Восьмиклассница Верка за конторкой - сама важность! Пока в мятом и чумазом ковшике на электроплитке плавится неторопливый сургуч, наполняя крохотное помещение своим неповторимым ароматом, старшая дочь заведующей сельским почтовым отделением сортирует прибывшую только что корреспонденцию. Я же, пришедший сюда для отправки посылки, уже заполнил бланк извещения и теперь вот томлюсь в ожидании - когда же, наконец, дойдет до кондиции томление сургучного "шоколада".
Верка закончила сортировку писем-открыток и приняла от меня фанерный ящик:
- Крышку давайте! Ничего бьющегося-портящегося нет? Вы человек уважаемый, поэтому проверять не буду.
- Да там только фотоаппарат в футляре да рыба сушеная. Сухофрукты еще.
- Пустого места много остается, растрясется все внутри... Хотите, я вам сало наше продам недорого? На этой неделе солили. Мясо с палец толщиной, не брюшина, честное комсомольское!
- Сало - это хорошо, только я деньжат с собой сейчас захватил лишь за доставку заплатить...
- Потом отдадите. Мамка выйдет завтра или на днях.
- А что с ней, Вер? Не заболела ли, часом?
- Да не, у нас Субботка нынче телится, вот мать и побежала, - Верка достала и продемонстрировала мне пару брусочков бело-красного деликатеса, чесночный аромат от которого внезапно перебил запах сургуча. - Тут больше кило. За два пятьдесят возьмете?
- Годится! Заверни только получше, а то у племяша потом в городе кошки футляр сгрызут, если пропахнет!..
А Верка, тем временем, переложила на стойку передо мной кучу газет и журналов со своего стола, примерила крышку и принялась маленьким молоточком заколачивать гвоздики по ее периметру. Закончив забивать, ухватила кончик шпагата со шпули, в два-три приема, ловко обвязала им посылочный ящик и аккуратно поставила его на чашку весов.
- Без объявленной ценности?
- Давай без объявленной, у меня трояк всего лишь.
- Должно хватить, - буркнула она и принялась стучать костяшками счетов, периодически заглядывая в прейскурант.
А я начал разглядывать стопу корреспонденции на прилавке. Самой верхней газетой был местный "брехунок", где на первой странице сверху красовалось написанное карандашиком слово "Беломут". Действительно, в деревне через каждый дом Горбачёвы живут да Строковы, лучше уж сразу написать "дворовые" фамилии, чтоб не путаться. Только мужика-то, вроде, Баламутом все кличут. Хотя, отчего такое прозвище? Дяденька, вроде, спокойный такой, рассудительный...
- Два восемьдесят семь с вас, уложились!
- Ух, ловко ты считаешь! По математике, наверно, пятерки одни?
- Что есть, то есть, - заулыбалась Верка.
- А с русским, наверно, нелады?
- Это отчего же? И по русскому - почти все пятерки!
- А что же ты тогда, девонька, в слове "баламут" столько ошибок сделала, - и я кивнул на газету.
- Ой, и правда! - Верка схватила газету и быстренько исправила последнюю букву. - Вот.
- И чего ты теперь написала? Я это даже произнести стесняюсь!
- Да что вы, в самом деле! - Верка раскраснелась и вдруг понизила голос. - Вот вы может и не знаете, недолго здесь живете - а у него... муде белые! Ну как это называется, забыла... А, альбинос он! Ой, совсем вы меня отвлекли, я и про печать забыла!
Верка поддела шпателем тестообразный кусок сургуча, другой рукой оттянула наискосок хвостики шпагата, идущие от узла, завязанного с торца посылки и аккуратно наложила коричневую "ляпушечку" на этот узелок. Подула слегка на него, потом взяла печать, посмотрела на неё пристально, провела печатью по какой-то тряпице и, наконец, вдавила её в сургуч. Отняла печать, посмотрела на оттиск, срезала лишние концы шпагата и протянула мне квитанцию и сдачу:
- Тринадцать копеек ваши.
Я зачем-то забрал эту мелочь (хотя бы мог и оставить Верке на мороженку), молча взглянул на портрет генсека и однофамильца нашего, как оказалось, Беломуда, и вышел, даже не попрощавшись, на улицу.
Сказать, что был ошарашен - ничего не сказать!..