gordey32

Часть первая: Как я провел лето: Леша Хорсин
Часть вторая: Как я провел лето: Семён Довлатов
Еще в в мае мы с ребятами забились: летом создаем свою группу. Однако помещение нам выдали только восемнадцатого июня. Я ожидал крошечную каморку с мокрым потолком и потрескавшейся краской на стенах. Однако, нам выделили место, где еще я Ира репетировали в оркестре, под руководством Алексея Алексеевича. В группе еще должен был состоять Кусков — он очень хорошо трубил, — но родители сказали, что “У Илюши есть дела и поважней, чем нашей шоблой-кодлой зависать в музыкалке.”

Первого числа мы получили ключи и навели в репетиционной порядок: убрали все стулья, сложили в шкаф инструменты и настроили пианино. И, конечно же, порылись во всех шкафах с музыкальными штуками.

На 70% шкафы были забиты киверами и кителями, в которых оркестр обычно выступал. Ира примерила пару из них и даже захотела оставить себе синий, покрытый пылью китель. “Все равно его уже никто не носит”. Мы нашли рабочий проигрыватель, для которого захотели найти дома пластинки, но вскоре забыли про эту затею. Еще внутри лежало устройство для, как мы решили, записи музыки на кассеты. Эту вундервафлю мы запрятали как можно дальше. А еще я полез на шкаф, потому что Алексей Алексеевич всегда угрожал тем, кто сидит в телефоне, что выкинет их “гомонилки” за шкаф.

Я не нашел телефонов, зато там валялись несколько пейджеров, три тамагочи, журнал “Сборник судоку”, программируемый калькулятор и шахматная доска. У каждого поколения была своя гомонилка.

За вокал отвечала Ира. Лобанович — едиственный в оркестре, кто хоть как-то умел играть на гитаре. Бас мы доверили Коле Капустину.

На первых репетициях мы определились с названием группы и жанровой направленностью. Этот жанр был нами гордо назван “как Three Days Grace, но на русском”. Рабочее название группы: “Карусель”.

Большой проблемой на репетициях было то, что мы менеджерами хотели быть больше чем музыкантами: придумывали мерч, заранее планировали концертный тур и разбирались, что будем говорить в интервью. Другой бедой моих одногруппников (наверное, так зовут людей, которые играют с тобой в одной группе) было их рассисяйство. То Лобанович уходил по депутатским делам, то у Капустина какие-то “уважительные причины” появлялись. Стабильно собирались только я, Ира и Лиза Игнатова. Последняя ни на чем не играла, просто ей было нечем заняться и она водилась с Ряхиной. Мы приносили карты и за очередной партией в дурака обсуждали нашу творческую деятельность.

— Нам нужно два баса, — заявила вдруг Ира.

Артур согласился

—Верно! Тогда мы сможем продать лишний и купить новые ложки, пока Алексеич не увидел что старые мы сломали.

— Не мы, Артур, — заметила Лиза.

— Я бы их не сломал, если бы Ваня не нашел их! Так зачем нам два баса?

—Это фанк! Кстати, будем как Red Hot Chilli Peppers. У них же вся фишка в басисте, который, —она скрючила пальцы и зажала в руках воображаемую гитарку, —тя-няняня тяняняня тяняня, — она очень похоже изображала соло из Around The World.

— Так у них в группе один басист. Как его там… Мошка, или Вошь — точно не помню. Главное, что он один.

— Блоха. И ты так сильно уверен, что Капустин сможет это сыграть? —она снова достала воображаемую гитару.

Я забрал эфемерный инструмент и кинул его в сторону.

— Ладно-ладно. Только у нас нет ни второго баса ни второго басиста. Понимаешь?

— Значит их нужно достать. Понимаешь? — она явно спародировала мою манеру речи.

На следующей неделе Лобанович отправился к сыну главного Кулибина в городе — Вите Хорсину. Хорсин-старший всем помогал с починкой и даже созданием самых разных штук. А его сын — этим летом решил подменить усопшего папу. Изготовил Артуру самодельный бас и педаль для него под коллективную ответственность. По-крайней мере, так мне сказал сам Артур.

Когда мы, наконец, добыли все инструменты, Капустин никого не предупредив уехал на смену в летний лагерь. Теперь у нас два баса и ни одного басиста.

— Просто супер, ребята! — иронизировал Лобанович, — переезд в Калифорнию отменяется, да? Можем частушки петь, или Цоя.

— Мы уже определились, в каком жанре играем, — заметил я, — и менять лошадь на переправе глупо.

— Верно. “сидим и рубимся в карты” — хороший жанр. Новаторский, я бы сказал.

— Нам просто нужен новый басист. — вмешалась в разговор Ряхина, — Есть кто на примете.

— Нам нужен хороший басист или хоть какой-то? — уточнил Лобанович, — если первое, то нам нужен негр. В Мирном негра нет…

— Артур, а может ты перестанешь говорить слово на “Н”? Это, вообще-то, грубо.

— Вань, успокойся! В нашей стране нет негров, так что обижаться некому. Продолжим: если у нас нет хорошего негра-басиста, то нам нужен кто-то, кто просто умеет играть на басу. А кто умеет играть на басу?

Ира в шутку подняла руку, словно она на уроке.

— Отвечайте, Ряхина, — подыграл Артур.

—На бас-гитаре умеет играть кто угодно, у кого есть хотя бы одна целая рука с пятью пальцами. — отрапортовала она.

— Неверный ответ! Трех пальцев уже достаточно. Доучивайте материал и приходите на пересдачу! Корочее говоря: я знаю человека, подходящего под наши параметры. Давайте Лизу Игнатову возьмем. Она все равно к нам ходит и ничего не делает. А так хоть пользу принесет.

— Вообще, идея здравая. Тем более она такая, что во все вписывается, — заметила Ира, — к примеру, когда мы сказали ей, что у Пономарёвой будет костюмированный день рождения, она реально сшила себе платье какой-то принцессы. Детский сад, штаны на лямках, ей-богу. Одна была разодетая в тот день.

— Значит, она подойдет?

— Естественно! — воскликнул Артур, — если она такая услужливая, можно попросить её еще один бас принести. С двумя целыми руками можно одновременно использовать до четырех бас-гитар. Тру стори.

Так состав нашей группы претерпел очередные изменения. Игнатова не пропустила ни одной репетиции за лето и даже научилась играть бас-партию feel good inc.

Одним дождливым вечером, когда Артур уехал домой, Мы с Ирой остались сочинять музыку. Вернее, она виртуозно наигрывала что-то на пианино, а я отбивал ей ритм. Без гитары получалось нечто, которое Ира гордо назвала “нищий джаз”. С Мишустиным мы бы играли настоящий джаз, с духовыми. Я попробовал сам подуть в трубу, но не добился даже звука трубы, что уж говорить об игре по нотам или импровизации.

— Ты слышал новый альбом Арктических Обезьян?

— Это какие-то очередные русские панки с тупым названием?

— Американцы. Кстати, не тебе про тупые названия говорить. А может быть и англичане, — замялась Ира, —точно не помню. они в этом году новый альбом выпустили.

— Перекинешь мне на телефон по блютузу?

— Не могу. Мне папа их альбом на диске привез. Он же в Англию по работе часто летает. Могу как-нибудь принести на репетицию. Только вот, у меня проигрывателя нет — мы в машине обычно слушаем.

— Я принесу проигрыватель, — зачем-то ляпнул я. Приносить его было неоткуда.

— Хорошо. Думаю, мы сможем взять у этой группы пару фишечек. Ну-ка сядь за барабан и подыграй мне.

После этого мы где-то час играли разные песни этой группы. Ира на пианино приблизительно играла то, что было в оригинале, а я подстраивался. К концу нашего мини-концерта Ира заметила, что мы не сильно отстаем по качеству от “обезьян”. Песням этой группы очень подходил нищий джаз, и мы решили как-нибудь сыграть получившиеся песни на публику. Пока я приводил репетиционную в порядок, она записала мне табулатуру в нотной тетради.

— Вот, возьми. меня в пятницу не будет, у меня концерт на фестивале мёда. Сам вот это научись играть к понедельнику.

Я проводил Иру на другой конец города, где она жила, а потом пошел к себе. Дома я был где-то в час ночи. У порога меня встретила мама, не в самом лучшем настроении.

—Сынка-скотинка, это как называется!? Ты смерти моей хочешь?

— У нас была долгая репетиция. Я устал и хочу спать, мам.

— Я тоже спать хотела, а не сидеть тут, думать какой поезд тебя сбил!

— Так и не думай, кто тебя об этом просит? Ложись спать и мне не мешай.

Мама замолчала. То ли оттого, что поняла что я прав, то ли потому что увидела что на меня эти истерики не работают. Если брат еще не привык к маминым сценам по поводу и без, то для меня это дело рядовое. Я упал на диван и недолго ворочаясь заснул.

В середине июля на стене музыкальной школы появилось четверостишие:

Ваня, Турик и Ирина

Все играют песни

И весь город только ждет

Когда их трёх повесят.

Директриса музыкальной школы была вне себя от злости. Почему-то она решила, что мы сами про себя написали эту похабщину, поэтому потребовала от нас замазать надпись. Помимо этого, с нас причитался мини-концерт в конце августа. Так мы должны были показать, что не били баклуши полтора месяца, а чему-то научились.

— Если хорошо выступите — сможете выступать на дне освобождения города. Наплошаете — отдаёте мне ключи. .

Теперь нам было что терять.

— И что будем делать? Осталось полтора месяца, а у нас даже музыки нет! — запаниковала Ира, — может придумаешь что-нибудь, Вано?

— Мы в дерьме, — начал слова утешения Артур, — но о музыке волноваться нет смысла. Можем попросту сыграть ей какую-нибудь “С боем взяли мы Орел — город весь прошли”, — он пел пританцовывая как маленький цыганенок, — и какой-нибудь примитивный вальс. Минимум усилий, а она от нас, наконец, отстанет.

Пока мы закрашивали надпись на стене, я дописал текст первой песни, и дал её почитать ребятам:

Мусор, лужи пыль и грязь

Всюду бутылки разбитые, и

Дети гуляют смеясь

В лица отцов пропитые

Припев:

Стаи собачьи движутся навстречу

Не разбирая детских криков и речи

Зубы, крики, боль и кровь, укус

Им так приятен вкус

С каждым днем садится глубже

В моих легких цемент

Дальше будет только хуже

Но мне разницы нет

Этот город окружили

Дома где никогда не жили

Реки, бесконечные поезда

И лишь одна звезда

Припев

Под рев умирающих коров

Поезд рвется вперед

Свежему фаршу не нужен гроб

Голодным сегодня везет

Дольше всех текст перечитывал Лобанович. Тем временем, мы продолжали закрашивать частушку на стене. Жаркий летний воздух, кажется, плавил краску, отчего она стекала на землю и делала фасад школы еще более похабным.

— Ты мне скажи: тебя Земфира что-ли укусила? Почему от этих строчек мне захотелось сигареты об руку тушить?

— Ну… я просто хотел написать что-то чувственное.

— Чувственное? Mr blue sky тоже чувственная песня, но под неё я не стану разбавлять кофе дешевой водкой. Радуйся, что Игнатова ушла за краской, а то она бы тут уже сидела, ревела. Ты что думаешь, Ряха?

— Будет сложно написать музыку для такого. Но я что-нибудь придумаю.

— Да, к примеру спереть рисунок у Сплинов. У них такого суицидального дерьма как бабок у наших жидов-чиновников. По мне, так хороший план. Только когда мы станем легендами и Васильев подаст на нас в суд за плагиат, я вас двоих сразу же сдам!

— Артур, не нагнетай! — строго сделала замечание Ира.

— Нагнетаю? Да по сравнению с этим, — он потряс лист с текстом, — я тут как как кило афганского урожая. На наши концерты будут ходить пятнадцатилетние девочки с порезаными поперек венами и плакать под твои песенки, даже не видя в них твоей души, если она там, конечно, есть. Более того: на концертах этих девочек с комплексом неполноценности будут клеить такие бессовестные гады, как я, а потом бросать их, оставляя их с очередной недодепрессией и разговорами о том как они хотят умереть. Знаешь… — он замолчал и резко сменил тон, с которым подавал свой, словно, заготовленный текст с претенциозного на довольный. -меня устраивает такой расклад, Ваня. Считай, песня прошла мою цензуру. Об одном прошу: никогда не пей донормил. У тебя и так, дефицит эндорфина, а с ним ты вообще превратишься в огромный тотем, раздающий уныние как радиовышка.

— Нашутился? — с иронией спросила Ира, — а теперь продолжай красить. Я пойду в магазин за мороженным.

— А музыка? — я понимал, что нам нужно как можно быстрее написать партии, чтобы успеть подготовиться к мини-концерту для директора.

— Не наседай ты так. напишу к концу этой недели.

— Но сегодня же понедельник…

— Вот видишь! Значит я точно успею, — с этими словами она убежала.

В этот день дома у меня было что-то похожее на серьезный разговор с родителями. Мама застала меня поздно ночью на кухне, когда я разогревал суп.

— Опять сутки напролет играли?

— Ага, — гордо сказал я.

— Тут у папы твоего отпуск намечается в августе. Мы поедем в Кучугуры на лето. Ты только друзей своих предупреди, что уедешь.

— Никуда я не поеду. У меня концерт

Я умолчал про то, что концерт предназначался для двух человек. Сейчас это не главное

— Еще как поедешь! — настаивала она и разбудила своим голосом моего брата Алешку, — ты и так все лето на этих репетициях живешь! А к нам, между прочим, Вася постоянно заходит, тебя гулять зовет.

— Ну и Бог с этим Васей. Я не могу группу подвести.

— Эти шкеты тебя сами тебя подведут сто раз. А тут поездка с семьей. Ты не хочешь в семьей быть? Может мы тебе вообще уже не нужны? Если сильно хочешь — в детдом иди, там на море не увозят!

— Ну мам, не нагнетай, — я пытался избежать ночного скандала, но все безуспешно.

— Я тебя кормила и поила, и так ты мне за это платишь? Может быть мне отца позвать?

Вопрос был риторическим для нас обоих. После этого никто не спал. Я пытался не заснуть, сидя на кухне и выслушивая претензии матери. Отец лишь смиренно кивал, хотя по нему было видно, что он на моей стороне. Но мама пришла к компромиссу, который устраивал и её и её: я еду в Кучугуры и радуюсь тем, что провожу каникулы с семьей.

Следующим утром я рассказал об этом группе.

— Ты не можешь позволить ей тобой командовать! — возмущался Артур, — это какая-то диктатура пенсионериата, а не семья. Встань в позу и откажись.

— Я и так уже встал в позу. В позу раком. Продолжу настаивать — вообще запретит нам собираться. Просто выступим перед Алексеем Алексеевичем заранее. У нас семь дней на подготовку.

— Главное, чтобы это был план Барбраросса, а не Барбариса.

— Я даже спрашивать не буду, Лобанович, что это значит.

Он все равно объяснил. Настолько тупая шутка сюда не попадет. Это была одна из тех шуток над которой ты смеешься, испытывая стыд за то что тебе смешно.

Далее были были самые продуктивные семь дней за лето. Мы репетировали каждый день, Ира безустанно писала нам партии, а Лобанович безустанно их рвал и играл по-своему. Он каждый раз играл что-то новое. Наверное, так даже лучше. Если зритель не знает сценария, то актеры не могут облажаться. Вернее, зритель не поймет, была ли лажа.

На чем я остановился? Ах да, музыка. Мастер импровизации не мог сладить с музыкально неуклюжей Лизой. Если Артур в музыке был как парень, который поскользнулся на льду, но контролируемый эпилепсией умудрялся сохранять равновесие и не падать, то Лиза просто падала на землю и валялась. Еще повезло, что не плакала. Короче, дело — мрак. Только Ира более-менее ответственно относилось к делу. Если ускорялся Артур — ускорялась и она. Когда он растягивал соло, и она подстраивалась, а я просто переходил в спящий режим барабанщика — бить ногой по хай хэту и по бочке, пока от тебя не потребуется большего.

Дела шли прекрасно. Помимо изначальной песни в наш репертуар была добавленная “темная ночь”, “синий платочек” и еще пяток песен, которые было легко сыграть. “Теперь мы заставим рыдать все возрастные группы”, —шутил Лобанович. Он предлагал добавить что-нибудь остросоциальное, антиправительственное, вроде еще свежего “Капитала”, но я его отговорил от этой затеи, взамен убрав из группы Игнатову. Почему-то Артур с ней категорически отказывался ладить, хотя сам позвал. Все равно она играла так себе, и у нас даже без баса хорошо получалось играть.

И вот наступил день икс. Никто не волновался. По-крайней мере, Ира не подавала виду, а Лобанович вел себя еще развязней чем обычно. Возможно, как раз от нервов. Тот момент, ради которого мы все это время готовились, репетировали и задвигали все важные дела на второй план, проскользнул сквозь этот день настолько незаметно и неинтересно, что стало даже непонятно, стоило ли оно того. Как будто ты — главный герой в фильме про бокс, который финальную великую битву с лучшим бойцом современности выигрывает одним ударом. Это была серая и пустая, но победа. По-крайней мере,так казалось мне.

— Ну что же, молодые люди… — начал свою речь Алексей Алексеевич, — Состав у вас, конечно… специфический, но это издержки. Нравится мне ваша аранжировка “Катюши”. Конечно, Артур, ты перестарался и затянул соло, но с этим можно работать. Ира… нет слов! Мне не к чему придраться. Претензия только одна: ударные. Ваня, как это вообще называется? Постоянные сбивки, слабые удары. Это барабан, ты его не гладить должен! Про то, что ты отстаешь на полтакта я вообще молчу. Или подтягивайся за друзьями, или я к вам Семена Олеговича из “Белой Зари” позову. Думаю, он согласится с вами поиграть. Так что седьмого сентября я хочу вас видеть на дне освобождения Мирного. Артура и Иру — точно. А ты, — он показал на меня, тебе удачи, Вань. На оркестр приходи, нам все равно барабанщик нужен, но пока вместо тебя Семен Олегович. Хочешь — обижайся, хочешь — нет, но я хочу увидеть седьмого выступление талантливых и старательных ребят, а не тот хаос, который выходит у тебя.

Потом была поездка на море. Две недели, в течение которых я ни с кем не общался, а мама хотела меня наказать за то, что я грустный, но так и не придумала подходящей кары за такой проступок. Мама не скрывала радости по поводу того, что меня выгнали из моей собственной группы:

— Оно и к лучшему, Вань. Музыканты — они все не от мира сего. Ты же у нас нормальный, Ваня, так?

Отец лучше понимал мое состояние. Мы с ним часто бесцельно ездили по городу. Он просто включал проигрыватель и мы вместе его слушали. У отца было много дисков: “Лучшие шансон-хиты”, “Радио-00. Хиты”, и прочие сборники попсы. Папа точно понимал что я люблю музыку, но не очень понимал, какую.

В последний день поездки отец вручил мне работающий на батарейках телефункен и тысячу рублей. Неподалеку от отеля был музыкальный магазин, где я закупился как следует: “I’m Not Dead”, три альбома Эминема, “White Trash Beautiful” и “Demon Days”. Последнее взял просто потому, что у них была крутая обложка, но о выборе ни капли не пожалел.

Двадцатого августа я зашел за Ирой и позвал куда-нибудь, послушать музыку. Она сказала, что у нее какие-то важные дела, поэтому встретиться мы сможем только вечером. Так и вышло. У меня были ключи от крыши одной многоэтажки напротив площади Ленина, и мы пошли туда с моим телефункеном и дисками. Она, конечно, взяла “My Favorite Worst Nightmare”, которым мы в тот день заслушались.

Свесив ноги, мы сидели на шаткой перегородке, которая в любой момент могла рухнуть вместе с нами на землю. Ира рассказывала о том, как скучно проходят репетиции без меня, о том, что Семен Олегович приходит на репетиции пьяный и от него вечно несет табачным дымом.

— Может быть бросишь их? Их парочка не заслуживает такую талантливую пианистку. Пусть кого-то другого просят. Тем более, в "Карусели" текучка кадров — нормальное явление.

Ира посмеялась, и я даже подумал, что это над моей шуткой. Но оказалось, дело далеко не в этом.

—Пианистка?

— Ну а как тебя еще называть?

— Я играю на фортепьяно, Вань. Я фортепьянистка. Ты не знал?

— А в чем разница? Одно и то же по сути.

Ира сдержанно хихикала. Терпеть не могу подобные смешки. Когда смеются в голос и не сдерживаются, то нет чувство злой и подлой насмешки. А кряхтящий смех вроде того, как смеялся мой бывший друг Вася. Звучит, как будто за глаза веселятся с какой-то глупости, которую ты случайно сказал. Когда я слышу смех случайных девочек на улице, то накидываю капюшон и ускоряю шаг, надеясь, что не я стал поводом. Но сейчас некуда было уходить, так что я не сдержался.

— Что тут смешного? Да, я не отличаю пианино, рояль и фортепьяно, и что с того? Зато я свой инструмент знаю, и играть на нем умею! Умею ведь.

Ира затихла.

—Ты что, тоже согласна с Алексеичем? Я же все лето возился с этой группой: приходил раньше, уходил позже. Я вас всех собрал, в конце концов! Еще и учился твоим партиям. Они, между прочим, очень сложные. Так какого такого меня турнули? Я же старался.

В начале моя речь была агрессивно-настойчивой, словно я обвиняю Иру в событиях того дня. Но в конце интонация съехала туда, где агрессия перерастает в жалобный плаксивый писк. Конечно, я не плакал, вы не подумайте. Но голос все равно стал поскрипывать.

— Иногда мало стараний, Вань, — неожиданно перебила Ряхина, — нужно быть талантливым.

Обычно мне говорили наоборот: пять процентов таланта и девяносто пять процентов усилий. Но тут это правило давало сбой. Или же нет? Может, мне просто не хватило тех самых пяти процентов? Это многое объясняет. Однако объяснение иногда помогает в поиске решения проблемы, а вынуждает смиренно признать поражение. В принципе, я это уже сделал. Видимо, интуитивно догадался.

— В следующий раз попробуй не вкладывать все свои силы в одно занятие, Вань. Ты бы так не расстроился, будь у тебя еще дела, кроме нашей группы… — она резко замолчала, услышав шорох, словно на крышу взбирался кто-то еще.

Смеркалось. треск первых ночных сверчков смешивался с звуком дрифтующих на площади выпускников. Они постоянно сюда съезжались по вечерам и дрифтили до утра.

— Ты что-то говорила, — напомнил я.

— Точно. Обидно потратить все лето не на то дело. Помнишь как нам на технологии говорили про дело всей жизни? Могу, хочу, надо. С музыкой ты попал только в “хочу”. Не делай ставку на что-то одно, иначе проиграешь и следующее лето. Если хочешь — приходи к нам в театральный осенью. Нам как раз не хватает мальчиков.

Солнце уже окончательно село и мы сделали музыку потише. На сборнике, который принесла Ира была Where Is My Mind. Мы взялись за руки, пародируя сцену из бойцовского клуба. Как оказалась потом, она его не смотрела, и взяла меня за руку на автомате. И на начале второго куплета Ленин, который весь вечер… даже не так. На начале второго куплета Ленин, который за сорок лет даже не шелохнулся, с грохотом рухнул на землю, включив ударом сигнализации всех машин в округе. Но меня волновали не машины и не крики шокированных студентов на тюнингованных тачках. Нас с Ирой в тот момент заботило то, что она, перепугавшись, рухнула с перегородки и потянула меня за собой. Кажется, концерт на день освобождения отменился.

Десятого июня у Пономарки был день рождения. Помимо меня там были почти все девочки класса, пара подруг Пономарки из старших классов и Кусков.

Кускова родители очень рано забрали домой, потому что "ему еще нужно учить историю", Так что я остался один с девочками.

— Кто вообще в здравом уме будет так измываться летом над школьником? — возмутилась Королёва, когда Кусковы уехали.

— Почему сразу измываться? — спросила Ира Ряхина, отрезая еще один кусок торта, — я тоже физику учу на каникулах. А то надоело каждый сентябрь заново все вспоминать!

— И что с того? — вмешался в разговор я, — ты и в театральный ходишь и вон, к Ванькиному цирку подключилась.

— Не цирк, а группа.

— У вас играет Лобанович, так что это уже на 50% цирк. Так вот: ты всем этим занимаешься добровольно. Никто тебя не пинает в эту самодеятельность и если ты вдруг завяжешь — никто не пнет. А с Илюхой родители его как мой дед с телевизором. Он его почти не включает, боясь что “аппарат выдохнется и отключится”.

Только сказав эту фразу я понял, что аналогия какая-то бессмысленная.

— Ребят! — перебила все наши мысли Пономарка, подняв очередную бутылку вина, — за мой переезд и день рождения! Потому что без второго мы бы пили без повода, а без первого вообще не пили!

Позже Пономарева предложила сыграть в карты на раздевание, но подруги охладили её пыл и мы просто принялись играть в бутылочку с пустой бутылкой вина. Кстати, забыл сказать: отец Пономарки работает дальнобойщиком и привез ей ящик итальянского вина, о котором она всем и каждому хвасталась до конца лета.

Бутылка редко указывала на меня, поэтому первые минут двадцать я просто смотрел на целующихся девчонок и отбрасывал колкие шутки. По-крайней мере, девочки от них смеялись. Что-то в стиле "чувствую себя карандашом в пенале полном ножниц". Только сейчас я понял, насколько тупой была эта шутка.

Наконец, бутылка указала на меня и на Королёву. Если другие целовались быстро, то я растянул этот процесс на подольше. Просто чтобы отыграться за долгое ожидание.

Но где-то на второй минуте я понял что процесс затягивается не только из-за меня. Пономарева что-то обиженно пробубнила и остальные продолжили играть без нас. Одно плохо: на тот момент я был уже довольно пьяненький и толком не помню, как мы целовались. Сам факт поцелуя помню, а ощущения — нет.

Вечером мне позвонил Володя Симкин — я единственный в классе, кто сдуру дал ему свой номер. Если не считать Хорсина, который почему-то с ним умудрялся дружить. Вова сказал, что с ним что-то случилось, он на болоте, и попросил меня помочь. Я стащил одну бутылку вина и ушел с праздника. Королёва меня, вроде как, еще пыталась уговорить остаться, но если с Вовиком что-то случилось — нужно ему помочь.

Добежав до дома за говнодавами, я поспешил на болото на другом краю города, и вытащил Вовку из камышовых зарослей. Он ревел и что-то рассказывал про болотников, про мокрецов и прочую нечисть но через его сопливый рёв я ничего не разобрал, да и не сильно хотелось вникать в этот бред. Я довел его до дома и ушел к себе, где за считанные секунды заснул.

Потом на рыбалке я рассказал пацанам что был с Алиной. Кусков начал расспрашивать, понравилось ли мне. А я не помню, понравилось ли мне, о чем я им и сказал.

— Так пойди и перепроверь, если не уверен! Ей уже наверняка без разницы, так что просто подойди и поцелуй, в чем проблема?"

С этим утверждением поспорил Вася Антошин:

—Нельзя просто подойти к девочке и сказать что хочешь поцеловаться. Если вам двоим это скажет любая из нашего класса то вы даже секунды думать не будете, я вас знаю. А вот с ними все сложней: никогда нельзя дать им понять что ты хочешь просто пососаться за гаражами. Ты должен казаться чувственным. Главное не стань нытиком-романтиком! Просто притворись им, —насторожил он в конце.

Самым романтичным человеком в моем окружении был мой папа. Дома я спросил у него, как он познакомился с мамой. Оказывается, в студенческие годы мой отец писал стихи и Мама работала в типографии где он напечатал свой сборник. Когда он увидел маму, то сходу придумал про неё стихотворение:

Тебя, любимая моя Анастасия,

Я полюбил, как только увидал,

Ты забрала мои мечты и силы,

И понял я, что встретил идеал.

А потом они женились. А потом родили меня. Или все было наоборот? Я уже не помню, если честно.

Короче, сопливо, киношно и по-розовому красиво. Главное — я понял, что мне нужно сделать, чтобы произвести на Алину впечатление. Я должен посвятить ей стих.

В магазине на Мичурина я купил баллончик с краской, минут тридцать подумал над стихотворением и написал свой первый шедевр на асфальте у неё под окнами:

Где Алина светит солнце

Где она — там счастье

И с Алиной я пройду

Через все ненастья

Как раз в тот день благодарные родители Вовика принесли мне коробку Рафаэлок за спасение их сынка. Я знал на каком этаже жила Королёва и попытался швырнуть ей в окно коробку конфет, но промазал и кинул их на соседский балкон.

Потом мы с ребятами чуть не утонули уз-за Йоси Мацуева и я нашел занятие поинтересней ухаживаний за Алиной. Какое? Секрет. Главное в этой истории не это.

В середине Июля я увидел, что Королёву на машине катал… все тот же Мацуев.. Вот я и подумал, что если я не переплюну этого кабана, то могу забыть о вкусе Алининых губ. Вернее, забыть, что я его уже забыл о нем. Так что следующим утром хотел было позвать её гулять. Но она сказала, что ей сейчас не до меня, потому что она подрабатывает разносчицей цветов, чтобы заработать перед переездом.

Я хотел взять у старшего брата в долг, но тот посоветовал пойти грузчиком на железную дорогу. И я даже, было, согласился. Но мне сказали что буквально за день до меня это место занял кто-то другой пацан моего возраста.

Так что когда володя стал собирать банду для похода на заброшенный завод, где по его словам был бункер со всякой всячиной, я ни секунды не размышляя, согласился. Володя, конечно, дурак. Но и одного его отпускать не хотелось. Мало ли что с ним случится.

В конечном счете я не пожалел: бункер действительно существовал и оттуда я вынес аптечки в спортивной сумке и немного консерв. В одном я ошибся: потеряв голову от найденных сокровищ, я совсем забыл думать про Вовика и когда он решил остаться в бункере на ночь, я просто пожал плечами.

Дома я продал брату аптечки за хорошие деньги. Он был не из тех ребят, которые торчат. Но он точно мог перепродать их кому-нибудь подороже.

— А на что ты копишь? — спросил он меня уже после сделки.

— Одной девчонке подарок сделать хочу

— Все ясно! — издевательски посмеялся брат, — я думал, ты не такая пуська.

— Я не пуська! просто она хорошо целуется. Вроде бы.

— И ты за поцелуи собираешься отдать три тысячи рублей, так?

— Ну… стихи не прокатили, а еще её Мацуев на тачке возил недавно.

— Мацуев? Он всех в школе уже на своей засранной девятке прокатил. И вообще, она не его, а батина. Ревновать к нему это как…

— Я не ревную!

— Да. Всего-навсего хочешь, чтобы она целовалась только с тобой и будешь завидовать Мацуеву, если ему перепадет, да? Придумай другое слово для того, что сейчас чувствуешь, которое лучше подходит чем “ревность”. Есть идеи?

— Жадность?

— Может быть. Ты учти другое: ты можешь не признаваться мне, можешь не признаваться никому, но если она тебе нравится — ни в коем случае не пытайся её купить. Хорошую девушку это оскорбит и обидит. Если же твоя обожаемая примет деньги и начнет водиться с тобой, то поздравляю: ты влюбился в алчную суку. Уловил?

— Да не люблю я её! --повторил я, --а деньги мне все равно не на что тратить.

— Лучше отложи эти деньги на новый джойстик для приставки, потому что наш я залил колой.

Позже, ночью, я сбежал из дома, чтобы написать под окном Алины еще один стих. Но в этот раз все пошло слегка не по плану:

— Тоже не спишь? — крикнула она мне с балкона.

Все что я успел написать в тот момент — “Подарить тебе хочу я букет здоровый”

— Вроде того.

— поднимайся ко мне. Поговорим.

Я был пойман за руку. С поличным. Теперь я обречен. Особенно, если она разболтает об этом другим девочкам, а они — пацанам.

Но когда я дошагал до пятого этажа, случилось то, чего я никак не ожидал: она открыла дверь и практически сразу же поцеловала меня в губы. Я почувствовал, что она недавно ела борщ или что-то в этом роде. А еще её только-только помытые волосы источали сильнейший запах… я не знаю, как это называется. Скорее всего “запах только что помытых женских волос”. Ну, или настоящий женский запах. Потому что сейчас Алина пахла в в разы естественней и вкусней чем Пономарева, которая иногда настолько заливалась духами, что её, наверное и поджечь можно было. Интересно, они сами его чувствуют? В смысле, запах волос.

— Ну как?

— Неплохо, — честно ответил я.

— Всего-навсего? Не будешь рассыпаться в комплиментах?

— У меня недостаточно опыта, чтобы отличить хороший поцелуй от плохого.

— И стоило оно того, чтобы в час ночи писать мне стихи под окном?

И тут я замолк. Действительно: я же не люблю поэзию. Зато люблю спать по ночам. А из-за неё этим летом я сбил свой режим, который сбить не смогли даже видеоигры.

— Если ты так долго думаешь, — продолжила она, — значит нет. Так и будешь стоять в проходе? -- неожиданно спросила она, --Ты, наверное, замерз. Если хочешь, могу чайку заварить. Отец сегодня на работе, так что тебя не выпрут на улицу.

— Нет, спасибо. Родители могут меня спохватиться. Я, лучше, домой пойду.

И именно в эту секунду вся история с Алиной была для меня закончена. До конца лета оставалось две недели, за которые я толком ничего не сделал, зато смог восстановить режим сна к началу учебного года. Алина переехала куда-то на юга, где сейчас живет и учится. Этим летом произошло много всякого. Но не в моей жизни. Надеюсь, следующие каникулы будут интересней.

Прошло уже около месяца со смерти папы. Меня и раньше не называли иначе, как “Хорса-младший”, а учителя и вовсе через раз обращались по его имени. Но сейчас ни одна встреча со мной не обходилась без воспоминаний о нем и о том, как сильно я похож на него. “Хорса” — это не погоняло и не кривая переделка фамилии. Хорса — это титул, который случайно стал моим.

Но в первый день лета я планировал избавиться от него. Как ни крути, но из меня Кулибин получался куда хуже, чем из папы. Директриса дома культуры, в котором десятки лет теснился с клубом ветеранов войны мой отец, отдала мне ключи после похорон. Я пообещал ей, что сегодня перенесу все отцовские штуки домой и сдам ключи.

Порядок я наводил вместе с Володей. Парень хороший, правда очень наивный. Живет, будто перечитал советских книжек про пионеров-искателей приключений. Зачастую это раздражает. К примеру, он как-то предложил мне при помощи отцовского сварочного аппарата построить космодром на заднем дворе и сдать это как проект по физике. Но пока он не начинает фантазировать о полетах в космос или покорении атлантиды, с ним можно более-менее общаться.

Стоило нам зайти в мастерскую, как зазвонил отцовский стационарный телефон. Я поднял трубку.

— Сынка! Ты что, сигнализацию не отключил?

— Какую сигнализацию? У нас все тихо.

— Зато у нас — нет. За книжным шкафом спрятана кнопка! — она кричала, а на фоне я слышал какой-то раздражающий писк, — щелкни на нее как можно быстрей.

Я выполнил команду.

— Молодец. Будь добр: когда в следующий раз будешь заходить в мастерскую — нажимай на эту кнопку в первые пять секунд, иначе дома опять начнется этот писк.

— Я сюда прихожу в первый и последний раз, так что не волнуйся об этом.

— У тети Иры ребенок от этого писка разревелся. Так что в следующий раз не забывай про кнопку. Все, целую, удачи в начинаниях.

Она не хотела меня слышать, когда разговор заходил о закрытии мастерской.

В первую очередь мы положили в коробку кучу паяльников и проводов, которые валялись по всей комнате. Как ни странно, даже на работе папа оставался неряхой. Провода я подумывал куда-нибудь продать, а Володя предлагал собрать из них воздушный змей, который будет добывать энергию ветра и заряжать таким образом телефон. В мои планы на это лето не входило создание подобных машин для убийств с последующим завоеванием города, но Володя явно искал во мне изобретателя, безумного ученого. Искал, но не находил, так-как план на лето был проще: заработать каким-нибудь образом денег и поехать с Соней в Питер. Она хотела переехать туда переехать, и я предложил устроить в этом году “разведку”.

Много денег ушло на похороны, так что я не мог попросту выпросить у мамы денег. Думал, на лето меня охотно возьмут на завод или грузчиком. Там и заработаю себе и грыжу и десять-двадцать тысяч.

Но стоило мне разложить по коробкам почти все отцовские принадлежности кроме его книжек по всем точным наукам и домашнего телефона, как на этот самый телефон поступил звонок.

—Здравствуйте.

— Слушай, Хорса, это я, Москва. у меня компьютер какого-то лешего не лабает. К тебе его когда занести можно?

— Это его сын. Хорса умер месяц назад.

На том конце провода замолчали.

— Он не сможет починить вам компьютер, если вы не поняли. Что-то еще?

— А, так это ты? То-то я думаю, что он на звонки уже не отвечает. Короче, тут делов на пять минут. Когда я могу заскочить?

— Я не разбираюсь в компьютерах.

— Не бреши мне, приятель. Ты же Хорса. Точно что-то, да придумаешь. Я тебя в обиде не оставлю: починишь мою бандуру — с меня пятихат. Все, давай, раз ты в конторе, я сейчас постараюсь к тебе забежать. Скоро буду.

Мы с Володей остались. Я, конечно, не компьютерщик, но пятьсот рублей — это пятьсот рублей. Я планировал помочь этому мужику и покончить с отцовской мастерской раз и навсегда. У отца точно был учебник по ремонту компьютеров.

Рухнув на диван, я начал разглядывать плакаты на стене: обложки старых-старых фильмов, вроде первого терминатора и судьи Дредда. Все пространство у окна было заклеено чертежами. Один из них — чертеж машинки на радиоуправлении. Помню как на десятилетие папа подарил мне абсолютно такую же.

—А есть хоть что-то, чего твой папа не умел? — спросил вдруг Вова, — кажется, он всемогущ.

— Отец был плох в двух вещах, Володя. Во-первых, он совершенно не умел готовить. Даже яичница была ему не под силу — белковая подгоревшая корочка снизу и жидкий белок сверху. Во-вторых, он никогда не умел отказывать. Его просили что-то сделать — он это делал. Если не умел помочь — учился с нуля. Думаю, если бы к нему в сороковых пришли из проекта “Манхеттен”, он бы им сделал атомную бомбу из подручных материалов и за месяц. А потом еще бы отказывался от денег, якобы, это все мелочи и он не заслуживает денег.

Звонившим оказался очень толстый дядька лет пятидесяти. Вместе с компьютером он занес в помещение пару литров пота на своей туше, и сопутствующую вонь. Володя не выдержал и почти сразу же распахнул окно. Одет этот дядька был в сетчатую рубашку, через которую проглядывал шрам на весь живот и татуировка детского лица на груди, которая набивалась на еще худое тело, но теперь стало заплывшим и стекающим вниз, словно Друппи.

— Слушай, Хорса, он включается, но толком ничего не грузит. Раньше мне твой папаня его как-то чистил, что-то удалял и ставил, а теперь ты этим займешься.Вот тебе на запчасти, — он положил две или три сотенные купюры на стол, — как со всем разберешься — еще доплачу. А теперь давай, попутного ветра, Хорса, мне пора.

— До свидания, — сказал я. Как только он закрыл дверь, я побежал к окну, чтобы подышать свежим воздухом. Каким-то чудом меня не вырвало. “Пожалуй, передам ему компьютер через Вову”, подумал я, — “Иначе меня стошнит прямо на пороге”.

— У меня на чердаке лежат противогазы, — Володя, словно прочитал мои мысли, — тебе принести.

— Буду благодарен. А теперь поройся в коробках, там где-то должен быть монитор. Сейчас мы узнаем, что не так.

Комп везли в какой-то печке на колесах, потому что его металлический корпус чуть не оставил мне ожог на руках.

Я попробовал его запустить. Гудя как поезд на полном ходу и тарахтя охладителем, он спустя пять минут запустился. Мышь на мониторе двигалась прыжками, и нажать на пуск я смог лишь с третьей попытки.

Стоило мне зайти в “мой компьютер” — все встало на свои места. На каждом диске было не больше сотни мегабайт свободного места. При ближайшем рассмотрении оказалось, что компьютер забит немыслимыми обьемами самой разной порнографии. Первые два или три ролика мы с Вовой открыли перед удалением. Так, из любопытства. Потом нам это наскучило и мы просто стали перечитывать названия: “Валерьянка для кошечки”, “Однажды в Пскове”, “Самая голодная цыпочка”, и так далее. Позже нам надоело и мы просто перекидывали ролики на флешки и диски, которых у отца было пруд пруди. Десятка три дисков и флешек, заполненных порно — вот что мы добыли в тот день. Гордиться нечем, но пару из них я даже смог продать ребятам из младших классов. Компьютер заработал и я посоветовал своему первому клиенту не засорять компьютер, чтобы все исправно работало. Но клиент оказался не из умного десятка, поэтому еще три раза обращался ко мне за помощью, и столько же раз я удалял порнуху с его компьютера. Гигант мысли, ничего не скажешь. две тысячи я поимел с него и с его “коллекции”.

Но были и минусы в этой истории. Москва растрепал всему городу, что “Хорса-младший теперь тоже халтурничает”. Я перестал ходить в мастерскую — не помогло. В любое время дня домой звонили нуждающиеся в помощи моего отца. Как я им не объяснял, что не умею паять, варить заборы или переустанавливать винду — все впустую. Я — Хорса, так что должен разобраться. Мама была вне себя из-за того, что эти вечные звонки будили спящую младшую сестру, да и её саму. Не оставалось другого выхода, кроме как переехать в мастерскую и там осваивать отцовское ремесло, зарабатывать на поездку для Сони. Она даже купила свинью-копилку, в которую мы договорились складывать деньги.

У папы была гигантская коллекция учебных материалов: Конспекты из шараги, в которой он учился, справочники и советские учебники. Более того: папаша составил что-то вроде собственной энциклопедии с бесчисленным количеством закладок. В этом талмуде описывались проблемы и предоставлялись инструкции по их решению. Я изучал его труды и безуспешно пытался запомнить содержимое.

Одним днем ко мне в мастерскую заглянула директриса дома культуры.

— Хорса, не отвлекаю? Нам твой папа обещал починить к дню города прожектор. У тебя семь дней, потому что мы хотим еще порепетировать с ним.

После директриса захлопнула дверь, даже не выясняя, согласен я помочь или нет. Пришлось догонять её.

— Я не могу. Не умею. Купите новый прожектор.

— Чего там уметь? Спаял и дело с концом. Твой отец с таким бы за час справился, если не меньше.

—Ну так я не мой отец! — я сорвался на директрису.

Родители хорошо работали над моей вспыльчивостью и точно могут гордиться тем, что я не такой взрывной как раньше. Но это не значит, что мое терпение можно испытывать подобными фразами.

—Ты себя недооцениваешь. Если захочешь — ты справишься. И не нервничай ты так. Мы все понимаем твое положение, — она перешла на успокаивающие интонации. Резко она отключила наезды рыночной хабалки, — помоги нам, Алешенька, пожалуйста.

О чудо! Впервые со дня смерти отца меня назвали по имени. А то все Хорса, сынок, пацан и так далее. Тогда директриса меня подкупила этим. Я согласился.

Неделю мне было не до всего. Я отключил телефон в мастерской и усиленно изучал нерабочий прожектор. Следуя указаниям отцовской методички, я изучил этот прибор от и до. Оказывается, светодиодный драйвер (как я понял, эта штука отвечает за исправную работу прожектора и является для него чем-то вроде мозга) внутри был черным-черным. Взорвался конденсатор и его пришлось заменить. Наверняка я выглядел как идиот, когда пытался обьяснить продавцу в магазине, какой конденсатор мне нужен, при том, что я сам не знал, какой. Как будто я глухонемой в музыкальном магазине, или словно стоматолог расспрашивает меня о чем-то, пока мой рот наполнен слюной и все что я могу — это угукать и агакать.

— Мне просто нужен конденсатор.

— Бумажный, воздушный?

— Маленький! — срывался я.

— Для чего он тебе нужен?

— Для прожектора. У меня дома темно, хочу вместо ночника прожектор поставить и ослепнуть на следующий день. Вот только прожектор отказывается работать и я, к собственному сожалению, до сих пор вижу.

— А какой модели у тебя прожектор? Принеси его сюда и разберемся.

— Мне лень его приносить. Маленький конденсатор, цилиндрической формы.

Так мы играли в угадайку минут десять, пока я не получил то, что мне нужно.

Принеся в жертву один вечер и все здоровые пальцы (в том плане, что я ожоги заработал, а не отрубил их), я припаял эту кроху и прожектор заработал.

— Вот так бы сразу, Хорса! — хвалила или, скорее, предъявляла директриса дома культуры, — а то не могу, не могу. Ты же отцовская порода, конечно ты все можешь! Только долго ты с этим возился — мы все это время без света репетировали. Ну, это пустяки, в другой раз исправишься!

То есть вы поняли, да? Я для них бесплатно починил эту хреновину, всему научился с нуля, помог им не за хрен собачий. А эта морда сальная мне так снисходительно: “в другой раз исправишься, Лешка!”

Я не выдержал:

— В следующий раз сами будете все это паять, раз уж я вас не устраиваю.

— Не выпендривайся, Лешка, — она говорила это без злобы, видя во мне маленького капризного ребенка, — ты нам помог, а мы тебя в обиде не оставим, если что.

Заказ за заказом, я осваивал отцовское ремесло: починил телевизор Пономарёвой, электрочайник родителям Королёвой, микроволновку Вовику и т.д. Вместе с тем пополнялся и мой кошелек. К концу июня у меня набралась половина от суммы, необходимой на поездку.

Один прокол у меня, конечно, был. Где-то под конец месяца ко мне зашел Лобанович. Все просил, чтобы я ему собрал гитару как можно быстрее.

— Ты нам, мы — тебе. Соберешь гитару и мы тебе оплатим расходники и еще тысячу подкинем. Ты же можешь, правда?

— Нет, не могу, — честно сказал я.

— Понял, принял. Спрошу иначе: ты знаешь, где можно достать бас гитару?

И тут я подумал о том, что у меня есть ключ от кладовой, в которой, помимо бюстов Ленина, красных знамен и нескольких сожженных масленичных чучел, также валялись инструменты. Красть у дома культуры — дурной поступок, но это была прекрасная возможность сделать подлянку директрисе. Детская месть от того, с кем ты обращаешься как с ребенком.

— У тебя сколько сейчас с собой? — спросил я у Лобановича полушепотом.

— Тысяча. Больше не найду никак.

— Когда найдешь еще пятьсот, я тебе достану гитару.

Лобанович без лишних слов достал из заднего кармана три купюры по пятьсот рублей.

— Пошли за мной. Только запомни: если кто спросит — это я её тебе собрал. Сам.

Через дежурку пронести инструмент было невозможно, так что я ему сбросил инструмент со второго этажа, прямо из мастерской. Скорее всего, Артур себе что-то, да сломал, когда эта бандура свалилась ему в руки, но меня это не волнует.

На одной из свиданок Соня сказала, что на улицах нынче опасно, и попросила меня купить ей шокер. Сдуру я ляпнул, что могу и сам ей собрать шокер. Она согласилась, а я снова остался заперт в клетке один на один с отцовским чертежом шокера.

В другой день Артур подарил мне электроника — старую советскую игрушку, в которой волк ловит яйца. Я её починил и подарил Володе, который тем временем загремел в больницу. Так ему было не скучно и он сутки напролет ловил эти яйца и благодарил меня за заботу. Периодически я навещал Вовика и рассказывал о своей работе.

— Я тут узнал про секретное хранилище. Не хочешь со мной его ограбить?

— Когда тебе полегчает — может быть. А пока лечись. И даже не думай сбегать из больницы ради этого твоего хранилища.

— А когда меня выпишут — пойдешь со мной?

— Только когда заработаю на поездку в Питер. Тогда — хоть на край света. Честное слово.

Я довел до ума шокер, но еще не протестировал его, и наконец-то получил свободный день, который хотел провести в компании Сони и вечерних сериалов. Как вдруг…

Как вдруг заработала чертова сигнализация! Кто-то забрался ко мне в мастерскую, и это точно была не уборщица и не кто-то в этом роде. Все они знают про сигнализацию и выключили бы её. Накинув на себя джинсовую куртку, я побежал сломя голову к дому культуры.

— Хорсин, там ккак тебе пришли, наверное, — обратилась ко мне дежурка.

Сдуру я побежал с голыми руками и в одиночку, так что когда я обнаружил в мастерской Мацуева — этого двухметрового кабана, — роющегося в отцовском столе, застигнут врасплох был не он, а я. Увидев меня, Иосиф вытащил из кармана нож-бабочку, и направил на меня.

— Сдрисни отсюда, чел. Сейчас же.

Я нажал на кнопку сигнализации, чтобы в доме стало тихо. Быстрой перебежкой я добежал до подоконника, взял шокер и навел его на Мацуева.

— И нахера? Против ножа не попрешь, утырок.

Тут он ошибся. Как-то я слышал, что если человек угрожает тебе оружием, то нужно идти прямо на него. Противник этого не ожидает, и если это не какой-нибудь матёрый маньяк, то он не сможет тебя атаковать. Так и оказалось: как только я с криком побежал на Иосифа, он спрятал нож и попытался увернуться. Я что есть сил вдавил шокер ему в живот и надавил на кнопку.

*******

Что было дальше? Я сам не до конца понял. Единственное логичное во всем этом — то, что я нахимичил с шокером и он отрубил нас обоих. Уборщица разбудила меня спиртом, и я практически подскочил.

— Это тебя чем так, Хорса? — поинтересовалась уборщица, а сама поспешила будить Иосифа.

— Стойте! Не будите его. Принесите веревки.

Я кое-как привязал его к офисному креслу на колесиках и только после этого разбудил. Сначала Мацуев в свойственной ему манере угрожал меня убить и скормить своей овчарке. А потом, когда он понял, что деваться ему некуда, логика исчезла окончательно и бесповоротно. Этот кабан начал говорить про хранилище и про то, что у моего отца есть ключ от него. Мацуев обещал, что если я дам ему ключ то мы вместе пойдем и ограбим это хранилище.

Я уже слышал про хранилище от Вовы, но Мацуев… он слишком взрослый для такого ребячества.

Не освобождая его, я порылся в вещах и нашел тяжелый, ключ, который был больше моей кисти. Мацуев начал кивать и просить отпустить его, а взамен привести к хранилищу.

Ему нужен ключ? Хорошо. На точильном камне я хорошенько подправил ключ, укоротив его как следует, пока Мацуев дожидался в кладовке.

— Аривидерчи, чмо! — сказал он, получив то, что искал, и сбежал с ключом восвояси.

А мне предстояло кое-что выяснить. Я проведал Володю в больнице. Там я рассказал про встречу с Мацуевым.

— Он что, тоже ищет хранилище? Нужно его опередить! Леша, прямо сейчас мы уходим из больницы на поиски ключа

— Да что это за хранилище такое? Я думал, это очередная твоя выдумка, а не что-то реальное.

— Почему выдумка? Под заводом находится старое советское бомбоубежище, в котором спрятана целая куча всячины. Ты же согласился за мной пойти к нему.

— Я это для вежливости сделал. Ты понимаешь, что меня Мацуев убить ради ключа от него попытался?

— У тебя что, есть ключ!? — с счастливым удивлением спросил Володя, — Тогда сейчас же пошли к заводу!

—Он был у меня. Я его порезал на точильном камне, чтобы Мацуев не смог его использовать.

Володя, сошел с ума от злости и стал похож на Дональда Дака по части понятности речи. Он и так был картавый, а сейчас он каждое слово словно выплевывал. Понять я смог только то, что я предатель, что я ему больше не друг и что из-за меня Мацуев теперь может обогнать его в погоне за сокровищами.

— Ну тогда у тебя на одного друга меньше. Скажем проще: у тебя их вообще не осталось, умник.

Дабы не контактировать больше с этим инфантильным истериком, я пошел обратно, в мастерскую. Больше я Вовика не навещал, и в эту историю с убежищем не влезал. Больно мне надо Мацуеву дорогу переходить.

У меня была лишь одна задача: заработать денег. И в этом плане дела шли очень хорошо. Вторая половина Июля оказалась богатой на халтуры. Телефон звонил не уставая, а я лишь записывал клиентов на даты и говорил, во сколько им обойдется.

Перед днем рождения Сони я вернулся домой из мастерской довольно рано, чтобы выспаться. Мама только-только закончила укладывать сестру, и вызвала меня на лестничную клетку для “разговора”. Там же Мама закурила. У нас в семье все курят кроме меня и сестры.

— Как успехи, Леш?

— Лучше чем я думал. Раньше я с каждой халтурой возился не меньше двух-трех дней. Теперь практически фоном все делаю. К примеру, ко мне вчера приходил Круглов со своим дозиметром. Не знаю, на кой ляд он ему сдался, но я его буквально за час разобрал и собрал обратно. Оказалось, там просто стрелка не работала.

— Я рада, что у тебя все получается.

Она сделала пару затяжек и молчала, словно есть что-то, о чем она не знала, как заговорить.

— Что-то с Анютой?

— Нет, все хорошо.

— А что тогда случилось?

— Ты случился. Можешь думать что угодно, но ты идешь по папиным стопам.

— Пока я зарабатываю этим деньги, почему бы мне не заниматься этим всем?

— А зарабатывать ты будешь всегда, сынка. Как и твой папа.

— После школы поступлю в Питер и забуду про эту мастерскую.

Мама постучала по карманам в поисках пачки сигарет. Я думал, она пошлет меня за ними, но пронесло.

— Знаешь, как твоему папе досталась эта мастерская? Он тебе не рассказывал

— Он же вроде как там с детства занимался.

— Правильно, Леша, — она снисходительно улыбнулась, — До пятнадцати лет твой папа хотел поступить в МГУ, стать писателем. А летом устроился в Дом культуры, помогать тамошнему звукачу. А в те времена на всю работу был один человек. Так что звукач еще был диджеем на дискотеках, электриком, сантехником, а иногда помогал с шитьем костюмов к концертам. Твой папа за лето освоился, Семену Лаврентьичу во всем помогал. Я тогда с твоим папой дружила, хотела чтобы он меня гулять позвал. Но ему все время было не до гулянок, поэтому я с ним только на танцах и виделась.

От воспоминаний о папе у нее начала замедляться речь. Как в те моменты, когда человек чувствует, что вот-вот расплачется, и старается не выдавать себя.

— А когда школа закончилась, он и думать забыл про писательство. В Мирном он и деньги зарабатывал и жить ему было где. Тем более, я ему предложение сделала.

— Ты? — момент был неподходящий, но я захихикал.

— Конечно. Он был погружен в работу и даже не думал о семье. В отличии от меня. Только ты не распространяйся. Здесь никто ни слухом ни духом про это.

— А хорошо он хоть читал?

— Честно? — она улыбнулась. Красиво выглядит печальный человек. В меру грустный, не красномордый с слюнями и соплями на морде. Особенно красивой была моя мама в этот момент. Она до сих пор выглядит всего лишь лет на пять младше меня. Ни в пример моему отцу, который со школы носил бомжеватую бороду.

— Как можно честнее.

— Писал он… хренотень, — она рассмеялась в голос, — Когда он дал мне свою рукопись, я её спрятала куда подальше и соврала, что потеряла.

— Не помнишь, куда спрятала?

— Куда там! Это было лет десять назад. Давай, пойдем домой, пока не простыли.

Весь вечер мы сидели на кухне и шепотом, чтобы не разбудить сестру, предавались воспоминаниям об отце за парой бутылок пива. Я больше люблю энергетики, но мама таким не закупалась. Когда на часах уже был час ночи (при том, что они отставали на пару часов), мама неожиданно вспомнила.

— Так я о чем тебя спросить хотела: тебе нравится вся эта работа? Готов ей всю жизнь заниматься?

— Ну уж нет. Мы с Соней оба врачами быть хотим. Хотя бы, учителями биологии и химии.

— Тогда послушай маму: беги из этой каморки, пока не поздно. А то засосет. А ты рукастый, так что засосет тебя очень легко. А потом Соня тебе сделает предложение) (Всё читающее население планеты меня сейчас возненавидело и пожелало мне долгой смерти, но эта скобочка заслуживает здесь места)

На следующий день я сдал ключ без какой-либо задней мысли, предварительно отключив сигнализацию, передающую сигнал домой. На накопленные пятьдесят семь тысяч мы с Соней уехали на целый месяц в Ленинград. У неё там были родственники, поэтому мы вообще не потратились на жилье и прекрасно провели время. Я часто созванивался с мамой и она рассказывала, что к ней день за днем наведываются недовольные горожане, которые хотят лично со мной расправиться за то, что их проблемы перестали быть моими. Мама лишь дает им адрес нашей квартиры в Питере. За весь Август у нас не было гостей, а значит, я нажил не самых упертых врагов.

Я во всем решил быть непохожим на отца, и в последний день поездки сделал Соне предложение, купив на последние пять тысяч кольцо и хороший шокер. Осталось только придумать, как сказать о предложении маме. Скорее всего, она меня прибьет за это. Я бы прибил.

Довлатов, насколько я знаю, всегда писал или истории из жизни или рассказы, основанные на историях из жизни. В этом главный плюс его “чемодана” и “Компромисса”, которые являются личными страничками в jj для Сергея Донатовича. Я долго думал (секунд десять, пока составлял это предложение), рассказывать ли про Довлатова одним постом или поделить эту затею на три-четыре поста. В комментах пишите, как все-таки лучше стоит сделать, а так я остановился на втором варианте.

Молодой, выпивающий диссидент, с которым знакома вся советская богема и у которого постоянные проблемы с законом и начальством. А теперь угадайте: про Высоцкого я или про Довлатова. Сборник историй из жизни “компромисс” сделан по оригинальной схеме: сначала публикуется цитата из какой-то статьи, которую Довлатов сдал, пока жил и работал в Таллине. После идет, собственно, история создания этой статьи. К примеру, как-то до нашего героя доебались из-за неправильно перечисленных стран. Якобы, у них был идеологически неверный порядок.

“Компромисс” -- это не книжка, которую нужно читать вечером за кружкой чая с молоком при тусклом свете лампы. Её нужно брать на пьянки, и призывать дух дедушки Донатыча, который начнет рассказывать вам охуительные истории про эстонцев-расистов, необразованных редакторов, алкоголиков и советских чинушей, от которых блевать охота. Серьезно, я периодически заваливаюсь к другу вру что события из этой книги происходили с моим дедом.

— Генрих Францевич, мне неловко подолгу занимать телефон... Только что родился мальчик. Его отец — дружественный нам эфиоп.
— Вы хотите сказать — черный?
— Шоколадный.
— То есть — негр?
— Естественно.
— Что же тут естественного?
— По-вашему, эфиоп не человек?
— Довлатов, — исполненным муки голосом произнес Туронок, — Довлатов, я вас уволю... За попытки дискредитировать все самое лучшее... Оставьте в покое своего засранного эфиопа! Дождитесь нормального — вы слышите меня? — нормального человеческого ребенка!..

Конечно, истории отсюда вызывают сомнение. Но когда вы смотрите на этого человека с лицом водителя маршрутки и с мудростью... начитанного водителя маршрутки с жизненным опытом, то становится неловко подвергать сомнению написанное.

О таком советском союзе вам не расскажут фильмы Гайдая или Рязанова. Либералы показывают советский союз как Древнего из работ Лавкрафта, который добирается до каждого и пожирает людей миллионами даже будучи сытым. Коммунисты же изображают СССР идеальным обществом, главным критерием совершенства которого является бесплатное образование, медицина и вкусная колбаса. Но Сергей Донатович показывает советский Таллин как общество. Не утрированную утопию или антиутопию, а мир с прохиндеями, наивными дурачками, оптимистами, алкоголиками, злыми чиновниками, альтруистами и хамами. В этом главный плюс “Компромисса” и в принципе стиля Довлатова. Он создал тот слепок с советского общества, в который можно поверить и на который интересно смотреть. Единицам авторов того периода это удалось. Обещаю что вам не надоест читать и если у вас нет дел на карантине то вы прочитаете это за сутки.

Небольшой интерактив: посоветуйте хорошей научной фантастики в которой сюжет строился бы вокруг роботов и робототехники. Я просто сейчас пишу рассказ по этой теме и хотелось бы от чего-то отталкиваться.

Начнем с небольшой предыстории: купил я эту книженцию, вдохновившись "Everlasting summer" и тамошней атмосферой.  Расчет был на детскую, жуткую и в меру наивную историю в декорациях советского пионерлагеря. О других работах Иванова я тогда понятия не имел, да и вообще книжек толком не читал. Получил ли я то, что хотел? Угу.

Во-первых, Алексей Викторович умеет писать простым языком. Его способ подачи истории позволяет мне, несмотря на мою неусидчивость, читать не отвлекаясь и не упуская разные детали истории. А для истории про вампиров в летнем лагере, простота -- это, наверное, важнейшее качество. Иванов должным образом постарался, описывая нечисть устами детей, тем самым формируя в голове читателя вопрос:"им это мерещится или все-таки нет?". И этот вопрос сильно способствует погружению в переживания Валеры Лагунова.

Еще один хороший прием, который использует Алексей Викторович -- наличие двух главных героев: школьника Валеры и второкурсника Игоря. Каждый читатель сам может себе выбрать персонажа, за которым можно следить с наибольшим интересом. Что-то похожее можно наблюдать в "Улитке на склоне" Стругацких.

В подобном почти детском романе-ужастике нет места глубокомысленным рассуждениям, которые так любимы многими авторами. Места нет, но Иванов все равно их вставляет. Вот говорит, Валерке Лагунову его староста: "У нас пионерский лагерь и пионерское воспитание, а это значит коллективное! Коллектив всегда прав!" И всё! молодой пионер бросается в рассуждения о проблемах советского общества. Причем все так подробно у себя в голове расписывает, словно он не школьник Валерка, а что-то среднее между Довлатовым и Сахаровым.

Главный плюс истории -- хорошо созданные декорации советского союза времен позднего Брежнева. Я в те годы не жил, но если меня попросят описать тысяча девятьсот восьмидесятый, то я начну шпрехать цитатами отсюда. Однозначный плюс за хорошо воссозданный (или созданный заново, черт его знает) мир.

Что мы имеем в сухом остатке?

Плюсы:

+Хороший детский персонаж, который почти всегда (почти) ведет себя соответствующе возрасту

+Увлекательная история, которая постепенно развивается, а не сходу тебя затаскивает в кучу непонятных тебе событий.

+Великолепная передача антуража советского пионерлагеря.

Минусы:

--Половина персонажей -- типичные советские болванчики, которых сейчас пихают и в кино и в литературу. Они говорят не словами, а лозунгами, но противоречат им. Хорошая аллегория на общество развитого социализма, но в сотый раз это даже не смешно.

--Переизбыток персонажей вызывает путаницу. До конца первой части придется путаться, кто из пионеров хулиган, кто хиккан, а кто цыган.

Собственно, все. Купить Роман точно стоит. Читается ненапряжно, а короткие главы делают этот процесс еще проще. Но не в коем случае не давайте это читать вашему деду-коммунисту. Пиздюли неизбежны.

P.S.  Нет, здешнюю Ульяну нельзя выебать! Обломись, педобир.

Это была первая поездка Димы так далеко и без родителей. поэтому будильник на три утра стоял не только у него, но и у мамы, папы и приехавшей на выходные бабушки.

—Все собрал? — Поинтересовалась бабуля Димы.

—Все что мне нужно. —Он отвечал, зазёвывая конец фразы.

—А чего у тебя тогда рюкзак пустой? —Надежда Михайловна была убеждена что если рюкзак можно застегнуть, значит ты взял недостаточно. Может быть, оттого ее горб делал ее похожей по телосложению на мешок картошки

—Не пустой он. Просто там только самое главное, —Дима моргал наоборот:на секунду он открывал глаза, потом пять секунд держал их закрытыми.

Дима буквально на секунду отвернулся в сторону зеркала, чтобы тщательно изучить свое лицо. За эту секунду он разглядел странный прыщ на шее, свою растрепанную прическу и глупые усы девственника, которые он забыл сбрить. Он бы разглядывал себя дольше секунды, но увидел в отражении, что бабушка уже роется в его рюкзаке и что-то туда укладывает

—Ну не трогай! У меня здесь все аккуратно разложено! — Дима чуть не крикнул на бабулю, но в конце фразы перешел на фальцет. Он никак не мог привыкнуть к своему низкому голосу. Казалось, будто не он говорит, а его папа. А насчет аккуратно разложенных вещей — вранье. Дима просто закинул все, о чем вспомнил вчера вечером.

—А почему еды не взял? —Бабушка была удивительна бодра для семидесяти лет жизни и четырех часов утра, и уже побежала на кухню

—На вокзале себе все достану!

Снова вранье. Дима вообще не планировал ничего есть в дороге. За весну он заработал небольшой жирок. У него всегда так было, потому что в мае и апреле ему приходилось отмечать дни рождения сразу шести своих приятелей. А еще не стоит забывать про майские праздники и просто не самый лучший метаболизм. Однако осенью и зимой у него всегда были идеальные… нормальные кубики.

—Ты что, мажором себя возомнил? —В разговор вмешался глава семейства, —Сейчас мы тебе гренок наделаем! И чтобы никаких кафешек вокзальных. А то еще пропрет в дороге и высадят тебя хрен знает где. -Димкин отец выдержал актерскую паузу. —Так сказать, просрешь ты, Димон, всю поездку! -=И заржал своим громким басом. Не живи Димина семья в частном доме, соседи бы уже вызвали полицию от такого громкого смеха

—Да не надо мне ничего! —Дима быстро застегнул рюкзак и накинул одну лямку на плечо, —Так пойду...Я с друзьями еду, может у них что-нибудь перехвачу.

—Точно ничего брать не будешь? —Только мама не раздражала Диму. Она спокойно, вежливо поинтересовалась.

Дима решил что мама на его стороне и этим нужно пользоваться.

—Да, не буду. Можно я пойду? Я еще хочу на вокзале немного отоспаться.

—Ну, раз уж ты так уверен, тогда иди, —вздохнула мама.

Мамино согласие это все что нужно было Диме в тот момент. Он уже шел к выходу, как вдруг отцу приспичило толкнуть прощальную речь.

—Запомни главное: что бы с тобой не случилось, всегда держись своих друзей и не отказывайся от их помощи. Они у тебя ребята взрослые, и в трудную минуту не оставят.

Папа так думал только потому что знал их родителей. Самих друзей Димы он видел только на днях рождения.

—И если вдруг ты их как-то потеряешь, то обязательно позвони нам. И ни в коем случае не обращайся в полицию. А то знаем мы тамошних.

Дима никогда не понимал, чем его отцу не угодили слуги закона. Его папа не сидел, знакомых уголовников у него нет, да и от преступной романтики его воротило. Хотя диски с “золотыми хитами Вороваек и Бутырки” намекали.

—Так точно! -с пионерским энтузиазмом выдал Дима, и сразу же зевнул.

—Самое главное не забудь, —Мама чмокнула Диму в лоб и закрыла за ним дверь.

На остановке его уже ждал Пёс. Он был одет в свою любимую шапку-ушанку и красную рубашку в клеточку. На ногах у него были кроссовки, один из которых был с хомутом вместо шнурка. О том, как этот хомут появился, стоит рассказать отдельно.

Месяц назад, на девятое мая, по всей площади были расставлены палатки с игрушками. Пёс решил немного подзаработать в этот день.Сумки у него не было, так что он накинул батино пальто и наполнил его бездонные карманы лизунами, пружинками, пакетами с вонючим порошком и всякими светящимися штуками. Часов в девять-десять Псу позвонила мамка и попросила привести батю домой. На улице стало холодать, поэтому вместо того, чтобы закинуть пальто с награбленным домой, Пёс решил в нем обойти все местные пивнухи и кафе, которые от пивнух отличались только названием. В “Дружбе” он увидел за одной барной стойкой своего Батю и какого-то очень пьяного и очень обиженного на жизнь мужика кавказской внешности с очень жирным носом и одной большой бровью, из которой торчали длинные и мерзкие волосинки. Батя послал сына куда подальше после просьбы пойти домой, но через пять секунд позвал присоединиться к попойке.

После четвертого бокала незнакомец рассказал, что он сегодня был в одной из палаток на празднике, и какая-то скотина свистнула у него ВСЕ лизуны. Пёс лишь отошел в туалет и поговорил там сам с собой о том, как он не любит получать по морде. Еще полтора литра спустя компания собралась по домам. Батя начал надевать то пальто, в котором пришел Пёс. Батяня еще лет пять назад заработал себе огромное пузо, которое даже из-под свитера слегка выглядывало, поэтому он пошел нараспашку.

Домой все трое шли вместе — было по пути. И когда Батя засунул руку в карманы пальто, то достал оттуда горсть “лизунов”. Торгаш заметил это и пришел в ярость. Батя чуть не полез в драку, но Пёс спас отца от очередного срока и признался, что это он все украл.

Убегая от убратого бати и его собутыльника, Пёс выбежал на главную площадь, где споткнулся об пустую бутылку “Черноголовки”. Упав, он расцарапал себе колени и заметил развязанные шнурки. Он очень сильно их дернул и в итоге не завязал, а порвал. Пес нашел полупустую пачку хомутов возле одного из флагов России и быстро продел его в люверсы. С тех пор он так и носит свой левый кроссовок. В кармане у него всегда есть стопка запасных хомутов и канцелярский нож. На всякий случай. К слову, наказания не было — батя не вспомнил ничего из произошедшего тем вечером.

Пёс всегда старается здороваться первым с людьми. Но в этот раз у него не вышло, так-как он не стоял, выжидая друзей, а валялся на лавке и крепко спал. Лавочку и тело на нем осматривали две бабули. Первая, похожая по телосложению на фонарный столб просто стояла в стороне и перемещала взгляд то на книгу в руках, то на Пса. Вторая была больше похожа на димину бабулю: низкая, горбатая, толстая и с лицом, формы помидора-мутанта. Она подробно изучала Пса и обнюхивала, пытаясь учуять запах спирта. Мешку картошки не верилось что люди в пять утра могут хотеть спать. Бабуля уже была готова ударить своим баулом Пса, как вдруг его спас Дима, запев на всю улицу

—Вставай, проклятьем заклейменный!

Пёс подхватил

—Весь мир голодных и рабов! — и добавил, —орет сейчас мне прямо в ухо, — на этой строчке пес подскочил и сел на лавку, и бодро запел, — и отоспаться не дает!

Бабуля отошла подальше от лавки, что-то агрессивно бормоча, Видимо, боялась заразиться от ребят позитивом.

—А дальше не придумаешь? —Дима пытался поднять Пса с лавки этой болтовней, так-как ему тоже хотелось где-то посидеть, пока не приехала маршрутка.

—Отстань. —Ответил Пёс липким, скрипучим брежневским голосом.

—Ладно, в маршрутке переделаем всю песню, верно?

—Мимо! В маршрутке спать уже будешь ты.

—А ты что будешь делать?

—А я буду мешать тебе спать.

—Это еще зачем? —Дима сел рядом, отодвинув Пса, не надо мне мешать. Я же тебе не мешаю. Ну, уже не мешаю

—Не мешал бы — я бы сейчас с тобой не разговаривал. А теперь хана тебе, студентик! Ха-на!

—Ладно-ладно, больше не буду. —Сказал Димка почти шепотом. —Только ты бы не мог немного подвинуться?

Пёс свернулся клубочком и зажал руками коленки. В такой позе Пёселя можно было бы шесть раз уложить на этой лавке. Дима уселся рядом и начал разглядывать окружающий его пейзаж.

Напротив остановки было ничем не засеянное поле. Пару недель назад начался разлив реки, поэтому оно было залито водой. Еще чуть-чуть и вода залила бы всю дорогу. Однако последний раз такое случалось еще во времена отца Димы, который тогда добирался до школы на лодке и по пути рыбачил. Хотя папа постоянно преувеличивал. Наверное, в этот раз тоже.

“Хочу там искупаться —подумал Дима. Правда у меня одежки не так много с собой. Трусы негде поменять. Всегда хотелось после разлива искупаться. Тут как раз еще не все высохло. Ладно, может перед ЕГЭ в следующем году”

—Пошли купаться! —Сказал Пёс, —спать я уже не хочу, а до автобуса полчаса.

Пёс встал и почти побежал на другую сторону дороги — в сторону разлива. Однако Дима его схватил за рукав.

—Стоять! Мы еще даже до вокзала не добрались, а ты уже начинаешь вытворять.

Пёс сел на место и обиженно сложил руки иксом на груди.

—Я понимаю, приключения, веселье и все такое. Но пожалуйста, давай все после того как доедем до Сочи. Хорошо?

—До вокзала.

—До Сочи

—До автобуса

—До Сочи

—Сейчас, —после этой фразы Пёс побежал в сторону разлива

—Ладно-ладно, до вокзала.

—Но там ты мне купишь одно кофе.

Дима заскрипел зубами. Пёс стоя посреди трассы повторил:

—Одно. Кофе.

Дима закрыл глаза и почему-то вспомнил, как в семь лет однажды случайно вогнал себе под ноготь на ноге здоровенную ракушку. Крови было море. Ор был на всю деревню. С тех пор в той речке он не купается.

Дима тяжело вздохнул и приложил руку ко лбу.

—Черт с тобой. Только без выходок.

—Естественно! Ты же меня знаешь, —Пёс пошел обратно под громкий сигнал мусоровоза, который чуть его не сбил.

Пёс достал из кармана шипучку, и выкинул обертку от нее в шкаф. Рядом с лавкой вместо мусорки валялся огромный шкаф. Все дверки у него были на месте и закрывались во время ветра, чтобы мусор не разлетался во все стороны. Но интересен шкаф не этим. Сколько бы мусора в нем не было, в ночь с воскресенья на понедельник он полностью очищался. Никто из димкиных знакомых не мог этого объяснить логически, поэтому сошлись на том, что этот шкаф исчезательный и Хогвартс еженедельно получает от жителей деревни Жигановки пустые бутылки и обертки от конфет.

Дима начал думать о том что по возвращении в деревню ему нужно обязательно остаться ночевать рядом с этим шкафом, чтобы наконец понять, куда исчезает мусор. Он думал о том, как организовать эту ночевку, где взять палатку и кого позвать с собой.

Наконец подъехала заветная триста девяносто шестая маршрутка. Дима с Псом хотели бы сесть спереди, но там уже было занято. За рулем сидел дядя Рома, а рядом — его дети: Надя и Коля Ляпуновы. Все трое на передних сидениях были рыжими и их волосы блестели на ярком утреннем солнце. У главы семейства блестели даже его волосатые руки. Не блестели только черные, запачканые в кофе усы. Ребята решили сесть как можно ближе к водителю, чтобы выпросить у Кольки вкусняшек, коих у него был полный рюкзак. Голоднее всех был, конечно же, Пёс.

—Дай бутерброды.

—Доброе утро, —Коля был слишком воспитан для иного начала беседы

—Привет. Дай бутерброды. Я чую запах колбасы. В идеале, дай без хлеба.

Водитель хмуро взглянул на Пса. Дядя Рома был опасным человеком и Псу не хотелось испытывать его терпение.

—Пожалуйста, дай бутерброд. —С акцентом на первом слове повторил Пёс.

—На, возьми — Коля передал аккуратно завернутый в две салфетки бутерброд. Пёс тут же спрятал салфетки в карман и принялся завтракать.

—В салоне не есть! —Рявкнул на весь салон дядя Рома.

Пёс сразу после фразы достал салфетки, завернул в них завтрак, спрятал в карман и обиженно пробурчал:

—Не очень-то и хотелось.

Пёс сел у окна, врезался в него щекой начал разглядывать поросшее молодыми березами поле.

Дима хотел последовать примеру товарища, но к нему обратилась рыженькая Надя

—Так ты, значит, тоже с нами едешь?

—Это не я “тоже”. Это ты “тоже”. А я просто еду.

—Я только сегодня утром узнала что ты с нами.

—Ясно. —полуспящему Диме было сложно поддерживать беседу с навязчивой и неугомонной Надей. Но она не унималась.

—А у нас с тобой места рядом в поезде.

—Если хочешь, можем поменяться.

—Это еще зачем? —Надя была едва ли не обижена словами Димы.

—С нами едет Лена. Поедешь с ней, поболтаешь о девичьих делах, Она тебе заплетет косички, ты ей заплетешь косички, пообсуждаете мальчиков и барби. Идеально.

После этой фразы Надю прорвало:

—Терпеть не могу косички. И сколько мне по-твоему лет, чтобы я в барби играла?

Дима взглянул на Надины волосы. Такие волосы мало где увидишь. Огромные, пышные, как у принцессы из “Храброго Сердца”. Их действительно лучше не трогать и оставлять как есть. Дима захотел сказать об этом Наде, когда она закончит.

Но она не планировала молчать.

—Мама меня всегда перед школой заплетает. А я как только уйду подальше от дома, сразу же расплетаюсь. Учительница ругается, конечно, но что она сделает? Говорит, загораживаю обзор задним партам. А за мной только Кусакин сидит, который вообще ничего не понимает и не учит. Ольга Борисовна у нас та еще стерва. Недавно выгнала меня из класса из-за розовой юбки. А сама была почти в такой же, только зеленой. Почему ей можно, а мне нет? А еще иногда приходит в класс в своих грязнющих туфлях, а потом говорит что это мы натаскали. Поэтому я у неё вообще не дежурю. А еще…

Дальше слушать Дима был уже не в силах. Он заснул еще до того как маршрутка тронулась.

************************************

Я стою посреди вагона. Что я здесь делаю? Вагон шатается, значит я куда-то еду. К окнам плотно приклеена черная ткань и оторвать ее не выходит. Придется осмотреть вагон. Тем более, наверняка там будут двери в соседние.

Это очень странный поезд. По обе стороны от меня двухэтажные кровати с подушками с обеих сторон. Но даже не это странно. Рядом с каждой кроватью разложены столики на которых стоят чашечки чая, кофе, блюдца с шоколадками, конфетками “Марсианки” и печеньковыми человечками. Последние были самыми странными, так-как я никогда не видел вживую человечков из имбирного печенья. Тем более, я их не ел.

Места в поезде были без номеров. Понимаю я это только сейчас, пройдя около сотни однотипных двухъярусных кроватей и чашек. Мою маму всегда успокаивает запах чая. А я его терпеть не могу. Особенно чёрный. Сколько его не сласти — все равно он всегда одинаковый на вкус.

Сначала чувствуешь его запах. Пытаясь разобраться в нем, ты представляешь себе вкус напитка: будет он сладким как пирожные в форме орехов или напротив, горьким словно жёваный подорожник. Пахнет он немного даже остро. И ты решаешь сделать глоток.

Выходит обычная подслащенная вода. Если не добавить пять-семь ложек сахара то вообще обычный кипяток с запахом. Но ты изо всех сил стараешься прочувствовать вкус. Или заедаешь его печеньками и конфетами.

Ближе к середине кружки ты понимаешь что чай начинает приобретать хоть какой-то вкус. Если точнее, то он начинает мерзко горчить и вязать рот. Поздравляю: Ты добрался до чаинок. Ты начинаешь ложкой их выковыривать чтобы не приходилось жевать чай. Кладешь их на подвернувшуюся под руку бумажку или того хуже — на свою школьную тетрадь. Лишь бы не жевать чай.

И когда ты избавляешься от последней, самой маленькой чаиночки, ты наконец можешь допивать. Но не обольщайся! На дне кружки тебя ждет чайный сироп, из-за которого твоя младшая сестричка в свое время получила сахарный диабет. Чай это самый подлый враг человека. Он никогда не действует сам. Твои зубы уничтожат шоколадки, которыми вы его заедали. Твое ожирение ты получишь благодаря жирным бабушкиным блинчикам, а карамельки покроют твое лицо прыщами из-за которой с тобой никто не будет общаться. А сам чай полезен. Им и болезни лечат и нервы успокаивают. Он как подлый мафиози с вечно чистой репутацией. Его уважают, любят, почитают. А его сообщники уничтожат ваш организм и вашу общественную жизнь. Джимми Хоффа пищевой индустрии. Если дисней будет снимать мультик про живую еду, то чайный пакетик должен озвучивать Роберт Де Ниро. Или кто там Корлеоне играл?

Наконец, я увидел кружечку какао. Обычного, честного и сладкого какао.

Устав от бесконечной ходьбы в бесконечном вагоне, я решил присесть и перекусить. Однако стоило мне взять в руку чашку, как мне померещилось что за мной следят. Я осмотрелся, и действительно — с тарелки на меня таращились глазурные глаза печеньковых человечков. Рядом с ними валялись ириски, но мне с детства запрещали их есть, после того, как я за раз потерял три зуба из-за них. Может съесть человечка? А почему он так на меня смотрит? Он что, знает о чем я думаю? Он боится? Не смотри на меня так! Я не стану тебя есть. Ну, может быть, только одну ручку отломлю…

Вдруг слева от меня разбилась кружка. Просто так разлетелась в дребезги. Вы что, напугать меня решили? Я есть хочу, и мне этот ваш чай ни к черту ни к городу! Я всего одну печеньку съем, никто и не заметит. Почему здесь стало так жарко?

Я устал думать, осматриваться, бояться, и просто откусил печеньке голову.

По вагону проносится пронзительный свист чайника. Кажется, этот звук доносился из головы. Кружки внезапно начали кипеть и заполнять поезд паром, превращая его в настоящую баню.

Я попытался убежать куда-нибудь, подальше от этой жары. Мои кудрявые волосы начали трещать как петарды и испускать палёный запах, как будто я поджог перо. Мне не удалось даже сдвинуться с места, потому что стол, за которым я сидел, придавил мне ноги. Моя кружка с какао начала дрожать и скакать по всему столику, двигаясь к краю. Кружка полная горяченного кофе полетела мне прямо на штаны. Черт, я же обещал папе, что у него будут внуки…

************************************

По всей триста шестьдесят девятой маршрутке пронесся детский визг.

—Извини, извини, я случайно и совсем чуть-чуть! —Пёс достал жирную салфетку из кармана и начал вытирать Димины джинсы.

—Говорил же не жрать салоне! —Водитель был взбешен и, наверное, свернул бы шею ребятам если бы мог достать до них

—Извините пожалуйста, я на пол вообще не пролил! —Оправдывался Пёс

—Ага! Все до последней капельки — на меня!- Рявкнул Дима, после чего отвесил смачного подзатыльника товарищу за себя и за дядю Рому.

—Ну я же уже извинился. —Виновато сказал Пёс и продолжил растирать жир по штанам

—Убери свою салфетку! Почему с тобой всегда так? —Дима не стесняясь пассажиров начал скандалить на всю маршрутку.

—Потому что я неуклюжий. Ладно, приедем в Сочи — с меня новые джинсы. Обещаю.

—Ладно, проехали. Закрой термос поплотнее и отдай Коле. Где мы сейчас? — Дима смотрел в окно, но видел только плотный слой тумана из-за которого не было понятно даже в городе они сейчас или уже выехали на трассу.

—Последний раз мне удалось разглядеть какую-то военную часть. Ты вообще знаешь, где находится вокзал?

—Частично. А в той части, про которую ты говоришь, сейчас служит мой брат. Говорит, там у них хорошо. Его пристроили куда-то там программистом работать, а раз работы почти нет, он ничего не делает и постоянно играет в доту. По-крайней мере, мне он так рассказывал.

—Красота! —Восхитился Пёс. Хочешь — воюешь, хочешь — в доте ночи просиживаешь! Мне бы так.

—А у тебя не так? Поспорил Димка. —Хочешь — играешь, хочешь — учишься, хочешь — спишь.

—Ага. Только батя мне говорит что нельзя так всю жизнь прожить. А я ему покажу! Пойду контрактником и дослужусь до генерала, ничего не делая!

—Ишь какой! —Его перебил дед, сидевший неподалеку. На нем была черная водолазка, пыльные черные брюки и плоская клетчатая шапка, которая скрывала седые волосы. В руках у него была метровая металлическая трость. На лице две большие морщины идущие от рта, из-за которых он слегка напоминал щелкунчика или игрушку чревовещателя.

—А если вдруг война? —с укором спросил старик.

—А если война — пойду воевать. —С легкостью парировал Пёс.

—Вот так просто?

—А как еще? По кому прикажут стрелять — по тому и выстрелю.

—Не боишься что самого пристрелят?

—Не боюсь. Даже если так, я долго мучиться не буду, —Пёс повествовал с нотками радости и энтузиазма в голосе, —Возьму в руки гранату и поползу на врага. И в итоге меня запомнят как героя.

Пассажиры начали перешептываться между собой и косо смотреть на парня в ушанке.

—Ты войны не видел! Просто нахальный дурак, который чуть что - сразу побежит к мамке с папкой! А на войне мамки нет! —Старик пытался поставить малолетку на место, но его слабый голос звучал слегка истерично.

— А вот и не побегу! —Голос Пса звучал гораздо увереннее. —Вы в какой войне солдатом были?

—Я все детство под пулями провел! Мне было три года когда началась война. —Голос дедушки терял и терял в уверенности.

—Дедуль, ты не понял. Где и когда ты ВОЕВАЛ? -Пёс сделал сильный акцент на последнем слове и скорчил наглую ухмылку на лице.

—Водитель! Выкиньте этого цыганенка! —Понеслось с другого конца маршрутки.

—Слушай сюда, щегол! -Его голос начал срываться и перешел бы на фальцет если бы не мокрота во рту из-за которой он зазвучал как собачий рык. —Я не для того дожил до старости, чтобы меня какая-то сопля на “ты” называла, да еще и пререкалась со мной!

—Пожалуйста, успокойтесь. — Вмешался в разговор Дима. —Да, мой друг идиот и наговорил лишнего, но ему стыдно и он больше не будет.

—Еще один мне тут указывать будет! -Старик поднял свою трость и замахнулся ей на ребят.

И тут время остановилось. Пёс потянулся рукой чтобы выхватить трость и думал о том, чтобы выкинуть её в окно. Дима думал о том что ему вот-вот разобьют лицо. Пассажиры тихо, про себя, ликовали и не могли нарадоваться что попали на такое интересное, насыщенное шоу. Однако половина просто отвернулись и изображали что ничего не происходит, а другая половина скорчили такие морды кирпичом что из них можно было бы соорудить маленькую кирпичную собачью будку. Очень маленькую. Скорее всего, для чихуа-хуа. Старик в этот момент думал о том что он хочет убить ребят. Или хотя бы… нет, только убить. Водитель ни о чем не думал. Он просто резко остановил маршрутку, да так, что дед чуть не грохнулся на пол.

—На выход! Оба! —Он громко рявкнул на весь салон так, что у Пса зазвенело в ушах. —Добирайтесь сами как хотите!

Чернобыльский Кроль

Мифы N-го километра

13 марта

"Город — это злая сила. Сильный приезжает — становится слабым. Город забирает силу "

Я проснулся от свиста в комнате. То был громкий, размашистый свист ветра, который направлял пламя костра в мою сторону. Я быстро отполз подальше, чтобы не загореться, как вдруг услышал мамин голос.

--Ну что ты, проснулся, волчонок? Тут Иизу пожарил тебе оленины. Кушай, пока не замерзла. --Она поторопилась подать мне тарелку из коры, на которой был испускающий пар ломоть мяса с мою детскую ладонь и небольшая горка соли.

--Сейчас быстро покушай и сходи на реку к брату. Он забыл свой счастливый амулет. Без него он только сапог там выловит.

--Я быстро завтракал, а мама продолжала:

--Потом забери у шамана отвар, который я просила для своих дел. Заберешь веток в доме у Рурр -- вообще молодцом будешь и я тебе куэрчэх сделаю, как ты любишь.

--С облепихой?

--Конечно с облепихой, --улыбнулась мама, --только про дрова не забудь.

--Когда закончилось мясо, я облизал всю соль на коре и случайно подцепил занозу. Я чуть не заплакал, но сдержался, чтобы не расстроить маму. Я быстро оделся в уличную шубу и собрался уходить из хижины, как вдруг меня остановила мама:

--Подожди, Тирку. Ты забыл про метку, --она достала тряпку, которая была измазана в чёрной блестящей жидкости и нарисовала этой тряпкой чёрный круг у меня на лбу, --Это для защиты, ты знаешь.

--Ладно.

Я вышел у в спешке размазал по лбу мамин рисунок. Я никогда не понимал, для чего он нужен.

До реки было далеко: сначала я прошел через территорию семейства Барр. Семья Барр -- это почти четверть деревни: двадцать человек, из которых девять -- дети. Шаман всегда помогал этой семье и говорил о их "избранности". Поэтому когда в один день мой брат и Нелли Барр упали в реку и чуть не замерзли насмерть, то Шаман сначала помог девчонке, а потом -- моему братику. С тех пор он всегда слегка сопливый, но не жалуется.

--Эй, Тирку, --подозвал меня мальчик из хижины Барр, --ты к своему брату идешь?

--Да, --ответил я, --мама послала.

--А можешь тогда и моему брату передать? --он протянул мне свёрток. От него пахло протухшим мясом оленя. Спасибо маме, что она никогда не кормила нас Копальхеном. А то я бы вырос таким же вредным как Барры.

--Передай Тилу. Ты же его знаешь?

--Да.

А знал я его, потому что мой брат с ним подрался из-за того, что они одновременно прибили копьем одну большую рыбину и не могли поделить. Шаман забрал её себе и сказал, что это урок для них. С тех пор Тилу и Иизу делят рыбу пополам, сколько бы не выловили. А шаману вообще не говорят, что рыбачат.

Я забрал пахучие ломти и положил их себе в сумку. Всю дорогу я мечтал засопливить, чтобы не чувствовать этот смрад. Брат рассказывал, что Барры закапывают оленя на полгода в землю, а потом достают и едят его. И даже врут, что это вкусно. Я однажды попробовал и меня стошнило. Стыдно было, конечно, но это не моя вина.

Спустившись к реке, я увидел человек пять: три взрослых мужика и мой брат с Тилу. Рядом с ними было два ведра, почти доверху наполненные рыбой: крупной, мелкой, некоторые из них пытались выпрыгнуть и Тилу засовывал их вглубь ведра.

--Доброе утро, соня! А мы уже вот, --Тилу показал на ведра, --Заканчиваем.

--И ничего мы не заканчиваем! --Возмутился мой брат, --Мы не выловили дурман-кувшин. И пока не выловим, будем рыбачить.

--С чего ты взял, что он существует? --Возмутился Тилу, --Шаман мне много что рассказывал, но я же не верю всему что он говорит.

--Зря не веришь. У меня дома есть пустой дурман-кувшин. Он зеленый и блестящий, прямо как шаман описывал. И если мой отец его поймал, значит и я смогу. Папа говорил, что от него легче становится и засыпать можно быстро.

--Что за дурман-кувшин? --спросил я.

--Я разве не рассказывал? Как-то раз отец выловил кувшин, закупоренный пробкой. Внутри была красная жидкость. Вкус у неё был хуже, чем у вот этого, --Иизу показал на Тилу, который кушал протухшее оленье мясо и даже притворялся что ему вкусно. --Но он очень сильно расслаблял и поднимал настроение, как будто... папа даже сравнения не мог подобрать, так что я тоже не могу. Теперь я пытаюсь эту штуку выловить. Понимаешь?

--Не очень.

--Вот выловлю дурман-кувшин -- и ты меня поймешь. И я пойму себя. А пока отнеси уже наловленное домой.

У меня ушла пара минут на то, чтобы подняться с пляжа по извилистой тропинке. Я пошатывался, одно ведро было сильно тяжелей другого и меня вечно клонило влево. Вдруг меня окликнул шаман и подозвал к себе, на Поле Древних.

--Эй, малыш! -- крикнул он --Иди сюда, помоги.

Он залез на трехметровый тотем из сосны и вырезал на нём узор. Поле Древних было усеяно подобными тотемами, но Шаман считал, что еще один не будет лишним.

--Принеси смолу! У меня ведро стоит возле огня. Заодно добавь огня.

Я забежал в дом шамана и сразу забыл, зачем пришел. У Шамана был самый просторный дом в деревне и только он был построен из дерева. Любое свободное место на стене было украшено тотемом того или иного древнего. На подоконнике росла карликовая береза и, кажется, шаман за ней совсем не ухаживал. Я быстро подкинул дров, забрал небольшую чашку со смолой и побежал прочь, потому что меня пугали взгляды тотемов со всех сторон.

--Вот,возьмите, --я подал чашку Шаману и уже было собрался домой, как вдруг...

--Подожди. Ты же не поливал берёзу?

--Нет, а что?

--Это -- дитя древнего монстра. Тебе мама не рассказывала про Блуменау?

--Нет.

--Блуменау -- самое страшное чудовище в наших землях. Оно во много раз больше чем красная змея и живет в земле. Она насылает все болезни, о которых ты когда-либо слышал, и чтобы побороть его, мы рубим березы. На самом деле, эти деревья -- его щупальца, которыми он хочет захватить всю деревню и сгубить нас хворями. Поэтому мы рубим эти черно-белые деревья при первой же возможности. Теперь ты понял?

--Да, --сказал я, --А зачем тогда вы храните у себя это дерево?

Шаман холодно ответил:

--Это дитя Блуменау. Оно у меня в заложниках и пока оно у меня, древние не рискнут наслать на нас беду. Блуменау -- жуткий монстр, но он не позволит своим потомкам погибнуть. Поэтому в деревне почти никто не болеет. Погибнет та карликовая береза -- нас всех будет ждать долгая и мучительная смерть. Так что это карликовое деревце -- наше проклятье, которое мы использовали во благо.

Шаман продолжал обрабатывать тотем смолой.

--А сосна -- это древо жизни. Думаешь, почему они так тянутся к небу? Они забирают энергию небес и передают нам. Сосна дает нам жизнь, береза -- гибель.Не забывай об этом и старайся носить при горсть сосновых иголок и шишек. Это добрый знак, как ты знаешь. Можешь себе забрать, пожевать, --он показал на остатки смолы в своей чашке, -- это очень полезно.

Я достал немного сосновой смолы и начал её жевать. Сначала она липла к зубам, но со временем я привык и мне даже понравился её вкус.

--Кстати, оставь мне рыбу, --вспомнил вдруг шаман, --мне же тоже нужно чем-то питаться.

--Но брат просил...

--Твой брат умный парень, но жадный. Оставь рыбу. Тебе за это воздастся, ты сам знаешь.

Я не мог спорить с авторитетом шамана и пошел домой с одним ведром рыбы и смолой в зубах. Он еще долго рассказывал о том, что берёзы хотят нас съесть, и нам нужно беспощадно их рубить, пока я уходил.

Мама еще что-то говорила о дровах для Рурр. Странно, раньше она меня не посылала в лес. Может я что-то не так запомнил?

Когда я шел из дома, то не замечал, как ярко светит солнце. Но теперь лучи попадали прямо мне в глаза и я щурился как только мог. Вдобавок к этому, мне в лицо дул холодный ветер Месяца Воды. Спустя десять шагов, я просто закрыл глаза и шел так до самой границы.

Добравшись до ворот, ведущих к лесу, я попытался перелезть через забор, но он был в три раза выше меня и я каждый раз соскальзывал и ловил занозы в ладони. Поэтому пришлось долго идти вдоль забора, пока я, наконец, не нашел заветную калитку. Она была украшенная узором, на котором два человека сражают при помощи копья большую рыбу, которую можно было бы оседлать верхом. Причем, кажется, на ней бы поместилась вся семья Барр.

Когда я встречусь с Шаманом, нужно будет обязательно спросить у него про эту рыбу. А сейчас у меня есть дела поважней.

Я долго собирал мелкие веточки и складывал их в одну горку, а крупные бревна -- в другую. Мама будет рада. Она делает самый вкусный Куэрчэх в деревне. Потому что в семье Рурр добавляют только кислую бруснику, а Барры вообще такого не готовят. Но мама добавляет все лесные ягоды, какие она находит. И всегда добавляет много облепихи, из-за чего её сладкий суп с ягодами и сливками имеет огненно-рыжий цвет. Часто другие дети собирают для неё ягоды и помогают по дому за её Куэрчэх. Скоро и я начну ходить за ягодами в лес.

Начало темнеть. Я присел около кучи бревен и начал думать, как все это донести до дома Рурр. Попросить их ребят? Они лентяи, да и болеют постоянно. Лучше сам за пять-шесть заходов отнесу.

--Тирку! --послышалось со стороны дома, --Ты где!?

Это был брат. Он был явно зол и я побоялся отвечать.

--Выходи давай, тебя уже вся деревня ищет! Если мама узнает, что ты тут был -- прибьет и тебя и меня.

Я испугался. Если меня ищут, значит я уже напортачил. А если я уже напортачил --меня в любом случае накажут. Покажусь сейчас -- накажут раньше. Спрячусь -- вылупят позже и гораздо сильней. Я ничего не могу сделать, чтобы спасти себя.

Я заплакал. Я ведь даже не знаю, чего меня разыскивают. Мама послала за дровами -- я пошел за ними. Может плохо что я их до сих пор не принес? Да, наверняка.

--Иизу! --кричал я срывающимся голосом от слез, --Я здесь! Я набрал хвороста. Не ругайся, я же все сделал.

Он за считанные секунды добежал до меня.

--Куда ты полез!? --психовал Иизу, --Ты маму до слез довел, Ребята тебя в реке ищут сейчас. Повезло что я колокольчик услышал.

Он очень сильно пару раз шлёпнул меня, закинул на плечо и понёс домой.

--Зачем ты полез в лес?

Я начал реветь, задыхаясь и икая.

--Я-я пошел за-а дро-дро-дро, --Я не мог продолжить.

--Дровами?

--Д-да. Ма п-п-послала.

--Она тебя послала у Рурр взять хвороста, а не за деревней искать. Теперь оправдываться будешь перед мамой. Мы тебя уже час ищем по всей округе. Надеюсь, у шамана еще есть то успокаивающее снадобье и он не пожалеет его. Кстати, ты рыбу отнёс?

--Н-нет.

--Ладно, разберемся. По домам пройдемся и найдем её. А тебя сейчас к маме отправлю.

*****

Я проснулся от шума на улице. Звук был как будто дятел долго-долго бьется об одно и то же дерево, без перерыва. В глаза падал солнечный свет -- это было утро. Хижина была пуста, а костер уже потух. Я быстро надел валенки и выбежал на улицу.

Возле шаманской хижины стоят две зеленые коробки. они и издавали этот самый стучащий звук. Вокруг этих коробок столпились как люди из деревни, так и другие, очень странные люди: у них очень-очень бледная, кожа, и одеты они не по-нашему. Вместо тонких шкур, они все одеты по-разному: чёрная шуба на худой красногубой девушке, лисья шуба на голове у какого-то старика, и цвета смолы накидка на парне, который немного старше моего брата. Всего было около десяти не-деревенских людей. Мама стояла рядом с шаманом, пока он молча выслушивал одного пришедших.

Мама подозвала меня:

--Тирку! Иди сюда! я тебя кое с кем познакомлю.

Я подбежал. Дядя в блестящей оранжевой накидке поднял меня на руки и начал крутить. Я закричал от страха и ударил его в нос.

--Ты что, сынок! --возмутился дядя, --Это же папка твой. Тебе про меня мама не рассказывала?

Он забежал внутрь стучащей коробки.

--Хорошо ты его! --похвалил меня брат.

--Иизу! Ты не слышал, через что прошел твой отец?

--Я слышал что его съела змея. Мама, а кто все эти люди? --я показал на них пальцем и они начали о чем-то говорить непонятными мне словами.

--Они из другого племени. Твой папа говорит, что он оседлал красную змею и добрался до её гнезда. А там эти люди, оказывается, научились их приручать, как мы приручили волков. Прячут их в огромных, как вся наша деревня, хижинах и выпускают только когда им нужно.

Отец вышел с ватой в носу.

--Я искал вас с тех пор как покинул деревню. Ты меня даже не помнишь, верно, Тирку?

--Чуть-чуть помню, --соврал я.

--А эти люди хотят помочь нам. У них есть много диковин, которые нас согреют и накормят. Например, вот это, --он достал из кармана две металлические палки, которые были между собой соединены кольцом, в которое отец вставлял указательный палец.

Это -- оружие. Как лук или копье. Только стреляет быстрее, чаще и убивает лучше. С этим я один могу пойти на медведя!

Шаман вырвал из рук отца оружие.

--Это -- вещь дьявола, --он схватил отца за плечи. Ты им поверил? Что они тебе еще пообещали?

--Ты не представляешь, сколько всего мне дали! --Радостно говорил мой, видимо, отец, --И они обещали привезти нам еще, если мы разрешим им смотреть на нашу жизнь.

Я почувствовал странный запах от отца. Как будто что-то кислое было у него во рту.

--Что с тобой, друг мой?

--Да так, просто настроение хорошее, --папа опять полез в коробку и достал прозрачный кувшин. Он сделал из него глоток и поморщился, после чего что-то произнес не на нашем языке.

Шаман потряс отца за плечи.

--Ты что, привез дурман-кувшины?--Дурман-кувшин!? --Очнулся Иизу, --покажите мне. --Не смейте! Я запрещаю вам пить воду из дурман-кувшинов. Это гибель.

Девушка в черной шубе что-то прошептала отцу.

--П-прости, дядь, тебя зовут тут поговорить.

Отец, женщина и Шаман пошли в хижину.

--Как тебе такое, Тирку? Еще вчера ты не помнил, как твой папаша выглядит -- и вот он уже вернулся. Я буду с ним на рыбалку ходить, а ты... может тоже пойдешь с нами. Хочешь?

--Не очень.

--Пойду я, наверное, стол накрою. Тирку, иди со мной -- поможешь. Пожарим лучшего мяса, ягод надавим и рыбки пожарим, которую твой брат вчера собрал. Вот твой папа-то обрадуется!

Встретить отца собралась вся деревня, поэтому на улице развели большой костер, и на большой доске разложили еду. Пяти приезжим и отцу дали почетные места рядом с Шаманом, а меня, маму и Иизу посадили практически на другом конце.

--Ну, --начал отец с деревянной кружкой в руках, --за дружбу с нашими гостями и мое чудесное возвращение. Пусть у нас все будет так, как раньше. Только сытней и веселей.

После этой фразы он быстро выпил из кружки и поморщился. Обратно на место он садился с трудом, будто у него болели ноги.

Меня дернул за плечо брат. От него пахло также, как и от папы.

--Слушай, малыш, как ты смотришь на то, чтобы свистнуть у Шамана нашу рыбу?

--Ты что? --возмутился я, --Он же заметит! Да и нельзя так.

--А ему можно забирать моими руками добытое? Нет! --рявкнул он и слегка зашатался.

На него повернулись почти все за столом.

--Нет, не буду я есть лосятину. Я уже сыт. --выкрутился Иизу и все вернулись к своим разговорам.

--Тише, Иизу. Он же защищает нас от нечисти.

--Мы и без него любую нечисть победим. Наш папаша умеет приручать красных змей! Если он на такое способен, значит и мы сможем. Короче, пошли к нему в хижину, пока никто не заметил.

Вдруг нас окликнула мама.

--Ребята, --подозвала она, --вы чего не кушаете?

Я объелся ягодами еще час назад, а огромная туша тухлого оленя в центре стола окончательно отбивала аппетит.

--Я ем, просто ты не замечаешь, мам, --ответил Иизу.

Люди! --шаман обратился к народу и все перестали есть в знак уважения. --У меня для вас важная новость. Да, не все из нас были рады этим гостям. Они не понимают нас, а мы не понимаем их. Но эти дикари могут быть нам полезны! Если они могут подчинять древних своей воле, значит нам есть чему у них учиться. Они привезли много дур-воды, --он достал кувшин из-под стола, --попробуйте. Марту сказал, что этот элексир дает дикарям силу и смелость, благодаря которой они могут вступить в бой с этими чудищами. Так что пейте, люди мои. И познаем мы силу пришедших к нам дикарей.

Я посмотрел на брата. Действительно: ему хватило смелости чтобы предложить ограбить дом Шамана. Но вряд ли это полезная смелость. Скорее, это безрассудная и опасная наглость, из-за которой мы можем попасть в неприятности.

Кувшин передавали из рук в руки и наполняли из него кружки. Наконец, когда последний ребенок с задних мест получил свою долю, шаман произнес:

--До дна!

Я сделал глоток и через секунду выплюнул содержимое, как и многие другие сидевшие за столом.

--Ладно, первый раз не все справляются, как мне сказал Марту. В другой раз получится, тем более, этого добра нам привезут в следующий раз еще больше.

--А чего это ты командуешь а не я? --Спросил вдруг у Шамана отец. --Я умнее чем ты, сильнее и моложе.

Сидевшие за столом замолчали.

--Пошли отсюда, от греха подальше, --сказал мне шепотом брат.

--Что!? --возмутился Шаман и стукнул кулаком по столу.

--Пошли, --согласился я. Когда я видел любые ссоры в деревне, я просто шел как можно дальше от них. Мне было неприятно смотреть, как люди ругаются. Поэтому я был готов даже на авантюру брата.

Дома у шамана мы столкнулись с проблемой: мы понятия не имели, где он хранит еду.

--Нигде её нет!

Брат неуклюже ковырялся по полкам и ронял стоявшие там вырезанные из дерева фигурки. Следов нашего присутствия становилось все больше и больше.

--Скотина! Спрятал или уже сожрал.

--А может он стол этой рыбой накрыл?

Брат рассмеялся.

--Он мне ни разу за жизнь веник не давал. Говорил, мол, со своим ходи в баню, сам его делай. А тут на тебе -- угостить всех решил.

Брат споткнулся об уроненную им статуэтку и повалился на землю.

--Черт! Давай хоть что-то заберем. Не зря же мы пришли.

--Но Иизу, это же воровство.

--Он украл рыбу! А мы у него что-нибудь украдем. Это честно.

--А помнишь как он тебя лечил, когда ты в реке чуть не утонул?

--Это его работа! А моя работа -- добывать рыбу тебе, мне и маме. Понял?

--Ты пил ту воду, которую привез папа? Может это из-за неё ты такой злой?

Что!? --разозлился Иизу, --Я всегда тебе говорил -- гнать Шамана надо. Теперь папка будет всем заведовать. А мы будем ему помогать. Сами будем тотемы делать и будем жить здесь! --он топнул ногой по земле.

Вдруг что-то прогремело, словно молния ударила совсем рядом. Мы с братом перепугались и я быстро лег на пол.

--Что это?

--Мне откуда знать? --Спросил брат, лежа на полу, --пойди, проверь. Я устал за сегодня. --после этой фразы он повернулся на бок и, кажется, заснул.

Я услышал крики на улице. Потом еще пару ударов молнии. Было страшно выглядывать на улицу. Было вообще очень страшно. Хотелось просто закрыть глаза и проснуться в завтрашнем дне, когда никто ни с кем не ругается и мой брат не пытается ограбить Шамана.

Но тут я услышал крик. Мамин крик. Я мигом выбежал на улицу.

Возле костра дрались приезжие против старшего сына из семьи Барр. а на столе лежал шаман. Мама пыталась вырвать папино оружие из его рук.

--Уйди, жена! Он заслужил умереть!

--Ты что творишь, безумец!? --кричала мама.

Отец оттолкнул её и она ударилась головой об стол. Я сразу же побежал к маме.

--Подними её и-и-и уведи её до-до-домой, --отец запинался и не мог нормально говорить.

У мамы со лба текла теплая кровь. Она взяла меня за лицо.

--Беги, сынок. Твой отец сошел с ума

--Заткнись! --крикнул папа.

--Беги в лес. На другом его конце есть деревня моей бабушки. Доберись до неё и расскажи о том, что произошло. Беги, сынок, пока не поздно.

--Не смей! --крикнул отец. И ударил своим оружием маму по голове, --не слушай эту дуру и иди домой. Завтра разберемся со всем.

Я что есть сил прыгнул и вцепился зубами в подбородок отца.

--Аааааа! --закричал он от боли, --ты что творишь, гаденыш? --он ударил меня по щеке и я отлетел в сторону. После он кинул в меня кружку с той прозрачной жижей. Она обожгла мне глаза и я заплакал.

--Не лезь, дурак, а то и тебя прибью!

Я побежал в лес. Буквально за секунду перескочил за забор и побежал дальше. Дальше от сумасшедшего папы, погибшей мамы. Дальше от брата, жадного шамана, тепла, дурман-бутылок, монстра Блуменау, тотемов. Я бежал от всего, что у меня когда либо было. Я задыхался и плакал, кричал на весь лес и умолял небо прекратить все это. Я умолял, чтобы меня разбудила мама и все было хорошо. Но я не просыпался.

На бегу я протирал глаза, и пытался разглядеть, куда бегу. Спустя десять минут слепой беготни, я споткнулся о какую-то тяжелую палку.

Когда я, наконец, смог видеть, то я увидел две длинные железные палки, которым не было начала и конца. Я понял: это та самая тропа. О ней мне говорила мама. И здесь отец приручил Змею.

Вдали все еще были слышны выстрелы папиного оружия. Я не буду убегать. Я убью его и всех незваных гостей. Я вылью всю дурман-воду в реку и спасу маму с братом.

Вдруг я услышал гудение со стороны тропы Змеи. Это была она. Я положил руку на железную палку --она дрожала.

Я приручу её. Оседлаю и вернусь в деревню. Без неё я не смогу победить.

Вдалеке появился яркий свет. Это блестели глаза Змеи.

Стой! --крикнул я ей.

Я выставил руку в её сторону. Если она меня сожрет -- все кончено. На кону мама, деревня. Я должен справиться.

змея приближался и громко ревел на меня. Но я не боялся.

--Остановись!

Он открывал и закрывал свои огненные глаза и гудел на меня так громко, как только мог.

--Я не причиню тебе зла, --крикнул я ей, --Просто помоги мне! Умоляю!

Она не замедлялась, а я не отходил. --Остановись! --крикнул я ему.

Вместо носа у змеи был рисунок на лице. два крюка, которые между собой были разделены черточкой.

--Спаси меня, Красная Змея! --крикнул я.

Я услышал человеческий крик за секунду до того, как огонь из глаз змеи меня навсегда ослепил.