suyazovaleksei

— Чего надо? Выпивка кончилась? — Михаил начал закипать.

— Я вот …мосты налаживал, то-се, а ты приперся, … и всю малину обломал….

— Лучше прямо сейчас уходи, а не то тебе не поздоровится.

Грищка, на удивление, быстро оказался возле Михаила и резко толкнул его в грудь. Не успев даже удивиться, парень упал.

— Вот ты … брехло! Не верю я тебе. Вот был бы настоящим Ликвидатором … не упал бы. Буду … за тобой внимательно следить. Что не так, … сразу загремишь в допросную.

А потом Гришка, качаясь, просто ушел.

Михаил вскочил и забежал в квартиру. В комнате никого.

— Мам, ты тут? Все хорошо?

Из кухни донесся голос:

— Все хорошо, Миша. Ты вернулся, и теперь у меня все хорошо.

— Сосед к тебе заходил?

— Нет, никого не было.

— Точно? Я видел, он тут рядом ошивался.

— Я на кухне все время сидела, недавно дверь скрипнула, я спросила: «Миш, ты?», но никто не ответил. Так что ко мне никто не заходил.

В это время завыли сирены. Михаил броситься запирать гермодверь.

— А я как чувствовала, на кухню пошла, подальше, — дрожащим голосом сказала мать, — тут не так страшно.

Молодой человек вытащил из-за стола вторую табуретку и сел рядом:

— Мне надо тебе кое-что рассказать. Очень важное.

— Постой, не надо. Пока идет Самосбор, лучше не разговаривать о чем-то серьезном. Вдруг там, — она махнула в сторону гермодвери, — услышат. А они ничего не должны слышать.

— Кто они, мам?

— Голоса за дверью. У меня как со зрением проблемы начались, слух обострился, и я слышу их.

— И что, они и сейчас говорят?

— Да, Миш. Не понимаю только, что они имеют в виду, но говорят: «Я знаю, кто ты на самом деле. У всех есть свои секреты, и твой я сохраню. Только впусти меня». Но, сынок, у меня нет никаких секретов. Зачем они это говорят?

В отличие от матери, Михаил понимал, что имеют в виду голоса снаружи.

***

На этот раз это было невыносимо долго, почти двенадцать часов. На его памяти так долго Самосбор был лишь раз, еще в НИИ. К слову, именно после вот такого случилось кое-что плохое. Но сейчас он жив, а это — главное. Теперь вместо страшных голосов за гермодверью можно услышать Ликвидаторов, зачищающих последствия: кто-то переругивается, кто-то громко матерится (наверное, командир), а еще отчетливо слышен скрип грабель о стены: убирают слизь.

После разрешающего покинуть квартиру стука в дверь, Михаил выждал еще какое-то время, прежде, чем выходить. Мало ли, ведь несколько часов назад ему пришлось убить человека. А разбираться, было ли это нападение или обычная самооборона, никто не станет. Да и Гришка этот, будь он не ладен, может подлить масла в огонь.

Михаил прислушался: вроде никого. Вышел в коридор, и направился к выходу, туда, где у лифта висит доска объявлений. Проверить, почитать, изучить. Может, найти работу. Однако, дойти до нужного места так и не получилось: пока шел, машинально бросил взгляд на пятачок, где сидели странные дети, и обомлел: на стене, которую недавно буравили три пары глаз было темное жирное пятно. Казалось бы, пятно и пятно, черт бы с ним, но аккурат по центру из стены торчал окровавленный нож. Тот самый, с которым на него напал мужик. Тот самый, который этого самого мужика и убил. Нож был воткнут в стену глубоко: всего пара сантиметров лезвия разделяли рукоять и пятно.

В панике Михаил оглянулся: в коридоре пусто: местные все еще опасаются выходить. Что ж, это даже к лучшему. В кармане штанов нашелся лоскут ткани, служившей носовым платком. В нее и был завернут нож, а после спрятан аккуратно в носок. Штанина сверху прикрыла холодное оружие.

Носить нож с собой или прятать в квартире резона не было, рано или поздно найдут и начнут задавать лишние вопросы, а потому было решено выбросить его в мусоропровод. Всего несколько десятков метров по этажу, и все станет как было.

Как назло, из двери со стороны лифта вывалился Гришка и окликнул Михаила:

— Ну что, сосед, допрыгался? Я не поленился-таки, догнал твоих, поговорил. Они были злые и уставшие, но пообещали, что других отправят. Так что жди, скоро придут по твою душу с проверкой.

— Ты бы поменьше такими словами бросался. Я тут день всего, а ты меня уже достал. Хотя, я думаю, ты всех тут уже достал! — Михаил подскочил к Гришке и ударил кулаком в живот. Тот согнулся, захрипел:

— Падла!

— Это кто еще из нас падла. Если придут за мной, то тебя в покое не оставят, это обещаю. А теперь сиди и думай, как объяснить, что ты просто все перепутал, перепил, морок увидел. А не объяснишь, так я тебе глотку перережу, — с этими словами молодой человек развернулся и двинулся к мусоропроводу.

Пока шел, в голове рикошетили тревожные мысли: «Придут, найдут, доложил куда надо. Плохо дело. Очень плохо. Надо было Гришке просто бутылку раздобыть, проставиться за возвращение, а не цапаться. Хотя, кого я обманываю, он злой на меня за то, что вернулся. А раз вернулся, буду препятствовать махинациям с квартирой.  Что бы то ни было, соседу все равно, по каким причинам я сгину: сбегу или заберут Ликвидаторы. Получается, он победил при любом раскладе. Чертов алкаш».

Злость кипела, все вокруг было как в тумане: силуэты, лица, даже голоса. Михаил попытался прийти в себя, только когда дошел до мусоропровода. Но странностей только прибавилось: рядом в углу, куда не доставал свет коридорных ламп, сидели на голом полу дети. На этот раз к тем, которые переместились с игрового пятачка в противоположный конец коридора, присоединилось еще несколько. Все с безучастным взглядом смотрели в угол.

Молодой человек решил повременить с ножом и оставить его пока при себе, сам начал тихонько пятиться.

Ребенок, тот самый, с которым Михаил общался перед злополучным походом на распределительный пункт, повернул к нему голову, улыбнулся и махнул рукой со словами:

— Дядя, давай к нам! Посмотри в окно, там так здорово! Там дети играют не в коридоре, а в чем-то другом! Там всем много места! Как же там здорово, дядя! Давай к нам, будем смотреть вместе. Но чтобы можно было смотреть в это окно, нужно сначала заглянуть в главное! Пойдем со мной. Оно здесь, в ближайшей квартире.

Михаил, ни слова не говоря, развернулся и сначала двинулся прочь от странных детей, но заметил, как по этажу ходят два Ликвидатора. И что самое плохое, Гришка пошел им на встречу, что-то объясняя и размахивая руками.

Странные дети с непонятным окном или Ликвидаторы, от которых надо держаться как можно дальше? Придется выбирать. Может закрыться получится или спрятаться. С ребенком, в случае чего, можно еще худо-бедно справиться, но с двумя вооруженными солдатами — точно нет. Решено!

— Мальчик, ну давай, веди, показывай, где там твое окно?

Ребенок оскалился, изобразив подобие улыбки, а потом пошел в ближайшую квартиру. И пока Ликвидаторы приближались, стуча сапогами по коридорному полу, Михаил последовал за ребенком.

В комнате ничего не было и молодой человек облегченно вздохнул, решив, что все это было просто каким-то глупым розыгрышем, дурацкой детской игрой, и сейчас ребенок засмеется и скажет: «Дядя, ты осален. А теперь твоя очередь водить!»

Не засмеялся, но и скалиться не перестал. Сказал только:

— На кухне, окно прямо там. Иди посмотри, — в словах ребенка чувствовалась твердость. Еще чуть-чуть и начнет приказывать. Сам же он немного отошел назад, перекрывая выход из квартиры.

Другого варианта Михаилу никто не дал. Он пошел на кухню и закричал. На кухонной стене расположилось что-то непонятное, отвратительное, жуткое, похожее на мясную субстанцию. В непонятной бесформенной розово-красной массе местами торчали куски одежды: обрывок мужского ремня, белый лоскут ткани в горошек, детский ботиночек. Пахло на кухне не менее отвратительно. Однако самым страшным оказались торчащие в субстанции десятки глаз, внимательно следившие за происходящим.

Михаилу повезло, мерзкие шевелящиеся отростки он заметил сразу. Осознав, что в этом месте медлить — значит умереть, он попытался рвануть прочь из кухни, но дорогу преградило нечто, когда-то бывшее малышом, который завел его сюда. Нижняя половина тела осталась человеческой, за исключением правой ноги. Она была голой и почти нормальной, только вместо пальцев торчали пять щупалец. Невооруженным глазом их и правда можно было перепутать с пальцами. Вот только не могут пальцы так шевелиться и увеличиваться в размерах.

Все, что было выше пояса, очень смахивало на тварь, пристроившуюся на стене, однако остатки человеческого еще оставались: туловище, разорвавшее майку, две конечности, болтавшиеся так, будто из них вытащили кости, оканчивались отростками. Два глаза и подобие рта остались на шмате мяса, заменяющем голову.

От страха Михаил оцепенел, тело задергалось в судорогах.  Что-то резко схватило за ноги, и потянуло. Парень упал, едва успев выставить вперед руки, которые, впрочем, не сильно помогли — головой о пол все равно ударился, вдобавок ушиб колено. Боль начала расползаться по телу сразу из нескольких мест.

Щупальца из твари со стены медленно тянули практически не сопротивляющегося Михаила, который пальцами пытался вцепиться хоть во что-то на полу. Но пол, хоть и не был идеально гладким, не давал и малейшей возможности удержаться.

«Неужели все так и закончится? Нет же, не должно так быть!» —  подумал Михаил, и вспомнил, что все это время у него с собой был нож. Перевернувшись на спину и помогая руками, он смог подтянуть туловище к ногам и полоснуть по щупальцу.

Нож оставил на мерзком куске лишь небольшой надрез, который, к счастью, не стал зарастать. Тварь со стены, если что-то и почувствовала, то не подала виду. Тогда Михаил попробовал резать щупальце способом, которым режут толстые резиновые шланги: крепко держа и давя как можно сильнее. Очень быстро щупальце обмякло, но оставалось еще одно, вцепившееся во вторую ногу. Ее уже не тянуло, но и не отпускало.

Хлопнула входная дверь. Ребенок-монстр побежал на звук. Пока оттуда доносились истошные человеческие крики и выстрелы, Михаил продолжал отрезать вторую конечность странного создания. В ушах звенело от выстрелов. Едва освободившись, он сразу бросился к выходу, где наткнулся на автоматное дуло, направленное прямо в грудь. Молодой человек бегло осмотрелся: на полу с оторванной рукой в луже крови лежал Ликвидатор. Рядом с ним — изрешеченный дырками от пуль мутант, не подававший признаков жизни — мертвый ребенок. Второй Ликвидатор, крепко державший оружие, но так и не поборовший страх, потому что его руки не прекращали трястись, кричал к Михаилу:

— Руки за голову! Медленно. А теперь — на колени! Сделаешь лишнее движение или что-то вякнешь — выстрелю в твою башку, мозгами тут все уделаешь.

Сопротивляться солдату не было возможности, поэтому Михаил сделал все так, как велели: медленно сомкнул руки в замок за гудящей от боли головой и опустился на колени, прямо в лужу крови. Мигом почувствовал, как ткань брюк напиталась липкой остывающей жидкостью. Краем глаза удалось заметить автомат мертвого Ликвидатора, лежавший рядом, но к удивлению, в сухом месте.

— Не стреляйте, я тут просто живу, — попытался разговорить солдата Михаил. Не конкретно в этой квартире, а вообще на этаже!

— Все, кто на этом этаже живет — больше не жильцы. Здесь произошел очаг заражения, нужно срочно об этом доложить.

Солдат передернул затвор. Михаил зажмурился от осознания того, что произойдет дальше, но в этот момент в основном коридоре жилого этажа раздались крики и звуки возни. Ликвидатор развернулся и направился ко входной двери.

В этот момент Михаил решил: сейчас — или никогда! Он схватил автомат и выстрелил прямо тому в голову.

О твари на кухне он не забыл и немного успокоился, только когда разрядил весь магазин.

Существо обмякло, щупальца и глаза больше не шевелились, но от стены тварь так и не отлепилась. Желания проверить, точно ли она мертва, не было, из странной квартиры нужно было выбираться в срочном порядке. А лучше — вообще выбираться с этажа.

Там уже царил хаос: взрослые мужики убегали от пары мутировавших детей, в какой-то квартире истошно вопила женщина. Из ближайшей квартиры выскочило несколько взрослых особей, сохранивших из человеческого лишь ноги. Автоматная очередь скосила тварей. Штаны, оставшиеся на одном из мертвых тел, оказались Гришкиными.

«Вот и кто теперь из нас упал, сука? — удовлетворенно подумал про себя Михаил. На душе даже как-то полегчало, хоть и считал, что радоваться чьей-то смерти — неправильно. Но, если подумать логически, то Гришка больше портил жизнь окружающим, чем делал ее лучше. В любом случае, совесть не мучила, потому что пьяный сосед умер, скорее чудовищем, нежели человеком.

Как назло, выстрелы привлекли внимание еще нескольких взрослых тварей. Да и дети, разорвав на части несчастного мужика, бросились к Михаилу. Затрещал автомат, уничтожив еще несколько мутантов. Остальные оказались умнее: некоторые начали немного пятиться, пытаясь по дуге обойти человека, часть укрылась в незапертых квартирах. Однако никто не собирался отпускать жертву.

Михаил же, выставив вперед автомат крикнул:

— Э, уроды! Только попробуйте двинуться, мигом сдохните! — пока он кричал тварям, сам двигался понемногу к своей квартире. Дойдя почти вплотную, он расстрелял остатки магазина, к сожалению, уложив всего одного монстра. Как только прозвучал щелчок ставшего бесполезным автомата, остальные твари бросились прямо к нему. Парень, к счастью, успел забежать в квартиру и запереть гермодверь.

Михаилу хотелось кричать, но, вспомнив о матери, решил сначала проверить, все ли с ней в порядке. Женщина с безучастным видом сидела на кровати.

— Мам, ты как? С тобой все в порядке?

— Да, все хорошо. Что там происходит? — тихо спросила она, кивнув в сторону двери.

— Там все плохо. На этаже, — парень замялся, — даже не знаю, как это назвать эпидемия какая-то. Все заразились, только не знаю, чем.

Михаил задумался, бросил взгляд на гермодверь, затем продолжил:

— Хотя, знаешь, что-то припоминаю! Своими глазами я не видел, но о чем-то похожем я читал в рапорте гибели Мих… Шкатулка? Но как? Оказывается, это я во всем виноват! Я! — голос сорвался на крик, глаза парня расширились и нездорово заблестели.

На удивление мать почти никак не реагировала.

— Я должен во всем признаться! Тебе! Обязательно! Еще в прошлый раз хотел, но ты говорила: «Не время». Вот теперь точно время. Пообещай, что выслушаешь меня! Выслушаешь же?

Мать только тихо произнесла:

— Да.

***

Я — лжец, врун, брехло! Я — гнилой человек, делающий ужасные вещи. И, наверное, я должен был давным-давно сгинуть, но по каким-то непонятным причинам все еще убегаю от проблем, доставляя их другим. Ведь это я принес на этаж заражение. Да, не хотел! Но от этого никому не легче, а уж мне — тем более. Но лучше все рассказать с самого начала.

На самом деле меня зовут Кирилл. Чего у меня было не отнять — так это способностям к науке и к своим двадцати годам я уже заведовал лабораторией в СпецНИИ, очень большом и закрытом. Там же филиалы от НИИ Слизи и, конечно, военные проекты. Проекты в СпецНИИ были разные, но никто никому не мешал. Поначалу я исследовал влияние аномалий на человека — различные отклонения в физическом развитии человека, столкнувшегося с последствиями Самосбора. Не слизью, а тем, что сложнее объяснить. Например, однажды я исследовал кости человека, попавшего под аномалию старения. К слову ничего интересного — труха, да и только!

Однако меня заметили и предложили перевестись на военный объект в НИИ «Спецсвязь». Скрывать не имеет смысла, наш проект назывался «Оператор», и мы проводили опыты на детях, у которых в определенном возрасте появлялись, скажем так, необычные способности. Мы, экспериментируя, помогали эти способности раскрывать, после чего дети отправлялись на службу.

Тогда мне было плевать, что будет с ними дальше. Зато, как ведущий ученый, получил отдельную жилплощадь и даже усиленный паек. Я не видел в этих детях детей, для меня они были просто материалом для экспериментов. Вот только их родителям это было, конечно, не доказать.

Там-то я и познакомился с Михаилом, Ликвидатором. Его часто привлекали к охране другого объекта. Сначала общались только в курилке. Там же и заметили, что внешне мы очень похожи. В основном говорил он: про себя, про жизнь, про мать, которой он дал зарок еще раз встретиться. Чтобы точно вернуться домой, забрал с собой одну из циферок с двери и хранил в портсигаре своем, постоянно его в руках вертел. Мне особо нечего было рассказывать, и я больше слушал. На том и подружились.

После стали помогать друг другу, доставали то, что сложно найти. Я его дополнительными талонами снабжал, а он мне как-то всучил пропуск Ликвидаторский. Мне он не особенно был нужен, но отказываться я не стал. Как и от старой армейской формы.

А потом на объекте, где дежурил Михаил, произошла утечка. Не знаю, как это по-другому объяснить, но то, над чем проводили опыты, вырвалось на свободу. Тогда весь блок этого объекта вместе с учеными и дежурившими в эту смену солдатами сначала сожгли, а потом залили пенобетоном. Когда все закончилось, я долго стоял и смотрел на замурованный блок, думая о погибших людях. Рядом же я увидел его портсигар и, пока никто не заметил, забрал себе. Не знаю, почему он оказался за территорией карантина, но тогда я подумал, что память о единственном друге сохранить нужно.

Какое-то время продолжал работать на объекте, думая, а может ли такое случиться, что и тут все пойдет не по плану и нас всех просто сожгут?

Переломным моментом стало то, что однажды пришли за соседским мальчиком. Раньше я никогда не видел, как забирают детей у родителей, но здесь, к сожалению, застал. Что-то изменилось во мне, и тогда твердо решил прекратить эксперименты. Устроил аварию, сломал оборудование, отключил детей от… Нет смысла сейчас объяснять устройство проекта «Оператор», но его теперь нескоро запустят.

Я хотел провернуть это незаметно, чтобы не заподозрили. Но не вышло, и я оказался в розыске. Собирая в спешке вещи, я наткнулся на тот самый портсигар. Он-то и подкинул идею выдать себя за Михаила. Адрес я знал, тот его несколько раз на дню произносил вслух. Для себя, чтобы не забыть. Так я и оказался здесь. За все время, как я нашел эту коробочку, не удосужился ни разу открыть, только когда уже был на этаже. И то, на эмоциях, не обратил внимание, что кроме восьмерки, там притаился тот самый паразит, вызывающий заражение…

***

Кирилл смотрел на обманутую женщину. Она не выдавала никаких эмоций.

— Знаю, мне нет прощения, но все же прошу, простите! Это я, я во всем виноват. Я обманывал вас, обманывал жильцов, принес заражение и погубил много человек!

— Отойди. Ты мешаешь мне смотреть в окно, — тихо сказала женщина.

У Кирилла ручьем потекли слезы. Трясущимися руками он вытащил нож, от которого все никак не мог избавиться, и вонзил его в шею женщине. Та не издала ни звука, просто тихонько упала на кровать.

Завыли сирены, запахло сырым мясом. Скрежет щупалец за гермодверью сменился речью:

— Ну здравствуй, друг, — голос принадлежал мертвому Михаилу. Ты, наконец, все понял? Или так и бродишь во тьме?

— О чем ты? — спросил Кирилл, сидящий прямо на полу спиной к гермодвери.

— Операторы, вышедшие из-под контроля, зараженный этаж, люди, которых погубят твои знания. Сколько еще этажей и людей ты погубишь ради попытки, которая скорее всего не увенчается успехом, а если увенчается – принесет много страданий? Один выход с этим покончить – остаться с Самосбором. Ты не должен, ты просто обязан это сделать. Только так все может закончиться.

— Всегда есть шанс все исправить!

— Нет, не всегда. Давай к нам, тут спокойнее!

Кирилл встал и взялся за ручку гермодвери, все еще решая, послушаться Михаила и впустить Самосбор внутрь или продолжить попытки спастись.

— Твою мать! — из коридора послышался голос Большого, — все сюда!

Мы выскочили на помощь. В квартире напротив уже стоял Паек с остальными бойцами. В комнате на диване, прислонившись друг к другу, сидели три скелета, в том же состоянии, что и в проверенной мной квартире. Но Большого напугал не сам их вид, а то, кем они были раньше: скелеты оказались детскими.

— Что за чертовщина творится? Не нравится мне тут, товарищ сержант! — сказал Гога.

— А я, по-твоему, в восторге? На карусели отдыхаем, мля! — Паек, как и все, выглядел напряженным.

— Тут еще кое-что странное! — вмешался я, — скелеты — они как будто состарились и выглядят, ну не знаю, словно много циклов уже здесь.

— Да ты прям гений! — дрожащий голос Большого отчего-то звучал тоньше. Видимо, он еще не отошел от испуга.

— Дай договорить! Вся обстановка на этом этаже. Мебель, посуда, стены — тут все дряхлое, выглядит, будто еще при прадеде устарело. И скелеты тоже старые.

— Соглашусь с Ванной. Мы здесь словно какой-то могильник вскрыли. Только этот-то не запечатывали.

— Быстро осматриваем остальные квартиры и уходим!

— А это, товарищ сержант, мы мигом.

Остальным квартирам удивить нас не получилось: где-то лежали или сидели такие же скелеты, где-то не было никого, но увиденное в первой квартире уже вряд ли что-то могло переплюнуть.

— Нигде ни следа пропавшего отряда, — доложил Гога, когда мы вернулись на лестничную площадку, — все проверили!

— Все, да не все! Один лифт нас не довез, а вот второй закрыт, но тоже, судя по всему, не работает, давайте его вскроем. Убедимся, что и там ничего. И тогда точно возвращаемся.

Вскрывать лифты было обыденным делом. Для таких случаев Крупа всегда брал небольшое приспособление, чем-то похожее на домкрат: две тонкие, но прочные пластиночки вставлялись прямо между створками лифта, а поворотный механизм с ручкой заставлял пластинки отдаляться друг от друга, раздвигая эти самые створки.

В это раз лифт совсем не оказал сопротивление. А потом Крупа начал ругаться.

— Че там? Тоже труп? — спросил Большой.

Лучше бы труп: откуда-то сверху свисали оборванные тросы. На одном из них болтался противогаз.

— Может, ну его? Сбросим в шахту, и все? Скажем, что везде искали, но ничего не нашли. А лифт уже после нас оборвался, — предложение Гоги было заманчивым. Как бы я хотел, чтобы Паек согласился на него. Но сержант, тяжело вздохнув, ответил:

— Не могу. Приказ есть приказ. Да к тому же, если к кому-то из нас подключится Оператор, он все узнает и поймет, что задачу могли выполнить, но отказались. А это расценивается, как дезертирство. Крупа, свети в шахту, что там видишь?

— Эт, шахта неглубокая. Метра полтора до оборвавшегося лифта. Там, эт, кажется, подвальное помещение.

— Спускаемся!

***

Мне еще ни разу не довелось быть в подвалах. Слухи о них ходили разные, но все склонялись к одному: гиблое место. Как только все спустились, Паек выдал по таблетке. Спрашивать, что это, не стали. Горечь на языке осталась, зато ощущение страха и тревожности мигом ушли. Правда, всего лишь на время.

Помещение с рухнувшим лифтом было небольшим, два на два метра. Все вокруг, как и на этаже выше, поражало своей старостью, другого описания на ум и не приходило. За дверью ждал полумрак коридора, заваленного мусором и какой-то рухлядью. На удивление, редкие лампы на потолке светились, хоть и периодически выключались.

— Идем вперед, я думаю, что цель уже близко. Главное — найти. Неважно, живыми или мертвыми, — отдал приказ сержант.

По бокам просторного коридора не было дверей, сплошь стены с облупившейся краской неизвестного цвета. Мы шли по нему довольно долго, держа оружие наготове.

А потом донесся вопль. Или смех. Я до сих пор не могу в этом разобраться. Единственное, мне сразу вспомнился один случай, когда Гога, во время одной из операций, сжег зараженного мужика на глазах у его жены. Она также кричала.

На удивление, звук раздавался сзади, хотя мы осмотрели от и до вокруг шахты лифта.

— Что за…? — обернулся Гога, а потом закричал, — Ааа, сука!

Большой подсветил фонариком, и мы увидели, как что-то, похожее на разжиревшую крысу размером с ведро, вгрызалось в его ногу.

— Не стреляй, а то своего зацепишь, — приказал Паек и пнул тварь. Та и не думала разжимать челюсти.

Тогда Крупа, недолго думая, достал нож и несколько раз вонзил ей в брюхо. Крыса заверещала и обмякла, наконец, отпустив кровоточащую ногу.

— Как она прокусила? Тут ткань защитная, ножом хрен возьмешь!

Большой достал из аптечки ампулу и вколол в ногу:

— Гога, как вернемся, давай сразу в больничку, чтобы заразу не подцепить. Идти-то сможешь?

— А куда мне деваться? Один оставаться здесь я точно не собираюсь.

— Давай, если что, эт, на меня опирайся, — предложил Крупа.

Но раненый, на удивление даже не хромал. Тогда мы подумали, что это все из-за ампулы. Как же мы ошибались.

Снова раздался вопль со стороны лифта. Еще раз моргнула лампа, а потом, будто из воздуха возникла она. Огромная тварь, выше любого бойца в Корпусе, неторопливо двинулась к нам, словно знала — мы никуда не денемся.

— Стреляй, че ты встал! — бросил мне Большой, тыча автоматом в сторону надвигающегося мутанта.

Щелк. Осечка.

Странно, мы регулярно чистили оружие, осечки быть не могло.

— Сука, что со стволом? Ванн, у тебя тоже?

Щелк. Щелк. Одни осечки. В этот момент я понял, что мой автомат, весомый аргумент во многих ситуациях сейчас просто кусок мусора.

— Не знаю, раньше все работало как часы, — таблетка Пайка как-то резко перестала действовать, и мне стало не по себе от происходящего.

— Мой тоже заклинило! — вмешался сержант. — Мужики, давайте огнеметы!

— Эт, товарищ сержант, не работает. Как будто вместо топлива — вода.

Что-то прыгнуло на меня сверху и вцепилось в ухо. Вспышка боли, а потом я почувствовал, как кровь заливает лицо. Меня спас Гога, ткнувший в тварь ножом. Что-то крупное и шерстяное свалилось с меня и растянулось на полу.

— Бежим! Бежим, быстрее!

Существо почти настигло нас. Я на бегу обернулся, оценивая расстояние между мной и тварью, но в тот момент повезло: один взмах когтистой лапы — и Большой, бегущий позади меня, исчез из виду. Он даже крикнуть не успел, просто упал. Краем глаза я увидел, как мутант вгрызается в шею солдата. Пол вокруг стал заливаться кровью.

Но это — только начало. За чудовищем спешили огромные крысы. Они не стали задерживаться на Большом, отдав трофей сильному. Десяток шерстяных тварей преследовал нас. Некоторые умудрялись прыгать откуда-то с потолка.

— Там дверь, справа! — крикнул сержант.

Коридор не заканчивался, и эта дверь оказалась единственной надеждой на спасение. Крупа дернул ручку, и та, на удивление, поддалась.

Как только мы все оказались внутри, Паек сразу заперся. Со стороны коридора стали раздаваться скрежещущие звуки.

— Не достанете, суки! — ругнулся в ответ Гога.

Сержант нашел на стене рядом выключатель, и мы, наконец, смогли разглядеть свое убежище — абсолютно пустая, выложенная кафелем комнатка, в дальнем углу лежали ветхие скелеты в одежде Ликвидаторов. На всех, кроме одного, противогазы. Видимо, именно он и потерял свой у шахты.

— Ну, эт, товарищ сержант, вот и пропавший отряд!

— Ага, а теперь будет два пропавших отряда. Математика, мать ее за ногу!

— Ванна, а ты чего так на меня вылупился? Смотреть больше некуда? — выпалил Гога, — погоди, а как у тебя так быстро борода выросла? А ухо? Мы не кололи ничего, но оно уже зажило.

Только тогда я понял, что меня смущало в нем. Да и во всех остальных:

— Как и твоя нога, Гога. Ты бежал быстрее всех! Глянь на нее.

На месте укуса вместо рваной раны белел еле заметный шрам. Нога выглядела так, словно давным-давно зажила.

— Эт, ладно, нога! Что с нами случилось? Почему у всех бороды отросли, да еще и поседели? У меня что, тоже голова белая? — Крупа стал ощупывать свое лицо.

Ни у кого с собой не было зеркала, но стало понятно: за то время, что мы находились на этаже, каждый из нас постарел. Кто-то больше, кто-то меньше. Такого не должно было быть. Так быстро люди не стареют. А потом я вспомнил и про заклинившие автоматы, и про быстро заживающие раны.

— Товарищ сержант! — я решил высказать догадку. — Наверное, здесь какая-то аномалия. Она распространилась на подвал и этаж. Потому и люди там мертвы. Они просто состарились и истлели.

— И мы, боец, кажется тоже влипли. Нам бы выбраться отсюда, пока сами не стали скелетами.

За дверью послышался вопль. Та тварь вернулась и настойчиво колотила в дверь.

— Мы не можем выйти, у нас из оружия рабочего только нож… — седой Гога не успел договорить и просто упал на пол.

— Гога, эт, что с тобой? — тряс мертвого товарища Крупа.

— Да не тряси ты, он больше ничего не ответит. Гога был самый старший из нас, и, судя по всему, состарился быстрее остальных. Во что же такое мы с вами влипли, мужики? — сержант сел на пол, прислонившись спиной к стене, вздохнул, а потом сказал: — Крупа, ты же ненамного его младше?

***

Крупа умер быстро. Мы уложили его рядом с остальными.

— Ну что, Ванна? Нас осталось двое, — горько усмехнулся Паек. — Как ты тут один-то будешь? Не страшно?

— А там, за дверью, разве не страшнее? — спросил я. Тварь, ждущая нас в коридоре, казалось, имела в запасе все время мира. На нее старение будто вообще не действовало. — Обидно только, что вот так все и закончилось.

— Знаешь, боец. Мы тут сгинем, а потом пришлют других — и те также погибнут. Потом снова и снова.

— Нет, товарищ сержант, неужели вы думаете, что кто-то действительно будет бесконечно скармливать подвалу бойцов?

— А я не хочу даже проверять эту теорию. Так что поручаю тебе важную задачу.

— В каком смысле?

— А вот в каком: ты не заметил, что звуки в коридоре стали немного тише?

Я прислушался и поразился внимательности сержанта.

— Да, ей, судя по всему, скучно стало, вот она и не стоит на месте, бродит по коридору.

— В точку, боец! И это — наш шанс. Ты, как самый молодой, можешь попытаться добежать до конца коридора и выбраться из шахты, не успев умереть от старости. Я же буду тебя прикрывать.

— Прикрывать в каком смысле?

— А в прямом. Я беру тварь на себя. Не убью, так хотя бы задержу. Пока она будет меня жрать, ты уходи.

— Товарищ сержант, может, не нужно? — предложение Пайка меня шокировало.

— Нужно. А чтобы наши старческие тела не дали сбой, вколи-ка в плечо вот это, — сержант достал у себя две ампулы и протянул мне одну.

Я не стал думать о том, что будет дальше, просто сделал себе инъекцию. Энергия и сила растеклись по венам, придав уверенности. Я был готов рвать тварей голыми руками.

Паек, стоя у двери и прислушиваясь, подал мне знак, чтобы я готовился бежать.

— На счет три! Раз, два, пошли!

Сержант с ножом в правой руке бросился куда-то вправо. Послышались звуки борьбы и крики Пайка. Я выскочил из комнаты и успел заметить краем глаза, как мерзкое опасное существо уже убило моего командира и задержалось только на том, чтобы его съесть. Крыс, на удивление, не было. Я бросился бежать что есть силы к лифтовому помещению. На спину что прыгнуло, но я успел приложиться спиной к стене, если не раздавив существо, то хотя бы его оглушив. Если бы не инъекция, провернуть такой маневр мне бы не удалось. Она же и дала мне возможность бежать быстрее и не задыхаться.

***

Все было как в тумане. Лифтовое помещение. Шахта. На удивление легко подтянулся, выбрался. Мертвецкий этаж. Лестничная площадка. С трудом прошел несколько пролетов наверх.

Организм, почувствовавший, что опасность миновала, сдался. Сказалось все: и общее напряжение, и эффект после краткосрочного действия ампулы и, конечно, аномальное старение. Я смотрел на трясущиеся руки, покрытые пигментными пятнами, и плакал от бессилия. От того, что ничего уже не изменить. Мои остались там, а я выбрался не из-за отличительной силы или выдающегося ума. Просто повезло, но какой с этого прок? Кому нужен старый никчемный дед?

На какое-то время я потерял сознание и лишь изредка, на мгновения, выходил из забытья. Помню, местные, с этажа, называли меня бродягой и оборванцем. Они либо обходили стороной, либо просто пытались прогнать. Кто-то пообещал сообщить куда надо. И, судя по всему, этот кто-то сдержал свое слово.

За мной пришли. Разбудили пинком ботинка по ребрам. Едва я открыл глаза, как дуло автомата сунули прямо в лицо:

— Гражданин, назовитесь. По каким причине на вас армейская форма?

С трудом пытаясь дышать, скорчившись боком на полу, я заметил две пары ног в берцах. Ответить удалось только через несколько вдохов:

— Я свой. Рядовой Корытин, позывной Ванна, личный номер: А-78925-ОЩ-61. Отправился на задание под командованием сержанта Пайкова. Искали пропавший отряд. Какое-то время назад, думаю, прошло не больше двадцати четырех часов, мы исследовали первый этаж, в котором из-за аномалии после Самосбора погибли все жители, а потом спустились в подвальное помещение, где на нас напали мутанты. И…, — тяжелый ботинок опять угодил прямо по ребрам. Я захлебнулся кашлем.

— Говори, да не заговаривайся. Этот этаж давно залит пенобетоном. Много циклов назад.

После этих слов меня как будто холодной водой окатило. Много циклов. Много — это сколько? Жив ли кто-то, кого я знаю, или они тоже состарились? А может, они вообще о другом говорят? А если нет? Как такое вообще возможно?

— Что с тобой? Не верится? А вот придется поверить! Сейчас отведем тебя к товарищу капитану, он проведет с тобой разъяснительную беседу на предмет того, как нужно отвечать на вопросы, когда тебя спрашивают.

Меня не вели, а скорее несли, повисшего на руках солдат. Все происходило будто во сне: дорогу до кабинета капитана я совсем не помню. Зато все, что произошло после, отложилось в голове в мельчайших подробностях.

В кабинете пахло сигаретами и старой бумагой. Однажды мне довелось побывать в архиве, и именно с ним возникла ассоциация, едва я переступил порог, где меня встретил невысокий полный человек. Да, внешний вид этого капитана говорил о том, что он только приказы раздавать и горазд. Сам-то дальше ста метров не пробежит. Он прищурено на меня смотрел, может, чего-то ждал, я так и не понял, но в какой-то момент просто представился:

— Капитан Наполов, специальный отдел. Рассказывай: кто ты, как здесь оказался, почему в армейской форме.

Меня внимательно выслушали. Все то время, пока я говорил, человек за столом делал какие-то пометки в блокноте, изредка кивал головой, и даже ни разу меня не перебил.

— Занятный отчет, рядовой Корытин. Нарочно не придумаешь.

— Вы мне не верите?

— Как сказать. За столько лет всякого наслушался и разное повидал. Этаж с подвалом в запечатанном состоянии столько, сколько я себя помню. В остальном, мне следует доложить руководству. Пусть сами решают, что с тобой делать. А пока — посиди в камере какое-то время.

Меня это вполне устраивало. Едва туда добравшись, я сразу лег на койку, закрыл глаза и моментально провалился в пустоту.

***

Разбудил тот же солдат, что и запирал в камере:

— Вставай, дед, руководство вызывает, на удивление быстро отреагировали.

Поднялся. После отдыха чувствовал себя чуть лучше, но ненамного.

— Как думаешь, рядовой, что со мной будет? — я надеялся, что мне удастся разговорить Ликвидатора.

— По мне, дед, ты — просто сумасшедший. Тебя или отпустить на все четыре стороны или расстрелять, всяко полезнее будет. Не верится что-то в твои россказни.

Разговаривать резко перехотелось. Но солдат все равно добавил:

— Но руководство — оно другими гранями мыслит. Ученых вызвали. Так что тебя, я так думаю, сначала в НИИ отвезут. Там изучать будут, опыты всякие проводить. Ведь если все, о чем ты рассказываешь, правда, то пользу какую-никакую науке, да и людям, принесешь.

В этот момент какое-то гадкое чувство засело внутри меня. Как червяк точит бетон, так и меня начало что-то подтачивать. Стало обидно, что вот так все закончится. Я — не порождение аномалии, не мутант, которых вызвал Самосбор или те же очкастые из НИИ. Я — обычный человек, который потерял молодость, потерял жизнь. И ради чего? Я снова вспомнил тех четверых, не выспавшихся мужиков, непонятно зачем поднятых по тревоге и также непонятно зачем погибших. Резко захотелось убраться отсюда подальше.

В коридоре, ведущем в кабинет никого не было. Я решил, что это — мой шанс, и упал на спину, сделав вид, что потерял сознание.

Солдат склонился надо мной, тряся:

— Дед, эй, дед! Что с тобой?

В это время я достал нож с ремня ничего не подозревающего солдата и воткнул его прямо бедолаге в бедро. Солдат, повалившись на пол, попытался закричать, но я, закрыв ему рот рукой, шепнул на ухо:

— Попробуешь закричать, и я нож из ноги достану. А тогда не успеешь даже перевязку сделать, умрешь от потери крови.

Тот зло на меня посмотрел и попытался укусить за руку. Тогда я вытащил нож из ноги и полоснул по горлу. Солдат быстро обмяк. Мне не хотелось убивать, но в тот момент другого выбора не было.

Я побежал. Каким-то чудом набрел на сортировочно-транспортный узел, забрался в одну из ржавых кабин, которые вы тут разбираете, а потом сюда перебрался, в техническое помещение.

***

Сирены давно перестали выть, только грохот и ругательства Ликвидаторов нарушали тишину коридора. А потом в дверь постучали, тем самым дав разрешение выбираться из помещения.

Костик, выслушав историю старика, поморщился:

— При желании можно во всякую чертовщину поверить, временные аномалии, ускоренное старение. Вон, — он кивнул в сторону гермодвери, — что там за туман за дверью? Почему мы иногда слышим голоса и чувствуем запах этот странный? В это можно поверить. А вот в то, что ты, старый дряхлый человек, перерезал горло Ликвидатору, который намного сильнее тебя. А потом еще и смог скрыться от преследования…

— Все, что рассказал, правда. Думаю, мне просто повезло. Зеленый тот солдат был, зазевался, а я этим и воспользовался. Сил у меня не оставалось, зато опыт.

— Допустим, солдат молодой оказался, возможно совсем новичок. Но как ты дальше-то сбежал? Никто даже не попытался догнать, остановить. А здесь как? Тут металлолом в такую кучу-малу сваливают, и кабину, в которую ты якобы забрался. Тут один раз переверни ее — и ты помрешь.

— Просто повезло.

— Да как-то слишком просто у тебя все, дед. Там повезло, тут повезло. Что выбрался из подвала — тоже. Разве так бывает?

— Ну раз я стою здесь, то бывает.

— Валь, и что с ним теперь делать? — обратился Костик к напарнику.

Валентин внимательно следил за перепалкой. Да, конечно, рассказ отдает небылицами, но все-таки — это немощный старик. Если бы он был таким, каким описывали в листовке — опасным элементом — давно бы уже мертвые лежали оба. Но нет, здесь все наоборот, его жизнь зависит от воли двух техников.

— Кость, давай не будем в это лезть. Мне кажется, себе дороже. Ликвидаторам только попадись на глаза, уже не отцепятся.

— А как же награда, как же возможности?

— Не будет никаких возможностей, молодой человек! — вмешался в перепалку старик.

Костик покосился на деда:

— А тебя вообще не спрашивали, вали в свой угол!

— Ну что, договорились? Не будем сдавать? — продолжил настаивать на своем Валентин.

Костик насупился и обратился к темной половине помещения:

— Живи пока. Повезло тебе, что Валек из добрых.

***

У выхода на проходной парни столкнулись с двумя Ликвидаторами, отчего-то еще не покинувшими территорию завода. Костик похлопал себя по карманам и обратился к напарнику:

— Слушай, я зажигалку, кажись, в курилке оставил. Не жди. Иди, а я догоню.

— Да, давай, — не задумываясь, ответил Валентин и пошел дальше один.

Через какое-то время его осенило: «Костик, сволочь, все-таки решил сдать старика!»

Парень бросился бежать к заводу в надежде переубедить жадного товарища.
На знакомом посту, вместо рутинно работающей пары техников была самая настоящая толпа.

Обойдя зевак, Валентин, наконец, смог увидеть то, что привлекло массовое внимание: на полу в луже крови лежал Костик. В груди алели несколько сочащихся дыр от пуль.

— Что, что с ним случилось? — у всех и будто ни у кого спросил парень, трясясь от ужаса.

По плечу хлопнул Митрич:

— Нам сообщили, что он был заражен. Но я видел, как вы вместе уходили… И че он вернулся, полез к ним. Дурак-парень. Жалко, хоть и сам виноват. Не стоит к ним лезть лишний раз.

***

Выходя из лифта, Валентин бросил машинально взгляд на доску объявлений, поймал глазами знакомую листовку и остолбенел от удивления. Да, это была она: текст с косой печатью, те же замятия, вот только сама информация на ней немного отличалась:

«ВНИМАНИЕ! РАЗЫСКИВАЕТСЯ ОСОБО ОПАСНЫЙ ЛИКВИДИРУЕМЫЙ ЭЛЕМЕНТ.

ПРИЗНАКИ: МОЛОДОЙ МУЖЧИНА. КОРОТКИЕ ВОЛОСЫ.

ОСОБЫЕ ПРИМЕТЫ:ОТСУТСТВУЮТ.

ОБВИНЯЕТСЯ: ПОДЖОГ ЖИЛЫХ БЛОКОВ, ДЕЗОРИЕНТАЦИЯ И ДЕЗИНФОРМАЦИЯ ГРАЖДАН.

ПРИ ОБНАРУЖЕНИИ: ЗАДЕРЖАТЬ И НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО СООБЩИТЬ В ЛИКВИДАЦИОННЫЙ КОРПУС.

ДОПОЛНИТЕЛЬНО: НАЗНАЧЕНА НАГРАДА ЗА ПОИМКУ РАЗЫСКИВАЕМОГО».

ПОДПИСЬ: КАПИТАН ЛИКВИДАЦИОННОГО КОРПУСА Ж374-Э НАПОЛОВ В.А.

Валентин молча сорвал листовку, сжал ее в кулаке и двинулся к мусоропроводу, надеясь избавиться от ненавистной бумаги.

Валентин заметил объявление, возвращаясь домой с третьей смены. Серым внимательным глазам нашлось, за что зацепиться. Тонкий грубый лист, текст напечатан с перекосами, явно наспех. Нижняя кромка помята, будто кто-то хотел сорвать объявление, да так и не решился. Листовка, в отличие от остальных, истрепанных и пожелтевших от времени, сразу привлекала к себе внимание.

Вдобавок ко всему, она была хоть чем-то новым. Ведь когда работаешь в то время, когда большая часть блока спит, и отсыпаешься, когда жизнь на этаже проходит мимо, начинаешь с жадностью подмечать какие-то малейшие изменения в мире с остановившимся временем.

Такая жизнь началась у Валентина в четырнадцать, когда в семье появились близнецы. Двойня — это не два дополнительных рта, а три. Мать не смогла выходить на работу, дополнительные смены отца и раньше не могли полноценно обеспечивать семью, а сейчас и того подавно. Доучиться в школе так и не удалось, после восьмого класса нужно было срочно устраиваться на завод. Отец подсуетился, взяли техником — разбирать старые железки, невесть откуда попадавшие на завод. Теперь, в шестнадцать, Валентин выглядел намного старше своего возраста: уставшее с синяками лицо, худое от недоедания тело, сутулая походка. Однако остатки жажды жизни и стремления к новому все еще теплились в нем. Потому и новая листовка сразу привлекла его внимание.

— Чего там встал? Опять, небось, партия про комендантский час строчит? Каждый месяц одно и то же. Ни поспать толком, ни на работу пробиться. Снова за печатью через весь завод тащиться. Да ну их. Даже читать лень.

Дымящий папиросой Костик, напарник по смене и сосед по этажу, делал вид, что ему ни до чего нет дела. Пусть всех заберет Самосбор, Ликвидационный Корпус, да хоть сами жители друг друга зажарят и съедят — все равно. Для него одно главное — найти место потеплее. Например, перевестись из техников в мастера. А потом, наконец, съехать в отдельное жилье. С отцом, почти ослепшим пьяницей-сварщиком, жилось непросто. Костик не стеснялся в выражениях и часто говорил: будь у отца совсем безрукие культи — может, и жилось бы тише. Ни бутылки не схватит, ни мать по углам не погоняет. А так… и двух пальцев хватает, чтобы всех достать.

— Да нет, здесь другое! Иди сам посмотри, — позвал Валентин.

Напарник нехотя подошел к доске, нашел взглядом листовку и замер, о чем-то задумавшись.

— Ну дед какой-то на старости лет с ума выжил, комнату поджег. Мало что ль таких? Вон, помнишь, Серегу, токарем у нас работал? У него на этаже еще дети вместе с лифтом рухнули. Он рассказывал нам про такого же дурачка. Только тот не поджигал, а с мусоропроводом разговаривал.

— Помню, Леликом вроде звали.

— Вот, точно, он! Я вот думаю, неужели Ликвидаторам заняться нечем? Погоди-ка… — Костик собрался было идти дальше, как внезапно снова застыл, перечитывая объявление.

— Валь, а вот что ты увидел в этом объявлении?

— Опасного человека. Увижу его — буду держаться подальше.

— Ты ж не дурак. Но глядишь будто совсем не туда.

Валентин озадаченно посмотрел на соседа:

— В смысле?

— В смысле — шанс! Там же по-русски написано: на-гра-да! Понял? — Костик намеренно долго произносил последнее слово. — Если деда найдем и сдадим — нам Ликвидаторы награду дадут. Может, вырвемся отсюда ко всем чертям. А ты все — «опасный-опасный»!

Валентин в это не верил. Ликвидаторы, в его понимании, всегда были связаны с чем-то нехорошим. Приходят до Самосбора — устраивают свои порядки, безвозвратно забирают людей, не церемонятся с местными. Кинь косой взгляд — сразу влепят обвинение в предательстве против партии и даже разбираться не станут.

Ну а если пришли после Самосбора — тут уже и дураку понятно: зачищают последствия самого страшного и непонятного явления в Гигахруще, которое если не заберет сразу спрятавшихся за гермодверью, так потом нагадит слизью, а может и какой-то дрянью похлеще. Валентин помнил соседа дядю Толю. Тот тогда сразу вышел, не дождавшись разрешения. Открыл дверь и через минуту сгорел под огнеметом. Чтобы неповадно было. Так работают с последствиями — твердо, беспощадно.

— Кость, да какая награда? Ты хоть раз видел, чтобы Ликвидаторы награждали чем-то кроме пуль и огня?

— Вот что с тобой не так? Неужели даже выбраться с этого чертова блока не мечтал?

— Ну куда мне выбираться, мне семье помогать надо. Мать еще не скоро сможет на работу выйти.

— Вот ты и сидишь на месте два года. Тебе же и так нормально, да?

— Не нормально! Просто выхода пока нет. Да ты и сам в техниках уже давно, — Валентин ударил по больному.

— Да отстань ты! Это временно! Переведусь скоро. Мастером стану или еще кем-то повыше и свалю от вас от всех! Шанс надо искать во всем, понимаешь?

— Хочешь сказать, что мы после смены будем болтаться по чужим блокам и искать какого-то слепого на один глаз старика, чтобы сдать его?

Костик замялся:

— Ну, сейчас искать, конечно, не будем, но, если вдруг он попадется мне на глаза — я своего не упущу. А ты — и дальше разбирай ржавые железки. Понятно?

— Ладно, извини. Замечу что-то, сразу тебе скажу, — Вальке не хотелось ссориться с напарником. Работать молча всю смену — с тоски умереть можно. Да и не любил он ссоры. Не видел в них никакого смысла. В Гигахруще нужно держаться всем вместе — так хоть как-то выжить можно.

— Вот и отлично, а теперь — пойдем отдыхать.

***

Сладко спать, когда за тонкой стеной плачут два ребенка — то еще занятие.

— Валь, проснулся? — спросила мать.

Хотелось, конечно, сказать: «Ага, поспишь тут с вами», — но вместо этого Валентин просто промычал:

— Угу.

— Позавтракай, сковородка на плите, и, если можешь, вынеси, пожалуйста, мусор. Близнецы сегодня с самого утра капризничают.

— О, мам, это я уже понял!

Оставшиеся полсковороды концентрата говорили о том, что мать сегодня почти не ела. У нее давно уже нет аппетита. Говорила, что после родов стала по-другому воспринимать еду на вкус. Точнее, все стало безвкусным. Не помогали даже соседкины рецепты с разными пропорциями соды и смеси. Самому Вальке на вкус было скорее нормально. Чего-то другого он все равно никогда не пробовал и воспринимал прием пищи так, как по мнению партии должен кушать каждый житель Гигахруща: безвкусно, безэмоционально, безнадежно. Как что-то, что поможет дать минимум сил и продлить ненадолго жизнь. Не более того.

Выбросив мусор, Валентин решил пройтись. Около шахты лифта он по привычке бросил взгляд на доску объявлений. Листовка больше не висела, только два белых клочка бумаги в тех местах, где небрежно мазанули клеем.

«Нашли, значит…», — мелькнула в голове мысль. И почему-то сразу стало не по себе. Не от жалости — от чего-то другого. Словно кусок чего-то важного ушел еще до того, как Валентин успел понять, что это было. Он решил не говорить про это Костику. Просто, чтобы лишний раз не поднимать тему, от которой заново мог вспыхнуть спор.

***

Перед проходной курил и громко матерился Митрич, мастер цеха. Его лицо, все в оспинах и клубах папиросного дыма, не выражало ничего, кроме раздражения. Двое слесарей с пятого поста стояли рядом, понурив головы.

— Ты глянь, Митрич опять злой. Поддать не вышло, наверное.

— Он, когда поддаст, еще хуже становится. Злее черта. Давай попробуем пройти, не привлекая внимания!

— А как ты мимо такого пройдешь?

И действительно, Митрич резко перестал обращать внимание на слесарей. Видимо, почувствовал «свежую кровь».

— Как по расписанию, — буркнул он. — Там это, по вашу душу работа! Хлама сегодня завезли — неделю крутить будете.

— А откуда хлам-то все время везут, Митрич? — осторожно поинтересовался Костик.

— Во-первых, какой я вам Митрич? Молодежь, совсем уважение растеряли? Иван Дмитриевич я, понятно? Еще раз назовете — на переработку оставлю. А во-вторых, какая разница, откуда хлам? Ваша задача донельзя проста: берете ключ — крутите гайки. А чтобы вопросы задавать — надо сначала повышение получить. Техники — даже не полноценные рабочие. Так, грязь из-под ногтя. А теперь — живо на смену. У табельщика только отметьтесь.

Мастер, хоть и был злющий, в целом считался честным. Халявщики у него не держались.

Пусть лучше орет, чем улыбается, а потом подставляет. В соседнем цеху работал один такой — Валентину отец рассказывал. Тот умудрился мухлевать с талонами на еду, выменивал их, продавал. Когда партия узнала — выписала премию за находчивость. В виде пули в лоб. Махинаций с тех пор не убавилось, но таких — уж точно не стало.

Ремонтный цех встречал общим гулом, запахом солярки и тусклым светом.

Валентин всегда про себя думал, что работает не в цеху, а на кладбище металла. Ведь только тут можно найти кабины от старых то ли кранов, то ли манипуляторов, шестерни и колеса с человеческий рост, пустые газовые баллоны с маркировкой, которую не встретишь на ближайших пятистах этажах. Одни говорили, что где-то в Гигахруще есть помещения — по три жилых этажа в высоту и столько же в ширину. Оттуда, мол, старую технику и везут. Другие шептали про поезд в подвале. Он уходит далеко под землю, а там, в конце — другой мир. Как наш, только не совсем. Без стен, но с воздухом, от которого умираешь. Только в противогазе можно протянуть. Якобы именно оттуда тянут лом.

Валентин ни в то, ни в другое не верил. Даже если есть выход — туда его никто не пустит. А нужда, из-за которой все работают, останется.

Не будет такого, что вдруг голос из интеркома скажет: «Товарищи! Мы победили голод! С сегодняшнего дня все могут только отдыхать и заниматься, чем хотят. Самосбор никогда больше не наступит!»

Наступит. Не нужно себя обманывать.

Бригадир Егоров, молчаливый по жизни, кивком поздоровался, а затем развернулся и махнул рукой: за ним. Сегодня предстояло работать на разборном посту №13 — самом дальнем и самом крупном. Именно туда свозили крупногабаритный лом, который разбирали и сортировали техники.

— А Митрич-то не врал, — вздохнул Костик, едва бригадир ушел раздавать указания на других постах. — Тут навезли столько, нам вдвоем за жизнь не разгрести! Ладно — раз уж все равно попали — можно и покурить.

— Ты кури, но не расслабляйся. За нас никто гайки крутить не станет. Кстати, а это что? — Валентин попытался поднять какую-то ржавую прямоугольную раму, с двух сторон которой торчало по два стержня толщиной в палец.

— Нашел у кого спросить, — фыркнул Костик, — Мне вообще плевать, что это. Надоело! Не вижу смысла в нашей работе.

— Что, опять отец?

— Ага, вчера пришел, смотрю, а у матери фингал на пол лица, сидит, плачет. А он, сука такая, храпит. По ребрам пнул, но он так и не проснулся. А сегодня лежит, трясется. Плохо ему. А нам хорошо, что ли? Кому сейчас вообще хорошо?

Костика было жаль. Валька хотел бы ему помочь, но чем? Как-то приободрить разве что:

— Кость, ну ты это. Давай лучше работать. Когда работаешь — все нехорошие мысли куда-то на второй ряд уходят. Как будто…

— Как будто кладешь их в антресоль. В самый дальний угол, — подхватил Костик. — Да, давай. Докурю и приступаем.

***

Сирена, ненамного опередившая появившийся запах сырого мяса, завыла через пару часов. Техники, грязные от пота и пыли, в этот момент, тяжело пыхтя, перетаскивали ржавые рельсы.

Когда надвигается Самосбор, времени на размышления нет.

— Туда, живее, — указал дрожащей то ли от страха, то ли от усталости рукой Костик.

— Куда туда? На другой пост? Там сегодня на смене человек десять работает. Пока добежим — дверь закроют.

— А здесь я ни разу не прятался! Вдруг тут нет гермодвери? Или сломана окажется!

— Поздно! Смотри! — где-то вдали, через дверь, ведущую к двенадцатому посту, начал медленно подступать фиолетовый туман. Сирена, казалось, стала выть еще пронзительнее. Но даже через ее невыносимый визг до Валентина начали доноситься крики. Сложно понять, были ли это цеховые или очередное порождение Самосбора, но идти туда точно не хотелось. Хотелось бежать в противоположную сторону.

— Если так стоять будем, то точно не спасемся. В техничку! Быстро! — Костик последние слова договаривал уже на бегу.

Гермодверь завизжала, будто ее резали по живому. На секунду замерла на уровне глаз, а затем с лязгом рухнула вниз. Костик и Валентин рухнули на пол, переводя дыхание. Что ж, теперь можно и оглядеться. Помещение было небольшим, но и каморкой назвать язык не поворачивался. Тусклой лампы хватало осветить разве что металлический верстак в луже машинного масла и стеллаж с инструментами, на удивление, никем не сворованными. На первый взгляд — ничего особенного. Но расслабиться не получилось — в темной половине что-то шевельнулось.

Костик, не думая, быстро поднялся, подбежал к стеллажу и схватил огромный разводной ключ:

— Кто там? Не подходи! Шагнешь ближе — череп проломлю.

— Постойте! Я не причиню вам вреда. Я просто здесь прячусь, — скрипнул голос из темноты.

— Тогда выйди на свет! — Валентин, не догадавшийся взять в руки что-то тяжелое, просто попятился назад, к противоположной стене.

— Выходи, кому говорю!

— Иду, иду. Я не опасен. Меня Петр зовут. А вас как, ребята? — на свет вышел старик. Длинные седые волосы, седая борода. Из одежды на нем был заводской халат, непонятного цвета штаны и, к удивлению Валентина, берцы. Армейские. Такие обычно носили Ликвидаторы. Когда, он встал под лампой, Костик присвистнул:

— Вот это да! Дед, так тебя же ищут!

— Ты о чем, Кость? — спросил Валентин и сразу осекся: бельмо на глазу, ухо разорвано. Внешность подходила под описание с листовки.

— Да, ищут, — вздохнул старик. Эх, а я думал, что все листовки посрывал.

— Новые повесили, — сказал Валентин. — От Ликвидаторов просто так не сбежать.

— И что нам с тобой делать? Самосбор запер нас здесь. А что будет после — ты и так знаешь. Придут. Найдут. Там что-то еще и про награду было!

— Не верьте вы в эти награды. На самом деле я сам служил в Ликвидационном Корпусе, сколько помню — никто ничего не получал.

— А с чего нам вообще тебе верить?

— Ни с чего. Да и вряд ли поверите, если скажу, что я совсем недавно был молодым.

— О, вот они, дедовы сказочки! Наслышаны мы. И про жизнь до Гигахруща, и про то, как раньше все по-другому жили!

— Погоди, — предложил Валентин. — Пусть хотя бы попытается нам объяснить. А мы уже решим, что дальше делать. — Очень хотелось послушать. Хоть и не верилось в то, что он сказал: ни про Корпус, ни про молодость.

— Валяй, дед! Расскажи нам свою историю, — Костик уселся прямо на верстак, не упуская ключ. — Может, время быстрее пройдет. Но учти, вот этот ключ отправится прямиком в твою седую башку, если пойму, что ты хочешь напасть.

— Не нападу, правда. Да и сил почти не осталось. Несколько дней почти ничего не ел. Только бежал. Слушайте, ребята. Надеюсь, вы мне поверите.

Моя фамилия — Корытин, позывной — Ванна. Думаю, вы и сами можете догадаться, почему.

Тот день как-то сразу не задался. Накануне долго ликвидировали последствия Самосбора: столько слизи за раз я еще не видел. Хотя, чего греха таить, я и в Корпусе служил недолго. Сколько точно — не скажу, воспоминания путаются, в голове лишь смутные отголоски, будто ныряешь в бочку с водой. Но в этот раз все оказались хуже. В одном из блоков возникли проблемы с гермодверьми, уцелели жильцы только одной квартиры. Да и то, как уцелели, вещи не успели вытащить, этаж запечатали. Куда они теперь подадутся? Чем будут существовать? Хотя нам о таком задумываться вроде как не положено. Такие мысли еще никого до добра не довели.

Удалось поспать всего на три часа. Потом в кубрик вломился Паек, наш сержант. И, как водится, сразу с приказом:

— Крупа, Гога, Большой и Ванна, — тридцать минут на сборы. Строимся на взлетке в полной боевой готовности.

— Товарищ сержант! Как-то это не по-людски, вам не кажется? — недовольно произнес Гога, самый дерзкий в нашем отряде. Если бы не его длинный язык, то, глядишь, давно бы уже стал капитаном. Но, как говорится, человек предполагает, а Гигахрущ располагает. Вот и в этот раз Паек не церемонился: удар в живот — и Гога уже согнулся пополам.

Паек слыл хорошим сержантом, метившим на повышение, а потому нарушение субординации пресекал на корню. И часто этим корнем как раз и был Гога. Хотя, ему не впервой.

— Еще кто-то хочет выступить с предложениями? — глядя на наши сонные лица сержант добавил: — честно, я защищал вас перед начальством, пытался объяснить, что мы и так с ног валимся. Но мне объяснили такой приказ нехваткой личного состава. Кстати, это и будет нашей задачей.

— В каком смысле, товарищ сержант? — Большой, он же Юрка Соптев, не просто так получил свой позывной. Он был очень низким, всего метр пятьдесят. Таких обычно не берут в Ликвидаторы, но его рост часто бывает полезен, когда нужно попасть в вентиляцию, или в какие-нибудь еще труднодоступные места, где обычному солдату не протиснуться вовсе.

— В общем, информация следующая: на одном из нижних этажей пропал отряд. Их последнее сообщение: «Приступаем к зачистке». На этом все. Даже подмоги никто не просил.

— Вроде обычная ситуация. Может, эт, все еще зачищают? — вмешался Серега Крупин, он же Крупа.

— Так сначала и подумали. Но тут какое дело: подключили Операторов, но и тем ничего не удалось выяснить. Лично я вот что думаю, мужики, — Паек называл нас «мужиками» не часто, а только в особенных случаях, — сгинули они все. Вот нас туда и отправляют: разведать и, в случае чего, доделать работу. Так что собирайтесь. После будет вам отсыпной, слово даю.

Вскоре мы впятером уже стояли на взлетке. Противогаз, фонарики, грабли, нож на ремне. Крупа и Гога вооружились огнеметами. Остальные — автоматами. Мне, как самому молодому, в довесок пришлось тащить за спиной еще и контейнер для слизи. Спина ныла, но ей можно, а вот мне — ни в коем случае нельзя.

— Выдвигаемся, — отдал приказ сержант, и мы, в колонне по одному, направились на выход.

Спуск на нижний этаж занял больше времени, чем рассчитывали — в какой-то момент лифт заскрипел и просто остановился.

— Эт, неужели встряли? Так и останемся тут, эт! — проворчал Крупа, но лифт, будто услышавший возмущение солдата, скрипя дверьми, открылся. Нас встретила обшарпанная лестничная площадка далеко не нижнего этажа.

— Да ты колдун, Крупа! — хлопнул его по плечу Гога. — Может нам и дембель выторгуешь по блату?

— Точно, — засмеялся Большой. — Дембель в Ликвидационном Корпусе если и получить, то только колдунством!

— Отставить разговоры! Выходим, пока еще чего в этом лифте не заклинило. Дальше пойдем пешком.

В этот момент, как я думаю, каждый в нашем отряде проклял судьбу и лифт, который так и не довез нас до цели. Спускаться по лестнице двадцать этажей вниз в полной экипировке — то еще удовольствие.

Мы несколько раз останавливались на отдых. Как Гога с Большим умудрялись в это время еще и покурить — уму не постижимо.

Ссылка на продолжение: Самосбор. Награда (часть 2)

Мать Конни тоже много знала про грязь. Всю свою жизнь она работала прачкой в домах чистоты, стирала чужое белье за гроши, и под конец жизни холодная вода забрала свое: проявилась болезнь, сводящая судорогой пальцы. Мать часто говорила: «Все на свете – грязь, можно даже не пытаться отмыться. А богачи, которые моются каждый день – вот они самые грязные, потому что пытаются эту грязь стереть, а она еще сильнее и сильнее въедается в их души».

Конни и не пытался отмыться, он просто делал, что говорили старшие, успешные. В рамках разумного, конечно. Ведь, когда ты живешь в квартале Грязи, самое худое – не уметь постоять за себя. Будучи слабым, Малышу приходилось драться как мог и чем мог. Чаще его избивали, но толику уважения, благодаря тому, что не сдавался до последнего, он заслужил.

Потом мать умерла и началась та самая полоса «удачи». Сначала соседи подделали бумаги, забрали дом и выставили парня на улицу. Затем он чуть не обморозил ноги, когда в городе ударили крепкие морозы. Его спас Худж, король подземных трущоб, дав Малышу уголок в Подземье. «Спаситель» не слыл благодетелем: за жилье нужно было платить. А работы в Подземье было две: убивать или воровать. Первого Конни не хотел, а со вторым не очень получалось. Так он и попал в тюрьму.

Время Запустения породило много банд. А когда львиную долю и без того оскудневшего войска вывели из Дрофта и окрестностей, чтобы забрать на войну, головорезы осмелели настолько, что смогли проникать в города, не привлекая к себе внимания и не встречая сопротивления. Территорию Худжа они не трогали, а вот в районах побогаче бесчинствовали.

В один из таких заходов был штурм тюрьмы. Перед Малышом стоял выбор: присоединиться к своим спасителям, как и большинство заключенных, или дальше гнить в тюрьме. Он решил, что тюрьмы с него достаточно. И теперь Конни – уже месяц как прихлебатель, низшее, никчемное звено банды, которая по численности уже превышала четыре квадры Корпуса Порядка, а это – около ста человек.

***

В животе урчало, но Конни знал: еды не будет, пока не будет закончена работа. Таковы новые порядки, с которыми он за месяц худо-бедно обвыкся. Яму называли «мертвецкой», потому что в ней нужно было закопать трупы четырех солдат-беглецов, на свою голову встретивших разведчиков банды в лесу. Солдаты клялись, что являются простыми дезертирами, и никому не расскажут о том, кого и где они встретили. Но Крам Крысолов, главарь банды, еще ни разу не оставил в живых того, кто хоть немного показался ему подозрительным. Крам в принципе не доверял никому, даже ферзям и пешкам, не говоря уже о прихлебателях.

Перед смертью солдаты несли какую-то околесицу про войну: враг невидим и не истребляем, может поднимать мертвых и вести их в атаку. В эту чушь никто не поверил. Да, конечно, мужиков из числа крестьян и ремесленников куда-то забрали, иногда банда натыкалась на абсолютно пустые деревни, где местные будто бросив нажитое, покинули селение. Но мертвецы, бродившие по земле – это каждый считал полнейшей чушью.

Бросить трупы в лесу – означало навести на след если не Корпус Порядка, то такого же зверя, как Крам или даже покрупнее. Дотж, пешка-распорядитель, определил двух «добровольцев» из числа прихлебателей: Малыша, потому как новенький, и Сопатого – потому как Дотж так захотел.

Копать первым пошел Сопатый.

Когда Конни пришел сменить своего напарника, то увидел, что тот все время только делал вид, что копал. Голый по пояс, весь в поту, он опирался на лопату, в зубах торчал стебель сок-травы, а на ногах были сапоги одного из убитых солдат. Шрамы, лысина и черные зубы Сопатого напомнили Конни о Мусорщике, чудовище, которым в детстве пугали детей. По словам местных, Мусорщик питался не только падалью и мусором, но и не брезговал перекусить уснувшими на грязных улицах родного Дрофта пьяницами и бездомными. Мать даже пугала маленького Конни соседским мальчишкой, который пошел играть в «Монетку» на соседнюю улицу, да так оттуда и не вернулся. Возможно, она преувеличивала, и парень просто решил все бросить и уйти работать в Подземье, но Конни действительно его больше не встречал.

– Зачем ты снял сапоги? С мертвеца нельзя ничего снимать, жди беды! Чему нас вера учит? Мертвый – мёртв со своим скарбом. А если ты заберешь у него что-то, тот вернется и заберет все с процентами, – озлобленно процедил Конни. С «Заповедями мертвецов» его познакомили в свое время бродячие паломники. Будучи совсем ребенком, Конни так и не понял, куда те шли, но истории о воскресших мертвецах запомнил надолго. Много позже, уже живя в Подземье, он не нарушал этого завета. Умирали в Подземье много, а охочих до мертвецкого добра было еще больше.

Разговаривать с напарником не было никакого желания, а пытаться понять логику надругавшегося над мертвым не было смысла.

В это время Сопатый вытащил лопату, проглотил сок-траву и присел на землю, проведя рукой по мокрой от пота лысине.

– Чего тебе надо? Когда я снимал с него ботинки, он был еще жив. А вот потом я его добил, – Сопатый, казалось, смаковал каждое слово, рассказывая о добивании солдата, так и не добравшегося домой.

Оказалось, что яма была выкопана меньше чем по колено. Её в принципе сложно было назвать ямой – если пойдет дождь, то наберется совсем небольшая лужа.

– Бычий пузырь, ты что тут делал все время? Должен был больше выкопать! Если до вечера не управимся, нас самих бросят сюда и прикопают вместе с трупами. Ты этого хочешь?

–  Все мы вышли из земли – все мы туда и уйдем, что тут еще сказать. Ну а если у тебя в одном месте очень туго от страха, то тогда постарайся копать вдвое быстрее, щенок!

– Я-то, может, и щенок, пока что, но в прихлебателях надолго не задержусь. А ты напомни, сколько тебе лет? Ничего кроме поживы с мертвеца до конца твоей никчемной жизни тебе не светит, сдохнешь, даже могилу рыть никто не станет, – взбесившийся Конни со всей силы пнул по куче земли в «яме». Случайно один Комок грязи попал Сопатому прямо в раскрывшийся рот.

Издав от неожиданности булькающий звук, Сопатый закашлялся, а потом бросился на обидчика. Оба сцепились и стали кататься в грязи, стараясь не упускать ни единой возможности достать друг друга кулаками, лбом или зубами.

– Эй, девчонки, чем вы тут занимаетесь? – смачный плевок угодил прямо на грязную лысину Сопатого. Плевал Видрин Медведь, один из ферзей Крама, – ну-ка за работу, щучьи потроха!

– Зря ты плюешься, я-то все помню. Подойдешь еще! – Сопатый уже не обращал внимания на Конни и обратился к ферзю.

– Поосторожнее, девонька, еще пара слов, и ты станешь первым, кого в этой яме закопают. Радуйся, что настроение у меня хорошее. Повезло, можно сказать.

Сопатый оскалился, но промолчал, а его обидчик пошел дальше по своим делам. Конни часто слышал, как тот говорил: «Расходные люди для того и нужны, чтобы пускать их в расход, не более того».

Видрин не зря был Крамовским ферзем. Бородатый, в два раза выше Конни и не менее крупный в плечах, он слыл лучшим бойцом «Волков». Ходили слухи, что в юности ферзь был прихлебателем в другой банде, и, чтобы заслужить повышение, с голыми руками вышел на бой против канты-медведя, крупнейшего хищника Кантиорры. Медведя удалось победить, но не задаром: на память остались три рубца от медвежьих когтей. Они располагались по левой половине лица от подбородка до лба. Каким чудом уцелел глаз – осталось загадкой. С тех пор Видрина стали называть Медведем.

А потом он познакомился с Крамом и стал вместе с ним промышлять разбоем. Оба предпочитали работать не в грязных, как они выражались, «чумных» городах, а на свободной земле – вольными разбойниками.

Постепенно к ним стал стекаться разного качества народ – убийцы, дезертиры, воры – словом, те, кого в городах ждала одна только плаха. Так Крам начал выстраивать иерархию внутри банды, со своими ферзями и прихлебателями, получив прозвище Крысолов. Ведь кто, как не Крам, способен определить «крысу» в человеке.

– Слышь, Малыш, твоя очередь. Копай-копай, – с этими словами и Сопатый пошел по своим делам.

Конни хотел что-то крикнуть ему вдогонку, но вместо острого словца просто взялся за лопату и стал копать. Он уже пожалел, что вообще связался с Сопатым, непредсказуемым и злопамятным, однако единственное, что теперь оставалось – это пообещать себе почаще держать язык за зубами. Если Сопатому придет в голову прирезать его ночью – никто не обратит на это внимания.

Выполнять всю грязную работу и при этом быть в розыске – не такую участь хотел себе Конни, и не то ему обещали, когда тот был в тюрьме. Но куда податься – тоже не знал. Домой возвращаться рано: начальник тюрьмы Дрофта наверняка изучил поименный список беглецов, а Худж первым узнает о возвращении Конни и потребует штраф за проваленное дело.

Сбежать бы? Хорошая идея, но один из освобожденных в первую ночь попытался это сделать: как итог, его повесили и закопали. На самом деле уйти от Крама можно только двумя способами. Можно было получить разрешение от Крама, но тот не любил ни с кем расставаться: считал, что, чем больше он отпустит людей, тем больше будет рассказано его секретов. Второй способ был проще – смерть.

***

Вечером Конни изрядно надрался. С разнообразием выпивки всегда были проблемы, поэтому приходилось довольствоваться настойкой старого Уриса. За вкус ее прозвали «тараканьим пойлом», но опьяняла она моментально. Большего от нее и не требовалось.

– Ну что ж, ты, малец, так напился? Зря тут развалился, случись что ночью – лошади раздавили бы, – послышался незнакомый голос.

Конни куда-то повели. Он не понимал, где находится. Было очень темно, и сначала ему показалось, что он в Подземье.

– Я ни..куда ниеее пойду! – Малыш икнул. – Скажите Худжу, что с меня довольно! Выплачу долги и уйду из чертова Дрофта!

– Ну тут тебе повезло, из Дрофта ты и правда ушел. Правда, в остальном можно только посочувствовать.

– Кто ты?

– Урис. Это мое пойло сделало тебя таким. А раз я виноват – я и в ответе.

– Ты же прихлебатель, да? Зачем помогаешь? К чему показывать слабость?

– Ты тоже из Дрофта. Своим нужно держаться вместе. Я полжизни просидел в тюрьме и, скорее всего, после штурма там же и остался бы, но у меня появились неотложные дела. Гляжу, парень ты неплохой. Одно скажу: нам тут совсем не место. Ложись здесь. Завтра поговорим.

***

– Ублюдки, просыпаемся! После обеда выдвигаемся, полтора дня пути! – Голос принадлежал Оральщику, второму ферзю Крама. Оглашать поручения Крама было одной из его обязанностей. За это он и получил свое прозвище.

Конни открыл глаза в телеге с каким-то тряпьем, совсем не помня, как там оказался. Его мутило, желудок бунтовал и норовил вывернуться наизнанку.

Оплеуха от конюшего, к которому был приставлен в помощники Конни, вернула его на место: «Чего разлегся, хрен медвежий, иди лошадей пои!».

На водопое уже шуршало несколько прихлебателей. Один из бывалых вовсю выпячивал грудь и размахивал толстой веткой, пытался командовать молодняком, но его никто не слушал, все и так знали свое дело. В банде нужно было слушать только главаря и ферзей, в противном случае уважения не добиться.

Там же Малыш заприметил старика Уриса.

– Ну что, парень, очухался? Выглядишь неважно. На вот: пара глотков и станешь как новый. – старик протянул маленький бурдюк.

Конни откупорил его. В нос ударил резкий запах хвои. Выпил.

– Спасибо, неплохо, – Конни рыгнул. – Куда лучше «тараканьего пойла».

– Это мой можжевеловый отвар. Он хорошо лечит «утренние болезни». Полегчало?

– Да, лучше. А ты, дедуля, получается знаток и по «вечернему пойлу» и по лечению от него? Кто ты вообще такой?

– Забыл уже? – улыбнулся Урис. – Из тюрьмы Дрофта, как и ты. Один из старожилов. В молодости много дел наворотил. За столько лет тюрьма стала моим домом, и, если бы не одна беда, я бы ни за что не связался с головорезами.

– Ты вроде старый, зачем им вообще нужен?

– Я в тюрьме помощником лекаря был. Мне доверяли, меня уважали. Банде тоже нужны костоправы.

– Так, а что за дело у тебя сейчас?

– Семья у меня в одной из деревень, которая ближе к границе с Авгуром. Дети, внуки. Раз в несколько месяцев мне приходили письма от местного священника, где он рассказывал, как у них дела. А с тех пор, как поползли слухи о войне – никаких новостей. Мне нужно как можно быстрее попасть туда.

– Думаешь, что сможешь в одиночку спасти семью?

– Мне хотя бы узнать, что с ними. Сам старый уже, а внуков не видел ни разу… В общем, когда был штурм, я подумал, что это неплохая возможность.

– Ты же знаешь, что от Крама не сбежать?

– Сбежать отсюда в любом случае проще, чем из тюрьмы. Нужно только дождаться подходящего момента и умело воспользоваться шансом.

– Мне тоже тут не по нраву. Давно хочу посмотреть, как могут люди жить по-другому.

– Тогда, парень, нам с тобой по пути.

***

Уже неделю лошади неторопливо месили дорожную грязь вместе с пешими людьми. Мелкий непрекращающийся дождик сильно раздражал, но стихия, неподвластная ни графу, ни разбойнику, стояла на своем.

Через пару часов после рассвета Конни увидел деревню. Как бельмо на глазу, она стояла посреди черных полей, которые уже дали урожай своим владельцам и были готовы к зиме.

Банда остановилась в лесу на краю поля. Место идеально подходило для временного расположения: среди разросшихся деревьев разглядеть людей и уж тем более посчитать их количество будет намного сложнее. Деревня же была видна как на ладони.

– Располагаемся здесь, дальше пойдет десяток Зуба! – Оральщик проехался вдоль растянувшейся колонны.

Зуб с дюжиной головорезов направился в деревню. Нескольких топорщиков и прихлебателей поставили в дозор по краям рощи.

– А почему мы все туда не поехали? – Конни обратился к Лему, тот примкнул к Краму больше года назад.

–  Первый раз на деле? У нас всегда первым едет Зуб. Этот умеет разговаривать так, что мы каждый раз обходимся малой кровью. Может, он изначально так запугивает местных, что все начинают обделываться, а может наоборот, стелет, что хочется пойти с ним под венец. Из Зуба вышел бы неплохой градоначальник. Но, малой, мы всегда находимся там, где находимся. А пока ждем сигнал.

– Что за сигнал? – Конни старался увидеть вдалеке что-то кроме очертаний деревни, но тщетно.

– У нас сигналы трех видов: белый дым – входим, как короли, черный – готовимся давать деру, а если дым красный, то быть крови.

– А если дыма нет совсем?

– Тогда Зуб либо подох, либо в отключке.

– Ждем значит?

– Ждем. Мне и самому уже не терпится переночевать под крышей.

– Сегодня кровать не помешала бы…

Лем засмеялся.

– Ты забыл, где твое место? Самое лучшее, что светит прихлебателям, так это конюшня или сарай со свиньями. Я бы на твоем месте засунул свою наивную мечту поглубже. Истинная правда: нет мечты – нет разочарований.

Парень хотел было возразить, что для каждого важно иметь мечту, но не успел – из деревни повалил белый дым.

***

В деревне Конни бросился в глаза старик, повешенный на дереве: высунутый язык, стеклянные глаза, связанные руки за спиной. От увиденного стало не по себе.

На сходном месте банду встречал Зуб:

– Крам, ты погляди какое отличное место! Для зимовки подходит. Местные жители сплошь старичье, женщины и дети. Они, как только нас увидели, мигом по домам попрятались. Вышел тут один, старостой представился, ну я с ним и поговорил.

– И где он? Я сам хочу с ним поговорить.

– Ты как раз мимо него проехал, на дереве висит. Не хотел по-хорошему разговаривать. Зато теперь – ему облегчение, остальным наука! Теперь ты тут староста, Крам!

– Похвально, Зуб! Слушай меня, воины!  Можем отдыхать. Местных не трогаем до смерти, а то в следующем году кормить некому будет

Пока все в предвкушении хорошего отдыха разбредались по чужим домам, Малыш стоял истуканом. Из головы не выходил мертвец. Он напомнил одного соседского старика из Грязи. Когда Конни был совсем ребенком, а отец в очередной раз буянил, сосед пригласил переночевать их с матерью к себе. Все-таки, и в Грязи жили неплохие люди.

***

Конни было приказано вместе с остальными прихлебателями наставить лавок и столов для вечернего пиршества на сходном месте. Разбойники, чувствуя вседозволенность, припугивали местных жителей.

– Эй, красотка, не хочешь сегодня со мной того, звезды посчитать на небе? Я такой звездочет, ты будешь просто в восторге! – предложил Сопатый одной местной женщине. Напуганная, она молчала. Из-за нее выглядывал такой же напуганный ребенок лет пяти.

Старый Урис во время одного из перерывов подошел к Конни и сказал:

– Знаешь, парень, за этим домом надо присмотреть, не понравилось мне то, как Сопатый смотрел на женщину. Да и пить я тебе не советую сегодня. Такое дело, некоторые могут начать сводить счеты по пьяни. Если у тебя есть враги, то сегодня – самое время, когда они захотят тебя убить.

–  Врагов вроде бы нет… – ответил Малыш, но на какое-то время замолчал, думая, точно ли у него нет врагов. Закралась мысль: «А как же вездесущий Сопатый? Он злопамятный, вдруг решит всадить нож в спину?»

Затем Конни продолжил:

– А что насчет того, чтобы сбежать?

– Крам не глупец, пьянка-пьянкой, а дозорных оставлено втрое больше обычного. Ведь местные тоже могут сбежать, а если все все разбегутся, то и работать будет некому.

– Ну прихлебатели же не разбегутся.

– Они тоже могут. Так что сегодня смотрим и наблюдаем. Будет шанс – уйдем. В противном случае останемся дальше ждать подходящий момент.

– Я уже не знаю, что мне делать в первую очередь: присматривать за домом этой бедной женщины, следить, чтобы не убили или попробовать все-таки сбежать. – Малыш уже начал закипать – Старик слишком многого хотел.

– Ну ты что, в тюрьме совсем малость пожил? Там каждый день нужно быть в особом состоянии духа и ума, чтобы и не сдохнуть, и не сойти с ума от страха или напряжения.

– А я думаю, что должно быть то, что в первую очередь нужно сделать. Вот женщина, про которую ты говорил. Зачем нам ей надо помогать? Если сбежим, все равно за ней больше никто не присмотрит. Какой смысл?

– Как тебе сказать… Человеческое нутро так устроено, что начинаешь понимать, как надо – а как не надо только тогда, когда уже поздно. Я всю свою жизнь делал не так. Я знаю, что ты меня не станешь слушать, я сам бы на твоем месте не стал слушать, но, если варится в твоем котелке хоть немного каши, подумай хорошенько, каким путем мы все идем.

– Старик, да думал я, думал, – Конни не скрывал возмущения. – Только не знаю я ничего. Ну вот кому-то помогу, куда-то уйду. А что я в другом месте делать буду? Я же не умею ничего. Опять начну воровать.

– Если ничего не умеешь – научись. Есть возможность помочь – помогай. Если решишь, что я не прав – живи, как хочешь. А если примешь мои советы, тогда ночью встретимся около этого дома. И держи ухо востро. Особенно близ Сопатого.

– Ты уж определись, что больше хочешь – помочь незнакомой женщине или добраться до дома живым. Я определился, хочу живым уйти отсюда.

– А тот ли это будет путь?

Конни ничего не ответил и пошел прочь от назойливого старика.

***

Ближе к полуночи пьянка разгорелась подобно пожару засушливым летом. Проклинающими свою жизнь остались только те, кому не повезло заступить в охрану периметра деревни. Таких оказалось около тридцати человек.

Конни заметил, что Урис так и не пришел поесть.

«Неужели он весь день у того дома провел? Нужно пойти проверить, в одиночку ничего не сможет сделать. Зачем Урис вообще влез в эту историю? Он же к семье хотел…» – с этими мыслями Малыш взял ломоть хлеба с чесноком и собрался идти к дому, где днем поругался со стариком.

Свернув на улицу, он столкнулся с Битом, одним из отправленных в дозор. Разбойник был напуган и нес какую-то околесицу:

– Тревога! Ступай по улице и предупреждай всех! Повешенный утром воскрес! Он убил Нарна, мы с ним были дозоре были.

– Ты что, напился? Какие мертвые? Они же… – Малыш ахнул, навстречу ему шли два человека, у обоих правый глаз светился зеленым, а на месте второго зияла дыра.

Одного из них они видел мертвым днем. Второй был Нарном, убитым по словам дозорного.

Мир Конни перевернулся с ног на голову: «Мертвые? Как такое возможно? Может, повешенный все-таки выжил и мстит?»

Ничто не могло объяснить события, произошедшие дальше.

Бит замахнулся топором на повешенного. Тот невероятно быстро нырнул под противника уклоняясь немного вправо, выбрасывая вперед левую руку. Бит повалился на спину, в груди зияла дыра, проделанная кулаком. Подошел Нарн, наклонился к убитому, вырвал левый глаз Бита и открыл свой рот: из него вылетело что-то темное, похожее на муху, и залетело прямиком в пустую глазницу мертвеца. После этого правый глаз Бита открылся и загорелся зеленым. Мертвец поднялся, а затем вместе с Нарном и повешенным стариком направился в сторону Конни. Малыш бросился наутек.

«Куда бежать? Искать Уриса? Нет, надо в сторону пирушки, там много человек. Может отобьемся».

Навстречу кто-то бежал. Парень узнал Видрина, В руках у него был меч.

– Ты живой? Посмотри на меня! Мне нужно знать, что у тебя с глазами. Быстрее! – крикнул ферзь.

Конни повернул голову, дождался утвердительного кивка.

– На вот, возьми! – Видрин протянул Конни большой охотничий нож. – Нам удалось пару таких убить. Просто заколоть не получится. Верный способ – отсечь голову. В противном случае они моментально тебя убьют. Найдешь оружие побольше – дерись им.

– Что все-таки происходит?

– Если б я знал. Отходим! Нужно найти выживших.

– Чего хотите, мерзкие твари? Вы вообще можете разговаривать? Что вы сделали с нашими людьми?

– Меня… – сказал Бит.

– Зовут… – дополнил Нарн.

– Улей! – закончил повешенный утром старик.

– И нас много! – Нарн пошел первым в сторону выживших.

Видрин отрубил ему голову и сразу бросил обмякшее тело под ноги остальным. Только что поднявшиеся мертвецы запутались ногами в трупе и упали. В это время ферзь бросился к Биту, занося меч над головой. Бит попытался уклониться, но получил ударом ноги по колену. Маневр с мечом оказался отвлечением внимания.

Конни представил, какую боль должен почувствовать человек от такого удара, но мертвец лишь упал – с неработающей ногой ходить, а тем более драться, не очень удобно. Видрин махом отрубил ему голову.

– Ну что, урод! Вот я и лишил тебя двух солдат!

– Это – ничто по сравнению со всей мощью Улья! – за спиной мертвеца уже стояло больше десятка таких же, как он существ. Это были крестьяне – старики, женщины, дети – еще утром Конни видел их напуганными, но живыми. У всех отсутствовал левый глаз, а правый светился зеленым. У кого-то была оторвана рука, у кого-то из дыры в животе вылезли кишки и волочились вслед за телом. Но все без разбора злобно смотрели на живых.

Со стороны сходного места, откуда прибежал Видрин, показалась толпа. Судя по неестественным позам, они были уже не членами банды Крама.

– А что ты хочешь, Улей? – Спросил Малыш. Он подумал, что, если узнать, что хочет враг, то, возможно, появится шанс договориться.

– Чтобы меня становилось больше. Больше пустых оболочек – больше Улья. Отдайте нам свои оболочки.

Надежды на переговоры больше не было.

– Я просто так не дамся. Тем более вы не получите мое тело. Малец, я беру на себя крестьян, они раньше воскресли, значит и тараканы внутри их голов лучше управляются с телами. А ты спину страхуй. Разбойники хоть и грозные на вид, но пока что неуклюжие. По крайней мере я на это надеюсь, – скомандовал Видрин.

– Но я не убиваю людей. Я в тюрьме-то за воровство оказался.

– А где ты тут людей, кроме нас, увидел? Подумай хорошенько: или мы или они.

Конни, трясясь от страха, выставил перед собой нож. Мертвецы подступали.

Огненная стрела пролетела над головой и вонзилась прямо в череп женщины-крестьянки. Зеленый глаз лопнул, тело, охваченное огнем начало заваливаться, задев двух идущих рядом детей. Те также быстро поддались огню.

Вторая огненная стрела пролетела в противоположном направлении, воткнувшись в Лема, точнее в тело, когда-то бывшее Лемом. Как назло, рядом с ним никого не оказалось, и произвести такой же эффект, как с бывшими жителями деревни, не удалось.

– Вид, все, конечно, знают, как ты канту-медведя победил, но сейчас лезь к нам на крышу!

Конни посмотрел вправо на высокий и крепкий дом. Там находились Крам, Оральщик и еще трое головорезов, имен которых Малыш не помнил.

– Крам, жив, черт побери! А почему стрелял всего два раза? Пожалел стрел?

– Рад бы и еще одну запустить, но нужно экономить. У нас есть идея получше. Шевелитесь.

Скинули веревку. Первым полез Видрин. Когда Конни начал забираться по веревке вверх, кто-то с крыши ему сказал:

– Куда собрался? Нам на крыше места мало. А для тебя другая работенка найдется. Выиграй для нас время.

При свете луны блеснул нож, резавший веревку. Конни не успел сгруппироваться и упал на землю, больно ударившись спиной о что-то твердое.

– Извини, малой, но ты показал себя плохим бойцом. Для нас ты дополнительный груз. – это уже говорил Видрин. – Радуйся, что я вообще дал тебе свое оружие.

С крыши на землю и в толпу зеленоглазых упало и разбилось несколько бутылок. По запаху стало понятно, что это – «тараканье пойло». Увидев, как поджигается стрела на луке, Конни сообразил, что скоро будет большой пожар и, сжимая зубы от боли в спине, юркнул в кусты возле дома, а оттуда в пустой коровник.

В нос ударил запах жареного мяса. В приоткрытой двери коровника парень увидел, как занялся большой пожар. Мертвецов горело много, некоторые стояли, не издав ни звука, пока не сгорали дотла. Но повешенный старик, а с ним еще добрый десяток тварей успели обойти огонь стороной. В это время с крыши стали доноситься крики. Судя по всему, кого-то из лишних бандитов сбросили с крыши, чтобы тот отвлек чье-то внимание на себя, ведь Конни эту задачу не выполнил, предпочтя побороться за свою жизнь.

В коровнике оказалась вторая дверь – в противоположной от входа стороне – через нее обычно выбрасывали навоз и залежавшееся сено. Через нее Малышу удалось выбраться незамеченным. Стараясь идти в тени, он направился к дому, где должен был находиться старик Урис.

***

Конни узнал улицу и дом. На этом месте он должен был встретиться с Урисом.

Дверь была открыта

– Это я, Конни! Есть кто живой?

– Ты все-таки пришел, парень! Как же я этому рад! – послышался голос Уриса из темноты дома.

– Тут есть кто-то еще нормальный? Что с той женщиной с ребенком? Сопатый приходил?

– Вот ты не хотел слушать старика, а зря! Расстались, значит, мы с тобой, и, когда стемнело я притаился недалеко в кустах и стал ждать. Смотрю, Сопатый возвращается, а ему навстречу, на порог, выходит женщина, ребенок за ней следом, руку держит за спиной. Только глаза у них странные, один глаз зеленым светится, а второй закрыт. Ну подлец улыбается, что-то ей говорит, а потом ребенок нож из-за спины достает и прямо Сопатому в живот. Тот корчится от боли, умирает. В это время женщина вырываем ему глаз и что-то такое делает, я так и не понял, что это было. Но после Сопатый встал, и они уже втроем куда-то ушли.

– Говоришь, женщина с ребенком уже из дома вышли зеленоглазыми. Странно, как такое могло произойти? Вся та чертовщина началась с повешенного старосты.

– Я заметил одну странность днем, но не придал этому значения. Ближе к вечеру, но еще по свету, в доме послышался детский крик и чуть позже рыдания женщины. Рой странных, то ли черных, то ли зеленых мух залетел через печную трубу в доме. Заглянул аккуратно в окно, но там было все хорошо. Ребенок и женщина что-то делали, стоя спиной к окну, поэтому лица я не рассмотрел.

– Скорее всего через этих мух и происходит воскрешение. Я уже несколько раз такое видел. Человек умирает, лишается глаза, а после туда залетает какое-то насекомое, и несчастный уже восстает. Чертовщина. Но как умерли женщина и ребенок?

– Я думаю, что женщина, не выдержав ужаса предстоящей ночи с бандитами, решила покончить с собой, захватив и ребенка.

– А что с глазами?

– Одной мухе сложно повредить человеческий глаз. Но если это рой, то тогда…

– Можешь не продолжать. И так воротит от происходящего. Я думал, что тюрьме плохо, потом думал, что в банде, а теперь уже и не знаю, что может быть хуже сегодняшней ночи. Ладно, старик, нам пора уносить отсюда ноги.

– Уже без меня, парень.

– Почему это? Как же твое дело? Дом? Родные?

– Да все, накрылась моя цель. – в голосе Уриса стала чувствоваться горечь. – После того, как понял, что женщине с ребенком уже не помочь, я хотел тебя найти, но по пути встретил Оральщика. Он думал, что я – оживший мертвец, и пырнул меня ножом. Я не умер, глаза, как видишь, оба целы и не светятся, но моя смерть – вопрос пары часов.

По спине Конни побежали мурашки, а после словно ведро холодной воды вылилось на тело. Ноги стали ватные.

– Как же так, старик? А как же твой путь? Ты все время про него говорил.

– Я только под конец жизни осознал его. И не жалею, что он заканчивается так. Может быть я – всего лишь раскаленный уголек в кузне мира. А те, на кого я смог повлиять – металл, из которого выкуют отличное оружие. Возможно, Конни, ты и есть тот самый металл. Обдумай это хорошенько. А про путь повторять не буду, если умный – на развилке повернешь правильно. Все, теперь тебе пора идти. Постарайся живым выбраться из этой заварушки. А я, пока могу двигаться, попробую устроить большой пожар. Прощай, Конни! – старик крепко сжал руку собеседника.

– Прощай, старик! – хрипло произнес Малыш и направился к выходу.

Он поклялся, что доберется до деревни близ Авгура, найдет родственников Уриса и расскажет им, что тот, хоть и совершал ошибки, но все равно любил свою семью.