— Три часа ночи, — тихо сказала она, не задавая вопроса. Её голос был ровным, но в нём дрожала обида, которую она пыталась скрыть.

— Дело, — выдохнул я, проводя рукой по лицу. Кожа была жирной и липкой от городской грязи и стресса. — Сложное. Тяжелое.

Я прошел на кухню, к раковине, и одним залпом выпил два стакана холодной воды, пытаясь смыть со слизистой привкус лжи и страха, оставшийся от того звонка. Ледяная вода обожгла горло, но не смогла смыть привкус того голоса. Он въелся в меня, как кислота, и на языке снова отчетливо проступил вкус ржавого железа — точь-в-точь как тогда, в вырицкой бане, когда я прижал окровавленную ладонь к губам, чтобы заглушить крик. По телу пробежала мелкая дрожь.

— «Дело» — это твой новый пароль от всего, да? — Аня стояла в проеме, скрестив руки на груди. — Раньше, что бы ни случилось, ты звонил. В прошлый четверг я три часа прождала тебя в ресторане. Официанты смотрели на меня с такой жалостью...

Я отвернулся, глядя в темное окно, в котором отражалось наше с ней искаженное отражение — двое людей, которых когда-то свела вместе судьба, а теперь что-то невидимое начало растаскивать в разные стороны.

Воспоминание нахлынуло внезапно, как спасительный глоток воздуха. Два года назад. Осень. Хлесткий дождь. Я преследовал одного жулика, который сбежал с кассой ювелирного, и в какой-то момент мы оба, как идиоты, выскочили на проезжую часть. Оглушительный визг тормозов, белый свет фар. Я отскочил, а он — нет. Я помню, как стоял под дождем, смотря на искореженный металл, и чувствовал, как внутри все пустеет.

И тут какая-то девушка, совсем малышка по сравнению со мной, с зонтиком-тростью, подошла и просто встала рядом. Её зонт создал внезапный тихий купол посреди адского ливня и воя сирен. Не спрашивала, не лезла с расспросами. Её молчание было громче любых слов — оно говорило: «Я вижу твою боль, и тебе не нужно через это проходить одному». Потом протянула мне бумажную салфетку. «У вас кровь на рукаве», — сказала она. Её голос был тихим и спокойным. Её звали Аня. Она оказалась учительницей младших классов. В тот день она не просто дала мне салфетку. Она бросила мне веревку, когда я тонул в отчаянии. И я, зацепившись за нее, наконец-то вынырнул на свет.

— Миша, я здесь! — её голос, уже с дрожью, вернул меня в реальность. Она подошла ближе, и её рука потянулась, чтобы коснуться моего плеча — её обычный жест утешения. Я инстинктивно дёрнулся назад. Под тонкой тканью рубашки старый шрам заныл, будто его тронули раскалённым железом. Её рука повисла в воздухе, и на её лице мелькнула тень боли — от моего отторжения, от этой невидимой стены, которую она впервые ощутила так явно. — Смотри на меня. Пожалуйста.

Я заставил себя обернуться. Её лицо было искажено болью. Я видел себя её глазами — бледный, с тенью двухдневной щетины, с синяками под глазами, в которых прятался неотвязный ужас.

— Это дело... оно связано с моим прошлым, — прошептал я, и слова показались мне хрупкими, как стекло. Это была не ложь, но и не вся правда. Правда была бы похожа на бомбу, брошенную в эту уютную кухню. «Кто-то убивает людей из-за истории, которая началась, когда мне было семь, Ань». В горле встал ком.

— Каким прошлым? — её глаза стали еще больше, в них читался не только испуг, но и что-то новое — страх за меня. Не за «нас», а конкретно за меня. И это было в тысячу раз больнее. — Ты никогда ничего не рассказывал. О детстве. О Вырице. Вчера вечером... ты во сне кричал «не лезь в баню». И ты схватил меня за руку. Так сильно, что остались синяки. Ты смотрел на меня, но не видел. В твоих глазах был... тот лес.

— И не буду, — резко, почти грубо, выпалил я. Плечо под рубашкой снова заныло, будто в ответ на мой тон, напоминая о старом, незаживающем долге. — Не сейчас. Не могу.

Она отступила на шаг, и этот шаг показался мне пропастью. Её губы дрогнули.

— Я вижу, как ты таешь на моих глазах, — прошептала она.

— Хорошо, — она кивнула, и в этом кивке была капитуляция. Она повернулась, чтобы уйти, но на полпути остановилась. — В субботу мы едем к моим родителям. В их новый дом под Вырицей. Помнишь? Ты сам сказал, что тебе там понравилось. Мы уже полгода переносили. Они ждут. Ты обещал.

Сердце упало куда-то в ботинки. Вырица. Слово прозвучало как приговор. Поездка в самое сердце моих кошмаров, притворяясь «обычным» человеком. Нормальная жизнь. Та, о которой я когда-то мечтал, прячась от своих демонов. И та, которая сейчас казалась такой же недостижимой, как Луна.

— Я помню, — выдавил я. — Я... постараюсь освободиться.

— Не «постарайся», — её голос прозвучал с неожиданной твердостью. — Просто будь. Хотя бы в субботу. Просто будь обычным человеком. Для меня.

Она ушла в спальню, оставив меня одного в тишине кухни. Я подошел к столу и увидел там тарелку, накрытую пищевой пленкой. Под ней лежали котлеты с картошкой. Она оставила их на самой маленькой конфорке, чтобы хоть как-то сохранить тепло, как когда-то пыталась сохранить тепло наших отношений. Они остыли, и жир застыл белыми разводами, похожими на морозные узоры на стекле. Узоры, которые почему-то напомнили мне те самые, что были на заиндевевшем окне старой бани в Вырице. Той самой бани, что стояла на обрывке фотографии в кармане моей куртки. Комок подкатил к горлу.

Я погасил свет и остался стоять в темноте, прислушиваясь к тиканью часов и собственному тяжелому дыханию. За окном пронеслась машина, и луч фар на секунду осветил комнату, выхватив из мрака фотографию на полке — мы с Аней смеемся, обнявшись, в какой-то солнечный день. На секунду мне показалось, что я даже чувствую то солнце на своей коже, слышу её смех. Но это было так далеко, как будто не со мной. Я был за толстым стеклом, отделенный от собственной жизни всем, что не сказал и что боялся сказать.

Я потянулся к пачке сигарет в кармане, но остановился. Аня ненавидела этот запах. Мои пальцы вместо сигареты нащупали крошечный след от её помады на воротнике — она поправляла мне куртку утром. Этот невидимый след жёг сильнее огня.

Вместо этого я просто упал на стул, и мои веки сомкнулись сами собой, будто придавленные гирями. Я сидел в темноте, и шрам на плече пульсировал ровно в такт тиканью часов. Это была не просто боль. Это было эхо. Эхо того гвоздя, эхо голоса в трубке, эхо сдавленного детского плача. И я понимал, что этот шрам — не часть меня. Это и есть настоящий я, а всё остальное — просто временная и очень хрупкая оболочка.

Физическая усталость была такой всепоглощающей, что кости ныли. Но хуже была усталость души. Я сидел между двух огней: между холодным голосом в трубке, который тянул меня в ад прошлого, и теплым голосом любимой женщины, которая пыталась удержать его в настоящем.

И я с ужасом понимал, что выбрал себе дорогу. Она вела не в загородный дом под Вырицей, где пахло шашлыком и семейным покоем, а обратно, в тот самый лес, где пахло хвоей, страхом и правдой, которая, я знал, могла разрушить всё, что у меня оставалось. А единственное, что я мог сделать для Ани, — это принести в её светлый дом эту вонь прошлого, притворившись на выходных «обычным человеком». И эта ложь казалась мне самым большим предательством из всех возможных.

Рядом сиял чистый экран Вики. На её столе царил безупречный порядок: ровные стопки бумаг, параллельно лежащие ручки, даже скрепки были выстроены как солдаты на параде. Мой угол выглядел так, будто здесь взорвался архив — горы бумаг, пять кружек с остатками кофе, окурок в пепельнице, который я не помнил, когда потушил. Мы были антиподами — она, холодная и точная, как скальпель, я, вечно раздерганный и живущий на нервах. И все же между нами существовала незримая нить понимания, спаянная годами совместной работы, где слова часто были лишними.

— Ты измотан, — её голос прозвучал не как упрёк, а как констатация факта. Она поставила передо мной кружку. Пар поднимался плотной струйкой, а аромат крепкого кофе на мгновение перебил запах тоски. — И пахнешь страхом. Сквозь одежду.

Я сделал глоток. Обжигающая жидкость опалила язык, но странным образом вернула к реальности. — Лебедев — призрак, — прохрипел я. — Слишком стерильно. Ни судимостей, ни связей. Идеальный кандидат в покойники.

— Бизнес? — предположила она, и я почувствовал, как её взгляд изучает моё лицо, читая малейшие изменения. — Конкуренты? Деньги?

Я покачал головой, снова глядя на обрывок. Детский вихор, арочное окно... В висках застучало. — Нет. Слишком... лично. Это почерк мстителя. Того, кто получает кайф от процесса.

И тогда память выдала образ. Жара, пахнущая пирогами веранда, шершавая поверхность кожзамного альбома под пальцами. Бабушкин голос: «Смотри, Мишенька, это твой папа... А это их старый дом в Луге...» На черно-белом снимке — мальчишки у стены кирпичного здания. С арочным окном. Тот самый дом.

Холодная игла страха вошла в сердце. Я резко откинулся в кресле, пытаясь отогнать наваждение. Пыльный ангелок на потолке казался насмешкой.

— Вик, — сказал я, и голос мой прозвучал чужим. — Копни родителей Лебедева. Особенно отца. Все социальные связи.

Она не задала лишних вопросов. Её пальцы уже замерли над клавиатурой в ожидании. — Думаешь, корни там?

— Не знаю. Но когда не знаешь, с чего начать, начинай с самого начала.

В этот момент мой телефон завибрировал. Неизвестный номер. Холодная волна прокатилась по всему телу, сковывая мышцы. Я посмотрел на Вику. Наши взгляды встретились — и в них был один и тот же вопрос, одна и та же тревога. Без слов она надела наушники, её поза стала собранной, готовой к бою. Этот немой диалог длился секунду, но в нём был целый год нашей сыгранности.

Я сделал вдох, чувствуя, как воздух обжигает легкие, словно я вдыхал не кислород, а ледяную пыль. Пальцы сжали телефон так, что корпус затрещал. — Громов.

Тишина в трубке была оглушительной. Затем — ровное дыхание, и тот же металлический голос, но теперь с язвительной ноткой: — Ты медлишь, детектив. Второй уже боится. Его страх... пахнет так сладко. Прямо как тогда.

— Кто ты? — сдавленно выдохнул я, сжимая аппарат так, что пальцы заныли. — Что тебе нужно?

— Я — напоминание. Собирал же когда-то пазлы? Ищи связь. Между теми, кто должен был умереть тогда... и теми, кто умрёт сейчас.

Щелчок прозвучал как выстрел. Я опустил телефон. Ладони были ледяными и мокрыми. Холод шёл изнутри, поднимаясь от сведённого судорогой живота. В ушах стоял забытый звук — хрустлявого хряща и собственный стон. Тело помнило.

— Ничего, — тихо сказала Вика, снимая наушники. Но её глаза говорили обо всём — о провале, о профессионализме противника, о моём состоянии. — Призрак.

«Между теми, кто должен был умереть тогда...» Фраза впивалась в мозг, как раскалённый гвоздь. Я машинально потер плечо. Под тканью рубашки проступал шрам — не просто след раны, а карта моего страха. Каждый сантиметр этой повреждённой кожи помнил больше, чем моё сознание. Иногда мне казалось, что если прислушаться, можно услышать эхо того детского крика, навсегда вплавленного в ткань.

И тогда память нанесла новый удар. Тот день. Давящий страх, железная хватка Артёма, его перекошенное лицо. Резкая боль, разлившаяся по плечу. Теплая, липкая кровь на футболке с роботом. И его шепот, полный непонятного тогда ужаса: «Вы все должны были...»

Я резко встал, отшвырнув кресло. В висках стучало, в глазах потемнело.

— Миша? — голос Вики прозвучал приглушённо, будто из-под воды.

Я подошёл к окну, упёрся лбом в холодное стекло. Свинцовые воды Мойки, расплывчатые огни... Всё плыло перед глазами.

— Просто... старый шрам, — вымучил я, чувствуя, как ложь режет горло. Но объяснить было нельзя. Как объяснить, что ты чувствуешь, как двадцатилетний кошмар просыпается под кожей?

Я обернулся. Взгляд Вики был твёрдым и понимающим. Она не предлагала помощь, не пыталась утешить — её молчание было красноречивее любых слов. Она просто стояла, готовая принять мой следующий приказ, как всегда. В этом и была наша странная близость — мы умели молчать вместе, и в этом молчании было больше понимания, чем в часах разговоров.

— Всё по Лебедеву, — сказал я, и голос мой был хриплым от напряжения. — И... запусти отдельный запрос. Подростки. Вырица. Конец девяностых. Несчастный случай. Может... со смертельным исходом.

Она не удивилась. Лишь чуть заметно кивнула, её пальцы уже летали по клавиатуре. — Интуиция?

— Нет, — тихо ответил я, глядя в её ясные, умные глаза. — Эхо. То самое, что возвращается, когда думаешь, что всё уже закончилось. Оно становится только громче.

И в тишине кабинета это эхо действительно звучало оглушительно — в стуке сердца, в гуле в ушах, в тиканьи часов, отсчитывающих время до следующего удара.

Для меня очень важно ваше мнение ❤️

Итак, через пару недель, а может и месяц ебнет АЭС в Китае. Проклятых мертвяков там столько, что ни одна группа не смогла отключить реактор. АЭС рванет с песнями и плясками. А в пяти километрах от нее находится бункер Коммунистической Партии. Который теперь тоже переполнен зомби. Так вот, если в бункер попадет радиация, сработает автоматика и включится китайский аналог "мертвой руки". Ракеты полетят к нам в РФ, в Японию, в Пиндостан и даже в Австралию. Все ядерные державы ответят своими мертвыми железяками и миру настанет окончательный пиздец.

Мы, живые, не мешаем. Мы ждем с предвкушением. Уже через год после начала всего этого дерьма, стало ясно что мы проиграли. До дня Z планету населяли 8 миллиардов живых и ни одного ебанного зомби. Спустя 36 часов, нас осталось 6,5 миллиардов. Через год – 973 миллиона. Сейчас, в остатках сети упоминается, дай бог, о миллионе выживших.

Я оптимист. Я верю, что кто-то после ядерной зимы выберется на поверхность и найдет мои записи. Может быть, я стану первым беллетристом нового мира, может быть последним писателем человечества, а может, мать его, новым Исусом. Он же тоже благодаря книжке к успеху пришел.

Нас меньше миллиона. Насколько я знаю, я единственный выживший пытающийся что-то писать. Тираж небольшой, но, повторюсь, я, ебана в рот, оптимист! И кроме меня не пишет никто. Насчет того что уцелеют видео-хроники, я не уверен.

Держите историю о том, как я выживал десять лет.

Итак. 2018 год. Мы, то есть, я Захар и Фил пьем пиво в моей квартире в Питере. Юг города, пара километров до залива, поздняя осень. Фил – это такой толстый, лысый байкер со всклоченной бородой - страшный снаружи, но добрый внутри, что твой сенбернар. Захар – располневший ловелас с длиннющими волосами, бородат, галантен, смеется как светский пидорас, но это, пожалуй, его единственный недостаток. Человек он умный и надежный. Я – что-то среднее между ними. Бородат, коротко стрижен, мудаковат и ебанат, но оброс жиром чуть в меньшей степени. Дружим лет с 17, то есть десять лет, прошли через многое, но традицию выпивать по пятницам у меня дома не потеряли.

Самые интересные темы для разговора появляются тогда, когда пиво заканчивается. Мы спорим о практически незаметной новости. В одной из карстовых пещер Южной Америки обнаружены эндемики, по идее, вымершие пару миллионов лет назад. Эндемик – это вид существа, который характерен только для какого-то района нашего земного шарика. Так вот в этой пещере сохранилась своя микросистема с рыбками, насекомыми и растениями, которые по всему шарику сдохли туеву хучу лет назад.

Захар утверждал, что эти виды у нас не приживутся, и если не сохранить систему нетронутой умрут в ближайшие месяцы. Филипп не соглашался, мол, эти виды сдохли в ледниковый период, а сейчас такого не ожидается и очень скоро экосистема всего шарика изменится. А я, потягивая пивасик, гуглил этот вопрос. Спустя пару минут мы уже смотрим очаровательное видео о том, что эти атавизмы выжили не сами по себе, а благодаря какой-то уникальной плесени, которая является абсолютным симбионтом. Лысеющий пидорас вещает с экрана, мол плесень может восстанавливать организм и награждает его практически идеальной регенерацией. В кадре лабораторные мышки поросшие зеленым мхом. Они ползают по стеклянным аквариумам, срут, жрут и ебутся, а затем лаборант отрезает одной мышке лапу. В ускоренной съемке видно, что новенькая зеленая, склизская лапа отрастает в течение считанных часов. А затем обрастает обычной такой белой шерсткой, с редкими зелеными проплешинами. Дальше больше – внутри вскрытой и выпотрошенной дохлой мыши так же быстро регенерируют новые органы. В конце видео говорят о скорых экспериментах над людьми, есть уже добровольцы. Номер один среди них сам Хокинг.

Пожалуй это все, что я знаю о том, с чего начался конец мира. До дня Z о мега-плесени знали только редкие гики. Кому нахуй интересна наука, когда в инет слили фотки голой Арьи Старк? Какое нахуй бессмертие, когда Трамп объявляет о начале второй холодной войны?

Спустя полтора года, в мае 2020ого, мы в очередной раз собрались у меня с какими-то шмарами. Из них я помню только одну девочку. Ее звали Маша, высокая такая кобылка, с белыми волосами, голубыми глазами и огромными сиськами. Неглупая, смешливая, и абсолютно неумеющая пить тян 8 из 10. Пиво кончилось, мы с Захаром пошли за догоном, а Филипп остался развлекать женщин.

На улице было не по-питерски тепло. С огромного билборда прохожих созерцал добрый дядя Милонов, подпись гласила «Россия против абортов». Прямо под билбордом стояла толстая женщина в домашнем халате и одном тапочке. Выглядела эта тетка промежуточным звеном между алкашкой и бомжихой, а на руках она держала труп ребенка лет 2-3, с обгрызенным боком и покусанными ножками, как будто собаки рвали. Тетка голосила. Звала на помощь, срываясь на маты и молитвы, но люди обходили ее по широкой дуге.

- Давай, поможем, пиздец определенно - флегматично предложил Захар и мы направились к светофору, чтобы перейти через дорогу на сторону женщины.

Но мир не без добрых людей, к бабище подошла пара – высокий накачанный мужик и няшная девочка лет 18, с кучерявыми черными волосами. Вся такая аккуратная и ухоженная, как прилежная школьница, в сером сарафанчике и голубой футболке. Разговора мы не слышали, и решили просто пройти мимо, благо магазин был по пути. Хули там, без нас разберутся.

Когда через полчаса мы выходили из "Окея", барышню уже погрузили в скорую, а парочку донимал потный мент с унылым лошадиным лицом. Я встретился глазами с тянкой, и… хуй знает, искра, не искра, но мне почему-то отчаянно захотелось с ней познакомиться. Такая вся маленькая, аккуратная, аристократичная, с живыми умными зелеными глазами.

Несмотря на то, что дома меня ждал гарантированный секс, несмотря на то, что тян явно была с ебырем, несмотря на шутки-прибаутки Захара и два пакета с пивом, я просто пиздец как захотел помочь этой тян.

Полицай задавал глупые вопросы и судя по всему изрядно заебал ответственную пару.

— Здравствуйте! Да не видели они ничего, — с ходу заявил я. – Эта тетка минут пятнадцать уже голосила, когда ребята подошли. А у нас тут день рождения, сейчас именинника поздравлять будут, нас ждут очень…

Захар хмыкнул, но не стал комментировать мою ложь. Скилл пиздабола у меня прокачан на максимум, поэтому мент просто взял наши телефоны и отпустил «праздновать». Качок представился Николаем, а его тянка Женей. На наше приглашение выпить они ответили отказом, и мы бы никогда больше не встретились, если бы 18 мая не стало тем самым днем Z.

Помню как сейчас. Из скорой раздается истеричный вой, сначала из нее выпадает окровавленный и воющий санитар, а следом баба в халате и тапочке, которая, прямо как в херовом зомбифильме жрет-грызет его ляжку. Хорошо так грызет, с чувством. По асфальту вмиг растеклась лужа крови. За тетенькой выполз ребенок, с отросшими зелеными ногами и начал по-сабачьи лакать кровь. Я не помню, что кричал Захар, как вел себя мент, и что делали Женя с Николаем, но эта картина навсегда застряла в моей памяти.

Мы стояли и смотрели где-то минуту, пока со свалки за магазином показалась стая грязно-зеленых собак. В отличие от обычных псин, эти перемещались тихо, по прямой, поджав хвосты. Словно мобы в херовенькой игре, они рассредоточились по прохожим и абсолютно беззвучно на них набросились. Сейчас я привык к такой тактике мертвых псин, но тогда тишина, ленивая размеренность движений и абсолютная эффективность нападения меня потрясли. Собаки помельче нападают группами. Две три хватают жертву за ноги, а другие прыгают, стараясь повалить и прокусить горло. Большие собаки с ходу рвут шею жертве, либо разгрызая гортань, либо ломая позвоночник. Все это без единого звука, скулежа или лишнего движения. Собаки выбирали стариков, детей и тех, кто двигался явно медленнее остальных. Наверное, поэтому мы вчетвером и смогли добежать до железной двери моего подъезда.

Когда я рассказывал Филиппу и бабам о том, что случилось, они не верили. Маша глупо хихикала, Фил вставлял что-то вроде «ай не пизди», Захар молча глушил пиво, а Николай и Женя стояли молча, как истуканы.

- Ебанаты блядь, вы в окно посмотрите! – устав что-то доказывать, я открыл окно. Стеклопакеты + седьмой этаж = нихуя не слышно. Как только я открыл окно, мы услышали крики. Народ повалил смотреть на шоу, а я присоединился к Захару и залпом уговорил банку хайнекена.

Что было дальше, я помню плохо. Вой сирен на улице, выпуски новостей, комендантский час… Ну об этом любой расскажет. Плесень анимировала мертвые тела и регенерировала раны живых. Из-за ее дешевизны и эффективности, ее использовали по всему миру в медицине и ветиринарке. Около 1% граждан были ей заражены. Ожившие животные вели себя как обычно, а ожившие люди впадали в депрессию и утрачивали интерес ко всему, кроме питания и размножения. Таких содержали в специальных реабилитационных центрах. Те же, кого вылечили с помощью плесени – раковые больные, инвалиды, ДЦПшники – вели себя нормально и радовались фантастическому исцелению. Но все изменилось 18.06.2020ого в 12.00 по Гринвичу. Абсолютно все зараженные организмы разом, словно подчиняясь единому разуму, начали нападать на тех, кто не был заражен.

Зомби из фильмов скоро показались нам милейшими зверушками, по сравнению с зомби из реальности. Ими словно бы управлял один жестокий, рациональный разум, с абсолютной и бесчеловечной логикой. А 2020ом нас было 8 человек. Сейчас из той группы в живых только двое. И если первые смерти для меня смазались в один сплошной калейдлоскоп без имен и лиц, то смерти друзей я помню кристально ясно, а в груди от этого образуется какая-то колючая пустота.

Люди на улице ели людей. Собаки ели людей. И если вторые быстро убивали своих жертв и питались, то первые рвали их медленно и долго. Валили на землю и вгрызались в животы и бедра. Крики за окном затихли где-то через час. К 21.00 первые жертвы начали подниматься на ноги. Грязные, с мутно-зелеными пятнами под рваной одеждой и пустыми бессмысленными глазами они выглядели жутко. Мертвецы просто вставали столбами. Ни движения, ни вздоха, как будто выходка каких-то ебанутых пранкеров. Собаки не замирали, как люди. Они деловито сновали между людьми по очень точным, геометрическим траекториям.

Маша снимала видео на новенький айфон, пока не села батарейка. Я пил пиво, не сказать, что мне не было страшно, но я чувствовал свободу. Я понимал, что завтра будет только хуже. Я видел, как поднимались мертвецы, загрызенные людьми, а те, кого порвали собаки оставались лежать. Видел, как редел поток машин на проспекте, а где-то вдали поднимался дым от пожаров.

Это значит, послезавтра не надо в офис. Не нужно платить кредит за тачку, которую уже помял, не нужно лицемерно улыбаться мужу любовницы на корпоративе, можно не платить налоги и просто выкинуть из головы тысячи надуманных проблем и обязательств. В тот момент, я чувствовал себя главным героем зомби-хоррора. Подобное чувство бывает в детстве, когда играешь в войнушку. Я даже до конца не верил в происходящее. Женя и Николай о чем-то тихо говорили на кухне. Захар пытался дозвониться до матери. Но ЭТО началось по всему миру одновременно. Линии связи были перегружены. Раз за разом из его мобильника доносилось «ошибка сети, попробуйте позвонить позднее». Интернет пока работал.

Спустя два дня мне написала мама. Она писала, что бабушка обратилась. Ей восстанавливали зрение с помощью этой ебанной плесени. Мама заперла ее в спальне и поехала в деревню. Звала к себе. Смешно звучит. Зомбиапокалипсис увеличил расстояния в сотни раз. Если раньше преодолеть семьсот километров до подмосковья было вопросом 7-10 часов, то уже на второй день глобального пиздеца дороги превратились в смертельные ловушки. Непроходимые пробки, завалы из покореженных авто и сотни зомби.

Но по порядку. Нас было 8 человек. Мне стоило огромного труда удержать всех в квартире. Фил рвался к бывшей, Захар домой к кошке, лол, всем резко понадобилось проведать близких и было насрать, что за окном творится ебанный ад. Я запер квартиру изнутри и убрал ключ в сейф. После получасового ора удалось убедить народ заткнуться и наблюдать за зомбаками. Надо понять, насколько они быстрые, организованные и чем их можно завалить.

В 18.00 президент подписал указ о чрезвычайном положении. В Питер ввели войска. Уже в 20.30 мы увидели солдат на броне. Два бумеранга(БМП на базе платформы ВПК-7829 «Бумеранг») и тигр(«Тигр» - российский многоцелевой автомобиль повышенной проходимости) ехали по пустой улице. Солдатики на броне ошалело крутили головами в противогазах. Несмотря на жару они были закутаны в осенний камуфляж, а рукава были перетянуты скотчем. Все были в перчатках и огромных сапогах. Зомби бросались на них, но как-то вяло. Автоматные очереди сметали мертвецов с ног. Они поднимались снова и плелись за броней, собираясь в целую колонну. Бронеавтомобиль бодро заехал вперед, а бумеранги развернули башни. Выстрел из 30 миллиметрового орудия – это пиздец как громко и некрасиво. И малоэффективно, как показала практика. Выстрел в толпу выводит из строя двух-трех мертвецов на одной линии, но уже через пару часов они регенерируют и снова оживут. Если, конечно им не раскроило черепушку. Станковые пулеметы показали себя лучше. Видимо до солдатиков дошло, что нужно целиться в голову.

На шум выстрелов в окна стали выглядывать люди. В доме напротив на балкон вышел какой-то мужик в семейниках и желтой майке. Он что-то кричал солдатам, но, то ли я забыл, что именно, то ли у меня в ушах так звенело, что я ни черта не расслышал.

Следом за броней проехал трактор с бульдозерным отвалом в сопровождении двух тигров. Он сгреб тела в одну здоровенную кучу рядом с автобусной остановкой и уехал.

Мы собрались в гостиной. Я предложил остаться у меня до завтра, тогда видно будет, что делать и к тому же выходной. Но меня послушала только Маша. Она недавно приехала в Питер из Электростали и явно не хотела проводить субботний вечер в общаге Политеха.

Девочки вызвали такси. Вызов приняли, но цена была завышена раз в десять, пришлось добавить им денег. Николай и Женя решили добираться до дома пешком, а Фил вызвался подвести Захара на байке. По радио и ТВ уже раз двадцать повторили, что к метро даже приближаться не стоит.

Фил напялил свою мотоснарягу, я выдал Захару косуху, оставшуюся с говнарской юности, а девчонки решили что им и так норм. Из того, что можно было бы использовать как оружие у меня дома нашелся небольшой топорик, два молотка и, подаренный мне на день рождения, каролинг из стали, но с затупленными краями. Каролинг это меч такой, у викингов и раннего рыцарства они были. Прямой, обоюдоострый одноручник для пехотинца. Большинство мечей в фильмах именно каролинги.

Мы все вместе вышли в подъезд, в квартире осталась только Маша. Она дежурила у двери, которую решили не запирать. Фил и Захар поднялись на пролет выше, мы с Николаем спустились ниже и смотрели, не полезет ли какая-то хуйня. Бабы вызвали лифт.

Собственно, это и стало причиной их смерти. О том, что зомби мог забежать в лифт, или кто-то мог там обратиться мы не задумались. Двери лифта открылись, и прямо на девушек вывалилась моя соседка снизу. Огромная бабища лет пятидесяти, под 190 ростом и в теле. Обращение в зомби прибавило ей прыти. Женя увернулась, а другую тянку, имя которой уже и не помню, Тамара Ивановна подмяла под себя и, кусая, повалила на лестницу. Они покатились по ступеням и сбили Николая с ног, а я, охуев от происходящего, стал рубить зомби каролингом. Первое, что я вам скажу – когда бьешь человека со всей дури мечом – удар чертовски больно отдает в кисть. Второе – фильмы и игры врут. Хуй ты пробьешь череп с первого удара, как, впрочем, и с третьего. Возможно, если череп припереть к стенке и рубануть со всей дури, он разлетится, как глиняный горшок. Но пока он болтается на шее зомбака, ударами по голове ты его просто сильно разозлишь.

В лифте была не только соседка, следом за ней вывалился дворник Наргиз. Он рвал вторую девочку, вызванную нами для поебушек. Захар оттащил его от жертвы, а Фил орудовал топором. Выходило лучше, чем у меня, но когда, дворник упал без движения, из шеи девчонки уже херачила кровь, как вода из под крана.

На наши крики и возню среагировали другие мертвецы в подъезде, снизу и сверху раздался топот. Зомби двигались неорганизованно и мешались друг другу. Они падали, и катились вниз по лестнице, поэтому с нижних этажей они забирались медленнее, чем с верхних. Тогда мертвым людям было еще далеко до собак, сейчас псы кажутся безобидными зверушками по сравнению с гуманоидными чудовищами.

Маша широко распахнула дверь, Женя и парни залитые кровью ломанулись внутрь. Мы с Николаем столкнули толстуху вниз и тащили вторую девочку в квартиру. Я матерился, Николай молился, Женя плакала, а Захар и Маша кричали нам хором. Захар «Бросайте ее нахуй! Она укушена!» Маша: «Быстрее, вы сможете, тащите её сюда!»

Мне кажется, в такие моменты человек и раскрывается. Огромный уверенный в себе мужик может вести себя, как истеричная баба. Кого-то критическая ситуация вынуждает молить о помощи, кто-то мыслит холодно и ясно, а у меня просыпается тупая упрямая ярость. Сам по себе, я человек добрый, но в критических ситуациях пру напролом, как ебучий носорог.

Мы не успели. С верхнего пролета то ли спрыгнул, то ли вывалился мертвец и упал прямо на Николая. Он уронил девушку, и весь ее вес пришелся на меня. Я не удержался на ногах и покатился вниз по лестнице. Соседка, лежащая на ступенях не обратила внимания на меня. Она рвала девушку, которая уже не кричала а странно хлюпала. Поднявшись, я похромал к качку, он визжал, как девчонка, пытаясь оттолкнуть от себя мертвеца. Николай больше меня в полтора раза, а зомби – какой-то субтильный старичок, с которым я знаком не был. Стало грязно и муторно. Николай ухватил мертвеца за плечи и тот бессильно лязгал зубами. С 8ого этажа выбирались новые зомби на мой 7ой.

Я дернул мертвого деда за ворот, и швырнул мимо себя вниз по лестнице. Мы рванули в квартиру. Николай смел на пути Машу и Захара и скрылся в комнате.

Казалось, что смогу захлопнуть ее прямо перед десятком мертвецов. Наверное, надо было забить на железную первую дверь и захлопнуть вторую, деревянную, но я сглупил. Мне в руку впились зубы того самого старичка. Очень уж прыткий он оказался. Я без труда вырвал руку и захлопнул дверь, но с кисти веером полетели капли крови. Гребанный мертвец сорвал мне кожу с тыльной стороны ладони. Из-за нахлынувшего адреналина и шума крови в ушах, я почти не чувствовал боли. Я прошел в гостиную и взял со стола банку пива. Открыть ее вышло только с третьего раза. Руки тряслись.

Женя утешала своего мужика, хотя у самой глаза были на мокром месте. Захар потирал ушибленный бок, Фил смотрел на меня каким-то остекленевшим взглядом, а Маша нервно пыталась закурить.

— У тебя есть обезболивающие и жгут? – спросил Фил каким-то незнакомым металлическим голосом. Топор он так и не выпустил.

— Кто-то ранен? — Я срыгнул.

— Вообще-то, ты. — вклинился Захар. – Коль, поможешь его держать?

— Да вы ебанулись! — Я посмотрел на руку. – Это же, блядь, царапина!

— Тебя укусили, вообще-то. — Маша стряхнула пепел в пустую банку. – Сам видел, они обращаются.

— Да, кто блядь обращается? Те, кто умер! Но я то подыхать не собираюсь. Захар, на кухне, в третьем ящике бинт и йод. Тащи сюда. Если осталась, еще водку из буфета возьми.

Захар пожал плечами и пошел на кухню.

— Друг, пойми, мы не хотим рисковать твоей жизнью. – Фил, все-таки положил топор на пол.

— Ты ебанутый, блядь, точно. Ты мне руку рубить собрался? Кисть или по локоть нахуй? Ты хирург, блядь?! – Я орал не стесняясь. – Ты блядь, фильмов пересмотрел? Почему, сука, ампутации в больничке делают и больного там держат неделями потом?! Дебил, блядь...

Возможно, я наговорил бы еще много хуйни, но Николай поднялся с дивана и налетел на меня, пытаясь скрутить.

У меня из ушей выплескивался адреналин. Николай в первой стычке с мертвецами вел себя хуже бабы и, несмотря на гору мышц под черной майкой и его габариты, я не испугался. Я и до этого собирался хорошенько пиздануть его по ебасоске, что и сделал. Он взвыл, что-то невнятное, качнулся, а потом просто свалил меня на землю, навалившись всем весом.

— Я его держу, рубите! Рубите, блин, он вырывается!

— Пидорас… блядь… убью… нахуй...

Он был охуенно тяжелый. Захар прибежал на шум, поставил водку на журнальный столик и попытался стащить с меня Николая. Получилась самая натуральная свалка и мы снесли водку со стола. Бутылка разбилась. Наверное, каждый из нас сообразил, что барахтаться на полу в битом стекле – не лучший вариант и мы расцепились и поднялись. Нос Николая был свернут на бок.

Я остыл. Ссадина на руке страшно чесалась. Собственно, самой ссадины уже не было, на ее месте расползалось бледно-зеленое пятно. Я убрал руку в карман.

— Андрей прав. – Сказала Женя. – Мы что по инструкции из сети ему руку ампутировать собрались? Думаю, сейчас у него больше шансов. Если увидим, что он заражен, то можно подумать, а пока надо подождать.

Меня колотило, но лишаться руки не хотелось. Я подошел к бару и вытащил оттуда бутыль абсента. В голову пришла идиотская мысль, сказать, что я им рану залил, а он зеленый и поэтому рука сейчас такая. Бред же.

Я открыл бутылку дорого испанского абсента и жирно полил на руку. Я не знаю, от чего я орал громче, от боли или от страха. Новая зеленая кожа отслоилась от раны и начала извиваться уродливым щупальцем. Маша первая пришла в себя, она схватила это щупальце и рванула на себя. Я заорал так, что охрип. Всю руку пронзила острая боль. Оказалось, что плесень проросла глубже, вдоль сосудов. Из-под моей кожи, в прямом смысле выдернули клубок извивающихся двадцатисантиметровых зеленых нитей. Я снова полил руку абсентом. Руку защипало, но в этот раз обычно, как если вылить спирта на ссадину. Маша выбросила эту погань в окно.

Мы спорили около часа. Решили, что меня закроют в спальне и подождут до утра. Если не обращусь – все нормально. Остаток вечера я провел один, в интернете. Что делали ребята, я не знаю. Ближе к ночи, ко мне пришла Маша.

Моя первая ночь в мире зомби вышла не самой плохой, даже по сравнению с обычными ночами.

Нас осталось шестеро.

В постели,  пытаясь не уснуть, вновь и вновь прокручивал порядок действий и маршрут до кладбища. Как бесшумно одеться? Как беззвучно отпереть дверь? Мысленно фиксируя каждую деталь. Жаль возможности потренироваться не было.

Наконец родители легли. Сашка выждал, когда из их комнаты раздастся размеренный храп отца. Еще полчаса лежал и прислушивался, не встает ли мать, не шелестит ли страницами книги, которую всегда читала перед сном.

Наконец, решив, что пора, он откинул одеяло и выбрался из постели. На цыпочках подошел к шкафу. Оделся. Разложил по карманам свой небольшой багаж - нож и фонарик, очки спрятал во внутренний карман ветровки. Они важнее всего. Несколько секунд постояв перед выходом из комнаты, он бесшумно выдохнул и шагнул в коридор.

Замер. Вроде тихо. Еще несколько шагов - прихожая. Пока тихо. Двумя пальцами снял с ключницы связку ключей. Не дыша прихватил свои кеды и очень медленно повернул ключ в замке. Щелчок. На лбу выступил пот. Из комнаты не слышно ни звука. Придерживая дверь, сжимая зубы, выскользнул на лестницу. Постоял несколько секунд.  В квартире тихо. Закрывать дверь было рискованно, но он боялся оставить спящих родителей без защиты. Так его отчитывали за пару раз забытую защелку, пугая ворами, грабителями или даже убийцами, которые непременно ходят ночами их маленького городка, что это навсегда впечаталось в память. Поэтому, рискуя попасться, он присел перед дверью и, не включая фонаря, пытался разглядеть в темноте лестничной клетки замочную скважину на двери. Придерживая ключ, медленно повернул, чтобы язычок замка в очередной раз не щелкнул. Он не щелкнул. Повернул еще раз. Тихо. Выдохнул только когда вытащил ключ.

Босиком спустился на первый этаж, только там обулся, открыл дверь подъезда и вышел на улицу.

Город окутывал мрак, только огни дальних фонарей тускло мерцали, отбрасывая слабые тени. Но было не очень темно, даже фонарик можно было не включать.  Сашка поднял голову. Над ним сияла причина такой светлой ночи - луна, круглая, огромная, которая, казалось, спустилась невероятно близко к земле. Покосившиеся антенны на крышах домов тянулись к желтому диску, пытаясь поцарапать его.

Сашка огляделся. Город спал, на улицах ни души, где-то вдали раздавались редкие звуки ночного города - лай собак, глухие удары, одинокие сигналы машин. Он стоял у подъезда, не решаясь шагнуть. Казалось, сейчас он в защитной ауре дома и стоит сделать шаг - из темноты накинутся монстры и разорвут его на куски. Здесь безопасно и даже как-то тепло, и это только из-за тусклого света лампочки, болтающейся под козырьком подъезда, а там за пятном света холод и, возможно смерть…

Собравшись с мыслями, Сашка сделал несколько шагов. Свет лампочки остался позади, но ничего не произошло. Наверное и не должно было, но с учетом обстоятельств он ожидал чего угодно. Успокоившись, но все же стараясь не топать, Сашка зашагал по тротуару. Хотелось идти по освещенным луной и редкими фонарями участкам, но он старался держаться в тени, чтобы случайный, страдающий бессонницей житель не увидел ребенка, идущего по улице ночью одного.

Чем ближе к окраине, тем все меньше город нависал над Сашкой.  Многоэтажки сменились двухэтажными бараками, затем деревенскими избушками, до сюда еще не дошла постепенно накатывающая волна высоток. Все эти метаморфозы города Сашка прошел, не встретив ни единого человека. Спальный район оправдывал свое название.

И вот автомагистраль черной полосой отрезала город от редкой рощицы. В ней городское кладбище. Среди тонких стволов в свете луны виднелись темные силуэты могильных плит-памятников, редко встречались кресты.Деревья шуршали ветками и редкой листвой,  осенний ветер силился сорвать их все и уже гонял потоками по асфальту, но самые стойкие все еще цеплялись за ветви.

Сашка огляделся. Слева показалось небольшое зарево, с каждой секундой становясь все больше, которое через некоторое время разделилось на два светящихся круга - приближался автомобиль. Сашка затаился в траве, прильнув к земле. Вскоре машина поравнялась с его укрытием и, не сбавляя скорости, пронеслась мимо. Выждав, пока машины не будет не видно и не слышно, он поднялся и бегом перебежал через трассу, стараясь не задерживаться на открытом пространстве.

Железный проржавевший забор кладбища не подразумевал надежной защиты, скорее служил обозначением территории. Сашка легко протиснулся сквозь прутья и замер на краю кладбища.

“А тут есть сторож? - промелькнуло в голове.  До сих пор он даже не задумывался над этим. Сторож мог испортить все планы. Но не уходить же. Надо просто быть осторожнее. Сашка пригнулся и побрел по узкой дорожке  вдоль забора. Нужна третья алея - помнил он.

Вскоре к дорожке примкнула другая, идущая вглубь кладбища. На углу стоял столбик. Сашка огляделся. Сторожа не видно. Тишина.  Он достал фонарик и включил, направив свет в землю, затем осторожно повел по столбику вверх, стараясь держать его как можно ближе, чтобы свет не выходил за пределы. Почти у самой вершины черным трафаретным шрифтом была написана цифра “5”. Значит, через одну. Но в какую сторону? Решил идти влево, как учили в школе - пишем слева направо.

Он прошел около пятидесяти метров и увидел еще одну примыкающую к краю аллейку со столбиком. Также осторожно провел лучом фонарика до верха, у основания столбика фонарик высветил цифру “6”. “Черт”, - выругался он про себя. Все-таки в другую. Развернулся и зашагал обратно, ускорив шаг.

Вскоре прошел дорожку, с которой начинал. “Пятая”, - посчитал он безмолвно и, не замедляясь, пошел дальше. Еще одна дорожка. “Четвертая”,  -  подумал Сашка, но все же решил убедиться, вдруг не заметил в темноте пересечения. Луч привычно скользнул до вершины столбика. На столбе, написанная уже знакомым шрифтом, красовалась цифра “6”. Сердце тревожно застучало, голова закружилась.

Какого черта! Он точно развернулся, точно прошел как минимум одну тропинку, уходящую вглубь между памятников и крестов. Не может быть шесть! Никак не шесть. Что делать? Повернуть обратно? Может пройти дальше? Может ошибка? Столбик переставили… перепутали цифры…

Сашка ускорился и почти бежал вдоль забора. Сердце билось все быстрее, страх закипал в животе. Вот еще одна дорожка. Столбик. Луч вверх. Только бы не… ШЕСТЬ! Завиток на черной цифре, словно хищно изогнутая бровь над ехидно смотрящим на Сашку единственным глазом.

Страх уже бурлил, почти физически жег изнутри и снаружи. Сашка непроизвольно схватился за сердце и действительно почувствовал тепло. Он засунул руку за пазуху, в нагрудном кармане рубашки было что-то теплое, почти горячее. Очки! Серегины очки! Сашка вынул руку и посмотрел на ладонь. Почувствовал, что очки были действительно горячие и даже слегка светились. В ночных сумерках это было видно особенно явно. Единственное оставшееся стекло даже отбрасывало небольшой луч вперед, словно слабый фонарик.

Сашка поднес очки к лицу и посмотрел сквозь них. Дорожка под ногами едва едва засветилась, уходя вдаль. Свет обрывался прямо у его ног. Он убрал очки от лица - никакого свечения. Поднес - свет снова появился. Сашка повернулся в сторону, откуда пришел, и сквозь очки, и без них - полная темнота. Кто-то, конечно, Сережа, указывал ему путь. Даже накатившая тревога немного унялась. Сашка надел очки, снова  и настолько уверенно, насколько можно было это назвать сейчас, зашагал по светящейся тропинке.

Цифру “3” на столбике возле следующего пересечения он увидел издалека. Сквозь очки она светилась так же, как тропинка, которая теперь сворачивала вглубь кладбища. Сашка приблизился к повороту. Тревожность усилилась. Уже совсем близко то, что он искал, и… И что? Что надо будет сделать? Положить очки на могилу и уйти? Как понять, что сработало? Что должно сработать?

Уверенности поубавилось. А если тот, кто держит у себя Сережку, уже все узнал, и это была его уловка, чтобы сперва напугать до чертиков, а затем и прибрать к себе еще и Сашку. Ему наверняка это бы понравилось. Сашка словно вновь услышал противный, многоголосый, хрипящий смех чудовища, как в своих невозможно реальных снах. Хотелось убежать, но он пересилил себя и шагнул за поворот. 

За поворотом ни слева, ни справа не было могил, отчего эта дорожка казалась сильно шире других. Сашка шагнул по светящемуся пути вглубь кладбища. Чуть подальше из темноты вынырнул огороженный веревкой участок, на одной из которых колыхался листок бумаги. Осмотревшись, он включил фонарик - “370” - было написано на листке. Уже где-то близко. Следующая могилка с наспех поставленным, очевидно временным, памятником из жести. На фотографии была пожилая женщина в платке. Еще могилка. Тут уже массивный черный камень, слегка покосившийся на свежей земле. Ничего. Поправят. Еще могилка и еще…

Фонарик высветил фотографию на следующем памятнике и сердце заколотилось. С черно-белого овального изображения улыбался Сережка. Сашка помнил эту фотографию. Класс фотографировали в прошлом году в конце учебного года. Фотограф предлагал Сереже снять очки, обещал поправить при ретуши, но тот отказался. И сейчас с той самой фотографии улыбался своей  широкой белозубой улыбкой Сережка, и его здоровый, не прикрытый картонкой глаз задорно сверкал. Сашка понял, что на нем сейчас те самые очки, что и на фотографии. Он торопливо снял их, вокруг сразу стало заметно темнее.

И что же сейчас делать? Как вернуть очки? Неужели раскапывать могилу? Об этом Сашка не подумал и, конечно, не взял с собой ни лопаты, ни даже ножа. Или нет… Сашка порылся в кармане и достал складешок. Раскопать могилу складным ножом вряд ли получится. Положить на памятник сверху? Сашка решил все же закопать, настолько глубоко насколько сможет.

Он открыл калитку. Страх, про который он уже даже подзабыл, проснулся и запустил свои холодные щупальца в самое сердце. Уняв дрожь в коленях, он подошел к могиле. На земле перед памятником лежали увядшие цветы. Посмотрев  на нож в своей руке, Сашка присел на корточки рядом с могилой и, немного помедлив, воткнул лезвие в землю. Он зажмурился, ожидая грохота или чего-то мало ли чего, но было тихо. Сашка выдернул нож и продолжил копать, слегка  размягчая слежавшуюся землю и выгребая ладонями. Он бывал на похоронах и видел насколько глубоко закапывают гробы. Но что делать, других идей не было.

В ямку уже полностью помещались обе ладони, и тут Сашка снова почувствовал тепло на груди, в кармане. Он запустил руку за пазуху, нащупал и вытащил очки, они были теплыми, почти горячими. Может быть это знак? Этого достаточно? Достаточно просто зарыть их в этой ямке и все.Стоит попробовать.

Сашка положил очки в ямку, присыпал землей и поднялся на ноги. Посмотрел по сторонам. Ничего. Совсем ничего. Разве что стало заметно холоднее.  Настолько, что изо рта шел пар. Ноги задрожали или… Нет точно, не ноги…  Это дрожала земля!

Небольшие комочки завибрировали на могильном холмике и начали скатываться вниз. Луч фонаря, который всё ещё лежал включенным рядом с памятником, замигал, задрожал, а затем погас. Земля на Серегиной могиле, освещаемая только лунным светом, несколько раз содрогнулась,  словно под толщей грунта билось огромное сердце.

Сашка попятился. Опять захотелось развернуться и убежать, но он удержался. Если сейчас все не закончится, то какой смысл? Вместо этого он делал шаг за шагом, пока не уперся спиной в растущее рядом дерево. “Не вышло!” - мелькнула мысль в голове.

Удар! Еще один! Еще… Земля поднялась и разбежалась трещинами от эпицентра толчков и из самой вершины заструился черный дым. Настолько плотный, что даже в темноте выглядел словно разрыв в реальности. Дым разделился на две части, и каждый из потоков сформировался в какое-то подобие огромной лапы, состоящей из переплетающихся, постоянно движущихся черных жгутов дыма. Лапы согнулись и уперлись в землю. Извивающиеся жгуты напряглись и вытолкнули из земли огромный, черный, бесформенный ком, который заполнил почти все пространство внутри оградки.

Выбравшись из земли целиком, ком начал обретать форму и цвет. В сумеречном свете луны все было блеклым, но оно было уже не черным, и можно было понять, что цвет его кожи вполне человеческий, потому что тело этой твари было словно соткано из множества человеческих тел,  сплетенных в бесчисленные узлы и клубки. 

Множество изломанных конечностей и искривленных туловищ, сросшихся в однородное чудовище. Каждое тело, каждая рука, нога, голова  словно продолжение другого, создавали  бесформенную массу стоящую на двух коротких, невероятно толстых ногах. Из огромного брюха торчали полусгнившие, изломанные руки и  ноги, которые хаотично двигались и дрожали. Необъятный круглый живот покрывали вросшие в него лица. Искривленные, вытянутые, искаженные. Две толстые лапы по бокам, покрытые как шерстью, тысячами шевелящихся человеческих пальцев.

Ноги подкосились. Среди расплывшихся по невероятных размеров животу он узнал лица Максима и Кости. Их глаза были открыты и смотрели прямо на него, рты открывались в беззвучном крике. Теперь Сашка уже  даже не думал, чтобы убежать. Не верил, что от этого можно убежать. Это было хуже всего, что он мог себе вообразить. Хуже любого ужаса… Любого кошмара.

Существо закончило трансформацию, и множество бегающих, испуганных глаз, на множестве лиц, растянутых по всему бесформенному телу, уставились на Сашку. Сотни искривленных ртов раскрылись, и сотни детских, испуганных, страдающих, хриплых и скрипучих голосов слились в один зловещий хор. От этих голосов вибрировали перепонки и внутри все холодело.

- Ааа, последний! Сам пришел, - заскрипели кошмарное многоголосье. - Решил сам туда же, куда друга отправил? Ну и как мы это сделаем? Удавишься тут? Хотя бы вот на этом дереве.

Сашка невольно поднял глаза. Прямо над его головой нависла искореженная черная ветка, вокруг которой клубилась чернильная дымка. Тьма заклубилась, закрутилась, дернулась и упала вниз, свесившись с ветки, превратившись в веревку с петлей на конце.

- Давай! - насмехались голоса. - Ты должен! Заслужил!

Сашка смотрел на петлю из закручивающихся жил черной тьмы. “Не вышло? Теперь только так?”

- Дааа! Именно так! - отозвались сотни голосов, словно они услышали мысли Сашки.

- Давай! Давай! - скрипучие голоса оглушали. - Давай!

Петля стала больше и уже свисала перед самым лицом.

- Нннет, - услышал Сашка свой собственный голос, и петля колыхнулась в воздухе. - Нет! - сказал он более уверенно, и петля уменьшилась, но все еще болталась рядом с лицом. - НЕТ! - Сашка закричал и махнул рукой, отчего теневая петля рассыпалась на чернильные сгустки, зависшие в воздухе.

Скрипучие голоса вмиг стихли, множество ртов застыли раскрытыми,  множество глаз на бесформенном, гниющем теле уставились на Сашку. Монстр оторопел от такой наглости, а в глазах на детских лицах отразился страх, будто они на миг вырвались из-под власти монстра и представляли, что сейчас произойдет. Как тварь отомстит за такую наглость. Но в следующее мгновение их вновь исказила злость, а их глаза наполнились колючими черными искрами. Рты зашипели и заскрежетали еще громче, выплевывая слова.

- Ха-ха-ха! - закатывался многоголосым смехом монстр. - Как хочешь! Это был бы самый легкий путь! О, ты еще пожалеешь, что не выбрал его!

Не прекращая хохотать, монстр двинулся на Сашку, тот пытался вжаться в дерево, готовясь к самому страшному. Что он сделает с ним? Проглотит? Раздавит? Он станет еще одним лицом на этой мерзкой туше?

- НЕТ! - в скрипучем гуле голосов раздался один, звонкий и чистый.

Сашка обернулся. Рядом с зияющей дырой в том месте, где был холмик с памятником Сережкиной могилы, стоял сам Сережка. В чистом костюмчике, в том самом, как на фото, как на линейке первого сентября, и в очках. В тех самых. Которые только что были закопаны у изголовья могилы. Стекла, точнее одно стекло и то заглушка вместо второго, светились в темноте как два фонарика.

Монстр, услышав слова, остановился. Его многочисленные глаза забегали, а тела внутри его массы начали дергаться и корчиться, словно пытаясь вырваться наружу. Глаза на лицах, что смотрели в сторону, где появился Сережка, уставились на него, другие же будто пытались вывернуться и переползти туда же, чтобы увидеть что же происходит. Монстр не поворачивался. Понять, где у него перед было невозможно: головы на бесформенной туше не было, руки и ноги были переплетением множества искореженных частей детских тел - ступни и кисти на которых смотрели во все стороны сразу.

- Нет! - повторил Сережа. - Никто тебя не боится! Сашка не боится! Я не боюсь! Больше не боюсь!

Монстр замер на секунду, а потом его бесформенное тело затряслось, множество ртов растянулись в кривой ухмылке, и вновь раздался противный смех.

- Сопляки! Думаете вот так просто? Выполз из могилы дохляк и просто сказал, - сотни голосов исказились еще больше, превратившись в гнусавый дрожащий писк. -  “Мы не боимся” - и всё? Думаете меня остановит, что тут появилось “пара смельчаков”?  Да, я сейчас порву на кусочки твоего дружка, а твою душу засуну в самые глубины боли, где она будет страдать тысячелетиями, так что ты и представить не можешь. Где ты тут у нас?

Огромные руки монстра зашарили по туше, ощупывая лица, растягивая носы и рты. Вскоре он нашел то, что искал - это было лицо Сережки. Также искривленное и растянутое. Один глаз сверкал в темноте, а на месте второго была жуткая рана.

- А вот и ты!

Многочисленные ладони, облепившие адскую руку монстра, схватились за Сережкино лицо и стали растягивать кожу. Скрюченные пальцы цеплялись  за ноздри, щеки и губы, они начали вытягиваться и полезли внутрь, в рот, в нос и даже в глазницу.

Сережка или призрак Сережки скрючился, схватился руками за лицо, за горло, словно не мог дышать. Начал заваливаться на землю, на кучу земли рядом с вывороченной его могилой. Казалось, она затягивает его, вот вот и он оступится и упадет в чернеющую дыру.

- Неееееет! - раздался громкий крик.

Это уже кричал Сашка. Он бросился вперед, в свете луны в его руке сверкнула сталь - маленькое лезвие перочинного ножика. Сашка подбежал к монстру и двумя руками обхватив короткую ручку воткнул лезвие в переплетение множества руки и ног, ставших чудовищной лапой монстра.

И это не сработало… Не произвело никакого эффекта. Монстр не взвыл, не задергался от боли. Казалось, он вообще не почувствовал ничего. Разве что ладони, терзавшие кожу на Сережкином лице, замерли. Пальцы сжались и оставили в покое нос, рот и глаза. Сотни глаз уставились на торчащую в лапе рукоять ножа. Медленно вторая монструозная лапа поднялась, и одна из крохотных ладоней обхватила рукоять и выдернула складешок. Из крохотной раны на монструозной ноге брызнула темная густая жидкость. Тонкая струйка на которую монстр не обратил внимания.

Монстр держал нож в ладони, словно давая множеству глаз удостовериться, что это именно нож и кто-то имел наглость применить его против него. Против НЕГО! Посмел!

Затем в один момент все рты раскрылись и снова разразились скрипучим смехом.

- Аха-ха-ха! Рыцарь заколол дракона зубочисткой! - монстр отбросил нож и тот воткнулся в землю по самую рукоять. - Ну раз ты так этого хочешь, сначала займусь тобой. Дружок твой - покойничек, никуда не денется. После поиграем и с ним.  А ты выбирай место, где приютится твоё милое личико. Ооооо, где-то тут оно будет смотреться шикарно, - чудовище обвело руками с множеством шевелящихся пальцев свою необъятную тушу.

Не переставая хохотать, монстр двинулся на Сашку, который уже успел отскочить обратно к дереву. Взгляд его метался по сторонам, он пытался найти хоть что-нибудь, чем можно будет отбиваться. Страха и правда уже не было. Он был готов драться. Он был готов умереть… Он был готов ко всему.

Огромная туша нависла над Сашкой, полностью закрывая слабый свет луны в небе, темная тень становилась все чернее и чернее. Так и не найдя ничего подходящего, Сашка сжал кулаки и стиснул зубы и приготовился кинуться навстречу чудовищу с голыми руками. Вероятнее всего, навстречу смерти, но это уже было не важно.

Уже не больше метра  до Сашки и дерева, к которому он прижимался, и внезапно монстр замер в полушаге. На множестве детских лиц отразилось изумление, губы застыли в искривленном оскале, глаза округлились, а затем посреди туши, в том месте, которое, наверное, можно было назвать грудью, что-то забурлило, словно прорываясь изнутри, и еще через мгновение вырвалось наружу. Из груди чудовища вырвался столп света, выворачивая кости и плоть, которые повисли по краям на обрывках кожи.

Множество ртов хрипло закричали, но вскоре крик сменился стоном боли, а затем стоном, и это был словно стон облегчения.

Тело монстра начало оседать на землю, а вырвавшись луч оставался на месте, разрезая падающее тело от середины до верху. Мерзотная туша грохнулась у Сашкиных ног. Раздвоенная сверху часть развалилась в стороны, из них растекалась, впитываясь в землю, черная кровь. Множество рук, ног, пальцев, ртов, глаз еще дергались, но все меньше и меньше.

Сашка поднял глаза. Повалившись, туша открыла вид на заслоняемую ей Луну и на Сережку. Который стоял позади, и свет, пронзивший монстра, вырывался из оправы его очков двумя потоками, сливаясь в один широкий луч.

Тело монстра перестало дергаться, искаженные детские лица замерли, закрыв глаза. Они уже не выглядели злыми и страдающими, они были усталыми и спокойными, словно наконец-то им удалось заснуть и отдохнуть.

Свет, исходящий из глаз или из очков Сережки, погас. Он стоял напротив, опустив руки, и его силуэт слегка колыхался в мерцании луны.

- Все? - смог выговорить наконец Сашка. - Мы… Мы справились?

- Да… Думаю да! - на уставшем Сережкином лице появилась легкая улыбка.

Они посмотрели на тушу монстра. Она на глазах чернела и таяла. Уже с трудом можно было разглядеть лица и части тел, из которых она состояла. Отовсюду сочилась черная жидкость, стекала по бокам и впитывалась в землю.

- И что теперь? - спросил Сашка, оторвав взгляд от останков монстра.

Но когда он посмотрел на Сережку, увидел, что его силуэт стал прозрачным и постепенно растворялся.

- Сереж, подожди! Стой! - крикнул Сашка, протянув руку.

- Я не могу, - улыбаясь, ответил Сережка. - Все нормально. Так и должно быть.., наверное. Сашка, ты не бойся. Да ты теперь и не будешь бояться. Никогда.  Я чувствую, что там… там куда ухожу… там хорошо.

- Серега, нет! - из глаз сами по себе брызнули слезы. - Нет… Не так…

- Так… Так правильно. Мы справились…

Призрак друга стал почти полностью прозрачным. Из Сашкиных глаз лились слезы, отчего призрачный силуэт переливался всеми цветами радуги, подсвечиваемый первыми лучами просыпающегося солнца.

Постепенно тьма отступала. Черные кляксы облаков, ещё недавно тёмные и грозные, теперь казались невесомыми. Но рассвет не приносил той надежды, о которой пишут в книгах. Для Сашки он просто обозначал, что ночь закончилась, и этот кошмар закончился. Рассвет не исцелял раны, не стирал следы прошлого, а лишь освещал путь в новый день - обычный, реальный, и теперь Сашка знал, насколько ужасной может быть реальность.

КОНЕЦ

В телеграмм-канале Ужасариум каждый день новые посты. Обзоры фильмов и сериалов, квизы, интересные факты и черный юмор.

Только когда вернулся с работы отец, Сашка вновь услышал её голос. Они закрылись на кухне, и мать рыдала и пересказывала отцу историю Сашки. Он в это время лежал, уткнувшись в подушку в своей комнате. И вот теперь он снова сбивчиво пересказывает случившиеся, каждый раз сбиваясь, когда мать громко всхлипывает…

- …а потом он… Сережа... стал приходить ко мне во сне,  и сперва Максим… он показал мне,  что Максим утонул, а потом как Костя выпрыгнул из окна.

Участковый уронил фуражку. При этих словах следователь перестал записывать и внимательно посмотрел на Сашку.

- Костя Маркин, твой товарищ, с которым были на стройке?

Сашка кивнул. Следователь посмотрел на участкового.

- Валерий, что по сводке?

- Николай Петрович, так… рация в машине, - замешкал тот. - Мы же это... весь день с вами.

- Запроси, пожалуйста, - вежливо, но сухим и настойчивым тоном потребовал Николай Петрович.

Участковый поднялся с табурета.

- Я позвоню, - сказал он, вопроса в тоне не было, не дожидаясь ответа, вышел в коридор,  где на тумбочке возле зеркала стоял телефон. Телефонный диск отсчитал нужные цифры, и из коридора донесся голос участкового.

- Алло. Здорова. Шитов. Да, на выезде. Зачитал сводку за сегодня... Так... Ага... Так… Причины? Угу… Говорю же на выезде с СК. Ладно. Всё. Спасибо.

Участковый вернулся на кухню и в ответ на вопросительный взгляд следователя молча кивнул.  Следователь смотрел на исписанный листок, что-то обдумывая. Затем поднял взгляд на Сашку и спросил:- Костя и Максим говорили тебе о том, чтобы… причинить себе вред?

Мама всплеснула руками и заплакала.

- Не-нет. Нет!!! - ответил Сашка, переходя на крик. - Я же говорю! Это он! Это Сережа!

Он тоже не смог сдержать слез. Еще совсем недавно это был сон. Да, страшный, пусть почти реальный, бывают же кошмары когда не понимаешь, что это кошмар. Но все же была надежда, что это сон, кошмар. И вот в этот миг он стал реальностью. Мама подбежала к сыну и обняла его за плечи, не переставая плакать.

Тот день закончился не скоро. Следователь позвонил, и вскоре сумерки двора перед их пятиэтажкой окрашивали в синие всплески несколько милицейских машин. Сашу отвезли на стройку и попросили указать точное место, где они утопили в бетоне тело Сережи. В темноте Сашка с трудом нашел залитую площадку среди выросших за это время одинаковых кирпичных стен. Следователь указал рабочим на застывший бетон, Сашку с родителями увели в машину. Больше получаса они сидели в милицейской “буханке”. Мать вздрагивала каждый раз, когда после небольшого перерыва вновь раздавался грохот отбойного молотка. После одной из наиболее длительных пауз к машине подошел следователь. Он попросил Сашкиного отца выйти, недолго поговорил с ним, затем что-то сказал водителю, и их отвезли домой.

Несколько следующих дней скомкались в мешанину поездок, допросов. Сашка почти не спал. Боялся заснуть. Стоило закрыть глаза, как он чувствовал, что проваливается, нет, как что-то или кто-то утягивает его в черную бездну, вязкую и блестящую, как нефть. Но зато признаков Сережи и Кости с Максимом он больше не видел.  В школу он, конечно, не ходил.

Мать почти все время плакала. Родители с Сашкой почти не разговаривали. Он слышал их перешептывания вечерами, слышал, как они обсуждали, что придется переехать, когда все закончится, возможно даже в другой город. Сашке было все равно. Он просто хотел, чтобы все уже закончилось, но он знал, сможет ли он когда-нибудь заснуть и не видеть кошмаров.

Он смертельно устал и в эту ночь решил не сопротивляться черной бездне. Просто уснуть и будь что будет.

Черная, вязкая, блестящая... Она  затягивала Сашку. Он не сопротивлялся. Темнота. Клубящаяся темнота вокруг и тишина. Такая тишина, как будто все звуки умерли. Такой тишины не бывает. Он  не слышал даже своего дыхания. Это было невыносимо, неприятно, неуютно.

Сашка сделал шаг и почувствовал жгучий холод, как тогда в больнице. Под ногами был лёд, но черный, как глянцевая плитка, без швов. Но он не остановился и сделал еще шаг. Куда идти было непонятно. Вокруг темнота.

С каждым шагом Сашка ощущал, как холод начинает пронизывать его до костей. Можно ли замерзнуть насмерть во сне? - промелькнула в голове мысль. Он вспомнил Макса и Костю. Наверняка! - ответил он сам себе.  Тишина внезапно взорвалась  глухим эхом. Сашка остановился. Ритмичные гулкие удары словно по огромной железной бочке. Удары становились все ближе и ближе. Вдруг, из мрака, появился силуэт. Все еще далеко, но вокруг него тьма слегка рассеивалась. Это был Сережа. Он шел по направлению к Сашке. В отличие от шагов самого Сашки, его шаги разносились гулким эхом повсюду.

Сашка не побежал. Его наполнил страх... Страх? Нет. На страх было не похоже. Скорее стыд, к которому примешивалась щепотка ожидания скорого окончания всего этого кошмара.

Сережа приближался. Он выглядел по-другому. Следы разложений остались и вывалившийся глаз, который сейчас не болтался, а был вставлен в  развороченную глазницу, но он… улыбался. Причем не злой, не издевающейся чужеродной улыбкой, как у призрака, за окном Кости, а прямо как раньше улыбался Серега увидев друга.

- Серега…, - проговорил Сашка, когда друг был уже рядом.

Это был вопрос, начало фразы или что-то еще, Сашка сам не знал. Он просто хотел удостовериться, что сможет сказать хоть что-то.

- Сашка, - сказал в ответ Серега. Голос его был глухой, но почти живой, почти тот же веселый голос, что и раньше.

- Прости, Серега. Я…, Я -. Я хотел рассказать, но… Сперва…, - Сашку прорвало, он хотел все рассказать, рассказать, как запутался, как не мог сообразить, что делать, как  испугался ночных видений и еще больше запутался. - Я рассказал! Я рассказал всё. Теперь все… Все знают… Ты… Ты меня убьешь?

- Что? Сашка, ты что? Ты же друг мой!  - на изъеденном гнилью лице Сереги отразилось неподдельное удивление.

- А Макс? Костя?

- Они… Не то чтобы… Но я бы им ничего не сделал! Это он..

Серега уже не улыбался и не удивлялся. Взгляд его стал испуганным.

- Я пытался сказать. Он… Он обещал, что вернет меня. Я не понимал…

- Он? Кто он? - тихо спросил Сашка, потому что и Сережа перешел на шепот.

- Не знаю. Он черный и… и разный.

- А он… Он сейчас здесь?

- Да…

- Где?! - Сашка испуганно оглянулся.

- Он… Здесь... Но ты не бойся, - поспешил добавить Сережа. - Он спит. Он стал слабее. Я теперь могу быть… быть немного собой. Но отсюда уйти не могу. Тут некуда идти.

- А где мы?

- Не знаю. Но этого быть не должно. Этого места. Тут никого нет. Кроме него… И они… дети… Они все с ним…

- А Макс и Костя? Они тоже здесь?

- Нет… Точнее да, но не как я. Не знаю.. Они боялись... Они теперь… с ним… Они - он…

- Но как?

- Я не знаю. Он оставил меня, чтобы добраться до вас. А когда я ему буду не нужен…

Сашка замолчал, а затем тихо, не поднимая глаз спросил.

- А что там? Там куда он их… забирает?

- Не знаю... Но это больно... Наверное, больнее, чем умирать... Они все кричали... и после... тоже кричат... а он... он радуется.

- Что… Я не понимаю. Я… Что делать?

- Сашка, - Сережа итак почти шептал, а сейчас стал говорить еще тише.  - Я… Я очень боюсь…  Но нельзя показывать... Он становится сильнее когда боишься. А еще он разговаривает со мной и... издевается, насмехается. Рассказывает как вы все умрете...

Сережа замолчал ненадолго и снова заговорил.

- И… и я кажется знаю как сбежать. Он говорил, что вы не перестанете бояться и поэтому он вас всех заберет. Когда ты рассказал обо мне, это его ослабило, он очень злился. Но тебе надо совсем… отпустить меня. И… вернуть мне… у тебя осталось что-то моё… Сашка, я не могу больше! Он просыпается! Я чувствую! Запомни! Три, три, шесть, три! Если не будешь бояться, ему будет трудно добраться до тебя!

Клубящаяся тьма стала тревожной, словно вихри и порывы ветра метались вокруг. Сережка стал быстро удаляться, пока темные вихри не окутали его совсем, и Сашка проснулся.

В своей комнате, в своей кровати. За окном уже брезжил рассвет. В квартире никаких звуков. Родители еще спали.

Что значит “что-то моё” и что это за цифры? Не бояться - вспомнил он. Легко сказать. Как не бояться. Такое только в страшных историях в лагере можно было услышать.

А сейчас? Сейчас он боится? Сейчас, когда он знает, что Сережка не хочет его убивать. Но его пытается убить кто-то другой, кто-то или что-то иное, необъяснимое, непонятное… И это еще не конец…  После смерти его скорее всего ждет что-то еще более страшное и мучительное и никто не знает насколько долго…

Не бояться никак не получалось. Внизу живота бурлила раскаленная лава, постепенно поднимаясь выше, к самому сердцу.

Хлопнула дверь и заскрипели половицы. Кто-то из родителей проснулся. Наверное отец, шаги тяжелее. Грубый мужской кашель подтвердил догадку. Следом раздалось поскрипывание помягче. Мама. По звуку Сашка понял, что она идет к его комнате. Он быстро натянул одеяло повыше и закрыл глаза. Не хотел разговаривать. Они вообще теперь очень мало разговаривал с родителями. Сашка чувствовал вину и перед ними, но еще больше он  боялся увидеть тётю Тамару… Просто не мог представить, что он ей скажет, да вообще как посмотрит на неё. Ему казалось, что он тут же умрет от страха, рассыплется в пыль. Не решаясь показаться родителям на глаза, Сашка закутался в одеяло. Шаги, хлопки дверей, шипение чайника, звон посуды казалось, с каждой минутой звуки все больше и больше наполняли квартиру, и они становились громче. Он уже различал их разговор.

- Яичницу будешь?

- Угу.

- Тебе сколько яиц?

- Три.

Звякнула сковорода, хлопнула дверца холодильника, глухие удары о край сковороды, расслаивающейся скорлупы, шипение.

- Ты сегодня до скольки?

- Как обычно.

- А можешь? - голос мамы стал неуверенным. - В… вот.

- Что это?

- Ты только послушай. Это… Это иконка, я в церкви купила. Освященная. От беды. Бабки церковные  сказали: надо на могилку положить, чтобы беда за нами не увязалась.

- Ты с ума сошла? Какие еще бабки? На работе узнают, в оргкомитет потащат.

- Ну, Коля, пожалуйста. Мне страшно очень, сколько мальчишек умерло непонятно почему. Все Сашины друзья… Ты вечером заедь после работы. Когда никто не увидит. Третья алейка Триста шестьдесят третье место.

Третья! Триста  шестьдесят третье! Три, три, шесть, три! В голове у Сашки словно что-то взорвалось. Вот о каких цифрах говорил Сережа. Его могила. Туда надо отнести что-то его… А что? Что вернуть?

Конечно, за годы дружбы у него скопилось много Серегиных вещей. Они обменивались игрушками, книгами или просто одалживали что-то друг у друга. Вот даже эта фигурка совы из фосфора, тускло светящаяся в утренних сумерках на его столе Сережкина. Сашка одолжил её проверить, можно ли при этом свете читать по ночам. Но не её же просил вернуть Серега. Не собирать же мешок вещей и тащить на кладбище, да и всё он уже не вспомнит и не соберет.

Сашка рассматривал обстановку его комнаты. Стол на нем книги Сережкины тоже есть. Тетради на полке наверняка есть одна или две Серегиных. Коробка с игрушками, что там чье уже и не разобрать.  Шкаф с вещами, в нем точно есть Серегина кепка “Речфлот”, он летом оставил, да все никак не забрал. Антресоли на шкафу…

В груди кольнуло. В последние дни было столько событий, что казалось, тот страшный день был уже очень давно. Все события смешались. Но сейчас он вспомнил. Когда его мокрого мать отправила переодеваться, в кармане своих брюк он нашел Серегины очки. Он передал их Косте, когда собирался прыгать, а тот Сашке. Дома Сашка, испугавшись, спрятал их под подушку, а потом закинул в дальний угол антресолей. Хотел позже забрать и выбросить или сжечь, но каждый раз, когда собирался достать, накатывала волна ужаса, что вот сейчас его с ними и увидят. Наверняка, да нет - точно, точно про них говорил Сережка. Сашка не знал почему он в этом уверен, но когда он это понял сомнений не было, в голове словно зажглась надпись “ВЕРНО”.

В коридоре щелкнул замок и хлопнула дверь. Отец ушел на работу. Мама на работу не ходила, взяла отпуск. Вместо этого они три раза в неделю ходили с ней к психологу, тот расспрашивал про самочувствие, какие мысли, о чем думаешь. Хотя все его разговоры и расспросы были отстраненными, Саша понимал, что он спрашивает, не пытается ли Саша покончить с собой. В то, что кто-то убивает ребят во сне, взрослые, конечно не верили. Остальное время она была дома с Сашкой. Никуда не выпускала. Следила. Даже дверь в комнату Сашке закрывать запрещалось. Чтобы незаметно выскользнуть из дома на несколько часов, не было и речи. Это еще надо будет обдумать, сейчас надо незаметно достать Серегины очки.

- Вставай завтракать, - раздался из кухни сухой голос мамы.

Сашка неторопливо поднялся, убрал постель и поплелся в ванную. Когда он закончил умываться и зашел на кухню, мамы там уже не было. На столе стояла тарелка с яичницей и стакан молока. Мать тоже не горела желанием разговаривать с Сашкой и ушла в комнату. Так пройдет весь день. Две-три фразы: “Кушать”, “Спать” и завтра снова. Иногда может добавиться “Собирайся” - значит нужно к врачу или в милицию.

Сашка поел и вернулся в комнату. Достал с полки книгу и сел читать,  время от времени поглядывая на антресоль. Почему-то он боялся, что очков там не окажется. Хотелось как можно скорее проверить, но он знал, что прежде чем заняться своими делами, мать обязательно пару раз заглянет в комнату через открытую дверь. Это уже вошло в привычку. Поэтому ждал.

Мама выполнила свой ритуал и занялась делами на кухне. Сашка выждал еще немного и, стараясь не шуметь, поднял стул и поставил рядом со шкафом. Забрался на него и аккуратно приоткрыл массивную дверцу. Она предательски скрипнула. По всему телу пробежала волна. Сашка замер. В голове крутились слова, безуспешно пытаясь сложиться в ответ на вопрос. Который непременно будет задан: “Зачем туда полез?”. Зачем? Зачем? Зачем?.. Вторая половина мозга превратилась в слух, пытаясь уловить шаги приближающейся угрозы.

Но выдумывать ответ не пришлось. Из кухни продолжали доноситься звуки готовки. Мама не услышала.

Да даже если услышала, что она будет на каждый скрип срываться? Что-то накрутил почем зря, успокаивал себя Сашка.

Он заглянул в темноту шкафчика, пристав на цыпочки. Сумки, какие-то свернутые вещи. Так не найти. Сашка запустил руку в середину груды вещей, пытаясь дотянуться до угла. Он точно закинул очки куда-то туда, если бы мама их нашла, его уже давно бы спрашивали, как и когда они туда попали и зачем он их прятал.

Вот! Пальцы скользнули по гладкому стеклу. Сердце бешено заколотилось. Сашка осторожно сжал в кулаке пластиковые дужки и извлек из-под вороха тряпок свою находку. Прежде чем взглянуть, он зажмурил глаза. Затем резко открыл и разжал кулак. На ладони лежали очки. Серегины очки. Перемотанная изолентой дужка, одна сторона заклеена белой картонной заглушкой, вторая блеснула радужным разводами увеличительного стекла.

Сашка быстро сунул очки в карман брюк и затряс рукой, словно пластиковая оправа обожгла ладонь. Также осторожно закрыл дверцу шкафа и отнес стул на место. Теперь нужно как-то выбраться на кладбище.

Весь день Сашка обдумывал варианты. Нужно было решать как можно быстрее, кто знает когда этот “черный” сможет вновь добраться до него и как всё сложится в этот раз. Все варианты сходились в одном, и он до жути пугал Сашку… Идти на кладбище надо было ночью.

Притвориться спящим, дождаться, когда уснут родители, и незаметно выбраться из дома. Где находится кладбище, Сашка знал. На краю их района, сразу за дорогой, в узкой лесополосе. Пешком за час вполне можно дойти. Но ночью. По темным улицам, извилистым переулкам окраин, на кладбище, притаившееся среди редких сосен… Сашка еще никогда не выходил на улицу ночью один.

Но что было страшнее? Ночные улицы или заснуть и снова увидеть эти кошмары, которые становились реальностью?

Совсем еще недавно Сашка уже почти смирился с неизбежным и готов был безразлично встретиться со своими кошмарами… в последний раз… А сейчас? Сейчас он снова боялся. Возможно, потому, что появилась надежда, а может, потому, что узнал, что ничего не закончится и после смерти его могут ожидать еще большие мучения и страхи.

Надо идти. Надо идти как можно скорее. Как долго еще осталось, пока и до него не доберется это нечто. То, что убило Макса и Костю, то, что мучает Сережку даже после смерти… Надо идти. Сегодня.

Следующая глава - финальная. В начале следующей недели история завершится.

В телеграмм-канале Ужасариум каждый день новые посты. Обзоры фильмов и сериалов, квизы, интересные факты и черный юмор.

- Ранец собрал? Я вчера предупреждала.

Ранец? Предупреждала? Вчера… Сашка не помнил, но кивал.

- Ты спишь еще или заболел опять? - мать приложила ладонь к Сашкиному лбу. - Температуры нет вроде. Давай умывайся, одевайся и завтракать. Быстрее, а то опоздаешь.

Мама вышла из комнаты. Сашка поднялся. Ранец стоял возле стола, он толкнул его ногой. Пустой. Какие в понедельник уроки? Ничего не вспомнить… Так он же не был в школе с начала года. Надо было узнать. Он же хотел узнать, но… Да. Точно. Вчера мама сказала узнать, и он уже было собрался набрать номер, но... 

В таких случаях он узнавал у Сережки… И первые цифры которые прокрутил диск телефона, были цифры Сережкиного номера. Страх, который, казалось, затаился где-то внутри и вроде бы уснул, радостно проснулся, получив новую порцию страшных воспоминаний и окутал своими липкими холодными объятиями сперва желудок, потом легкие, а потом проник в голову застилая глаза холодным туманом. Сашка не позвонил. Маме соврал, что спросил, но, вернувшись в комнату, забился в угол кровати и так и просидел допоздна.

- Ты не умылся еще? - опять вырвал его из небытия  мамин голос. Судя по тону, надо было поторапливаться.

Сашка сгреб с полки тетрадки и учебники, даже не смотря какие, и поплелся в ванную.

Весь день прошел как во сне. Уроки шли друг за другом. Монотонные речи учителей менялись на звонкий шум перемен, и все это происходило как-будто вокруг Сашки, его словно никто не замечал, и он переходил из кабинета в кабинет, видел знакомые лица, но сейчас они были как лица знакомых актеров в каком-то странном кино, и звуки звучали словно Сашку накрывал стеклянный колпак. Слов он не разбирал.

Первый, второй, третий уроки. Перемены. Иногда он замечал, как школьники шушукались, поглядывая на него, но никто с ним так и не заговорил. Даже одноклассники.

Перемена уже должна была скоро закончиться и  Сашка поплелся в кабинет, но одно лицо вырвало его из полусна, “колпак” тут же подняли, и в уши хлынул гул перемены. Кто-то толкнул, но он даже не обратил внимания. Он смотрел в одну точку. В коридоре, рядом с лестницей, стоял Костя.

Вид у него был потрепанный, волосы взъерошены, а глаза уставшие и покрасневшие. Костя стоял молча  и тряс ладонью, не поднимая руки, пытаясь привлечь внимание. Поняв, что Сашка заметил его знаки, повернулся и пошел к лестнице. Сашка пошел за ним. Нагнал на лестнице.

- Пошли за школу, - прошипел Костя сквозь зубы и, также не поднимая глаз и не останавливаясь, продолжил спускаться.

Двор за школой - удивительное место. Почти всю стену здания с этой стороны занимал спортзал, из которого на двор выходил только ряд узких окон на уровне третьего этажа. Естественно, в них при всем желании никто заглянуть не мог, так что прямо под боком школы находилось укромное место, где можно было втихаря покурить и поиграть в запрещенные в школе игры на деньги или сигареты. А иногда и решить спор по старинной школьной традиции “через махач”. Так что нередко из-за школы выходили пацаны с разбитыми носами, один как правило гордый собой, в окружении толпы хлопающих его по плечам парней и улыбающихся девчонок, на которых украдкой поглядывал, а второй плелся сзади - сейчас аутсайдер, но не пройдет и недели, как он снова вольется в школьную веселуху, а того и гляди в следующий раз уже он будет идти первым. 

Сегодня двор пустовал. Костя кинул свой портфель на бетонную отмостку и плюхнулся туда же задницей. Сашка остался стоять. Костик достал из кармана пачку сигарет, потряс, пока из проковырянной в углу дырки не показалась одна, вытащил её зубами и протянул пачку Сашке. Тот затряс головой. Костя пожал плечами и сунул пачку обратно в карман. За стенами раздалась трель звонка. Костя, уже раскуривший сигарету, увидел обеспокоенный взгляд Сашки и махнул рукой.

- Забей, - сказал он. - Поважнее дела есть. Сделав несколько затяжек,  сплюнул на асфальт и спросил.

- Про Макса слышал?

Сашка закивал.

- Ндааа. Толстый, конечно, выдал.. Жрал наверняка в ванной и подавился.

Костя пристально вглядывался в Сашкино лицо, словно ждал чего-то. Может быть, одобрения его “отжигающей” шутки.  Не получив желаемой реакции, продолжил

- Менты приходили?

- Да… Участковый и еще один.

- Чё спрашивали?

- Про Серегу…

- Это понятно. Чё конкретно?

- Ну… Видел ли его. Где мы были.. Нашел ли нас…

- А ты чё?

- Как договаривались, - при этих словах Сашка опустил глаза.

- Понятно… Не просекли ничего?

Сашка замотал головой.

- Вроде нет.

- “Вроде”, - передразнил Костя и, помолчав немного, добавил. - Нууу… молоток! Я вообще думал спалишься ты и хана нам. Но видать поверили, иначе не отстали бы. Они алкаша-сторожа повязали. Наверняка на него повесят.

Сашка вздрогнул. Костя хмыкнул, криво улыбаясь.

- Да и хрен с ним. Он мутный тип, наверняка кучу дел натворил. Да и тела, - Костя поперхнулся. - В общем…  нет тела - нет дела. Может и не повяжут. Короче мы с тобой вдвоем остались. Дружбаны. Не зассышь, нормально всё будет. Ты если что, сразу говори. А про это..,  - Костя махнул куда-то рукой. - Про это никому, никогда не рассказываем. Понял? До самой смерти!

На последних словах Кости резко дунул ветер, захлопнув крышку мусорного контейнера, стоявшего рядом. Металл опустился на металл с раскатистым грохотом.

Костя подскочил, выронив зажженную папиросу, Сашка прижался спиной к стене. У обоих мальчишек на лицах застыл испуг. Они озирались по сторонам, пытаясь понять причину шума, что за опасность и откуда.

Контейнер еще гудел. Осознав, что виновником их испуга стал он, Костя постарался быстро скрыть испуганную гримасу и, резко шагнув в сторону короба, пнул его в железный бок.

- Сука! От неожиданности.., - попытался оправдать он свой испуг, но осекся, видимо решив, что не стоит. - Ладно, пошли.

Костя поднял свой портфель. Пару раз хлопнул по нему, выбив облачко пыли, и закинул на плечо.

Ребята шли молча, только возле самого поворота за угол на центральную площадку перед школой Костя остановился и спросил.

- Слушай… Ты ничего странного не замечал после…. ну, этого?

Сашка, напрягся. Рассказать? Почему он спрашивает? Тоже видел Сережку? И Макса? А если нет? Засмеёт. Скажет, свихнулся совсем от страха.

- Типа чего? - спросил вместо ответа Сашка.

- Нуу… так… Да, забей! - Костя плюнул под ноги и ускорил шаг.

- Ладно, бывай, - Костя протянул руку и вместо рукопожатия хлопнул по протянутой в ответ Сашкиной ладони, и вместо того, чтобы войти в  школьные двери, повернулся и зашагал в другую сторону. Сашка решил вернуться на урок.

Школьные коридоры были пусты. Из-за закрытых дверей были слышны голоса учителей.  Уже прошла добрая четверть урока.

Возле кабинета он немного помялся, слегка приоткрыл и просунул голову внутрь. Седая учительница в длинном сером кардигане одарила его суровым взглядом поверх очков, покачала головой, сжав губы, но ничего не сказала, лишь махнула рукой, указывая на класс. Их с Сережкой парта пустовала, но Сашка прошел мимо в конец класса и сел за другую свободную., в самом углу.

Ольга Николаевна, так звали учительницу, что-то устало рассказывала, одноклассники изредка поглядывали на Сашку, сидящего за задней партой, и шептались. Он же отрешенно разглядывал узоры облупившейся краски на парте, водя пальцами и вырисовывая контуры самых крупных островков.

Зазвенел звонок. Урок был последним. Сашка взял свой портфель, учебники и тетради он даже не доставал и ни на кого не смотря поплелся к выходу из класса. Дверь кабинета, дверь школы, знакомые улицы, дверь подъезда, квартиры, комнаты, кровать, головой в подушку…

- …и если еще раз будут спрашивать говори всё точно также.

Сашка тряхнул головой. Огляделся. Небольшая комната, старенькие обои, отвалившиеся по швам, на стенах кое-как развешанные плакаты: Шварц, Ван Дамм. Тут же криво вырезанные страницы из журналов, тоже с актерами боевиков. До этого он всего один раз был в этой комнате. Комнате Кости.

Как он сюда попал? Когда пришел? После школы? Зачем?

За окном уже темнело. Вечер. Костя живет в другом доме, на соседней улице. Ещё домой идти. Приду в темноте - мать заругает. Надо уже выходить. В тревоге получить наказание за позднее возвращение Сашка потерял первую мысль - как он вообще оказался в гостях у Кости.

- Я, наверное, пойду, - сказал Сашка.

- А ты вообще чё пришёл? - спросил Костя, как-будто даже не дослушав фразу.

Сашка завис, не зная, что ответить. Он снова понял, что не помнит, как пришел, не то что зачем.

- Я.., - начал было отвечать Сашка, но Костя заговорил раньше не дожидаясь ответа.

- Я? Когда это? Ты гонишь! Я вообще в школу не пошел, развернулся и домой свалил. Да ты же видел.

Сашка замолчал, оглядываясь. Костя разговаривал не с ним. Он смотрел куда-то мимо, но в комнате больше никого не было.

- Да?.. Не помню… Возможно.., - продолжал Костя озадаченно почесывая затылок. - Да и хрен с ним. Ты это…

И тут Костя изменился в лице. Его уставшие глаза округлились, рот открывался все шире и искривлялся. Он словно задыхался, а затем из горла вырвался сдавленный крик.

- Маааам! Нет! Ты… Ты… Нет! Стой!

Костя завертелся, отступая спиной, хватаясь руками за стол, стены, подоконник, и тут он посмотрел прямо в лицо Сашке.

- Саня? Ты? Это ты?

Сашка завертел головой. Сейчас Костя уже говорит ему или нет?

- Ты, ты видишь? Там! - Костя указывал рукой на проем двери в комнату.

Сашка повернулся, в дверях никого не было.

- Он идёт!  Бежим! - сомнений не было, Костя говорил, нет,  уже кричал Сашке. - Сюда! На улицу!

- Стой! - успел крикнуть Сашка и даже попытался схватить Костю за рубашку, но руки прошли сквозь ткань. На глазах у Сашки Костя вскочил на стол, затем на подоконник и прямо сквозь стекло выпрыгнул в окно…

Сашка стоял посреди комнаты. Все произошло очень быстро. Он еще не мог осознать, почему и как это случилось. Что делать? Кричать? Бежать? Сам не свой  Сашка медленно подошел к усыпанному осколками подоконнику и посмотрел вниз.

Костя лежал на асфальте. С высоты пятого этажа его неестественная поза - вытянутые вперед руки, одна нога вытянута, другая согнута в колене -  в луже растекающейся крови, была похожа на какой-то странный дорожный знак, призывающий убегать без оглядки.

У этого жуткого “знака” кто-то стоял. Стоял и смотрел. Когда кровь из под тела начала подступать к ногами стоящего, он отступил на один маленький шажок, все также смотря на растекающуюся лужу крови. Затем незнакомец поднял голову. Было уже темно, но Сашка понял, кто это. Он захотел забраться внутрь и бежать, но страх сковал мышцы. Тело стоящего осталось на земле, а голова начала приближаться к окну. Она двигалась вверх на все удлиняющейся и удлиняющейся шее, покачиваясь из стороны в сторону.

Это была Сережкина голова. И вот уже лицо с вывалившимся глазом, ставшее еще более искаженным и ужасающим с того раза в больнице, зависло перед Сашкой, хищно улыбаясь. При этом с уголков губ этой жуткой улыбки стекала черно-зеленая слизь.

- Здарова, дружбан, - прохрипела голова. - Остался только ты.

Голова расхохоталась, брызжа слизью и слюной. Потянулась к Сашке. Смеясь она тряслась и помутневший глаз на тонком жгутике нервов и сухожилий бился по сгнившей щеке. Подвижность вернулась, Сашка оттолкнулся от подоконника и почувствовал как падает, проваливается куда-то. Удар. В глазах потемнело…

С высоты подоконника затылком о пол, но удар был слабый. Сашка не потерял сознания. Затылок лишь слегка отпружинил от тонкого коврового покрытия. Попробовал открыть глаза.  Белый потолок. Знакомый. Вот эту трещину, расходящуюся от люстры с пластиковыми висюльками “под хрусталь”, он рассматривал каждый день. Он видел это дома у себя в комнате. Сашка повернул голову вбок, в вечернем сумраке проявились силуэты его стола, его кровати и… обутые в тряпичные тапочки ноги. Тапочки он тоже узнал. Мамины.

- Ты чего это? - раздался голос мамы. - Ну-ка поднимайся. Ты здоров?

Очень часто в последнее время он слышал этот вопрос. Схватившись за край кровати, Сашка подтянулся и сел на полу. Мать стояла за спиной.

- Мама.., - тихо сказал он. - Я… Я знаю где Сережа…

Сашкины плечи задергались, из глаз брызнули слезы…

Продолжение следует.

В телеграмм-канале Ужасариум каждый день новые посты. Обзоры фильмов и сериалов, квизы, интересные факты и черный юмор.