waterinsideme

Жара в большом городе ощущается как-то особенно мучительно. Воздух густой, тягучий, вдыхаешь его и лёгкие обдаёт жаром, а на кончике языка оседает привкус нагретого асфальта, едва заметный, но мерзкий до жути. И вот каждый вдох мучительный, забивающий лёгкие. Голова не варит, тело в липкой паутине пота, а единственную тень на остановке отбрасывает знак с расписанием маршрутов. В этой тени, голубями на ветке, прячутся люди, один стоит за другим. Такие же потные и замученные, как и я, только я в эту благостную веточку тени уже не влезаю. Да и толку с неё?

Подъезжает автобус, я смотрю на него отупевшим взглядом, чуть ли не слюна по подбородку течёт, мозг сварился. Все пятнадцать минут тягучего ожидания я раздумывал, что лучше: трястись в автобусе без кондиционера, который скрипит всеми своими частями на каждом повороте, заполненный людьми, или же идти сорок минут пешком? В металлической коробке я буду окружён старушками в светлых широкополых шляпах, они будут тяжело дышать, по очереди вытирать пот из-под носа картошкой, перебирать свои клетчатые котомки и сумки, купленные в переходе. А на улице будет марево, смог на горизонте, вдох-выдох с привкусом раскалённого асфальта, гул и выхлопные газы, ни ветерка.

По итогу, я выбираю первое. Стайка бабулек, разбавленная нервными абитуриентами, поступающими сейчас в вуз, находящийся неподалеку от остановки, устремляется в автобус. Я плетусь следом, залезаю на ступеньки, бренча мелочью по карманам. Грохочущая коробка заглатывает нас, смыкая двери.

В парадной почти прохладно и это благо. Я приваливаюсь к стене, покрытой облупившейся зелёной краской, под звук закрывающейся за мной двери. В расплавленном аномальной температурой мозгу бьётся одна мысль - надо бросать курить. Перед закрытыми глазами бегают цветные мушки, а я думаю о том, что сосуды в двадцать три года не должны так шалить даже в сорок градусов на солнце. Наверное.

Машинально сую в рот сигарету. Бросить-то надо, но, пожалуй, ещё успеется. Щёлкаю зажигалкой и начинаю подниматься на второй этаж, домой.

Дом. Вообще, это слово должно вызывать приятные ассоциации, но мои эмоции молчат. За свою студенческую жизнь я сменил много домов: общага с её бесконечными пьянками и воровством чужой еды из холодильника, потом съёмные квартиры с друзьями, потом съёмные в одиночестве. В этом году я успешно выпустился, защитил свой диплом на стабильное и приятное «хорошо» и снял себе комнатку в старом доме. Два этажа, типичная коммуналка с её длинными коридорами, отсутствием капитального ремонта уже лет так сорок, текущими трубами, соседями.

Я иду по коридору в свою комнату, она в самом конце, и с тоской вспоминаю нервных абитуриентов на остановке. Везёт же им. Я вот выпустился, и куда деть свой диплом рекламщика понятия не имею. Ещё один гуманитарий с дипломом посредственного вуза, не желающий работать в фастфуде. А больше никуда и не берут, мы вам перезвоним и все дела. Проедаю родительские деньги сидя в грязной коммуналке и лелея мечты о светлом будущем.

Закрываю за собой дверь, тушу сигарету о пепельницу, стоящую на тумбочке. Комната напоминает пенал, длинная и тонкая, у окна – кровать, сбоку шкаф, у двери та самая тумба. Три шага до кровати, один шаг вбок. Не ахти развернёшься, зато в центре и дешёво до неприличия. Впрочем, платить тут не за что: ремонта нет, мебель дышит на тебя советским союзом, пружины в кровати ночью впиваются в позвоночник, окна выходят на глухую стену соседского дома, построенного так близко, что начинаешь невольно задумываться о нормах расстояния при постройке. Я, кстати, цену даже сбить немного умудрился. На всё цокал языком, а арендодатель, нервная женщина бальзаковского возраста, была готова отдать комнату чуть ли не за бесценок. У меня тогда создалось ощущение, что её главной задачей было впарить жильё хоть кому-нибудь. Ну а я что, я не против. Да и соседи тут мирные.

Соседи. Падаю на кровать, закрываю покрытое липким потом лицо руками. Ну а что соседи, повезло мне с ними. Тихие, ни звука от них. Только Анатолич, сухонький дедок, ругается на запах сигарет из моей комнаты. Ну так, посредственно ругается, побурчит если вечером или утром на кухне столкнёмся, да и всё. Автоматически, будто заученно.

С ним в комнате живёт тучная женщина Ирина. У неё вечная одышка, такая тяжёлая, что сквозь картонные стены слышит её вся коммуналка, а храп по ночам звучит так, словно у тебя под боком стройка. Лицо в бородавках, под носом маленькие усики, на теле вечный халат в потускневший жёлтый цветочек. Стандартная женщина предпенсионного возраста, в общем и целом.

Возле кухни, у выхода, живёт ещё один мужик, Степан. Если честно, имя мне подсказала Ирина, сам я с ним ни разу не разговаривал. Ничем не примечателен, не считая того, что держит в комнате добермана. Если честно эта зверюга, перемещающаяся по квартире, не вызывает у меня никаких приятных ощущений. Тихая, ни лая, ни скулежа, ничего. Даже когтями не цокает по старому паркету в коридоре. Подрезает их Степан, что ли.

Посередине семья. Мама, папа да дочка. Танюшка с двумя косичками, как будто бы из советского союза сбежала. Причёска, платьице, старый мячик – всё оттуда. Ну, живут, наверное, не богато. Вот и донашивает вещи с барахолок. Танюшка иногда бегает по коридору, стучит себе этим мячиком, но со мною тоже не общается. Прячется или в комнату убегает, когда видит. Только представилась мне один раз, когда мы впервые столкнулись, да убежала сразу. Мама, вроде как зовут её Лида, иногда что-то готовит, отец, Михаил, курит на кухне, чем вызывает бурчание Анатольича.

Типично всё, в общем-то. Ничего необычного.

Ничего необычного, повторяю я вслух тихонько, словно бы убеждая себя в этом. Ни-че-го.

Что-то не даёт мне покоя с самого заезда. Эти типичные две семьи: молодая и пожилая. Да одинокий мужик с доберманом. Нет, я не нахожу в пороге булавки, на лестнице не висят повешенные кошки, тучная Ирина не изрыгает в мой адрес проклятий. Но я никак не могу избавиться от зудящего ощущения, что здесь что-то не так.

Единственная более-менее явная странность, которую я вижу – это то, что все они всегда дома. Я отлучаюсь, езжу по собеседованиям, встречаюсь с друзьями, что-то делаю… Не может же мой ломанный график жизни так совпадать с их собственным? Девочка как будто не ходит в детский сад. Отец как по часам курит на кухне. Доберман мягко ходит по коридору, пока его хозяин занимается неизвестно чем за закрытой пошарпанной дверью. Ирина тяжело дышит за стенкой, Анатольич выходит, чтобы поругаться. Все они всегда дома. И нету, в этом, в целом ничего такого. Может семейство работает на дому, девочка не ходит в детский сад и у неё нет друзей на улице, Анатольич и Ирина вообще уже пожилые, а мужик с доберманом просто затворник. Гуляет с собакой когда меня нет или когда я сплю. Чёрт его знает. Вроде ничего такого, но чувство смутной тревоги не покидает меня. Чувство, что их действия автоматизированы, расписаны по ролям, гложет с каждым днём сильнее.

Я живу здесь уже неделю, и размеренная жизнь моих соседей всё больше начинает выглядеть театральной постановкой. От этого мне жутко.

- Перестань дурить, – говорю я сам себе, садясь на кровати.

Запихиваю ещё одну сигарету в рот. Работу не найти, деньги кончаются, а я тут за соседями наблюдаю. Придурок.

Краем глаза замечаю на потолке пятно. Вроде как, раньше его не было.

***

Той ночью я просыпаюсь от громкого хлопка, словно бы кто-то выстрелил из пистолета прямо у меня над ухом. Я резко сажусь в кровати, оглядываюсь и понимаю, что это закрылось окно, оставленное мною на ночь в пустой надежде спастись от духоты и жары хоть так. Я выдыхаю, слушая гулкое биение сердца и встаю с кровати, чтобы открыть створку обратно. Ночь уже опустилась, и блаженный свежий воздух дает возможность поспать хотя бы пару часов в спокойствии.

Окно не поддаётся. Я матерюсь, дёргаю его так и эдак, ощупываю со всех сторон в попытке понять, за что же оно могло зацепиться. Безрезультатно. С форточкой та же история. Створки будто бы прилипли друг к другу намертво, не желая открываться ни на миллиметр.

Я шёпотом ругаюсь. Отлично, ночь в объятьях душного воздуха, набежавшего сюда за день, мне обеспечена. Но не выбивать же стекло, ей богу. Решив разобраться завтра, я ложусь обратно на смятые простыни, но сон упорно не идёт. Мне тяжело дышать, так, словно бы что-то давит на грудь. Поворочавшись с боку на бок, в серой ночной комнате, я вдруг снова замечаю пятно, то самое, которое заметил ещё днём. Оно стало больше, причём ощутимо больше. Из дальнего угла над дверью оно переползло за шкаф и теперь краешком выглядывает оттуда потемневшими обоями. Отлично, блядь. Окно заклинило, по стенкам поползла плесень. Старый дом, что я хотел.

Старый дом, старый дом. Просто старый дом. Неясная тревога точит словно острым ножом, не давая сомкнуть глаз. Как будто бы внутри меня находиться некий маленький маячок, тот самый, который попискивал относительно соседей все две недели. Когда я замечаю пятно, этот писк усиливается, причём настолько, что спать становится ещё сложнее.

Я так толком и не поспал. Мне чудился ритмичный барабанный бой где-то за дверью, в нос бил запах плесени, а воздух становился все более спёртым и душным. Стоило мне очнуться ото сна как звуки и запахи исчезали вдали и комната становилась самой обычной, пусть и с заклинившим окном да странным пятном на стене. Но как только я начинал дремать, всё возвращалось.

Я просыпаюсь разбитый и совершенно задушенный спёртым воздухом в комнате. Запах плесени, преследовавший меня во сне, стал реальным. Я морщусь, а затем мой взгляд вновь падает на пятно. Оно не расползлось дальше, но словно бы почернело. По крайне мере, желтоватые от времени обои словно бы стали просматриваться хуже.

Маячок внутри меня начинает пульсировать тревогой от одного взгляда на пятно. Я ёжусь и подхожу к шкафу, чтобы рассмотреть его. Просто тёмное пятно на обоях, будто бы на них что-то пролили. Просто чёрное пятно. Ничего необычного, сверху старый чердак, может какая труба потекла, может что-то ещё случилось… Надо бы позвонить арендодателю, пускай решает проблему с ЖЭКом или с кем ещё. Чёрт, почему так тревожно?

Я протягиваю руку к пятну, но её словно бы кто-то одёргивает. Глубинный инстинкт начинает пульсировать в моём мозгу: не трожь, не приближайся. Я нервно сглатываю и выхожу из комнаты, на ходу засовываю себе в рот утреннюю сигарету. Мне не хочется думать ни о пятне, ни о запахе плесени. По правде говоря, когда я подошёл к нему, тревожный маячок в моей груди взорвался, заставляя как можно скорее выйти в коридор. Здесь лучше, хоть и ненамного. Может к врачу сходить, а? Это же ненормально, такая тревожность из-за гребаного пятна, заклинившего окна да самых обычных в сущности соседей.

Танюша в конце коридора, у кухни и туалета, играет с мячиком. Старый советский мячик, тёмно-красного цвета, весело скачет от её руки до пола и обратно. Бум, бум, бум. Мы встречаемся взглядами и мячик, отскочив от пола, не находит руки девочки. Бум. Катится по полу.

Танюша смотрит на меня в упор, а я нервно сглатываю. Просто девочка. Просто мячик. Иди на кухню, придурок.

На ватных ногах иду по коридору. Танюша бесшумно проскальзывает в комнату и закрывает дверь, а я выдыхаю с облегчением. Нет, точно пора к врачу.

На кухне мне становится чуть легче, но тревога не исчезает, подтачивая моё сознание. Я пью кофе трясущейся рукой и думаю о том, что мне срочно надо выйти прогуляться. Пыль кружится в лучах солнца, бьющего в окна, а я медленно покрываюсь новой паутиной липкого пота. Снова невыносимая жара. Окно закрыто.

Встаю, дёргаю створку. Не поддаётся. Как и моё в комнате. Что за чёрт?

На кухню выходит Анатольич. Бухтит по поводу того, что накурено везде. Я нервно сглатываю и смотрю за тем, как он открывает холодильник, ставит в микроволновку тарелку со вчерашней кашей и, покашливая, садится на стул.

Мне страшно. Страшно от того, что я снова предугадал его действия. Сценарий, автоматизм.

Голос разума в моей голове жалко давится словами о том, что у старых людей всегда всё одинаково и расписано.

А потом Анатольич поднимает глаза на меня и мои внутренности словно сжимаются в тугой узел от этого взгляда. Разум затыкается. Остаётся только какой-то животный страх, расцветающий внутри.

- Чё, окно не открыть? – Крякает Анатольич, глядя на меня из-под густых бровей.

В его выцветших глазах пугающая пустота. Я чувствую себя рыбой, которая бьётся в агонии на крючке.

- Да, - каким-то чудом выдавливаю из себя я.

На мгновение мне кажется, что утренний кофе сейчас выйдет из меня вместе со словами.

- Бывает то с ними, по жаре особенно…

Анатольич машет рукой, мол, обычное дело. Микроволновка пищит, извещая о том, что всё готово.

Этот писк словно бы из другой реальности. Как щелчок пальцев, как ушат холодной воды в лицо. Анатольич отводит взгляд, а я не могу сдержать испуганного вздоха. Пока он, пыхтя, вынимает тарелку, я с трудом заставляю себя поставить чашку с недопитым кофе на стол. Пальцы скрюченные, словно не мои, не хотят слушаться.

Анатольич уходит, шаркая разношенными тапочками.

А я понимаю то, что заставляет меня ещё раз испуганно вздрогнуть. Никто из них до этого дня никогда не смотрел мне в глаза.

Ни разу.

***

Трясущимися руками я натягиваю на себя шорты и майку. Если честно, я был готов выскочить из дома в одних трусах, на низком старте прямо с кухни. Но одёрнул себя. Я ещё не настолько обезумел.

Но я не в порядке, это точно. Двинулся от жары, двинулся сам по себе, называйте как хотите. Но я в квартире, полной странных и обычных при этом людей с пустыми взглядами. И я хочу сбежать отсюда. На улице уже подумаю, куда мне идти: к друзьям или в психоневралогический диспансер.

Жара расцветает с каждым часом всё больше. Солнце жарит сквозь окно словно через лупу, а запах плесени въедается в нос и горло, заставляя кашлять.

Я одеваюсь и мой взгляд падает на пятно. Оно увеличилось, заполонив собою уже большую часть стены. Тёмное, тёмное, почти чёрное.

Оно пахнет мертвечиной.

Я дёргаю головой, почти в истерике отгоняя последнюю мысль. Какая мертвечина, совсем поехал?

Бежать, бежать отсюда.

Я хватаю ключи, сигареты и деньги, выскакиваю из комнаты.

И тут же застываю в проходе.

Посередине тёмного коридора сидит соседский доберман. Коридор узкий, так что эта грациозная махина заполняет его практически целиком.

Он не двигается, не лает и, кажется, даже не дышит. Просто смотрит на меня.

Снова это чувство паники, нарастающей изнутри. Утренний кофе вновь просится наружу и я закрываю рот рукой, в попытке сдержать то ли панику, то ли рвоту.

За собакой словно бы сгущается тьма, как будто бы коридор резко стал уходить в никуда. Не дышит, не двигается, не лает. Смотрит мне прямо в глаза.

Из соседской двери, недалеко от добермана, выглядывает Танюша.

Я близок к истерике.

Из своей комнаты высовывается Степан и доберман, словно повинуясь неслышимой команде, бесшумно скрывается за дверью. Степан остаётся стоять в дверях, но до того, как он посмотрит на меня, я успеваю прижаться к стене.

Дыхание вырывается из моей груди с хрипами. Каждый раз, когда они смотрят на меня, когда я попадаюсь на их взгляд глаза в глаза, будь то девочка, старик или пёс, я словно бы глотаю наживку. Я не знаю, как объяснить это чувство, будто бы тебя ловят и распинают, ты жертва эксперимента, которую сейчас будут резать. Не можешь сбежать, дёрнуться, деться куда-то. Только паника внутри и всепоглощающие пустые глаза напротив.

Надо сматываться. Или я сошёл с ума или здесь что-то не так.

Широким шагом я буквально пробегаю коридор, высоко подняв голову и глядя только на дверь. Моя цель. Я больше не попадусь.

- На улицу собрался?

Это Степан. Его голос спокоен, но взгляд прожигает мне спину. Я стою перед дверью, наощупь ища нужный ключ в связке, и не оборачиваюсь. Должен ли я делать вид, что мне ничего неизвестно? Нужно ли с ними общаться?

Я выдавливаю из себя жалкое «ага». Степан хмыкает и скрывается за своей дверью, плотно её притворяя.

Я весь трясусь и, найдя нужный ключ, пытаюсь так же не ощупь найти замок. Я знаю, что все они спрятались по своим комнатам, но я чувствую их пустые взгляды своей спиной, как красную точку мишени между лопаток. Я боюсь, что отведя взгляд от двери хоть на секунду, вновь попадусь в их ловушку.

Замок никак не желает мне попадаться. Я собираюсь с духом и смотрю чуть ниже, туда, где была замочная скважина.

Была. Её нет.

Внутри меня вдруг возникает сосущая пустота. Ни эмоций, ни страха, ничего.

Я делаю шаг назад и оглядываю дверь ещё раз. Ни замка, ни ручки. Просто дверь, вырезанная в стене. Ошарашенно протягиваю руку, трогая её края и понимаю, что вырезанная – это в прямом смысле. Просто небольшое углубление на том месте, где дверной косяк раньше соприкасался с самой дверью. Ничего.

- Бывает такое. По жаре особенно.

Голос старика пронзает меня насквозь. Я начинаю задыхаться, в панике отступаю назад и оборачиваюсь.

Стоит неподалеку, прижавшись к стене. Треники, заляпанная майка. Улыбается ртом, полным гнилых пеньков.

Пустые, пустые, пустые глаза.

Я с воплем разрываю зрительный контакт, чувствуя себя так, словно бы вырываюсь из болота. Липкий пот струится по моему лбу, заливая глаза.

Плесень. Как же воняет плесенью.

Я захлопываю дверь своей комнаты, сам не помня, как до неё добрался и сползаю по двери на пол. Вид стены заставляет меня заорать вновь: пятно заполонило её практически полностью.

Я закрываю лицо руками и пытаюсь заставить себя дышать. Тихо, тихо, тихо. Ты просто устал, у тебя было много стресса, на улице долбанные сорок градусов, нечем дышать, ты спёкся, чувак, поймал белку. Хоть и не пил. Неважно. Просто пятно, просто соседи.

Что-то внутри меня знает, что не просто. Что-то древнее, инстинктивное, кричит внутри меня: беги, беги, беги как можно дальше. Их взгляды ловят тебя в ловушку.

Их ненормальные, мёртвые, пустые взгляды. Это чёртово пятно пахнет мертвечиной, они не выпустят тебя просто так. Беги.

Я, пошатываясь, встаю. По дальней стенке обхожу пятно, оглядываясь на него так, словно бы оно может убить меня в любой момент. Бросаюсь к окну, в истерике дёргая ручки, задыхаясь от воздуха, наполненного духотой, пылью, плесенью и запахом мертвечины.

Не поддаётся.

То бывает. По жаре особенно.

Прогоняю из головы голос старика, пронзающий мой мозг раскалённой иглой. Хватаюсь за стул, поднимаю его над головой: мне похер, я выпрыгну, лишь бы оказаться подальше отсюда.

Ножки стула соприкасаются со стеклом с глухим стуком. Я отчаянно замахиваюсь и бью ещё раз. Ещё. Ещё.

Такое ощущение, что я стучу по нему ложкой. Ни трещинки, ничего.

Я ударяю по стеклу снова и снова, рыча от отчаянья. Запах плесени словно бы забился мне в горло, обхватил его, не давая нормально дышать.

- Не порти имущество.

Я останавливаюсь, застываю со стулом в руках, занесённым над головой. За спиной раздаётся знакомая свистящая одышка. Я стою, боясь пошевелиться, боясь сделать лишний вдох. За моей спиной стоит пожилая женщина в выцветшем халате, я буквально вижу его рябь перед своими глазами. И эта женщина приводит меня в самый настоящий первобытный ужас. Ужас, заполоняющий всё внутри, обжигающий грудь огнём, заставляющий тебя пойти на что угодно, спрыгнуть с окна, вышибить дверь, воткнуть нож во врага – лишь бы он прекратился.

Я начинаю сдавленно рыдать, когда на моё плечо ложиться толстая потная рука. Свистящее дыхание, такое, словно лёгкие сдают под массой тела этой женщины, обжигает мне ухо.

Я чувствую запах мертвечины, земли и плесени, исходящий из её рта.

- Потом платить придётся.

Она опускает мою руку со стулом вниз, заставляя мои оцепеневшие пальцы разжаться. Стул падает с глухим стуком, когда Ирина разворачивает меня к себе.

Я не могу сопротивляться. Я не могу дышать. Пустые глаза поймали меня на крючок, я застыл безвольной мухой в смоле, я вязну и останусь здесь навсегда.

Её лицо смазывается перед моими глазами, течёт расплавленным воском, нос слился с губами, обрюзглые щёки стекаются вниз.

Только пустые мёртвые глаза. Только глаза.

Я вновь слышу бой барабанов.

***

Я сижу на полу своей комнаты, прижавшись спиною к двери. Меня мелко трясёт, но я уже не могу шевелиться. Окна не стало, как не стало кровати, пола, шкафа и стен. Пятно расползается, тянется ко мне как живое и всё, что я могу – это бессильно смотреть на него.

Барабаны не утихают ни на минуту. Слышимые словно издалека в начале, теперь они ближе ко мне с каждой минутой, с каждым новом движением пятна в мою сторону.

Я знаю, что они стоят за дверью. Выстроились в ряд в коридоре. Старик в заляпанной майке. Усатая толстая тётка в халате. Девчонка с мячиком и неприметными родителями. Тихий высокий мужчина и его пёс, который никогда не издаёт ни звука. Они выстроились в ряд и они меня не отпустят.

Пятно доползает до меня к вечеру. К тому моменту я уже почти не могу дышать от запахов, стоящих в комнате. Ещё немного и у меня нет рук и нет ног. Это не больно, если честно, и уже не страшно, совсем. Странно не чувствовать своего тела.

Кожа с моего лица отходит с мерзким рвущимся звуком. Я хочу закричать, но у меня нет больше рта. Остались только глаза. Пустые, мёртвые глаза.

Скоро в этой квартире станет пять комнат. В четвёртой будет жить курящий молодой человек, а пятая станет пустой. Нервная тётка-арендодатель вновь приведёт сюда кого-то, кто проживёт неделю, пока то, что на самом деле является этой квартирой, будет пробовать его на вкус. Кого-то оно отпустит. А кто-то станет частью сценария, повторяющегося изо дня в день.

Знаете, я никогда не видел комнат, в которых жили все эти люди.

Полагаю, там пахнет плесенью и все вокруг почернело.

Доброго вечера всем. Посидела я, погрустила над ситуацией и решила написать пост сюда, надеясь на силу пикабу и взаимопомощь, примеры которой много раз тут наблюдала.

Ситуация у меня следующая: я являюсь студенткой четвертого курса одного частного ВУЗа в Санкт-Петербурге. Название пока писать не буду, дабы не сочли пиаром\антирекламой\ректор не вычислил по айпи etc. Первые два года всё было отлично, потом сменилось руководство и по всем кафедрам полились потоки говна. Конкретно мою это мало затронуло, так как штат преподавателей у нас остался прежним. Единственное, что стало напрягать - это полный бардак с расписанием, отмены занятий и экзаменов, о которых никто не знает, теряющиеся ведомости, документы, сделанные задним числом, тётки из деканата, которые на любую претензию начинают на тебя орать и всё такое прочее.

Но в этом году ребята решили отжечь и сократить нам ко всем хренам 90% профильных предметов. Узнали мы об этом от самих преподавателей, которые сообщили нам, что им оплатили семь часов и наши встречи скоро закончатся, а оставшийся материал мы будем изучать самостоятельно. Как заочники. Вот только загвоздка в том, что заочники платят вполовину меньше. В деканате нам ответили, что у нас слишком маленькая некомплектная группа, содержать нас невыгодно и вообще идите глубоко и надолго. Группа у нас была таковой с первого курса. Нам никто ничего не сказал, оплату обучения не уменьшили (то есть мы платим как за полноценное ОЧНОЕ обучение), договора мы не перезаключали. Итог: сейчас середина октября, а у меня осталось пять пар, из которых три - потоковые и абсолютно мне ненужные.

Жопа моя горит. Прямо-таки пылает адским пламенем. А что делать я не знаю. Рыпаться страшно, боюсь, что диплом я могу тогда и вовсе не получить. Одногруппники что-то испуганно блеют и замолкают.

Варианта перевестись на заочку особо нет. Я изначально хотела диплом ОЧНОГО отделения и работала на него. К тому же тогда у гос-во отберет у меня пенсию (аж целых 7 тысяч с неба, для студентки это довольно много) и бесплатный проезд (а это вообще сильно экономит мне деньги).

Пишу сюда отчасти выговориться, отчасти послушать, законно ли это вообще. И могу ли я что-то сделать для улучшения ситуации или лучше доучиться уже и не рыпаться.

Вот как-то так. Попрошу по возможности не топить в минусах, оставлю комментарии для минусов. Вдруг кто из пикабу-юристов увидит и подскажет, что делать. Или кто-то отпишется, у кого был похожий опыт.

Всем хорошего вечера.