Мне прислали посылку с невзрачной гарнитурой – очки и наушники, всё в чёрном матовом пластике, без опознавательных знаков. И ссылку.

Первое подключение было совершенно нестрашным. На экране очков я видел интерфейс чужого компьютера где-то в другом городе. Чистый рабочий стол, папка с документами, открытый браузер с парой вкладок. Типичная жизнь типичного человека.

Я сидел в своей промозглой комнатёнке в хрущёвке, слушая, как дождь стучит по стеклу, и наблюдал, как незнакомец вёрстает отчёт в «Экселе». Иногда он переписывался в мессенджере. Скука смертная. Через час сессия завершилась, и на мой кошелёк упали обещанные три тысячи. Слишком просто. Слишком хорошо.

Второе приглашение пришло через неделю. Коллекционер написал: «Задача усложняется. Компенсация – семь тысяч. Готовы?». Я был готов. На этот раз точка доступа была иной. Чужой экран вздрогнул, будто от помех, и разрешение было хуже, картинка зернистой.

Я видел ту же операционную систему, но обои – фотографию какого-то леса, мутную, снятую на плохую камеру. Пользователь что-то искал в папках. Кликал нервно. Открыл текстовый документ. Начал печатать. И тут я понял, что вижу не просто экран. Гарнитура передавала не только изображение. Через наушники доносилось лёгкое, прерывистое дыхание.

Моё собственное дыхание сплелось с тем, что я слышал, создавая жуткий стереоэффект. А потом пользователь открыл веб-камеру. На мгновение в маленьком окошке мелькнуло его лицо – бледное, растерянное, глаза бегали по сторонам. Он смотрел не в камеру, а куда-то за монитор, в темноту своей комнаты.

Он что-то увидел. Не на экране,а в самой комнате. Его рука потянулась к мышке, курсор завис над значком какого-то приложения… и связь резко прервалась. На моём собственном мониторе высветилось уведомление о переводе.

Третье приглашение я проигнорировал. Целых пять дней. Но дождь не прекращался, деньги от предыдущего захода таяли, а бабушкино лекарство стоило дорого. Коллекционер молчал. А потом прислал сообщение: «Последняя сессия. Контрольный эксперимент. Пятнадцать тысяч. Без вопросов».

Сумма была неприличной для такой простой работы. Именно это и должно было меня остановить. Но не остановило. Жадность и отчаяние – отличные советчики в делах, касающихся собственной глупости.

Подключение установилось. Изображение было чётким, кристальным, но странно смещённым, будто камера висела где-то сбоку от монитора. Я видел не весь экран, а его часть, угол комнаты – торец стола, стену и край кресла.

В кресле сидел человек. Его лицо я не видел, только согнутую спину в серой домашней кофте. Дыхание в наушниках было частым, поверхностным. На экране его компьютера был открыт «Яндекс.Браузер» с единственной вкладкой. В поисковой строке мигал курсор. Человек в кресле начал печатать. Медленно, одним пальцем.

«-к-т-о-з-д-е-с-ь».

Пауза.

«-п-о-м-о-г-и-т-е».

Пауза длиннее. Дыхание стало сиплым.

«-о-н-н-а-с-т-о-я-щ-и-й».

И тогда я увидел движение в кадре. Не на экране чужого компьютера, а в той самой комнате, которую передавала смещённая камера. Из тёмного угла, не попадающего в обзор, медленно выползло нечто.

Сначала я принял это за тень от какого-то предмета, но тени так не ведут себя. Оно было плотным, чёрным, лишенным каких-либо отражающих свойств, провалом в реальности. И оно текло по полу и стене, обтекая углы, как густая, липкая жидкость, но сохраняя при этом некую аморфную форму.

В наушниках раздался сдавленный стон. Человек в кресле замер, его пальцы зависли над клавиатурой. Чёрная масса наползла на его тапочки. Он дёрнулся, но не встал, будто приклеенный. Масса поднялась по его ногам, поползла вверх по кофте, и где она проходила, ткань словно темнела, сливалась с ней, теряя фактуру.

Человек начал печатать снова, судорожно, отчаянно.

«-ОНОМЕНЯСТИРАЕТ».

Буквы плыли,накладывались друг на друга.

«-ЯНЕЗДЕСЬЯНЕНИГДЕ».

Чёрная субстанция добралась до его шеи.Голова запрокинулась. Я увидел нижнюю часть его лица – судорожно работающую челюсть, подбородок, искажённый немым криком. А затем и это начало исчезать, растворяться в наступающей пустоте.

Последним, что я увидел на экране чужого компьютера, была строка в браузере, напечатанная уже без участия рук, будто мыслью:

«-АЗАЧЕМТЫЭТОСМОТРИШЬ».

Связь оборвалась. В очках и наушниках воцарилась тишина и темнота. Я сорвал гарнитуру с головы и отшвырнул её в угол. Мои руки тряслись.

Оплата пришла мгновенно.

Прошло две недели. Дожди над Нижней Слободой прекратились и сменились хмурым, но сухим небом. Я купил бабушке лекарства. Гарнитура лежала в самом дальнем ящике стола, заваленная старыми бумагами.

Я пытался убедить себя, что стал свидетелем какого-то изощрённого монтажа, цифровой пытки, срежиссированной Коллекционером. Но логика, холодная и беспристрастная, шептала другое. Я видел не кино, а конкретный интерфейс, знакомые обои, обычный браузер. Я был смотрителем. А чтобы за чем-то наблюдать, нужен объект наблюдения. И канал передачи.

Сегодня утром, включив свой ноутбук, я обнаружил, что он медленно загружается. На чёрном экране, вместо логотипа виндовса, мигали зелёные строчки кода, слишком быстро, чтобы их прочесть. Потом они исчезли. Система загрузилась как ни в чём не бывало.

Но теперь, когда я отвожу курсор мыши к правому нижнему углу экрана, туда, где часы, я замечаю задержку. Словно пиксели в том месте на мгновение гаснут, образуя крошечный, почти невидимый провал в яркости.

И иногда, в полной тишине моей комнаты, мне кажется, что я слышу очень тихое, прерывистое дыхание. Не своё. Оно доносится из динамиков ноутбука, которые я уже неделю как отключил в настройках. Я не подключаю гарнитуру. Но канал, как оказалось, мог быть и двусторонним.

А пока я пишу этот текст, глядя на крошечную темную точку в углу монитора, которая определённо стала чуть больше, чем была вчера. И дышать становится немного труднее.

***

Такова жизнь. А может, и смерть. Разница, как говорил мой дед, часто лишь в точке зрения. И в том, растёт ли эта точка у тебя перед глазами.

Да… Умирают старики… Дома пустеют… А ты идешь по улице и в твоей памяти всплывают картинки прошлого.

Через дорогу от моего дома всего пару лет тому назад жила бабушка Маша. Мне очень нравилось с ней общаться, потому, что человеком она была души необыкновенной. От нее никогда я не слышала, что бы она голос поднимала, всегда улыбалась. Приветливая такая была. Уж очень она любила читать книги. Особенно любила женские романы. Очки она не носила, а пользовалась большой круглой лупой. Я дружила с ее дочкой и поэтому частенько забегала к ним. Бабушка на меня всегда так интеллигентно ругалась, когда по холодной погоде я прибегала без шапки. У нее это очень интересно получалось!

Умерла бабуля на 91 году жизни. Умерла тихо, во сне, прижав к себе раскрытую, недочитанную книгу. Никто доже подумать не мог, что именно в эту ночь она уснет и не проснется.

Горе… Оно пришло ранним ноябрьским холодным утром. Порывы ветра и срывающийся моросящий дождь, переходящий в обильный снегопад так подчеркивали его. Казалось, что сама природа плачет об утрате. Я не буду описывать события, связанные с похоронами, потому, что цель у меня - рассказать, что случилось после похорон.

Гроб вынесли из дома, молитвой проводили душу и закрыли дверь. Люди, пришедшие проводить усопшую, толпились за двором. Гроб с телом поместили в автобус, и похоронная процессия направилась на кладбище.

Я не пошла на кладбище. Я попрощалась с бабушкой возле дома. Нужно было помочь подруге с организацией поминок. Немного постояв и проводив покойницу взглядом, я вытерла слезу и пошла в дом. На кухне местные поварихи суетились с помином. Воды в доме нет. Воду приходилось носить с колонки, которая находится через дорогу от дома. Я взяла два пустых ведра и пошла за водой. Поставив первое ведро на рядом стоящий пенек, я увидела грибочки!

Это Вешенки! Моя соседка – дачница все лето обхаживала этот пенек, поливая его бесконечно водой. Теперь- то я понимаю, для чего она это делала! Я набрала воды, отнесла ее и позвонила нашей дачнице. Она была очень удивлена, что именно в ноябре выросли ее грибочки, и попросила меня аккуратно срезать их, обещав подъехать и забрать попозже.

Поминки закончились. Я вернулась домой, переоделась, наспех накинула домашнюю старую куртку, взяла ведерко, ножик и пошла к пеньку за грибочками. За мной увязалась моя кошка. Она как - то меня не очень любит, потому, что я иногда наказываю ее, когда она вредничает. А тут - была удивлена ею, ее поведением.

Не смотря на ветреную погоду с моросящим дождем я, рассчитывая на капюшон, надевать шапку, не стала. Грибочки миленько облепили весь пенек! Их было так много! Я аккуратно срезала их и складывала в ведерко, размышляя о том, как будет удивлена моя соседка урожаем, а кошка сидела в сторонке и грозно так рычала.

«Что- то ей не нравиться»- подумала я и продолжила срезать грибы. Мне очень хотелось быстрее справиться с пеньком, потому, что на улице было действительно холодно, а тут еще и ветер каждым своим порывом норовил сдернуть с головы капюшон. Тут кошка моя влетает на пенек так, что получается между мной и дорогой. Она изогнулась, хвост торчит трубой, шерсть дыбом и так грозно рычит!

Самое интересное, что при этом смотрит на дорогу! А дорога то пустая! Я разогнулась и посмотрела в сторону, куда смотрит моя кошка. Вот не поверите! Какие - то доли секунды я видела бабулю, тело которой час назад закопали в могилу! Она стояла на краю дороги и ругала меня, за то, что я без шапки. Слов я не слышала, но я это поняла.

- Баба Маша, ну не ругайся… мне совсем чуточку осталось… я быстренько доберу, и домой! – проговорила я вслух и ускорилась со сбором грибов, а в голове как-то сама сложилась картинка и я увидела, как Бабушка развернулась и, опираясь на палку, пошла обратно к своему дому. Я не знаю, как это произошло, но я это увидела, только не глазами…, а в голове!

Как только баба Маша отошла, моя кошка спокойно спрыгнула с пенька и важно пошла в сторону дома, время от времени оборачиваясь на меня. Дошла до соседского забора, забралась на него и сидела там, пока я доделывала свои дела.

Страха почему-то не было. Он пришел только тогда, когда я зашла в свой дом. Осознание произошедшего вызывало смешанные чувства толи ужаса, толи паники… За то теперь с кошкой мы большие друзья!

Кинообзор на заброшке!

Бесконечная лестница

А что, если вся эта милая мультяшная история – на самом деле тончайшая и изощрённая промывка мозгов? Глобальный, пиздецки хитрый заговор? Вот эти все улыбчивые, до тошноты добрые рожицы, они же, блять, повсюду – на пачках сока, на детских рюкзаках, на нижнем белье, в конце концов. Весь мир словно сошёл с ума, помешавшись на этой розовой твари. А если копнуть поглубже, взять да и пересмотреть подряд все существующие сезоны, дабы докопаться до сокрытой сути? Обнаружить тот самый тайный смысл, который потихоньку сводит с ума и детей, и взрослых. Провести, так сказать, собственное журналистское расследование, прямо как те модные ютуб–блогеры.

Мысль показалась ему на редкость блестящей и глубокой, достойной настоящего мужского, пусть и не совсем трезвого, анализа. Он немедленно стянул с торрентов всё, что сумел найти по запросу «Свинка Пеппа все сезоны», купил на последние деньги ящик пива «Охота» и, с чувством исполненного долга, откинулся на диване, ощущая себя чуть ли не Нилом Деграссом Тайсоном, готовым разоблачить величайшую мистификацию современности.

Первые несколько серий он умудрялся смотреть с плохо скрываемым цинизмом, попивая пивко и сопровождая происходящее на экране язвительными, матерными комментариями.

– Ну–ка, посмотрите все на этого папашу–свина, – ворчал он, обращаясь к пустой комнате, – этот толстый увалень картошку на огороде посадил. Величие, да и только. Архимед со своими открытиями просто отдыхает. А мамаша? Мамаша, заметьте, целыми днями работает на компьютере. Классика жанра, ебать её в сраку. Зигмунд Фрейд бы от зависти в гробу перевернулся.

Однако чем дальше заходил его алкогольный марафон, сопровождаемый бесконечными сериями, тем сильнее его начинало подташнивать, причём тошнота эта исходила не от выпитого, а рождалась где–то глубоко внутри, от самого мультфильма. Эта вечная, натянутая улыбка на всех без исключения персонажах. Этот плоский, словно бумажный, мир, где любые, даже самые незначительные проблемы решаются незамысловатым прыжком в грязной луже. Эта идеальная, как с открытки, семья. Его собственное детство прошло в пьяных криках отца и под въедливым запахом щей, которые неделями стояли на плите и закисали. У него был папа–свин, который сажал не картошку, а собственную печень, и вечный, грызущий под ложечкой страх вернуться домой.

Его начало по–настоящему корежить. Сознание, затуманенное алкоголем, стало выхватывать странные, едва заметные детали. Почему у Пеппы, когда она заливается своим противным смехом, звук идёт откуда–то из глубины, словно её кто–то душит?

Он прибавил громкость. Хрюканье заполнило собой всё пространство комнаты, смешиваясь с однообразным шумом дождя за окном. Серёга поднялся, чтобы сходить в туалет, и споткнулся о пустую бутылку. Он тяжело рухнул на линолеум, и в тот самый момент донёсся особенно радостное, протяжное хрюканье. Ему показалось, нет, он почти был уверен, что в этом звуке сквозь наигранную весёлость пробивалось нечто насмешливое и по–настоящему злорадное.

– Да заткнись ты, тварь ебучая! – прорычал он, поднимаясь с пола и отплёвываясь.

Он встал, сходил в туалет, а вернувшись выключил звук и продолжил смотреть в тишине. Беззвучные прыжки розовых тел по ярко–зелёным холмам стали казаться ему ещё более жуткими. Всё это напоминало немое кино, снятое в жанре сюрреалистичного хоррора.

Сергей почувствовал неприятное ощущение под сердцем, в том самом месте, где когда–то в юности пряталась совесть, а теперь обосновалась стойкая алкогольная язва. «Серега, да ты просто ебнулся по полной программе», – попытался он вернуть себе былую браваду, произнеся это вслух.

Он допил последнюю банку пива и с отчаянием перешёл на старый, неприкосновенный запас – бутылку одеколона «Шипр», припрятанную на самый чёрный, беспросветный день. Чёрный день, сука, по всем признакам и наступил. Толстый продолжал смотреть серию за серией, его веки слипались, голова раскалывалась на части, но он не мог заставить себя остановиться. Просмотр превратился в навязчивую идею, в самую настоящую манию. Он чувствовал, что обязан докопаться до истины. Найти ТО САМОЕ, что скрывалось за нарисованной улыбкой.

И в конце концов ему удалось это найти.

В одной из серий, где всё семейство ехало в автомобиле, был эпизод с отражением в боковом зеркале заднего вида. И в том самом отражении, вместо привычных зелёных холмов и голубого неба, простирался тёмный, промозглый и безжизненный лес. А на заднем сиденье, рядом с беззаботно улыбающейся Пеппой, сидела ещё одна свинка. Такая же, но в то же время кардинально другая. Её платьице было не ярко–красным, а тёмным, почти бордовым. Её чёрные глаза, казалось, видели его, Сергея, сидящего в своих вонючих носках на прожжённом диване посреди захламлённой квартиры.

Серёга отшатнулся назад с такой силой, что чуть не опрокинул диван. Дёргающейся рукой он перемотал запись назад. Снова. И ещё раз. Злополучный кадр длился меньше секунды. Но он существовал. Он, блять, реально СУЩЕСТВОВАЛ!

– Что за хуйня тут творится? – прошептал он.

Охваченный нарастающей паникой, Толстый начал лихорадочно искать в интернете любую зацепку. «Свинка Пеппа скрытые символы», «Пеппа сатанизм», «тёмная свинка в зеркале». Поисковик выдавал ему форумы таких же, как он, ебланов, которые видели то же самое. Кто–то списывал всё на банальный глитч в анимации, кто–то – на пасхалки от создателей. Но большинство сходилось в одном: после того, как они обращали внимание на эту деталь, с ними начинало происходить нечто необъяснимое и откровенно пугающее.

Сергей с силой захлопнул крышку ноутбука. Он сидел в полной темноте, и ему начало казаться, что он в комнате не один, что из самого тёмного угла, из–за портьеры, за ним пристально наблюдают.

Он с дрожащими руками включил свет. Комната была пуста. «Ты просто допился до чёртиков, долбоёб, обычная белочка», – попытался он успокоить себя, но тщетно. Тревога не уходила, а лишь нарастала, висела в воздухе комнаты удушающим смогом.

Сергей пошатываясь побрёл на кухню, чтобы выпить воды. Ноги его плохо слушались, подкашиваясь в коленях. В такт шагам в голове отдавалось навязчивое: «Хрю–хрю–хрю–хрю». Он умылся ледяной водой из–под крана, но тягостное ощущение не прошло, а лишь усилилось. Ему начало казаться, что его кожа стала липкой и влажной, будто он только что вылез из самой настоящей, грязной и илистой лужи.

Серёга вернулся в комнату, опустился на диван и уставился в стену, покрытую трещинами, пытаясь усилием воли отогнать навалившееся наваждение. Но чем упорнее он старался не думать о мультфильме, тем ярче и навязчивее в его голове всплывали запомнившиеся образы. Пеппа, прыгающая в луже. Её голова–фен и стремные глаза.

И именно в тот момент он услышал звук, который доносился, как ему казалось, из спальни.

Шлёп. Шлёп. Шлёп.

Словно кто–то неспешно и ритмично шлёпал по полу босыми, мокрыми ногами.

Сергей замер на месте, как вкопанный.

– Кто здесь? – сумел он выдавить из себя едва слышный шёпот.

Ответом послужил новый, ещё более отвратительный звук. Влажный, булькающий, с каким–то причмокиванием. Будто кто–то с нескрываемым наслаждением ковырялся в самой настоящей, густой и вязкой грязи.

Он медленно, с невероятным усилием повернул голову в сторону спальни. Дверь была приоткрыта, и из царящей за ней темноты доносились те самые, леденящие душу звуки.

Шлёп. Чавк. Бульк.

Сергей поднялся с дивана, его огромное, неповоротливое тело мелко и предательски дрожало. Он подошёл к двери, протянул руку, чтобы распахнуть её настежь, но не хватило духу. Вместо этого он припал глазом к узкой щели между дверью и косяком.

В спальне царил полумрак. Однако лунный свет, с трудом пробивавшийся сквозь полузакрытые жалюзи, освещал отдельные детали интерьера. Его неубранную кровать. Старый шкаф. И прямо посреди комнаты, на линолеуме, расплывалось большое, тёмное, явно мокрое пятно. И именно из него доносились те самые мерзкие звуки.

Сергея затошнило. Он отпрянул от двери, схватился за косяк, чтобы не рухнуть на пол. «Галлюцинация. Белая горячка. Надо протрезветь, срочно вызвать скорую помощь», – пронеслось в его голове.

Он попятился назад, к дивану, где лежал его телефон, но потом застыл на месте и медленно, с леденящим душу предчувствием, обернулся.

На диване, на его привычном месте, сидело нечто, что пыталось быть похожим на Пеппу, но было слеплено из мокрой, розовой, плохо замешанной глины и чего–то, что отдалённо напоминало кожу, липким и мерзким. Её платье было того самого гнилостно–красного, бордового оттенка, что и у свинки в злополучном зеркале. А вместо лица была лишь гладкая, безглазая, безносая и безротая поверхность.

Она сидела, поджав под себя свои короткие, не до конца сформировавшиеся ножки, и слегка, почти незаметно раскачивалась из стороны в сторону.

Серёга отшатнулся, задел ногой пустую бутылку, и та с грохотом покатилась по полу. Звук, казалось, привлёк внимание существа. Оно перестало раскачиваться.

И тогда из той самой гладкой поверхности, где должен был находиться рот, донёсся тот самый, до боли знакомый, пронзительный и гнусавый звук, который он слышал сотни раз из динамиков.

Хрю.

Однако это не было похоже на телевизионное, искусственное хрюканье, а было каким–то влажным, булькающим, клокочущим, будто его издавало существо, чьи лёгкие были до отказа заполнены жидкой, вязкой грязью.

Сергей в ужасе рванулся к входной двери, выскочил на площадку, с силой захлопнул за собой дверь и прислонился к ней спиной, судорожно, по–собачьи заглатывая ртом холодный воздух.

Потом он помчался вниз по лестнице, не глядя по сторонам. На улице по–прежнему стояла промозглая, дождливая погода. Сергей бежал по тёмным и пустынным улицам спального района, его тучное тело отчаянно сопротивлялось такой нагрузке. Вскоре он вынужден был остановиться, оперевшись о мокрую, холодную стену какого–то гаража, и его сразу же вырвало.

Вытерев рот рукавом, он побрёл дальше, почти не осознавая направления, движимый лишь одним желанием – оказаться как можно дальше от своего дома. Город в тот час уже спал, лишь изредка проезжали машины. Свернув в безлюдный сквер, он увидел мокрые, уродливые скамейки и тускло горящие фонари.

Где–то рядом раздался звук.

Шлёп. Шлёп. Шлёп.

Он обернулся. По мокрой асфальтовой дорожке, метров на двадцать позади, приближалась, переваливаясь с боку на бок, та самая розовая, недоделанная тварь.

– Отстань от меня! – закричал Сергей. – Я тебя, блять, на куски порву! Я тебя ногами затопчу, мразь!

Он нагнулся, поднял пустую бутылку и швырнул её в существо. Бутылка, описав дугу, пролетела мимо и со звоном разбилась о ствол ближайшего дерева. Тварь даже не дрогнула, не изменила траектории движения.

Сергей снова бросился бежать и вскоре выбежал на пустырь, заваленный грудой строительного мусора и битого кирпича. Ноги его вязли в размокшей, жирной грязи. Дождь хлестал ему прямо в лицо, слепя и не давая нормально смотреть по сторонам. Он оступился, поскользнулся и тяжело упал лицом вниз в жидкую, леденящую кашу. Попытался подняться, но ноги безнадёжно скользили, не находя опоры. Он пополз, отчаянно цепляясь руками за всё, что попадалось, ощущая, как грязь затекает ему за воротник, наполняет рукава, лезет в уши и в рот.

Он перевернулся на спину, пытаясь отползти подальше по грязи, словно гигантский, беспомощный жук. И в тот момент он увидел тварь, которая оказалась уже на краю этой огромной грязевой лужи, неподвижная и безмолвная. Её разбухшая от влаги форма казалась в полумраке ещё больше и внушительнее. Луна, на мгновение пробившаяся сквозь рваные тучи, осветила её своим холодным светом.

Сергей попытался что–то крикнуть, но его рот мгновенно заполнился илом. Он начал захлёбываться. Толстый отчаянно барахтался, но его обессилевшее от страха и алкоголя тело медленно тонуло в этой жиже.

Тварь, стоявшая теперь на ножках, которые каким-то образом выдерживали её тушу, сделала свой последний, решающий шаг и вошла в лужу. Потом просто растворилась в ней, словно сахар в кружке с чаем.

И в тот же самый миг грязь вокруг Сергея ожила, сжала его со всех сторон. Он почувствовал, как нечто чужеродное и жидкое проникает в него. Через рот, нос, уши, через каждую пору его кожи. Появилось чувство абсолютной, до идиотизма простой радости от бессмысленного прыжка в грязной луже. Радости от такого же бессмысленного хрюканья.

Его тело перестало дёргаться. Оно неподвижно лежало в луже, постепенно погружаясь в неё. Потом его пальцы дёрнулись. Затем нога. Он медленно поднялся на ноги, стоя по колено в грязи, его одежда была пропитана ей насквозь, лицо и волосы покрыты густой, почти чёрной жижей.

Его глаза, когда–то живые, пусть и заплывшие от бесконечной водки, теперь ничего не выражали, словно были нарисованы. Он открыл рот, и из его глотки, вместе с комьями грязи вырвался звук.

Хрю.

Потом ещё один, уже громче и увереннее.

ХРЮ.

Он выбрался из лужи и, не оглядываясь, побрёл прочь, его насквозь пропитанные грязью ботинки с каждым шагом мерно шлёпали по асфальту, оставляя за собой длинную вереницу грязных следов. Он шёл, чтобы найти кого–нибудь ещё, чтобы поделиться с ним этой простой, незамысловатой и абсолютно бессмысленной радостью.

Несколько лет назад ушел из жизни мой отец. Он был уже преклонного возраста, тяжело болел. Но так хотелось, чтобы он пожил подольше! Совершенно не верилось и не воспринималось, что он сможет скоро нас оставить. А тут сестра рассказала мне свой сон:

«Я на работе (сестра работает продавцом в магазине). Вижу - мать с отцом пришли и стоят на крылечке, а в магазин не заходят. Мама просит меня выйти на минуточку. Выхожу. Возле крыльца магазина лавочка у нас. На ней сидит покойный дед (отец папы) и покойная тетушка отца. Папа чуть заметно улыбнулся, когда увидел родных, подошел и сел на лавочку между ними. Сидят молча. Дедушка одет так опрятно и чистенько. В рубашке светленькой. Только на плече у него земля припорошена. Как будто кто - то взял и посыпал сверху. Мама мне что-то говорит. Я слышу ее, но до сознания смысл сказанного не доходит …Разворачиваюсь и иду к деду, ну что б с рубашки ту землю смахнуть. А мама меня как схватит за руку! А потом говорит: «Не нужно!». Так мы с мамой и остались стоять в сторонке, а все сидящие на лавочке, молча встали и пошли по дороге прочь …»

Я сразу поняла, что надежды на выздоровление папы нет…. Сон сбылся через десять дней…

Весело насвистывая он свернул, в сторону площадки на которой играли местные дети.
Широкая арка входа, из алых цветов, встречающих посетителей, тут же почернела, когда незнакомец прошел через нее.

Он приблизился к ребятам и не говоря ни слова присоединился к игре, поставив рядом саквояж. Дети даже не заметили появление нового игрока, они бурно хлопали в ладоши, и что-то кричали, привлекая «жмурку» .

Незнакомец будто растекался между ними, медленно уводя игру в сторону саквояжа.
Наконец, один из детей, пробегая, споткнулся об него. Незнакомец тут же оказался рядом и ловким движением поймал мальчика. Сквозь прозрачную ткань костюма ребенок увидел очертания его костей. От испуга он отскочил в сторону. Игра остановилась.

Незнакомец улыбнулся и произнес:
– Вы знаете новую игру, которая захватывает
самых смелых детей?
Дети с интересом подошли к нему.
– Кто из вас самый смелый? – он быстро вскинул правую руку.
Дети моментально повторили движение и наперебой закричали: "Я".
– Только для игры нам нужны красивые маски, – продолжил он, –Кстати, если они вам подойдут, можете оставить себе.

Незнакомец отворил саквояж и подозвал детей, чтобы показать содержимое. Заглянув внутрь, они увидели причудливые маски
покрытые  вечной пылью и паутиной.
– А можно я возьму для сестры? – спросил один из ребят?– Бери. – в глазах незнакомца отразилось зеленое свечение.
– И я возьму, – крикнул кто-то из толпы.
"И я, и я" – загалдели дети.– Берите, друзья мои, у меня хватит на всех! – мрачно крикнул на всю площадку незнакомец, –Пусть начнется карнавал!

Дети от восторга начали выбирать маски  и тут же подносить их к лицам. Раздались пронзительные крики, разносясь по всему городу. Незнакомец улыбнулся и закрыл саквояж. Он немного  посмотрел на площадку, усыпанную разбегающимися к своим домам маленькими чудовищами,  помахал рукой, развернулся, и тихо насвистывая страринный вальс, растворился в сумерках города.