lusnikovs171

Лушников С.

Министр МВД, господин Хороший Моисей Абрамович, пребывал в состоянии благодушной эйфории. Цифры в отчетах по коррупционным делам радовали глаз и сулили новые финансовые горизонты. Только что завершилась доверительная беседа с верховным судьей и главным прокурором, где был утвержден изящный план по «отмыванию» состоятельных клиентов через лояльных адвокатов.

Дорогой коньяк «Хеннесси» в тандеме с черной икоркой придавали борьбе с мздоимством особый, бархатный шарм. Мероприятие в честь ветеранов, развернувшееся в помпезном зале, было лицемерным, но обязательным ритуалом — данью старой гвардии, служившей еще в милиции, что недавно перекрасилась в буржуазные цвета полиции.

Светская тусовка плавно перетекла к обсуждению предстоящих вояжей, зарубежных вилл, отпрысков, грызущих гранит науки в престижных альма-матер Старого Света, и новых пассий. О последних, разумеется, говорили шепотом и в отсутствие законных супруг.

Вокруг порхали артисты разного калибра — Ругачева, Базманов — коих Моисей Абрамович мысленно величал скоморохами, а за глаза — и покрепче, блаженными. Хотя и эти блаженные неплохо набивали мошну на подобных пафосных вечеринках.

Не успел господин Хороший излить душу в истории о покупке виллы на Капри, как к нему, словно тень, подобрался один из ветеранов — участковый Распутин Иван Иванович. Вручая тому памятную медаль, минир с легкой брезгливостью поморщился: зачем притащили эту мелкую сошку, пешку в их большой игре?

Иван Иванович дерзко вклинился в беседу сильных мира сего и, робко подобравшись, прошепелявил:
—Моисей Абрамович, можно Вам передать на прочтение один проект? По реорганизации полиции.

Сказать, что Хороший удивился, — значит не сказать ничего. Кусок бутерброда с икрой предательски застрял в горле, вызвав приступ кашля.
—Чей проект? — наконец выдавил он, багровея.

— Мой... — ответ прозвучал неожиданно и точно, как удар ниже пояса.

— Вы... проект... составили? Серьезно? — скепсис и сарказм смешались в его голосе, когда он взял в руки скромную папку.
Он раскрыл ее и увидел листы,исписанные крупным, удивительно четким почерком. На первом листе красовалась надпись:

Задача проекта: Усиление роли первичного звена — участкового — и реорганизация структуры полиции для предотвращения преступлений.
Цель: Снижение уровня преступности на 400 процентов. Сокращение штата МВД на 50 процентов. Экономия бюджетных средств на содержание ведомства на 50 процентов.

На других листах пестрели схемы микрорайонов, таблицы и графики.
—Снижение на четыреста процентов? Это лет через сто, надеюсь? — язвительно протянул глава правоохранительного ведомства. — Вы отдаете себе отчет, что мы с вами до этого момента не доживем? — усмешка его была ядовита.

— Почему же через сто? Результата достигнем за пару лет, — с горячностью парировал участковый. — Главное — воля и последовательность.

Хороший картинно развел руками, обращаясь к своей свите:
—Господа, представляете? Товарищ сочинил проект по уменьшению преступности на четыреста процентов за два года!.. Как ваша фамилия, блюститель порядка?

— Распутин, — насупившись, произнес тот.

— У нас уже был один Распутин! И чем это кончилось? Дурил голову самым влиятельным особам — и его грохнули!

— Меня тоже сначала пугали, когда прочли мой труд, — быстро, на одном дыхании, выпалил Иван Иванович. — Но потом махнули рукой. Шалят теперь на других участках. А на мой смотрят косо. Говорят, МВД никогда не решится себе крылья подрезать, а я думаю, вместе мы их расправим!

— Подожди, — вмешался в разговор Верховный судья Махтодуй Борис Израилевич. — А кому ты его показывал?

— Одному положенцу, живет на моем участке. Я же систему целый год апробировал. У меня кражи из квартир почти исчезли, наркоманы убрали все закладки, убийство было одно — и то ночью, по пьянке. В процентном отношении — почти на пятьсот процентов снижение. Но я один многое не могу внедрить, это только начало. Даже трех коррупционеров выявил...

— Подожди, — заинтересованно вступил Генеральный прокурор. — Расскажи, как это работает? За счет чего такие результаты?

— Идея проста как чистый лист. Мы — кто? Правоохранительные органы. Охраняем права. А кто должен делать это на деле? Участковый! Он для предупреждения и создан. Вот возьмем мой тринадцатый участок. Пятнадцать тысяч населения, а я один. Но и один в поле воин, если дело с умом организовать.

Сейчас система устроена идиотски. Участковый к десяти утра должен быть в отделении и отчитаться о проделанной работе. Расстояние от моего участка до управления я преодолеваю за полчаса. Во сколько мне выходить?

— В полдесятого, — Верховный судья Шалый Петр Аронович быстро сообразил в уме.

— Верно, товарищ! А на работу к девяти. Выходит, утром я ничего не успеваю. Совещание тянется полтора часа. Освобождаюсь в одиннадцать тридцать. А обед — с часа. Какой смысл ехать на участок? Прямо на обед и отправляешься, и до двух отсутствуешь. Прибежишь на участок — отметишь бывших заключённых, что стоят на контрольном учете, а к четырем опять на планерку и бумаги сдавать. И снова полтора часа просидишь. И все, беги по домам.

На участке я от силы полтора часа в день. Поэтому никто участкового не знает, и участковый не знает, чем дышит его район.

Вот я и договорился с начальником отделения — освободил меня от совещаний, а бумаги передаю с помощью помощников-пенсионеров. Стал ходить по району, смотреть, разговаривать с людьми. Советуюсь с пенсионерами — а среди них оказались толковые и активные. Они мне на недостатки указывают. Телефон мой знают, звонят по инструкции. Например, у подъезда вещи грузят. Звонят, номер машины сообщают. Я подхожу, спрашиваю, кто такие, куда переезжаем? А номер машины ребята в отделении уже пробивают, на всякий случай. Система заработала. Меня знают, мне верят и помогают.

Сразу и положенец объявился: «Ты чего так рьяно взялся? Народу прохода не даешь». А я ему проект и говорю — эксперимент провожу. Он сначала мне и предрек судьбу того, первого Распутина.

— И всего за год — такие результаты? — уже серьезно спросил Махтодуй.

— Да. Но я-то уже на пенсии, здоровье не позволяет, не успеваю все недочеты подправить. Поэтому в проекте предлагаю привлекать молодых участковых, платить им по двести тысяч, плюс премии за снижение преступности.

— Двести тысяч участковому? Не многовато ли? Бюджет рухнет!

— А экономия все окупит с лихвой! Преступления уменьшаются в разы — значит, следователей, судей, прокуроров нужно меньше, а у них зарплаты — ой-ой-ой. Кстати, там у меня предложения по выборе и ротации судей, прокуроров, связки с иммиграционной службой, детской комнате милиции. В каждом отделении должны дежурить минимум две машины, готовые за пять-десять минут примчаться на вызов. Но общее число полицейских при этом сократится. Вот расчеты. А это — схема размещения пункта участкового в центре территории. Компьютер, связь, камеры. На первых порах можно и двух ставить. Смен — минимум две. Участковых будет больше, но система в целом — компактнее.

Вот смотрите: четыре шестнадцатиэтажки образуют прямоугольник. Внутри — стеклянная будка участкового, чтобы обзор был. Через год он будет знать всех. Особый контроль — за дворниками из братских стран. Шустрые, часто квартиры после смерти стариков отжимают, жуликов наводят, втираются в доверие.

Намедни идет старушка из пятого дома, несется как угорелая, будто утюг забыла. Я ее: «Баба Маня, вы куда?» — «Ой, родимый, деньги снять, дочь в больницу попала!» А сама кого-то сбила, ей звонят, дескать. Я ей: «Баба Маня, ты мне веришь?»
— «Верю, голубчик, но бежать надо!»
— «В какой больнице дочь?»
— «В Градской!» — «Подожди, сейчас узнаю». Звоню дежурному, тот сообщает — нет там ее дочери.
«Бабушка, нет там никого. Давайте позвоним ей». — «Врач сказал, без сознания!»
— «Но ее там нет! Набирайте дочь». Трясущимися руками набрала — слышит живой голос. Все прояснилось, мошенники пролетели, как фанера над Парижем.

Мелочь? Да. Но куда бабушка в следующий раз пойдет? Ко мне. А что я сделал? Не только деньги спас, но и по мошенничеству удар нанес. Не дал аферу совершить! И народ спокойнее жить будет, когда знает, что власть его бережет! — распалился Иван Иванович.

Все трое тяжело переваривали услышанное. Их головы понимали и даже отчасти соглашались с доводами автора этого безумного проекта, но душа воспринимать его всерьез отказывалась, они прочно сидели в своей колеи...

— И кто вас на такую мысль натолкнул? — с трудом выдавил министр.

— Честно? Максим Горький, — вздохнул Распутин.

— Он же давно умер, вроде бы, — неуверенно пробормотал Шалый.

— Он бессмертен, хотя роман в школьной программе и слабоват в художественном плане.
Я ведь учитель по образованию. Читал роман «Мать» — и обратил внимание на одну деталь. Помните, как революционеры с Павлом собирались? С гармошками, как на гулянку. Я задумался — почему? Оказалось, только так можно было провести дворника, который был осведомителем у жандармов. Ему платили за информацию. Вот я и подумал: а почему бы участкового не наделить полномочиями и жандарма, и дворника?

— Но одному за пятнадцатию тысячами не уследить! — заявил Махтодуй. — Ваш случай частный, он держится на вашем личном энтузиазме.

— Если платить достойно — люди работать будут. Брать можно из армии, отставных, из охранников, что штаны в офисах протирают. У меня система отбора расписана, с шестидесятой страницы.

— А что вы в итоге от меня хотите? — Хорошему смертельно надоел этот настырный человек.

— Для начала — построить на моем участке помещение для эксперимента и дать еще одного сотрудника. Чтобы мы доказали работоспособность. И зарплату... а то я за тридцать тысяч на будущее работаю.

— Как я участковому сто тысяч сделаю? У нас штатное расписание, все утверждено! — Хороший становился нехорошим и жестким. — Ничего не выйдет. Министерство — не частная лавочка!

— Понимаю. А вы подумайте. В проекте есть предложение — переименовать участкового в начальника участка. Пересмотреть штаты... и кое-кого сократить.

— Подожди, а как ты коррупционеров-то выявил? — не выдержал Махтодуй, дав волю любопытству.

— Очень просто. У меня на улице Счастливой дом номер семь — элитный, за железным забором. Меня туда не всегда пускают. Но на территории работает дворник-таджик. Я его как-то на мелкой афере подловил, вот он теперь и стучит. Попросил номера машин одного жильца записывать — слишком часто он их менял. За полгода собрали информацию: шесть новых машин, потом их сыну, дочке, зятю... В общем, родне. Прикинул стоимость — миллионов двадцать пять. Написал бумагу, чтобы доходы проверили. Повезло — новый министр обороны как раз пришел, а тот чиновник на складе служил, с зарплатой в сто пятьдесят тысяч. А доходы шли от продажи резервов со складов. Вот и взяли голубка за жопу.

— Страшный ты человек, — не выдержал Шалый. — У тебя на участке целая мафия. Хуже того Распутина.

— Нет, я не мафию создаю, а систему строю. И надеюсь, министр мне поможет. Возьмите, почитайте. А я через неделю позвоню или зайду. Вот тогда и потолкуем.

— Да вы ко мне не попадете, — Хорошему так хотелось, чтобы этот человек исчез, что у него начал дергаться глаз. — Оставьте лучше свой телефон.

— Я сам приду. А номер ваш я узнаю. У нас на участке майор ФСБ живет, он мне поможет. Недавно я его маму в скорую успел отправить, он мне благодарен. До встречи!

Распутин крепко пожал потные, усталые ладони начальников — и был таков.

Все трое еще долго молчали, переваривая случившееся. А Шалого затрясло: В этом же доме мой сын живёт! Надо срочно его отправить на пенсию, хоть куда, иначе беды от него жди!
Хороший сдавленно воскликнул:
—Идиот этот Горький! Хоть и жил на Капри, а такую дурь в головах посеял, что теперь по всей стране Распутины плодятся. Завтра же распоряжусь найти, за что прищемить хвост этому участковому, и уволить его к чертовой матери! А ведь , если не избавится от таких, то они не только нас сократят, но и на детей замахнуться могут!

Лушников Сергей
Как-то раз ехали мы из Мурома в Судогду ночью, с десятого на одиннадцатое ноября 1995 года. Кругом — темень хоть глаз выколи, да стена высоченных сосен, чьи верхушки смыкались в темноте. Ни машин, ни огней — один дремучий лес, лишь снег призрачно светится в темноте.

За рулём был мой напарник Володя Подколзин, строил планы по развитию бизнеса.
—Удачно съездили в Муром. Теперь закупим стекловолокно — и сразу на «Филикровлю».
—Погоди мечтать. Хотя суперфилизол ой как нужен, и кровля ждёт ремонта, и в Строительном университете. Зато здесь проще, чем с белорусами. Те только деньги требуют или дизтопливо. Кстати, как ты с директором, Жаровым, познакомился?
—Это не моя заслуга, а Лёши Фаткина. Есть у меня такой кадр — первую тропу хоть к чёрту пробьёт. Простой мужик, женщин любит, выпить не брезгует, а поговорить — с ним равных нет. С любым язык найдёт.

Правда, полезен он только для знакомства. Как-то послал я его на юг, к директору местного совхоза, посмотреть, нет ли там чего для бизнеса.
Приехал,два дня молчал, а на третий — бочку с вином прислал. Доволен, а мы не знаем, что с ней делать. Кое-как сплавили, а его нет и нет. Через месяц является — героем входит, сияет.
А ещё через три месяца звонит тот директор и спрашивает Алексея.Я поблагодарил за вино, ещё раз отказался от поставок — уж больно криминалом от всего этого пахло.
Пообещал Алексея предупредить,а он вдруг сообщает, что дочь его беременна и молчит, от кого. По срокам выходит, что зачатие пришлось как раз на визит моего сотрудника.
Я изумился:
—Вы же вместе были? И ничего не заподозрили?
—Каждый день Алексея угощал, на рыбалку ходили, но с дочерью я его не видел.

Зная Фаткина, я не стал расспрашивать. Переадресовал вопросы герою амурных дел:
—Ты какого чёрта, переспал с дочкой директора? Неужели других баб не нашёл?
—Так по обоюдной любви было! Даже плакала, когда уезжал. Обещал вернуться, а вы от вина отказались. А что беременна — новость. Хотя чего в старых девках ходить — пусть рожает. Директор прокормит, дедушкой станет, тем более мечтал.
—И что дальше?
—Растёт внучок, претензий не высказывают.
—А твой Алексей?
—Знает и радуется. Говорит, папашей их внучка окажется — по рассказам матери, героем-подводником, погибшим из-за аварии, но спасшим кучу народа.
—Козёл — ваш Лёха.
—Нет, так о нём нельзя. Он рубаха-парень, последнее отдаст. Гости в доме каждый день, всех привечает без разбора, даже жалко семью. Но он такой, как шукшинский чудак.
—Нет, — упёрся Володя. — Надо головой думать, всем не угодишь. И много таких у вас, в Сибири?
—Встречаются. Остался ещё этот умирающий тип. Без них жизнь скучная, без них душа киснет... Чтобы ты его понял, расскажу другой случай.

Работал у меня тогда Вадим Ретунский. Любитель женщин и водки, но дело своё знал, одно направление бизнеса тянул неплохо. Пошли деньги, и вдруг ловлю его на воровстве.
Говорю:«Не хочешь вместе — забирай бизнес, он твой. Товар забирай, рассчитаешься позже».
Ударили по рукам,ушёл в свободное плавание.
Год продержался,а потом бизнес прогорел — сгубили соблазны. Ещё через год остался без квартиры, без гроша. Встретил я его на улице — жалко стало, помог деньгами. И пропал он.
А потом его Алексей нашёл,в состоянии бомжа. Треть своей получки ему отдал и устроил охранником на стройку при пенсионном фонде, где сам завхозом работал. Жильё — вагончик, зарплата стабильная. Правда, начальство с Вадима при приёме подпись взяло на чистых листах — для отчётности, мол.
Тот отработал до получки,загулял и вагончик сжёг. Сам живой, конечно. Начальник его уволил, а Вадим, пьяный, заявление в прокуратуру написал — голова-то работала. В итоге его восстановили, а Леху выставили за порог. Вот я его тогда к себе и взял...

Вдруг на повороте заметили человека. Шёл по правой стороне, остановился, руку поднял. В то неспокойное время редко кто подбирал попутчиков, а уж ночью в лесу — и подавно. Напарник мне и говорит: «Поеду-ка побыстрее, на всякий случай». Но я воспротивился.
Остановились.

Мужик — высокий, лицо в щетине, шарф из пальто вывалился, шапка набекрень. А как сел — так сивухой от него пахнуло.
—Дыши через раз, а то помрём почём зря. Ты где это так набрался?
—Так день работника милиции отметили, праздник же, — виновато произнёс попутчик. — Во Владимире был, начальство сабантуй устроило. Один мужик довёз до поворота, ему в другую сторону, а тут ещё километров десять идти.
—Попросил бы добросить.
—Бензин на исходе, а у нас заправки нет.
—А ты, что, милиционер?
—Вроде как. Типа Аниськина, местный, участковый на три деревни.
—И как у тебя с преступностью? Раскрываешь или в пьяном угаре не замечаешь? — съязвил я.
—Обижаете. Я лучший участковый, всё раскрываю. Только в суды документы не подаю — сам с людьми решаю. Сейчас легче стало. Развалили страну, народ пьёт, вот и преступления, а они у нас мелкие. В основном воришки через магазин.
—Это как? — с сарказмом поинтересовался я. — С ними пьёшь, и с ними же преступления сочиняешь?
—Колхозов нет, а народу жить надо. Вот и держит народ скотину. Коров мало, в основном свиней, коз да куриц. А кто вороватый — и работать не хочет, — тот то курицу, то козу утащит, а бывает, и свинью на мясо прирежет.
—И что? — перебил я. — Как через магазин-то ловишь?
—Да просто. Прихожу к Нюрке, продавщице. Конфетку покупаю, дарю. Слово за слово, языками почешем. Хоть сплетни и не люблю, но для дела это как Триумфальная арка — въезд в город розыска.
Потом спрашиваю:«Как спиртное-то берут, или самогонку гонят, доход тебе портят?»
«Иногда берут.Вот сегодня пару бутылок Витька Хнырев купил».
Постоял я у Нюрки,откланялся — и прямиком к Витьке. Козу украли, значит, на вырученное бутылок и набрали.
Прихожу,а у них суп из козлятины, стаканы на столе. Голову козлиную ещё не убрали, в сенях на шкуре валяется. С поличным, но виду не подал. Сначала супу съел — полную тарелку. Рюмку не опрокинул, при исполнении.
Спрашиваю:«Ну, что будем делать?»
Порядились,посудили. Решили часть мяса хозяину отдать, ну и там... определились.
Иду к потерпевшим.Если их вариант устраивает, проводим возврат товаром, а под конец сторона вороватая угощает потерпевших водочкой — вроде как мирный договор скрепляем.
Когда курицу воруют— одна бутылка у Нюрки берётся, а вот когда свинью упрут — три точно, а то и больше. Так что ничего хитрого. Только начальство допытывается: почему у меня никто не ворует, а у других дела за делами? Говорят, хорошие люди в моих деревнях. А я молчу, киваю — повезло, дескать. Плохо только — ни премий, ни слова хорошего.

— Молодец, — не знал я, что ещё сказать. Мне стало стыдно за свои вопросы, накатила жалость. — Другой бы пересажал полдеревни, зато премию получил. А ты справедливо.
—Ну, захвалили, — сивуха пахнула резче, но сейчас она показалась мне даже приятной. — Народ и так душу потерял, а его ещё сажать за горемычную жизнь — неправедно. А так — оступился человек, а я его поправлю. Все довольны. Атмосфера пусть и не совсем хорошая, но хоть справедливостью пахнет. А для нашего народа это главное. Он всё может перетерпеть, ежели всем миром страдаем, а вот несправедливость — не любит.

— Да, вы правы! — я не мог уже называть его на «ты». — Наверное, вы потомок Ильи Муромца, добро ваше струится по вашим сёлам.

«Аниськин» рассмеялся, грохоча связками:
—Так леса-то здесь Муромские, а звать-то меня Илья. Я, то бишь, и есть Илья Муромец. Меня так народ и кличет.
—Вот это да! Мы встретили настоящего потомка былинного богатыря! — обратился я к напарнику.
—Ну, прощевайте, мужики, вот моя деревня. Если захотите остановиться — милости прошу. Меня тут каждая собака знает.

Я вышел, обнял мужика, поправил ему шапку.
—Выполнишь одну просьбу? Обещай!
—Если не противозаконная — исполню.
Я вынул почти все деньги,что были с собой.
—Возьми на добрые дела. Можешь себе как премию, а нет — так людям помоги.
—Не могу я деньги брать, извини, — участковый руку не протянул.
—Илья, ты обещал. Противозаконного я ничего не предлагаю. Придётся взять.
И я сунул купюры в карман его шинели.
—Спаси... б..о.., — губы его задрожали.

Я обнял его и прошептал:
—Ничего, прорвёмся. С вами Бог...
В машине я молчал,вспоминая Аниськина. Простой мужик, а ведь на таких земля держится.

Из дум вывел голос Володи:
—А ты что ему сунул в карман?
—Деньги. Премию выдал, — усмехнулся я. — Раз государство спит.
—Все деньги?! Так там же и мои были!
—В Москву приедем, займу — отдам, не волнуйся.
—Ну и м...и же вы!

Я молчал. Мне было всё равно, дело сделал — и ни о чём не жалел, лишь улыбался, вспоминая рассказ «Аниськина».
Надо же, как в жизни всё просто: «Курица — одна бутылка..."