nioni

На Пикабу
поставил 8336 плюсов и 979 минусов
отредактировал 0 постов
проголосовал за 0 редактирований
Награды:
более 1000 подписчиков
108К рейтинг 1207 подписчиков 70 подписок 94 поста 86 в горячем

О влиянии котов на омоложение организма1

Вчера телевизор сказал, что возрастные котовладелицы выглядят лучше, чем дамы, лишённые четырёхлапого счастья.
У котовладелиц здоровый цвет лица, озорной блеск в глазах, альцгеймер приходит к ним позже.
Как-то не верится.
Печальный опыт заставляет усомниться.

Давным-давно А. скоропостижно развелась с первым мужем.
Туром по Европе решила отвлечься от гнетущих мыслей на тему «где были мои глаза».
Возникла проблема, куда деть кота.
Экс-муж заявил, что не намерен ухаживать за котами какой-то посторонней ему женщины.
Лето, все в разъезде, посему кота всучили мне, неосторожно отгулявшей отпуск в июне.
Кот стоил пять моих тогдашних зарплат.
Отсюда следует, что в то время породистые коты шли за бесценок.
Официально его звали Базиль Стефано и дальше как-то заковыристо, с приставкой то ли «цу», то ли «фон».
Для близких – Василь Степаныч.
А. привезла Базиля Стефано и кучу кошачьего скарба, включая корзинку для спанья и домик, чтоб коту было куда удалиться, ежели взгрустнётся и захочется побыть в одиночестве.
Заверила меня в его необыкновенном уме и выдающемся воспитании и отбыла припадать к  европейской цивилизации.
Базиль Стефано обнюхал новое жильё и презрительно скривился.
Голубая кровь с моей квартирой не монтировалась.
Если бы герцога, чьи предки густо рассыпаны по Готскому альманаху, переселили из родового саксонского замка в дешёвую ночлежку в берлинском районе Кройцберг, то на герцогском лице появилось бы примерно такое же выражение.
Аристократ развалился на единственном спальном месте, диване, и в ответ на попытки восстановить законность и порядок шипел змеюкой и отмахивался лапами.
Я догадалась, кому суждено ночевать в корзинке.
Вечером его удалось спихнуть, но стоило мне задремать, как мерзавец вспрыгнул на диван и начал вытаптывать во мне ямку для ночлега.
И так до утра.
Куда попадал в прыжке, там и топтался.

Базиль Стефано считал меня устройством для своевременной подачи еды и уборки лотка.
И не оставлял надежды переночевать на моей голове, предварительно её утоптав.
Короче говоря, ни любви, ни ласки.
А потом я приоткрыла дверь на лоджию.
И не успела глазом моргнуть, как Базиль Стефано юркнул в неё и сиганул навстречу неведомому.
Квартира моя была на первом этаже, на лоджии решётки, но то, что являлось относительной преградой для домушника, не остановило свободолюбивую неблагодарную скотину.
У подъезда на лавке курило подрастающее хулиганьё, и когда я выскочила с воплем «Кот сбежал!», оно, ввиду отсутствия других развлечений, погарцевало следом.
За домом был небольшой парк, туда паразит и метнулся.
Август, вечерело, темнело, а мы с хулиганьём носились меж деревьев, взывая «Базиль! Стефано! Василь Степаныч!!!».
Шедшая через парк добрая женщина глянула жалостливо и сказала:
– Что, милая, день аванса, мужа ищешь? Вон там в кустах отдыхает, не твой?

Кота нашли в дальнем углу парка.
Он наматывал круги вокруг пня, а на пне умывалась кошка вида самого что ни на есть непотребного.
– Во, трёхрублёвую блядь нашёл, ой, ну типа падшую женщину, – сказало хулиганьё, тем самым обозначив своё знакомство не только с тёмными сторонами жизни, но и с классической литературой.
Кошка на столько и выглядела.
Не хватало лишь чулок в сеточку, мини-юбки из кожзама и замазанного тональником синяка под глазом.
Тем не менее кокетничала, набивала себе цену.
До рублей пяти.
Хулиганьё радостно комментировало очевидное развитие событий.
– Дети, – сказала я, – во-первых, я не все слова понимаю, но догадываюсь, что вам их произносить рано, а во-вторых, кота надо эвакуировать.
– Точно, – сказало хулиганьё, – спасать надо, может, заразная какая, ещё подцепит чего. Счас, мы его в рубашку замотаем, Витька, скидывай джинсовку, ты самый толстый, твоей на него хватит.
Пленённый и уносимый от плотских радостей Базиль Стефано орал так, будто ему по живому, без анестезии выдернули хвост.
И не только хвост.
Будучи дома распелёнутым, пробежал по стенам, потолку и завис на гардине.
Пока мы с хулиганьём замазывали раны зелёнкой, успокоился, отцепился, вдвинулся на кухню и мявкнул.
Хотелось думать, сказал «спасибо» за то, что уберегли от неподобающего его статусу мезальянса.
Но это вряд ли, скорее, проклял.

Лето в том году было дождливым и холодным, а вот в конце августе неожиданно наступила жара.
Но спать приходилось в наглухо запечатанной квартире, ибо поганец был застукан за тем, что пытался прощемиться в форточку.
И по-прежнему предпочитал спать если не на моей голове, то хотя бы рядом, на подушке. Выставить из комнаты не помогало.
Яростно царапал дверь и вопил без перерыва.
Я выдерживала минуты три.
В результате пару раз уснула на работе, дав повод коллегам домыслить мой образ жизни и позавидовать ему.

К возвращению А. из европ я окончательно разлюбила некоторых млекопитающих.
А. обцеловала своё сокровище и заметила:
– Бледная ты какая-то, глаза красные, под глазами круги, спать надо больше, восемь, а лучше десять часов сна при открытых окнах – вот что для внешности главное! Ты, вижу, совсем на себя рукой махнула, так нельзя, Наташа, так нельзя!

Много лет спустя А. пристраивала дней на десять двух правнуков Базиля Стефано.
Меня предупредили.
Я малодушно сбросила звонок.

Показать полностью

О сестре нашей меньшей2

Любимый родственник наконец-то реализовал заветную мечту всей своей жизни.
Он завел волкодава.
Точнее сказать, волкодавшу.
Красавице нет ещё и года, но её уже можно приучать к седлу и стременам.
У красавицы купированы уши и хвост.
Я читала, это чтоб волку не было за что ухватиться.
Честно говоря, не могу себе представить вменяемого волка, который, будучи в здравом уме, решится ухватить её за ухо или за хвост.
Разве что отморозок какой.
Или суицидник, полностью разочаровавшийся в волчьей жизни.
Красавица из всех сил машет отсутствующим хвостом, ну а раз с хвостом не сложилось, приходится вилять мощным задом.
На прицепах так пишут: Осторожно! Занос влево-вправо – один метр.
– Ты ей руку дай, она обнюхает и оближет, а потом и гладить можно, – сказал любимый родственник.
– А её сегодня кормили? – осторожно поинтересовалась я и, мысленно попрощавшись с рукой, протянула её красавице.
Занос влево-вправо увеличился.
Хотя что ей моя рука – так, баловство одно, не стоит размениваться.
– Она ещё растет, –  с гордостью сказал любимый родственник.
Красавица тянула огромную недоглаженную башку к моей недооблизанной руке, сопела и смотрела жалостными глазами – просила поиграть с ней.
Вы когда-нибудь пробовали играть с весёлым гибридом бульдозера и асфальтового катка?

Ночью я проснулась от далекого печального воя.
Это из окрестных лесов уходили волки.

Показать полностью

О домашних питомцах

По дому неспешно, с величавым достоинством летает упитанная моль.
Поплёвывая на эти глупые прыжки внизу, на хлопки, на вопли «я что, и за молью должна сама гоняться?!».
У мужа футбол, у сына английский.
Если хлопаю и ору слишком громко, укоризненным взглядом спрашивают, зачем я разрушаю гармонию.
Моль думает, что я аплодирую её красоте.

Однажды мой папа увидел, в чём я хожу зимой, ужаснулся и пришёл к выводу, что мне нужна дублёнка.
В те доисторические времена дублёнки не продавались, они доставались.
Достать было негде.
Но папа к решению вопроса подошёл творчески: где-то купил шесть самопально выделанных, негнущихся, гремящих овечьих шкур и торжественно вручил их, заставив поклясться, что отнесу в меховое ателье и наконец-то сошью себе Достойную Вещь (ДВ).
Ателье сопротивлялось, но я ж поклялась.
Сшили.
Вернее, распилили и сколотили.
Приволокла многокилограммовый кошмар домой и запихнула в шкаф, чтоб глаза не видели.
Потом наступила зима, и я подумала – зато тепло.
В конце концов, может, у меня такой стиль, косплей колхозного сторожа Федотыча.
Хотя для полного соответствия хорошо бы добавить аксессуары – берданку и треух.
Я выташила ДВ, из неё посыпался мех.
При внимательном рассмотрении ДВ оказалась землёй обетованной, счастливой Аркадией для моли.
Старики, дети и взрослые смотрели на меня как на агрессора, с ненавистью.
Пытались унести родину в шкаф, на её законное место.
Пару недель ДВ провисела на балконе, вымораживалась.
Моль закопалась в остатки меха и выжила.
Я решила её выбить.
Как пыль из ковра.
По двору летели клочья меха, слышались стоны погибающих, соседи поглядывали с опаской.
В сильно полысевшей ДВ я таки проходила зиму.
Однако оказалось, что кое-кто выжил.
И к следующему сезону в одной отдельно взятой ДВ случился демографический взрыв.
Моль пихалась локтями и, предчувствуя истощение ресурсов, жрала в три горла.
Я поставила ДВ у мусорных баков.
Неделю она стояла там, одинокая.
Потом пропала.
Наверно, моль набралась сил и улетела с ней туда, где уважают жизнь в любых её проявлениях.

Тулупов и шуб меня нет до сих пор.
И вот что интересно: на чём, ну скажите, на чём наша нынешняя пакость смогла наесть себе такую наглую толстую рожу?!

Показать полностью

О мужском вокале

В молодости сил и придури у нас было немеряно.
Их хватало на всё.
В том числе и на дурацкие спектакли в стихах, с песнями и плясками, доставлявшие авторам и исполнителям чистую радость и чувство приобщения к высокому-прекрасному.

Страсть к лицедейству захватила многих.
За бессловесную роль дуба велась нешуточная борьба.
Избранный дуб украсил себя собственноручно свитым гнездом.
А также научился тревожно шелестеть бумажными листьями, пришитыми к камуфляжному комбинезону, тем самым нагнетая обстановку.

Трактирщик, который должен был молча вынести на подносе три кружки и молча удалиться, донимал меня неделю, выясняя, в каком ключе он должен лепить свой сложный образ, кто он – роялист или республиканец?

Действующие лица уже закончились, а люди ещё остались.
Посему было решено создать мужской хор.

В французской таверне собрались разбойники под предводительством благородного разбойника (в девичестве герцог Арчибальд де Камерон) и поют печальную разбойничью песню о своей нелегкой доле.
Кто там знает, что же завтра будет,
С кем проснешься, кто тебя разбудит,

– поют разбойники,
Ни монеты в дырявом кармане,
Только кружка тебя не обманет.

Ну, в общем, песня о том, что действительно волновало не только вымышленных разбойников, но и реальных хористов.

И вот, как пишут в театральных рецензиях, наступил долгожданный день премьеры.
Уже заламывает руки упакованная в облако тюля и в бабушкин корсет на два размера меньше требуемого пышнотелая Амалия де ля Котес.
Уже поёт свою арию граф Гуго де Генерат в романтическом плаще из оконной шторы. Приветственно машет ветками дуб.
С большим трудом хор, пребывавший в ступоре, был выпихнут на сцену.
Постоял маленько, переминаясь с ноги на ногу, попытался шмыгнуть за кулисы, но ему не дали. И тогда хор запел.
Как мог.

Представьте себе 12 молодых здоровых мужиков – голос со слухом присутствует только у одного.
Этот единственный со слухом-голосом положение спасти не может, потому как у него особенность дикции – все звуки в процессе пения как-то деформируются, слова сливаются и теряют смысл, и всё это напоминает печальное завывание ноябрьского ветра в печной трубе ветхого домика, стоящего посреди бесконечных безлюдных болот.
Остальные одиннадцать поддают жару, наводя на мысли о тоскующей собаке Баскервилей, у которой не сложился брачный период.
Врать не буду – иногда они попадали в ноты.
Не в те, с опережением либо опозданием, но попадали.
В целом, звучание завораживало.

Услышав эту музыку сфер, настоящая собака Баскервилей поджала бы хвост и повесилась от осознания собственного несовершенства.
Под натиском буйной плоти и смеха лопнул корсет Амалии.
Гуго де Генерат чуть не напоролся на собственную шпагу.
Дуб сложился пополам и рухнул с шумом и треском, раздавив гнездо.
Хор допел, потоптался и грянул по новой, на этот раз добавив к вокалу мимику, дабы донести до зрителя тончайшие нюансы смысла.
В общем-то, это было лишним, ибо зрители лежали покатом.
Увести хор было некому, дееспособных ни в зале, ни на сцене не осталось, а сам хор, дорвавшись до славы, уходить не желал и явно собирался пойти по третьему кругу.
Короче, грандиозный успех и аншлаг на следующих представлениях. 

Я смотрю на старые фотографии и понимаю, что молодость – это время, когда нужно пробовать делать то, чего ты в принципе делать не можешь.

Показать полностью

Об охранительном

Вахтёры тоже люди, они хотят творить добро, но должность не позволяет.
Борьба внутреннего нравственного с внешним ограничительным рождает противоестественные гибриды.
Типа нежной фиалки с ядовитыми жвалами.

Давным-давно я работала в Очень Секретном Институте и жила в общежитии со строгой пропускной системой, журналом учёта, кто к кому, во сколько пришёл, когда отчалил, и несколькими тётями-вахтёршами на страже законности и приличий.
Каждая тётенька разрисовывала охранительную доминанту по-своему.
Одна пребывала в параллельной реальности, изредка выпадая в наш мир, но надолго в нём не задерживаясь.
Пришла ко мне подруга. – К кому? – К такой-то. – Фамилия? – Волкова. – Зайцева? – Волкова!
Записала Гусевой.

Вторая дама была одержима идеей пристроить засидевшуюся в девках дочку.
Пол-общежития мужиков, где как не здесь.
Может, дочка была и ничего, нормальная, но к дочке прилагалась мамаша, что лишало затею перспективы.
Одного товарища доставала особенно рьяно, не знал как отбиться, потом сообразил, глянул грустно и сказал, мол, я бы с радостью, Михайловна, да я не по этой части, я мужчин люблю, а сынка у вас нету?
От греха подальше дама переключилась на посетителей мужского пола.
Объясняла каждому, в какой бордель его занесло, тут такое творится, такое! делай ноги, хлопец! но погодь бежать, не всё потеряно, вот моя кровиночка не чета оторвам и греховодницам, красавица, сама себе юбку сшила, скромница, глаза в пол, подарок будущему мужу, а не девушка, только дурак откажется.
Не уверена, но вроде бы не дураков так и не нашлось.

Третья тётя была реинкарнацией пограничника Карацупы, его верного пса Ингуса и огнедышащего дракона.
Одновременно.
Ей вообще не нравилось, что ходят туда-сюда.
Дневной траффик она с трудом, но терпела, окриками "Стой! Кто идёт?"и грозным рычаньем проявляла карацупскую и ингусовскую составляющие своей личности, зато после полуночи себя не сдерживала, прицельно пыхала огнём.
Перед испытаниями мы работали и по ночам, притаскиваешься с одной мыслью – спать, но между тобой и постелью две запертых двери и это воплощение тёмной силы, злое как давно не кормленый девственницами дракон.
Как-то я вышла с работы под утро, дождь проливной, мимо ехал милицейский жигулёнок, пожалели, подвезли, по пути разговоры разговаривая и осведомляясь о телефончике.
Доставили, и вот я стучу, звоню, взываю безответно, милиция с интересом наблюдает, наконец тётя появляется, крайне недовольная, смотрит на меня, на служивых и говорит:
– Ну что, допрыгалась, шалава?! Опять про работу врать будешь?
Милиция переглянулась и уехала не попрощавшись.

Однажды, часа в два ночи мне нужно было позвонить коллеге, работавшему в ночную смену, не помню по какому поводу. Телефон только внизу, лифт отключён. Спускаюсь с девятого этажа на первый, в холле на диване сидят три гарпии, перед ними журнальный столик, на нём несколько тарелок, пустая бутылка, стаканы.
– Миленький ты мой, возьми меня с собой, – чуть надтреснутым сопрано зачинает мамаша непристроенной дочки.
– И в том краю далёком назови ты меня женой, – подхватывает глубоким контральто дракониха.
Не-от-мира-сего шевелит губами беззвучно и вытирает глаза носовым платком.
– Милая моя, взял бы я тебя, но в том краю далёком чужая мне не нужна, – тихо поют мамаша и дракониха.
Я стола за приоткрытой дверью на чёрную лестницу, и мне хотелось плакать.
То ли по ком-то, то ли по себе.

Показать полностью

Об узнике замка Иф

В постперестроечные времена, когда стало совсем туго, мы все подрабатывали. Предпринимательской жилки у нас не было, так что на какой-нибудь незатейливой и невразумительной работе.
Муж мой чего-то там охранял по ночам.
А моя приятельница, в то время кандидат, а может уже и доктор химических наук, точно не помню, была счастлива подменить свою соседку, мывшую полы в метро.
Мойщица в сравнении с доктором химических наук была баронессой Ротшильд, потому как любое, даже очень маленькое и трогательное положительное число всё равно больше нуля.

Я нашла полудохлую мебельную фимочку, и после основной, но почти безденежной работы три-четыре раза в неделю ездила шить обивку для диванов и кресел.
Эксплуатировались там я и два столяра, молодой и старый, старый сразу предупредил:
— Ты, девушка, если матерок услышишь, зла не держи, это не тебе, это душа просит.
Располагалась артель в бараке, стоявшем посреди частного сектора, там же окопались еще несколько столь же процветающих контор.
Одна торговала газовым оборудованием и почему-то китайским женским бельём.  
Помню визит разгневанной дамы, оравшей неприличное на весь двор и швырявшей кислотных цветов бюстгальтеры, фирмачи с перепугу заперлись в своем отсеке и носу наружу не казали, пережидая торнадо.
Возможно, кто-нибудь приходил швырять газовое оборудование, но врать не буду — чего не видела, того не видела.
Приезжала я к шести вечера, когда народ начинал расходиться.
К семи оставался только всегда похмельный сторож и его собака — годовалая кавказская овчарка, существо сумрачное и к беседам не расположенное.
В часов десять-одиннадцать я трудовые подвиги заканчивала, и сторож, гремя ключами, открывал амбарные замки на высоченных воротах.

Так было всегда.
Про старуху и проруху, надеюсь, знаете.
Короче говоря, проруха долго таилась, но, наконец, материализовалась.
В один тёплый августовский вечер, отстрочив положенное, я обнаружила, что сторожа-то и нет.
Собака на месте, смотрит на меня нехорошим гастрономическим взглядом, а сторож — тю-тю.
А телефон в сторожке у сторожа (мобильных тогда не было).
А сторожка на замке.
А забор метра два с половиной.
А ворота так и все три.
А есть хочется так, что в глазах темнеет.
Дело было в пятницу. 
Пометавшись по двору, сопровождаемая собакой, которая грызть меня пока не стала, а даже прониклась сочувствием и молча носилась следом, время от времени требуя чесания то пуза, то за ушами, я поняла, что жизнь — это юдоль скорби.
Муж уехал на выходные к родителям и не хватится меня до вечера воскресенья.
И ежели до понедельника мерзавец-сторож не придет покормить собаку, она сама себе найдет пропитание, а то, что останется после меня, можно будет похоронить в обувной коробке.
Мы с собакой нарезали круги по двору, пока я не увидела за мусорной кучей большущее колесо, с меня ростом.
Поднять его не смогла, собака помогать не захотела.
В критических ситуациях мозги начинают работать быстрее.
Или просто начинают работать.
Вспомнив школьный курс физики, нашла прочную жердь и, пользуясь ею как рычагом и вознося благодарственные молитвы Архимеду, как-то ухитрилась поставить колесо на попа, хоть и не с первой попытки, а затем докатить его до забора.
Ну, про то как я пыталась залезть на колесо, а с него на забор, как обиженно взвыла собака, сообразив, что её лишают общества и потенциальной пайки, как я свалилась в чей-то огород, чудом не вляпавшись в кучу компоста, заботливо прикрытого брезентом, как пробиралась в темноте  по этому огороду, по пути сровняв с землей грядку с помидорами, как я — вся в помидорах — ехала домой, какие изощренные пытки и казни я придумывала для сторожа, и рассказывать не надо, это представимо и зрелищно. 

Кстати, вспомнила, что мелкий мебельный буржуй так и не заплатил мне за последний диван.
Хочется верить, что оплаченный моим непосильным трудом рябчик встал у него  в горле комом.

Показать полностью

О домашних питомцах и нелюбимцах

Как-то моя приятельница Ю. со слезой в голосе вопросила, люблю ли я животных.
Я поспешно открестилась от любви.
Ю. обвинила меня в чёрствости и поинтересовалась, не затесались ли по неосторожности в мой круг общения приличные люди, тоскующие по забавным пушистым зверюшкам.
Она с радостью доставит им полный комплект (очаровательная морская свинка, клетка, запас корма, бонусом бутылка чего-нибудь веселящего).
Прямо к порогу, в любое время дня и ночи.
Вопросы оказалсись следствием визита свекрови Ирины Генриховны.
Нежно любимая свекровь заявила, что детки не должны развиваться в отрыве от живой природы, там, где отрыв, из деток вырастают футболисты и чикатилы,  родителям на улицу выйти стыдно, жаль, что непутевая деткина мать этого не понимает, хотя чему удивляться.
И вручила подарок, добавив, что выбрала самую симпатичную девочку. Настоятельно советовала докупить мальчика, чтоб девочка не скучала.
У скучной морской свинки тяжело на сердце, у неё тускнеет мех и крошатся зубы.
То, что детки уже закончили школу и что в доме проживают человекообразная по духу собака Монстра, три кота и один попугай, как-то не учитывалось.
– Всё бы ничего, но как гляну – вылитая Ирина Генриховна, одно лицо! Когда ест, вот так же носом дёрг, дёрг! Непосильные для моего возраста психологические нагрузки, на сердце камень, мех потускнел, крошение зубов не за горами.

Ладно, свинка.
Один молодой человек, Дмитрий, в детстве был осознанным хулиганом, наказанием школы и окрестностей.
При вручении ему аттестата классный руководитель Любовь Петровна всплакнула от счастья расставания.
Дмитрий повзрослел, отслужил, стал дальнобойщиком, накачал кучу мускулов по всему телу и занялся суицидо-направленными видами спорта – парашют, сплав по горным рекам, непроизносимое восточное единоборство, правилами которого разрешено всё, кроме откусывания голов.
Друзья долго думали, что бы такого экстремального подарить ему на день рождения.
И пришли с террариумом и гондурасской молочной змеей Глафирой.
Дмитрий малость опешил, но красная, с поперечными черными полосочками Глафира так трогательно выглядывала из-под коряжки, что сердце его растаяло.
За полгода Глафира превратила личную жизнь Дмитрия в руины.
Девушка Лика напугала Глафиру и соседей переходящим в ультразвук визгом и, отвизжав положенное, выкрикнула:
– Или я, или она!
Девушка Инга визжать не стала, пригляделась к Глафире и сказала:
– Вау, какая кожа! Супер! Как думаешь, одной змеюки на клатч хватит?
Девушка Оля пыталась накормить Глафиру сыром дор блю.
В июле Глафира заскучала.
Ветеринар-герпетолог не утешил, сказал:
– Увы, возраст, все там будем.
Через неделю Дмитрий отыскал на антресолях бабушкину резную шкатулку, уложил в неё скончавшуюся Глафиру и повез хоронить за город.
В электричке напротив него села какая-то очкастая дылда.
Дмитрий с содроганием узнал в дылде Митрофанову, отличницу и задаваку.
Дылда с ужасом признала в амбале Дмитрия, придурка и приставалу.
Но годы, подходящие для дёргания за косички, подножек и прицельных ударов портфелем по голове, канули безвозвратно.
Пришлось разговаривать.
Разговорились.
И Дмитрий не называл Митрофанову заучкой и дохлятиной, а делился своим горем.
И Митрофанова не сверкала презрительно очками, а заглянула в шкатулку и сказала:
– Бедная! Не люблю змей, боюсь их, но эта такая беззащитная. Я на дачу еду, хочешь, за малиной похороним, там хорошее место, за малиной.
– Ты, Митрофанова, прости, что я такой дурак был.
– И ты прости, что я такой дурой была.
И они вышли на станции Койданово вместе.

А у одной женщины в квартире жил одомашненный муж по фамилии Волков.
Сколько она его не кормила, все равно в сторону посматривал.
И однажды, сентябрьским вечером Волков глянул в окно, за которым висела круглая холодная луна, потом на жену, взвыл и ушел к лесоводу Анне Т.

Показать полностью

О зимних забавах - 2

Моя приятельница Ю. происходила из семьи, приверженной здоровому образу жизни.
А я в молодости легко поддавалась чужому влиянию.
В свое оправдание замечу, что противостоять Ю. было и есть невозможно.
Энергия в ней клокочет как лава в кратере просыпающегося вулкана.
Давление нарастает, а затем всё это бабахает и накрывает окружающих толстым слоем вулканических пород и пепла.
Как-то она позвонила мне:
– Ты уже забыла, как свежий воздух пахнет! Завтра мы едем на дачу!
Я что-то слабо вякала про хорошую память, про электричку, автобус, пять километров лесами-буераками и про -16 по Цельсию.
– Не дрейфь! – сказала Ю. – Братец купил иномарку, поедем как ротшильды, протопим, глинтвейнчик сварим, а в воскресенье на лыжах побегаем. Всё, собирайся.

В те годы слово «иномарка» звучало круто.
Увы, звучанием крутость и ограничилась.
Иномаркой оказался ржавый дребезжащий форд, почти мой ровесник, но я сохранилась не в пример лучше.
Ну ладно, поехали. Ю, ее брат-турист, друг брата и я.
Поначалу так и ничего.
Печка, правда, почти не грела.
И бедная иномарка тряслась как контуженая, стеная и сетуя на судьбу-злодейку, выдернувшую её с чистенькой европейской свалки и забросившую в наши печальные заснеженные равнины, Но худо-бедно продвигалась.
А потом асфальт кончился.
У меня крепло подозрение, что ротшильды ездят как-то по-другому.
Ну, по крайней мере ездят, а не толкают.
Или же у них есть специальные люди для толкания и вытаскивания.
У нас таких людей не было, так что мы, можно сказать, на руках донесли иномарку до этой поганой дачи только к сумеркам.
Мне хотелось убить всех.
Особенно друга семьи, тоже туриста.
Потому как выяснилось, что сумку с вином для глинтвейна он забыл.
Зато взял с собой гитару.
Слушать про солнышко лесное на трезвую голову – это мазохизм.

К часам семи вечера стало понятно, что фиг ты дачу протопишь, фиг ты в такой антарктиде доживешь до утра и фиг ты сейчас на нашем драндулете уедешь.
И посему два экстремала – брат и друг – решили пойти в соседнюю деревню километрах в пяти и купить там красного сухого вина для глинтвейна.
По тем временам надеяться на наличие красного сухого вина в деревенском магазине было наивностью, если не обозвать хуже.
– Мы на лыжах бегом, через час-полтора вернёмся, только вы, девчонки, особо не разгуливайте, – сказал друг, – там следы какие-то подозрительные, на волчьи похожи.
Тут я пожалела, что не убила его раньше.
– Ну, я думаю, что волк в двери ломиться не будет, – неуверенно сказала притихшая Ю.
Я в волчьих повадках не сильна, но верить хотелось.
Короче, два адских лыжника умчались в ночь.
Темень, холодина, и то ли это метель завывает, то ли это завывает не метель.
В 8 часов их не было, и в 9 тоже. К часам десяти мы обе осознали, что у волков случился неожиданный праздник.
– Может, они заблудились, – сказала я. – Давай во дворе костёр разожжём, мы на горке, на свет выйдут.
Как мы костёр на ветру разжигали и не спалили при этом дачу – отдельная история.
Ю. уже рыдала, я тоже, костер трещал, слева выло, справа подвывало, и перед глазами у меня стоял образ сыто цыкающего зубом волка с туго набитым туристами животом.
Как живой.
А в половине двенадцатого к нам приехал трактор с трактористом, лыжниками, поломанными лыжами и бутылью самогона.
Я крайне редко бросаюсь на шею незнакомым нетрезвым людям.
Но посмотреть с другой стороны – это был не просто тракторист, это был небритый и пахучий ангел божий.
– Эх, девки, кабы не жена дома, я б тут и остался, – сказал ангел. – И темненькая мне нравится. И светленькая. Обое нравятся. Ох загудел бы тут с вами, девки, кабы не жена!

Вообще говоря, из любой ситуации нужно извлекать уроки.
Вот я, например, усвоила, что горячий самогон с вареньем из райских яблочек, корицей и гвоздикой – это страшно.
И в процессе потребления, и после него.
И что туристов, думающих, что это глинтвейн, нужно изолировать от общества ещё в нежном детском возрасте.
– Бежать, бежать отсюда, – прошипела прозревшая Ю, хлопнув глинтвейнчику, пытаясь отдышаться и с ненавистью глядя на друга-туриста, которого никакие лишения не могли остановить от «как здорово, что все мы тут сегодня собрались».

Кое-как уснули, укутавшись во все найденные одёжки и тряпки, включая домотканый половичок.
Утром за окнами весело затарахтело.
Давешний ангел заехал глянуть, не пора ли вызывать труповозку.
Ю. быстренько упросила его дотянуть иномарку до шоссе.
– Вы, девки, летом приезжайте, тут у нас красота, просторы у нас тут, и жена моя к тёще на лето поедет, а мы с вами погудим, чтоб душа развернулась. Вы, девки, давайте в кабину, ничего, поместимся!

Когда трактор поволок нашу иномарку, я оглянулась.
Из лесу вышел одинокий волк.
Довольно симпатичный.
Рыжий такой.
Хвост бубликом.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!