Замерзшее письмо № 5
Где-то севернее Анкориджа. Аляска. 7:43 p.m.
«Твой» браслет путешествует со мной. «Пошлый браслет», как выразился кто-то из комментаторов под моим первым анонимным письмом тебе — письмом, которое я, разумеется, так и не отправил, письмо с крыши Бокан Бара в Лондоне.
В общем, я решил сбежать на Новый год. Не уехать — именно сбежать. Как бегут не от места, а от накопившегося внутри шума, когда он становится громче собственных мыслей. Зная меня, ты бы, наверное, решила, что я выберу место, где круглый год держится плюс двадцать, где воздух тёплый и ленивый, а зима существует лишь как слово. В другом случае ты была бы права. Но на этот раз я лечу на север — туда, где холод не позволяет притворяться.
«
За иллюминатором медленно разворачивается карта белого мира: горы, леса, тёмные жилы рек и снег. Очень много снега — столько, что он перестаёт быть пейзажем и становится состоянием. Посадка в Анкоридже. Потом ещё несколько часов по дороге, уходящей на север, будто стрелка компаса, лишённая сомнений. Я не знаю, куда именно меня везут. И не удивлюсь, если у этого места нет адреса — только координаты. Безымянная точка на краю цивилизации.
Я еду к человеку, которого называют «Архитектором душ». Психолог, психиатр, не знаю. Говорят он как Навигатор по внутреннему льду, умеет разбирать прошлое на айсберги и вести тебя между ними так, чтобы корабль не раздавило собственной памятью. Формально наверно психолог. Фактически — человек, которому, вероятно, и самому не помешала бы помощь. По моему опыту, самые лучшие всегда самые странные. Думаю, ты понимаешь, насколько я отчаялся, если решился на эту поездку. Меня невозможно затащить туда, где холоднее минус десяти. Видимо, сказываются зимы мест, где я вырос — они никуда не делись, просто ждали момента напомнить о себе. Водитель наконец останавливается. Несмотря на комфортную машину, я выхожу окоченевшим — словно холод терпеливо ждал меня всё это время. Передо мной — лодж. Клиновидная конструкция из стали и американской лиственницы, одинокая, будто её выбросило сюда из реки и забыли забрать обратно. Ни вывески, ни названия. Только контакты в письме и рация для связи с управляющим. Сюда не приезжают случайно. Сюда допускают. Деньги — всего лишь первая проверка. Настоящий вопрос другой: насколько ты замёрз изнутри. Мой случай, видимо, сочли подходящим.
Внутри — аккуратный аскетизм. Чёрная сталь. Грубое дерево. Шкура гризли у камина — не как декор, а как напоминание о том, что здесь выживают, а не притворяются уютом. Тепло. В камине, судя по аромату, тлеют смолистые кедровые породы. И тишина. Не городская, приглушённая, а первозданная — плотная, давящая пустотой. Эти стены, горы за окном и собственные мысли, которые без цифрового гула начинают звучать резко и холодно, как металл на морозе. Мобильного интернета почти нет. Сообщения уходят с задержкой, будто сомневаются, стоит ли им добираться до адресата.Бар, укомплектованный тем же односолодовым виски с острова Айла, что стоит у меня дома. Фрукты, орехи, сок. Иллюзия выбора — аккуратно разложенная по полкам.
Говорят, этот «Архитектор» не спрашивает о родителях. Он спрашивает о температуре воздуха в день, когда ты принял ключевое решение. О давлении в висках в моменты счастья. О том, кем ты был в главных периодах своей жизни — хищником или падалью. Звучит как бред. Но я уже здесь. Заперт в деревянной капсуле посреди ледяного безмолвия. С виски. И с твоим призраком в телефоне, который вот-вот разрядится — дизель-генератор на ночь глушат. Похоже, я заплатил безумные деньги за то, чтобы меня поместили в идеально точную метафору моего состояния. Завтра мне, вероятно, будет стыдно это признать. Поэтому пишу сейчас. Пока виски и ледяной пейзаж за стеклом говорят громче любого просветления. Я заплатил за то, чтобы меня от тебя «отучили». А вместо этого — сижу и жду. Каждый час я беру телефон, ловлю призрачный спутниковый сигнал, прорывающийся на несколько секунд, как дыхание под водой. Проверяю. Смотрела ли ты мои сторис — с того самого аккаунта. Ритуал стал сакральным: открыть экран, убедиться, что среди просмотров нет тебя, закрыть, сделать глоток. Повторить через час. Мысли исчезли. Остался только рефлекс. Зуд в пальцах. Завтра у меня день наедине с собой — если это вообще можно так назвать. При желании можно дойти до реки, но только в сопровождении. Здесь дикая местность, и настоящие хозяева этих мест — волки и медведи. Поэтому без вооружённой охраны никак.
Утро. Я уснул с телефоном в руках.За окном воет ветер с ледника, застревая в расщелинах скал, как раненое животное. Я беру рацию, вызываю сопровождение. Мы идём к реке. И даже здесь, в дикой природе, за сотни километров от людей, я нахожу вейп, валяющийся у берега. Вероятно, потерянный или выброшенный кем-то из тех, кто был здесь «на лечении» до меня. След человека — слабый, нелепый, но упрямый. А здесь красиво. Льдины плывут по реке, как медленные корабли. Мужики из сопровождения говорят, что лучше прийти к закату — будет ещё красивее.
Здесь должно быть очищение. Перезагрузка. Но перезагружается лишь экран телефона. И каждый раз, когда счётчик просмотров увеличивается, сердце замирает — глупо, по-детски. И каждый раз я ненавижу себя за эту секунду надежды. Дорогостоящее уединение лишь оголило простую и дешёвую правду: я не могу — и не хочу — от тебя избавляться. Даже если это яд. Даже если это конец.
И вместо того чтобы бороться, я сдаюсь. Полностью.
Я представляю, как ты была бы здесь счастлива. Ты бы надела мой толстый свитер и утонула в нём, задрав нос, ловя запах ледника — холодный, острый, как лезвие. Ты бы часами сидела на террасе с биноклем, выискивая что-то в горах, а найдя — визжала бы от восторга. Ты бы собирала голубые льдинки, выброшенные приливом, и раскладывала их на перилах, как драгоценности. Вечером я бы растопил камин, а ты сварила бы какао. Мы бы молча пили его, глядя, как за стеклом колышется полярное сияние — зелёный шёлк, привязанный к небу. Ты бы смеялась, а я чувствовал бы редкий, почти забытый покой — от того, что тебе хорошо.
Кажется, я сбежал не из Москвы. Я сбежал к тебе. К единственному месту, где ты ещё наверняка существуешь — в холодном свете экрана, в цифровом следе на моей ладони. И это самое одинокое место на земле. Даже здесь.
Даже среди льдов, скал и бескрайнего неба Аляски…
