Самосбор. Награда (часть 1)⁠⁠

На доске объявлений в коридоре между шахтой лифта и лестничным пролетом висела новая бумага.

«ВНИМАНИЕ! РАЗЫСКИВАЕТСЯ ОСОБО ОПАСНЫЙ ЛИКВИДИРУЕМЫЙ ЭЛЕМЕНТ.

ПРИЗНАКИ: ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК. ВОЛОСЫ: ДЛИННЫЕ, СЕДЫЕ. БОРОДА: ДЛИННАЯ, СЕДАЯ.

ОСОБЫЕ ПРИМЕТЫ: ОТСУТСТВУЕТ КРАЙ ПРАВОГО УХА. ОТСУТСТВУЕТ ЗРАЧОК В ПРАВОМ ГЛАЗУ.

ОБВИНЯЕТСЯ: ПОДЖОГ ЖИЛЫХ БЛОКОВ, ДЕЗОРИЕНТАЦИЯ И ДЕЗИНФОРМАЦИЯ ГРАЖДАН.

ПРИ ОБНАРУЖЕНИИ: ЗАДЕРЖАТЬ И НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО СООБЩИТЬ В ЛИКВИДАЦИОННЫЙ КОРПУС.

ДОПОЛНИТЕЛЬНО: НАЗНАЧЕНА НАГРАДА ЗА ПОИМКУ РАЗЫСКИВАЕМОГО».

ПОДПИСЬ: КАПИТАН ЛИКВИДАЦИОННОГО КОРПУСА Ж374-Э НАПОЛОВ В.А.

Валентин заметил объявление, возвращаясь домой с третьей смены. Серым внимательным глазам нашлось, за что зацепиться. Тонкий грубый лист, текст напечатан с перекосами, явно наспех. Нижняя кромка помята, будто кто-то хотел сорвать объявление, да так и не решился. Листовка, в отличие от остальных, истрепанных и пожелтевших от времени, сразу привлекала к себе внимание.

Вдобавок ко всему, она была хоть чем-то новым. Ведь когда работаешь в то время, когда большая часть блока спит, и отсыпаешься, когда жизнь на этаже проходит мимо, начинаешь с жадностью подмечать какие-то малейшие изменения в мире с остановившимся временем.

Такая жизнь началась у Валентина в четырнадцать, когда в семье появились близнецы. Двойня — это не два дополнительных рта, а три. Мать не смогла выходить на работу, дополнительные смены отца и раньше не могли полноценно обеспечивать семью, а сейчас и того подавно. Доучиться в школе так и не удалось, после восьмого класса нужно было срочно устраиваться на завод. Отец подсуетился, взяли техником — разбирать старые железки, невесть откуда попадавшие на завод. Теперь, в шестнадцать, Валентин выглядел намного старше своего возраста: уставшее с синяками лицо, худое от недоедания тело, сутулая походка. Однако остатки жажды жизни и стремления к новому все еще теплились в нем. Потому и новая листовка сразу привлекла его внимание.

— Чего там встал? Опять, небось, партия про комендантский час строчит? Каждый месяц одно и то же. Ни поспать толком, ни на работу пробиться. Снова за печатью через весь завод тащиться. Да ну их. Даже читать лень.

Дымящий папиросой Костик, напарник по смене и сосед по этажу, делал вид, что ему ни до чего нет дела. Пусть всех заберет Самосбор, Ликвидационный Корпус, да хоть сами жители друг друга зажарят и съедят — все равно. Для него одно главное — найти место потеплее. Например, перевестись из техников в мастера. А потом, наконец, съехать в отдельное жилье. С отцом, почти ослепшим пьяницей-сварщиком, жилось непросто. Костик не стеснялся в выражениях и часто говорил: будь у отца совсем безрукие культи — может, и жилось бы тише. Ни бутылки не схватит, ни мать по углам не погоняет. А так… и двух пальцев хватает, чтобы всех достать.

— Да нет, здесь другое! Иди сам посмотри, — позвал Валентин.

Напарник нехотя подошел к доске, нашел взглядом листовку и замер, о чем-то задумавшись.

— Ну дед какой-то на старости лет с ума выжил, комнату поджег. Мало что ль таких? Вон, помнишь, Серегу, токарем у нас работал? У него на этаже еще дети вместе с лифтом рухнули. Он рассказывал нам про такого же дурачка. Только тот не поджигал, а с мусоропроводом разговаривал.

— Помню, Леликом вроде звали.

— Вот, точно, он! Я вот думаю, неужели Ликвидаторам заняться нечем? Погоди-ка… — Костик собрался было идти дальше, как внезапно снова застыл, перечитывая объявление.

— Валь, а вот что ты увидел в этом объявлении?

— Опасного человека. Увижу его — буду держаться подальше.

— Ты ж не дурак. Но глядишь будто совсем не туда.

Валентин озадаченно посмотрел на соседа:

— В смысле?

— В смысле — шанс! Там же по-русски написано: на-гра-да! Понял? — Костик намеренно долго произносил последнее слово. — Если деда найдем и сдадим — нам Ликвидаторы награду дадут. Может, вырвемся отсюда ко всем чертям. А ты все — «опасный-опасный»!

Валентин в это не верил. Ликвидаторы, в его понимании, всегда были связаны с чем-то нехорошим. Приходят до Самосбора — устраивают свои порядки, безвозвратно забирают людей, не церемонятся с местными. Кинь косой взгляд — сразу влепят обвинение в предательстве против партии и даже разбираться не станут.

Ну а если пришли после Самосбора — тут уже и дураку понятно: зачищают последствия самого страшного и непонятного явления в Гигахруще, которое если не заберет сразу спрятавшихся за гермодверью, так потом нагадит слизью, а может и какой-то дрянью похлеще. Валентин помнил соседа дядю Толю. Тот тогда сразу вышел, не дождавшись разрешения. Открыл дверь и через минуту сгорел под огнеметом. Чтобы неповадно было. Так работают с последствиями — твердо, беспощадно.

— Кость, да какая награда? Ты хоть раз видел, чтобы Ликвидаторы награждали чем-то кроме пуль и огня?

— Вот что с тобой не так? Неужели даже выбраться с этого чертова блока не мечтал?

— Ну куда мне выбираться, мне семье помогать надо. Мать еще не скоро сможет на работу выйти.

— Вот ты и сидишь на месте два года. Тебе же и так нормально, да?

— Не нормально! Просто выхода пока нет. Да ты и сам в техниках уже давно, — Валентин ударил по больному.

— Да отстань ты! Это временно! Переведусь скоро. Мастером стану или еще кем-то повыше и свалю от вас от всех! Шанс надо искать во всем, понимаешь?

— Хочешь сказать, что мы после смены будем болтаться по чужим блокам и искать какого-то слепого на один глаз старика, чтобы сдать его?

Костик замялся:

— Ну, сейчас искать, конечно, не будем, но, если вдруг он попадется мне на глаза — я своего не упущу. А ты — и дальше разбирай ржавые железки. Понятно?

— Ладно, извини. Замечу что-то, сразу тебе скажу, — Вальке не хотелось ссориться с напарником. Работать молча всю смену — с тоски умереть можно. Да и не любил он ссоры. Не видел в них никакого смысла. В Гигахруще нужно держаться всем вместе — так хоть как-то выжить можно.

— Вот и отлично, а теперь — пойдем отдыхать.

***

Сладко спать, когда за тонкой стеной плачут два ребенка — то еще занятие.

— Валь, проснулся? — спросила мать.

Хотелось, конечно, сказать: «Ага, поспишь тут с вами», — но вместо этого Валентин просто промычал:

— Угу.

— Позавтракай, сковородка на плите, и, если можешь, вынеси, пожалуйста, мусор. Близнецы сегодня с самого утра капризничают.

— О, мам, это я уже понял!

Оставшиеся полсковороды концентрата говорили о том, что мать сегодня почти не ела. У нее давно уже нет аппетита. Говорила, что после родов стала по-другому воспринимать еду на вкус. Точнее, все стало безвкусным. Не помогали даже соседкины рецепты с разными пропорциями соды и смеси. Самому Вальке на вкус было скорее нормально. Чего-то другого он все равно никогда не пробовал и воспринимал прием пищи так, как по мнению партии должен кушать каждый житель Гигахруща: безвкусно, безэмоционально, безнадежно. Как что-то, что поможет дать минимум сил и продлить ненадолго жизнь. Не более того.

Выбросив мусор, Валентин решил пройтись. Около шахты лифта он по привычке бросил взгляд на доску объявлений. Листовка больше не висела, только два белых клочка бумаги в тех местах, где небрежно мазанули клеем.

«Нашли, значит…», — мелькнула в голове мысль. И почему-то сразу стало не по себе. Не от жалости — от чего-то другого. Словно кусок чего-то важного ушел еще до того, как Валентин успел понять, что это было. Он решил не говорить про это Костику. Просто, чтобы лишний раз не поднимать тему, от которой заново мог вспыхнуть спор.

***

Перед проходной курил и громко матерился Митрич, мастер цеха. Его лицо, все в оспинах и клубах папиросного дыма, не выражало ничего, кроме раздражения. Двое слесарей с пятого поста стояли рядом, понурив головы.

— Ты глянь, Митрич опять злой. Поддать не вышло, наверное.

— Он, когда поддаст, еще хуже становится. Злее черта. Давай попробуем пройти, не привлекая внимания!

— А как ты мимо такого пройдешь?

И действительно, Митрич резко перестал обращать внимание на слесарей. Видимо, почувствовал «свежую кровь».

— Как по расписанию, — буркнул он. — Там это, по вашу душу работа! Хлама сегодня завезли — неделю крутить будете.

— А откуда хлам-то все время везут, Митрич? — осторожно поинтересовался Костик.

— Во-первых, какой я вам Митрич? Молодежь, совсем уважение растеряли? Иван Дмитриевич я, понятно? Еще раз назовете — на переработку оставлю. А во-вторых, какая разница, откуда хлам? Ваша задача донельзя проста: берете ключ — крутите гайки. А чтобы вопросы задавать — надо сначала повышение получить. Техники — даже не полноценные рабочие. Так, грязь из-под ногтя. А теперь — живо на смену. У табельщика только отметьтесь.

Мастер, хоть и был злющий, в целом считался честным. Халявщики у него не держались.

Пусть лучше орет, чем улыбается, а потом подставляет. В соседнем цеху работал один такой — Валентину отец рассказывал. Тот умудрился мухлевать с талонами на еду, выменивал их, продавал. Когда партия узнала — выписала премию за находчивость. В виде пули в лоб. Махинаций с тех пор не убавилось, но таких — уж точно не стало.

Ремонтный цех встречал общим гулом, запахом солярки и тусклым светом.

Валентин всегда про себя думал, что работает не в цеху, а на кладбище металла. Ведь только тут можно найти кабины от старых то ли кранов, то ли манипуляторов, шестерни и колеса с человеческий рост, пустые газовые баллоны с маркировкой, которую не встретишь на ближайших пятистах этажах. Одни говорили, что где-то в Гигахруще есть помещения — по три жилых этажа в высоту и столько же в ширину. Оттуда, мол, старую технику и везут. Другие шептали про поезд в подвале. Он уходит далеко под землю, а там, в конце — другой мир. Как наш, только не совсем. Без стен, но с воздухом, от которого умираешь. Только в противогазе можно протянуть. Якобы именно оттуда тянут лом.

Валентин ни в то, ни в другое не верил. Даже если есть выход — туда его никто не пустит. А нужда, из-за которой все работают, останется.

Не будет такого, что вдруг голос из интеркома скажет: «Товарищи! Мы победили голод! С сегодняшнего дня все могут только отдыхать и заниматься, чем хотят. Самосбор никогда больше не наступит!»

Наступит. Не нужно себя обманывать.

Бригадир Егоров, молчаливый по жизни, кивком поздоровался, а затем развернулся и махнул рукой: за ним. Сегодня предстояло работать на разборном посту №13 — самом дальнем и самом крупном. Именно туда свозили крупногабаритный лом, который разбирали и сортировали техники.

— А Митрич-то не врал, — вздохнул Костик, едва бригадир ушел раздавать указания на других постах. — Тут навезли столько, нам вдвоем за жизнь не разгрести! Ладно — раз уж все равно попали — можно и покурить.

— Ты кури, но не расслабляйся. За нас никто гайки крутить не станет. Кстати, а это что? — Валентин попытался поднять какую-то ржавую прямоугольную раму, с двух сторон которой торчало по два стержня толщиной в палец.

— Нашел у кого спросить, — фыркнул Костик, — Мне вообще плевать, что это. Надоело! Не вижу смысла в нашей работе.

— Что, опять отец?

— Ага, вчера пришел, смотрю, а у матери фингал на пол лица, сидит, плачет. А он, сука такая, храпит. По ребрам пнул, но он так и не проснулся. А сегодня лежит, трясется. Плохо ему. А нам хорошо, что ли? Кому сейчас вообще хорошо?

Костика было жаль. Валька хотел бы ему помочь, но чем? Как-то приободрить разве что:

— Кость, ну ты это. Давай лучше работать. Когда работаешь — все нехорошие мысли куда-то на второй ряд уходят. Как будто…

— Как будто кладешь их в антресоль. В самый дальний угол, — подхватил Костик. — Да, давай. Докурю и приступаем.

***

Сирена, ненамного опередившая появившийся запах сырого мяса, завыла через пару часов. Техники, грязные от пота и пыли, в этот момент, тяжело пыхтя, перетаскивали ржавые рельсы.

Когда надвигается Самосбор, времени на размышления нет.

— Туда, живее, — указал дрожащей то ли от страха, то ли от усталости рукой Костик.

— Куда туда? На другой пост? Там сегодня на смене человек десять работает. Пока добежим — дверь закроют.

— А здесь я ни разу не прятался! Вдруг тут нет гермодвери? Или сломана окажется!

— Поздно! Смотри! — где-то вдали, через дверь, ведущую к двенадцатому посту, начал медленно подступать фиолетовый туман. Сирена, казалось, стала выть еще пронзительнее. Но даже через ее невыносимый визг до Валентина начали доноситься крики. Сложно понять, были ли это цеховые или очередное порождение Самосбора, но идти туда точно не хотелось. Хотелось бежать в противоположную сторону.

— Если так стоять будем, то точно не спасемся. В техничку! Быстро! — Костик последние слова договаривал уже на бегу.

Гермодверь завизжала, будто ее резали по живому. На секунду замерла на уровне глаз, а затем с лязгом рухнула вниз. Костик и Валентин рухнули на пол, переводя дыхание. Что ж, теперь можно и оглядеться. Помещение было небольшим, но и каморкой назвать язык не поворачивался. Тусклой лампы хватало осветить разве что металлический верстак в луже машинного масла и стеллаж с инструментами, на удивление, никем не сворованными. На первый взгляд — ничего особенного. Но расслабиться не получилось — в темной половине что-то шевельнулось.

Костик, не думая, быстро поднялся, подбежал к стеллажу и схватил огромный разводной ключ:

— Кто там? Не подходи! Шагнешь ближе — череп проломлю.

— Постойте! Я не причиню вам вреда. Я просто здесь прячусь, — скрипнул голос из темноты.

— Тогда выйди на свет! — Валентин, не догадавшийся взять в руки что-то тяжелое, просто попятился назад, к противоположной стене.

— Выходи, кому говорю!

— Иду, иду. Я не опасен. Меня Петр зовут. А вас как, ребята? — на свет вышел старик. Длинные седые волосы, седая борода. Из одежды на нем был заводской халат, непонятного цвета штаны и, к удивлению Валентина, берцы. Армейские. Такие обычно носили Ликвидаторы. Когда, он встал под лампой, Костик присвистнул:

— Вот это да! Дед, так тебя же ищут!

— Ты о чем, Кость? — спросил Валентин и сразу осекся: бельмо на глазу, ухо разорвано. Внешность подходила под описание с листовки.

— Да, ищут, — вздохнул старик. Эх, а я думал, что все листовки посрывал.

— Новые повесили, — сказал Валентин. — От Ликвидаторов просто так не сбежать.

— И что нам с тобой делать? Самосбор запер нас здесь. А что будет после — ты и так знаешь. Придут. Найдут. Там что-то еще и про награду было!

— Не верьте вы в эти награды. На самом деле я сам служил в Ликвидационном Корпусе, сколько помню — никто ничего не получал.

— А с чего нам вообще тебе верить?

— Ни с чего. Да и вряд ли поверите, если скажу, что я совсем недавно был молодым.

— О, вот они, дедовы сказочки! Наслышаны мы. И про жизнь до Гигахруща, и про то, как раньше все по-другому жили!

— Погоди, — предложил Валентин. — Пусть хотя бы попытается нам объяснить. А мы уже решим, что дальше делать. — Очень хотелось послушать. Хоть и не верилось в то, что он сказал: ни про Корпус, ни про молодость.

— Валяй, дед! Расскажи нам свою историю, — Костик уселся прямо на верстак, не упуская ключ. — Может, время быстрее пройдет. Но учти, вот этот ключ отправится прямиком в твою седую башку, если пойму, что ты хочешь напасть.

— Не нападу, правда. Да и сил почти не осталось. Несколько дней почти ничего не ел. Только бежал. Слушайте, ребята. Надеюсь, вы мне поверите.

Моя фамилия — Корытин, позывной — Ванна. Думаю, вы и сами можете догадаться, почему.

Тот день как-то сразу не задался. Накануне долго ликвидировали последствия Самосбора: столько слизи за раз я еще не видел. Хотя, чего греха таить, я и в Корпусе служил недолго. Сколько точно — не скажу, воспоминания путаются, в голове лишь смутные отголоски, будто ныряешь в бочку с водой. Но в этот раз все оказались хуже. В одном из блоков возникли проблемы с гермодверьми, уцелели жильцы только одной квартиры. Да и то, как уцелели, вещи не успели вытащить, этаж запечатали. Куда они теперь подадутся? Чем будут существовать? Хотя нам о таком задумываться вроде как не положено. Такие мысли еще никого до добра не довели.

Удалось поспать всего на три часа. Потом в кубрик вломился Паек, наш сержант. И, как водится, сразу с приказом:

— Крупа, Гога, Большой и Ванна, — тридцать минут на сборы. Строимся на взлетке в полной боевой готовности.

— Товарищ сержант! Как-то это не по-людски, вам не кажется? — недовольно произнес Гога, самый дерзкий в нашем отряде. Если бы не его длинный язык, то, глядишь, давно бы уже стал капитаном. Но, как говорится, человек предполагает, а Гигахрущ располагает. Вот и в этот раз Паек не церемонился: удар в живот — и Гога уже согнулся пополам.

Паек слыл хорошим сержантом, метившим на повышение, а потому нарушение субординации пресекал на корню. И часто этим корнем как раз и был Гога. Хотя, ему не впервой.

— Еще кто-то хочет выступить с предложениями? — глядя на наши сонные лица сержант добавил: — честно, я защищал вас перед начальством, пытался объяснить, что мы и так с ног валимся. Но мне объяснили такой приказ нехваткой личного состава. Кстати, это и будет нашей задачей.

— В каком смысле, товарищ сержант? — Большой, он же Юрка Соптев, не просто так получил свой позывной. Он был очень низким, всего метр пятьдесят. Таких обычно не берут в Ликвидаторы, но его рост часто бывает полезен, когда нужно попасть в вентиляцию, или в какие-нибудь еще труднодоступные места, где обычному солдату не протиснуться вовсе.

— В общем, информация следующая: на одном из нижних этажей пропал отряд. Их последнее сообщение: «Приступаем к зачистке». На этом все. Даже подмоги никто не просил.

— Вроде обычная ситуация. Может, эт, все еще зачищают? — вмешался Серега Крупин, он же Крупа.

— Так сначала и подумали. Но тут какое дело: подключили Операторов, но и тем ничего не удалось выяснить. Лично я вот что думаю, мужики, — Паек называл нас «мужиками» не часто, а только в особенных случаях, — сгинули они все. Вот нас туда и отправляют: разведать и, в случае чего, доделать работу. Так что собирайтесь. После будет вам отсыпной, слово даю.

Вскоре мы впятером уже стояли на взлетке. Противогаз, фонарики, грабли, нож на ремне. Крупа и Гога вооружились огнеметами. Остальные — автоматами. Мне, как самому молодому, в довесок пришлось тащить за спиной еще и контейнер для слизи. Спина ныла, но ей можно, а вот мне — ни в коем случае нельзя.

— Выдвигаемся, — отдал приказ сержант, и мы, в колонне по одному, направились на выход.

Спуск на нижний этаж занял больше времени, чем рассчитывали — в какой-то момент лифт заскрипел и просто остановился.

— Эт, неужели встряли? Так и останемся тут, эт! — проворчал Крупа, но лифт, будто услышавший возмущение солдата, скрипя дверьми, открылся. Нас встретила обшарпанная лестничная площадка далеко не нижнего этажа.

— Да ты колдун, Крупа! — хлопнул его по плечу Гога. — Может нам и дембель выторгуешь по блату?

— Точно, — засмеялся Большой. — Дембель в Ликвидационном Корпусе если и получить, то только колдунством!

— Отставить разговоры! Выходим, пока еще чего в этом лифте не заклинило. Дальше пойдем пешком.

В этот момент, как я думаю, каждый в нашем отряде проклял судьбу и лифт, который так и не довез нас до цели. Спускаться по лестнице двадцать этажей вниз в полной экипировке — то еще удовольствие.

Мы несколько раз останавливались на отдых. Как Гога с Большим умудрялись в это время еще и покурить — уму не постижимо.

Ссылка на продолжение: Самосбор. Награда (часть 2)