

Профессор Килликан безо всякого удовольствия доел жаркое, расплатился и поплелся в университет. На душе у него было тяжело.

***

Густ поднялся на крыльцо, хлопнул ладонью по сенсору замка. В прихожей прозвучал короткий мелодичный звонок.

- Привет! – окликнули его.

Даже не пытаясь скрыть раздражения, Густ повернул голову. Ну, конечно, опять эта дура! Стоит, вывалив на забор декольте с сиськами, лыбится, зараза. Вот же угораздило с соседкой!

- Ты сегодня рано, - девушка кокетливо поправила прядку темных волос, выбившуюся из прически. – Может, зайдешь? У меня новый автомат, он варит сногсшибательный кофе. А еще я испекла…

- Не люблю кофе, - отрезал Густ и шагнул в дом. Дверь с еле слышным чмоканьем закрылась за ним.

- Дикарь, - фыркнула девушка. – Бирюк.

***

Даже в прихожей ощущался вкусный мясной запах. Улыбаясь, Густ наклонился, чтобы снять обувь, и тут на него налетели, затормошили, повисли с двух сторон.

- Папка!

- Почему так долго? Я соскучилась.

- Нет, это я, я соскучился!

Подхватив детей на руки, Густ закружил их, изображая грузовой вертолет.

- Тр-ра-та-та! Полетели, полетели! Полетели к маме! Тр-ры-ты-ты!

Четырехлетние близнецы визжали от восторга. Из кухни выглянула смеющаяся Мэри в легком домашнем халатике.

- Рон, Мила, немедленно отпустите папу! И живо мыть руки! Грязнуль я за стол не пущу!

Дети неохотно слезли с Густа и покорно отправились в ванную – спорить со строгой мамой они побаивались. Знали, что папа обязательно встанет на ее сторону. Густ подошел к Мэри, обнял, зарылся лицом в мягкие каштановые волосы.

- Я ужасно соскучился!

Руки зажили собственной жизнью, обласкали нежную шею, упругую грудь, крепкие ягодицы. После родов Мэри слегка поправилась, налилась настоящей женской силой, и это сводило Густа с ума.

- Эрик, прекрати немедленно! – Мэри шутливо щелкнула мужа по носу. – Дети увидят.

- Пусть, - пробормотал Густ. – Пусть видят. Пусть знают, что я люблю их мать.

За обедом они обсуждали, как с толком потратить грядущий отпуск. На море хотели все, вопрос был лишь в том, какой курорт и на какой планете выбрать. Густ настаивал на элитном Далас-Пуре, Мэри, сторонница экономии, активно возражала.

- Ты у нас что, миллионер? Миллионер, да? Никуда мы не полетим, ясно? У нас тоже хватает приличных мест. И потом, ты же знаешь, я не люблю космолеты.

Пришлось уступить.

Уложить детей удалось не скоро: сначала они требовали, чтобы папа поиграл с ними, потом – чтобы почитал на ночь. Наконец дети уснули. Густ поцеловал сладко сопящих малышей, включил ночник и на цыпочках вышел из детской.

Мэри ждала его в спальне. Горели свечи (Настоящие! - изумился Густ. Где она их раздобыла?), еле слышно звучала музыка, искрилось в бокалах вино. Густ опустился на колени перед женой.

- Мэри, я люблю тебя. Ты – моя богиня.

Мэри положила прохладные пальцы на его губы.

- Дурачок. Ничего не говори. Иди ко мне.

***

Потом они лежали, касаясь друг друга плечами, молчали, и в этом молчании не было ни капли напряжения или неловкости. Так молчат люди, которым не нужны слова для общения.

Густ уже засыпал, когда Мэри повернулась к нему и обхватила его руками.

- Эрик…

- М-м-м? – сонно протянул он.

- Знаешь, Эрик, мне вчера приснилось...

Густ мгновенно проснулся.

- Опять? – хрипло спросил он. Мэри молча кивнула, ткнулась лбом ему в плечо и затихла. Густ заскрипел зубами от бессильной ярости.

Мэри снились кошмары. Раз в три-четыре месяца она просыпалась с криком: ей снилась далекая, почти забытая Дасара, и – смерть. Ее смерть. «Я там умерла, - задыхаясь от невыносимого ужаса, Мэри смотрела на Густа широко открытыми глазами. – Меня убили, понимаешь? И меня больше нет. Совсем нет»

В тот, в самый первый раз, Густ списал все на случайность. Но случайность повторилась. И еще раз. И еще. Это была беда, и Густ не знал, как с нею справиться. Разумнее всего было бы обратиться к специалистам… но слишком многое пришлось бы объяснять. А врать Густ умел плохо. Ему проще было молчать.

Густ крепко обнял жену и принялся баюкать ее, как маленького ребенка.

- Ты жива, - шептал он. – Жива. И будешь жить долго-долго, на радость всем нам. Это просто сон. Ты же помнишь, я успел вовремя. Теперь мы вместе, и все будет хорошо.

- Вместе, - тихо сказала Мэри. – Да, я помню. Ты – мой спаси…

Пространство вдруг мигнуло и осыпалось с еле слышным шелестом. Мэри исчезла. И уютная спальня, которую Мэри устроила по своему вкусу, исчезла тоже. Вместе с кроватью, свечами, туалетным столиком, пушистым ковром… Густ обнаружил себя лежащим на старом диване, застеленным несвежей простыней, и вокруг царило унылое холостяцкое запустение.

- Какого черта?

Густ рывком сел, спустил ноги на пол. Закружилась голова; под ноги попалась пустая бутылка и со звоном откатилась куда-то. Переждав головокружение, Густ встал и торопливо заковылял к столу, в столешницу которого была встроена панель ментал-визуализатора. На панели укоризненно мигал красный индикатор, в такт ему вспыхивала и гасла бегущая строка. Густ потер слезящиеся глаза, всмотрелся.

«На вашем счету недостаточно средств. Для возобновления выбранной услуги пополните счет удобным для вас способом»

Зарычав от ненависти, Густ ахнул кулаком по панели.

- А заранее предупредить что, нельзя было? Железяка хренова! На, на, жри!

Грязно ругаясь, Густ схватил коммуникатор, набрал код транзакции. Несколько секунд ничего не происходило, потом панель дружелюбно подмигнула зеленым.

«Счет пополнен. Благодарим, что вы выбрали нас. Ваш…»

Ментал-визуализатор, приобретенный нелегально, на черном рынке, жрал энергию, как черная дыра окружающий континуум. Коттедж Густлана Хиза потреблял энергии едва ли не больше, чем весь пригородный поселок, включая торгово-развлекательный центр и ассенизаторский комплекс. Энергокомпанию чрезвычайно заинтересовал этот факт. Настолько, что они даже прислали своего представителя. Точнее, двух представителей: юношу в прекрасной физической форме и мужчину средних лет с острым внимательным взглядом. Представители вежливо интересовались, в порядке ли энергосистема коттеджа, не нуждается ли она в настройке и настойчиво предлагали свою помощь. Густ отговорился тем, что разрабатывает новые методы модификации, а это требует значительных ресурсов. Он изо всех сил старался быть убедительным, и, кажется, у него получилось. Во всяком случае, энергетики его больше не беспокоили.

***

- Эрик, что случилось?

Мэри сидела в постели и, зевая, терла глаза. Потом сонно улыбнулась мужу.

- Ты чего вскочил? Уже утро? Я проспала?

В коридоре торопливым стаккато прошлепали детские шаги.

- Мам, пап, нам страшно!

- Можно мы к вам?

- Пожалуйста!

И когда это мы успели пижамы надеть? – удивился Густ. Вроде только что голыми были.

- Быстро сюда! – скомандовал он, откидывая одеяло. – Замерзнуть хотите? Давно не болели?

Дети деловитыми тараканами забрались в кровать и завозились, устраиваясь между родителями, хихикая и пинаясь холодными пятками.

- Сказку, - заныли они. – Пап, хотим сказку.

- Мало вам сказок? – возмутилась Мэри. – Папа хочет спать, папе завтра на работу! Ну-ка, быстро закрыли глаза!

- Закрыли глаза и слушаем, - таинственным голосом подхватил Густ. – Значит, так. Далеко-далеко, на самом краю Галактики жила-была принцесса. Самая добрая, самая красивая в мире. Но злая колдунья превратила ее в чудовище…

Густлан Хиз был счастлив. Все будет хорошо, подумал он, все обязательно будет хорошо.

Главное, вовремя вносить абонентскую плату.

-24-

«Мечтательницу» Озгуна выкупили из передвижного цирка. Владельцу не очень хотелось расставаться с ценным уродцем, но странные покупатели предложили за нее хорошие деньги. К тому же девчонка хирела от внутренних болячек, с каждым месяцем все больше и больше, и было ясно, что долго она не протянет. И сделка состоялась, к полному удовлетворению всех договаривающихся сторон.

Мечтательницей Озгун назвал ее не зря – девушка страдала олигофренией в легкой степени. Не то, чтобы это бросалось в глаза всем и каждому, девушка была достаточно разумна, только излишне доверчива и непрактична. А еще она была нежна, беззащитна и производила впечатление существа не от мира сего. Этакий безгрешный ангел, по ошибке заключенный в темницу человеческой плоти.

О беременности ангела узнали случайно – эксперт, в прошлом врач, оценивая голограмму модели, заметил некоторые косвенные признаки и забил тревогу. На Тулуну, родину ангела, срочно вылетела опытная полевая группа: военврач и три гипнолога. Все прошло без сучка, без задоринки, пробы были доставлены в лабораторию. Экспресс-анализ подтвердил – мечтательница беременна, и отцом ребенка является Озгун Тарпенда. Встал вопрос, что с этим делать?

Судьба самой девушки не вызывала опасений, мечтательница была устроена более чем хорошо. Учитывая ее красоту, доверчивость и непрактичность, девушку поместили в закрытый монастырь с очень строгим уставом - там она была в полной безопасности. Новоиспеченную послушницу снабдили легендой: незаконнорожденная дочь одного очень, очень известного вельможи, имени которого лучше не называть. Пока отец был в силах, он сам заботился о дочери, но теперь, одряхлев и чувствуя приближение смерти… ну, вы понимаете… Легенду подкрепили весьма внушительной суммой, и понятливые монахини не стали задавать лишних вопросов.

Нет, проблема была куда как серьезней – ребенок.

Тулунец по матери, по отцу он был урожденным гражданином Галактической Лиги. И встал вопрос – можно ли допустить, чтобы не рожденный еще гражданин, чья принадлежность к цивилизованным расам подтверждена официально, жил в дикарских условиях? Данную проблему существенно усложнял тот факт, что уродство матери имело генетическое происхождение - мальчик, увы, унаследовал дефектные гены и тоже родится уродом.

- К счастью, срок беременности позволяет вмешательство, - продолжал куратор Озгуна на Тулуне, высокий смуглый чандиец. – Я взял на себя смелость передать образцы матери нашим врачам. Со дня на день будут готовы мод-локусы, которые заменят поврежденные участки генов плода. Один укол, три-четыре недели онтогенеза, и ребенок родится здоровым. Что, конечно, не отменяет поднятого нами вопроса.

- Ничего себе вопрос! – возмутилась миловидная женщина в первом ряду. - Отнять ребенка у матери! Вы это серьезно?

- Право отец, - возразил ей риддиец. – Свято есть. Дочь к мать, сын к отец. Всегда.

- Вы эту свою шовинистическую пропаганду бросьте! – Красивое лицо женщины исказилось, пошло красными пятнами. – Если у вас женщины не имеют права голоса и считаются чуть ли не имуществом, то в цивилизованном мире все по другому! Ваша модель общества отвратительна и недопустима, и я требую…

- Советница Кольбух! - Голос председателя Салунка громыхнул набатным колоколом. Отразившись от сводчатого потолка, он заполнил все помещение, сделав любой разговор невозможным. – Я прошу вас быть сдержанней. Иначе я лишу вас права голоса. Вы меня поняли, советник Кольбух?

Чуть поколебавшись, Кольбух неохотно кивнула. При этом метнув в риддийца убийственный взгляд. Я подчиняюсь дисциплине, говорил этот взгляд, но после Совета я все тебе выскажу, тупой самодовольный самец.

- Хочу так же напомнить уважаемым коллегам, - продолжал Салунк, - что женщины Ридды весьма уступают мужчинам в умственном отношении. Навряд ли вы, советник Кольбух, найдете там приятных собеседниц и последовательниц ваших прогрессивных идей. Вас просто не поймут. Увы, способность к речи у риддийцев сцеплена с полом, так что… - Салунк развел руками. – Но зато все мужчины-риддицы проявляют самую нежную заботу в отношении своих женщин. Они ухожены, обласканы, ни в чем не нуждаются. Любое их желание исполняется незамедлительно. Какое еще общество может похвастаться подобным?

По лицу советницы было понятно, что она ни в чем не убеждена, и только угроза председателя удерживает ее от гневной отповеди.

- Забота, - кивнул риддиец. – Очень сильно забота есть. Толстен жена – хорошо жена. Молодой есть – красиво. Старый есть - вкусно.

- Но вернемся к ребенку Озгуна Тарпенды, - поспешно перебил риддийца Салунк. - Коллега Кольбух подняла очень важный вопрос – этично ли отбирать ребенка-полукровку у матери? Учитывая, что отец ничего о ребенке не знает и вообще слишком молод, чтобы взять на себя ответственность за сына? Казалось бы, двух мнений тут быть не может. Но я хочу обратить ваше внимание на несколько существенных моментов. Прошу вас, продолжайте, коллега Прачал.

Во время перепалки чандиец сохранял полную невозмутимость, стоял, скрестив руки на груди, и даже глаза прикрыл, терпеливо пережидая короткую бурю. Услышав приглашение председателя, он открыл глаза и в упор уставился на советника Кольбух.

- Моменты эти и впрямь существенны. Начну по порядку. Во-первых, мать ребенка умственно неполноценна и не может быть признана дееспособной. Во-вторых, ребенок – мальчик. В-третьих, мальчик родится в монастыре. В-четвертых, в женском монастыре. В-пятых, он будет переведен в мужской монастырь, как только можно будет отлучить его от груди. Вывод: мальчик лишится не только отца, но и матери. Другими словами, он останется круглой сиротой, причем в закрытом и весьма специфическом сообществе. Я не говорю, что это плохо, я вообще не хочу и не имею права высказывать оценочные суждения. Меня просили собрать информацию – я это сделал.

Прачал коротко поклонился и сел. На его лице читалось удовлетворение от хорошо выполненной работы.

- Что, у нас куска хлеба для мальчишки не найдется? – буркнула советник Мийота. – Лига не разорится.

И вопрос был решен.

Зародыш извлекут из тела матери и передадут в перинатальный центр. Там его поместят в инкубатор, введут мод-локусы, а когда мальчик родится, ему подыщут приемную семью. О том, чтобы вместе с ребенком забрать и его мать, даже речи не шло, это было категорически запрещено.

А потом председатель Салунк объявил перерыв.

***

- Как тебе сегодняшнее представление? – хмуро спросил Бертоз. Килликан пожал плечами.

- Ты же знаешь, я на Совете в первый раз. Мне просто не с чем сравнивать. Но вообще, впечатление сильное, и я…

- А мне есть с чем, - перебил его Бертоз. – И то, что сейчас происходит, мне очень не нравится. Ты видел тархонов? Тебе ничего не показалось странным?

- Нет, - признался Килликан. – Тархоны как тархоны. Сидели, слушали.

- И молчали! – Бертоз подался вперед, и сейчас в окошке приват-чата были видны только его глаза – усталые, с набрякшими веками, в красных прожилках. – Тиль, это же известные склочники! Их же хлебом не корми, дать только свару затеять! А они – молчали. К чему бы это?

- К чему? – спросил Килликан. Он ощутил легкий укол беспокойства.

- Ты в курсе, что большинство разумных рас – гуманоиды? – вдруг спросил Бертоз.

- А это-то тут при чем?

- А при том, что не гуманоиды считают себя ущемленным меньшинством. Не все, далеко не все. Но тархоны – точно. Ты что, не знаешь? Они же на каждом углу орут насчет своих прав, требуют бесконечных уступок и преференций… и, заметь, получают их! Если так пойдет и дальше, люди без их разрешения шагу не смогут сделать. Будем, как школьники, в туалет отпрашиваться. Ты слышал, что они пытались протащить в Верховный Совет закон об ограничении рождаемости для гуманоидов? Чтобы установить численный паритет?

- Краем уха, - признался Килликан. – Я не слишком интересуюсь политикой.

- Они что-то затевают, Тиль. И, боюсь, это как-то связано с твоим парнем.

- Ерунда! – с уверенностью, которой не ощущал, заявил Килликан. – Что он им сделал? Что он вообще может им сделать, этот мальчишка? Его в принципе не интересуют негуманоиды.

Я так думаю, мысленно прибавил он. Бертоз мрачно покачал головой.

- Нам надо быть начеку, Тиль. Нельзя допустить, чтобы парень пострадал.

-25-

- Господин профессор, вы давали Густлану Хизу разрешение на смену объекта?

- Нет. Это не в моей компетенции.

- Но вы знали об этом?

- Знал. Точнее – узнал. Постфактум.

- И Густлан Хиз не обсуждал с вами свою работу? Не советовался? Как ученик с учителем?

- Нет. Еще раз повторю – о смене объекта я узнал, когда уже было поздно что-то менять. Модификант вышел на финальную фиксацию.

- Не горячитесь, профессор. Вас никто ни в чем не обвиняет. Пока.

Бред какой-то, подумал Килликан, украдкой вытирая вспотевшие ладони о брюки. Он чувствовал себя как на допросе.

- Ваш студент знал, что не имел права самовольно поменять объект? Как он объяснил свой поступок?

- Психологической несовместимостью. Уважаемые советники, вы уже слышали, и не раз, насколько психокинетики зависят от эмоционального отклика модели, без этого модификация в принципе невозможна. Та, первая модель, не подходила для работы. Эмоционально тупая, так сказал Густ. И я ему верю!

Председатель Салунк жестом остановил его.

- Даю справку. Эмоциональная тупость девушки, как вы изволили выразиться, была вызвана искусственно. Другими словами, ее накачали наркотиками. Шаман племени посчитал, что встреча с колдуном окажется слишком сильным потрясением для слабого женского ума. Прошу прощения, советник Кольбух, это не мои слова, это слова шамана. Дикаря, если угодно. Так вот, придя в себя, бедная девушка обнаружила, что колдун сбежал. Бросил ее. Побрезговал. Не вынеся подобного унижения, девушка в отчаянии покончила с собой.

Зал сочувственно загудел. Килликан стиснул зубы. Плохо, подумал он, ой как плохо-то! Такое не прощается. Густу грозят серьезные неприятности, и снятым баллом он точно не отделается. Конечно, мальчик никогда не узнает, что стал невольным убийцей… но накажут его по всей строгости. И без объяснения причин.

Бертоз прав. Он что-то предчувствовал и оказался прав. И насчет тархонов тоже. Ишь, оживились, шушукаются, зар-разы. Гуманоиды им не нравятся, видите ли! У-у, ящерицы бесхвостые!

Бертоз поднял руку, прося слова.

- Прошу вас, мэтр.

- У меня вопрос. Мы все понимаем, что произошла трагедия. И Густлан Хиз виноват, это даже не обсуждается. Но – он ли один? Я хочу сказать – куда смотрел куратор? Как он допустил подобное? Подопечный самовольно покидает планету, а куратор и ухом не ведет? А ведь он был обязан уведомить предикторат! И не сделал этого. И я спрашиваю – почему? Что это? Непрофессионализм? Преступная халатность?

Так им всем! – растроганно подумал Килликан. Молодец, Бертоз. Умница, Бертоз. Всыпь им как следует! А то нашли виноватого, понимаешь. Конечно, проще простого все на мальчика свалить. Только вы и сами не без грешка, господа советники!

- Хороший вопрос, - кивнул Салунк. – По делу. Отвечаю: с куратором Эльбазом произошел несчастный случай. Прорыв биоблокады. Этого никто не мог предположить, такого раньше просто не было никогда. Эльбаз впервые оказался на варварской планете и сначала даже не понял, что заболел. Он встретил Хиза, представил ему модель и в этот же день свалился в бреду. Мы еле успели эвакуировать больного… и нам даже в голову не могло прийти, что Хиз… э-э-э…проявит нездоровую инициативу. – Салун развел руками, дружелюбно посмотрел на Килликана. – Я ведь не просто так спрашивал – не обращался ли ваш студент за помощью, за советом? Да, вы уже говорили, что нет, и я верю вам. Ведь в противном случае вы бы обязательно заметили смену модели. Заметили и сообщили бы нам. Я прав?

- Сперва я бы надрал уши идиоту, - буркнул Килликан. – Да, вы правы. Я бы поставил в известность предикторат. Без вариантов.

- Анархия, - презрительно сказала советник Мийота. – Студенческая вольница. Не пора ли покончить с ней? Я давно предлагала – нужны промежуточные отчеты. Хотя бы раз в декаду. Надеюсь, сегодня ко мне прислушаются?

Она предлагала, подумал Килликан. А мы были против. Это же творчество, вставали в позу мы. Какой тут может быть контроль, возмущались мы. Не позволим унизить наших учеников недоверием, бушевали мы.

Я всю жизнь считал предикторат сборищем тупых перестраховщиков. И оказался не прав. Если бы мы их послушались, если бы мы только их послушались! Этой трагедии просто не случилось бы.

И все равно я рад. Рад, что для мальчика, кажется, все обошлось.

- Полагаю, вы правы, советник Мийота, - кивнул председатель. – Ввиду особой важности, предлагаю вынести этот вопрос на внеочередное собрание.

- Чего там выносить? – крикнул кто-то. – Можно и сейчас все решить!

- А пока вернемся к работе Густлана Хиза, - не обратив внимания на выкрик, продолжал Салунк.

И замолчал, собрав лоб в глубокие складки. Он был явно чем-то недоволен. Чего он тянет, с тревогой подумал Килликан. Неужели еще какую-то пакость приготовил?

- Работа Густлана Хиза, - повторил Салунк и вздохнул. – Как вы понимаете, у нас было мало времени на анализ. Я сказал – мало? Я соврал – его не было вообще. Мы не имели никакой информации о Мэри Мак, не могли оценить ее психотип и составить достоверный прогноз. И поэтому вынуждены были обратиться… м-м-м… к нашим коллегам (кивок в сторону «призрака») с просьбой. С необычной просьбой, я бы сказал. Надеюсь, все присутствующие в курсе, что у наших… э-э-э… коллег очень своеобразные отношения со временем. Если упрощенно… очень упрощенно! – для них не существует прошлого или будущего. Для них время едино и неделимо, они могут двигаться вдоль временной оси в любую сторону. Точно так, как мы двигаемся в пространстве.

Ничего себе! – изумился Килликан. Наше будущее для них – открытая книга? Стало быть, будущее предопределенно и неизменно? Каждый наш шаг, каждый поступок… и никакой свободы воли? Что бы мы ни делали, о чем бы ни мечтали, это ничего не изменит? Килликан почувствовал себя букашкой, нанизанной энтомологом на булавку, и это было неприятно.

- … гораздо сложнее! Будущее поливариантно… хотя и ограниченно ключевыми точками. Миновать их мы не можем, но между ними вольны двигаться как угодно.

Прослушал, огорчился Килликан. Надо будет потом почитать что-нибудь по этому вопросу.

- Не есть доказать! – вскочил риддиец. – Морочить голова!

- Не думаю, - возразила Мийота. – Зачем им это надо – морочить нас? Скорее, мы просто не можем их понять. Отсюда ошибки в прогнозах. Но методика есть, и в большинстве случаях она работает.

Риддиец презрительно фыркнул.

- Два прогноз есть! Для мой раса. Все неправда есть. Сказать – мало данных. Морочить голова, - убежденно закончил он и с вызовом поглядел на «призрака».

Судя по всему, «призрак» остался равнодушен к выпаду.

- И, тем не менее, мы сочли возможным обратиться за консультацией. Нам нужен был хотя бы предварительный прогноз, отправная точка, от которой мы можем отталкиваться. И мы его получили. – Салунк пожевал губами, быстро взглянул на Килликана и тут же отвел взгляд. – Конечно, точность не стопроцентная… но мы обязаны принять во внимание любую вероятность…

Вот оно, похолодел профессор. Вот где главная пакость! Мальчишке, конечно, и в голову не пришло что-то там рассчитывать… да он бы и не смог, психокинетиков этому не учат… Для него главное – эстетика. Увидел подходящую модель, впечатлился… Да что он тянет? – с тоской подумал Килликан. Неужели все так плохо?

- Итак, прогноз по Мэри Мак – исходнику… Коллеги, все материалы я выложу в общий доступ Совета, позже можете ознакомиться. А сейчас я кратко. Около тридцати лет – попытка самоубийства. Неудачная, разумеется, на Дасаре психиатрия довольно развита. Потом – либо закрытая больница, либо монастырь. Ничем не примечательная жизнь и смерть от естественных причин в возрасте около пятидесяти лет.

- Психотипу соответствует? – деловито спросила «эльфийка». – Если да, то можно оставить все, как есть.

Председатель Салунк вздохнул и развел руками.

- Увы! Первая категория, не забывайте. Просто обстоятельства оказались сильнее, исходник не смог преодолеть их. Но модификант… Мэри Мак оказалась яркой личностью, очень талантливой. Она начала писать книги еще в процессе модификации… а мы с вами прекрасно знаем, как это сложно, слишком много сил отнимает сама модификация… С вероятностью более восьмидесяти процентов, Мэри Мак станет знаменитой и – богатой, - Салунк голосом выделил последнее слово.

- И что? – хмуро спросил Бертоз. – Это плохо? Богатая писательница устроит революцию на этой своей Дасаре? Подорвет моральные устои общества?

- Хуже. Она займется меценатством.

- Гм, - озадаченно произнес Бертоз.

- Сейчас объясню. В данный момент на Дасаре проживает один ученый. Гениальный, не побоюсь этого слова, ученый. По моей просьбе коллеги из технического отдела ознакомились с его работами. Так вот, они утверждают, что он намного опередил свое время. Он практически на нашем уровне… если говорить о мышлении. И почти вплотную приблизился к идее гипердвигателя.

- И что? – удивился кто-то. – И на здоровье! Выйдут в космос, одной расой в Лиге станет больше. Или что, у нас квоты ввели?

- Никаких квот! Мы с радостью примем всех, но… Коллеги, я прошу выслушать меня очень внимательно, это действительно исключительно важно. Итак, наш дасарский гений. Типичная судьба, прям как в дешевой мелодраме: современники его не понимают, он одинок и беден, как церковная мышь. Но появляется наш модификант. И тут же возникает вероятностная вилка. Паттерн первый – гений и Мэри не встречаются, гений остается нищим. Его идеи будут забыты, и Дасара выйдет в Большой Космос с опозданием лет на триста-четыреста. Паттерн второй: Мэри встречается с гением и начинает его спонсировать. Будет построена действующая модель гипердвигателя, и уже лет через сто-сто пятьдесят мы пожмем руки новым братьям по разуму.

- Проблема есть? – удивился риддиец. – Хорошо есть и так, и так. Разница нет.

Никакой, кивнул Килликан. Еще одна цивилизация вступит в дружную галактическую семью – чуть позже или чуть раньше. Стоит ли об этом говорить? И при чем тут дипломная работа Густа?

- Увы, разница есть, - тяжело вздохнул Салунк. – И огромная. Сейчас попытаюсь объяснить.

«Наверное, мне это будет проще»

Килликан закрутил головой, пытаясь понять, откуда идет голос. И не он один – большинство советников выглядели ошарашенными.

- Да, - с облегчением сказал Салунк. – Да, спасибо… э-э-э…

«Называйте меня «призрак». Так вам будет привычнее»

Приоткрыв рот, Килликан таращился на «призрака». Тот уплотнился в черный гладкий овал и слабо мерцал по краям.

- Надо же, говорящий, - пробормотал кто-то.

«Вот область пространства, где расположена планета Дасара»

На экране возникла карта Галактики. На внутреннем крае рукава Рыбы горела красная точка.

«Здесь же находятся еще две обитаемые системы. Жители одной из них недавно взяли в руки палку для охоты. Им предстоит долгий путь. Поэтому нас интересует вторая»

Килликан ждал, что «призрак» даст приближение, наложит координирующую сетку, но этого не произошло. Точные координаты планет остались неизвестными, только было понятно, что они находятся неподалеку друг от друга. Неподалеку по астрономическим меркам, разумеется, поправил себя Килликан. Вряд ли они делят одно солнце.

«Это медленная цивилизация. Цивилизация созерцателей, философов, мыслителей. Они не чужды технического прогресса, но главный их принцип – непротивление злу насилием. Очень сложный и неудобный в вашем понимании принцип, но они неукоснительно его соблюдают. Возможно потому, что их предки были травоядными. По моим прогнозам, они вот-вот выйдут в Большой Космос»

«По моим прогнозам», - отметил Килликан. Что это значит? Что «призрак» озвучивает свое личное мнение? Или он не отделяет себя от своих сорасцев? Составляет с ними одно ментальное целое?

За последний вариант говорил тот факт, что ни один «призрак» ни разу еще не произнес слово «мы».

«Цивилизация Дасары, напротив, очень быстрая. Молодая. И агрессивная, как все молодые хищники. Расширяя свою территорию, они будут защищать ее от возможных претендентов. Превентивная агрессия – это в их природе»

Мы тоже хищники, с неудовольствием подумал Килликан. Мы тоже огрызались и скалили зубы в свое время. И что? Мы же справились. И дасарцы справятся.

«Если цивилизация Дасары выйдет в Большой Космос в ближайшее время, она неизбежно столкнется с «философами». И «философы» проиграют. Точнее, сразу откажутся от борьбы. Они без боя отступят на свою планету, свернутся, и древняя цивилизация уйдет за горизонт событий. Если же Дасара опоздает, «философы» успеют вступить в Лигу и, следовательно, окажутся под ее защитой. Решать вам. Я только обозначил перспективы»

И все это из-за того, что Густ модифицировал дасарскую девчонку? – поразился Килликан.

- Слово! Требую слово!

Кричал тархон, вздыбив спинной гребень. Гребень багровел на глазах, наливаясь кровью.

Началось, тоскливо подумал Килликан. Началось. Бедный Густ.

Предыдущие главы читать здесь:

https://pikabu.ru/@ZoyaKandik

-23-

Небольшой зал Совета, выполненный в виде полукруглого амфитеатра, постепенно заполнялся народом. В основном это были гуманоиды разных рас, но и другие таксоны присутствовали: профессор Килликан увидел двух киноидов, группу ярких ящероподобных тархонов и одного «призрака».

Что он здесь делает? - с тревогой подумал Килликан, разглядывая аморфное полупрозрачное нечто, колышущееся над сиденьем. Мало того, что «призрак» не гуманоид и поэтому ни черта не понимает в эстетике человеческого тела, у него и тела-то никакого нет! Никакой структуры, ни белковой, ни кремниевой, одни поля… или волны? Профессор не слишком разбирался в науке.

Словно опровергая его мнение, «призрак» сконденсировался, уплотнился, и через мгновение профессор Килликан имел счастье любоваться точной копией себя. Копия смотрела на оригинал и сочувственно улыбалась. Если это намек, с неудовольствием подумал Килликан, то я его решительно не понимаю.

Тревога Килликана имела под собой основание. «Призраки» считались специалистами по этике, все разумные расы признавали их авторитет и приглашали в качестве экспертов в особо сложных случаях. Если речь, например, шла о жизни и смерти или дело касалось судьбы целой расы.

Но ведь это обыкновенные студенческие работы, подумал Килликан. Что в них может быть такого, что потребовалось мнение «призрака»? И, главное, при чем тут я? Скоро узнаю, вздохнул Килликан, и мысль эта не прибавила ему оптимизма. Он понимал, что его пригласили не просто так, а из-за какого-то из его студентов, и даже догадывался, из-за какого именно.

Последним в зал Совета вошел мэтр Бертоз. Заняв свободное место в самом верхнем ряду, он встретился глазами с Килликаном и хмуро кивнул в знак приветствия. Вид у Бертоза был весьма решительный, словно он готовился к тяжелой схватке и был настроен идти до конца. А этот-то что тут делает? – изумился Килликан. Он не преподаватель, не предиктор, он всего лишь психокинетик, пусть даже гениальный. За каким чертом понадобилось его присутствие здесь, в зале Совета? Ситуация все меньше и меньше нравилась ему.

Вообще-то, никакого «здесь» на самом деле не было. И участники Совета могли в данный момент находиться где угодно: у себя дома, на пляже, в кабинете или даже за несколько парсеков от университета, у черта на куличиках. А ступеньки-сиденья, грубая каменная кладка стен, чадящие факелы, отбрасывающие мрачные тени на сводчатый потолок, все это являлось интерактивным воплощением фантазии самого профессора. Ему нравился такой стиль. Знакомые посмеивались над чудачеством Килликана, но беззлобно, и у многих в списках абонентов он значился как «Рыцарь». Старый рыцарь, благородный рыцарь, последний рыцарь… Жену это обижало, а самому Килликану нравилось. Несколько лет назад он даже взял пару уроков боя на мечах, но трусливо сбежал с тренировки, справедливо рассудив, что в деле преподавания знания и богатый опыт вполне заменяют меч.

Председатель Совета – незнакомый Килликану пожилой гуманоид из системы Косы – встал и поднял руку, призывая к вниманию.

- Приветствую вас, коллеги и приглашенные гости, - звучным чистым голосом произнес он. – На повестке дня сегодня двадцать семь выпускных работ факультета гуманоидной психокинетики. Пожалуйста, ознакомьтесь со списком.

Косец взмахнул рукой, и тут же в воздухе возник и с шелестом развернулся свиток – двадцать семь фамилий, выписанных четким каллиграфическим почерком. В алфавитном порядке, отметил Килликан, и этот факт немного его успокоил. Во всяком случае, имя Густлана Хиза никак не было выделено.

Конечно, мальчик совершил проступок и достоин наказания… и он, Килликан, тоже, поскольку несет всю полноту ответственности за действия своих учеников. Надерут уши, с облегчением подумал профессор. Публично. Влепят выговор, может даже с занесением. Плевать, отмахнулся он, как-нибудь переживу. В первый раз, что ли?

- Начнем, как всегда, с третьей категории.

Двадцать четыре фамилии из списка подсветились зеленым, и Килликан понимающе кивнул: до девяносто девяти процентов всех выпускных работ относились именно к этой категории. И это означало, что предикторы поработали на славу, что студенты не оплошали, что модификанты в своем новом облике никак не повлияют на историю своих планет, и, значит, не требуется никакой коррекции. Можно со спокойной душой предоставить модификанта его судьбе.

Доклады кураторов по двадцати четырем делам не заняли много времени, голосования не требовалось, и очень скоро председатель объявил, что вышеперечисленные выпускники допускаются к защите дипломов. Двадцать четыре фамилии исчезли со свитка.

Юнгас будет не слишком рад, мельком подумал профессор Килликан. Попасть в третью категорию – какой удар по самолюбию этого гордеца! Впрочем, он об этом не узнает. И никто ничего не узнает, ни про себя, ни про товарищей – все, что касается действий предиктората, строжайше засекречено.

- Вторая категория!

Профессор Килликан удивился. Профессор Килликан не поверил своим глазам. Он несколько раз моргнул, но ничего не изменилось: из трех оставшихся фамилий зеленым было подсвечено только две. Третья оставалась неактивной.

Густ. Густлан Хиз.

Он что, попал в первую категорию? Из-за такого пустяка, как самовольная смена объекта? Да как такое может быть?

- Какого черта? – вырвалось у Килликана, но его возглас утонул в гуле голосов – члены Совета были удивлены не меньше профессора. Правда, не все – кое для кого наличие первой категории не явилось новостью. В том числе и для Бертоза, отметил профессор Килликан. Вон сидит, мрачный, катает желваки на скулах. Он что, знал заранее? Догадывался?

Нечасто Совету приходилось сталкиваться с первой категорией, и каждый случай был своего рода сенсацией, требующей самого тщательного расследования.

- Вторая категория! – Косец повысил и без того громкий голос, без всякого напряжения перекрыв удивленный гул. – Коллеги, прошу тишины! Заседание продолжается. Вашему вниманию предлагается работа Амелин Шортех «Верный рыцарь».

Потом, приказал себе Килликан, все потом. Выкинь Густа из головы, до него еще дойдет очередь. А сейчас надо сосредоточиться на Амелин. Надо же, вторая категория! От нее я этого никак не ожидал. Такая всегда скромная, такая послушная девочка. Что же она такого натворила, что ее модификант требует обязательной коррекции?

Председатель взмахнул пультом, гася затихающий ропот, и на подиуме возникли две голограммы. Две модели – исходная и модифицированная. Рослый мускулистый красавец напротив страшного сморщенного карлика.

Девочка постаралась на совесть, с гордостью подумал Килликан, любуясь рыцарем. А ведь ей пришлось нелегко, совсем нелегко. Гипофиз, тимус, таламический комплекс… Железы вообще трудно поддаются модификации, то и дело норовят, подлые, пойти в разнос. Но девочка справилась отлично. И финальная фиксация выше всяческих похвал.

Профессор Килликан по праву гордился своей студенткой. И искренне не понимал, почему ее работу отнесли ко второй категории.

- Коллега Абдор, прошу с докладом.

Высокий худой косец, сорасец председателя, поднялся со своего места и, подчиняясь программе визуализации, спустился вниз. Встал рядом с моделями.

- Дело, в общем-то, простое, - неторопливо заговорил он. – Всем нам хорошо известно, что модификанты часто влюбляются в своих… э-э-э… творцов. Это случается сплошь и рядом и не зависит от пола и возраста модели. Обычно подобная влюбленность не требует специального внимания… но не в этом случае. Дело в том, что студентка Шортех была несколько неосторожна в своих высказываниях. Контраст между реальностью нашего мира и ранним средневековьем мира модификанта оказался слишком велик, и девочка испытала сильное потрясение. Своего рода цивилизационный шок, только наоборот. И разболталась. Она очень подробно и очень эмоционально делилась воспоминаниями со своей моделью, в результате чего рыцарь влюбился не столько в свою прекрасную даму, сколько в ее идеальный - по его меркам! - мир. Для него это было настоящим царствием божьим, и бедняга вообразил, что обязан воплотить его на своей планете. Он провозгласил себя посланцем бога и в данный момент собирает под свою руку войско, чтобы свергнуть тиранию местных владык. Что, разумеется, приведет к большим человеческим жертвам.

- И у него может получиться? – недоверчиво спросил кто-то. – Ведь он просто безродный одиночка. А раннее средневековье, насколько я помню, это эпоха титулов.

- У него может получиться, - кивнул коллега Абдор. – С вероятностью более восьмидесяти процентов государству грозит кровавая резня. Дело в легенде. Обитатели планеты очень религиозны, истово верят в пророчества и чудеса. Нам казалось логичным и естественным, если модификант отправится в паломничество по святым местам, чтобы вымолить себе здоровье и нормальную внешность. Случается чудо, модификанта объявляют святым или что-то вроде этого… и, если бы не несдержанность студентки Шортех, тем бы дело и кончилось.

- То есть с себя вы ответственность снимаете? – ехидно спросила сидящая в первом ряду старуха. Судя по бронзовому цвету морщинистой кожи, уроженка Тайпы.

Как же ее? Мирота? Минота? Профессор Килликан напряг память. Мийота! Айза Мийота, член-корреспондент Галактической Академии Всемирной Истории. Вдруг подумалось: интересно, она из принципа не проходит курса омоложения? Или просто исчерпала возможности своего организма?

- Разумеется, - невозмутимо отозвался Абдор. – Прогнозируя ситуацию, мы рассчитывали, что все студенты прошли соответствующий инструктаж и понимают, что такое дисциплина. Мы не ожидали, что психотип студентки Шортех будет столь радикально отличаться от характеристики, выданной университетом. Мы, советник Мийота, занимаемся, как вам известно, аборигенами. А современники… - Абдор величественно пожал плечами. – Это не в нашей компетенции.

- И все же, - ласково спросила Мийота. – Кто, по вашему мнению, виноват в случившемся?

- Кто угодно, но только не мы, - с достоинством ответил Абдор. – Не собираюсь называть никаких имен, но студентка Шортех пять лет училась в университете. Разве у нее не было преподавателей? Разве не обязаны они были объяснить девочке элементарные вещи? Она не имела права давать своей модели информации больше, чем это подразумевалось легендой.

- Па-азвольте! – сердито закричал профессор Килликан, подаваясь вперед. И не услышал своего голоса. Точнее, услышал, но в своем кабинете, где и находился. А вот в зале Совета его слова не прозвучали, только загорелся над его головой красный предупреждающий огонек, да председатель, обернувшись к Килликану, погрозил пальцем.

- Что за ерунда?

Килликан сунулся в настройки. Он плохо разбирался в софте, все делала его внучка и конечно, засранка малолетняя, не упустила возможности подшутить над дедулей с его любовью к замшелой старине. Пришлось открыть великое множество окованных медью сундуков, прежде чем он добрался до кнопки громкости. Охотничий рог оказался перечеркнут. Раздраженно сопя, Килликан ткнул в него пальцем, но ничего не произошло, значок оставался неактивным, лишая профессора возможности участвовать в дискуссии.

Килликан растерялся. Гуманитарий до мозга костей, он всегда терялся, когда сталкивался с техническими проблемами. Шепотом чертыхаясь, он полез в карман за коммуникатором, чтобы позвонить внучке, и вдруг остановился, осененный внезапной догадкой.

Его заблокировали! Ну, конечно! Да, его пригласили… но права голоса ему никто не давал. Задать вопрос, высказать свое мнение, оправдаться, в конце концов, он сможет не раньше, чем ему это позволят.

У профессора Килликана от гнева потемнело в глазах. С ним, уважаемым человеком, взрослым разумным существом, обращаются как с пустоголовым безответственным юнцом? Неслыханная наглость! Небывалое унижение!

Первым порывом Килликана было послать всех куда подальше и выключить конференцию, но он вовремя одумался – там, в зале Предикторского Совета (подлецы! ах, какие подлецы!) сейчас решались судьбы двух его студентов, и он просто не имел права самоустраниться, как бы ни топтались по его гордости.

Профессор Килликан скрипнул зубами и заставил себя вернуться к Совету.

А там советник Мийота делала из коллеги Абдора котлету. Фарш она из него делала, молекулярную биомассу, к удовольствию многих присутствующих.

Значит, кто угодно виноват, что полевые агенты прошляпили раскол правящей элиты и нарастание религиозной истерии среди народных масс на родине модификанта? Значит, кто угодно виноват в том, что коллега Абдор – между прочим, предиктор С-класса! – не сумел рассчитать степень лабильности психики модификанта при нарастании внешнего давления, вплоть до критического? А ведь для этого надо было всего лишь воспользоваться уравнением Хогмальда, известного каждому школяру. И, наверное, именно профессор Килликан виноват в том, что коллега Абдор плохо учился в свое время? Как и в том, что многоуважаемый коллега с излишней поспешностью покинул планету, не дожидаясь стабилизации объекта после его финальной фиксации? Что говорите? Критическая ситуация? Угрожающая в том числе и вам лично? Я не циничная стерва, как многие обо мне думают, и, поверьте, известие о вашей гибели меня бы ничуть не обрадовало. Но в сложившейся ситуации любой профессионал на вашем месте просто не допустил бы финальной фиксации образа. Да, даже ценой потери диплома. Но вы этого не сделали, уважаемый коллега Абдор, и теперь мы имеем то, что имеем.

- И вообще, обладай мы полной информации с самого начала, мы бы подобрали Шортех другой объект, - жестко закончила советник Мийота. – С высокой долей вероятности кровавая каша все равно бы заварилась… но она заварилась бы без нас! И я повторяю свой вопрос – кто в этом виноват, Абдор?

Абдор был жалок. Абдор был растоптан и унижен, что доставило огромное удовольствие профессору Килликану. А вот не надо валить с больной головы на здоровую, злорадно подумал он. Ишь, чего выдумал – студентов мы плохо воспитываем! Хорошо воспитываем, как надо! Но девочка психокинетик, а все психокинетики чрезвычайно чувствительны к эмоциональному фону своих моделей. Можно сказать, зависят от него. И если у вашего объекта крыша поехала, то на девочке это просто не могло не сказаться. Я еще в дисциплинарную комиссию подам, мысленно пригрозил Килликан. За угрозу психическому здоровью Амелин.

- Резюмирую, - подвел итог председатель. – Диплом Амелин Шортех допускается к защите. Дело коллеги Абдора передается в дисциплинарную комиссию, поскольку в результате его неквалифицированных действий жизнь и психическое здоровье госпожи Шортех подверглось потенциальной опасности.

На Абдора было страшно смотреть. Лицо у него застыло в страдальческой гримасе, он встал и, пошатываясь, побрел из зала, сопровождаемый сочувственным молчанием. На пороге он остановился, схватил себя рукой за горло. Килликан отвел глаза, ему было неловко.

- Вернемся к модели, коллеги. Как мы могли убедиться, она требует серьезной коррекции. Ваши предложения?

- Снять финальную фиксацию? – предложил кто-то. – Запустить возвратный механизм? Типа святой рыцарь чем-то разгневал бога, и тот лишил его милости.

- Что скажете, мэтр Бертоз? - спросил председатель, и в голосе его прозвучало неподдельное уважение. Несомненно, он был большим поклонником творчества мэтра.

Так вот зачем его позвали, подумал Килликан. Бертоз встал, коротко поклонился Совету.

- По просьбе советника Салунка (короткий кивок в сторону председателя), я тщательно исследовал модель «Верный рыцарь». И со всей ответственностью утверждаю, что финальная фиксация проведена безупречно. Снять ее невозможно.

- Нет, погодите, - вскинулся невысокий плотный старичок, судя по всему – человек. – Что вы нам голову морочите? Я, знаете ли, бывал в университете. И видел эти ваши модели… страх господень, если честно, но не об этом речь… Они же как-то возвращаются в свой истинный облик? Или так и остаются ожившими кошмарами? Вы что, сумасшедших в модели набираете? Извращенцев?

Волна веселья прокатилась по залу, и старичок грозно насупился. Похоже, он один не знал, что происходит с моделями, когда в них отпадает надобность. Нет, не один – еще по меньшей мере десяток лиц выражали неподдельный интерес.

- А вот мы сейчас спросим профессора Килликана, он нам все доступно объяснит, - ласково предложил председатель Салунк. – Прошу вас, профессор.

Килликан взглянул на охотничий рог – тот игриво подмигивал зеленым. Мол, говори, пока дозволено. Килликан откашлялся.

- Уважаемые… э-э-э… коллеги… («Советники», - поправили его). Да, простите… Уважаемые советники… Дело в том, что…

Какого черта я мнусь? – вдруг разозлился Килликан. Я им кто, мальчик? Я – уважаемый человек, профессор, между прочим! Он встал, сурово оглядел притихшую аудиторию и, заложив руки за спину, принялся прохаживаться по кабинету, как частенько делал, читая лекции.

- Итак, существуют два метода модификации моделей. Без финальной фиксации и с финальной фиксацией. Первым способом пользуются на первых курсах (извините за тавтологию, мысленно прибавил Килликан, но вслух говорить этого не стал. Еще чего!). В этом случае модель, лишенная психокинетического воздействия, в самые короткие сроки – от одного до трех дней – возвращается на свой базовый уровень. Без всяких последствий для себя. Второй способ разрешен студентам пятого, выпускного курса… собственно, этот курс целиком посвящен финальной фиксации, студенты нарабатывают опыт, оттачивают навыки… Правильно зафиксированный модификант теряет способности к спонтанному рефиксированию, и для возвращение к первичному облику ему требуется помощь. Это называется обратная ступенчатая модификация – студенты шаг за шагом отменяют сделанные ими изменения. Поскольку этот процесс невозможен без добровольного согласия модификанта, – помните, что психокинетики крайне чувствительны к эмоциям модели? – то применяется так называемая отрицательная модификация. Иными словами, моделей сознательно уродуют… разумеется, полностью обратимо, просто для того, чтобы создать им стимул к возвращению в свой природный облик.

- И какие уродства они создают, эти ваши студенты? – полюбопытствовал кто-то.

Профессор Килликан открыл было рот, чтобы дать гневную отповедь бесцеремонной особе, но его опередил мэтр Бертоз.

- Разные, - сказал он, сладко жмурясь от воспоминаний. – Самые разные. У кого на что фантазии хватает. Можно отрастить лишнюю конечность или голову. Это будет не действующая конечность и безмозглая голова, но впечатление производит сильное. Хотя чаще всего, конечно, довольствуются банальным старением. Оно требует меньше усилий и гарантирует желание модификанта помолодеть.

- Ого! – весело сказала миниатюрная женщина, похожая на эльфа. – Ничего себе они там развлекаются!

Зал грохнул смехом, и даже председатель не удержался от улыбки.

- Но я очень сомневаюсь, что наш модификант добровольно согласится на это! – повысив голос, упрямо закончил Килликан.

Советник Салунк снова стал серьезным.

- Это так, - кивнул он. – Добровольно наш рыцарь на это не пойдет. Но оставить все, как есть, мы не имеем права. Советник Мийота абсолютно права – психотип будущего модификанта был рассчитан с грубейшими ошибками. Святой или нет, но он лидер самой высшей пробы. Затяжная кровопролитная война неизбежна, раздробленные княжества ослабеют, а их остатки растопчут орды свирепых варваров с дубинами. Цивилизации, в том виде, в котором мы ее знаем, придет конец, местное человечество будет отброшено на тысячи лет в своем развитии. И это будет целиком и полностью наша вина. Что ж, мы совершили ошибку, нам ее и исправлять.

Кому он это все говорит? - подумал Килликан, с недоумением разглядывая сидящих в зале. Лица советников выражали терпеливую скуку, словно их вынудили выслушивать прописные истины, и только вежливость не позволяет им прервать зануду.

- Итак, ваши предложения коллеги?

Так это он мне! Я единственный здесь, кто нуждается в подобной исторической справке. Вот мне ее и дали, разжевали и в рот положили. Причем сделали это максимально деликатно, как бы между прочим напомнив мне то, что я знал, но слегка подзабыл. Что ж, будем надеяться, что и возникшую проблему они разрешат с таким же изяществом.

Килликану стало интересно, и он прибавил звук.

А советники, между тем, не торопились с предложениями. Они мялись, переглядывались, шушукались о чем-то в зарешеченных стрельчатых окошках приват-чатов. Да что это они? – удивился Килликан. Есть же очень простой, много раз апробированный метод… хотя, откуда им знать? Они же не психокинетики, они всего лишь предикторы, самые обычные аналитики, занимающиеся прогнозированием. Он посмотрел на Бертоза – мэтр сидел с отрешенным видом и явно не горел желанием просветить Совет.

Ну, так я сам это сделаю, решил Килликан. И машинально взглянул на сундук с охотничьим рогом. Ну, так и есть! Опять отключили!

Оказывается, к унизительному манипулированию можно привыкнуть. Килликан откинулся в удобном эргономическом кресле, скрестил руки на груди, криво ухмыльнулся. Вы отвели мне роль наблюдателя? Что ж, буду наблюдать.

- Полагаю, вариант с физическим устранением модификанта мы рассматривать не будем? – спросил кто-то.

- Совершенно верно, - кивнул председатель Салунк. – Хотя бы потому, что это бессмысленно – мертвый, он станет еще полезнее для своих единомышленников. Еще раз отмечу, что раскол в обществе назревает давно, религиозный фанатизм зашкаливает… идея праведной мести бросит в кровавую мясорубку даже самых осторожных и умеренных… Кстати, эвакуация модификанта с планеты тоже не принесет результата. Скорее всего, его посчитают взятым живым на небо… найдутся свидетели, они всегда находятся… а небесный покровитель, причем вышедший, так сказать, из народа, слишком значительная величина, чтобы ею можно было пренебречь…Коллеги, единственный выход – это дискредитировать нашего «святого». Это сразу снизит накал страстей на несколько порядков… войну, разумеется, это не отменит, война будет, но уже не приведет к таким ужасающим результатам. И нам с вами необходимо найти приемлемый способ дискредитации.

- Может, устроить ему свидание с какой-нибудь любвеобильной красоткой? – предложила похожая на эльфа женщина, плотоядно разглядывая великолепную фигуру рыцаря. Судя по выражению ее лица, она и сама была не прочь выступить в роли соблазнительницы. – Как у них там с целибатом?

- С целибатом у них все хорошо, - с сожалением ответил Салунк. – В смысле, его нет. Каждый мужчина, не оставивший потомства, попадает в ад. Это касается не только мирян, но и монахов, отшельников и святых всех мастей.

- Жаль, - разочарованно протянула "эльфийка".

- Моя знать, - подал голос риддиец, с головой закутанный в черно-белый плащ. – Есть хороший способ – неправда есть сказать. Сильный неправда.

Шамшур? Килликан дал увеличение, пригляделся. Нет, вроде не он. Или все-таки он? Килликан, к своему стыду, плохо различал риддийцев, что не раз приводило к конфузам.

- Вы имеете в виду ложные слухи? – заинтересовался старичок. – Грязные сплетни?

- Грязь, - кивнул риддиец. – Очень много грязь. Мы уметь, как. Мы научить есть.

- Мы не сомневаемся в ваших талантах, коллега Фефлит, - показалось Килликану, или в тоне председателя прозвучала скрытая ирония? – Идея, действительно, хорошая… и местные сами пришли к ней. Пропаганда… точнее, контрпропаганда идет полным ходом, но, к сожалению, не работает. Выражаясь поэтически, к нашему рыцарю никакая грязь не прилипает.

- Дикари, - пренебрежительно заметил риддиец. – Не знать как. Талант без.

Дайте мне волю, говорил его вид, дайте мне развернуться, и от репутации вашего модификанта даже мокрого места не останется.

Тут слово взяла советник Мийота.

Слишком много болтовни, объявила она. Мы переливаем из пустого в порожнее, а между тем решение лежит на поверхности. Обратная модификация – вот единственно верное решение в данной ситуации! И не надо мне говорить, что она невозможна, я знаю, что это не так. И мэтр Бертоз тоже знает, не правда ли, мэтр? Это же совсем несложно, если подключить к операции гипнолога. Желательно с опытом работы в полевых условиях. Как это уже было двадцать семь лет назад. Ведь так, мэтр?

«Так!» - очень довольный, кивнул профессор Килликан. Он понятия не имел, что там произошло двадцать семь лет назад, но гипнологи были незаменимы в тех редких случаях, когда модификант был категорически против возвращения к прежнему облику. Гипнолог лишал бунтовщика воли, и психокинетик запускал рефиксацию. Три-четыре дня, максимум неделя, и все заканчивалось. Вот так, просто и без затей.

Не просто, поправил себя Килликан, совсем не просто. Немногие психокинетики могут работать с обезволенным человеком, буквально единицы. Реакция модели на воздействие – это не каприз художника. Это опора, это твердь, лиши психокинетика этой опоры, и он будет беспомощно барахтаться, как неопытный космический турист в невесомости. Нет, друзья мои, модифицировать обезволенного могут лишь такие гении, как Бертоз!

Я бы, например, не взялся, вздохнул Килликан. Он не обольщался насчет своих скромных возможностей.

Внезапно он осознал, что в зале Совета стоит тишина. Все смотрели на мэтра Бертоза, а тот изучал свои сжатые кулаки с таким вниманием, словно впервые их увидел, и увиденное ему не слишком нравится.

- Гм, - сказал председатель Салунк, когда молчание стало совсем уже невыносимым. Бертоз поднял голову и обвел присутствующих тяжелым взглядом.

- Двадцать семь лет назад мой учитель Ребеске уступил просьбе Совета… очень настоятельной просьбе, я бы сказал. – Голос Бертоза звучал равнодушно и невыразительно – так могло разговаривать информационное табло с расписанием занятий. – Исправить просчет аналитиков? Он не видел в этом ничего плохого, обычная работа. И он ее выполнил. А потом случайно узнал, что этот человек… о, простите – модификант, подвергшийся рефиксации! Так вот, он покончил с собой. Надо ли объяснять, почему? По глазам вижу, что не надо, и это очень хорошо. А мой учитель испытал такое потрясение, с каким не смогли справиться лучшие психологи. Коллапс личности, слышали о таком? Он винил себя в смерти этого несчастного, лично себя! Он бросил все – работу, учеников, семью, он удалился в самоизгнание и умер там, мучаясь от отвращения к себе. До самого последнего дня – мучаясь!

Бертоз встал, обвел притихших советников взглядом.

- Ситуация повторилась. И теперь вы предлагаете мне стать убийцей? Мне? Вот вам! – Взбешенный Бертоз, не стесняясь женщин, сделал неприличный жест. – Вот! Это ваша вина, это вы убийцы! И живите теперь с этим!

В зале повисла опасная звенящая тишина, а через секунду взорвалась многоголосым возмущенным воплем. Профессор Килликан подпрыгнул от неожиданного акустического удара. Сморщившись, он выключил звук и перевел дух.

Ну, надо же, подумал он. Нет, ну, надо же…

Он впервые присутствовал на совете предикторов, и даже не представлял, какие страсти могут бушевать здесь. Ему казалось: ну, собрались аналитики, тихие безобидные теоретики; ну, копаются в своих исторических аналогиях, пытаясь изобрести формулу идеального общества. Все тихо, мирно, прилично. И вдруг – такое!

В абсолютной тишине, нарушаемой лишь дыханием самого Килликана, бесновались советники. Они беззвучно разевали рты, они размахивали руками и потрясали кулаками, они вертелись, скакали и прыгали, и были сейчас похожи на стаю диких возбужденных обезьян.

Завороженный невероятным зрелищем, профессор не сразу сообразил, что советник Салунк что-то вещает. Килликан поспешно прибавил звук.

- … ни в коем случае! Эта трагедия не должна повториться! И мы этого не допустим, можете быть уверены! Как только стало ясно, что ошибка коллеги Абдора критична и влечет за собой невероятно разрушительные последствия, мы обратились к нашему уважаемому коллеге, специалисту по этике.

Все посмотрели на «призрака». Тот на секунду уплотнился и вежливо колыхнулся в ответ.

- Предложенное решение не является идеальным, разумеется, но оно хотя бы минимизирует негативные последствия для исполнителя. Другими словами, его совесть будет чиста – модификант останется жив.

- Благодарю, что позаботились о моей совести, - криво ухмыльнулся Бертоз. – И что вы предлагаете?

- Старение. Просто старение и ничего больше. Стремительное, с нелинейным ускорением по времени. За несколько дней наш прекрасный рыцарь превратится в седого морщинистого старика, и на этом его влияние прекратится. Кумир окажется повержен, и армия, лишившись идейного вдохновителя, разойдется по домам.

- Только из-за того, что он внезапно состарится? – недоверчиво спросила «эльфийка». – Нет, я понимаю, что такое необычное явление вызовет вопросы. Но разве этого достаточно, чтобы пошатнуть его авторитет?

- Представьте себе! Дело в том, что у аборигенов существует легенда о ложном святом. Некий мудрец вычислил слово, дающее власть над местным аналогом дьявола. И потребовал для себя вечную жизнь и молодость, чтобы, так сказать, без помех заниматься накоплением знаний. Увы, мудрецу этого показалось мало, со временем он возжаждал власти. И тоже получил ее. Затем он объявил себя живым богом на земле и принялся перестраивать общество по своему вкусу. Мудрец успел натворить немало дел, прежде чем на его подвиги обратил внимание господь бог. Дальше все понятно – желая примерно наказать гордеца, бог сорвал с него личину ложной молодости. На глазах тысяч свидетелей прекрасный юноша превратился в старика и умер. Даже прах его рассыпался… Разумеется, нам не нужна смерть нашего рыцаря, пусть живет, но живет – стариком. Бодрым, здоровым, ни на что не влияющим стариком. Что вы на это скажете, мэтр Бертоз?

Бертоз думал, завесив глаза густыми бровями. Советники терпеливо ждали. Наконец Бертоз пошевелился и вздохнул.

- Что ж, - неохотно сказал он. – Если так… если другого выхода нет…

- Мы немедленно начнем готовить операцию, - с огромным облегчением сказал председатель Салунк.