Спаситель
Показать полностью
1
0 просмотренных постов скрыто
Куличьи болота, часть 1
Наступил вечер. На землю опустилась густая тьма. Крестьяне ужинали, собирались у печки и рассказывали разные истории. Даже батраки деревенского богача Зимина, наевшись горячих щей, расслабленно расселись кто где и травили байки.
Сначала промыли косточки односельчанам. Потом вспомнили про знахарку Комариху, что жила одна на заброшенном лесном хуторе, и сошлись на том, что она то ли сумасшедшая, то ли ведьма. Потом разговор перешёл на нечисть, в том числе болотную. А уж болотами Псковская губерния богата!
— О прошлом годе пошёл я за клюквой. И не куда-нибудь, а на Куличьи болота. Об них молва недобрая идёт, а куды деваться? — рассказывал мужик в драной рубахе. — Уж больно там ягода хороша: коврами растёт, и вся крупная! Хожу я, значит, спокойненько — а чаво бояться, тропу знаю, светлый день кругом. И тут — чу! — слышу, плачет кто-то. Горько так, тоскливо, у меня сердце от жалости занялось. Девичий голос на помощь зовёт. И пока я кумекал, чаво да как, ноги сами на голос и понесли.
— Вот прямо сами? — усомнился молодой русоволосый парень. Голос звучал серьёзно, но в голубых глазах плясали лукавые огоньки. — А ты, значит, не хотел идти?
— А чёрт его знат! Шёл, жалко девку-то. И ноги сами несли тоже. Да ну тебя, Никитка! Будешь цеплять, не буду рассказывать!
На парня недовольно зашикали, и он примиряюще поднял вверх ладони, мол, молчу. Рассказчик с торжествующим видом одёрнул рубаху и продолжил:
— Притопал я, значицца, на звук. А прямо посередь болотины девка сидит! То ли голая, то в сорочке прозрачной — весь срам видать. Бледная девка, но ладная, фигуристая, во!
Ладони рассказчика нарисовали в воздухе перед собой два больших шара. Слушатели оживились и стали отпускать солёные шуточки.
— Вам бы всё зубы скалить! А мне не до смеху было. Сидит девка в болоте, плачет, лицо руками закрыла, меня не видит. Ну я кашлянул эдак громко, а то испугается незнакомца, задёргается и совсем утопнет. А она ничего, руки от лица убрала и говорит так жалобно: “Беда, горе ужасное! Помоги мне, добрый человек!”. Глазами зыркает, плечи расправила, груди навыкат… Даже не прикрылась! Разве приличные девки так делают?! Я себе кумекаю: что-то не то! Не подхожу, издаля спросил: “В чём твоё горе?”. А она молчит, только ещё горше рыдать и рукой манит, мол, подойди ближе. Я сам не помню, как рядом оказался. А она ка-а-ак хвать меня за шею и в трясину потащила! Ручонки тонкие, но силища — богатырская! Тащит меня, тварь бесовская, и хохочет нагло, весело! Еле я вырвался и как дал дёру! До самой деревни бежал, ей-богу. И без клюквы остался, и без корзины — всё утопло. Ну и пёс с ними, зато своя шкура цела.
— Это болотница была. Она нарочно видом бесстыжим и горьким плачем прохожих заманивает. Верх у неё — человечий, а ноги — гусиные, с чёрными перепонками, — задумчиво сказал седой батрак, свесившись с полатей. — Тебе повезло, Игнат, что на неё нарвался, а не на супруга ейного, болотника. Хотя он днём редко показывается, он в сумерках или ночью бродит. От него так просто не уйдёшь. Болото — его вотчина, он там хозяин полновластный. То голову путнику огоньками заморочит, то в виде монаха явится, обманет и в топь заведёт. Или ловушку устроит: кинет лоскут зелёной травы али бревно — выглядит надёжно, так и тянет ступить, а там — трясина! Злой он, болотник. И богат, не хуже иного царя.
— Откуда у него золото? — недоверчиво спросил голубоглазый Никита.
— Оттуда. Ты разве не слыхал, что в древние времена язычники Куличьим болотам человеческие жертвы приносили? И знатных покойников там хоронили, в лучших одеждах, в украшениях и с богатствами. А сколько народу и телег потонуло, с тропы сбившись? И беглые да лихие люди среди болот прятались. Вот и думай, сколько в трясине добра скопилось. И всё теперь болотниково.
В батрацкой воцарилась тишина. В свете лучины на лица людей ложились длинные тени. Все думали о разном: кто о судьбе сгинувших в топи бедолаг, кто — о зловещей древности, а кто — о богатствах болотника.
— Споём на сон грядущий? — нарушил молчание седой и, не дожидаясь ответа, затянул “Шёл Ванюша долиною…”.
Остальные нестройно, но с чувством подхватили. Дождавшись, пока певцы умолкли, Никита сказал вполголоса:
— Пойду я. Сестрёнка заждалась.
Взяв со стола несколько пирожков с капустой, он налил в крынку щей и плотно примотал крышку верёвкой. Потом убрал всё в котомку и, попрощавшись, вышел.
Оказавшись на стылом воздухе, он закашлялся и встал на крыльце, дыша ртом и прочищая лёгкие от печного тепла и запахов батрацкой. Откашлявшись, двинулся к дому. Путь предстоял не самый близкий: жили Никита с сестрой на краю деревни Подгрибное, почти у леса.
Никите Евсееву недавно исполнилось 20, а его сестре Варе шёл 17-й год. Ещё недавно семья Евсеевых была большой, дружной и жила не хуже прочих. Но будто прокляли их или бог разгневался, но беды одна за другой обрушивались на них. В одну зиму заболели и умерли родители, а весной — двое младших детей. Потом в речке утонула бабушка, ещё вполне крепкая старуха. Спустя месяц упал с крыши бани и насмерть расшибся дед. Дядьку, крепкого здорового парня, за пустяковую провинность выпороли батогами так, что тот промучался в горячке неделю и помер. А осенью угасли от болезни средние дети, и в живых остались только старшие Никита и Варя. Была целая семья, а через год с небольшим осталось двое.
Но злая судьба не угомонилась. Конокрады свели со двора единственного коня, а к зиме околела корова. Никите и Варе грозила не просто нищета, а голодная смерть. Зиму-то протянешь кое-как, а всё одно — без коня не вспашешь землю, не привезёшь ничего; без коровы нет ни телят, ни молока, ни масла, ни навоза. А новую скотину купить не на что. Один выход — идти на поклон к богатею Кондрату Иванычу Зимину, просить в долг хлеба, зерна, коня на время и обещаться всё вернуть.
Если Евсеевых преследовали беды, то Зиминых судьба баловала. У них в семье было много крепких работников, их миновали тяжёлые болезни, смерти и кражи. При дележе общинной земли они всякий раз выбивали себе лучшие участки, и Зиминым хватало не только на хлеб, но и на масло с пряниками. А 15 лет назад, когда только-только отменили крепостное право, молодой, но хваткий Кондрат Зимин за спиной деревенской общины сговорился с бывшим барином и купил у него участок леса в единоличное владение.
С той поры забогател Кондрат Иваныч. Но не только из-за леса, а во многом потому, что чуть ли не всё Подгрибное было ему кругом должно, а потому на него работало. Бумагу составить, в контору правильно подать? Без Кондрата Иваныча никак — он грамотный, а за помощь подарок солидный неси. Взял у него мешок зерна — верни два; взял телегу с конём, сено на базар отвезти — треть прибыли отдашь; рубль занял — через неделю два верни. Не можешь? Землю свою Кондрату отдай и иди к нему в батраки, отрабатывай долг. Злились крестьяне, сквозь зубы называли его мироедом и кровопийцей, но поделать ничего не могли. Подобно пауку, Кондрат Иваныч опутал односельчан сетями из долгов, сплетен и страхов и крепко держал в руках все нити. Рвись не рвись, жужжи не жужжи, а из паутины никуда не денешься. И высосет Зимин из тебя все соки, как паук оставляет пустую шкурку от глупой мухи, попавшей в тенёта.
…Так, погрузившись в невесёлые мысли, Никита Евсеев шёл домой. Дорога раскисла, под ногами мерзко чавкала грязь. Она жадно липла к подошвам, будто хотела содрать с парня обувь.
Деревня уже уснула, только в паре домов ещё светились окна. Улицы были пусты. Последние оставшиеся на ветках листья едва слышно шелестели, будто бессильно жаловались на судьбу.
Резкий порыв ветра распахнул зипун и чуть не сорвал шапку. Никита успел поймать её в последний момент и тихо выругался. Ветер был противный, холодный, забирался в рукава, за шиворот и выдувал последние крохи тепла. Никиту пробрала дрожь.
Из прорехи между облаками медленно, будто нехотя, выглянула тусклая луна. Казалось, ей тоже холодно и неуютно в этой осенней тьме. На бледной поверхности луны виднелись тёмные пятна.
“Как оспины или язвы на лице у больного” — почему-то подумалось Никите. Он отвернулся от ночного светила.
— Тоскливо как, маятно! Осень… — вполголоса сказал он сам себе.
Порыв ветра пригнал новые облака, луна скрылась. Запахнув поплотнее зипун, парень свернул в извилистый и заросший кустами переулок. Вот очередной поворот, и…
Двое молча бросились на Никиту с разных сторон. Один бил снизу в челюсть, другой метил в живот. От летящего в лицо кулака Никита чудом увернулся, и этот удар только мазнул по щеке. Но враг не растерялся и левой рукой тут же саданул в ухо. В голове у Никиты что-то булькнуло, в ушах зазвенело. Боль стрелой пронзила лицо и ушла куда-то вниз. Сжав зубы, Никита ударил в ответ, не целясь, просто выбросил кулак вперёд. Он врезался во что-то мягкое, раздался короткий стон. Попал…
Но тут Никиту настиг другой удар, прямо в солнечное сплетение. Согнувшись, парень хватал ртом воздух, пучил глаза, как вытащенная из воды рыба, и пытался что-то сказать.
Но нападающие не собирались слушать или давать передышку. Один ударил по ногам, другой — в спину. Никита рухнул в грязь, прямо на тот бок, на котором висела котомка. Раздался отчётливый хруст, в воздухе потянуло кислым — это треснула крынка со щами.
“Нёс Варьке супца да не донёс!” — мелькнуло у Никиты в голове, и ему стало так обидно, что не побалует сестру наваристыми щами, что он разозлился и на миг забыл про боль. Но пинок сапогом в бок тут же напомнил и добавил.
Никита пытался дать сдачи, но двое против одного — неравный расклад. Тем более парень никогда не был охоч до драк и силой особо не отличался. Скрючившись на земле, Никита только закрывал локтями голову и молча вздрагивал от ударов. Остатки гордости и стыд не позволяли ему звать на помощь или кричать от боли.
— Хорош! Подымите его! — раздался вдруг голос.
Затрещали кусты, и в переулок вышел кто-то третий, с фонарём — пятна света Никита увидел даже сквозь закрытые веки. Парня взяли за шиворот и рывком поставили на ноги. Но руки завели за спину и крепко держали — мало ли чего.
Третий подошёл ближе и поставил фонарь на землю.
— Ну как, Евсеев, понравилась наша ласка? — ехидно спросил он.
Никита поднял голову и только теперь разглядел своих врагов. Били его Рыжий и Бобёр, а с фонарём пришёл Задрыга.
Все трое были подручными богача Зимина и выполняли всякие грязные поручения. Ведь что главное, когда даёшь кому-то в долг? Заставить должника платить, ведь отдавать уже своё добро никто не хочет. Самому Кондрату Иванычу пачкать руки несолидно, и тут-то вступали в дело Задрыга и компания. Как цепных псов, спускал их Кондрат Иваныч на должников и тех, кто ничего не брал, но шёл в чём-то поперёк него. Задрыга и прочие ничем не гнушались: испортить огород, поджечь дом или сарай с припасами, отравить скотину или птицу, избить неугодного, поиздеваться над его дочерью или внучкой… И поди поищи справедливости.
— Чего молчишь? Добавки хочешь?
— Чего вам надо? — процедил сквозь зубы Никита, сплёвывая слюну вперемешку с кровью.
— Нам — ничего. А вот Кондрату Иванычу должок вернуть надобно. Почему не платишь, собака ты плешивая?
— Чего?! — от возмущения Никита на миг забыл про боль и задёргался, пытаясь вырваться. — Да я недавно муки принёс!
— А остальное?
— Но мы же договорились, что он до Параскевы-Пятницы подождёт! Ещё больше двух недель. Я не отказываюсь платить! Чёрт возьми, я и так уже на него батрачу по полнедели! Вот узнает Кондрат Иваныч, что вы его слово не уважаете и работников его калечите…
Трое разбойников переглянулись и весело расхохотались. Высокий и тощий Бобёр аж пополам согнулся от смеха, а его коренастый дружок Рыжий весь трясся и хлопал себя ладонью по колену.
Отсмеявшись, Задрыга достал из-за голенища нож, из кармана — большое яблоко, и стал его чистить. Из-под лезвия потянулась тонкая длинная полоска кожуры. Было что-то жуткое и завораживающее в движениях ножа в небрежных пальцах разбойника…
Куснув яблоко и громко чавкая, Задрыга подошёл к Никите так близко, что парень почувствовал вонь его гнилых зубов.
— Плати всё до конца недели, не то… Землю и барахло — в счёт долга, сам — в батраки целиком, а сестра твоя — в дом Кондрату Иванычу.
— Будет ему пятки на ночь чесать! — добавил Бобёр и глумливо захихикал, а Никита в ужасе застонал.
— Ну что, уразумел? Или повторить?
— Срок до конца недели…
— Вот и славненько. Без глупостей, понял?
— Понял.
— Все вы умники-разумники становитесь, как бока намнёшь. А без этого ведь не платите, сволочи. Ладно, хватит с него. Айда по домам.
И разбойник, не оглядываясь, зашагал к главной улице. Бобёр и Рыжий отпустили Никиту, но, забавляясь напоследок, каждый пнул жертву. И только потом они поспешили следом за Задрыгой.
***
Никита вернулся чуть ли не за полночь. Пока очухался, пока доковылял к речке и худо-бедно привёл себя в порядок, пока добрался до дома…
— Слава богу, пришёл! — бросилась ему на шею сестра. — Я вся извелась, все глаза в окно проглядела. Ой! Это кровь? Что с тобой?! Почему кровь?!
— Тихо, тихо! Не трещи, сорока, — Никита через силу улыбнулся. — Я просто это… В овраг упал. Одёжу перепачкал, крынку разбил — обидно! Щи наваристые, с потрошками у хозяина взял, но вот…
— Пёс с ними! — перебила Варя. — Ты не ушибся? Ничего не сломал?
— Вроде нет, но ударился больно, там же камни всякие, корни торчат. Есть мазь какая-нибудь или припарка?
— Конечно, есть!
Варя порылась на полке и протянула брату плотно закрытый горшочек:
— Вот. Снимай одёжу, я всё намажу. Где ты там ударился?
— Не-не, давай я сам.
— Неудобно же самому, ну!
— Ничего, не пачкай руки. Я намажу, правда.
— Никит… Ты что-то прячешь от меня?
— Глупости! Не спорь. Сказал, сам намажу — значит, сам. Чаёк завари лучше, я пирожки принёс. Они помялись, но есть можно.
Пока Варя хлопотала с чаем, Никита, уйдя за занавеску, ополоснулся над тазом и смазал ссадины и синяки. Закончив с этим, парень переоделся в домашнее и сел за стол. Варя вручила ему кружку с чем-то горячим, пахнущим смородиной и пряными травами. Запах защекотал ноздри, и Никита несколько раз оглушительно чихнул.
— Варь, что это?
— Хорошее снадобье, пей. Там ягоды и травы кой-какие. Успокоит и боль как рукой снимет.
Варя посмотрела на него ну очень честными глазами, такими же ярко-голубыми, как у брата, и хитро улыбнулась. Он понял, что сестра ни капли не поверила в историю с оврагом, но не требует правды из уважения к брату и доверия: раз не говоришь, значит, так нужно.
“Хорошая она, Варька, хоть и чутка странная, — подумал Никита. — И вот её — Зимину в прислугу. Погубит он её, сволочь”.
Варю считал странной не только брат. Поначалу она была обычным ребёнком. Но однажды зимним вечером, обидевшись на родителей, семилетняя Варька удрала в лес. Нашли её только утром, лежащей на опушке без сознания; что с ней было, она не помнила. Потом девочка долго болела и полгода не говорила. Семья уже смирилась с её немотой, но потихоньку девочка заговорила снова. Однако после болезни Варя сильно изменилась: была весёлая озорная девчушка, а стала тихая, будто старушка. С другими детьми играла редко, всё сидела, задумавшись. Когда она подросла, стала подолгу бродить по лесам и лугам, возиться с травами и подружилась со знахаркой Комарихой. Хоть Варя была уже в возрасте невесты, девичьи посиделки и заигрывания с парнями её совсем не интересовали, будто она не понимала, зачем всё это нужно. Злые языки поговаривали, что Варя — подменыш; мол, лесная нечисть украла девочку, а вместо неё подсунула своё отродье. Семья в это не верила, да и большинство деревенских относились к Варе по-доброму, жалели, хоть считали странной и слегка скорбной на голову.
“Будет пятки на ночь чесать!” — будто вживую прозвучал в голове ехидный голос Бобра. Да если бы пятки имелись в виду на самом-то деле! Даром что Кондрат женат, и его дочери — Варькины ровесницы. Кого и когда это останавливало? Молодых батрачек у него в доме не одна…
Никиту передёрнуло от отвращения. Он быстро хлебнул отвара и чуть не выплюнул обратно: снадобье было невыносимо горьким.
— Что за дрянь? Пить невозможно. Комарихин рецепт?
— Что вы все её кличкой, как собаку, зовёте? — тихо и серьёзно возразила Варя. — Раз одна живёт, травы и заговоры знает, так и не человек, что ли? А как прижмёт, каждый бежит — помоги, спаси. У неё имя есть — Пелагея Петровна.
— Извини. Тётки Пелагеи рецепт?
— Да. Но травы собирала и варила я. Горько, но зато хорошо помогает. Легче станет, вот увидишь.
Варя смотрела на него с ожиданием, и Никите ничего не оставалось, как залпом выпить снадобье. На удивление, его не стошнило. А потом и вовсе по телу разлились приятное тепло и лёгкость. Боль не прошла совсем, но ослабла так, что на неё можно было не обращать внимания.
— Ложись спать, Никитушка. Утро вечера мудренее. Все дела и беды — завтра.
…Наутро он почувствовал себя хорошо, хоть синяки никуда не делись, как и боль, правда, ставшая вполне терпимой. Варино зелье помогло, да и подручные Зимина всё-таки хотели напугать, а не всерьёз покалечить.
При мысли о вчерашнем у Никиты заломило в висках, а в груди заворочался ледяной ком. По телу пробежали мурашки. Срок до конца недели… Скорее к Кондрату Иванычу! Вряд ли эти действовали без его ведома, но вдруг… Вдруг до Параскевы-Пятницы отложит.
Умом Никита понимал, что это не спасёт (слишком велик долг и мал срок), но в глубине души надеялся на чудо. Как следует помолившись у образов, парень вышел из дома.
…Кондрата Иваныча он нашёл у сараев — тот, приосанившись и выставив пузо вперёд, покрикивал на батраков, таскающих мешки.
— Олух, держи за угол! И руку снизу подставь! А вы чего зенки пялите? Ну-ка, взяли. Не уроните только. Смотрите — уроните, головы поотрываю, колупаи криворукие!
Никита, встав рядом, снял шапку и смиренно ждал, пока на него обратят внимание. Кондрат Иваныч искоса глянул на парня, но от своего занятия не оторвался и стал костерить батраков ещё сильнее, аж раскраснелся, как в бане. Но вот последний мешок унесли, и хозяин умолк. Он шумно вздохнул, вытер лицо платком и повернулся к Никите:
— Чего тебе?
— Я к твоей милости, Кондрат Иванович! Со всем почтением, здоровьица тебе и семье твоей, — Никита говорил очень вежливо и даже униженно. Комкая в руках шапку, он поклонился до земли.
— Слава богу, на здоровье не жалуюсь. А у тебя чего синяк на роже? С Федькой и Колькой встретился вчера?
Кондрат Иваныч был чуть ли не единственным человеком, кто хоть иногда называл Рыжего и Бобра по именам. А как по-настоящему звали Задрыгу, кажется, не помнил и он сам.
— Встретился, — осторожно подтвердил Никита. — Они сказали, что сроку мне осталось до конца недели. Врут поди, Кондрат Иванович? Мы ведь с тобой весной условились, что я к Параскеве-Пятнице рассчитаюсь.
— Было дело, — равнодушно пожал плечами Кондрат. — Только у меня большие траты на носу. А я вам, голытьбе, своего добра нараздавал, а теперь самому надо. Так что Колька с Федькой не врали: отдавай весь долг до конца недели.
— Но… Кондрат Иванович! Ты же слово давал. Уговор был, по рукам били при всём народе!
— Ты оглох? Говорю же, мне быстрее надо. А ты и к Параскеве не вернёшь, нечем. Я же знаю. Так чего тянуть? Отдавай землю и барахлишко, и мы в расчёте.
— Ах вон ты как! И бога не боишься? Он ведь всё видит.
— Ты перечить вздумал, щенок?! — заорал Зимин, брызгая слюной. Его лицо из красного сделалось пунцовым. — Тогда сроку — три дня! Сегодня вторник, если до пятничной вечерни не расплатишься, пеняй на себя. С сестрой кровавыми слезами умоетесь! Пошёл вон, пока собак не спустил!
…Как дошёл домой, Никита не помнил. Проскользнув в избу мимо хлопотавшей во дворе Вари, он выпил кружку вчерашнего снадобья, даже не заметив его вкуса. На плечах будто ворочался огромный камень; он давил, прижимал к земле, не давал вздохнуть. И ни скинуть его нельзя, ни перехватить поудобнее. Голова кружилась, перед глазами мелькали чёрные мушки. Сердце грызла тупая боль.
Что делать?!
Родни нет, соседи сами по уши в долгах. Да и Зимин такое заломил — хоть у всего Подгрибного занимай, нужного не наберёшь. Чего-то дорогого у Евсеевых и в лучшие времена не водилось, а теперь — тем более. К бывшему барину в ноги броситься, просить милости — так он в Петербурге обретается. Всё: Никита — в нищие батраки, Варя — в бесправные наложницы.
Беспощадно ясно Никита понял: выхода нет. Это, как ни странно, ощутимо его успокоило. В голове стало пусто, безнадёжно пусто, как в заброшенном доме.
Никита сел на лавку и бездумным взглядом уставился в окно — Варя, вполголоса напевая что-то, подметает двор. Вот она остановилась, вытерла рукавом лоб и посмотрела вверх. На её губах появилась мечтательная улыбка, а на щеках — очаровательные ямочки.
“Она ещё не знает, что Зимин долг потребовал, — и Никиту обожгло волной бессильного стыда. — Ладно я — и в батраках пожил бы, а там придумал бы что-то. В крайнем случае удрал бы в город, в прислугу нанялся или ещё куда. А она? Варька-то как? Замуж выдать, да никто её, блаженненькую, не возьмёт. Жалеть жалеют, а не возьмут. С хорошим приданым бы взяли, да нет его. А если Варя к Кондрату попадёт… Даже думать страшно”.
Почесав затылок, Никита горько вздохнул. В животе заурчало, и желудок напомнил, что в нём с утра ни крошки не было, и пора бы что-то поесть.
Парень встал, пошёл к печке, и его взгляд упал на стоящие на лавке подносы с сушёными ягодами. Видимо, Варя достала их и хотела перебрать. Черника, малина, клюква — зимой всё пригодится.
Клюква…
Лучшая клюква растёт на Куличьих болотах…
И вдруг Никиту озарила идея!
***
Ни один здравомыслящий человек не пойдёт ночью на болото. И днём пойдёт только в крайнем случае. Нехорошее это место: оно больше относится к потустороннему миру, чем к человеческому. Вот птице на болоте привольно, кое-какому зверю, а людям там делать нечего.
И Никита нипочём не пошёл бы. Особенно сюда, на Куличьи болота, которые заросли ядовитым вёхом и багульником, кишат гнусом и змеями. И коварная трясина только и ждёт своих жертв.
Но в том-то и дело, что нужда уже стала крайней.
Эта ночь была ясной и безветренной. Полная луна заливала всё вокруг серебристым светом. Он искажал очертания, и всё вокруг казалось иным, не таким, как днём. Вот эта кочка — просто странная кочка или это спина спящего чудища? И справа темнеет в камышах то ли камень, то ли чья-то рогатая голова. И кривые ветви чахлого деревца уж слишком похожи на корявые пальцы… А налево, туда, где что-то тускло светилось в траве, Никита старался не смотреть. Наверное, там просто пень с грибами-гнилушками, но кто знает. А вдруг болотный огонёк? Моргнуть не успеешь, как он заморочит голову и уведёт в самую топь. Одни пузыри от тебя и останутся!
Жутко было Никите. От каждого шороха, каждого всплеска сердце норовило упасть в пятки. Он шёл медленно, держась середины гати, но прохудившиеся сапоги всё равно набрали болотной жижи, и теперь при каждом шаге внутри противно хлюпало. Хотелось послать всё к чёрту и вернуться домой. Но парень стискивал зубы и упорно шёл.
Но вот он остановился. Присев на корточки, Никита шумно выдохнул и прикрыл глаза: “Сейчас отдохну немного и пойду дальше”.
Откуда-то справа вдруг раздался странный гул. Это было что-то среднее между мычанием и рёвом, что-то вроде: “ыы-бУУУУм!”. Короткая распевка и громкий гул. Низкий звук давил на уши. Казалось, где-то рядом гудит труба, уходящая в саму преисподнюю.
Никита вскочил и в страхе заозирался по сторонам. Рука сама собой потянулась к ножу. Но никто не спешил нападать.
А справа погудело и умолкло. На болоте воцарилась тишина.
“Тьфу! Это же выпь, — осенило Никиту. — Проклятущая птица! Как же страшно орёт! Но чего она орёт в середине осени, а не весной, как положено? А может, это не выпь вовсе, а нечисть какая птицей прикидывается. Чёртовы болота! Всё тут не как надо”.
…Уставший Никита наконец добрался до сердца болот. Словно чёрные зеркала, блестели в лунном свете островки открытой воды. На вершине большой длинной кочки торчало раскидистое, почти зачахшее, но ещё упрямо цепляющееся за жизнь дерево. А у его корней виднелся чёрный силуэт — там сидел кто-то большой, с толстым телом и круглой головой.
Вот он, хозяин болот!
Сердце Никиты ёкнуло, а ноги стали ватными. От водяного, близкого родича болотника, с которым они схожи образом жизни и нравом, добра не жди, он — к людям самый коварный и злобный среди духов-хозяев. А каков болотник? Как примет незваного гостя? Может, удрать, пока не поздно?
“Варя, — напомнил себе Никита. — Дом родной, где всё маму с папой, дядьку и прочих помнит. И я в батраки навечно не хочу. Эх, будь что будет!”
— Здравствуй, болотный хозяин! — громко, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, сказал Никита. — Не сердись, что я без приглашения явился.
Силуэт у дерева пошевелился, повернул голову и открыл глаза. Они слабо засветились тёмно-зелёным светом. По сравнению с телом глаза были очень маленькие и похожи на лягушачьи — круглые, выпуклые, с горизонтальным зрачком.
— Со всем почтением, господин. Я всегда был аккуратен в твоих угодьях, ничего не портил и не мусорил. Я не брал лишнего на охоте, не топтал клюкву. И надеюсь, что ты не откажешь мне в милости.
Болотник подошёл ближе и снова сел, по-лягушачьи растопырив в стороны коленки. Он пристально уставился на парня своими буркалами.
— Говори, человек, — пробулькал то ли в воздухе, то ли прямо в голове странный гулкий голос.
— Мы с сестрой остались одни, родни нет. Мы должны богачу Зимину много денег, и он требует вернуть весь долг раньше срока. А нам нечем отдать… Если до пятницы не расплатимся, то Зимин заберёт сестру к себе наложницей, а меня сгноит в батраках.
— А зачем ты пришёл ко мне?
— Поделись своими сокровищами, болотный хозяин! — поклонился в ноги Никита, сняв шапку. — Ведь ты богаче царей-королей, тебе не будет убытка, а нас с Варькой это спасёт. Помоги, прошу! Ты — наша последняя надежда…
Болотник задумался, слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Прикусив губу от волнения, Никита ждал ответа.
— Я помогу тебе, человек. Есть у меня ненужный горшок с монетами и всякой ерундой — кольца, цепочки. Хватит, чтобы скупить на корню всю деревню. Но ты дашь кое-что взамен.
— Что же ты хочешь?
— Твою тень.
В замешательстве Никита потряс головой, не понимая, и посмотрел через плечо и вниз — на земле растянулась его тень. Самая обычная тень, которую отбрасывает человек, стоя в круге света от фонаря.
— А… Разве от неё есть польза?
— Это уже не твоя забота, — в голосе болотника послышалось раздражение. — Такое моё условие. Или соглашайся, или…
Хозяин болот не договорил и многозначительно умолк. Но Никита всё понял и поспешно выпалил:
— Забирай! Я согласен.
— Жди.
Выпрямив ноги, болотник как лягушка, скакнул с места и рухнул в трясину, подняв фонтан брызг. Вонь гнилой воды, к которой Никита уже вроде притерпелся, резко усилилась и ударила в нос. Парень согнулся в глубоком кашле.
Когда он выпрямился, болотник был совсем рядом и шагнул в круг света от фонаря. Теперь Никита мог его рассмотреть. Ноги у болотника были длинные и тонкие, а тело — похоже на шар со складками, но не жирное, а какое-то отёчное, одутловатое. На круглой голове виднелись маленькие глаза. Носа не было, а ниже безгубого рта висела растрёпанная бородёнка. Хотя это мог быть просто прилипший пучок водорослей, ведь болотник с ног до головы был покрыт илом, тиной, улитками и прочей гадостью. В лапах он держал старый, весь в щербинах, глиняный горшок.
Перепончатые пальцы не без труда подняли крышку, и Никита увидел плотно уложенные полновесные монеты, перстни с камнями и пару затейливых, явно дорогих серёжек с жемчугом. Серебро заблистало в свете фонаря, даже сквозь грязь и ил.
Сердце Никиты радостно затрепетало: это огромные деньги! Хватит и Зимину заплатить, и купить всё, что нужно — скотину, новый инструмент, зерно на посев. И ещё полно останется! В купцы можно податься, лавку открыть… И за всё — какая-то тень! Да десять раз пускай заберёт.
Никита поклонился и горячо сказал:
— Не знаю, как тебя благодарить, болотный хозяин! Ты спас меня и сестру. Забирай тень. И ежели тебе ещё что нужно, я сразу…
— Только тень, — прервал болотник. — Стой спокойно.
Никита закрыл горшок с монетами, прижал его к груди и зажмурился. Болотник подошёл вплотную, и вонь тухлой воды стала совсем нестерпимой. Но усилием воли Никита сдержал рвотный позыв и только ещё крепче зажмурился.
Что делал болотник, он не видел, но слышал и чувствовал, что тот ходит по кругу, иногда трогает лапой плечи и спину и тихо шепчет себе под нос.
Шлёп-шлёп-шлёп — лапы по воде.
Лёгкое касание.
Смутный шёпот.
И снова зашлёпали перепончатые лапы.
Так продолжалось довольно долго. У стоявшего в одном положении Никиты стали затекать ноги. Немилосердно кусались поздние комары или какие-то мошки, хотя им всем давно уже полагалось сгинуть от холода.
И вдруг под левую лопатку ударила боль! Резкая, сильная, будто в это место воткнулась стрела. Никита вскрикнул, открыл глаза и пошатнулся. Под правой лопаткой тоже заболело, ещё сильнее, будто стрела теперь ещё и горела. Спину охватило жаром, дыхание остановилось, и Никита в панике захрипел, пытаясь ухватить крохи воздуха. Ноги подкосились, и он упал на колени в грязь, едва не выронив драгоценный горшок.
“Он кусок мяса из спины что ли вырвал?!” — мелькнуло в голове.
Но боль и жар прошли так же резко, как появились.
— Вставай. Я забрал тень, — прозвучал за спиной голос болотника.
Дрожа всем телом и не веря, что всё кончилось, Никита кое-как поднялся на ноги. Болотник стоял, сложив лапы на круглом пузе. Сложно понять выражение лица существа, у которого и лица толком нет, но Никите показалось, что болотник доволен.
— Иди, человек. Мы в расчёте.
— Спасибо, болотный хозяин!
Попрощавшись, Никита двинулся в обратный путь.
Продолжение: Куличьи болота, часть 2
Примечания:
Полати — деревянный настил под потолком, обычно между стеной и русской печью.
Зипун — верхняя крестьянская одежда из очень плотного сукна.
Параскева-пятница (бабья заступница) — праздник, который отмечается 10 ноября (28 октября по ст. стилю.). Посвящен великомученице Параскеве, она в народной традиции считалась покровительницей женщин, семьи, брака и женских ремёсел.
Колупай (устар., диал.) — вялый, медлительный человек.
Если хотите, поддержите меня донатом или подписывайтесь в соцсетях:
1) "Авторы сегодня": https://author.today/u/diatra_raido
2) Группа ВК: https://vk.com/my_strange_stories
3) Литмаркет: https://litmarket.ru/mariya-krasina-p402409
4) Литсовет: https://litsovet.ru/user/108891
Показать полностью
1
Вельдхейм. Часть 28. (Финал)
Дача, купленная когда-то давно, находилась в тихом, забытом людьми месте, где можно было спрятаться от мира и от самих себя. В тот вечер Виктор привез сюда друзей - шумную, беззаботную компанию, чей смех оглушительно гремел в привычной для этих мест тишине. Ему было восемнадцать, его ум острым и ненасытным. Он знал языки, цитировал Гёте и Дарвина, разбирался в квантовой физике и средневековых хрониках. Но главной тайны своих родителей он не знал. Они оградили его от нее стальной стеной молчания.
В самый разгар веселья на даче погас свет, погас внезапно, под всеобщее «ооо!» и шутки про привидений. Виктор, практичный и уверенный, как и полагается сыну таких родителей, нашел фонарь и лестницу на чердак.
- Сейчас починю! - крикнул он вниз, и его голос прозвучал слишком громко в неожиданной тишине.
Чердак пах пылью, старым деревом и чем-то еще горьковатым, как запах забытых книг и утраченных времен. Луч фонаря выхватывал из мрака паутину, сундуки с зимними вещами. Проводка нашлась быстро - старый, сгнивший провод. Он чинил его автоматически, пальцами, унаследовавшими от отца тонкую моторику, а от матери - точность.
И как только все было исправлено луч фонарика выскользнувшего из рук осветил самый темный угол, за балкой перекрытия. Там стояла картонная коробка, неприметная, серая, но каким-то образом притягивавшая взгляд. Непохожая на ту что была с елочными игрушками которые Виктор помнил с самого детства.
«Виктор! Иди уже! Колода карт сама себя не перетасует!» - донеслось снизу.
- Сейчас! - машинально крикнул он в ответ, но его уже тянуло к коробке. Необъяснимое любопытство, тот самый зуд, что когда-то грыз его отца в архивных хранилищах.
Он откинул крышку. Сверху лежали черно-белые, зернистые фотографии. Это был не семейный архив. Он взял одну. Исковерканная металлическая громадина с крестом на боку «Тигр». Но это был не «Тигр». Это было нечто распоротое, разорванное, как консервная банка в руках великана. Он перевернул следующую. Поле усеянное тем, что его мозг отказывался признать людьми, бесформенные куски в серо-зеленой форме.
Сердце его заколотилось чаще. Он отложил фото. Под ними - папки. «НКВД. Дело О-1943/В». «Geheime Reichssache. W-Wald/Geist 43». Он знал немецкий так же хорошо, как русский. «Совершенно секретно. Лесной дух».
Он сел на пол, прислонившись к пыльной балке. Луч фонаря дрожал в его руке. Он открыл одну из папок. Сухие, казенные протоколы. «…головы отделены… следы зубов на броне… отпечаток лапы 80 см…» Его взгляд упал на маленькую, потрепанную тетрадь. «Дневник Э. Вебера».
Он начал читать. Сначала с любопытством, потом с растущим ужасом. Это был не учебник истории, это был крик, крик из прошлого, написанный дрожащей рукой солдата, который видел ад. «…оно учится… оно играло с нами… глаза… горящие угли…»
«Виктор! Ты где? Мы без тебя начинаем!»
Голоса друзей казался таким далеким, таким незначительным.
-Я… я скоро! – выкрикнул он, и голос его сорвался.
Он нашел блокноты матери. Ее точный, ученый почерк. Но за этой точностью сквозил тот же леденящий ужас. «Биоценоз демонстрирует аномалии… полное отсутствие фауны… галлюциногенный газ… субъект, проявляющий признаки высшей нервной деятельности…» и большой очерк написанный уже на более свежем листе:
(Реконструкция, составленная на основе анализа архивов НКВД/СД, показаний выживших, местных легенд и теоретических выкладок доктора Алисы Воронцовой.
Таксономия и происхождение:
«Объект, условно обозначенный как «Хозяин Топи» или «Большой Борский реликт», не поддается классической таксономии. Я, доктор Воронцова, выдвигаю гипотезу о принадлежности к неизвестному виду/роду мегафауны, возможно, потомку гигантских терапсид или архаичных млекопитающих, пережившему массовые вымирания в изоляции экосистемы пещер и карстовых лабиринтах Большого Бора. Его предполагаемый возраст как вида исчисляется миллионами лет, что делает его современником динозавров, которых он, вероятно, и истреблял. Это не оборотень и не порождение мистики. Это - живое ископаемое, биологическая машина смерти, застрявшая в нашем времени.
Внешний вид и анатомия (реконструкция):
- Размеры: Судя по отпечаткам лап (длина 80 см, ширина 60 см) и шагу (4 м), длина тела от морды до основания хвоста от 6 до 10 метров. Высота в холке - 3,5-4,5 метра. Масса ориентировочно 4-5 тонн.
- Телосложение: Массивное, приземистое, с невероятно развитой мускулатурой плечевого пояса и передних конечностей. Центр тяжести смещен вперед, что позволяет наносить чудовищной силы удары и раскапывать грунт. Шея короткая, мощная, что минимизирует уязвимость.
- Конечности: Передние - значительно крупнее задних. Заканчиваются лапами с пятью пальцами, вооруженными серповидными когтями длиной 25-30 см. Когти не прямые, а изогнутые, словно кривые тесаки, из сплава кератина и неизвестного металлоподобного минерала (об этом - ниже), что объясняет их способность разрывать броню. Задние лапы - стопоходящие, с мощными когтями для сцепления с мягким грунтом топей.
- Покров: Не шерсть в привычном понимании. Свидетельства описывают «темную массу», «шерсть? чешую?». Гипотеза: плотный, войлокообразный мех темно-бурого, почти черного цвета, пропитанный смолистым секретом, предохраняющим от влаги и холода. Возможно, в нижней части туловища и на брюхе мех сменяется бронированными пластинами дермального происхождения, похожими на таковые у броненосцев, но более крупными и прочными.
- Голова: Крупная, почти без шеи, с мощными скуловыми дугами. Пасть гигантская. Челюсти обладают невероятной силой укуса (мои расчеты дают значение свыше 3 тонн на кв. см). Зубная формула аномальна. Помимо стандартных резцов и коренных зубов, присутствуют два выступающих саблевидных верхних клыка длиной 45-50 см (не 12, как первоначально считали немцы) и несколько конических, рвущих зубов, способных дробить кости и… металл.
- Глаза: Описываются как «горящие угли», «светящиеся желтым». Вероятно, обладают развитым тапетумом (светоотражающим слоем), что обеспечивает сверхъестественное ночное зрение. Радужная оболочка желтого или оранжевого цвета. Зрачок - вертикальный, как у кошачьих.
- Прочие особенности: Возможно, наличие небольших рогообразных наростов на надбровных дугах для защиты глаз. Хвост короткий, толстый, мускулистый.
Внутреннее строение и физиология:
- Скелет и мускулатура: Костная структура невероятно плотная, возможно, с высоким содержанием металлов, аккумулируемых из окружающей среды (подземные руды). Сухожилия и мышцы имеют аномально высокий КПД и скорость сокращения, объясняющую его взрывную скорость.
- Метаболизм: Крайне медленный. Существо может неделями, месяцами находиться в состоянии анабиоза, зарывшись в ил топей или в подземную берлогу. Это объясняет редкость появлений. Для активации требуется мощный стимул - крупная добыча или, как выяснилось, массовое пролитие крови, которое оно каким-то образом чувствует на дистанции (гипотеза: чувствительность к инфразвуку или химическим маркерам страха/смерти).
- Секреторная система: Анализ проб «слюны» из архивов СД показывает аномальный химический состав: высококонцентрированные протеолитические (разъедающие белок) ферменты и сильная кислота. Это не слюна - это пищеварительный сок, позволяющий предварительно переваривать пищу и впрыскиваемый в жертву при укусе. Именно он разъедал плоть. Кроме того, кожа, вероятно, выделяет репеллентный секрет, объясняющий «звериный» запах с нотками гниения (возможно, результат разложения этого секрета на воздухе).
Способности и поведение:
- Сверхсила и скорость: Оценки, основанные на повреждениях техники, позволяют говорить о силе, достаточной чтобы опрокинуть тяжелый танк или разорвать стальные листы. Скорость перемещения в рывке – до 150-200 км/ч на коротких дистанциях.
- Неуязвимость: Объясняется комбинацией факторов: бронированная шкура, плотный костяк, возможно, экзотический состав тканей, поглощающий энергию удара. Пули малого и среднего калибра рикошетят или застревают в поверхностных слоях. Противотанковые средства могут нанести урон, но не гарантируют убийства благодаря колоссальной живучести.
- Маскировка и бесшумность: Умение сливаться с окружающей средой («материализоваться из тумана или темного облака») - следствие природного камуфляжа и способности замирать, практически не дыша. Передвигается почти бесшумно, несмотря на размеры.
- Интеллект и сенсорика: Не человеческий интеллект, но развитый, хитрый звериный ум охотника. Отмечается способность «учиться» - понимать бесполезность одних угроз (пули) и распознавать другие. Обладает феноменальным обонянием, слухом и, возможно, чувствует вибрации земли.
- Поведение: Абсолютный, сверхъестественный хищник-одиночка. Территориален. Агрессия, судя по всему, провоцируется нарушением границ его владений (Большого Бора) и, что ключевое, - актами массового насилия. Война, с ее кровью и страхом, стала для него «сигналом к кормежке». Не убивает из голода. Убивает, чтобы защитить территорию, а поедает - чтобы устрашить и очистить ее от чужаков. В его поведении есть некая чудовищная, природная праведность.
- Слабости (предполагаемые): Неизвестны.
- Гипотетически, уязвимость может заключаться в:
1. Глаза и пасть - как у любого животного.
2. Возможно, чувствительность к определенным резким звуковым или электромагнитным частотам, не встречающимся в природе.
3. Полное уничтожение тканей (напр., мощным взрывом) или обезглавливание.
4. Его связь с пещерами Большого бора - ключевая. Он - продукт этой уникальной экосистемы. Уничтожение или необратимое изменение пещер может убить и его. Он - не просто житель этого места. Он - его плоть и дух.
Вывод:
Хозяин Топи - не монстр. Он - последний тиран, живой памятник жестокой и безразличной к человеку эпохи. Его биология это совершенство убийцы, отточенное миллионами лет эволюции в изоляции. Он есть напоминание, что мир не принадлежит нам. Что под тонким налетом нашей цивилизации лежит древний, голодный и очень, очень реальный ужас. Охотиться на него - все равно что объявить войну самой Природе. Войну, которую человек обречен проиграть.»
Он читал всю ночь. Когда его фонарь сел, он нашел свечи. Пламя отбрасывало на стены гигантские, пляшущие тени, в которых ему мерещились очертания из протоколов. Он прошел вместе с отцом все его мытарства в архивах, его отчаяние и одержимость. Он почувствовал холодный фанатизм матери, ее научную жажду, столкнувшуюся с неописуемым. Он увидел гибель спецотряда «Йотун». Он услышал предсмертный шепот Марко, обращенный к деду.
Это была не история, это была исповедь, исповедь его родителей. Причина их вечной настороженности, их тихих разговоров, оборванных при его появлении. Причина того, что они смотрели иногда в одну точку, словно видя что-то за горизонтом.
Когда за окном посветлело и первые птицы начали щебетать своими голосами, он закрыл последнюю папку. Свечи догорели. Он сидел в сером предрассветном мраке, и весь его мир – аккуратный, выстроенный родителями мир знаний, языков, формул - лежал в руинах. Его звали Виктор и только из этих записей он понял, что назван в честь следопыта, который вывел его родителей из ада и бесследно исчез.
Он осторожно, с почти религиозным трепетом, сложил все обратно в коробку. Спустился вниз по скрипящей лестнице. В доме все спали, разметавшись по диванам и спальникам после ночного веселья. Он прошел мимо них, как лунатик и вышел на крыльцо.
Воздух был чист и свеж. Восходящее солнце золотило верхушки сосен. Было красиво, спокойно. Но он больше не видел этой красоты. Он видел черную, маслянистую воду топи, чувствовал запах мокрой гниющей шерсти. Видел горящие желтые глаза в тумане.
Он стоял, опираясь о косяк, и смотрел на восход и понимал, это было не просто любопытство, не тяга к приключениям, это было нечто глубже, темное, наследственное. Зов крови.
Его отец и мать построили стены, чтобы защитить его, но некоторые стены оказываются слишком хрупкими, некоторые тайны слишком сильны, чтобы оставаться в пыльных коробках.
Виктор понял, что с этой минуты его жизнь получила новую, чудовищную цель. Он должен был узнать, должен был увидеть, должен был пойти туда, куда не смогли дойти его родители - к Хозяину Топи.
Этим тихим, ясным утром его будущее было украдено прошлым. И он смотрел на солнце, чувствуя, как в его душе прорастает та же одержимость, что когда-то свела вместе его родителей. Тень Большого Бора, спустя восемнадцать лет получила своего наследника.
Предыдущие части:
Показать полностью
Вельдхейм. Часть 24
Марко остался один. Туман затянулся за спинами убегающих Ивана и Алисы, оставив его в зловещем, звенящем одиночестве. Он вскинул автомат, прижал приклад к щеке. Его сердце колотилось не от страха теперь, а от странного, холодного спокойствия. Он ждал. Ждал встречи с призраком своего детства, с кошмаром, который украл у его деда покой. И Оно пришло.
Не как материальное тело, не как зверь. Туман перед ним сгустился, приобрел плотность, форму, из белесой пелены выплыли два угля - желтые, горящие бездушным, древним огнем. Они были выше него, намного выше. И за ними угадывался огромный, колеблющийся силуэт, темнее самой ночи.
И в этот миг Марко понял всем нутром, нервными окончаниями, доставшимися в наследство от деда. Это была не просто тварь, это была сила природы, стихия, облеченная в плоть и ярость. Пули, взрывчатка, тактика - все это было детской забавой против этого. Его дед не был сумасшедшим, он был свидетелем истины, слишком чудовищной для этого мира.
Существо не нападало сразу. Оно изучало его. Молниеносные, размытые движения, черная тень возникала справа, слева, сзади. Чудовищная голова на мгновение появлялась в метре от его лица, и Марко чувствовал на коже горячее, звериное дыхание, пахнущее старой гнилью и свежей кровью. Оно словно принюхивалось, узнавая в нем что-то знакомое, отголосок старой крови Эриха Вебера.
Марко не дрогнул. Он был солдатом и его долг - сражаться, даже в проигранной битве. Даже в битве против самого бога.
- Ну что ж, - прошептал он. - Познакомимся.
Он нажал на курок и очередь из автомата прошила туман, трассирующие пули ушли в никуда. И это стало сигналом.
Существо не зарычало. Оно исчезло. И в тот же миг Марко почувствовал сокрушительный удар по всему телу. Он не видел когтя, не видел лапы, он ощутил лишь абсолютную, нечеловеческую силу, которая подбросила его в воздух, как тряпичную куклу. Кости треснули, мир превратился в карусель боли и темноты.
Он упал на спину в черную, ледяную воду. Он не кричал, не звал на помощь, он смотрел в серое небо, чувствуя, как жизнь быстро утекает из него. И в последний миг он увидел склонившиеся над ним желтые глаза. В них не было злобы, не было ненависти, лишь холодное, безразличное любопытство.
- Дед… - выдохнул Марко, и в его голосе не было страха, лишь горькое понимание. - Ты был прав. Это… самый большой страх на земле.
Сознание Марко погасло и тишина снова поглотила топь.
Черное облако, закончив дело, оторвалось от тела легионера. Оно замерло на мгновение, словно прислушиваясь и через мгновение, ринулось в погоню, не спеша и как казалось почти играючи.
- Бегите быстрее! Оно за вами! - голос Лены в рации был сдавленным от ужаса. Иван и Алиса, спотыкаясь, падая, бежали по зыбкой почве к призрачному краю топи. Они слышали за спиной легкий, стремительный шелест, приближающийся с невероятной скоростью.
- Я прикрою! - крикнула Лена. С вершины сосны раздался резкий, одиночный выстрел. Затем еще один. Снайперша стреляла в центр черного облака, надеясь на чудо. Но это чудо обернулось кошмаром для нее.
Облако, которое преследовало Ивана и Алису, внезапно сменило направление. Оно не побежало, а скорее метнулось по диагонали, к одинокой сосне на краю топи. Движение было не зигзагообразным, а единым, струящимся броском, как прыжок гигантской кошки.
Иван, обернувшись, увидел, как темная масса взмыла по стволу с невозможной скоростью. Он увидел огромные следы когтей на стволе и то, как могучая сосна содрогнулась до самых корней. Услышал короткий, обрывающийся крик Лены.
Облако медленно сползло по стволу обратно в топь и снова развернулось в их сторону. Это был конец и они это знали.
Но инстинкт сильнее разума. Они бежали, не видя дороги, захлебываясь страхом, падая, поднимаясь. Они влетели в стену леса, ветки хлестали их по лицу, цеплялись за одежду. Они не оглядывались. Они просто бежали, гонимые одним желанием - уйти от этого места. Уйти от тьмы, которая отняла у них разум, надежду и вскоре отнимет жизнь.
Они бежали, два последних свидетеля, неся в себе не разгадку тайны, а ее страшную, невыразимую тяжесть. И за их спиной, в глубине Большого Бора, слышался тихий шелест нагоняющего их чудовища.
Продолжение следует...
Предыдущие части:
Показать полностью
Вельдхейм. Часть 23
Туман сомкнулся за спинами Сергея, Льва и Коляна, словно проглотив их. Их мир снова сузился до мокрого, белесого кошмара. Галлюцинация луга испарилась, оставив лишь горький привкус обмана. Они шли, почти не видя друг друга, ориентируясь только на хриплые команды Сергея и показания GPS, которые прыгали и замирали.
- Ученые! - рявкнул Сергей в рацию. - Докладывайте обстановку!
Из динамика, с шипением, донесся голос Ивана, странно отрешенный:
- Мы… мы все еще на лугу. Солнце… такое яркое. Трава… Вы где?
Сергей выругался.
- Бредят, - бросил он Льву и Коляну. - Травит их газом. Не надейся на них.
В этот момент голос Лены, напряженный до предела, прорезал эфир:
- Цель движется! От центра топи! Направление… на группу Ивана! Сначала медленно, теперь… Боже, я не могу уследить! Оно движется скачками! Зигзагами! Как молния! Приближается к ним!
Сергей замер, прислушиваясь. В тумане ничего не было видно.
- Держи их в прицеле! Готовься к стрельбе! - скомандовал он.
Иван, Алиса и Марко стояли посреди идиллического луга. Солнце припекало спины, но этот рай был немым. Не слышалось птиц, не шелестели листья, это была картина, лишенная жизни.
- Я не верю этому, - упрямо твердила Алиса, сжимая виски. - Это химическая атака на мозг, мы должны сопротивляться.
И вдруг… на краю их «луга», там, где зелень уступала место солнечному мареву, что-то сдвинулось. Искажение в виде пятна черноты, мерцающей, как мираж, которое замерло, колеблясь. И в тот же миг мир взорвался.
Солнце погасло, трава исчезла, их снова окутала ледяная, черная топь и слепящий, густой туман. Резкий, невыносимый запах ударил в ноздри - смесь мокрой шерсти гниющего мяса и дикого зверя. Галлюцинация испарилась, обнажив ужасающую реальность.
И они увидели это. Не четко. Не как существо, а как черное облако, плотное, живое, которое только что висело перед ними, а теперь, с оглушительным, беззвучным рывком, рвануло прочь, вглубь тумана, оставив после себя волну панического ужаса.
- К Сергею! - крикнула Алиса, осознав траекторию. - Оно пошло к ним!
- Вижу какое-то движение… в тумане… - неуверенно проговорил Лев, вскидывая свою сайгу.
- Молчать! Кругом! - заорал Сергей.
Но было поздно. Туман перед ними внезапно сгустился, не просто стал гуще, а превратился в стену абсолютной, светопоглощающей черноты. И из этой черноты, прямо перед ними, материализовался силуэт. Огромный, неясный, с двумя точками - двумя горящими углями желтого света. Он был везде и нигде. Справа, слева, прямо перед лицом. Он мерцал, исчезал и появлялся вновь, обходя их, окружая.
- Огонь! - завопил Сергей, вжимая приклад автомата в плечо и строча длинной очередью в пустоту, где только что были эти глаза.
Раздался дикий вопль Коляна. Его очередь из пистолета-пулемета ушла в небо. Что-то большое и темное мелькнуло в тумане, и сапер просто исчез, его крик оборвался с мокрым, чавкающим звуком.
Лев, обезумев от страха, палил куда попало, пока черная тень не накрыла и его. Раздался хруст костей и короткий, отвратительный хрип.
Сергей остался один. Он отступал, стреляя короткими очередями, его крики в рацию были нечленораздельным рыком полного, животного ужаса:
- Лена! Бей! Бей куда-нибудь! Помоги! Он здесь! Он везде!
Потом - тишина. Лишь на несколько секунд ее нарушил звук рвущейся плоти и глубокое, удовлетворенное урчание.
Иван, Алиса и Марко стояли, вцепившись друг в друга, слушая этот адский концерт. Звуки доносились со всех сторон, искаженные эхом топи. Выстрелы, крики, тот самый, описанный в дневниках, хруст…
- Откуда это? - металась Алиса. - Я не могу понять направление!
Потом все стихло. Абсолютно. Только их собственное прерывистое дыхание нарушало гнетущую тишину.
И тогда голос Лены, сдавленный, почти апокалиптический, прозвучал в их наушниках:
- Колосов… Они… все. Сергей, Колян, Лев… Все мертвы. Это… облако… оно разорвало их. Сейчас оно… движется к вам. Быстро. Бегите. Бегите ко мне.
Марко, до этого момента стоявший как вкопанный, вдруг резко ожил. Его лицо, искаженное страхом, внезапно стало спокойным и твердым. Он повернулся к Ивану и Алисе.
- Бегите, - сказал он тихо, но так, что не было места возражениям. - К Лене. Быстро.
- Нет! - крикнул Иван, хватая его за рукав. - Мы вместе! Мы можем…
- Нет! - перебил его Марко, и в его глазах горел тот же огонь, что и в глазах его деда на аргентинском чердаке. - Вы ученые. Вы должны выжить. Должны рассказать. А я… - он посмотрел в сторону надвигающейся тьмы, из которой уже доносился легкий, зловещий шелест, - я должен на него посмотреть. Я должен понять, что видел мой дед. Я должен увидеть его своими глазами, даже ценой своей жизни.
Он вырвал руку, оттолкнул их в сторону, где, как они помнили, был край топи.
- Бегите! - это был уже не совет, а приказ.
Иван посмотрел на Алису. Она кивнула, ее лицо было мокрым от слез, но в нем читалась решимость. Они обернулись и побежали, спотыкаясь о кочки, падая в черную воду, неся в себе тяжесть чудовищного выбора.
Марко остался один. Он вскинул автомат, и положил палец на спусковой курок. Он не видел врага, он видел лишь надвигающуюся стену тьмы и чувствовал запах, который преследовал его деда всю жизнь. Он улыбнулся горькой, прощальной улыбкой.
- Ну что, дед, - прошептал он. - Сейчас узнаем, был ли ты сумасшедшим.
И сделал шаг навстречу Тьме.
Продолжение следует...
Предыдущие части:
Показать полностью
Вельдхейм. Часть 22
Топь обнимала их холодными, влажными объятиями. С каждым шагом по зыбкой почве вода с черным, маслянистым блеском заливала сапоги выше щиколотки. Туман сгущался, превращаясь в молочную стену, сквозь которую с трудом угадывались силуэты впереди идущих. Запах ударил в ноздри с новой силой - теперь к мокрой шерсти и гнили добавилась сладковатая, дурманящая нота, от которой слегка кружилась голова. Иван чувствовал, как его сознание становится вязким, мысли плывут.
И вдруг – разрыв, словно гигантская рука разорвала белую пелену. Туман рассеялся в мгновение ока, отступив к краям. Они замерли, не веря своим глазам. Вместо черной, мертвой топи перед ними простирался бескрайний, залитый ярким, почти неестественным солнцем зеленый луг. Высокая, изумрудная трава колыхалась под легким ветерком, в котором слышался шепот и запах полевых цветов. Где-то вдали журчал ручей. Это была идиллия, картина из сна о мире, где не было войн, страха и смерти.
- Вы… вы это видите? - охрипшим шепотом спросил Иван, обводя взглядом остальных.
Алиса стояла с широко раскрытыми глазами, ее рука с револьвером бессильно опустилась.
- Траву… солнце… - прошептала она. - Но это же невозможно…
Даже Колян потерял дар речи, уставившись на открывшуюся благодать. Лев крестился, бормоча что-то несвязное. Только Сергей хмуро смотрел вперед, его пальцы судорожно сжимали автомат.
В этот момент в рации раздался резкий, искаженный помехами голос Лены:
- …вижу движение! В центре топи! Севернее вас… километр… не объект… похоже на облако… черный туман… поднимается от воды!
Голос был полон настоящей, профессиональной тревоги, но в ее словах не было никакого луга и никакого солнца.
Сергей нахмурился еще сильнее.
- Лена! Ты видишь зеленую траву? Солнце? - рявкнул он в рацию.
Ответ пришел немедленно, с раздражением:
- Бросьте дурака валять! У меня в прицеле черная вода, вы и черная хрень, которая шевелится! Готовьтесь к контакту!
Легкий ветерок, несущий аромат луга, вдруг показался Ивану ледяным сквозняком из склепа.
- Галлюцинации! - резко выдохнула Алиса, ее научный ум заработал на пределе. - Газ! Выделяется из топи! Он влияет на восприятие! Нам нужно немедленно отсюдауходить! Сейчас же!
Но Сергей уже принял решение. Его азарт охотника, подогретый прямой угрозой, пересилил страх перед необъяснимым.
- Молчать! - отрезал он. - Лена, веди нас на цель. Координаты!
Получив направление, он быстро окинул взглядом группу. Его план созрел мгновенно, циничный и простой.
- Так. Меняем тактику. Лев, Колян - со мной. Заходим с востока. Иван, Алиса, Марко - дугой, с запада. Сжимаем клещи. Быстро!
Разделение произошло слишком быстро, чтобы его оспорить. Сергей, Лев и Колян тут же свернули вправо, растворившись в призрачной стене тумана, который уже начал снова смыкаться над лугом-миражем.
Иван, Алиса и Марко остались стоять в одиночестве. Идиллический пейзаж начал мерцать, как плохая голограмма. Вспышки зеленого луга сменялись видами черной, зловещей воды под ногами. Голова раскалывалась от этого мелькания.
И тут Марко резко поднял руку, сигнализируя к тишине. Он приложил ладонь к уху, его лицо стало каменным. Во вновь возникшей давящей тишине слышался шёпот. Это были приглушенные, но четкие голоса:
- …зачем их послали с наветренной стороны? - это был Лев. - Они же на западе, ветер от них…
- Именно поэтому, - раздался спокойный, циничный голос Сергея. - Пусть идут с наветренной стороны. Их запах понесет вперед. Если эта тварь там есть, она их учует первой, кинется на них, а мы в это время подберемся с фланга и накроем ее огнем. Лена сверху прикроет.
Колян, обычно болтливый, проронил сдавленно:
- Сергей… они же… они могут погибнуть. От нашего же огня…
Последовала короткая пауза, а затем ледяной, окончательный ответ:
- Мне насрать. Главное - убить эту тварь. Они - расходный материал. Как и ты, если струсишь. Вперед.
Иван почувствовал, как земля уходит из-под ног. Не метафорически. Зыбкая почва топи поплыла под ним, но это было ничто по сравнению с тем, что творилось внутри. Предательство. Холодное, расчетливое. Их вели на убой.
Марко медленно опустил руку. Его лицо было бледным, глаза горели холодным огнем. Он посмотрел на Ивана и Алису.
- Вы слышали? - его голос был тихим и очень злым.
Алиса кивнула, не в силах вымолвить слово. Ее рука с револьвером снова дрогнула, но теперь не от страха перед монстром, а от ярости и отчаяния.
Они стояли в центре мерцающей галлюцинации, в пасти топи, проданные своим же командиром. Впереди неведомое чудовище, сзади - предатель с автоматом. А вокруг - черная вода и безумие, медленно, но верно заползающее в их сознание. Их научная экспедиция окончательно превратилась в ловушку. И единственным выходом из нее была, казалось, смерть.
Продолжение следует...
Предыдущие части:
Показать полностью
Вельдхейм. Часть 14
Телефонный звонок раздался глубокой ночью, разрезая тишину московской квартиры, как ножом. Иван вздрогнул, сброшенный с жесткого края сна, где ему снова снились горящие глаза в тумане. Он неохотно взял трубку, ожидая спама или чьей-то ошибки.
- Алло? - его голос прозвучал хрипло от недавнего крика во сне.
- Говорит Марко Фернандес. - Голос на другом конце был низким, с легким акцентом, и говорил по-английски. В нем чувствовалась стальная пружина, сжатая до предела. - Я ищу Ивана Колосова, русского историка.
Иван замер. Фернандес. Эта фамилия отозвалась в нем эхом с аргентинского чердака.
- Это я, - ответил он, садясь на кровать. Сердце заколотилось с неприятной, знакомой быстротой.
- Вы были у моего отца в Буэнос-Айресе, спрашивали про моего деда. Эриха.
- Да, - подтвердил Иван, чувствуя, как по спине бегут мурашки. - Я изучаю один эпизод войны, ваш дед был свидетелем тех событий.
На другом конце провода повисло молчание, тяжелое, как свинец.
- Мой дед умер, когда мне было двенадцать, - наконец сказал Марко. Его голос потерял официальность, в нем появилась хриплая тоска. - Но до этого он много времени проводил со мной и рассказывал истории. Большинство детей слушали сказки а я слушал… кошмары.
Иван стиснул трубку, он смотрел в темноту комнаты, но видел не ее, а другую темноту, смолистую, густую, под сенью древних сосен.
- Он рассказывал про лес, - продолжил Марко. - Про огромный, молчаливый лес где-то в России. Про туман, который движется сам по себе, про глаза, горящие желтые глаза в темноте. Он говорил о товарищах, которых рвали на части, о танках, которые ломали, как игрушки. Он шептал об этом, когда у него начинались приступы. Бабушка говорила, что он сумасшедший, что война свела его с ума.
Иван молчал, позволяя ему говорить. Он чувствовал, как по другую сторону океана, через тысячи километров, говорит не просто мужчина, говорит мальчик, который десятилетиями носил в себе чужой, непонятный ужас.
- Я вырос и пошел во Французский Иностранный легион, - голос Марко снова стал твердым, профессиональным. - Думал, забуду эти детские бредни. Современная война - она ведь другая. Но… ваше появление, ваши вопросы, они все перевернули. Отец рассказал мне о вашем визите и сказал, что вы искали дневник не просто так, что вы все знали.
Еще одна пауза. Иван слышал его ровное, тренированное дыхание.
- Я не верю в монстров, месье Колосов, но я верил своему деду. Он был жестким стариком, он не мог врать, и я точно знаю, что он боялся, боялся до самого своего конца. И этот страх он передал мне, я ношу его с собой, как ношу шрамы от пуль, и я хочу знать, я должен знать, был ли мой дед сумасшедшим? Или он видел нечто такое, что сломало бы любого?
Иван закрыл глаза. Он снова видел строчки из дневника. «...оно учится... оно играло с нами...» –Он не был сумасшедшим, - тихо сказал Иван. - Он видел. Я… у меня есть доказательства. Документы с обеих сторон.
На другом конце провода кто-то тяжело выдохнул. Словно Марко Фернандес только что сбросил с плеч многолетний груз.
-Тогда я еду к вам, - заявил он без тени сомнения. - Я беру отпуск, я хочу быть там, где это было, я должен посмотреть этому месту в глаза. Ради него. Ради деда.
- Это опасно, - автоматически сказал Иван.
Последовала короткая, сухая усмешка.
- Месье Колосов, я восемь лет в легионе, я прошел пустыни и джунгли. Опасность - мое ремесло, но то, о чем говорил дед это была не опасность, это было нечто иное. И я хочу это увидеть. С вами. Вы ищете команду? Я - ваш человек. Я не ученый, я солдат, но я знаю этот ужас с детства, и я готов встретиться с ним лицом к лицу.
Иван сидел в темноте, и до него доносился ровный гул ночной Москвы. Но сквозь него он слышал другое - тяжелое дыхание Большого Бора. Зов, который теперь слышали не двое, а трое. Историк, биолог и солдат. Трое одержимых, связанных нитями старого ужаса через поколения и континенты.
- Хорошо, - сказал Иван. В его голосе не было радости, была лишь холодная, неизбежная решимость. – Летите, будем готовиться, и… спасибо.
- Не благодарите, - ответил Марко. - Это мой долг перед ним.
Связь прервалась и Иван опустил трубку. Темнота комнаты казалась уже не такой пустой, в ней витал призрак старого эсэсовца, который послал своего внука закрыть старый счет. Иван понимал, что это не просто пополнение в команде. Это была судьба, железная необходимость. Тень из прошлого протягивала щупальца в настоящее, собирая своих свидетелей. И их экспедиция перестала быть просто поиском. Она стала паломничеством наследников, наследников ужаса, который ждал их в глубине русского леса, за вереницей лет и смертей.
Продолжение следует...
Предыдущие части:
Показать полностью
Вельдхейм. Часть 7
После архива, после стерильного казенного воздуха, пахнущего тлением бумаги и государственной тайной, воздух Смоленщины показался Ивану Колосову обжигающе чистым и густым. Он снял комнату в полузаброшенной деревушке в пятнадцати километрах от того места, что на картах значилось как Большой Бор. Местные смотрели на него с немым, привычным подозрением. Городской чудак, то ли писатель, то ли художник, то ли просто дурак, приехавший в глухое место искать вдохновения или покоя.
Он не искал ни того, ни другого. Он искал тень отброшенную событием осени 1943 года.
Первые дни он просто ходил. Бродил по опушкам, по краям бескрайнего, молчаливого лесного массива. Он не решался зайти глубоко. Не из страха - из какого-то странного, почтительного чувства, будто приближался к алтарю древнего, забытого бога. Большой Бор не был похож на другие леса, в нем царила та самая, описанная в протоколах, мертвая тишина. Птицы не пели, белки не скакали по ветвям, даже комары, казалось, облетали это место стороной. Воздух был неподвижен, густ и пах хвоей, прелой листвой и чем-то еще - сладковатым, тяжелым, напоминающим запах старой крови и влажного камня.
Он заводил разговоры с местными. Сначала осторожно, о погоде, об урожае, о войне вообще. Потом, по крупицам, подходя к главному и каждый раз, стоило ему произнести «Вельдхейм» или «Большой Бор», в глазах собеседника появлялась непроницаемая стена. Один старый пасечник, по имени дед Михалыч, откровенно сплюнул и махнул рукой:
- Место это нечистое, не ходи туда. Там Егориха-браконьерка сгинула, еще при Брежневе. Следов не нашли. Только топор ее ржавый у края Топи и котелок.
Другая, старушка-садоводка, продававшая яблоки, крестилась испуганно:
- Лесной дух там живет. Хозяин. Он не любит, когда шумят, когда кровь проливают. Война там много крови пролила, вот он и озлобился. Раньше, бывало, овцу уведет, корову забредшую, а теперь и до людей, сказывают, добраться может.
Истории были одинаковыми, как под копирку. Пропажи, исчезновения. Тот, кто заходил в Бор с ружьем или с дурными намерениями, обычно не возвращался. Находили потом лишь клочья одежды, обглоданные кости, или не находили ничего. Место стало проклятым, его обходили стороной. Даже грибники и ягодники шли только по самым окраинам, оглядываясь и перешептываясь.
Иван вел записи. Его блокнот заполнялся этими однотипными, оттого еще более жуткими рассказами. Фольклор? Суеверия? Но почему они были так единообразны? И почему они так идеально ложились на канву архивных документов?
Венец его изысканий случился в конце третьей недели. Он разговорился со старым жителем округи - Иваном Шиловым. Старик жил один в покосившейся избушке на отшибе. Глаза его были мутными, но взгляд - острым, как бритва.
Они пили чай с травами и их диалог был молчаливый и тягучий, как смола. Говорили о войне, старик рассказывал отрывисто, скупо, как о тяжелой, давно сделанной работе.
- А про Вельдхейм осенью сорок третьего не слышали? - осторожно спросил Иван, когда пауза затянулась. Старик Шилов замер, его рука с кружкой дрогнула. Он медленно поднял на гостя свои выцветшие глаза.
- Слышал, - бросил он коротко. - Как не слышать-то. Мы тогда в пяти верстах стояли. Слышали… канонаду. Только это не канонада была. Сперва - вой, такой, что кровь стынет, потом - стрельба. Бешеная, все сразу, из всего, что есть, а минут через пятнадцать - двадцать - мертвая тишина. А с рассветом запах понесло. Смерти и зверя лютого.
Он помолчал, глядя в стену, словно видя сквозь нее то самое утро.- Наши пришли через день. НКВДшники эти… Меня таскали, допрашивали, думали, мы, партизаны, им такую штуку устроили. - Старик хрипло усмехнулся. - Мы? С «мосинками» да трофейными «маузерами» против двух рот с «тиграми»? Смешно.
Иван кивнул, не дыша, боясь спугнуть. - А потом, дня через три, - старик понизил голос, хотя кроме них в доме никого не было, - наши разведчики донесли. Немцы там тоже шныряют. Не солдаты, а какие-то другие. Все в черном, с ящиками, с фотоаппаратами. Как наши… тоже все смотрят, протоколы составляют. Я сам видел в стереотрубу - ходят по той поляне, меряют что-то, фотографируют, как муравьи над падалью.
Иван замер. Сердце его ушло в пятки, а потом колотилось где-то в горле. Немцы. Фотографируют. Составляют протоколы. Значит, не списали на партизан. Не сделали вид, что ничего не было. Они исследовали. Значит, у них должны быть свои документы. Свои донесения. Свои фотографии, возможно, более качественные, чем у советских следователей, спешивших поскорее закрыть дело и забыть.
- Они тоже… опрашивали местных? - с трудом выдавил он. Старик мрачно хмыкнул.
- Опосля них два двора в Заозерье пустых осталось. Со всеми, кто там жил. Больше никто не пускал чужаков на порог. Боялись и своих, и чужих.
Иван поблагодарил старика, оставил ему пачку предварительно купленного чая с россыпью конфет и немного денег. Он шел обратно к себе на квартиру как во сне. Мысли крутились, складываясь в новую, головокружительную картину.
Советская версия была попыткой забыть, замести под ковер. Запретная зона, гриф «секретно» - это было бегство от необъяснимого.
Но немцы с их педантичностью, их страстью к документированию, их «Аненербе», искавшим корни всего мистического и необъяснимого… Они не могли пройти мимо такого, они должны были изучить, классифицировать, понять, возможно, даже попытаться использовать.
И если где-то и сохранились детальные свидетельства, фотографии, образцы - так это в немецких архивах. В тех самых папках, что могли уцелеть в хаосе отступления и поражения.
Он заперся в своей комнате. Но теперь он уже не чувствовал себя безумцем, гонимым навязчивой идеей. Он чувствовал себя исследователем, напавшим на след, на единственный след, который мог привести его к истине.
Он достал ноутбук. Горизонт его поисков только что колоссально расширился. Теперь он искал не просто подтверждение, он искал вторую половину правды, немецкую половину. И он знал, что должен ее найти, даже если для этого придется перерыть все архивы мира. Тень из Большого Бора ждала, и теперь он понял, что ждала она именно его.
Продолжение следует...
Предыдущие части:
Показать полностью