nioni

Одна Иванова была профессионалом тихой охоты, этаким грибным Джоном Александром Хантером.

Когда приближалась к лесу, грибы с ужасом осознавали – грядёт апокалипсис, косить под Amanita phalloides бесполезно, не поможет, Иванова чуяла добычу за сотню метров, вмиг определяла её съедобность и влёт разоблачала мимикрантов.

А ещё не понимала, как можно заблудиться, говорила, чем мы хуже почтовых голубей, в каждого встроен внутренний компас, всего-то делов к нему прислушаться.

Как-то в неурожайный год одна добрая женщина поделилась с Ивановой координатами заповедных мест, мол, поблизости и сопливый опёнок за счастье, а там хоть косой коси.

Иванова выехала в четыре утра, к шести прибыла на позицию, оставила машину на обочине и углубилась в чащу.

Довольно скоро выяснилось, что добрая женщина – трепло несусветное, косить нечего, всего улова горстка сыроежек да парочка пожилых подосиновиков.

Иванова нехорошо подумала про добрую женщину и пошла к машине.

Машины не было.

И обочины не было, и самой дороги.

Даже смешно.

Через час смех сошёл на нет.

Через два Иванова прокляла добрую женщину.

Через три позвонила почти-жениху Сидорову.

Люсик, сказал сонный Сидоров, что-то я неважно себя чувствую, ты соберись, не паникуй, и неубедительно покашлял, заглушая чьё-то хихиканье.

Видно, души всех погубленных Ивановой грибов восстали из небытия и искривили пространство.

Ветер злорадно свистел в деревьях, издевательски голосила какая-то птица, над головой зловеще сгущались свинцовые тучи.

На пятом часу блужданий и метаний так и не собравшаяся заплаканная Иванова выбрела на лесную дорогу с полузаросшей колеёй.

И тут господь наш вседержитель сжалился и послал ей дядьку, коня и телегу.

Дядька выслушал печальную повесть, прерываемую всхлипами, почесал затылок и сказал, ишь куда зашла, тебе на развилку надо, прямиком километров пять, болото будет, так ты в болото не суйся, слева обходи, а там рукой подать.

От одной мысли о возвращении в чащобу Ивановой стало дурно.

Дядька поскрёб небритый подбородок, оглядел Иванову и хмыкнул, не, не дойдёшь, до села подвезу, автобусом доедешь.

Дядькина жена сказала, ты кого привёз? заблукала? с утра? ой, бедная, голодная! иди хоть накормлю!

Дядька сказал, и рюмку ей дай, от нервов помогает, а то глянь - руки трясутся, и мне плесни, что значит крепкого не пьёшь? не для пьянки, для успокоения!

Трезвенница Иванова хлопнула полстакана самогонки, отдышалась и навернула миску тушёной картошки с мясом и, что интересно, с грибами.

Пришла соседка, спросила, кто это у вас? так автобус когда ещё будет, Иваныч на район собирается, до развилки подбросит, пошли отведу.

Жена Иваныча сказала, от неразумная, разве ж можно одной в лес? садись блинов поешь, сметанка своя, в городе такую сметанку не найдёшь, и стопочку тебе налью, никакой химии, своя, хлебная.

Иванова попрощалась с талией и со здоровым образом жизни.

Поехали.

На краю деревни какая-то тётка замахала руками, остановила, Иваныч, ты куда? на район? через Замошье? заскочи к Марье, я Марье луку собрала, у Марьи весь лук погнил.

Марья сказала, что мы при заборе, хоть в хату зайдите, а то не по-людски, драники горячие ещё.

Марьин муж сказал, о! Иваныч! с зимы не виделись! Марья налей-ка нам по грамульке! на машине? ну хоть девчине налей, я что – один за встречу пить буду, как алкаш?! ты, девчина, не бойся, всё своё, натуральное! закусывай, закусывай, драник бери, палендвичка, ешь! от жалко, Иваныч, Мишку не увидишь, на рыбу Мишка пошёл.

Марья сказала, как утром отправился, так и нету, кошки на душе скребут, может, заплутал где.

А Марьин муж сказал, что ты лямантуешь? лётчик да заплутает?! от бабы, лишь бы на пустом месте страшиться! не, Иваныч, не женился, всё выбирает.

А Марья сказала, всё выбирает – выбрать не может, ой, боюсь – довыбирается!

Тут к Ивановой наконец-то пробилась тревожная мысль, как это после своего и натурального сесть за руль.

Ну что за глупости в голову лезут, подумала Иванова и потянулась неверной рукой за маринованным огурчиком.

Проснулась утром.

Много позже узнала, что явившемуся с рыбалки Мишке Марья сказала, ты когда обещал вернуться? а сейчас сколько? лишь бы матери сердце рвать!

А Марьин муж, он же Мишкин отец, сказал, не шуми, тридцатник мужику, что ты с ним как с дитятей?

А Мишка сказал, мам, извини, увлёкся, про всё забыл, у нас гости?

А Марья сердито сказала, невестку сами себе нашли! от тебя ж не дождёшься!

Как в воду глядела.

Как в воду.

О моих встречах с живой и шустрой природой

В телевизоре наткнулась на какого-то натуралиста.

Взахлёб рассказывал, как в Индии нос к носу столкнулся с бенгальским тигром, как на севере Канады то ли он гонялся за медведем-гризли, то ли медведь его гонял – я не уловила, как в амазонских дождевых лесах его страстно обвивала молодая горячая анаконда и т.д. и т.п.

Говорил, что человек просто обязан общаться с живой природой.

Прям хотелось добавить – невзирая на её сопротивление.

Наслушалась, захотелось поделиться своим.

Во время оно было принято отсылать инженерно-технический состав всяких очень и не очень секретных институтов на помощь колхозам.

Колхозы без них ну никак не справлялись.

Итак, картофельное поле от горизонта до горизонта, а на нём, под печальным осенним небом,  дюжины две инженеров с ведрами и корзинами и грузовик с похмельным шофёром.

Эволюция не погасила в человеке естественные охотничьи инстинкты.

И когда у кого-то из-под рук порскнул заяц, то весь цивилизационный лоск слетел в одно мгновение, и инженеры плюс похмельный шофёр рванули с месте в карьер, за секунды набрав приличную скорость, и с воплями «Заходи слева! От леса отсекай! Поднажми! Уйдет, зараза!» бросились за несчастным зайцем, явно не ожидавшим такой своей популярности.

Я и спорт – вещи плохо совместимые.

Не срослось.

Я низко и близко прыгала, мешком висела на перекладине, а касательно бега как на короткие, так и на длинные дистанции вообще умолчу.

Не объяснимо, но именно я зайца догнала и в отчаянном прыжке хватанула его прямо в воздухе.

Встал вопрос, что с ним делать.

Шофёр намекал на жаркое, а также упоминал вертел и вызывался съездить в соседнюю деревню, где уже был открыт магазин, потому как «заяц на сухую глотку не пойдёт».

Бедный заяц, прочувствовав возможный поворот своей судьбы, ошалел окончательно, отказался слезать с моих рук и на шофёра косился неприязненно.

Зайца решили отпустить.

Ибо что такое один некрупный заяц на 30 человек – смехота.

Да и завтракали не так давно.

В общем, заяц неспешным скоком удалился в сторону леса, всем своим видом и толстым задом выражая недовольство и презрение.

Явно счёл наше поведение неспортивным.

Через года два-три мои знакомые уговорили меня поехать в лес за грибами.

Понятия не имею, зачем им это было надо, потому как в собирании грибов я абсолютный лузер.

И вот когда я в очередной раз растоптала какой-то большой и, видимо, съедобный гриб, знакомые что-то прошипели про себя, а потом, усилием воли вернув на лица хорошее воспитание, оставили меня на поляне, наказав никуда ни шагу, пока они будут прочёсывать окрестности.

В лесу было прозрачно и тихо.

И на другой край поляны выскочил большой заяц, застыл на месте, а потом сел и уставился на меня.

Я курила, заяц смотрел, как мне казалось, с интересом.

Не знаю, сколько живут зайцы.

Но мне хотелось думать, что это тот самый, пойманный и отпущенный.

А может, и не он.

Но ему рассказали.

Мы сидели с зайцем метрах в десяти друг от друга и молчали.

И нам было хорошо и спокойно.

А рядом стояла осень.

Так что в лесу нас было трое.

Как-то один большой души и передовых взглядов человек пытался приобщить меня к современному искусству.
Говорил про нонспектакулярность, массюрреализм и неодадаизм.
С сожалением диагностировал у меня пещерное мышление.
Отчаявшись, сдержанно попрощался.
Чувствовалось, к словам «всего хорошего!» мысленно добавил кое-что про калашный ряд.

Однако я не столь безнадёжна.
Например, усвоила разницу между инсталляцией и перформансом.
Расскажу своими словами, близко к смыслу.

Предположим, некая дама возвращается домой после недельного отсутствия.
Родственников навещала или в командировке была, неважно.
И на кухне видит сожжённую кастрюлю, гору немытой посуды в раковине, осколки любимой чашки под батареей, голодного грязного кота и усохшую фиалку.
Обычная дама подумает, ах ты, паразит!
Но если ей знакомы хотя бы азы современного искусства, она осознает, что перед глазами инсталляция «Всё из рук валилось, так тосковал по тебе, родная».
Далее.
В гостиной обнаруживаются нагло спящий на диване муж и три пустых бутылки из-под пива «Аливария Белое золото».
Неискушённая в искусстве дама уже гораздо громче подумает, ах ты, сволочь!
А разбирающаяся быстренько пересчитает базовые элементы, как то место, время, художник в виде дрыхнущего тела плюс сложные отношения художника и зрителя, и поскольку все четыре элемента наличествуют, то поймёт, что любуется перформансом «А не фиг приезжать днём раньше».

Затем к визуальной составляющей добавляется акустическая, действо властно затягивает в свою орбиту зрителя, и он становится полноценным соавтором данного инсталляционно-перформансного гибрида, не знаю, как его правильно назвать.

Наверно, хеппенинг.

Звонила приятельница, советовалась, как избавиться от мужа.
Лет двадцать назад у него уже болел зуб.
Но прошёл.
И сейчас обязан, сволочь такая, пройти.
За неделю непрохождения у приятельницы зародилась мысль о разводе, которая вот-вот вытеснится мыслью об убийстве, как единственном и к тому же гуманном решении проблемы.
Любопытствовала, что делать с мужчиной отважной профессии, с одним ножевым и двумя пулевыми ранениями в анамнезе, в центнер весом и под два метра ростом, бурно страдающим сутки напролёт, взывающим всем своим видом к непрерывному сочувствию, но с гневом это сочувствие отвергающим, доведшим семью до нервного тика и напрочь отказывающимся идти к зубному.
Посоветовала ей обездвижить твёрдым тупым предметом по голове, быстро связать и вызвать грузчиков, дабы доставить эти сто кэгэ экзистенциального ужаса по назначению.
Приятельница сказала, что ещё день – она именно так и поступит.
Если раньше сама не обездвижится через повешение.

Мы в полной мере испробовавали инквизиторскую стоматологию времён застоя, и въевшийся в нас страх телепатически передаётся окружающим.

Давным-давно мне светила командировка в Москву, подписать техзадание. За день до отъезда до меня дотянулся проклятый кариес, проявился крохотной дырочкой, вернее, намёком на дырочку. И я, идиотка, решила отбыть в столицу в отремонтированном виде.

Встала в пять утра, прискакала в поликлинику к шести, выстояла полтора часа в нервной очереди и таки ухватила заветный талончик.
Пышная докторша, вся в удушающем Пуазоне (были такие ядрёные французские духи, с ноткой мертвечины), оказалась чемпионкой мира по скоростному пломбированию. От посадки в кресло и до вставания из него прошло минуты четыре, не больше. Если б я не успела открыть рот, она бы сверлила сквозь щеку. Пломба, не будь дура, тоже устремилась к рекордам – выпала на выходе из поликлиники. Вернуться с рекламацией возможности не представлялось – перед кабинетом толклись озверевшие страдальцы, готовые тут же, на месте линчевать любого, кто «я только спросить».
Пришлось ехать с развороченным зубом.
У которого к вечеру испортилось настроение, и он начал подёргивать.
А затем дёргать.
Со всей дури.
Ночь я провела, метаясь по вагону и дымя в тамбуре как паравоз.
Не отвлекло.
В Москве первым делом рванула в аптеку закупаться анальгином.
Две таблетки превращали раскалённый гвоздь в нижней челюсти в просто гвоздь. На минут сорок.
Есть не могла, только осторожненько пить.
Командировку выписали на три дня, но я понимала, столько мне не прожить. Потому тайфуном пронеслась по министерству и представительству заказчика. Отказать девице, в глазах которой горел угрюмый, мрачный огнь желанья кого-нибудь убить, было невозможно.
По-стахановски выполнила трёхдневную норму за день и рванула на вокзал.
Билетов на ближайший поезд не было, так что поймала какого-то полковника и отконвоировала в военную кассу, там у них всегда имелась полковничья и выше бронь.
Получив билет на руки, отбилась от полковника, твердившего «какое у вас одухотворённое лицо!» и про то, что нынче подобное одухотворение в дефиците.
И поехала домой.
Рацион прошедших суток состоял из неспанья, нескольких пачек сигарет, упаковки анальгина и литра воды.

Попутчики – двое дядек, кстати, тоже полковников, и пожилая дама, наверняка полковничиха – пытались накормить меня курицей, котлетами, ещё чем-то, весь столик в снеди.
Сослалась на полыхающий зуб, тогда дядька постарше заявил:

– Я тебе водки налью, ты сразу не глотай, подержи, это чистая анестезия!
И налил.
И подержала.
И сразу за Можайском надолго свалилась в обморок.
Наши люди отзывчивы.

Когда пришла в себя, надо мной кудахтали полковники, полковничиха, проводницы, начальник поезда и штук пять набежавших пассажиров, обозначивших себя врачами.
Начальник спросил у врачей:

– Уверены, что живой доедет? Или вызвать скорую к переезду?
Врачи как-то нехорошо переглянулись.

Я и сама уверенности отнюдь не чувствовала, но быть выкинутой на полустанке не хотелось.
Остаток ночи провела, окружённая заботой.
Полковники приносили чай.
Полковничиха размешивала сахар в стакане и норовила поить с ложечки.
Самый симпатичный врач веселил случаями из практики, В основном, с летальным исходом.

Заглядывал начальник поезда. Убедиться, что я ещё с этой стороны туннеля. Им, наверно, не рекомендовалось перевозить трупы.

Прямо с вокзала я рванула в ближайшую поликлинику. Лицо оставалось настолько одухотворенным, что тётя-регистраторша за руку отвела меня в кабинет. Минуя очередь.
И добрый доктор отвёл на рентген.
И потом к другой докторше.
А добрая докторша глянула на снимок и вздохнула:

– Боже мой, ну и корни, кривые, как моя жизнь!
И долго лечила, приговаривая:

У него была часто болеющая жена и трое рыжих, засыпанных веснушками детей. Двое старших тихие, спокойные, зато на младшем, моём однокласснике, шкура не то что горела – полыхала синим пламенем.

У него были два костюма – серый парадный и коричневый повседневный. С больной женой и тремя детьми не до обновления гардероба. Правда, когда мы были в 10-ом классе, серый парадный был понижен до повседневного, а на выпускном он был в новом черном.

Шесть лет он учил меня математике.

Еще в пятом классе присмотрелся и выбрал себе нескольких любимчиков и меня в том числе. Любимчикам все сочувствовали, потому как он гонял нас в хвост и гриву. Это всем остальным, чтоб получить пятерку за контрольную, нужно было решить 5 задач, любимчикам – 7.

Он считал, ежели бог дал человеку мозги, так человек не имеет права ими не пользоваться.

Зато даже троечники из его класса сдавали вступительную математику без проблем.

В девятом классе он стукнул меня указкой по лбу. Я была девицей упрямой и языкастой, он отчаялся доказать мне мою ошибку, нервы не выдержали. Я, ни разу в жизни ни от кого не получившая ни подзатыльника ни шлепка, восприняла это как должное, по заслугам.

Он считал, мне нужно поступать в МГУ. Но мне только-только исполнилось 16, и паспорта у меня еще не было, и родители бы меня в Москву не отпустили, да и сама я туда не рвалась. Я пошла на прикладную математику в наш университет и на вступительном экзамене никак не могла поверить в отсутствие подвоха – уж больно детские задачи. И легко проучилась все пять лет – без зубрежки, учебой не заморачиваясь. И окончила с красным дипломом.

Он был обижен, я его разочаровала – пошла по легкому пути. И в мои приезды домой, при встречах (а в нашем маленьком городке не встретиться было невозможно) разговаривал со мной сухо и коротко.

Феликс Антонович!

Вы уже давно там, где не слышны земные голоса. Не сердитесь, пожалуйста, за то, что я не захотела (да и не смогла бы) стать Софьей Ковалевской. Вы всегда переоценивали мои способности.

Но я хочу сказать вам спасибо.

Меня не хвалили дома. Тогда не было принято хвалить детей. Наверно, чтоб не зазнались и не разбаловались.

Спасибо вам за то, что благодаря вам я почувствовала себя умной. Может, и незаслуженно.

Спасибо за то, что когда однажды вы застукали меня в пустом классе после какого-то школьного вечера, зарёанную из-за своей неуклюжести и некрасоты, вы без слов всё поняли и сказали:

- Разве ты не заметила, что у тебя самые красивые глаза в классе? Больше ни у кого таких глаз нету.

Я не была в вас влюблена. Мне бы и в голову это не пришло.

Но чем старше я становлюсь, тем чаще я вас вспоминаю.