Холодный металл резонатора жёг ладонь даже через ткань обмотки. Я засунул его поглубже во внутренний карман куртки, прижал ладонью – будто пытался заглушить стук собственного сердца. Тот самый стук, что теперь пульсировал в унисон с вибрацией артефакта, превращаясь в низкий, навязчивый гул где-то за гранью слуха. Фон. Шум нездорового места. Так Зона напоминала о себе, даже когда была далеко. Теперь же, когда я целенаправленно шёл ей навстречу, этот гул стал громче, настойчивее. Как зов.
Рюкзак, отяжелевший от привычного снаряжения, лёг на плечи знакомой, почти забытой тяжестью. Костяной нож на поясе, стеклянный – в наручных ножнах. Игольник Штыря – в кобуре на бедре, его нелепый, уродливый силуэт под курткой странно успокаивал. Старая, добрая уродливость в мире, который вот-вот должен был обрушиться в сюрреалистический кошмар. Потрогал мешочек с гайками и болтами – полный. Последняя проверка. Больше тянуть нечего.
Рассвет только-только начал размывать чёрные контуры леса на востоке, когда я запер калитку. Не на ключ – просто щеколду. На чистой земле это ещё значило что-то. Там, куда я шёл, замки были бессмысленны. Там ломали не двери, а души и тела. Вдохнул предрассветный воздух – чистый, с морозной колючестью. Последний глоток нормальности. Повернул голову на запад. Туда, где над лесом висело тусклое, желтоватое зарево. Не восход. Зона. Её вечное, больное свечение.
Дорога к Кардону заняла часов пять быстрым, почти бесшумным шагом. Леший – не просто кличка. Умение растворяться в лесу, сливаться с тенями, ступать так, чтобы даже заяц не вздрогнул – это было моей суперсилой. Сейчас это возвращалось, как навык езды на велосипеде. Тело помнило. Мозг отключал лишнее, фокусируясь на маршруте, на звуках, на запахах. На этом проклятом гуле в костях, который нарастал с каждым километром.
Кардон. Узкая полоса относительно чистой земли между двумя секторами Зоны, утыканная блокпостами, вышками и колючей проволокой в три ряда. Главные ворота для военных конвоев и исследовательских экспедиций. И кладбище для сталкеров, которые лезли напролом. Я обходил его за километр, углубляясь в старый, подгнивший лес на севере. Здесь Периметр был старым, заброшенным, изъеденным ржавчиной и временем. И здесь же были дыры. Лазы, известные лишь единицам. Как тот, что когда-то показал Лис. «Чёртов мост», – обозвал он его. Потому что тропа проходила по полуразрушенному мосту через овраг, заваленному колючкой и напичканному сюрпризами.
Подошёл к опушке. Рассвет уже разгорался, но под сенью вековых сосен было сумрачно. Тишина. Не природная, живая, а та самая, зловещая тишина преддверия Зоны. Ни птиц, ни зверья. Только ветер шевелил верхушки, да где-то далеко скрипела железка. Запах прели, хвои и… чего-то кислого, химического. Знакомо. Дыхание Её Величества.
Снял рюкзак, присел на корточки за толстым стволом. Осмотр. Глаза привыкли к полумраку. Впереди – овраг. Глубокий, заросший крапивой и колючим кустарником. Метрах в пятидесяти – тот самый мост. Железнодорожный, арочный, когда-то крепкий. Сейчас – ржавые фермы, провалившееся полотно, свисающие клочья колючей проволоки. И лаз. Аккуратный, почти невидимый разрез во внутреннем заборе из сетки Рабица, замаскированный кустом ежевики. Рядом – чёрное пятно на земле. Старое. Кровь? Краска? Зона не расскажет.
Вот тут и начиналась игра. Периметр никогда не был просто забором. Это был слоёный пирог из смерти. Первый слой – сигнальные ракеты на растяжках, тонкая, как паутина, проволока, режущая до кости, если зацепиться. Второй слой – противопехотные мины-"лепестки", малозаметные, калечащие. Третий – сама колючка, густая, с подкопами и ловушками. И четвёртый – патрули, вышки, датчики движения. К счастью, на этом участке вышки давно не работали, а патрули ходили редко. Но "лепестки" и растяжки… Они могли остаться. Или их могли обновить.
Достал мешочек. Первая горсть гаек, тяжёлых, шероховатых. Кинул вперёд, по дуге. Метров на пятнадцать. Прислушался. Тишина. Ни щелчков, ни хлопков. Вторая горсть – дальше, к самому краю оврага. Снова ничего. Значит, растяжки или сняли, или они сгнили. С "лепестками" сложнее. Они могли лежать глубже.
Встал, двинулся вперёд не спеша, ставя ногу точно туда, куда падали гайки. Шаг. Пауза. Осмотр. Шаг. Земля под ногами была рыхлой, подгнившей. Пахло сыростью и ржавчиной. Гул резонатора в груди усиливался, сливаясь с нарастающим гулом в висках. Становилось трудно дышать. Давление. Как перед грозой. Только гроза эта была не с небес, а из-под земли.
Подошёл к краю оврага. Внизу – туман. Белесый, неподвижный, как вата. Запах из него шёл неприятный – затхлый, с нотками гниющего металла и чего-то сладковато-тошнотворного. «Болотные духи», – называли такие места сталкеры. Не аномалия, но рассадник заразы и плохой видимости. Переход по мосту требовал ювелирной точности.
Начал спуск. Цепляясь за корни и камни, скользя по глине. Резонатор в кармане вдруг дрогнул, вибрация стала резкой, колющей. Я замер. У самого уха прошелестело что-то неосязаемое. Шёпот? Ветер в листве? Нет. Шёпот. Неразборчивый, полный тоски и ужаса. По спине пробежали мурашки. «Эхо», – пронеслось в голове. Вернер говорил правду.
Сжал зубы, заставил себя двигаться дальше. Дно оврага. Туман обволакивал, как влажная простыня. Видимость – метра три. Ноги вязли в холодной жиже. Каждый шаг – хлюп. Шум, который казался оглушительным в этой гробовой тишине. Достал ещё гаек. Кинул в туман, в сторону опор моста. Тишина. Значит, мины тут не заложены. Или они глубже.
Полез вверх по насыпи к мосту. Ржавые балки, облезлые шпалы, зияющие дыры в настиле. Проволока свисала клочьями, цепляясь за одежду. Я медленно продвигался, ощупывая путь ногой перед каждым шагом. Гул резонатора нарастал, давя на барабанные перепонки. Шёпот в тумане становился громче, сливаясь в невнятный хор страданий. Мелькали тени на периферии зрения – неясные, расплывчатые. Игра света? Или они?
Наконец, лаз. Разрез в сетке Рабица, искусно замаскированный. Достал кусачки – старые, проверенные. Пару ржавых нитей перекусил без звука. Отогнул край сетки. За ней – второй слой колючки. Тут пришлось работать медленно, аккуратно разводя спирали проволоки в стороны, создавая узкий проход. Пальцы помнили движения.
Пополз. Плотная колючка царапала куртку, цеплялась за рюкзак. Запах пыли, ржавчины и чего-то ещё… химического, едкого. Запах самой Зоны. Я был внутри.
Встал на колени, отдышался. Проход за спиной зиял чёрной дырой в сером свете рассвета. Впереди – полоса отчуждения. Метров тридцать до основного забора. Голая земля, утрамбованная патрулями, усеянная колючими шариками-"ежами", кочками, за которыми могла прятаться растяжка. И сам забор. Высокий, из толстой колючей ленты, на бетонных столбах. В одном месте, у подножия, – тёмное пятно. Знак. Место, где кто-то не прошёл. Год назад? Пять? Зона не убирала мусор.
Двинулся вперёд, снова кидая гайки. На этот раз осторожнее. Проверял каждую кочку, каждый бугорок. Шаг. Пауза. Шаг. Вибрация резонатора стала почти болезненной. Гул в голове превратился в рёв. Шёпот перерос в крики. Неразборчивые, полные агонии. Я зажмурился и помотал головой, пытаясь отогнать их. Бесполезно. Звуки шли не через уши. Через кости. Через душу.
Вдруг резонатор дёрнулся в кармане, как живой. Вибрация сменилась на резкий, пронзительный звон. Одновременно в висках ударило так, что потемнело в глазах. Я едва удержался на ногах. И увидел его.
Прямо передо мной, в метре, стоял Лис.
Не призрак в белом. Он был таким, каким я помнил его в последний поход. Камуфляж потёртый, "Вепрь" за спиной, очки в царапинах. Улыбался своей нагловатой ухмылкой.
"Ну чего застыл, старик? Колючка ждёт!" – его голос прозвучал чётко, громко, как в жизни. И одновременно – издалека, сквозь толщу воды.
Сердце упало, потом забилось бешено. Я протянул руку. Пальцы прошли сквозь фигуру, встретив лишь холодный утренний воздух. Образ дрогнул, как мираж на жаре, и распался.
Галлюцинация. Настоящая, осязаемая галлюцинация. Резонатор. Чёртов резонатор вытащил самое больное из памяти и швырнул мне в лицо.
Вытер пот со лба. Рука дрожала. Взял себя в руки. Галлюцинация или нет, стоять посреди полосы отчуждения – верная смерть. Двинулся дальше, к основному забору. К тому тёмному пятну.
Подошёл. Пятно было большим, бурым, въевшимся в землю. Рядом валялся истлевший ботинок. И кость. Человеческая берцовая кость, белеющая на грязной земле. Ни креста, ни таблички. Просто знак: "Чужой. Не прошел".
Нашёл нужный столб. Куски колючки здесь были аккуратно разведены и прихвачены к столбу проволокой много лет назад. Проход, узкий, как щель. Пришлось снять рюкзак, протолкнуть его вперёд, потом протиснуться самому. Ржавая проволока царапала лицо, рвала ткань куртки. Последний вздох "чистого" воздуха – пахло железом и смертью. И я вывалился по ту сторону.
Она ударила сразу. Запах. Не просто химический или гнили. Это была смесь: озон после грозы, которой не было, сладковатая вонь разложения, гарь, пыль, и под всем этим – привкус меди. И тишина. Та самая, звенящая тишина Рыжего Леса. Ни птиц, ни насекомых. Только ветер шелестел высохшей травой где-то выше по склону. И гул. Гул был везде. В земле, в воздухе, в костях. Он заполнял всё, вытесняя мысли. Резонатор в кармане вибрировал в такт, как сердце чудовища.
Я отполз от забора в тень полуразрушенной бетонной плиты – остатков какого-то старого КПП. Прислонился спиной к шершавому, холодному бетону. Дышал. Глубоко. Пытался заглушить гул, унять дрожь в руках. То, что я увидел перед забором… Это был не сон. Не просто воспоминание. Это было… материально. Пусть на мгновение.
"Зона держит его…" – пронеслось в голове. Вернер говорил про Анну. Но это же касалось всех. Лис был здесь. Его страх, его последний крик удивления – всё это висело в воздухе, как миазмы. И резонатор, как ключ, открывал дверь в этот склеп ужасов.
Достал флягу. Глоток воды. Холодной, чистой. Контраст с окружающей гнилью. Потом заставил себя встать. Осмотреться.
Я стоял на краю старой, заросшей бурьяном дороги, уходящей вглубь леса. Лес был нездоровый. Деревья – в основном чахлые берёзы и кривые сосны – стояли слишком редко. Листва – жёлтая, пожухлая, будто в разгаре осени, а не в начале лета. Трава – высокая, но какая-то ломкая, серо-зелёная. И везде – синие пятна. Плесень. Она покрывала стволы, камни, землю пятнами разного размера. Знак активной аномальной зоны. Дышать здесь долго было нельзя. Достал респиратор – не армейский противогаз, а лёгкий, с угольными фильтрами и защитой от споров. Надел. Мир стал тише, запахи – исчезли. Гул – остался.
Надо было двигаться. Южный промкластер был ещё далеко. Лаборатория "Дельта" – на его задворках. Дорога, по идее, должна была вести туда. Но доверять дорогам в Зоне – себя не уважать.
Достал компас. Стрелка дёргалась, бегала по кругу. Магнитная аномалия. Чёрт. Придётся по солнцу и памяти. Солнце – бледное пятно в серой пелене неба – только поднималось над верхушками кривых сосен. На юго-запад.
Сделал первый шаг по земле Зоны. Не по полосе отчуждения – по настоящей земле Зоны. Трава хрустнула под ботинком, как сухая бумага. Гул резонатора отозвался новой волной давления в висках. И снова – шёпот. На этот раз чётче: "...не иди... уходи..."
Я заставил себя идти. Включая "настрой". Это было похоже на погружение под воду. Посторонние мысли – о Вернере, о Лиссе, о своей дурости – отодвигались. Оставалось только тело, органы чувств и пространство вокруг. Глаза сканировали местность: подозрительные колебания воздуха, неестественный цвет листвы, сгустки синей плесени. Уши ловили малейший звук: хруст ветки, шорох в траве. Кожа чувствовала малейшие изменения температуры, давления, ветра. Ноги сами выбирали путь, обходя кочки, камни, слишком густые заросли. Рука то и дело залезала в мешочек, бросала гайку в подозрительное место – впереди, вбок.
Первая аномалия нашлась быстро. Метрах в пятидесяти от дороги, в небольшой ложбинке. Воздух над ней колыхался, как над раскалённым асфальтом. Цвета искажались. "Плешь". Гравитационная яма. Брошенная гайка зависла на секунду в воздухе, потом резко рванула вниз и с глухим стуком врезалась в землю, оставив вмятину. Отметил место в памяти и на схематичной карте. Обошёл широким полукругом.
Шёл медленно, но без остановок. Тело работало, как хорошо смазанный механизм. Сталкерский автомат. Только внутри этого автомата билось сердце, сжатое в кулак тревогой, и гудели виски в такт резонатору. Шёпот не прекращался не на минуту. То детский плач, то стон, то обрывки фраз на незнакомом языке. Фон ада.
Через пару часов дорога упёрлась в болото. Не огромное, а локальное, как язва на теле леса. Вода – чёрная, маслянистая. Покрыта радужной плёнкой. Пузыри газа лопались на поверхности с тихим бульканьем. Кое-где торчали коряги, похожие на скрюченные руки утопленников. Запах стоял тяжёлый – гнилой капусты и тухлых яиц. Сероводород. Значит, где-то рядом могла быть химическая аномалия или просто гниющая органика в промышленных масштабах.
Дорога шла вдоль края топи. Но она выглядела слишком… чистой. Слишком натоптанной. Ловушка? Или просто путь сталкеров? Бросил гайку на дорогу. Она покатилась, зазвенела по камням. Ничего. Ещё одну – в болото, слева. Чёрная вода поглотила металл без звука. Ещё одну – правее, в кусты. И тут земля под гайкой… вздохнула. Небольшой участок почвы, поросший жёлтой осокой, колыхнулся, как живой, и гайка медленно ушла вниз, словно в жидкую грязь. "Липучка". Кислотная или просто трясина – без проверки не скажешь. Но дорога, похоже, была чиста.
Пошёл по краю. Болото чавкало под ногами. Вода просачивалась в ботинки, несмотря на пропитку. Холодная, липкая. Гул резонатора усиливался, вибрация отдавалась в зубах. Шёпот стал ещё более навязчивым, как комариный писк: "...здесь... останься... с нами..."
Я ускорил шаг. Надо было выбраться из этого гиблого места. Болота в Зоне были рассадником не только трясин, но и тварей похуже. И пси-воздействия здесь всегда было сильнее.
И тут я его услышал. Не шёпот. Настоящий звук. Глухой, тяжёлый удар. Как будто здоровенная коряга упала в воду. Потом ещё один. И ещё. Ритмично. Бух... Бух... Бух...
Замолк. Замер. Прислушался. Тишина. Только пульсация гула и шепот в голове. Может, показалось? Галлюцинация на фоне резонатора?
Ближе. Слева, из чащи кривых, полузасохших берёз у самого края болота. Земля под ногами слабо дрогнула.
Я медленно, очень медленно, отступил на шаг назад, за ствол поваленной сосны. Присел. Достал игольник. Снял предохранитель. Рука была сухой, спокойной. "Настрой" брал своё. Страх был, но он был упакован далеко, в уголке сознания, и не мешал глазам искать цель, а ушам – ловить звук.
Тварь вышла из чащи. Медленно, тяжело. Я сначала не понял, что это. Казалось, движется сама земля. Коряво, неуклюже. Потом разглядел.
Мутант. Ростом под два метра. Телосложение – нечто среднее между медведем и бегемотом, но лишённое шерсти. Кожа – серая, бугристая, как кора старого дуба, покрытая струпьями и язвами. Голова – непропорционально маленькая, почти втянутая в мощные плечи, с крошечными, слепыми на вид глазками-бусинками и огромной пастью, усеянной кривыми, жёлтыми клыками. Но самое жуткое – ноги. Короткие, массивные, как столбы. И с каждым шагом мутант не просто ступал – он с силой вдавливал ногу в землю. Бух! От этого удара вокруг ноги на мгновение расходилась едва видимая волна, и земля… проседала. Не сильно, сантиметров на пять, но явно. И пахло при этом гарью и озоном.
«Топтун». Слышал о таких. Редкий мутант. Результат мутации какого-то крупного копытного (кабана? лося?) под воздействием гравитационных или тектонических аномалий. Опасен не столько зубами, сколько своими ударами. Каждый шаг создавал локальную ударную волну, которая могла оглушить, сбить с ног, а то и повредить внутренности. И он шёл прямо ко мне. Его крошечные глазки, казалось, смотрели сквозь ствол сосны. Чуял? Или резонатор светился для него, как маяк?
Он остановился метрах в десяти. Поднял свою страшную морду. Втянул воздух, раздувая ноздри. Потом издал звук. Не рык. Низкое, басовитое урчание, от которого задрожали листья на ближайших берёзах. И снова пошёл. Прямо на моё укрытие.
Расчёт был прост. Он не видел меня толком. Но чувствовал вибрацию? Запах? Или пси-излучение резонатора? Неважно. Он шёл, чтобы раздавить. Как бульдозер.
Время кончилось. Я выскочил из-за укрытия вбок, одновременно поднимая игольник. Мутант развернул свою тушу удивительно быстро. Его маленькие глазки нашли меня. Пасть распахнулась в беззвучном рыке.
Он не побежал. Он шагнул. Но шаг этот был мощным толчком. Его правая нога вдавилась в землю, и я буквально почувствовал, как воздух сгустился перед ним. Невидимая ударная волна рванула в мою сторону. Я успел отпрыгнуть за следующее дерево. Волна ударила в ствол сосны позади меня. Дерево содрогнулось, кора треснула с громким хрустом. Сверху посыпались шишки и сухие ветки.
«Топтун» ревел, разбрызгивая мерзкую зеленоватую слюну во все стороны. Он снова поднял ногу. БУХ! На этот раз я не успел отскочить достаточно далеко. Волна задела. Как будто меня ударили в грудь тупым поленом. Из легких выбило весь воздух, отлетел на пару шагов, ударившись спиной о берёзу. Игольник выпал из рук. В глазах помутнело. Гул резонатора и шёпот слился в оглушительный рёв.
Мутант, удовлетворённо хрюкнув, двинулся ко мне. Медленно, тяжело. Уверенный в своей победе. Его маленькие глазки светились тупой злобой. Я попытался подняться. Грудная клетка болела, дышать было больно. Ушиб. Не перелом. Пока.
И тут резонатор в кармане взвыл. Не завибрировал – именно взвыл. Пронзительный, металлический звук, режущий мозг. Одновременно в висках ударило так, что я вскрикнул от боли. И перед глазами… снова возник Лис. Не улыбающийся. Искажённый ужасом. Как в моём кошмаре. Восковой, с пустыми глазами. Он стоял между мной и «Топтуном», беззвучно крича.
Мутант… остановился. Его маленькие глазки расширились. Он фыркнул, отступил на шаг. Не от меня. От призрака? От визга резонатора? Он смотрел прямо на Лиса, которого видел только я. И в его тупом, не видящем взгляде мелькнуло… замешательство? Страх?
Это был мой шанс. Я забыл про боль. Кувыркнулся в сторону, к упавшему игольнику. Схватил его. Перекатился на спину. «Топтун» уже оправился от испуга, его пасть снова распахнулась для рёва. Я прицелился в открытую пасть.
Нажал на спуск. Толчок. Лёгкий хлопок. Игла с ядом вошла куда-то в тёмную глубину глотки мутанта.
Он взревел по-настоящему. Звук оглушительный, яростный. Он затопал, забился. Бух! Бух! Бух! Ударные волны били хаотично, взрывая кочки, сбивая кусты. Земля дрожала. Но его движения становились всё неуклюжее. Яд работал. Яд, который должен был парализовать нервную систему крупного мутанта за минуту. Но минута под градом камней и земли – это вечность.
Я отползал в укрытие, прикрывая голову руками. Камни били по спине, по ногам. Один угодил в шлем – звон стоял в ушах. Призрак Лиса исчез. Остался только бешеный рёв гибнущего монстра и визг резонатора, который всё ещё колотился в груди, как бешеная птица в клетке.
Вдруг рев оборвался. Сменился на хриплый, булькающий звук. Потом – тяжёлый глухой удар. Земля дрогнула в последний раз. И тишина. Только моё тяжёлое дыхание в респираторе и этот проклятый гул.
Я осторожно выглянул. «Топтун» лежал ничком в грязи. Неподвижно. Из пасти текла чёрная пена. Рядом с ним – воронка от последнего удара.
Поднялся. Болело всё. Осмотрел игольник, вроде цел. Подошёл к мутанту. Мёртв. Глаза остекленели. От него шёл жар, как от раскалённой печки. И запах… жареного мяса и химии.
Посмотрел на него без ненависти. Просто тварь. Продукт Зоны. Как и я, в каком-то смысле.
Достал резонатор. Он всё ещё вибрировал, но уже не так сильно. Тепло от него шло. Я сунул его обратно в карман. Гул в висках стих до фонового рокота.
Огляделся. Болото. Кривые деревья. Труп мутанта. И тишина. Звенящая тишина Зоны.
Я повернулся и пошёл вдоль тропы. К Южному кластеру. К «Дельте». К дневнику Анны. Каждый шаг отдавался болью в ушибленной груди и эхом в висках.
Резонатор был ключом. Но он же был и приманкой. И оружием против меня самого. Зона уже начинала свою игру. И первый ход был за ней. Лис… Его образ был не прощанием. Это было напоминание. Напоминание о цене. О том, что Зона не забыла. И не простила.
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ ДЕЛА:
===== ДОСТУП РАЗРЕШЕН =====
