Рот на замок 2/2
Начало Рот на замок 1/2
Теперь мы все чаще просто пили вино с Таир и разговаривали. Моего образования в Гийдльберке не хватало для того, чтобы поддерживать беседу на достойном уровне, поэтому обычно она мне давала очередную книгу, а когда я ее дочитывал, то мы обсуждали написанное.
Это были труды по медицине, по философии, по истории. Таир вызывала у меня все большее восхищение, но и я не раз и не два сумел ее удивить, высказывая суждения, до которых она не могла додуматься сама.
Я хотел произвести на нее впечатление. Мне было стыдно признаться — но я все больше влюблялся в эту белокурую бестию. Во время одной из прогулок по подземельям, в пещере, наполненной полками с грибами, Таир попросила меня не шуметь.
— Что такое? — спросил я шепотом.
— Здесь за стеной старый тоннель, пробитый твоими предками, — сказала она. — Перегородка очень тонкая, чудо, как ваши люди по звуку не определили пустоту рядом.
Я вспомнил кнехтов, которых отец отправлял рубить скалу. Они отказывались идти туда трезвыми даже под угрозой немедленной смерти — а потому каждый получал жбан самой гадостной браги перед выходом в забой… Чудо было, что они вообще хоть что-то делали!
Через два дня мы, как обычно, гуляли по подземельям. Стены слегка светились, но мне нравилось таскать тяжелый бронзовый факел, дающий ощущение оружия в руке. Здесь, внизу, было немало мест, куда вход был закрыт не только мне, но и Таир. Обходя одно подобное, мы наткнулись на полсотни Старших, стоящих с мечами и топорами без движения.
— Что это они? — удивился я.
— Люди Рихарда пробили туннель, и если они не сменят направления, то вскорости выйдут сюда.
Я представил, как полтора десятка усталых пьяных каменотесов вывалятся прямо на полсотни бесстрастных зомбаков, и мне стало плохо.
— Не мы это начали, — сказала Таир.
Я кивнул. Но легче от этого не было. Люди, которых я знал с детства, люди, которые всю жизнь работали на моего отца, сейчас, черные от пыли, стремились к собственной смерти. Смерти, что скорее уж заслуживали я, Рихард или же неугомонный епископ, только и умеющий, что обещать подмогу да разглагольствовать о посмертной награде.
Мы миновали эту пещеру и вышли в следующую. И когда мы почти миновали и ее, Таир вдруг по пояс провалилась.
— Зомбя! — глухо заорал кто-то из-под пола. — Сюда все! Мочи ее!
Я кинулся к девушке, и потянул ее вверх. Однако снизу не отпускали. В глазах у моей провожатой застыл ужас, сама она лишилась в мгновение всей своей надменности и стала обычной молодой испуганной женщиной.
Чуть позади меня обрушивался пластами пол. Из дыр полезли черные кнехты с кирками.
Диким усилием я выдернул Таир из ямы, она со стоном упала рядом. Из соседнего зала, видимо, почувствовав неладное, к нам уже бежали Старшие.
Однако они не успевали. Это был момент выбора — я мог сказать, кто я, и приказать убегать, захватив Таир в качестве заложницы, — или же…
Используя факел как булаву, я раскроил голову первому нападавшему, пинком отбросил второго. Пусть я не так крепок, как Рихард, но воспитывали меня как рыцаря и с детства учили, что если выпадет шанс умереть, прикрывая короля, — я должен буду его использовать.
Короля в наличии не нашлось, но была Таир. Надо продержаться лишь несколько мгновений — и я сделал это. Подоспевшие зомби легко расправились с кнехтами, последний из них попытался уйти обратно в дыру, но я сделал к нему шаг и подхватил его за шкирку, отбрасывая в сторону.
— Йохан! Мертвый Йохан! — завопил кнехт, ползая от моих ног к ногам зомби и обратно. — Бедненький мертвый Йохан!
— Заткнись уже, — потребовал я. — Жить хочешь?
— А моя душа? — совсем тихо спросил он.
— Никому не сдалась здесь.
— Тогда хочу.
Я не знал его. Более того, я не хотел знать, что с ним будет дальше. Несколько Старших спустились в отрытый кнехтами ход, чтобы посмотреть, как лучше его завалить.
Обернувшись, я встретил пристальный взгляд Таир. Она смотрела на меня, но видела явно кого-то другого.
Той ночью мы впервые возлегли вместе.
***
— А если будет ребенок? — спросил я утром.
— Мы управляем этим, — успокоила она меня.
С этого момента никто меня больше не стерег под дверью, и я мог делать что хотел. Но вот странная вещь — хотел я все того же. Бесед с Таир, прогулок по крепости и подземельям, чтения новых книг.
Так как теперь никто не запрещал мне разговаривать с остальными, я мог наконец выяснить ее статус и вообще — кто здесь был главным и кто кому подчинялся. Старый калека, одноногий солдат нашего любимого курфюрста, выкинутый на обочину семь лет назад и чудом попавший сюда, объяснил мне так:
— Есть «родные» — это те, кто здесь родился. Они могут что угодно, ну, вроде как дворяне. Есть «любимые» — это мы с вами, то есть, те, кто здесь по своей воле. Есть «дорогие» — это вроде как мы, но у которых уже есть здесь дети. К деткам здесь относятся очень трепетно, и если бы какая баба согласилась надуть пузо от меня, то я бы что угодно за ради такого сделал…
— То есть Таир — просто «родная»?
— Нет! Среди «родных» больше всех почитаются те, у кого много родственников-Старших. У нее, считай, больше всех в крепости.
— А Старшие? Они ведь тоже не все одинаковые?
Солдат огляделся — мы беседовали с краю базара, под навесом, где он подшивал желающим сапоги за мелочь.
— Об этом вроде как не говорят. Но все знают. Ты когда умираешь, то становишься слегка диким. И некоторое время туго соображаешь. Потом ты вроде как выправляешься и готов делать все, что прикажут. Проходит время, и ты сам уже можешь приказывать тем Старшим, что помладше. А еще потом… Ну, доказательств у меня почти нет… В общем, совсем потом ты становишься вроде как демоном. Я трижды видел Старших, у которых рот не зашит, и это именно они. Они не выходят из подземелий, но оттуда они видят все, что происходит в мире. Они могут разогнать тучи. Могут управлять нами так, что мы и не заметим, могут…
— Хватит сказок, — усмехнулся я. — Поверь, я был в самых глубоких подземельях. Никого такого там нет.
Однако разговор этот запал мне в душу. Тем же вечером, в постели, наглаживая мягонько по спине Таир, я спросил ее:
— Как вы принимаете важные для крепости решения? Я не видел у вас главных.
— Они внизу, — ответила она с улыбкой. — Все, родившиеся в замке, чувствуют их. Мы просто живем так, как должны. Если вдруг я попытаюсь сделать что-то, что не понравится Самым Старшим, мне станет очень плохо.
— Я бы хотел посмотреть на них.
— Завтра сходим. Кстати, раз уж зашел разговор — как раз снимут швы с губ моей бабки.
— Бабки? — удивился я. — То есть она не так уж давно умерла, а уже…
— Это я так сказала. Она мне прапрапрапра… сколько-то там бабка.
На следующий день мы спустились под замок. Подземелья, в которые мы вошли, оказались очень холодными и сухими. Факел Таир запретила брать, но стены здесь светились ярко.
У меня было ощущение, что мы уже спустились ниже уровня земли — но лестницы и галереи вели все глубже. На стенах появились барельефы со странными сюжетами — то грифон, рвущий льва, то кракен, давящий корабль. В какой-то момент я вдруг понял, что пол — не из сплошного камня, а из каменных плит. Лестницы расширились, появились удобные перила.
И в какой-то момент мы вошли в яркий, холодный и чистый зал. Свет лился словно из стен, но, приглядываясь к ним, я ничего не видел. Больше всего это помещение напоминало кафедральный собор в Кельне изнутри — такие же высокие прямые стены, полуколонны, множество потрясающе натуралистичных статуй и картин.
— Это храм? — спросил я Таир.
— Это храм, в котором живут его боги, — усмехнулась она.
В этот момент одна из ближайших статуй — пожилой мужчина в просторном сером балахоне — распрямилась и посмотрела на нас.
И тут же все статуи ожили. Они спускались к нам со своих постаментов. На губах у каждого были следы от давно уже вынутых ниток. В отличие от обычных зомби, эти были одеты, и одеты роскошно — парча, шелк, украшения из золота и драгоценных камней. Всего их было не менее сорока.
— Хороший мальчик, — сказала дама на вид лет пятидесяти. — Таир, он мне нравится. Впрочем, позже.
С другой стороны храма — это было не меньше, чем в полутора сотнях шагов от нас — приближалась одна из уже привычных мне зомби, обнаженная, рыженькая, с зашитым ртом. На вид она была вряд ли старше двадцати.
Она шла степенно, с достоинством. Если бы я увидел ее в толпе Старших — то выделил бы моментально.
— Лияр, сестра наша, — разнеслось словно бы хором по храму, хотя никто ничего и не сказал. — Готова ли ты к испытанию кровью?
Зомби кивнула.
Таир сжала мою руку и шагнула вперед. Она подошла к Лияр, достала из рукава нож и аккуратно взрезала нитки на губах у той, а затем преклонила колено и откинула белокурые волосы, обнажая шею.
Лияр открыла рот и выдохнула. И было в ее дыхании столько счастья, столько сладострастного предвкушения, что его хватило для того, чтобы я почувствовал начинающееся возбуждение.
Тем временем зомби склонилась на шеей Таир и вонзила в нее свои зубы. Я замер. Неужели меня привели сюда лишь для того, чтобы я стал свидетелем этого безумного жертвоприношения?
Но нет. Лияр оторвалась от шеи и улыбнулась окровавленным ртом:
— Спасибо, — хрипло выдохнула она.
Подняла руки — и тут же сверху, словно прямо из воздуха, на нее опустилась одежда — очаровательное приталенное ярко-алое платье. Топнула левой ногой, затем правой — и на них по очереди появились сапожки. Взмахнула рыжей гривой — и та сама заплелась зеленой лентой.
Красота была почти божественной. Я засмотрелся на нее и пришел в себя, только когда Таир крепко, до боли сжала мою руку.
Лияр была все еще обнажена. Платье-сапоги-ленточка оказались мороком.
— Лияр, сестра наша, ты прошла испытание, — разнеслось по храму. — Сделай подарок своей крови.
— Предсказываю, — хрипло и с каким-то странным акцентом сказала она. — Таир, у тебя через семь с половиной месяцев родится здоровый и умный сын.
Что-то вроде зловещего смеха пролетело по храму. Я огляделся — но здесь уже не было никого кроме меня и Таир.
— Что это было? — спросил я.
— Это просто надо принять как есть, — легкомысленно ответила она. — Самые Старшие.
— Меня больше интересует сын через семь с половиной месяцев!
***
Беременность оказалась правдой. Знала об этом с самого начала. Так как не была уверена в том, что осенью я не уйду, не говорила мне об этом.
Я пообещал, что не брошу ни ее, ни ребенка. В этот вечер мы сидели на крыше донжона в лучах заходящего солнца и пили старое вино.
А на следующее утро она, едва проснувшись, достала длинную иглу, суровую нить и села у зеркала, приготовив серый мешочек размером с мышонка и письменные принадлежности.
— Что это? — спросил я.
— Завтра вечером я пойду в бой, — ответила она, положила мешочек на язык и вдела нитку в иголку.
Я грубо прижал ее голову к своей груди одной рукой, другой вынул мешочек.
— Пока не объяснишь, я тебя не отпущу.
— Хорошо, — вздохнула Таир. — Епископ прислал твоему брату подмогу. Пятнадцать рыцарей.
— То есть со свитой — человек пятьсот?
— Около восьмисот. Причем из рыцарей только двое немцы, еще четверо — поляки, а остальные — чехи.
Это было действительно не очень хорошо. Чешские рыцари славились непробиваемостью. Уж если упрутся — то сломить их будет тяжко.
— Крепость неприступна.
— Да, но чехи упрямы. Они найдут способ.
— И что вы можете сделать?
— Тебе не рассказывали о «кровавом августе»?
Это была скорее легенда, в которую мало кто верил. Около восьмидесяти лет назад один из моих предков собрал большую армию и пробил широкую штольню, через которую могли пройти, не касаясь друг друга, четверо латников.
Но ночью накануне решающего штурма в лагерь ворвались шестеро зомби и уничтожили почти всех присутствовавших. Выжило едва ли человек тридцать из полутора тысяч.
— Это сказка, — усмехнулся я. — Легенда.
— Это правда, — ответила Таир. — Мы очень редко пользуемся подобной вещью. Когда умирает здоровый, молодой человек, его энергия просто исчезает. С помощью определенных трав и заклятий мы оставляем всю эту силу в нем. То есть если сейчас я зашью себе рот, пойду в бой и меня убьют, я обрету громадную силу и скорость и смогу уничтожить множество врагов.
Я не понимал. Она была беременна и накануне нам предсказали, что ребенок родится!
— Но я не умру, — улыбнулась моя любимая. — Понимаешь, ребенок же должен родиться! То есть я спущусь с отрядом, мы победим и вернемся! И мое присутствие там станет еще одной гарантией!
— Тогда зачем тебе этот мешочек и зашивать рот? — спросил я.
— На всякий случай.
В ее глазах был огонь фанатизма. Я видел подобное на площади в Кельне, когда безумный проповедник призывал всех уничтожить собор — он кричал до тех пор, пока слова не вбили ему в глотку вместе с зубами.
Она собиралась пойти с несколькими другими добровольцами и победить закованное в железо войско. И я не представлял, что могу сделать.
Тем временем Таир взяла полоску пергамента и осторожно начертала на ней: «Убить всех чужих», затем положила ее вместе с мешочком в рот и улыбнулась мне.
А потом взяла иглу и начала зашивать себе рот, жутко скалясь в зеркало. В местах проколов выступала кровь, ей явно было больно, но она только слегка морщилась. Я смотрел на это, и внутри меня все обмирало — настолько это казалось диким. Моя нежная, гордая, красивая девочка на глазах у меня делала большой шаг к превращению в зомби, при этом унося за грань и моего будущего сына, а я не мог ничего изменить.
Я ушел из комнаты и весь день размышлял, бродя по крепостной стене. Внизу, в обрывках тумана, время от времени проступали разноцветные рыцарские стяги и баннеры. Некоторые, как мне казалось, я даже узнавал — хотя с такой высоты это было и не слишком вероятно.
А ближе к ночи я понял. Предсказание истинное. Ребенок останется жив — но не благодаря везению, а потому, что я вывезу Таир отсюда против ее воли. Я взял кирку на складе в подземельях, спустился еще ниже, нашел пещеру, в которой вдоль стен росли грибы, и простукиванием нашел то самое место, в котором туннель осаждающих подходил совсем близко.
Оставил там кирку и поднялся обратно в наши покои. Таир спала — я осторожно толкнул ее, затем сильнее и в итоге тормошил со всех сил — но она не просыпалась. Видимо, снадобье давало и такой эффект, и потому следовало зашить мешочек сильно заранее, как она и сделала.
Я взял ее на руки — легонькая, как пушинка! Или правду говорят, что своя ноша не тянет? И понес вниз. Несколько раз приходилось прятаться, однажды — сделать приличный крюк, чтобы не напороться на пару Старших, шлифующих пол в пещере.
Под конец Таир знатно потяжелела, и, опустив ее на холодный пол, с которого поднял кирку, я испытал сильное облегчение. Несколько мощных ударов по камню — и острие моего орудия провалилось, а по стене зазмеилась трещина. Я быстро расширил ее и вскоре смог уже высунуть в проход девушку, а следом за ней протиснуться и сам.
В отличие от подземелий крепости Дефондюр, стены здесь не светились даже самую малость, поэтому идти пришлось на ощупь. Сзади раздавались какие-то звуки — я подозревал, что это была погоня, а потому спешил.
Грудь мою разрывало огнем, когда я уперся в тупик. Захотелось орать от гнева и ярости, я ударил в стену и получил приличную занозу в указательный палец.
Дерево? Я толкнул стену несколько раз. О да! Это была заглушка! Такие ставили наши воины у каждого туннеля, который считали отработанным: во-первых, чтобы больше туда не лезть, а во-вторых, чтобы оттуда никто не выбрался.
Я знал, как должна стоять подпорка, поэтому просто монотонно пинал левый нижний угол, пока «дверь» не рухнула наружу.
Сразу за ней стояли четверо незнакомых пикинеров, и оружие они направляли мне в грудь.
— Мне нужен Рихард, — сказал я негромко. — Мой брат.
***
— И это ты называл моих девок стервами?
Мы тянули вино в его шатре. На полу лежала крепко связанная и все еще не пришедшая в себя Таир. Швы на ее губах говорили моему брату в первую очередь о моем собственном безумии.
— Она носит моего сына.
Он не поверил в то, что несколько человек смогут справиться с двумя десятками профессиональных рыцарей, среди которых почти половина — упертые чехи.
— Да ладно тебе, — сказал Рихард. — Я, конечно, утрою охрану. И заставлю часть народа спать в доспехах, хотя любить меня от этого больше явно не станут. Но твои рассказы больше похожи на бред. Этот твой храм, эти твои зомби-писатели, зомби-художники… Я думаю, тебя там опоили и держали в таком состоянии все время. А потом дурман чуть сошел, и ты свалил, захватив первую попавшуюся девку… С зашитой мордой.
— Я клянусь, она носит моего сына.
— Ну ладно, — брат поморщился. — Послезавтра наши дорогие чехи хотят попробовать впрямую штурмовать ворота. Они не верят, что это невозможно, и вернутся помятые и очень недовольные. Если твоя девка еще будет здесь, то они совершенно точно убьют ее… Так что лучше вам прямо сейчас отправится в наш родовой замок, к отцу. Но по пути ты должен срезать ей эту гадость, и в разговорах с отцом — рот на замок! Понял?
— Понял, — кивнул я.
***
Утром, до рассвета, мы выехали на телеге из лагеря. Таир лежала под ворохом соломы, я был одет как обычный латник на отдыхе — засаленный камзол, разноцветные панталоны.
Ближе к полудню проснулась моя возлюбленная. Обнаружив, что рот ее больше не скреплен и внутри нет мешочка и записки, она завопила как фурия.
Возница — одноглазый Ганс, которому, в общем-то, всегда было все равно, что делать, лишь бы не работать, и глазом оставшимся не повел, хотя Таир орала не переставая часа полтора, охрипла и рыдала, свернувшись комочком.
Говорить со мной она отказывалась напрочь. До родового замка мы добрались под утро — я уговорил Ганса не останавливаться на ночь.
Замок произвел на меня ужасающее впечатление. Грязный, местами с обвалившимися стенами, с курятниками и загонами для скота во всех свободных местах, он не шел ни в какое сравнение с крепостью Дефондюр.
Так как одет я был неподобающе, никто меня и не узнал, пока я не слез с телеги.
— Йоханчик! — заорала безумная Марта. — Ой, людишечки, Йоханчик к нам приехали!
Тут же загомонили, выскочили откуда-то смутно знакомые бабы, вывели прихрамывающего отца.
— Как Рихард? — спросил он.
Ну еще бы…
— Нормально, — ответил я. — Готовится к штурму. Епископ прислал рыцарей.
— А ты что?
— Потом объясню.
Он сморщился, будто залпом выпил чарку уксуса, развернулся и ушел. После того как шесть лет назад он упал с лошади на охоте и слегка повредил спину, его уже мало что интересовало в жизни. Да, в общем-то, осталось только две темы — Рихард и крепость Дефондюр. Можно было не сомневаться, он больше не спросит меня о причинах, заставивших покинуть брата.
Я отнес Таир к себе в покои. Все здесь казалось затхлым, темным, сырым. Весь следующий день вместе с десятком слуг мы вычищали мои покои, а двое каменщиков увеличивали размер окна.
Сама она все это время просто лежала, свернувшись калачиком, и иногда плакала — чаще просто всхлипывала без слез. Ела помалу, от вина отказывалась, предпочитая воду.
На второй день я смог слегка разговорить ее, обнимая и поглаживая.
— Я не чувствую поддержки, — сказала она. — Тебе не понять. Ты не родился в крепости Дефондюр.
Да, мне этого было не понять. Я надеялся, что ласка и время смогут помочь. Но случилось то, чего я смутно опасался.
На третий день после нашего возвращения в замок пришли семеро. Среди них были Карл фон Зейдлиц, двое пикинеров, одна шлюха, толстый священник с вечно зеленым лицом, один кнехт и один упертый чешский рыцарь, всю дорогу тащившийся пешком в тяжелом доспехе.
Это были все, кто остался жив из почти тысячи человек. И Рихард, и стервь Милена, и доблестные рыцари с войском, посланные в помощь нам епископом, — все они полегли там, уничтоженные всего тремя воинами из замка Дефондюр.
— Исчадие дьявола! — визжал священник. — Твой сын пригрел исчадие дьявола! Навлек гибель!
Таир кинули в темницу. Меня заперли в башне вместе с Юро, валашским рыцарем, взятым в плен в бою лет семь назад. Тогда отец спросил его — сколько за тебя родные дадут? Он ответил — триста талеров. Отец подумал, да и запросил тысячу.
— Мой отец, когда узнал, сколько за меня просят, сказал — «За тысячу сами кормите этого идиота!», и я за эти годы нажрал уже, наверное, не меньше! — смеялся Юро.
Мне было не до смеха. Через сердобольную безумную Марту я передавал еду Таир и узнавал о ее состоянии. Выяснилось, что если я говорю Марте: «Только рот на замок!» — она, видимо, вспоминая покойного Рихарда, который очень любил эту фразу, сразу серьезнеет и делает все в точности, как ей скажешь.
Месяц шел за месяцем, епископ требовал крови и грозился приехать к нам. Однако я знал, что обещанного им можно было ждать очень долго.
Вечерами мы играли с Юро в триктрак и кости, беседовали о разном. Он удивлялся моей начитанности и знаниям, думаю, подозревал меня в ереси — не слишком безосновательно, впрочем.
За Юро неожиданно внесли выкуп. Отец, надломленный горем, отправил гонцов к его родичам и написал, что согласен на триста. И вместе с тем же гонцом они прислали звонкие талеры.
— Девки, — в восторге верещал Юро, кружась по камере. — Девки, Йохан! Знаешь, какие у нас девки? Это не ваши костлявые бледные чудища! Ох, оторвусь! Заранее страшно, как мне на исповеди краснеть придется!
Я радовался за него и грустил оттого, что останусь один. На следующий день после того, как его выпустили, Юро под предлогом «забрать кое-что» вернулся ко мне и сказал тихо:
— Епископ приезжает завтра. Таир твоя родила позавчера, сын, здоровый. Но самое страшное, что ваш святой отец уже без умолку болтает о том, что родила она антихриста, а епископ едет, чтобы спалить его на костре.
Это был конец. Таир я потерял — это ясно давно. Но сын? Я надеялся, что отец мой примет его как внука и хотя бы у него все сложится. Однако против епископа, да еще в том, что касается мести за Рихарда, он не пойдет.
— Юро, — сказал я приятелю. — В моих покоях есть кожаная седельная сумка с зеленой ленточкой. В ней — маленький серый мешочек. Принеси мне его, иглу и суровую нитку.
Он выполнил это в точности, добрый друг мой по заточению.
— А теперь уезжай отсюда к валашским девкам как можно скорее!
— Спасибо! — Ему казалось, что я забочусь о нем; так, в сущности, и было.
Я положил перед собой нож, приготовил нить, введя ее в иглу, взял мешочек в рот и написал кровью на оторванном клочке своего платья:
«Доставить сына в Дефондюр живым».
А затем положил и этот лоскут в рот и начал зашивать губы, широко скалясь в стену. В голове крутилась дурацкая фраза брата: «Рот на замок! Рот на замок!» Было больно, но страдание это ничего не значило перед рвущей душу пламенем мечтой о сыне, который будет жить дальше.
Если трое разметали грозное тысячное войско, уничтожив его подчистую, — неужели же я не смогу исполнить такого простого задания?
Дверь начали отворять. Я закрыл глаза, глубоко вздохнул носом, а потом всадил нож себе в сердце.
=============================
Рот на замок 1/2
Мое предисловие.
Давным-давно на «Рваной грелке» я прочитала очень классную вещь. Впечатлилась и не поняла, почему если не победа, то хотя бы не топ. Перечитала спустя почти 10 лет – по-прежнему думаю, что круто.
Чувствуя ответственность перед моими подписчиками, которые ждут продолжений моих рассказов, а я пока не успеваю их написать, предлагаю почитать рассказ другого автора -- не совсем крипи... или совсем не крипи... незаслуженно забытую темную балладу. Пусть она прозвучит!
=======================
Дорога здесь шла слегка под углом на всем протяжении, а сбоку располагалась канава. Вода, не задерживаясь, стекала туда — и даже несмотря на проливные дожди в последнюю неделю, дорога оказалась преодолимой.
Рихард был повсюду. То он скакал впереди, с парой «лучших друзей на один поход» — безземельных рыцарей, надеявшихся откусить кусочек себе под его крылом. То шел рядом с повозкой, в которой страдали от тягот путешествия двое толстых священников. То подбадривал полтора десятка наемников. То угрожал собственным кнехтам, которые вынужденно сменили мотыги и топоры на пики, но счастья этим не приобрели.
Всего в отряде набиралось до полутора сотен человек, но едва ли не половина из них воевала совсем иначе, нежели это положено солдату. Священники и служки наставляли, шлюхи обслуживали, торговцы продавали и надеялись на легкие деньги после богатой добычи.
Было еще человек пять нищих, один безумный пророк, любовница Рихарда и Карл фон Зейдлиц, мой старый знакомец из Гийдльберка, мечтавший создать труд «О мертвецах, ходячих по воле человечьей в укор и супротив воли Божьей».
На самом деле трактат он уже практически дописал со слов разнообразных проходимцев и бесогонов и теперь только жаждал получить подтверждение. Рукопись я читал и сразу ему сказал, что истины в ней нет и на грош, и после этого он напросился в наш славный поход, благо, Рихарду было решительно плевать, и он так и сказал:
— Йохан, братец, рот на замок — но поход наш будет обычной прогулкой, которая, надеюсь, обойдется без жертв. Добычи мы здесь не найдем, как не нашли ее и наши славные предки, а тем, кто хочет денег и славы, — прямая дорога в направлении гроба Господня. Батюшка наш спит и бредит, как мы покорим эти болота и приведем их под руку папы, — ну да он давно уже бредит, и шесть его собственных неудачных походов тому свидетельство!
Проклятая земля отошла к нашему предку сто сорок лет назад, но за эти годы ни одной унции пшеницы не подняли мы с этих мест. Лет семьдесят назад даже серьезно обсуждалась идея настоящего крестового похода — чем мы хуже Лангедока? — но как раз тогда прадед вернулся из сарацинских земель и сказал прапрадеду, что там, где прошли крестоносцы, даже трава расти лет сто не будет, — и мы отказались от этой идеи.
— Привал, братие! — умирающим голосом возопил один из священников. Его зеленая пухлая морда показывала, что еще сотня шагов — и он сдохнет, но вылезти из повозки и пройтись пешком он так и не сообразил.
Крепость Дефондюр, возведенную на скале в центре этой в основном болотистой местности, отсюда уже было видно — слегка в тумане, но отчетливо. Я приезжал сюда три раза — все три в отцовских походах.
В первый раз убегающий зомбак сломал мне, семилетнему, руку — и она срослась не слишком правильно, хорошо еще, что левая.
Во второй раз я, двенадцатилетний, забил кувалдой последовательно двоих зомби, а третий так лягнул меня под дых, что я месяц пролежал не вставая и до сих пор дышу не слишком глубоко — привычка осталась с тех пор.
Последний отцовский поход запомнился мне совсем другими вещами. С нами тогда шли фон Триеры, младшая ветвь — четверо рыцарей с женами, детьми. Мы с Изольдой прятались от остальных, изучая наши различия и постепенно подходя к главному. Но, к сожалению, нас застукал Рихард, который надавал мне тумаков и тем же вечером прислал в мой небольшой шатер свою любовницу в порядке братской помощи — и я познал таинства любви с дамой, которая была в его вкусе и совсем не нравилась мне.
Тогда мне исполнилось пятнадцать, и за весь поход я не увидел ни одного зомби — хотя уничтожили их в тот раз с три десятка и еще потеряли своих человек двадцать.
Во время привала ко мне подъехал приятель Зейдлиц.
— Йохан, ты уверен в том, что ходячие мертвецы не вывелись за последнее время?
— Я был бы слишком счастлив этому, друг мой, — хлопнул я по плечу Карла. — Будь уверен. Кстати, могу ошибаться, но один из них стоит во-о-он там.
На зрение я никогда не жаловался и в стрельбе из лука был одним из первых. Жаль, что стрелы для зомби не страшнее, чем занозы для нас.
Карл в восторге взвизгнул, показывая неподобающее знатному человеку поведение, — но я не удивился. Чем ученее и грамотнее муж, тем больше в его голове безумия, в Гийдльберке это я понял совершенно точно. Самые нормальные — это пахари, ни разу не выезжавшие за пределы своей деревни. У остальных безумие уже заложено внутри, хотя бы немножко…
Тут же мой приятель сообщил всем новость, и через несколько мгновений один из безземельных рыцарей направил коня в сторону от дороги и практически сразу увяз в раскисшей земле, грозящей испортить копыта благородному животному.
— Мы его не догоним! — крикнул я. — Можно даже не пытаться.
— Надо пытаться, сын мой, — заявил один из клириков. — Ты действуешь разумом, а Господь учит слушать сердце!
Отказаться от этих ханжей в сутанах в походе было ну никак нельзя — особенно учитывая то, что наш любезный епископ несколько раз твердо пообещал предоставить поддержку в виде полутора десятков рыцарей с соответственными силами в придачу. Впрочем, рыцарей он так и не дал — а только пару этих толстозадых, видимо, им — в наказание, а нам — в качестве моральной поддержки.
— Давайте вместе попытаемся нагнать это исчадие ада! — воскликнул я. — Без вашей помощи я вряд ли справлюсь с ним, но мечом и молитвой мы наверняка одолеем зло!
Лицо его вытянулось и вновь слегка позеленело. Он явно не рвался в авангард, наставления из арьергарда — вот в чем он был силен.
— Впрочем, даже с вами мы вряд ли его нагоним, — сказал я тише. — К тому же он уже сбежал!
Могу поклясться, отец Иеремия — или же отец Иаков, я их путал — выдохнул с явным облегчением.
Вскоре Рихард поднял всех — он собирался раскинуть лагерь под стенами уже сегодня.
— Братец, нужна твоя помощь, — сказал он негромко, подъехав ко мне.
— После того как ты вытащил меня из Гийдльберка, лишив обещанных денег? Помощь? — делано удивился я. — Ну конечно же!
— Младший! — грозно рыкнул Рихард. — Клянусь вот прямо сейчас, не сходя с этого места, — как только вернемся, отправлю тебя куда захочешь. Денег дам. Хочешь, Миленочку подарю?
— Эту костлявую стерву? — поинтересовался я. — Подари ее врагам, пусть мучаются!
— Да, характер у нее не сахар… Кстати. Просьба как раз о ней. В общем, наши прелаты уверились в том, что я — истинный паладин, и уже третий день следят за тем, чтобы я ни с кем и никоим образом… Якобы это как-то помогает нашему походу… Дурость полная, но спорить с ними себе дороже, к тому же епископ…
— Обещал пятнадцать рыцарей, — хором сказали мы и расхохотались. Обещания епископа, щедрые и невыполняемые, вошли уже в семейную поговорку.
— В общем, братец, забирай сегодня ночью мой шатер. А я в твоем повеселюсь. Тебе вроде как можно, а ты все равно не пользуешься. Только рот — на замок. А?
— Ладно…
Дорога вывернула, и перед нами раскинулась Дефондюр во всей своей грозной красе. Крепость эту, судя по всему, построили еще с тысячу лет назад, а потом раз двадцать переделывали и достраивали. И теперь она выглядела по меньшей мере странно — внутри суровый прямоугольник донжона, а вокруг фривольные башенки, соседствующие с черепичными крышами обычных домов.
Хуже всего было то, что стояла она на скале, дорога тянулась вокруг, делая полтора оборота — узкая, ровно в одну не слишком широкую телегу. По опыту я знал, что для желающих штурмовать «в лоб», через ворота, у хозяев Дефондюр были великолепные громадные камни, отличная кипящая смола и много других, не менее приятных сюрпризов.
— Мы останемся здесь, пока не захватим этот оплот Сатаны! — заявил один из клириков.
— Тупица, — буркнул я.
— А что такое? — удивился Зейдлиц. — По-моему, все правильно. Если уж делать, то на совесть!
— Здесь болота вокруг, через две недели половина нашего войска начнет искать кусты по десять раз на дню. Вышли мы специально заранее, весной, и у нас будет три с половиной месяца, к концу которых более-менее здоровыми останутся человек двадцать из ста пятидесяти — и это при условии, что никто не погибнет в бою. А потом начнутся дожди. Если мы не уйдем отсюда до них, то придется зимовать прямо здесь — и поверь мне, смерть для осаждающих здешней зимой — не самое страшное.
Карл оторопело посмотрел на меня. Ну да, он привык к цивилизованным войнам, когда рыцари чуть ли не раскланиваются друг с другом перед тем, как поднять меч, а проигравший живет на всем готовом у победителя, пока родня собирает выкуп.
Тут же все было не так. Брат моего деда, Ганелон, сорок лет назад остался здесь на зимовку. Из трехсот человек домой вернулось двое — седые и безумные. Там погибла вся ветвь моих родичей, и дед стал старшим, хотя счастья это ни ему, ни его детям не прибавило.
Тем временем у подножия скалы постепенно вырастал лагерь. Несколько человек отправилось на охоту, несколько — на поиски дров.
Мы с Карлом сели играть в триктрак, пока воины расставляли наши шатры. Ему везло — кости выпадали сплошь нужной стороной, постоянно ложились то «шесть-шесть», то «пять-пять», мне же не везло совершенно.
— Пойдем, покажу тебе зомби. — Я встал после очередной партии.
— Врешь! — совсем по-детски, с придыханием сказал фон Зейдлиц.
— Сам ты врешь, — сделал вид, что обиделся, я. — Идем.
— Доспехи будем надевать? — спросил он.
— Нет, конечно.
Мы прошли вдоль ручья под скалой полторы сотни шагов на юг, до маленького озерца.
— Встань вот здесь, — я сдвинул Карла немного. — Левее. Еще чуть левее. А теперь смотри вниз!
Озеро было небольшим, но очень глубоким. Давным-давно мои предки расставляли лагерь именно здесь, но как-то то ли дед, то ли прадед обнаружил зомбака, и пить из этого источника стало невозможно.
— Где? Не там… Ой. Да это же просто труп! — Карл наконец разглядел в глубине нагое изломанное тело, зажатое между камнями таким образом, что лицо его с закрытыми глазами было обращено прямо к нам.
— Подожди.
Мы постояли некоторое время. И в тот момент, когда приятель мой и верный собутыльник по студенческим вечеринкам уже занервничал и собрался прекратить наблюдение, труп открыл глаза и взглянул на нас.
Расстояние до него было приличным — с виду казалось, что не меньше четырех человеческих ростов, но на самом деле вода странно искажала и он покоился куда глубже.
Но даже с такого расстояния было понятно, что он ненавидит нас. Что он готов в любой момент подняться и растерзать — если камни, держащие его сломанное тело, вдруг расступятся.
— Почему его не убили? — спросил Карл.
— Это же зомбак, — пожал я плечами. — Он и так мертвый. Нырять до него и там рубить на куски охотников нет — слишком глубоко. Отец думал завалить его камнями, но брат отговорил — мол, ему-то вообще все равно, а так мы его хоть видим.
— А как он там оказался?
— Я тебе что, царь Соломон?
Зейдлиц расхохотался. Его слегка отпустило.
— А они все голые? — поинтересовался он.
— Зомби — все, — ответил я. — Представь — идешь ты спокойно отлить, штаны спустил, и тут на тебя голая старуха с зашитым ртом и с топором в руке бросается!
— Фу!
— А у тебя в руках — только собственный уд!
— Не повезло тебе, — расхохотался Карл.
— Это с Рихардом, братцем моим старшим, было. Ему лет пятнадцать исполнилось тогда… В общем, заломал он старуху, топор отобрал, отрубил ей голову.
Карл поморщился. Ну, еще бы — война со старухами ему казалась неправильной, вот сарацина убить или разбойника — это да, дракона если найти — так вообще великолепно. А голой бабке топором башку снести — какая в том честь?
— Добро пожаловать в наши владения, — пробормотал я.
Между тем уже стемнело, и мы вернулись в лагерь. Зейдлиц пошел ужинать к безземельным, а я решил лечь спать натощак, вкусив лишь чару вина.
Открыв полог своего шатра, я обнаружил там обнаженную Милену, красящую брови сажей при свете лучины.
— Ты по делу или поболтать? — поинтересовалась она. — Если по делу, то давай быстрее, Рихард может прийти в любую минуту.
Я не хотел даже пытаться понять, что именно она подразумевала под этим «по делу». Мне было уже двадцать три, и смутить скудной грудью и торчащими ребрами вкупе с мальчишескими бедрами эта девка меня не могла.
— Передай брату, что я в его шатре.
Обломилось с вином. Я сходил к коновязи, посмотрел — нормально ли все у Зяблика. Он ткнулся мне в плечо, выпрашивая лакомство, но у меня ничего с собой не было.
— Завтра, птенчик, завтра, — сказал я ему на ухо. И он, умница, сразу понял.
В лагере пили и гуляли. У шатра Рихарда я обнаружил переминающегося с ноги на ногу грустного служку. Выбрав момент, когда он смотрел в другую сторону, я проскользнул внутрь и запалил лучину.
Теперь всем интересующимся было ясно, что хозяин в шатре. При неверном свете я нашел нормальную масляную лампу и подпалил ее фитиль — все-таки лучина куда как хуже.
Среди вещей брата я обнаружил несколько больших бутылок, тут же вскрыл одну из них — превосходное рейнское! После первой пошла вторая, на третьей я сомлел.
***
Пробуждение было неласковым. Я лежал связанным на полу в громадной пустой комнате, с серым каменным полом и белой лепниной в виде корзин с фруктами на потолке, а из узорного окна мне прямо в лицо светило солнце.
— Ты не Рихард. — Я со стоном повернул голову — в дверях стояла симпатичная дама в охотничьем костюме: изумрудном приталенном камзоле, пышной серой юбке, расшитой зелеными птицами. — Что ты делал в его шатре?
Отвечать на вопросы женщины, да еще лежа связанным, я счел ниже своего достоинства, а потому отвернулся обратно к окну.
Голова раскалывалась. Рейнское оказалось хуже польской браги, которая наутро отдавалась всего лишь некоторой вялостью.
За окном проступал силуэт башни. Что-то в нем показалось мне знакомым. Такой же был у донжона замка Крести… Где же я еще…
Это же надо быть таким глупцом! Я вдруг осознал, что лежу сейчас в одной из резных башенок крепости Дефондюр. Естественно, а чего я ждал? Что меня отвезут в Прагу или Лейпциг?
— Как тебя зовут? — спросил я девушку.
На вид она была моей ровесницей, может, чуть младше. Золотистые кудри, завитые в сложную высокую прическу — Карл знал все их названия и даже как-то на балу в Гийдльберке пытался объяснить логику, но мне было неинтересно. Полные губы, серые глаза.
— Меня зовут Таир, — презрительно усмехнулась девушка. — А тебя, видимо, Йохан. Ловили щуку, поймали карасика… Ладно, развязывайся.
Она вышла. Одно радовало — девушка явно не была зомби. Наши, наверное, уже разбирают завалы в старых штольнях и прицениваются, где пробивать новые — скала под крепостью изъедена подземными пещерами и ходами, и это единственный реальный шанс взять Дефондюр.
А я валяюсь здесь… Веревки связаны не крепко — вроде как коня стреножили. Я постепенно вытащил из уз правую руку, освободил левую и ноги, встал и прошел в соседнюю комнату.
Здесь на стенах висели картины с изображением рыцарей и дам, сцен охоты, задираемых волками оленей и прочих популярных повсюду сюжетов. На небольшом возвышении стояло кресло, и в нем сидела Таир.
— Я покажу тебе нашу крепость, — сказала она скучающим тоном. — Расскажу нашу историю.
— Ты не боишься меня? — поинтересовался я.
— Здесь? Тебя? — она явно удивилась. — Если ты хотя бы движением, хотя бы фразой проявишь угрозу, то мгновенно окажешься закован в цепи. Итак, начнем. Садись.
Я присел на небольшой пуфик в паре шагов от нее.
— Вы вот уже полтора века пытаетесь что-то сделать с нами. До вас были другие — но это неважно. Скажи, что знаете вы о нас?
— Вы управляете мертвецами, — твердо сказал я. — И они убивают нас.
— Мы и есть эти ваши «мертвецы», — зло усмехнулась Таир. — Что будет с тобой, когда ты умрешь?
— Моя душа попадет в ад, думаю, — я улыбнулся в ответ — тоже безо всякой радости. — Я пьянствую, трахаюсь с веселыми девчонками и пропустил больше месс, чем посетил.
— Нет, — она посмотрела на меня внимательно. — После смерти ты исчезнешь. Полностью. Тебя не будет. А я — не исчезну. Я стану тем, кого вы называете зомби, а мы — Старшими. Первые несколько лет я проведу словно в полусне, и мною будут руководить более опытные Старшие. Потом я полностью вспомню свою жизнь, весь свой опыт и смогу работать самостоятельно или даже руководить другими умершими. Я буду заниматься пашней или скотом, может быть — прорубать новые ходы в скале. И так до того момента, пока во мне не проснется новый огонь. Скорее всего, это произойдет через сто, а то и сто пятьдесят лет после смерти, но какая разница? Я получу власть над тем, что обычным людям вообще неведомо. Понимаешь?
— Нет, — честно ответил я.
— У нас есть возможность двигаться дальше даже после смерти. — Таир посмотрела на меня. Я видел, ей было важно, чтобы я понял. — У вас же после смерти нет ничего, кроме баек ваших жирных святош!
Сказать по чести, в этот момент я больше думал о том, куда бы излить вчерашнее вино. Но мысль о том, чтобы избежать ада и вообще обвести вокруг пальца отца Иеремию или Иакова, не помню, какой из них более мерзкий, — пришлась мне по нраву.
— Я согласен, — сказал я.
— Ты лжешь, — разочарованно откинулась она в кресле.
— Конечно, — тут же ответил я. — А чего ты ждала? Чтобы я сразу кинулся к тебе в объятия с криком «Превращай меня в зомби и я пойду убивать своих друзей»?
Некоторое время мы смотрели друг на друга, в итоге она усмехнулась:
— А ты не так плох, как о тебе говорили.
Ее слова четко давали понять — где-то есть предатель. Возможно, не один.
— Мне надо привести себя в порядок, — намекнул я.
— Конечно же.
Она встала и жестом предложила следовать за ней. За ближайшей дверью обнаружился самый настоящий зомбак — голый мужик лет сорока на вид, с бесстрастным лицом и ртом, зашитым суровыми нитками. Мы прошли мимо него, Таир — спокойно, я — с легким опасением. Однако он никак не проявил себя, лишь последовал за нами в некотором отдалении.
Было нечто совершенно инфернальное в том, как мы шли — она, явная аристократка, надменная и жесткая, за ней я — похмельный и смятенный, а за мной — бесстрастный зомбак. Сюда бы Карла — ему это все дико интересно… Или Рихарда — он бы наверняка быстренько соблазнил эту девушку и она сдала бы нам Дефондюр быстрее, чем пьяный монах говорит «индульгенция».
Комната для приведения себя в порядок оказалась поистине королевской. Громадная медная ванна, два бочонка — стальной с очагом внизу и деревянный, для холодной воды. Вместо привычного горшка — удобная дыра в полу с ручкой в стене и выделенными местами для ног.
Определенно, эта крепость стоила того, чтобы за нее воевать. Ополоснув лицо и сделав пару глотков прямо из стальной трубы, я почувствовал себя гораздо лучше.
— Поторопись, — презрительным тоном сказала из коридора Таир. — У нас на сегодня много планов.
И она не обманула. Мы ходили по крепости, говорила она немного, зато я многое увидел. Людей здесь было совсем чуть — за день мы встретили едва ли дюжину живых и с десятка три зомби.
Люди все были одеты не хуже, чем самые родовитые дворяне у нас, зомби, независимо от возраста, — голые. Постепенно я к этому привык, равно как и к тому, что никто на меня не обращает внимания, кроме Таир.
Книг и рукописей в библиотеке было больше, чем в Гийдльберке, причем и на латыни, и на арабском, и на множестве других языков. В зале сидели четверо зомби и старательно переписывали. Заглянув одному из них через плечо, я обнаружил там совершенно непонятные мне значки.
— Санскрит, — загадочно пояснила моя проводница.
В одном из помещений трое женщин-зомби шили одежду. В другом четверо зомбаков тачали сапоги и делали седла.
Однако большая часть комнат была пуста. Когда солнце направилось к горизонту, моя провожатая смилостивилась и провела меня в гостиную, где уже ждали сочный поросенок, фаршированный грибами, пшенная каша и отличное вино, которое я не преминул разбавить водой, памятуя вчерашнюю ошибку.
В целом, если бы зомбаки натянули одежды и сняли чудовищные швы с ртов, это был бы прекрасный мир, в котором хотелось поселиться навечно. Но разгуливающие свободно умертвия не давали мне расслабиться.
— Зачем ты меня выкрала? — поинтересовался я.
— Ты хотел спросить, зачем я хотела выкрасть Рихарда? — язвительно ответила вопросом на вопрос Таир. — Он мне понравился. Полтора года назад, когда он снимал осаду, я следила за тем, как он все делал. Красивый, сильный, неглупый. Наши шпионы рассказали мне о том, что в нем нет животной ненависти, и я подумала, что мы могли бы с ним подружиться.
Да уж, каков вопрос — таков и ответ. Интересно, что она теперь со мной сделает? Вряд ли она рассчитывает, что я откажусь от своих друзей ради того, чтобы когда-нибудь стать зомбаком и разгуливать голышом по этой крепости.
— Ты, наверное, думаешь, что с тобой будет дальше? — поинтересовалась она, явно догадавшись о моих мыслях. — Скорее всего, ты все время осады проживешь у нас под присмотром. А потом уйдешь вслед за своими.
— Ты не боишься, что я им все расскажу? — удивился я.
— Да я мечтаю об этом, — расхохоталась Таир. — Только боюсь, после первого же рассказа тебя потащат на костер. Ведь всем известно, что в крепости Дефондюр каждую ночь шабаш, а днем только летучие мыши и сколопендры. Никому у вас невыгодно знать, что мы — тоже люди. Что у нас каждый человек, понимаешь, каждый, — умеет писать. Половина — больше чем на одном языке. Ты, наверное, даже не догадываешься — но треть всех клавесинов в мире создана здесь. Мы скрытно торгуем лучшими кожаными вещами, здесь рождаются костюмы для европейских монархов и прелатов, наш сыр сводит с ума самых тонких ценителей. Рассказав об этом, ты ничего не выиграешь.
Спорить с ней я не стал, хотя и имел свое мнение. Вечером мы поднялись на крышу донжона, откуда было видно всю крепость и окрестные земли.
Основание скалы вместе с осаждающими скрывалось в плотном тумане. Наверняка там сейчас необычайно мерзко — а мы стояли в лучах заходящего солнца и любовались на аккуратные башни и домики, на навесы небольшого рынка с краю крепости, на окрестные поля и болота.
— Мы каждый год осушаем небольшое поле, — сказала Таир. — А в среднем раз в три года приходите вы, и болото отбирает у нас земель примерно на два поля.
Ночевал я в роскошных покоях, в громадной мягкой кровати под величественным бордовым балдахином, какого наверняка нет и у курфюрста Красского. Была мысль попробовать сбежать — в конце концов, за дверями стоял один-единственный зомбак, тварь грозная, но за несколько поколений наша семья нашла множество способов, как можно остановить или даже уничтожить этих умертвий.
Но мне вдруг стало интересно — а что еще есть в крепости? Какие тайны скрывает Дефондюр? И я твердо решил оставаться здесь до последнего. Тем более что брат мой не горел желанием идти на штурм и я, в общем-то, не терял ничего, кроме возможности спать на вшивых шкурах, постеленных прямо на землю, и жрать солонину, запивая ее плохим вином.
***
Следующие несколько дней мы спускались все ниже и ниже. Вышли из внутреннего замка на улицы крепости — здесь было немало людей, причем я с удивлением обнаружил среди них обычных простолюдинов, каких немало в любом городке Священной Римской империи.
— Это ваши, — кивнула Таир. — Те, кто отчаялся найти себя, разочаровался в вере и власти.
Люди здесь выглядели веселыми и сытыми, и осада их вовсе не смущала. Зомби на улицах было совсем немного.
— Им не нужно общение, — пояснила моя провожатая. — А с определенного возраста Старшие начинают испытывать неудобство от солнечного света.
Товары на местном базаре торговались самые разнообразные, причем в основном качественные и недорогие. Деньгами, к моему удивлению, были самые обычные талеры.
Потом Таир показала мне верхнюю часть подземелий — здесь начиналось царство зомби, или, как их называли в крепости, Старших. Комнаты для омовений — каждый зомби мылся не реже раза в неделю, со слов Таир, это было обязательным условием предотвращения гниения. В воду добавляли какие-то снадобья, привезенные с далекого востока.
Здесь же обучали перерожденных — тех, кто умер совсем недавно и еще не осознал себя. Я видел клетки с безумными зомбаками, тыкающимися головами в мягкие стены, с безвольно сидящими в одной позе, с перекладывающими песчинки из одной громадной кучи в другую по одной.
Целый мир, совершенно чуждый мне — но вполне логичный внутренне. Мне не хотелось признаваться в этом самому себе, но здесь вполне можно было жить. Люди не просто сосуществовали с зомби — они как-то плавно перетекали от жизни к умертвию и в любой момент находили свое место.
Каждый день в крепости происходили какие-то соревнования или праздники — то состязание лучников, то карнавал, то выставка кузнецов. Участвовали и оценивали только люди, только живые.
— У Старших нет гордыни, — улыбнулась на мой вопрос Таир. — Им достаточно просто делать то, что должно, и они не ждут за это награды.
Недели через три после моего пленения, когда я уже вполне освоился и считал, что знаю о Дефондюр почти все, Таир нашла способ удивить меня.
— Не хочешь пообщаться с родственником? — спросила она.
— С Рихардом? — удивился я.
— Нет, с Ганелоном.
Она назвала имя моего двоюродного деда. Того самого, который сорок лет назад остался тут на зиму.
Мы спустились глубоко вниз. Здесь, пробитые в скале, тянулись десятки ветвящихся коридоров с маленькими кельями. У некоторых были двери — у других не было, и почти во всех чем-то занимались Старшие. Обнаженные мужчины и женщины с зашитыми ртами, в среднем от сорока до шестидесяти лет на вид, хотя несколько раз встречались и моложе.
Кто-то писал, кто-то рисовал на холсте или же вырезал скульптуры из дерева. Некоторые просто сидели и размышляли, другие занимались чем-то непонятным мне с кожаными шнурками или несколькими кусочками металла, странным образом скрепленными вместе.
В келье, к которой мы подошли, сидел Старший, помечающий что-то в громадном фолианте.
— Ганелон — ваш внучатый племянник Йохан, — представила меня осанистому зомби Таир.
Лицо его было явно нашим, прослеживалось сходство и с отцом, и с дедом, но больше всего он напоминал мне Рихарда. Зомби растянул зашитый рот в улыбке и подмигнул мне.
— Вас тоже взяли в плен? — спросил я.
При взгляде на родича меня брала оторопь. Я, если честно, почти никогда не видел никого из старших родственников обнаженными — разве что отца пару раз с глубокого перепоя…
Ганелон отрицательно помотал головой. Он достал из-под фолианта кусок пергамента и ловко начертал на нем что-то.
— «Мы зак-лю-чи-ли до-го-вор», — по слогам прочитал я вслух. Карл фон Зейдлиц читал гораздо быстрее и к тому же про себя — хотя, возможно, что и врал, а как проверишь? — Вы заключили договор с крепостью, чтобы выжить?
«Да».
— Вы могли потом сбежать?
«Да».
— Но не сбежали?
«Я человек чести».
Мне стало еще более неуютно. Конечно же, я пообещал Таир, что не попытаюсь сбежать — но кого интересуют клятвы нехристям? Однако родич мой явно исполнил свое обязательство… Или же с ним что-то сделали.
— Вы сами согласились стать… Старшим?
«Да».
— Есть в крепости еще наши родственники?
— Хватит! — прервала неожиданно наш странный диалог Таир.
Ганелон улыбнулся еще шире и кивнул в ее сторону. Я потрясенно посмотрел на девушку.
— Ну да! — воскликнула она зло. — Мы с тобой дальние родственники. Твой прапрадед изнасиловал мою прабабку!
Мой родич покачал головой — мол, ложь.
— Все, идем отсюда. — Девушка вышла из кельи.
Я протянул ладонь Ганелону, и тот без колебаний пожал ее. Рука его была прохладной и сухой, крепкой.
Тем же вечером Таир с бокалом вина рассказала мне правду. Как оказалось, я был не первым, кого выкрадывали осажденные из лагеря противника. Чуть больше ста лет назад так же выкрали одного из моих предков, но он почти сразу сбежал — однако оставил после себя «подарочек».
Никто никого не насиловал. Наблюдая за людьми в крепости, я вообще довольно быстро понял, что люди здесь сходятся куда проще, чем в нашем мире, — и при этом никто не видит в этом греха, не клеймит блуд и не требует за него наказаний.
Теперь мы все чаще просто пили вино с Таир и разговаривали. Моего образования в Гийдльберке не хватало для того, чтобы поддерживать беседу на достойном уровне, поэтому обычно она мне давала очередную книгу, а когда я ее дочитывал, то мы обсуждали написанное.
Финал Рот на замок 2/2
С чего начинался Dark Souls (Эпоха Огня) #2
Мир начинает процветать, создается Изалит, строится Анор Лондо и много других великолепных мест. После победы над драконами, Гвин со своими сторонниками перебрался в Лордран, на Землю Богов. Строится новы город - Новый Лондо, править которыми начинают четыре короля. Им также была дарована часть души Лорда от Гвина. Гвин и его семья жили в Анор Лондо.
Старший сын, Бог войны, был забыт и лишен божественной силы за утерю летописей. Гвиневер Принцесса Света была богиней изобилия и женой бога огня Фланна. Младший сын, Гвиндолин, родился под сильным влиянием луны и не был похож на своих отца и сестру. Известно, что его растили как девочку, и что он был чрезмерно привязан к Гвиневер.
Гвиндолин
Анор Лондо населяло множество других Богов, такие как Велка и Ллойд. Были созданы первые религии и построены церкви. Нагой Сит за помощь в войне был награжден титулом герцога и стал заниматься экспериментами по поиску бессмертия. В качестве награды за помощь в восстании ему была дарована частица души Лорда, титул Герцога, а также удел возле Анор Лондо, который был назван - Архивы Герцога. В этом месте Сит начал свои исследования по поиску бессмертия, собираясь создать чешую бессмертия за счет Изначального Кристалла, который был похищен у Драконов.
Нагой Сит
Были в мире и проблемы: Тайный Культ хотел свергнуть богов и создал Уголь Тьмы. Они намеревались заполучить силу Лорда Нито, и с её помощью захватить власть в мире Лордрана. Но планы врагов были заранее раскрыты и провалились. Уголь был запечатан, как и другие опасные для богов артефакты, в Нарисованном Мире Ариамис. Специально для защиты содержимого этого мира был создан Орден Стражей Картины. В последствии, туда ссылали всех странных и уродливых существ, которым не было места в этом мире. Одним из важных заключенных, сосланных в мир Арамис, был Желтокожий Король Иеремия. Можно предположить, что оказавшись внутри он прислуживал Присцилле (или пытался добиться ее расположения) — его труп сидит на скамье за ее спиной, стало быть, она его пропустила, но он не стал уходить. То что он использует пиромантию хаоса наводит на мысль о том, что он связан с ведьмой Изалита. Заключен по причине мутаций Хаоса.
Желтокожий Король Иеремия
Нарисованный Мир Ариамис был создан художником Ариамисом, возможно, по просьбе самого Гвина. Это мир, полный ночи и снега. Вся локация представляет собой замок со своими секретами и сокровищами. В этот мир (картину) заточали всех, кто строили заговоры против богов, различных уродцев или, возможно, чрезмерно опасных созданий. В этом мире хранится тёмный уголь, из которого создавали оружие, сокрушающее богов. Можно сказать, что это огромная скрытая темница.
Примерно в это время, когда боги еще жили в Анор Лондо, рождается и заключается в Нарисованный Мир Арамис Присцилла Полукровка. Из описания ее души можно предположить, что она - эксперимент Нагого Сита. Неизвестно, сколько времени Присцилла в нем находится. Учитывая тот факт, что она знает как выбраться из картины, можно предположить, что она осталась там по своей воле. В Присцилле многое от драконов, а ее суть - противоположность всему живому.
Присцилла Полукровка
Через время, бывший епископ Белого Пути, близкий друг Гвина и Королевского Искателя Фрампта, командир пехотной армии Гвина Хавел Скала создает отряд для борьбы с Нагим Ситом. Хавела знали как стойкого и неунывающего человека, вдохновляющим своих людей на сотворение великих дел. Хавел ненавидел тех, кто использует магию - он считал ее проявлением слабости и бесчестия - а ее создателем как раз оказался Нагой Сит, который ко всему прочему еще и похищал людей для своих экспериментов. Более того, он был щедро награжден Гвином за свои подвиги в Великой Войне.
Нагой сит стал квинтэссенцией всего того, что он ненавидел. Все это находит свое отражение в дизайне персонажа Хавела: каменистая броня, показывающая природные элементы, в отличие от загадочного колдовства. И Зуб Дракона - символом своей ненависти к магии драконов. Вот почему Хавел Скала носил именно такой набор снаряжения.
Хавел Скала
Из ненависти к Нагому Ситу и магии в целом он создал чудеса Волшебный барьер и Большой волшебный барьер. Его броня и щит также обладают высокой защитой от магии. Но вскоре он был схвачен и посажен в подвал сторожевой башни с помощью "дорогого друга". Некоторые полагают что это был Кузнец из Сада темных корней, но вероятнее всего все это произошло по приказу самого Гвина, который прежде чем самому обратиться в полого хотел защитить Хавела, что бы он через долгое время продолжил его дело и начал новый цикл Огня.
Тролль
Тролль прожевал как следует листья подорожника и сплюнув зелёную кашицу на два глубоких шрама на предплечьи стал обильно втирать её в рану. Тролль поморщился от боли. Несмотря на звероподобный вид, рост семи с половиной футов,длинные, мускулистые лапы свисающие до колена,и изувеченное лицо,один глаз навыкате, второй вечно полузакрыт, скошенный лоб,неровные огромные зубы тролль совершенно не переносил физической боли.
Он перемотал руку полоской ткани оторвав её от украденной у местных крестьян рубахи.
Тролль,почему он тролль? Разве это был его выбор?
Тролль вздохнул и начал разводить огонь. Дама скоро может очнуться и что лучше для потерявшего много крови человека чем добрый куриный бульон. Тролль подвесил над огнём казан и начал ловко ощипывать толстыми пальцами курицу. Курицу,как и рубаху он тоже умыкнул у крестьян. Ну как умыкнул? Тролль был честным,так учила его мать . На подворье где он разжился некоторыми нужными вещами он оставил в знак оплаты большую вязанку хвороста и плетёное из бересты,обмазанные глиной ведёрко с диким мёдом. Это было то немногое чем он мог разжиться в лесу. Тролль видел в окошке бледные лица хозяев подворья которые не смели высунуть носа от страха наблюдая как чудовище в шкурах аккуратно перебирает нехитрые селянские инструменты.
Он не взял ничего лишнего, только котелок,пару рубах что висели на просушке да с пяток куриц.
В углу раздался стон. Тролль отложил искусно выструганую ложку и подошёл к лежанке.
На ней ,среди шкур разметалась в горячечном бреду молодая,красивая женщина.
Тролль залюбовался красотою расцветшей как майская роза женщины с утонченными чертами лица.
- Красивая.- вздохнул Тролль. Несмотря на то что сам он был безусловно безобразен он умел ценить красоту находя её в закатах и восходах,в пейзажах родного леса, в бриллиантовых каплях росы отражающие в себе утреннее солнце,в рисунке на крыльях бабочек.
Это был странный тролль.
****
Он услышал крики лай и ржание коней когда собирал ягоды про запас. Первым порывом было уйти,там люди, ничего хорошего от людей ждать не стоило.
Но полные ужаса женские крики всё же заставили его вмешаться.
На небольшой поляне разыгралась бойня. Стая волков окружив коня резкими выпадами подскакивая хватали его за ноги нанося рваные раны и быстро отскакивая опасаясь удара копытом. Один матёрый волк уже повис на шее слабеющего жеребца. Рядом гарцевал на другом коне щегольски одетый мужчина в охотничьем платье лупя плетью пробирающегося к его коню хищника. Посреди этого хаоса лежала без сознания дама в женском охотничьем наряде.
Тролль ни на секунду не задумываясь с рёвом кинулся на волков с ходу наступив одному на прижатую к земле треугольную голову. Под ногой хрустнуло и стало тепло от крови. Казалось схватка длилась вечность. На деле же всё закончилось почти мгновенно. Тролль как смерч вертелся среди оскалившийся десятками клыков серой стаи неуклюже выбрасывая пудовые кулаки наугад. Если он случайно попадал в мохнатые фигуры те мгновенно падали наземь с переломанными хребтами и костями, падали замертво или же по щенячи скуля от боли. Тролль не умел драться.
Когда волки поняли что этого врага им не одолеть уцелевшие как по команде скрылись в кустах. Тролль вытер пот со лба и оглянулся в поисках франта на коне. Тот мчался вдаль едва видимый среди редколесья.
Тролль осмотрел место схватки и подошёл к раненной.
Дама сильно ушиблась головой при падении и потеряла сознание. Кроме того один из зверей глубоко вспорол ей клыками бедро. Тролль разорвал платье женщины и порвав его на ленты как умел наложил жгут выше раны останавливая кровотечение.
Он вновь оглядел окрестности в поисках помощи. Но единственный спутник дамы сбежал а оставлять её здесь всё равно что дать волкам закончить свою разбойничью трапезу. Тролль вздохнул и взвалив даму на плечо пошёл к своей пещере.
Тролль,так почему же он тролль? Его матушка не была троллем, его отец не был троллем. Так почему же он?
Детство его прошло в избе. Матушка выходить на улицу не позволяла.
- Тебя не примут Гарри. Ты не похож на них. Мы придумаем что-то, однажды.
Гарри помогал матери по хозяйству. Плел корзины и вырезал посуду из дерева. Почему то это очень ловко у него выходило. Он не роптал на невольное затворничество,рядом была его любимая матушка,что ещё нужно для счастья?
Но с чердака он видел как гуляют и общаются другие люди. Парни и девушки,детвора,взрослые мужчины и дряхлые старики. Он не был похож на них. В свои двенадцать лет Гарри был уже на две головы выше матери. Но главная проблема была в другом. В его лице.
Часто Гарри смотрел на своё отражение в медном блюде не понимая,почему он не такой как все?
И в такие моменты его начинала терзать обида.
- Мама, почему я такой?- спрашивал Гарри и на глазах его выступали слёзы.- Ты красивая. Все красивые. Почему я такой?
Мать обнимала своё гигантское дитя и гладя по голове ласково успокаивала.
- Господь послал нам такое испытание сынок. Не смотри что ты лицом непригляден и не слишком разумен. Душа твоя красивее чем у кого либо кого я только встречала.
Самое страшное в его жизни произошло когда вернулся его давным давно пропавший отец. По крайней мере Гарри считал его таковым.
Ханс Дюльберк, являясь уроженцем Швейцарии по роду деятельности был ландскнехтом. Он продал свой меч Фридриху V Пфальскому,королю Чехии в тридцатилетней войне и на долгие пятнадцать лет исчез из жизни Ребекки погрузившись в знакомый мир грабежа ,крови и насилия как и полагается наемнику. Мирная жизнь удручала Ханса.
И вот он вернулся. Хромой, со шрамами на лице,но живой.
Прятать Гарри от законного мужа Ребекка не сочла нужным и это был третий человек в мире который его увидел. Старуха травница что принимала роды у Ребекки сказала тогда.
- Утопи его. Дитя греха. Нет в нём ничего человеческого. Утопи.
Ребекка не решилась.
Ханса трудно было чем либо напугать. Старый вояка не боялся ни черта ни бога.
- От кого он?
Спросил он хмуро разглядывая гигантскую фигуру.
- Врываясь в захваченные города,какая была твоя первая добыча? Золото,серебро? Нет,это были женщины. Когда орда таких же наёмников как ты прошла по нашей деревне. Сколько их было,таких как ты,десять, двадцать,сто? Я не знаю. Меня прекратили насиловать лишь тогда когда решили что я богу душу отдала. Отчасти это и твой сын. Это сын той кровожадной толпы которая разрывала на мне платье лапами в железных перчатках. Это сын самой войны.
- Почему ты не убила его?- всё так же хмуро спросил Ханс.
- Это и мой сын тоже!- с вызовом ответила Ребекка.
Ханс выпил вина из горшка и сплюнул под ноги Гарри.
- Ложь. Это, не человек. Это порождение самого ада. Ты возлегла с самим дьяволом! Только семя дьявола может породить такого тролля.
- Война и есть сам дьявол!
Так Гарри узнал что он тролль.
*****
Его пинали ногами,травили собаками и закидывали камнями. Вокруг улюлюкали мальчишки а он не мог понять. Не мог понять, За что?
Его закованного в колодки поставили на колени на площади перед столбом обложеным хворостом с привязанной фигурой с мешком на голове.
Он совершенно не понимал что происходит. Выросший в социальном вакууме Гарри был растерян и напуган. Толпа пугала его и он желал только одного. Очутится дома,с матушкой.
Фигура в черном балахоне о чём то разговаривала с фигурой у столба.
- Я ни в чём не виновна!- Это был голос мамы! Это её привязали к столбу.
Гарри дёрнулся и на него тот же час посыпался град тумаков.Он упал лицом в пыль и замер в ожидании того когда же закончится весь этот ужас.
Нечеловеческий,полный боли крик заставил его поднять взгляд и обомлеть от увиденного.
Хворост подожгли и теперь мама,его мама извивалась в языках пламени.
Взревев раненым зверем Гарри с усилием сломал колодки и кинулся к костру.
Фигура в черном балахоне встала перед ним выставив перед собой большое, деревянное распятие.
- Приказываю тебе пасть ниц перед лицом господним порождение ада.
В следующую секунду пощёчина наотмашь сломала пастору шею и он упал грудой черного тряпья.
- Мама!!!- Кричал Гарри пытаясь войти в кострище. Огнём опалило брови и волосы. На руках вздулись волдыри ожегов. - Мама!!!
Сквозь огонь и дым уже даже не проглядывалась фигура приговоренной.
- Мама!!!
Плечо пронзила резкая боль. Гарри обернулся и увидел Ханса что вновь замахивался своим гросс-мессером что бы в этот раз нанести смертельный удар.
Гарри отпрянул и бросился наутёк. Пытающихся остановить его он сшибал словно деревянные кегли.
Это было давно, очень давно.
*****
Тролль зачерпнул бульона деревянной ложкой и подув на него попробовал. То что надо,даме понравится.
Резкий трубный звук заставил его уронить ложку в казанок. Кто-то дул в рог возле пещеры.
- Именем господа выходи на битву проклятый Тролль!
Раздался громкий,уверенный в себе голос.
Тролль аккуратно выглянул из пещеры.
Неподалеку от входа в пещеру,на речном песке гарцевал на породистом скакуне рыцарь в сверкающих доспехах. Позади рыцаря было человек десять солдат вооруженных алебардами. У парочки солдат имелись арбалеты.
- Что вам нужно?
- Немедленно освободи леди Джоанну исчадие ада. Мы знаем что это ты похитил её.
- Я не похищал никого. Забирайте.
- Проклятый трус!- Конь рыцаря встал на дыбы.- ты думаешь твои злодеяния останутся безвозмездными? Выходи и дерись со мной!
- Просто,заберите её и оставьте меня в покое.
- Выходи и сражайся. Или клянусь богом я сожгу тебя живьём в твоей пещере.
Тролль вспомнил крик матери на костре и его пробил озноб. Что может быть страшнее чем сгореть заживо?
- Я выхожу. - он аккуратно вышел из темноты пещеры. Арбалетчики вскинули своё оружие целясь.- Не стреляйте. Я не сделал ей ничего плохого. Забирайте её и уходите, пожалуйста.
- Мерзкая,трусливая тварь! Что ты юлишь передо мной? Я так или иначе отсеку твою уродливую голову и прибью над камином. Я даю тебе шанс умереть в бою проклятый Тролль!
- Просто уйдите. Оставьте меня в покое.
- Убейте его! - Раздался крик за спиной Гарри- Убейте это порождение мрака! Он не заслуживает поединка! Он посмел раздеть меня!!!
Тролль недоумевающе смотрел пришедшую в себя женщину что еле держась на ногах стояла облокотившись на стену и закутавшись в остатки своего охотничьего платья.
- Я просто хотел помочь.
На глазах Тролля выступили слёзы обиды.
- Убейте! Убейте! Убейте!
Верещала леди Джоанна.
- Ты готов сразиться,тролль?
Гарри покачал головой.
- Я не хочу драться.
Рыцарь дал знак арбалетчикам и те одновременно спустили тетиву.
Тролль поднял руку закрывая глаза и в ладонь впился арбалетный болт пробивая её насквозь. Второй болт воткнулся в бок. Гарри закричал от боли.
- Последний шанс тебе тролль умереть достойно. Отпусти леди Джоанну и выходи на ровное место.
- Отпустить? Отпустить???- Словно обида всех лет в одночасье захлестнула Гарри вводя его в состояние невыносимой ярости,чувства которого он никогда до этого не испытывал.
Он резко схватил леди Джоанну целой пятерней за лицо и сжал его ломая гигантскими,сильными пальцами этот утонченно прекрасный лик,вдавливая его внутрь черепа пока из под пальцев не потекла алая жижа.
- На! Забирай!
Он широко размахнулся и швырнул тело женщины под копыта коня.
Конь вновь встал на дыбы на мгновение испугавшись.
Гарри вышел на песок и встал перед рыцарем в полный рост.
- Ты доволен? ты получил свою леди?
Заорал он.
- Проклятый злодей.
Рыцарь пришпорил коня и понёсся на великана выставив вперёд копьё.
Ударом копья рыцарь пробил грудь Гарри насквозь и всё же тому удалось из последних сил ударить рыцаря кулаком в грудь сминая доспехи словно те были из бумаги,ломая ребра и разрывая внутренние органы.
Солдаты вытянув перед собой алебарды не торопясь приближались к стоящему на коленях троллю.
Тот был всё ещё жив. На поврежденную ладонь тролля села бабочка.
Тот посмотрел на неё, улыбнулся и попытался что-то сказать. Но вместо слов изо рта его вырвался хрип и густо потекла чёрная кровь.
- Что? Что ты сказал?
Спросил один из солдат.
Гарри собрался с силами и вымолвил.
-Бабочки....они.... красивые.
Солдаты переглянулись.
- Смотри ка, такое чудовище как тролль а красоту ценит.
Ухмыльнулся солдат.
- Я не тролль..... Меня зовут Гарри..... Я, тоже человек...... Это вы, сделали из меня чудовище....
*****
В коллекции Карла I, короля Англии, Ирландии и Шотландии по праву считалась уникальной голова страшного тролля, людоеда и душегуба. Его победил к сожалению павший в этом сражении рыцарь сэр Оливер Блау когда пытался освободить плененную чудищем леди Джоанну. К сожалению Чудовище убило и девушку а смертельно раненый сэр Оливер Блау собственноручно убил тролля. Так рассказали вассалы доблестного рыцаря и как и хотел их хозяин преподнесли голову в дар своему монарху.
P.S.
Акромега́лия (от греч. ἄκρος — конечность и греч. μέγας — большой) — заболевание, связанное с нарушением функции передней доли гипофиза (аденогипофиз); сопровождается увеличением (расширением и утолщением) кистей, стоп, черепа, особенно его лицевой части, и др.
Следующий
Часть 2
По пути вы ненадолго останавливаетесь.
На площади жгут магиков. Торговец, его жена и их дочь. Языки пламени уже лижут им ступни, и вопли несчастных тонут в гомоне разгоряченной толпы. Вы стоите почти вплотную к огню, вместе со всеми, и совсем не причастны к этой казни. Люди все делают сами – и ловят, и жгут. Орден Рыцарей Круга смотрит на это сквозь пальцы, лишь старается, чтобы хоть кто-то уполномоченный из вас присутствовал для придания действу законности.В этот раз это вы с Третьим.
Неожиданно послушник дергается всем телом, порывается бежать к костру.
– Я же знаю их! – кричит он. – Они иноземцы. Они не виновны!
Ты успеваешь схватить его за мантию, притянуть к себе, ударить под дых, чтобы выбить глупые мысли. Он загибается, хватая ртом воздух. Бьешь его под колено, затем опускаешься рядом на корточки. Шепчешь в ухо:
– Уже все. Все. Казнь свершилась. Толпу не переубедишь. Посмотри в ее глаза! Цветные, значит она – магичка. Это приговор.
– Но девочка! – хнычет он, едва сдерживая слезы.
– От мага жди такого же приплода.
Уже после, когда он мрачно ступает рядом, вытирая непрошенные слезы, ты думаешь, какой тот еще мальчишка. Но все же Третий честно старается пересилить себя, повзрослеть. И еще мысль: его это желание, стать истинным Рыцарем Круга, или его отца, Магистра Каргоса?
За всю оставшуюся дорогу Третий, на удивление, произносит лишь одну фразу:
– Иногда кажется, что мы заслужили все это. Сами виноваты, что медленно умираем.
Ты решаешь ничего не отвечать, боясь с ним согласиться.
Секта элейнов обитает в обветшалом поместье на границе с «белыми» улицами города. Большой двор огорожен кованым забором. Наружные стены особняка обмазаны глиной и известью, а наполовину сожженные сады только подрастают – эленийцы стараются придать своему дому вид, более подходящий их верованию.
Когда-то поместье принадлежало аристократическому роду, но после Дня Гнева, после чисток и показательных казней, было разграблено и брошено.
Вместе с Третьим вы стоите в дальнем углу сада. Забор здесь каменный, с железными кольями по верху. Небольшой свободный от деревьев пятачок земли и мягкая зеленая поросль – такое редкое явление в последние годы. Ты уже и не помнишь толком ощущение босых стоп по траве.
Поодаль еще два человека: Инквизитор и Старейшина эленийцев. Они тихо беседуют о чем-то, ожидая пока вы с послушником закончите осмотр тела.
Ты подходишь ближе. Прямо из каменной кладки торчат толстые корни растения, что оплетают покойника за руки и торс. Он распят. Вокруг все щедро забрызгано кровью, и к ароматам зелени примешивается запах разложения. Голова мертвеца аккуратно уложена под ногами. Глаза его в ужасе распахнуты, отражая серое небо.
– Раны рваные, – диктуешь ты. – Видно, что голову отделили от тела одним сильным рывком. При этом кости черепа целы. Очевидно, это сделал не человек.
Сквозь монокль с черным стеклом ты осматриваешь все подряд, но не видишь ни следа энергии, ни единой тоненькой нити. Сами торчащие из забора корни являются следствием использования магии, но сейчас они пусты и мертвы.
Тебя не покидает смутное ощущение узнавания, но ничего конкретного вспомнить не можешь.
Третий записывает каждое твое слово в небольшую книжицу, чтобы потом отчитаться перед Магистром.
– Следов магии нет, – продолжаешь ты. – Маголов на территории поместья молчит. Следовательно. Разовое магическое воздействие, «узел» первого порядка. Либо магическое создание.
Ты заглядываешь в блокнот.
– Нет, – рычишь прямо в лицо Третьего. – «СледОвательно» пишется через «о»!
Послушник черкает, исправляет, бубнит: «дерьмо» и «чертов привереда». В который раз за день ты хочешь отвесить ему подзатыльник. И в который раз сдерживаешься. Будь он твой сын…
Мысль прерывает Инквизитор.
– Итак, Рыцарь Джемин, ваше слово? – спрашивает он, подходя ближе.
– Никаких следов, Инквизитор Пэр. От чистой магии в эфире почти всегда остается хотя бы мелкая «нитка». Больше похоже на…духовное воздействие.
Пэр задумывается и зовет Старейшину:
– У, подойдите!
Третий украдкой интересуется у тебя:
– Ладно у инквизиторов имена всегда короткие, как клички, да еще и без фамилии. А этот почему просто «У»?
– Заткнись, – шипишь ты вполголоса в ответ.
Старейшина секты детей природы стар. Он носит длинную белую бороду и простую одежду, но не носит обуви и головного убора. Нескольких передних зубов у него не хватает, потому старик слегка шепелявит. А Третий невольно улыбается, и тебе приходится толкнуть его плечом для острастки.
– Мы здещь уже три года, – говорит элениец. – Подавали офишиальное прошение в Инквизицию на шоздание общины по единштву веры. Прошли вще проверки.
– Богиня Элей требует кровавых жертв? – спрашиваешь ты.
Старик лишь качает головой:
– Никогда. Мы чтим природу и жищнь.
– Тогда как же вы ее просите о чем-либо?
– У наш ещть вще. Защем нам что-то прощить?
– Любая религия – это всегда надежда на…что-то, – встревает Третий. Ты только зло смотришь на него, но он продолжает, делая вид, что тебя нет: – И об этом чем-то приходится молится.
Старик улыбается в ответ:
– Мы прошто щ ней разговариваем. Элей. Нам не нужны молитвы. Только штобы наш щлушали.
– А она отвечает? – успевает еще спросить послушник, но Старейшину перебивает Инквизитор.
– Некому отвечать, юноша, – строго говорит Пэр.– Богов нет. После Исхода никого не осталось. Да и были они вообще, эти боги, большой вопрос.
Ты хочешь оттащить Третьего куда-нибудь в тихое место, оторвать башку и положить ее рядом с головой мертвого Инквизитора, однако Пэр, кажется, решает развлечь себя беседой. Он жестом приказывает не трогать парня, и ты подчиняешься.
Вы так и стоите вчетвером рядом с телом убитого, продолжая безумный разговор, а вокруг едва колышутся зеленые ветви на сухом горячем ветру под тяжелым свинцово-черным небом. Единственная радость, что здесь ты совершенно не слышишь тихих шагов за спиной от невидимого соглядатая.
– Инквизитор Пэр, а что же тогда здесь делал ваш собрат? – Третий вошел во вкус, видя, что ты не спешишь его останавливать.
– Это тайна для всех, юноша, – оборачивается он к Старейшине.
– Как я уже шказал уважаемому Инквизитору Пэру, его шобрат приходил два дня назад. Требовал выдать мага, которого мы, якобы, укрываем.
Ты вопросительно глядишь на Пэра.
– Нет, – качает тот головой. – Ничего официального. Никто об этом не знал.
– По закону мы откажали, – продолжает старик. – У него не было бумаг и пещатей. Он ушел.
Теперь ты смотришь на него иначе. Ни один обычный человек не посмеет отказать инквизитору с обвинениями, пускай и без официальных бумаг. А тут старик мелкой идиотской секты…
– Вчера вще было как обычно. А щегодня на рашшвете мы обнаружили его…таким.
Не сговариваясь, вы все вновь оборачиваетесь на обезглавленное тело, распятое на стене.
– Брат Кон был молод и горяч, – негромко произносит Пэр, опустив голову. – Жил где-то здесь, неподалеку, и еще не получил сан.
– Поместье обыскали? – спрашиваешь ты для порядка. И так знаешь, что инквизиция прочесала все сверху до низу еще до того, как позвать орден на помощь.
Пэр кивает. Ты возвращаешься к телу, чтобы внимательно осмотреть его еще раз.
Слышно, как Третий задает старику очередной глупый вопрос:
– А сколько здесь человек, что вы умудряетесь держать сад в чистоте после каждого пеплоса?
Сыпешь горсть специального порошка на рану покойника, но реакции нет. Смотришь через монокль, но ничего не видишь. Принюхиваешься, но чувствуешь только разлагающуюся плоть.Наклоняешься ближе к голове на земле. В один миг тебе кажется, будто мертвый инквизитор подмигивает и злобно ухмыляется.
А еще ощущаешь чье-то легкое теплое дыхание на шее.
Ты отпрыгиваешь в сторону и не сразу понимаешь, что рефлекторно обнажил клинок. Стоишь, словно безумец, держа меч перед собой, и вертишь головой в поисках незримого врага.
Все трое, старик, Инквизитор и мальчишка, с удивлением смотрят на тебя, но не решаются заговорить.
– Показалось, – бубнишь ты, поспешно пряча клинок. – Третий, мы уходим. Пэр, можете забрать тело.
Вы покидаете поместье эленийцев, и Третий едва поспевает за тобой. Он что-то спрашивает, но ты не желаешь больше его слышать, только отмахиваешься. Торопливо идешь по улице, отталкивая людей с пути. Кто посообразительней поспешно отходит сам.
Так, без остановок, вы идете к самому твоему дому. Потому что тебе страшно. Нужно спрятаться, переждать, передохнуть…
По пути едва не встреваете в драку. На узкой грязной улочке резня: стражники кромсают каких-то оборванцев с оружием. Верещит женщина, но резко замолкает. На земле поодаль лежит несколько тел, похожих на обычных прохожих.
Ты вдруг безумно хочешь резать и убивать, но послушник, все поняв по твоему лицу, тянет тебя за собой мимо, дальше, как можно дальше от драки.
Третий сам решает остаться на ночь в твоем доме: задание не завершено, значит и в казарму можно не возвращаться. Ты не особо против, просто потому что почти не замечаешь его присутствия. И вообще забыл о его существовании. Но не смотря на твой срыв, послушник хочет помочь, пусть и не знает, как. Из человеколюбия ли, или из желания выслужиться перед наставником, но он покупает вам обоим еду со своего скудного жалования, а еще приносит дешевый бренди. Для тебя.
Ты в прострации; не реагируешь на вопросы, и парень вскоре иссякает в своем любопытстве. Пьешь молча, делая большие глотки,и не чувствуешь вкуса.
Да, Джемин, так на тебя действует страх. Настоящий ужас неведомого. Ты сходишь с ума, и боишься безумства. Ничего не можешь поделать с невидимкой за плечом, со скрипом половиц в доме, со звоном посуды каждую ночь. Боишься… И надеешься, что это хотя бы не демон, а призрак брата, который погиб по твоей вине.
О, небо, пусть это будет он, Джемис, близнец, со смертью которого больше нет и части твоей души!
Но небо молчит, как любой бог, в ответ на беззвучные мольбы.
***
– Джемин! Проснись, Джемин!
Ты видишь на собой Третьего. Он встревоженно пытается тебя разбудить, трясет за плечо, зовет.
– Ты кричал во сне. Я думал, сейчас помрешь от кошмара!
Садишься на кровати. Наполовину раздет, в одном сапоге. Голова раскалывается, а сердце колотится, как бешеное.
– Ты напился.
За окном глухая ночь. Звезд почти не видно. Впрочем, в последние годы звезды тускнеют, и исчезают одна за другой. Ты уверен, однажды ваш мир накроет непроглядная вечная тьма.
– А затем ты взбесился. Кричал что-то, швырял все подряд. А меня даже не замечал.
Третий заваривает и разливает вам обоим по кружке крепкого чая. В свете лучины он пересказывает прошедший вечер, но мысли твои витают где-то далеко.
– Ты звал брата. Знаю, он погиб пять лет назад. Я видел мемориал у Стены. Таур, Пьес, Кэпри, Канса, Джемис. Самые достойные из Рыцарей Круга. Это же вы были первыми тринадцатью?
Молчишь. Зачем отвечать на очевидное? Пьешь терпкий напиток и неожиданно чувствуешь, как по нутру разливается непривычное тепло. Тебе становится приятно от того, что за долгие годы кто-то готовит для тебя чай. И что своим голосом он разгоняет невидимых призраков прошлого.
– Так что с тобой?
Сперва не можешь ответить – нет сил признаться. Но он, мальчишка, здесь, заглядывает тревожно в глаза и искренне беспокоится. Не смотря на сегодняшнюю казнь, не взирая на всю кровавую историю ордена.И кровь на твоих руках.
– Иногда, – едва выдавливаешь ты, – мне кажется, что… Что здесь кто-то есть.
Пытаешься себя убедить, что с признанием станет легче. Черта с два! Мысли, идеи и страхи не уходят из головы вместе со словами. Однако они теряют таинственность, облекаясь речью, и перестают пугать неизвестностью. И тогда ты начинаешь говорить.
Рассказываешь Третьему многое, очень многое. Почти всю жизнь. А тот слушает, не перебивает. И под конец, после истории потери семьи, затем брата-близнеца Джемиса и наконец единственной любви – Либры – он продолжает сидеть, уставившись в пустую кружку.
Вы сидите какое-то время в молчании. А затем парень вдруг подхватывается, тянется к тебе. Ты же резко вскидываешь кружку со словами:
– Никаких объятий, пацан! Мы не друзья.
И тогда он заливается смехом. Звонким молодым задорным смехом. Даже твое каменное сердце не выдерживает, и ты тоже начинаешь хохотать. Наконец, отсмеявшись, выплеснув всю боль, набиваешь трубку и глядишь на сизый дымок в полумраке от лучины.
– Зачем тебе эта картина? – спрашивает Третий.
Бросаешь взгляд на полотно в углу комнаты. Острые шпили зданий в закатных лучах, мутный фон, высокая фигура в темном доспехе, гнусная рожа под шлемом. Сам предпочитаешь похожий барбют, только без таких острых «рогов». Фигура держит в руке непонятный предмет.
– Это рисовал Джемис. Не могу выбросить.
Вы молчите еще немного.
– Знаешь, я здесь пока ничего не слышал, – говорит Третий, сидя на столе и болтая ногами.
– От этого не легче, – отвечаешь ты.
– А вообще, тут бы поискать следы магии. Может, чье-то воздействие?
– Пусто. Я искал много раз.
– Ну-у, а если это какое-то, эм, духовное воздействие?
– Нет, пацан. Духовная магия не так проста. Натуристы еще спорят, магия ли это вообще.
– Но ведь боги даруют силы тем, кто в них верит. Разве нет? Значит, такая сила может и проклясть. С магией все понятно, это поток энергии. Но вера…
– А кто дает силу богам? Инквизиторы считают, что богов придумали люди. А затем уже боги воплотились в реальность, возвращая им силу. Ну, или как-то так, не знаю.
– Но…но откуда тогда взялась идея? – послушник пытается подобрать слова. – То есть, откуда идея бога появилась изначально? Да еще конкретного? Вот Элей, например. Да, природа дает какие-то дары, и кто-то начинает ее почитать. Верит все больше, искренне, ищет сторонников. Но сама-то мысль, что это богиня, что зовут ее Элей, что она может это, но не умеет того. Возможно, где-то есть изначальная мысль, картинка, идея или слово… И не «заразно» ли это вообще?
И ты действительно задумываешься о том, что должно быть раньше. Сам бог или мысль о нем? Вера и воздаяние, молитвы и сила – это все следствия. Как идея возникает в голове первого последователя?
Парень продолжает рассуждать об эленийцах, о их цветущем саде. И что каждый раз после пеплоса его необходимо очищать. И как они справляются таким малым числом с огромной площадью?Он говорит про их смешные имена, наподобие Старейшины У, или брата Аэ, или сестры Ое.
Ты слышишь кое-что знакомое. Имена сектантов складываются в знакомые звукосочетания. Верно, это же фономы! Особые звуки древнего языка, которые используются для плетения заклинаний второго и третьего порядков. Нити энергии в сложных «узлах» реагируют на них и тогда сплетаются, как нужно.
Ребус сложный. Ты сам колдовать не умеешь, иначе не сносить головы. Однако, как работает магия вашего мира, знаешь.
Мгновенно встаешь и начинаешь собираться. Третий удивляется, но подчиняется без вопросов.
– Третий, найди Кло. Юго-восток, трущобы, постоялый двор «Теплый Кров». Твое дело узнать, для чего можно использовать фономы вместо имен.
На его лице мелькает озарение. Он спешно одевается, снаряжается, а ты забираешь у него сумку. Как только послушник выбегает на улицу, пишешь небольшую записку, цепляешь на лапу голубки и отправляешь тому же Кло. Пусть задержит парня подольше.
Сам же ты спешишь обратно к поместью детей природы. Приходится торопиться, потому ты пробираешься переулками и дворами, срезая углы. Город истинно мертв. Он погружен в полумрак, он тих и угрюм. Каждая улица обдает холодом и сыростью. Не слышно собак, да и вообще нет никаких звуков. Твои шаги будто отсчитывают последние часы жизни этого зверя из камня и железа. Еще успеваешь удивиться отсутствию патрулей.
И неожиданно понимаешь, что должно случиться сегодня. Это затишье перед бурей.
А еще в этой гулкой тишине ты различаешь, наконец явственно слышишь чертовы шаги невидимки где-то позади. И тогда бежишь, бежишь, подгоняемый волнением и непонятной тебе самому радостью от осознания реальности соглядатая.
Жилище сектантов едва видно. Его окутывает полнейшая темень, и тогда ты глотаешь горькую маслянистую жидкость из пузырька. Тут же для твоих глаз наступают сумерки. Нет, это не кошачье ночное видение, но идти и даже сражаться вполне возможно.
Главные ворота заперты, и приходится обогнуть все поместье, чтобы добраться до каменной части забора. Вгоняя по очереди два кинжала в щели кладки, ты преодолеваешь преграду, почти не запыхавшись. И оказываешься неподалеку от места убийства Инквизитора.
Тело уже убрано, но корни по-прежнему торчат из стены.Касаешься зеленой сочной травы, ощущая прохладу росы ладонью. И правда, почему в столь ужасное для природы время, трава и деревья на территории эленийцев выглядят свежими и не тронутыми смертью?
Несчастный молодой Инквизитор жил неподалеку, каждый день ходил мимо кованой ограды, наблюдая на той стороне полные жизни растения, и думал, думал, пока не нашел очевидный ответ.
Глупца тебе не жаль. А вот самих сектантов отчего-то жалеешь. Возможно, из-за судьбы, уготованной им твоим орденом.
Ты проходишь дальше, в сторону хозяйственной пристройки. Помнишь, что там черный ход. Нутро особняка встречает тебя полупустыми коридорами и залами. Стены ничем не забраны, все мало-мальски ценное давно распродано или уничтожено.
Сначала входишь в самый большой зал, и это оказывается удачное решение. Все дети Элей здесь, спят мирный сном прямо на полу, на циновках, подложив под головы плоские подушки. Ты видишь две дюжины мужчин и женщин, но не находишь среди них Старейшины. Несколько ближайших к тебе эленийцев приподнимаются с постелей, сонно глядят, пытаясь различить фигуру и лицо в дверях. Как раз в этот момент лунный свет проникает сквозь удивительно уцелевшие окна. Ты прикладываешь палец к губам, показываешь на знак ордена Рыцарей Круга на твоей груди и выходишь обратно в холл, заперев двойные двери общей спальни снаружи.
Очевидно, что оттуда есть и другие выходы, но немного времени без лишних глаз и суеты у тебя теперь есть.
Осматриваешь все помещения через монокль и теперь уже видишь тоненькие нити энергии, текущие куда-то вниз, вероятно, в подвал. Все верно, чего проще прятать магию от чужих глаз, добавив отражающий металл в известь и обмазав ей все здание?
Стараешься ступать как можно тише, однако раздаются первые удары в двери большого зала. Сектанты быстро соображают. Тогда, уже не скрываясь, ты спешишь вниз.
Главная лестница. Сбоку от нее неприметная дверка. Ступени вниз. Зелье помогает видеть, однако здесь уже чадят факелы, и глазам нужно немного времени, чтобы привыкнуть.
Наконец, идешь дальше, проходишь основной подвал с каким-то мусором, хламом, остатками стеллажей и упираешься в узкий коридор. Он не нравится тебе совершенно, но другого пути нет. Метрах в двадцати впереди виднеется огромная дверь, обитая полосками железа.
Делаешь первый осторожный шаг, и твою шкуру спасает только невероятное чутье. Из стен в мгновение ока вырываются корни деревьев, способные пронзить насквозь хоть твой джазерант, хоть полный боевой доспех. Успеваешь дернуться обратно, едва не потеряв равновесия. Сбрасываешь плащ, пьешь еще одно зелье – для скорости и рефлексов – зная, что завтра придется заплатить болью за перенапряжение мышц.
Несколько глубоких вдохов, чтобы разогнать кровь по телу.Затем –рывок вперед. Корни возникают хаотично, метят то в голову, то в ноги, но запаздывают на доли секунды. Приходится или подныривать, или перескакивать смертоносные пики, главное, не сбить ритм и уследить за всем вокруг.
И вот ты оказываешься в конце коридора, перед массивной дверью, и тебе нужно полминуты, чтобы прийти в себя, пока не рассевается эффект зелья. Затем зрение приходит в норму, по конечностям разливается усталость, а ускоренные рефлексы возвращаются к обычному состоянию. Тут же чувствуешь, как рубаха пропитывается кровью в районе правой лопатки.
Но медлить нельзя. Вынимаешь клинок, не именной полуторник, а более короткий, как раз для тесных помещений, и толкаешь дверь, которую никто и не думает держать запертой. Входишь внутрь.
Больше всего это похоже на святилище, вырытое прямо в земле и местами укрепленное толстенными балками. В дальнем углу различаешь стол, стул, убогую кровать и рядом – колыбель. А вот в центре нечто, похожее на сплетенный из корней алтарь в круге факелов и нескольких человек. Старейшина У тут же, замолкает на полуслове, глядя на тебя.
Все оборачиваются, и на их лицах торжество и радость. Ты боишься только одного, что не успеваешь им помешать.
– Приветштвую, Рыцарь Джемин! – громко говорит У.
– Согласно эдикту Императора, – начинаешь зачитывать ты наизусть, – любое «проявление магических возмущений эфира или воздействие на реальность, на человека, на иное неразумное существо, будь то: боевое, бытовое, психическое…»
Перед глазами всплывает труп Инквизитора, оторванная смеющаяся голова на молодой зеленой траве и запах прогорклого пепла.
– «…а также зачарование оружия, предметов быта, артефактов с целью последующего воздействия на реальность, наказывается смертной казнью», – ты говоришь и наблюдаешь, как сектанты отходят назад, к дальней стене, однако страха в них нет, а на лицах – только предвкушение.
– Я, Джемин, старший ордена Рыцарей Круга,– заканчиваешь ты речь, – приговариваю тебя к смерти.
На алтаре младенец. Кажется, девочка. Она улыбается, наверное, потому что привычна к этой стылой сырой «темнице». Малышка не отводит от тебя взгляда ярко-салатовых глаз, цвета ярче и сочнее травы в саду поместья, ярче, чем в твоих детских воспоминаниях.
Делаешь шаг вперед, но путь преграждает Старейшина У. Он тоже улыбается, совсем как ребенок, совершенно уверенный, что для него и остальных все закончится хорошо, и план их удастся.
– Вы не пошмеете! Эла штанет нашей новой богиней. И тогда природа вновь оживет. И мир не умрет в муках. Мы делаем это для вщех!
Ты грубо отталкиваешь его, и старик падает на влажный земляной пол.
– Она нужна нам вщем! – кричит У тебе в спину. – Мы не отдадим ее.
Застываешь над младенцем и будто тонешь в ее глазах. Такой красоты ты не видел давным-давно, Джемин.
А со спины прямо из пола вырастает нечто. Успеваешь обернуться и выставить меч. Поначалу это просто бесформенная куча земли и корней, но она растет на глазах. Почва шевелится, идет волнами, подпитывая собой будущего монстра. И вот ты можешь различить гротескную почти человеческую фигуру с двумя ногами, четырьмя руками и приплюснутой башкой.
Под глиняной «кожей» твари копошатся черви, а пучки травы и корешков – его волосы. На морде возникают два огонька болотного оттенка и застывают на тебе. Все вокруг наполняет запах гнилой почвы и нечистот.
Убийцей оказывается магическое создание, ты прав. Очевидно, привязанное к какому-то артефакту, раз не оставляет следа в эфире. Правда, от подобного знания тебе не становится легче.
Теперь младенец – твой единственный шанс выбраться отсюда. Ты хватаешь ее и приставляешь лезвие меча. Движение выходит слишком резким, и сталь чересчур холодна для нежной детской кожи, потому малышка заходится жалостливым плачем. Так вы и застываете на несколько мгновений.
Земляной голем понимает твой намек и не торопится атаковать. Ты же делаешь первые осторожные шаги в сторону выхода.А затем сама земля решает погубить вас всех.
Раздается рокочущий подземный гул, и все вокруг ходит ходуном. Потолок осыпается, а поддерживающие балки не выдерживают. Ты слышишь грохот со всех сторон, и уже не раздумывая бросаешься к выходу. Вероятно, ловушка из корней-копий испорчена землетрясением. Проносишься по узкому коридору и только после понимаешь, что голем идет следом.
Стены поместья слишком слабы и не выдерживают очередного толчка, но времени разглядывать ущерб нет. Нос мгновенно забивает пыль. Ты бежишь со всех ног к выходу, и больше тебе не жаль погребенных заживо сектантов. Спасти бы свою шкуру.
Сзади обрушивается главная лестница, но ты уже выскакиваешь в проход, наружу, инстинктивно закрывая телом малышку от ударов. Затем пытаешься бежать прочь от гибнущего особняка, но падаешь, споткнувшись то ли о корень, то ли о свежую трещину в земле.
А вокруг форменный ад.
Со всех сторон – грохот и треск. Отовсюду – крики паники и боли. Везде – пыль столбом, а еще дым и копоть от пожаров. Неизвестно от чего загорается и сад эленийцев.
Где-то на востоке, озаряемые первыми лучами солнца, складываются карточными домиками дома.
Это день назовут Днем Скорби.
Ты припадаешь на одно колено. Младенец рыдает и воет без остановки. А голем рвется на волю из-под обломков здания. Убежать сейчас явно не получится –на ногах бы удержаться. Тогда сперва готовишь дымную завесу, но понимаешь, что самой магической твари она не помешает. Тут же налетает порыв ветра, разгоняя черные тучи, а значит дым в принципе бесполезен.
Грядет буря, какой не знает ваш остров!
Но твоя цель голем. Сжимаешь пузырек с маслянистым зельем для усиления зрения, зная, что оно прекрасно горит. Сильнейший подземный толчок бросает тебя наземь, а монстр будто и не замечает тряски. Он разрывает, отбрасывает обломки здания, балки и битый камень, освобождает одну ногу, затем вторую. Делает шаг. Еще один. Видит тебя. Утробно рычит.
Рефлекторно пытаешься отползти подальше. Теряешь горючее зелье…
В момент, когда голем настигает вас, занося все четыре руки для последнего удара, о его грудь лопается бутылка с маслом. И следом сразу прилетает факел, отчего масло вспыхивает. Тогда уже тварь ревет от боли.
Замечаешь поодаль Третьего, который готовит вторую бутылку для броска.
Голем крутится на месте, размахивая ручищами, и то здесь, то там из его туловища резко вырываются и почти сразу отпадают древесные корни.
А ты уже почти добираешься до Третьего, нежданного спасителя. Уже поднимаешься на ноги, благо тряска постепенно утихает. Уже что-то начинаешь кричать ему, а он лишь размахивается посильней бутылкой с горючим маслом.
Тварь быстро, в два прыжка оказывается рядом с вами. Она горит и походя бьет очередным корнем Старейшину, мгновенно ломая его хрупкое старое тело. Затем голем замахивается на тебя, одновременно отбрасывая в сторону Третьего и неведомо откуда взявшийся прямо из воздуха кинжал…
…я чувствую, как сфера в моем теле лопается, причиняя острую боль где-то там, под ребрами слева, позади желудка, где небольшая полость чуть меньше куриного яйца.
Черт, не успеваю воткнуть кинжал тебе в грудь! Это до слез обидно.
Меня впечатывает в остаток стены поместья, в голове тут же бьет набат, а из глаз летят искры. Кажется, несколько ребер сломаны, но у меня нет права бросить все сейчас. Не могу свести тебя с ума, Джемин, так вырежу сердце. Ты не имеешь права жить.
Из последних сил бросаюсь вперед, подныривая под очередной корень голема, хватаю какой-то заостренный обрубок, но ты успеваешь подставить клинок. Третий выхватывает у тебя младенца, а мы успеваем скрестить оружие и взглянуть друг на друга.
А затем из твоей груди вдруг вырывается острый корень, прорывая джазерант насквозь. Успеваю улыбнуться, вкусить мгновение сладкой мести, но с удивлением вижу, что такой же отросток торчит и из моей груди. То оказывается последний удар голема, затем он крошится и опадает грудой земли и веток за моей спиной.
Заваливаюсь набок, а ты оседаешь на колени.
И все затихает. Только ветер гонит клубы пыли и дыма, насвистывая безумную трагичную мелодию на полуразрушенных улицах.
Третий стоит с хныкающим младенцем на руках. Мы с тобой, Джемин, истекаем кровью. Рядом бьется в конвульсиях старик У.
– …кх…делал…из…нее…мага, – хрипит У из последних сил. – Кх…а хотел…бога.
Он перестает дергаться.
Третий опускается рядом с тобой, говорит жалобно:
– Джемин… Кло помог. Я прибежал так быстро, как мог, – всхлипывает он, утирает слезы грязным рукавом, заглядывает тебе в лицо.
– Это был. Не призрак.
Ты стараешься беречь дыхание, но все равно харкаешь кровью. Киваешь на меня.
– Это. Старый. Друг.
– А говорил, что нет друзей, – улыбается Третий, мельком взглянув в мою сторону. – У тебя странные друзья, Джемин.
И ты улыбаешься в ответ. Затихаешь на мгновение, но находишь в себе упрямства сказать еще пару слов:
– Я виноват. Перед ним. Эла. Защити ее. Может…она спасет нас.
И больше не открываешь глаз.
Наконец-то, Джемин…
Вижу вдруг Кло. Некромант выходит из-за спины Третьего, опускается перед твоим телом на колени. Касается плеча и качает головой.
– Прощай, старый друг.
Из ниоткуда появляется Инквизитор Пэр, не замечая Кло, он тянет руку к малышке Эле.
– Это она? Казнить. Немедля. Подумать только, сделать из обычного ребенка мага, а затем еще и бога. Уму не постижимо! Подготовите отчет лично мне, юноша…
Но вдруг хватается за горло – кровь течет на его руки, на грудь, и через секунду Пэр валится в пыль.
– Спасибо, Кло, – говорит Третий. – А этот?
Указывает на меня.
– Не жилец. Давай. Надо идти, мою новый друг. Тебя как зовут-то?..
Их шаги и голоса постепенно затихают. Да и остальные звуки становятся едва различимы. Успеваю вспомнить своих детей, жену, их улыбки и смех. И к сожалению, их предсмертные крики на костре.
Это ты, Джемин, все ты. Мне уже недолго. Неважно, где я окажусь, и что там, за гранью жизни.
Надеюсь, Джемин, мы с тобой там не встретимся.
Следующий
Часть 1
Недавно пришлось убить парня.
Я сжал в кулаке маленькую стеклянную сферу, чуть меньше куриного яйца, а пять золотых монет скрылись в рукаве мрачного юного контрабандиста. Как только сделка завершилась, полоснул его по горлу. Он успел только дико взглянуть на меня и скривить губы, истекая кровью. Хотел было захрипеть, но я воткнул кинжал ему под подбородок да там и оставил.
Парень завалился на бок, а я быстро забрал монеты назад и поспешил в ближайший переулок. Пахнуло нечистотами, а под ногами чавкнула грязь. Оттуда еще некоторое время наблюдал за его конвульсиями, просто чтобы удостовериться.
Затем поспешил в подвал, где прятался последнюю неделю. Темно и сыро; впрочем, после операции моим глазам свет не требовался. Однако шуметь было нельзя. Подвал располагался в самом центре города, и доблестная стража не преминет проверить любую странность вблизи ратуши и «белых» улиц.
Приходилось оглядываться и дышать через раз, переступать лужи и обходить фонари, дабы не попасть в круг тусклого света.
Город был мертв. Бродячих животных не видели давным-давно, почти с самого момента Исхода. Поговаривали даже, будто звери поразумнее ушли вместе богами и магами. С теми, конечно, кто остался в живых.
Нельзя сказать, что после Исхода стало спокойнее. Волшебных тварей, демонов, безумных колдунов и ведьм, смертоносных артефактов до сих пор предостаточно. И для всего этого у нас есть доблестные Рыцари Круга.
Как крыса я пробирался переулками и полуподвалами, грязными канавами и дворами. Наконец, мелькнули знакомые стены, а сердце забилось чаще от предвкушения.
Проскользнул в свое логово и запер дверь на засов. К запаху плесени и крысиного дерьма давно привык и не обращал внимания.
Сперва я выглянул в крохотное оконце на уровне мостовой – на той стороне улицы покачивался блеклый фонарь. И только после этого упал на матрас, стараясь унять дрожь.
В полной темноте стеклянная сфера, купленная жизнью юноши, сверкала голубым. Несколько мгновений я сидел и любовался.
Как многие магические игрушки, эта требовала крови. Если капнуть пару капель и зажать ее в ладони, то ты исчезнешь для чужих глаз. Звуки, что издает твое тело, будут приглушены, прикосновения станут едва осязаемы, и даже тяжесть шагов перестанет ощущаться. Идеально для шпионов; однако сферу придется постоянно держать в руке.Неудобно.
Я отложил артефакт в сторону.
Подготовил инструменты: зажег лучину, достал щепотку горючего порошка, протер скальпель чистой водой и сложил рядом несколько тряпок. Оголил торс и привалился к стене.
Это оказалось очень страшно. Одно дело быть ученым-натуристом и полжизни препарировать лягушек, или вскрывать трупы в прозекторской. Но проводить операции на себе самом – страшно до дрожи. Каждый раз.
Чтобы не стонать, зажал зубами вонючий ремень, а чтобы не дрожали руки, глотнул дрянного пойла из кабака. Глубоко вдохнул и на выдохе медленно погрузил скальпель в плоть. Тут же завыл от боли, даже не пытаясь утереть кровь. Не глядя резанул еще, чувствуя, как расходятся под скальпелем кожа, жир и мышечная ткань. В нутро пробрался холодок.
В теле человека под ребрами слева, позади желудка, есть небольшая полость. Чуть меньше куриного яйца…
Протирать сферу не стал – крови для нее теперь предостаточно. Однако резать себя наживую оказалось не настолько больно, как пропихивать в рану артефакт. Сперва попробовал сделать это осторожно, и чуть не потерял сознание.
Я сполз по стене на бок и, кажется, прокусил ремень.
Затем подышал, собрался с духом и пальцами раздвинул края надреза, тут же с силой вдавил скользкую сферу глубже и зажал рану. Не выдержал, глухо застонал.
Шуметь нельзя, шуметьнельзя, шуметьнельзянешуминешуминешуми
Вытерпел тридцать раскаленных вдохов. Потом осторожно потянулся за водой. Меня мутило, я исходил потом и кровью, пытаясь не обмочиться от боли.
Дышал быстро-быстро, готовясь, что станет еще больнее. Как мог быстро и щедро насыпал горючего порошка на свежую дыру в теле и ткнул лучиной, отчего порошок мгновенно вспыхнул, сжигая плоть и сплавляя кожу…
Я пришел в себя позже. Наверное, утро уже наступило, потому что снаружи слышались скрип тележных колес, окрики, стук по мостовой, голоса прохожих.
Ужасно тошнило от запаха паленого мяса, хотелось воды и умереть. Однако смерть в наше время является немыслимой роскошью. Потому я решил не торопиться и немного прийти в себя. Остался лежать, думать, вспоминать, как пришлось убить парня недавно…
***
…а сегодня тебе от этого нестерпимо тошно.
Ты смотришь на юношу сверху вниз, затем переводишь взгляд на его седую мать и как можно громче произносишь:
– Согласно эдикту Императора, любое «проявление магических возмущений эфира или воздействие на реальность, на человека, на иное неразумное существо, будь то: боевое, бытовое, психическое; а также зачарование оружия, предметов быта, артефактов с целью последующего воздействия на реальность, наказывается смертной казнью». Я, Джемин, старший ордена Рыцарей Круга, признаю тебя виновным и приговариваю к смерти.
Пара стражников держит его на коленях перед тобой. От него пахнет потом и специями, и этот запах вдруг подталкивает тебя к приятным воспоминаниям из далекого прошлого. Взгляд юноши выражает страх и злобу. Дергаться или бежать не пытается, знает, что обречен. Его мать стоит рядом в полной прострации, ее приходится поддерживать.
Не смотря на раннее утро, вокруг толпа зевак. Казнь магика не такое уж великое событие, но хоть какое-то развлечение. Никто не шумит и не пытается воззвать к справедливому суду. Ты – Рыцарь Круга, судья и палач в одном лице. А небесно-голубые глаза обреченного парня самое явное доказательство его вины.
Бедняга не успевает даже вскрикнуть – его голова катится по мостовой. Мать видит кровь сына на подоле платья и падает без сил, подвывая и причитая.
К поту и специям примешивается запах крови.
Толпа начинает расходится, кто-то подходит к несчастной женщине, а ты, едва вытерев клинок, спешишь дальше. Работа здесь закончена, а труп уже не твоя забота.
Оглядываешься на ходу, потому что тебе кажется, будто мертвые голубые глаза буравят спину.
Да, Джемин, враг мой, твоя уверенность дала брешь за прошедшие годы.
Когда-то Рыцари Круга не ведали сомнений и жалости. Император приказал вырезать всех магов и причастных – и вы сделали свое дело. Все ради людей и их спокойствия. Волшебники и присные отправились в небытие. Вы, доблестные Рыцари, залили мостовые кровью несчастных лекарей и погодников, сожгли на кострах некромантов и вырезали целые родовые гнезда аристократов-колдунов, насадив на колья головы отступников на радость толпе. И тот день был назван Днем Гнева.
До сих пор ты думаешь, что ни при чем, и то был просто приказ, и долг, и справедливость с щепоткой мести. Блажен, кто верует, Джемин, блажен…
Ты ничего не боишься. Обычно. Но сейчас дрожишь, а сердце готово выскочить из груди. Тебе приходится спрятаться в переулке, ждать и корить себя, что под рукой нет трубки с табаком.
Небо затянуто черно-серыми тучами, и ты радуешься, что солнце не давит на глаза.
А еще ощущаешь чужое присутствие. Уже давно и неотрывно некто ходит за тобой по пятам, невидимый и неосязаемый. Он всегда рядом, за плечом, ночью и днем. Но теперь ты даже не вздрагиваешь, как тогда, впервые, от звона посуды в пустой кухне. Каждый день, сидя вечером в тишине и сумраке дома, различаешь легкие шаги и тихий скрип половиц. Словно кто-то ходит из комнаты в комнату. Он не прячется, нет, просто не имеет плотного тела.
– Джемис, это ты? – кричишь в полумрак, но не получаешь ответа.
Иногда по ночам некто сидит на краешке кровати. Незримый и неслышимый, он просто сидит, но ты четко ощущаешь взгляд невидимых глаз. Ни звука; простыня не примята, но он тут. Всегда где-то тут.
Бесплотный спутник, вечно выглядывающий из-за плеча, не дает расслабиться, напоминая о старых ранах и грехах. С момента его появления ты почти не спишь.
Наконец, сердце затихает; казнь, воспоминания о специях, о той, кто ими пахла, чертов невидимый соглядатай – все улетучивается из головы.
Спешишь добраться до штаба ордена Рыцарей Круга пока не начался пеплос – дождь из жирного пепла идет через день. Тебе положено отдельное жилье в приличном районе, однако ты с большим удовольствием оставался бы на ночь в казарме с молодняком.
Улицы города полупусты. Торговцы только-только расчехляют лотки и открывают лавки, мастеровые отворяют ставни и готовят инструменты, а «светильщики», как их называет люд, еще бредут от одного уличного фонаря к другому, чтобы его потушить. И звуков почти нет. Хозяйки хмуро выползают из жилищ, метут пороги от собравшихся за ночь пыли и пепла. Посыльные спешат на службу. И каждый нет-нет, да делает защитный круг перед лицом и тревожно зыркает по сторонам, наполненный смутной тревогой в ожидании очередного землетрясения, которое может случиться в любой момент.
И не смотря на все беды, что неотвратимо ползут из тьмы последние годы, люди остаются людьми и просто хотят жить в спокойствии.
Уже через полчаса ты ждешь очередного приказа, сидя в жестком кресле в кабинете Каргоса, Магистра ордена. Он стоит у окна, вытянув руку, ловит на ладонь несколько хлопьев жирного пепла, растирает в задумчивости пальцами. Наконец, закрывает окно и тяжело говорит:
– Время уходит, Джемин.
Ты наблюдаешь за ним безотрывно: грузный, но крепкий Магистр Рыцарей Круга еще полон сил, не смотря на возраст, движения его уверенные и четкие.
Вы оба молчите, чтобы не повторять сказанное десятки, сотни раз за пять лет. Да и что тут обсуждать? Мир умирает – это известно всем в верхах. У Императора имеется десяток лучших ученых-натуристов, которым тот безоговорочно верит. А после Исхода магии только и остается что уповать на науку.
Землетрясения, дождь из пепла, частые засухи; экономика трещит по швам, границы Империи вечно на военном положении. Урожай хиреет с каждым годом, а морские торговые пути того и гляди станут непроходимы.
Натуристы твердят, что ваш огромный остров, вся островная Империя, в конечном итоге может остаться в полной изоляции, если вдруг течения и погода в Проливе не восстановятся. Однако прогнозы звучат неутешительные.
И только страх перед Императором держит в узде – иначе скулящие бюрократы-аристократы давно бы сеяли панику по всей стране. Но венценосный Вседержитель уверенно твердит: все наладится. Мир придет в норму, ибо не может весь баланс природы держаться на одном элементе.Нужно лишь перетерпеть трудности, справиться с бедами и сплотиться, как никогда. А несогласные… Что ж, несогласные могут уйти вслед за магами и безумными богами.
Властителю на троне верят. А как иначе? И только некоторые из вас – рыцарей, ученых, вельмож – где-нибудь в темноте и обязательно тихо-тихо, едва слыша собственные мысли, могут подумать: «А вдруг…безумен?»
Ты такой же, Джемин, но гонишь подобные богохульства прочь. Твой долг защищать людей от магии и ее порождений. Это важнее, чем думы о судьбе мира. В конце концов, строительство крепостной стены всегда начинается с закладки маленького камня.
– Итак, Джемин, дело серьезное, – говорит наконец Магистр. – Секта элейнов. На их территории убили инквизитора.
– Может, эленийцы сами? Жертвоприношение их богине? – спрашиваешь ты.
– Ему оторвали башку. Инквизиция попросила о помощи, думают, что замешана магия. Сектанты сами перепуганы. Дети природы, мать их.
Ты молчишь, а Магистр Каргос продолжает:
– Бери с собой послушника номер Три, – в ответ только морщишься. Он вдруг добавляет: – Ужасно выглядишь.
– Плохо сплю, – почти не врешь ты. – Зачем мне сопляк?
– Пора дать ему настоящее дело. Он самый способный. И самый наглый.
Пытаешься спорить:
– Пусть Ариес его натаскивает. Он у нас тоже самый способный.
– Ариес вместе с Лейо в порту. Там следы магии и контрабандные артефакты, – Магистр глядит в документ. – А Сагит и Скор уже несколько дней на заданий.
– Вирга привыкла с детьми возиться.
– Вирга как раз сейчас со своими детьми. На другом конце острова.
– Аквас тоже молоденьких мальчиков любит, – не отстаешь ты.
– Нет! – резко отвечает Магистр, а в тебе зарождается смутное подозрение. Чуть погодя он добавляет: – Где Либра, не знаю… Ее уже ищут.
И вглядывается тебе в лицо. Но ты сдерживаешься, потому что Либра уже давно покинула твое сердце.
– С собой возьмешь Третьего. Это приказ. Все.
Ты встаешь и вытягиваешься в струнку перед Магистром. Затем собираешься уйти, но на краткий миг замираешь, прислушиваясь к чему-то, украдкой глядя через плечо.
Каргос хмурится, спрашивает:
– Что такое?
Да, подозрительность у вас в крови, имперские Рыцари Круга. Вы все, как один, готовы вступить с магией в бой в любой момент.
Ты просто качаешь головой и идешь прочь. Каждый справляется со своими демонами сам.
Пересекаешь внутренний двор штаба-крепости ордена, стараясь не думать о едва слышимых шагах за плечом. Чертов призрак всегда на месте, всегда рядом. Углубляешься в каменные коридоры казармы, входишь в общий зал.
– Третий! – рычишь ты. – Со мной!
Послушники выполняют приказы без вопросов, но Номер Три вечно огрызается или бурчит под нос. И пусть у него пока нет имени, которое он получит только вместе с татуировкой «щита в круге», но ты слышишь недовольное: «Начало-ось…». Хочется дать ему отеческого пинка и отвесить затрещину, но сдерживаешься.
– Получаем доспех и оружие. Идем в город. Есть задание.
Кастелян выдает Третьему стандартное снаряжение: пластинчатый нагрудник, наручи и поножи, специально закаленные клинок и шлем – простой цервельер, – а также черную мантию с капюшоном. Тебе тоже приходится переодеться, потому что искать убийцу инквизитора дело опасное. Надеваешь любимый джазерант с пластиной и защитным кругом на груди. На специальный пояс со множеством кармашков крепишь запасной клинок. Твой верный именной меч и так всегда под рукой.
Никогда не брезгуешь шлемом. Обычный барбют, по качеству такой же, как и у Третьего, ты надеваешь сразу. И не снимешь его до самого конца, пока задание Магистра не будет выполнено.
Тут же вспоминаешь верную соратницу Кансу, не любившую прятать свои роскошные огненные кудри под шлемом. В конечном итоге, демон, призванный магом-отступником, снес ей полчерепа.
В дополнение ко всему надеваешь двойную кожаную перевязь: на ней метательные ножи, небольшие цилиндры с «дымной завесой» и пара пузырьков с зельями на крайний случай. Еще есть «маголов»: похожий на колокольчик прибор, который реагирует и звенит, если рядом творится магия. Поверх всего – мантия ордена Рыцарей Круга. Черная тень без отличительных знаков ложится на плечи, и ты чувствуешь себя гораздо увереннее.
Также Третий тащит сумку со всем, что поможет выявить магию или самого мага, пленить или убить его. Тут имеются зелья, делающие тебя сильнее и быстрее, или позволяющие не дышать дольше обычного, обостряющие все чувства и обезболивающие. Натуристы-химики не зря едят свой хлеб. Обязательная вещь – антимагические кандалы, похожие больше на металлические перчатки с цепью.
Все ваше снаряжение сделано с примесью специального металла, рассеивающего магию. Потому в открытом сражении против мага у вас есть шанс не умереть в первые мгновения.
Мальчишка собирается, на удивление, молча. Но стоит вам покинуть штаб и выйти в город, как он тут же вываливает на тебя миллион вопросов, явно думая, что вы теперь напарники. Хочется сломать ему челюсть, чтоб наконец заткнулся, однако вместе с этим ты немного рад компании. За его болтовней тебе не слышно тихих сводящих с ума шагов позади.
– Хватит, – приказываешь ты. – Как обезвредить боевой «узел»?
Он думает несколько мгновений, затем выдает:
– Чаще всего проще уклониться или сбежать. А еще проще – «дымовая завеса». Есть два вида: простой дым и с примесью…
Резко бьешь его в бедро, в болевую точку, затем впечатываешь в стену, приставив нож к горлу.
– Успел дым пустить или сбежать? – шипишь ему в лицо.
Третий кривится от боли в бедре и дико смотрит на тебя большими глазами. Прохожие огибают вас, стараются не обращать внимания. Лезть в дела ордена в здравом уме не желает никто. Ты отпускаешь послушника, поправляешь на нем шлем и застежку мантии и как ни в чем не бывало продолжаешь:
– Руби руку. Всегда. Руби. Руку. Если меткий, то метни нож, целься в ладонь. Впрочем, в любом бою сработает.
Вы идете в сторону Стены. Нарочно заставляешь тащиться пешком, а не на лошади, чтобы успеть оценить его. Ты совершенно не горишь желанием остаться без головы из-за сопляка, если он впадет в панику или застынет с открытым ртом в момент опасности.
В своих мантиях вы слишком приметная парочка, потому, покинув «белые» улицы и углубившись в трущобы, ты все равно не ожидаешь нападения. Под строящейся Стеной всегда неспокойно, полно грабителей и просто лихих людей, и бедняки готовы перерезать глотку за грош. Тебе на это плевать, и ты тащишь парня именно туда – на самое дно города.
Он словно непробиваем, и даже после твоего жесткого урока все норовит разговорить, задавая идиотские вопросы о твоем детстве, о семье, о работе. Спрашивает, был ли ты здесь в День Гнева, сколько победил в бою магов?
И тут у тебя мелькает мысль, что если он вдруг потеряется в трущобах, и тело его навеки исчезнет в каком-нибудь подвале, то ты возможно не пострадаешь от гнева Магистра. Если обставить все как бой с целой бандой…
Нет, Джемин, самоконтроль, ты всегда им славился! А Магистр за своего сына все же снимет с тебя голову. В их родственных связях ты почти не сомневаешься.
Впереди уже виднеется исполинская стройка – однажды Стена станет величайшим творением нынешнего Императора. Построенная с примесью рассеивающего магию металла, это циклопическое защитное сооружение превратит город в неприступную крепость от любого врага.
Последние ветхие домишки остаются позади, и вы оказываетесь на открытом пространстве. Вокруг – ни дерева, ни камня, ни души. Отсюда видны только рабочие далеко наверху.
Третий задирает голову, завороженный видом, и даже не замечает, как ты неторопливо поворачиваешь обратно, к ближайшему полуразвалившемуся дому. Однако в последний момент он вдруг оглядывается, кричит:
– Эй, Джемин! Ты куда? Подожди…
Внезапный удар сносит его в сторону. Парень пролетает несколько метров, грохается о землю, но рефлексы заставляют его тут же вскочить. Пусть еще не до конца приходит в себя, и перед глазами у него наверняка мелькают цветные искры от удара, но он уже на ногах.
Наблюдая за всем из тени халупы, ты мысленно ставишь ему один балл и начинаешь размеренно отсчитывать секунды боя.
Третий вертит головой. Земля вокруг него подрагивает, вспучивается, и из трещин тут и там лезут костяные руки. Весь город стоит на костях – такова его печальная история. Раздолье для безумного некроманта.
Послушник сперва паникует. Выхватывает меч и машет им, норовя срубить побольше рук мертвецов. Чего он этим добьется, парень не знает и сам. Но их все больше, они лезут и лезут, становятся длиннее, и в какой-то момент Третий оказывается посреди поля костяной шевелящейся «травы». Он смотрит по сторонам, наверное, пытается найти тебя, но берет себя в руки и больше не зовет.
Показываются первые черепа. Дергаными движениями, будто с непривычки, мертвецы разрывают липкую землю, тянут туловища. На ком-то виднеются обрывки почти истлевшей одежды, у некоторых в руках ржавое оружие. От них пахнет тленом и почему-то свежей гнилью.
Третий движется, пытаясь занять более выгодную позицию, но он в полном окружении, а твари, что уже торчат из земли наполовину, хватают или наоборот отталкивают его, заставляя оставаться в смертном круге. Тогда парень судорожно лезет в сумку, ищет что-то. Вероятно, он спешит использовать ускоряющее зелье…но внезапный порыв ветра – или магический удар? – вырывает сумку из его рук и отбрасывает прочь.
Наступает такой миг, когда нужно принять жизненно важное решение. Полное отчаяние и покорность, потому что спасенья нет, и кроме чистого клинка тебе никто не поможет. Или же борьба за свою жизнь на пределе сил без надежды на спасенье и попытка сделать хоть что-то.
Третий замирает в боевой стойке, словно приглашая мертвецов нанести первый удар.
Несколько мгновений на него смотрят десятки пустых глазниц, а черепа скалятся в вечной улыбке. Впрочем, у покойников нет эмоций, и улыбки их –это гримаса самой смерти.
Первая атака со спины. Третий успевает отбить ее в развороте, но не останавливает движения, чтобы отбросить одновременно нападающего спереди. Парень отпрыгивает в сторону от следующего выпада, наотмашь бьет ближайший скелет и впечатывает сапог в череп еще одного. Он старается отбросить их, или пинать, ломая кости, прекрасно осознавая, что меч почти бесполезен и нужен только для защиты от ржавого оружия.
Несколько скелетов падают со сломанными ногами, но все равно продолжают ползти на врага, зажимая клинки в зубах.
Послушник успевает устать – пот льется градом, движения его уже не такие быстрые, он старается экономить силы, бить четко, чередуя блоки и выпады.
В горячке боя вся эта толпа мертвецов с одним живым в середине сдвигается ближе к Стене. И удачно, потому что в какой-то момент Третий натыкается на сумку. Времени искать нужное зелье, в надежде, что дополнительная сила или скорость спасут его, у парня попросту нет.
Послушник резким ударом отбрасывает ближайшего мертвеца, прижимает сумку со снаряжением к телу и просто бросается напролом. Несколько скелетов успевают отскочить, кого-то он сносит с ног, и при этом получает пару чувствительных ударов в спину и по плечам. Благо, наспинник выдерживает.
У парня есть лишь несколько ударов сердца. Он расшвыривает снаряжение и вынимает монокль из черного стекла. Сквозь него видит нити энергии, что тянутся от каждого скелета, словно невидимый поводок, сплетаясь в толстый канат чуть в стороне. И канат этот тянется дальше метров на двадцать, резко обрываясь, будто обрубленный.
Послушник понимает: это невидимая завеса, что скрывает кукловода. Парень бросается в ту сторону, на ходу отбивая выпады и уворачиваясь от ударов. Теперь он знает, где его цель.
Однако неведомый враг тут же сбрасывает покров. Третий успевает увидеть, что тот одет кое-как: разноцветный камзол, собранный из лоскутов, цветастые штаны, поверх накидка, скрывающая тенью лицо, длинные перчатки.
Он целится в правую руку некроманта, сжатую в кулак, которой тот держит «поводок» со скелетами. Левая в этот момент складывает сложные жесты пальцами, сплетая новое заклинание. И у парня есть лишь несколько секунд, чтобы «перебить» его.
Не успевает.
Некромант поднимает руку над головой и легким взмахом отправляет сплетенный боевой «узел» в сторону послушника ордена.
Ты не успеваешь разглядеть, что это такое, потому что Третий неожиданно останавливается и кидает себе же под ноги «дымовую завесу» с рассеивающим магию эффектом. Обычно, эта штука применяется как раз наоборот – бросается во врага, чтобы не позволить ему плести «узлы».
Запах близкой грозы ударяет в нос. Послушник скрывается в густом дыму. Заклинание некроманта бьет в самую гущу и рассеивается, расплетается на отдельные нити энергии, что истлевают за мгновение.
И тут же из клубов дыма летят три метательных ножа. Маг не успевает среагировать, настолько неожиданна эта атака, и два клинка вонзаются в грудь, а третий перебивает его правую руку. А парень выныривает из густой завесы и несется на противника, занося клинок для последнего удара.
Ты рефлекторно подаешься вперед, чтобы не упустить ни единого мгновения.
Некромант с места совершает невероятный прыжок. Видимо, все, что ему остается, это бежать. От такого кульбита Третий пораженно застывает. А неизвестный маг приземляется недалеко рядом с тобой, поворачивается, спрашивает:
– Ну, как тебе? – голос у него странный, неестественный.
И только тогда Третий различает твою фигуру в тени. Приходится выйти вперед, выставляя ладонь. Не приведи небо, парень метнет нож от обиды. Но послушник только хмурится, протирает клинок, прячет в ножны, затем тяжело опирается на колени, пытается отдышаться. И все делает молча. Тебе это не нравится.
Некромант, так и не открыв лица, идет в сторону недавнего противника, но проходит мимо, поднимает свою отрубленную кисть в перчатке и приставляет к обрубку. В мгновение ока та прирастает, как будто и не отделялась. Кажется, Третий успевает заметить мелькнувшую в рукаве кость.
– Да кто ты вообще такой? – вскрикивает он.
– Меня величают Кло, юный рыцарь, – некромант кланяется, будто на балу. – Рад служить, но не бесплатно! Подойдет и чеканная монета, и артефакт. Умею немного колдовать, болтать с мертвыми и печь великолепные пироги с малиной. О-о, моя бабуля всегда говорила, Кло, деточка, быть тебе великим поваром! Возможно, будешь кормить самого Императора!
– Кончай паясничать, – одергиваешь ты некроманта.
Третий слышит неторопливые тяжелые шаги за спиной, вскакивает. Толпа скелетов тащится к вам, так и не бросая ржавого оружия, но выглядят они какими-то…уставшими? Или тебе так только кажется?
– Благодарю, господа! – машет им Кло, раскланиваясь также, как и перед Третьим секунду назад. – Ваша игра выше всяких похвал. На следующее представление обязательно вышлю вам именные приглашения. Всем спасибо, все свободны. С меня пиво каждому в ближайшей таверне!
Неожиданно скелеты разворачиваются и всей толпой бредут обратно к тому месту, откуда вылезли из земли. Кто-то из них даже машет рукой, мол, иди ты к черту.
Третий большими глазами провожает странных мертвецов и затем поворачивается к тебе.
– Как определил, что Кло плетет «узел» первого порядка? – не даешь ты послушнику начать тираду.
– Старшие «узлы» сложнее и требуют обеих рук. Время не особо важно, но почти всегда помимо жестов нужны фономы – голосовые команды на древнем языке. Такие «узлы» либо плетутся заранее и висят наготове, либо на них не отвлекаются.
– Хороший трюк с дымом. Молодец, – выдавливаешь похвалу из себя. К своему же удивлению.
– Как ты в меня попал? – лезет с вопросом Кло.
– Через монокль видел нити у тебя в руках. Так что дым не мешал, – улыбается в ответ Третий. – Так кто ты такой? И почему Джемин тебя до сих пор не убил, а?
– Хотел бы я на это посмотреть, да, друг? – смеется Кло и хлопает тебя по плечу.
Ты дергаешься, отходишь на шаг. А некромант вдруг поворачивается к послушнику, приподнимает на секунду капюшон и прячет лицо вновь. Ты прекрасно знаешь, что видит Третий. Оскалившийся череп желтоватого оттенка с пустыми глазницами. Правда, если приглядеться, где-то в глубине черепа, далеко-далеко, на самом дне мерцают две изумрудных искорки.
– В некотором роде, юный рыцарь, я уже и так мертв. Потому под эдикт Императора не особо подхожу. Впрочем, на публике появляюсь редко, предпочитая частные, хм, вечеринки.
Он вдруг выпрямляется, оглядывается по сторонам, будто что-то слышит. Переглядываешься с ним, если это можно так назвать, но вы оба не говорите ни слова.
– Что? – спрашивает Третий, но ответа не получает.
– Уходим. У нас задание, – ровно говоришь ты.
– Был рад свидеться, Джемин! – машет на прощание Кло. – Пиши, присылай голубя, заходи в гости. Еду, так и быть, не бери, но от вина не откажусь.
Третий спешит за тобой, оглядывается, но мертвого некроманта уже нет. Маголов не звенит, а значит, это не портал или невидимость.
– Как он?.. – но по взгляду Третий понимает, что ты не ответишь.
Некоторое время вы идете молча. Немного погодя безымянный послушник выдает только одну фразу:
– Странные у тебя друзья, Джемин.
И неожиданно для самого себя ты отвечаешь:
– У меня нет друзей.
– Но были, а? Расскажи! – тут же цепляется Третий.
– Нет, не было.
Ты снова врешь, Джемин.
И за это, старый друг, я тебя ненавижу.