На утреннем сеансе связи мы доложили Марсу, нашему новому начальнику отряда, об окончании работы на точке и своём большом желании перебраться на новую точку. Марс уже по другой, гораздо более мощной рации, передал заявку на вертолёт в Нарьян-Мар. Из Нарьян-Мара ответили согласием. Так что нам осталось только дождаться, когда же прибудет наш воздушный извозчик. А пока, чтобы не терять время, мы с Яковом Карловичем подготовили небольшую вертолётную площадку, куда стаскали то, что полетит внутри вертолёта: бочки с бензином и соляркой да канистру с маслом. В балок их по вполне понятной причине затаскивать не хотелось – нам в нём ещё жить да жить, а после этих жидкостей пахнуть там будет отнюдь не озоном.

Но вот прилетел пузатый трудяга Ми-8Т и грузно плюхнулся на болотистую площадку. Мы быстро погрузили бочки на борт, после чего Яков Карлович с криком: «Учись, студент!», бросился к балку и забрался на его крышу. В это время бортмеханик вскрыл люк в полу вертолёта куда скинул 4 здоровенных троса с мощными карабинами на концах, закреплённых на мощной лебёдке, торчащей из потолка. Вертолёт поднялся в воздух метров на пять, после чего неторопливо подплыл к балку с сидящем на нём начальником.

Яков Карлович схватил свисающие троса и прицепил их к большому стальному кольцу, укреплённому на крыше балка. После этого вертолёт плавно опустился почти к самой крыше и Яков Карлович забрался внутрь по короткому металлическому трапику, закреплённому в дверях вертолёта. Бортмеханик дал отмашку и мы двинулись на новую точку.

Хорошо перелетать с точки на точку на вертолёте! Каких-нибудь 15-20 минут – и мы уже были на новом месте. А ведь в прошлые годы переезд с точки на точку отнимал, бывало, целый день. Были, конечно, у такого перемещения и свои минусы: во-первых, место для балка выбиралось по принципу «куда бог пошлёт». Криво, косо или в лужу – тут уж как повезёт, главное, чтобы вертолёту удобно было приземлиться. Ну а во-вторых, переезды на вездеходе вносили в нашу жизнь немножко романтики и приключений: новые места, неожиданные встречи в лесу, поломки, слетевшие гусеницы, утонувшие вездеходы, выбитые неожиданным поленом стёкла… Нет, пожалуй, на вертолёте всё же лучше.

Аккуратно поставив балок на землю, вертолётчики отстегнули подвеску, после чего посадили вертолёт на ближайшей ровной поляне. Мы выгрузили бочки, после чего я убежал за подвеской, отцепил её от балка и приволок к вертолёту. Бортмеханик забрал подвеску на борт, показал, какие-деревца нужно убрать к следующему их прилёту, после чего махнул рукой и скрылся в глубине вертолёта. Машина загудела и легко оторвавшись от земли ушла к Марсу – его балок ещё только предстояло перевезти на новое место.

В будущем уже я цеплял балок к подвеске: разве можно спокойно усидеть в вертолёте, когда можно так славно развлечься! Со временем мы с бортмехаником настолько сработались, что даже выработали определённую систему жестов – орать-то друг другу при работающих винтах всё равно бесполезно. А ещё при перелётах лётчики стали пользоваться нашими картами, поскольку лётные карты были гораздо более мелкого масштаба, да оно и понятно – им наша точность не очень-то и нужна.

Зов сгущёнки

Итак, новая точка по классическому закону подлости расположилась чуть ли не в центре здоровенного болота. Ни тебе ручейка, ни озера: пей болотную воду да радуйся. Правда, километрах в пяти от лагеря вольготно раскинулись Кафтанниковы озёра – весьма большие и наверняка полные разной живности: летающей и водоплавающей. Но озёра были далеко, а работа совсем рядом, так что начали мы всё-таки с неё: раскинули датчики, запустили старую добрую цифровую станцию ЦЭС-2 и запустили запись вариаций магнитотеллурического поля земли (наведённого Солнцем электромагнитного поля).

Собственно говоря, на этом наша основная работа и заканчивалась: теперь в течение 53 часов станция вполне самостоятельно записывала 6 магнитных катушек с вариациями этого самого поля в разных частотных диапазонах, ну а наша задачей было следить за тем, чтобы всё работало нормально, вовремя менять катушки, менять частоты записи да заливать бензин в бак бензоэлектрического двигателя АБ-0,5/400. Довольно скучное занятие, если, конечно, не разнообразить его какими-нибудь другими делами.

В этот раз мы решили отправиться на Кафтанниковы озёра. Слишком надолго оставлять балок и работающую станцию нельзя, но часа три свободного времени мы вполне могли себе позволить. Яков Карлович, страдающий топографическим кретинизмом в самой тяжёлой стадии, под мои ехидные смешки прихватил с собой компас и карту.

– Вот заблудимся, - пробурчал он, пряча карту в офицерский планшет, - а я карту достану и сразу покажу куда идти.

– Угу, - только и оставалось сказать мне. В том что Яков Карлович может заблудиться, я нисколько не сомневался, а вот в том, что он сможет в случае чего вывести нас даже с картой в руках – верилось как-то очень слабо. Ну да ладно, одна голова хорошо, а две – мутант. Как-нибудь да выберемся, если что случится. Перед выходом я всё же глянул карту (всегда так делайте, очень полезно знать что находится вокруг). Собственно, ничего особо сложного в нашем походе не было: два километра на юго-запад от балка по болоту вдоль длинной цепочки колков (заросших лесом небольших холмиков посреди болота), а затем километра три вдоль большого леса на север до ближайшего Кафтанникова озера. Ничего сложного, если, конечно, умеешь ориентироваться на местности.

Быстренько собравшись, и вооружившись: я – спиннингом, а Яков Карлович древним одноствольным ружьём, мы отправились в путь. Быстро сказка сказывается, да медленно по болоту ходится: за все пять лет, что прожил на севере, я так и не научился ходить по болотам. Не раз мне доводилось видеть, как легко и непринуждённо местные бродят и даже бегают по торфяникам. Для меня же любая подобная прогулка так и осталась жуткой маятой. Да и казахский немец Яков Карлович по болотам тоже был ходок, прямо скажем, не ахти, так что к озеру мы вышли весьма уставшими. Зато с полным ведром болотных подберёзовиков: смешных грибов с маленькой шляпкой, еле-еле выглядывающей изо мха и сидящей на очень длинной и тонкой ножке. Некоторые такие ножки вытягивались в длину сантиметров на 30!

Ни рыбы, ни птицы мы на первом озере не застали, так что отправились к следующему озеру, где я поймал на спиннинг пару небольших щучек.

К сожалению, пора было возвращаться обратно – всё же нельзя оставлять станцию без присмотра надолго. И мы, раскидав рыбу и грибы по рюкзакам, отправились в обратный путь. Вот только решили обойти первое озеро с западной стороны и совершенно неожиданно столкнулись с географической загадкой: ручей, который на карте был нарисован ВЫТЕКАЮЩИМ из озера, оказался ВПАДАЮЩИМ!

Вот уж не знаю, по какой таинственной причине так произошло: то ли ошибся геодезист, составляющий карту, то ли дрогнула рука оформителя, нарисовавшего течение этого ручья на карте, но только этот факт вызвал у моего начальника приступ чёрной депрессии.

– Мы заблудились! – трагическим шепотом сообщил он, разглядывая карту.

– Да ничего мы не заблудились! – возмутился я. – Вон мыс точь в точь как на карте. И ручей точно как на карте нарисован, а то что течение в другую сторону нарисовано – ерунда! Может он и тёк когда-то туда. А сейчас – оттуда.

– Нет! – отрезал Яков Карлович. – Мы наверняка не на то озеро вышли!

С большим трудом я всё же убедил начальника выйти из леса на болото. Но даже на болоте червь сомнения глодал душу Якова Карловича: он никак не хотел верить, что мы вышли на «наше» болото. Из-за этого мы проскочили по болоту чуть дальше и теперь полоска залесённых колков, вдоль которой мы проходили по пути к озёрам, оказалась от нас уже не к югу, а к северу. «Ну это не страшно, - решил я. – Главное, что в правильном направлении идём».

Смеркалось. Солнце уже свалилось за горизонт и стало ощутимо холодать. Начальник мой снова начал нервничать: ведь по его расчётам, мы должны были уже увидеть наш балок - сложно не заметить раскрашенный красными полосами ярко-жёлтый домик на фоне зелени. Но вот его-то он как-раз и не видел. А перспектива ночёвки на болоте совершенно не радовала.

– Ну вот, я же говорил, что мы не туда идём! – снова начал Яков Карлович. – Давай пройдём туда.

И он показал рукой в сторону, явно противоположную нужному нам направлению – на юг. Тут я понял, что если не возьму командование в свои руки, то мы действительно рискуем заночевать на какой-нибудь болотной кочке. На кочке мне спать совершенно не хотелось, поэтому я сказал:

– Яков Карлович, у нас в балке открытая банка сгущёнки, которая зовёт меня к себе.

– Какая сгущёнка? – начальник удивленно покосился на меня.

– Обыкновенная, за ноль рублей пятьдесят пять копеек банка. Идите за мной, я выйду на её голос.

– Но мне кажется, что нужно идти туда, - обреченно произнес Яков Карлович и показал рукой на юг.

– Ну вот если не выйдем к балку через 10 минут, то тогда и пойдём туда - предложил я.

Тяжело вздохнув, начальник согласился. Всё равно других аргументов у него не было, а куда нужно идти он всё равно не знал. И мы отправились «на зов» сгущёнки. В тот самый момент мы шли вдоль колка, поэтому и не видели свой балок, находящийся совсем неподалёку от нас. Минут через пять, проходя сквозь колок, мы услышали звук работающего движка, а ещё через пару минут увидели и сам балок.

P.S. В следующих частях вас ждёт комсомольско-молодёжный экипаж, выстрел в метели, лётчики на привале и многое другое. Постараюсь не растягивать рассказ надолго :-)
Пишите комментарии, спрашивайте, критикуйте (особенно если увидели ошибки в предложениях - очень помогает писать лучше) - я всегда рад пообщаться со всеми вами!

От деревни до большого болота, куда я любил ходить, было не далеко по карельским меркам. Выходил я на старую вырубку за деревней, пересекал её и оказывался на берегу быстрой и широкой протоки, в том месте, где через нее был перекинут ствол гигантской ели. По стволу переходил на другой берег и вдоль него шел до берега Кудам-озера, не большого по тем же меркам и окруженного глухим лесом. Пройдя немного вдоль озерного берега, поднимался на невысокую сопку, по вершине которой проходила широкая тропа, кем-то когда-то проложенная настолько прочно, что не зарастала из года в год. По ней шел я дальше на север, пока по правую руку от меня, сквозь просвет между деревьями, не открывалось заболоченное пространство.

От тропы до края болота оставалось пройти лишь пологий косогор – и вот оно! Болото было велико. С косогора открывался вид на него до самого горизонта. Поросшее редкими, тонкоствольными и невысокими деревцами, пузырящееся желто-оранжевыми кочками, оно в те годы не представляло опасности – карельские болота много десятилетий осушали. И на этом болоте, как и на многих других, можно было найти штабели керамических трубок, оставленныe осушителями.

Мне нравилось гулять по болоту. Нравилась необыкновенная его пестрота и первобытность тишины, которая меня окружала. То и дело ветер доносил приятные запахи: то от сопки повеет багульником, то можжевеловым духом, то в жаркий день пахнёт сосной от косогора. Вздрогнет от моих шагов нетвердая поверхность болота и почует моё приближение золотистая змейка, порснет с нагретой кочки в траву. Хорошо, если успеваю её заметить, чаще это бесшумное бегство остается втайне. Тот же знак подаст почва птице. Вспорхнет болотный житель в воздух, подпустив меня не ближе, чем шагов на десять, и раздастся свист быстрых крыльев.

Хоть и не топко болото, но опасность всё ж есть, заблудиться на болоте просто. Когда бродишь промеж редкой поросли, ступаешь с кочки на кочку, подними глаза, оглядись – не найдешь следа, каким путем сюда забрел. Вдалеке от края болота даже редкая поросль мешает увидеть дальше, чем на небольшое расстояние. Не видать берегов, даже сопок не видать, ведь деревца хоть и не высоки, но все ж выше человеческого роста и горизонт закрывают. И, если небо в тучах так, что солнца не видно, если компаса с собой нет, то до паники доведет заблудившегося однообразность, похожесть всех окружающих его предметов. К тому же двигаться по болоту по прямой не получается, то и дело приходится петлять, выбирая кочку потверже или обходя деревца. Потому соблюдать нужное направление трудно, почти невозможно. Применял я такой способ, помогавший мне находить путь ухода с болота: если дул устойчивый ветер, при входе на болото я определял его направление. И тогда ветер становился для меня вместо стрелки компаса. По нему я узнавал, в какую сторону нужно идти.

Нагулявшись, возвращался я к краю болота и там собирал грибы, чтобы не тащить их издалека. Брал только шляпки, ножки оставлял на болоте. С коробом за спиной и двумя корзинами в руках шагал я назад, в деревню. Килограммов 20, а то и более нёс. Но было не в тягость, привычно мне это было тогда. С двумя-тремя перекурами за час добирался до дома.

Так вот о чём подсказал мне Пришвин, сам любивший бывать на болотах: люди по болотам не ходят, не ездят. Если и пройдет кто, то быстро следы исчезают. Никакого хозяйства на болоте также не ведется. И потому человеку внимательному и не чуждому воображения, оказавшемуся на болоте, присмотревшемуся к нему, принюхавшемуся, прислушавшемуся, становится ясно, как выглядела земля в ту пору, когда еще не было на ней людей. А была вся земля покрыта вот такими влажными полями и порослью.