«Жопа» под цензурой? Справочник СПбГУ расширил перечень бранных слов, за которые грозит КоАП
В немилости также «говно», «мудак», «шлюха» и другие эпитеты, позволяющие ёмко и точно характеризовать положение дел в отдельных отраслях политики, экономики, ЖКХ, международных вопросах, спорте, кинематографе и других...
В российском обществе разгорелась дискуссия о границах допустимого в языке. Новые нормативные справочники по русскому языку, разработанные СПбГУ и утверждённые в апреле 2025 года, расширили список нецензурных слов. Помимо всем известных четырёх матерных корней, в немилость попали такие слова, как «жопа», «говно», «мудак», «шлюха» и их производные.
Однако, как заверили в Роскомнадзоре, ведомство будет придерживаться прежней практики, а новые «нецензурные слова» хоть и грубые, но не табуированные, а значит, формально — не запрещены... но это не точно.
Какие слова объявили нецензурными
В толковании слова «нецензурный» в словаре, помимо корней на «х», «п», «е» и «б», нецензурными названы еще десять:
-бзд- (бздеть и производные)
-елд-
-говн-
-жоп-
-манд(а)
-муд-
-перд-
-сра-
-(с)са-
-шлюх/ш-
На вопросы о расширении списка «нецензурных» корней, роли брани в обществе и о том, что есть мат, в беседе с «Лента.ру» ответил доктор филологических наук, завотделом Института русского языка имени В. В. Виноградова РАН Анатолий Баранов.
По мнению профессора, расширение списка нецензурных слов слабо связано с реальным речевым употреблением. Слова, попавшие в новый список, различаются по стилистическим характеристикам: одни являются нецензурными с культурными и правовыми запретами, другие — грубыми, неприличными, бранными или диалектными. Такое смешение вызывает удивление.
«Вероятно, это связано с общей политической и идеологической ситуацией, а также с мировоззрением составителей словарей. Общественно-политическая ситуация влияет на носителей языка. Наблюдается усиление консервативных тенденций, возможно, это и проявилось в обсуждаемом нами вопросе», — предположил Анатолий Баранов.
Расширение списка может иметь и негативные последствия. Во-первых, это может привести к более широкой трактовке статьи об оскорблении в КоАП РФ. Во-вторых, это существенно меняет нормы стилистики. Слова, которые раньше относились к определённым регистрам речи, теперь переходят в другой стиль, что не соответствует их истинной роли в речевом общении.
Анатолий Баранов отмечает, что «государственного языка» как такового не существует. Есть сфера использования русского языка в государственных целях, законодательстве, судопроизводстве, официальной коммуникации, дипломатической переписке. И, возможно, составители словаря имели в виду недопустимость употребления слов, названных в словаре нецензурными, именно в этой сфере.
Доктор филологических наук напомнил, что в основе культурного запрета на обсценную лексику в русском языке лежат исторические факторы, связанные с приходом христианства на Русь и борьбой с языческими культами.
Хотя с помощью правил невозможно регулировать язык в целом, в речевом поведении государственных служащих или формулировании законов определённые рамки, по мнению лингвиста, необходимы.
Он подчеркнул, что темы, которые считаются табуированными: секс, физиологические процессы, смерть, — неизбежны. Без слов, обозначающих эти темы, обойтись нельзя, и попытки «заменить» их, в конечном счете, обречены на провал.
«Меняется, конечно, обсценная лексика, и очень сильно», — отметил Баранов. Он привёл пример с выражением «послать на хер», которое со временем стало более грубым, чем «послать на фиг». Также в русском мате появились новые морфологические особенности.
Важно помнить, что бранная лексика встречается гораздо чаще, чем мы можем себе представить, и далеко не всегда служит для оскорбления. Как писал Достоевский, народ сквернословит зря, «чтобы сказать „здОрово“, „отстань“, „какой кошмар!“, а вовсе не для выражения „плохих“ смыслов».
Говоря о влиянии интернета на распространение мата, Баранов отметил, что для онлайн-дискуссий характерны особые приемы, такие как заблюривание, зачёркивание или замена букв символами.
По мнению профессора, запреты на обсценную лексику были оправданы, когда она начала проникать в общественный дискурс, политику и СМИ. Без запретов обсценная лексика не существовала бы и не имела бы тех смыслов, которые она передает сейчас.
«Если обсценная лексика исчезнет, русский язык потеряет важный инструмент для выражения эмоций и мыслей», — считает Анатолий Баранов. Балансирование на грани разрешённого и запретного — это особый способ выражения смысла, доступный только талантливым коммуникаторам.
Новая нормальность ненормальность
YouTube предложил к просмотру эфир с девушкой, что на скрине ниже, на канале «Живой Гвоздь». В представлении гостя сразу же резануло слово «редакторка». Как вы считаете в чём функция использования подобных ненормальных, чуждых и отталкивающий структур в СМИ? Исключительно либеральная мода?
Для меня слово «редакторка» в контексте описания характеристики профессиональной деятельности звучит нелепо и, скорее, более подходит неодушевленному абстрактному предмету или существу, но никак не к человеку.
Нормы
Дятел и ворона
Ворона в пять часов утра
Проснулась и сказала: «Кра!»
Но дятел тут же ей в ответ
Сказал: «Такого слова нет!
Ты почитай-ка словари
И «Кар!», как надо, говори!
В тех словарях есть все слова,
Туда вписала их сова!»
Ворона каркнула ему:
«Мне словари те ни к чему!
Какие ни скажу слова,
Ворона – я, и я права!
Стучишь по дубу и стучи –
Ворону каркать не учи!»
Русскоязычный человек
Без словаря нибенимек,
А русский свой родной язык
Душою чувствовать привык.
Как русский с русским говорит,
Так и запишут в словари,
Лишь твердолобый идиот
Желает, чтоб наоборот.
© Автор. Олеся Емельянова. 2003 г.
Источник: https://www.olesya-emelyanova.ru/index-basni-dyatel_i_vorona...
Картинка из интернета.
«Крайний» или «последний»: речевые суеверия и нормы литературная норма.
Все чаще в очереди вместо привычного вопроса «Кто последний?» можно услышать «Кто крайний?», а «садиться» на стул уже никто не предлагает — только «присаживаться». О том, как возникают речевые суеверия, и в чем причина их устойчивости вопреки существующим нормам русского литературного языка, рассказывает филолог, профессор Санкт-Петербургского государственного университета Татьяна Садова.
В словаре С. И. Ожегова «суеверие» определяется как «предрассудок, основанный на вере во что-нибудь сверхъестественное», но эта вера зачастую имеет глубокие мифологические корни и потому отнюдь не случайна. Люди считают, что слово имеет реальную, предметную силу, поэтому стараются заменить нежелательное слово другим, с их точки зрения более уместным. Это древнейший речевой механизм — не называй того, чего хочешь избежать. Так, мы остерегаемся при расставании говорить «прощай», предпочитая «до свидания», потому что интуитивно связываем ситуацию «прощай» с расставанием «навсегда», в то время как «до свидания» обещает встречу и в будущем. Ситуация прощания — и вновь на уровне речевой интуиции — имеет культурную «привязку» к обряду прощания с умирающим (он всех прощает, и ему все прощается).
Слово — это емкий и содержательный знак конкретной национальной культуры. В большинстве родных слов носитель языка считывает культурный код, который воспринимается им явно или на уровне языковой интуиции.
Речевые табу не редкость в нашем общении, часто именно такие запреты порождают ряды синонимов, по мнению людей смягчающих или окольно называющих нечто опасное или сакральное. Так, в русском языке существует множество синонимов к словоформе «умер»: «отошел», «скончался», «преставился», «усоп». Из этикетных соображений биологический факт смерти человека обозначается рядом описательных выражений, синонимичных по значению: «приказать долго жить», «уснуть навеки», «покинуть мир» и др. Это наша культурная традиция.
Одно из самых обсуждаемых сегодня речевых суеверий связано с выбором слова в паре «крайний — последний». Лингвисты утверждают, что эти слова синонимичны, но не всегда взаимозаменяемы.
Норма литературного языка и элементарная культура речи призывают нас задавать вопрос: «Кто последний?» (скажем, в очереди) — и никак иначе.
Настойчивое употребление слова «крайний» вместо «последний» эксперт также связывает с наивными представлениями о реальности произнесенного слова. В словаре В. И. Даля «последний» определяется как «конечный, за которым нет другого», в то время как «край» — «полоса, ближайшая к наружности; грань, кромка, рубеж». Другими словами, за «последним» ничего нет, да и сам «последний» — это «низший, плохой и худший по качеству» (последний человек). Неслучайно провожать в последний (не крайний!) путь — это «хоронить». То есть слово «последний» в культурном отношении весьма содержательно. Таким образом, языковая интуиция подсказывает людям, что крайний — это всего лишь внешний, конечный относительно остального, а вот последний — это уже навсегда, за ним — пустота. Так что выбор «крайнего» относительно «последнего» объяснить можно, но это вовсе не означает, что следует нарушать норму: «крайний нападающий», но «последний в очереди».
Жаргонное «присесть» вместо «садиться» активизируется по тому же речевому принципу — суеверное нежелание при помощи слова навлечь беду. Мотивация здесь также ясна — выражение «сесть в тюрьму», сжимаясь до слова «сесть», конечно, не произносится вслух в этой среде. «Однокорневое "присесть" кажется более уместным и "неопасным" словом. И все-таки нормативно "Садитесь!", а не "Присаживайтесь!"», — объясняет профессор Садова.
Современный литературный язык при определении нормы вряд ли должен ориентироваться на жаргон.
Не только суеверия, но и культурные архетипы являются причинами намеренного замещения одних слов другими. Очевидны, например, социальные причины, связанные с иерархически устроенной жизнью общества. Так, для выражения почтения к руководителям любого уровня в языке есть целый разряд эвфемизмов, то есть слов и выражений, не оскорбляющих слух и чувства этих людей. Например, начальники не «спят», а «отдыхают», не «опаздывают», а «задерживаются», не «бездельничают», а «работают с документами» и т. д.
Социально-историческими причинами можно объяснить и то, что произошло в 1990 годах, когда не стало запретов на так называемую сексуальную тему и целый ряд вполне нейтральных слов приобрел вульгарное значение. Люди начали сторониться их, заменяя другими, чтобы не натолкнуться на хамство и распущенность, царившие в то время в живой речи. Так, слова «сосать», «соска», «кончить», «конец», потоком хлынувшие прежде всего с киноэкранов, стали настойчиво ассоциироваться с сексуальной сферой. Но общество выздоравливает, и это очевидно. По данным многих корпусных исследований, в последние годы эти слова находятся в пассивном запасе.
Филолог отмечает: речевое поведение человека зависит от множества факторов — в семье, на улице, в официальной обстановке один и тот же человек говорит по-разному, речевая ситуация порой сама диктует свои сиюминутные правила. Но есть общеязыковая норма, и это показатель культуры речи в самом прямом и высоком смысле. «Важно понимать, что при выборе слов и других речевых единиц человек, по сути, определяет свое отношение к речевой культуре, то есть делает выбор: соблюдать литературную норму или нарушать ее, следуя речевым суевериям или иным соображениям и заблуждениям», — заключает профессор Садова.
Автор: Профессор СПбГУ Татьяна Садова