Отделение разведчиков младшего сержанта Михеева Пётра Андреевича, 293-ой отдельной разведывательной роты 205-ой стрелковой Гдыньской ордена Суворова 2-ой степени дивизии («Полярной Дикой дивизии») на острове Борнхольм в Дании. Лето 1945 года.

Данная фотоподборка представляет собой уникальный исторический документ, объективно передающий масштаб событий военных лет и героизм Советского народа. Все фотографии были раскрашены, что позволяет приблизить к современному зрителю свидетельства эпохи, запечатлённые как фотокорреспондентами, так и непосредственными участниками событий.

Работница Ленинградского молочного комбината во время погрузки дров. Ленинград, 1944 год.

Женщины в годы Великой Отечественной войны сыграли огромную и многогранную роль в борьбе за Победу. Они стали настоящей опорой как на фронте, так и в тылу.

Наравне с мужчинами женщины сражались на передовой: в составе стрелковых подразделений, на зенитных установках, в разведке, на бронепоездах и в партизанских отрядах. Тысячи девушек служили медсестрами, санитарками, связистками, спасая жизни под обстрелами. Многие стали лётчицами — в том числе знаменитые «ночные ведьмы» 46-го гвардейского бомбардировочного полка, совершавшие опасные ночные налёты на вражеские позиции.

В тылу женщины взяли на себя основное бремя труда: они работали на заводах, шахтах, фермах, ковали танки, строили самолёты, добывали уголь. Многие трудились по 12–14 часов в сутки, совмещая тяжёлую работу с заботой о детях и стариками. В блокадном Ленинграде женщины рубили дрова, несли караульную службу, работали в госпиталях, выживая при этом на несколько сотен граммов хлеба в день.

Их подвиг — это не только героизм в бою, но и повседневное мужество, стойкость и самоотверженность. Более 800 тысяч женщин были награждены орденами и медалями, сотни стали Героями Советского Союза.

Бойцы 3-й Ленинградской партизанской бригады в освобожденной деревне. Авторское название фото: «Партизанская любовь». Май, 1943 года.

Вероятно, на снимке изображён командир партизанского отряда «За Ленинград» старший сержант Иван Кузьмич Быков (род. 1912 г.).

Ревун МПВО. Ручная сирена для подачи сигнала воздушной тревоги. Блокадный Ленинград, 1941-1944 год.

Эта сирена не зря получила прозвище «ревун» — едва поворачиваешь рукоятку, и по округе разносится мощный, низкий гул, не похожий ни на один другой звук.

Еще до войны подобные сирены устанавливались повсеместно: в воинских частях, на кораблях, промышленных предприятиях, в бомбоубежищах. Согласно правилам гражданской обороны, по этому сигналу рабочие смены немедленно прекращали работу и укрывались в защитных сооружениях на предприятии или рядом с ним, а жители домов и неработающее население покидали свои квартиры, направляясь в предназначенные укрытия. При их отсутствии — укрывались в подвалах, погребах или любых других подземных помещениях, а в крайнем случае — в естественных укрытиях на местности.

Сегодня работу этого устройства можно увидеть в некоторых музеях, посвящённых истории Великой Отечественной войны.

«В военный поход», 1941-1942 год.

Снайперы 203-й стрелковой дивизии (3-й Украинский фронт) старший сержант Иван Петрович Меркулов и сержант Ардалион Владимирович Золотов (г.р. 1918) на огневой позиции. Украинская ССР, 1944 год.

Медвежьегорск в период оккупации, 1942 год.

Во время Второй мировой войны Финляндия выступала союзником Третьего рейха. 28 июня 1941 года финские войска при поддержке Германии начали наступление на СССР, направив свои усилия на северо-западные территории страны. Уже в начале июля они вторглись на территорию Карело-Финской ССР и за несколько месяцев захватили значительную часть Карелии, включая столицу республики — Петрозаводск.

На оккупированных территориях финские власти установили оккупационную администрацию и проводили политику, направленную на национальное, культурное и экономическое переустройство региона. Под руководством маршала Карла Густава Маннергейма осуществлялись планы по созданию «Великой Финляндии», простирающейся от Скандинавии до Урала, в состав которой должна была войти и Карелия. Коренное население — карелы — официально признавались «близким народом», однако представители других национальностей, а также карелы, лояльные советской власти, подвергались репрессиям, голоду, депортациям в лагеря и массовым казням.

Разбитая немецкая техника у Памятника затопленным кораблям. Крым, 9 мая 1944 - 31 декабря 1944 года.

Остов немецкого танкера «Продромос» (MV Prodromos, 1906 года постройки, водоизмещением 877 брт) стал одной из узнаваемых деталей пейзажа освобождённого Севастополя — его обгоревшие руины запечатлены на множестве фотографий 1944 года.

Судно выполняло задачу по снабжению 17-й армии Вермахта, оборонявшей Крым. «Продромос» шёл в составе конвоя «Парсиваль», вышедшего из Констанцы (ныне Констанца, Румыния) 9 мая 1944 года в 3 часа утра. В конвой входили: сам танкер, вспомогательное судно Schiff 19, лихтер «Бессарабия», который вёлся на буксире буксирами «Амстель» и «Гюнтер», под охраной четырёх кораблей береговой охраны (KFK) из 23-й флотилии.

На борту «Продромоса» находилось 285 тонн боеприпасов, 3 тонны оборудования и 600 тонн горючего — критически важный груз для немецкой группировки. Однако уже в 11:58 при входе в Северную бухту Севастополя конвой попал под точный обстрел советской полевой артиллерии. В результате атаки «Продромос» и ещё три судна были уничтожены безвозвратно.

Танкер сгорел дотла, но, по сути, вошёл в историю: его обугленный корпус долгое время оставался на виду у горожан и стал своеобразным символом освобождения города.

Можно сказать, что «Продромос» повезло — не каждому судну удаётся навсегда остаться в памяти как часть исторического пейзажа. Он сгорел в нужное время, в нужном месте и стал частью летописи Великой Отечественной войны. А это, безусловно, редкая удача для любого корабля.

Сам памятник был установлен в 1905 году в честь 50-летия Первой обороны Севастополя, когда русские парусные корабли были намеренно затоплены для того, чтобы заблокировать вход в бухту для вражеских судов и тем самым защитить город — как выразился адмирал Павел Нахимов.

Скульптурно-архитектурное сооружение создано по проекту скульптора-академика Амандуса Хейнриха Адамсона, архитектора Валентина Фельдмана и военного инженера Фридриха Энберга.

Сожженный немецкий танк Pz.Kpfw. V «Пантера» на белорусском поле. Освобождение Белоруссии 1943 - 1944 год.

Белгородская область, 1943 год.

3 августа 1943 года началась Белгородско-Харьковская наступательная операция — завершающий этап знаменитой Курской битвы. Уже 5 августа советские войска освободили город Белгород, положив конец оккупации.

Перед бойцами Красной армии открылась трагическая картина. Из 34 тысяч жителей, проживавших в городе до войны, к моменту освобождения в Белгороде осталось всего около 150 человек. Остальные были уничтожены: десятки тысяч мирных граждан были зверски расстреляны, замучены в застенках гестапо или угнаны в рабство. Сам город был практически полностью разрушен — от былой жизни уцелели лишь обгоревшие руины и обломки зданий.

На момент Великой Отечественной войны Белгородская область как административная единица ещё официально не существовала — её территория входила в состав Курской и Воронежской областей.

Мирные жители на пепелище родной деревни в Московской области, сожженной немецко-фашистскими оккупантами при отступлении. Окрестности Серпухова, 1942 год.

Переправа советских танков Т-34 и артиллерии вброд через небольшую реку на львовском направлении. Июль 1944 года.

81 год назад, 13 июля 1944 года, Красная армия начала Львовско-Сандомирскую наступательную операцию, положившую начало освобождению территорий Западной Украины. Главной целью операции было вытеснение немецких войск с юго-восточной части Польши — стратегически важного военно-экономического плацдарма противника.

К 29 августа советские войска полностью освободили всю территорию Украины и создали мощную оперативную группировку, ставшую пружиной для дальнейшего наступления на запад — вплоть до Берлина. Эта операция стала одним из ключевых этапов заключительного периода Великой Отечественной войны.

«Крестьянки в Акимовке», 1942-1943 год.

Снято в Орловской области ныне Калужская область (образована в 1944 году).

Фотография сделана Асмусом Реммером — солдатом вермахта, служившим в пехотных частях. Во время пребывания в Калужской области в 1942–1943 годах он создал серию снимков, запечатлевших жизнь на оккупированной территории.

Советские солдаты, раненные в боях за Берлин. Берлинская наступательная операция, апрель 1945 года.

Залп советских реактивных установок «Катюша» на подступах к Выборгу. Левее видны идущие в атаку танки КВ, 1944 год.

Место высадки десанта. Крым, 1944 год.

Сталинград, 1947 год.

Детский сад на Приморском бульваре в Севастополе. Май 1944 года.

Этот снимок сделал легендарный военный фотокорреспондент Евгений Халдей вскоре после освобождения города от немецко-фашистских захватчиков — 9 мая 1944 года.

Из 112 тысяч жителей, проживавших в Севастополе до войны, к моменту освобождения в разрушенном городе осталось всего около трёх тысяч человек. Жилая застройка была практически уничтожена — уцелело лишь 6% домов. Полностью разграблены и разрушены все промышленные предприятия, выведены из строя водопровод, канализация и электростанции.

По оценкам специалистов, на каждый квадратный метр городской территории пришлось в среднем по полторы тонны бомб. Этот шокирующий показатель отражает масштаб разрушений и тяжесть испытаний, выпавших на долю Севастополя в годы блокады и обороны.

Артиллерийские расчёты салютуют войскам Ленинградского фронта. 27 января 1944 года.

Традиция артиллерийских салютов в честь побед Красной армии появилась в 1943 году по инициативе Иосифа Сталина. Первый салют прошёл в Москве 5 августа 1943 года после освобождения Орла и Белгорода: 12 залпов из 124 орудий дали зенитные и горные пушки, развёрнутые по городу.

В 1943 году были установлены три категории салютов:

• I степень (24 залпа из 324 орудий) — за крупнейшие победы: освобождение столиц, завершение войны с союзниками Германии. Всего — 26 салютов.

• II степень (20 залпов из 224 орудий) — за освобождение крупных городов и завершение операций. Проведено 206 салютов.

• III степень (12 залпов из 124 орудий) — за важные тактические успехи. Совершено 122 салюта.

За годы войны в СССР состоялось 355 артиллерийских салютов, сопровождавшихся фейерверками и подсветкой прожекторов, ставших символом радости и триумфа Победы.

Салют в Москве 27 июля 1944 года в честь освобождения Львова.

Также буду рад всех видеть в телеграмм канале, где публикуется множество раскрашенных исторических снимков со всего мира или в группе ВК.

Но для Победы он сделал столько, сколько не сделал ни один военачальник СССР, включая легендарных маршалов Победы

Дмитрий Федорович Устинов был, на мой взгляд, последним настоящим советским министром обороны Союза. Когда в 1976 году Брежнев назначил его министром, многие говорили: что это за министр, он ни одного дня не воевал. А он действительно не воевал на фронте ни одного дня. Но для победы в Великой Отечественной, да и для грядущей сегодняшней победы России, сделал столько, сколько не сделал ни один военачальник.

Общеизвестно: решающую роль в победе в Великой Отечественной войне сыграло производство вооружений. В том числе, конечно.

За две недели до войны И.В. Сталин по рекомендации Л.П. Берия неожиданно назначает директора ленинградского завода "Большевик" (сейчас это Обуховский завод) 32-х летнего Дмитрия Устинова на одну из ключевых должностей в правительстве - Народным комиссаром вооружений СССР. Этот молодой человек будет руководить производством ВСЕХ вооружений Великой Отечественной всю войну и очень долго после нее, практически до свой смерти в 1984 году.

Именно благодаря его усилиям была блестяще организована работа всего военно-промышленного комплекса СССР во время и после войны, эвакуация предприятий, налаживание их работы в тылу. Переоценить такое сложно.

К концу 1941-го на восток было вывезено 80 процентов всех предприятий Наркомата вооружения. А это 1360 крупных заводов, 54 тысячи единиц оборудования, включая 40 тысяч металлорежущих станков. Уже сама эвакуация огромного числа крупных предприятий и сотен тысяч рабочих с семьями на тысячи километров была подвигом; в мировой истории подобного еще не было (и не будет). Но вывезти оборудование — всего лишь часть задачи. Надо было практически в чистом поле в условиях морозной зимы его установить и начать производство. Не просто начать - увеличить выпуск оружия в разы.

Не хватало всего: самолетов, танков, пушек, снарядов, даже винтовок. И производство вооружений уже к началу 1942 года было восстановлено. А в 1943–1945-м пошло в войска все более мощным потоком. Причем в этих тяжелейших условиях создавались системы оружия, превосходящие те, что выпускала вся Европа, работавшая на фашистскую Германию: реактивная система ВМ-13 Катюша, истребители Ла-7 и Як-9, танки Т-34-85 и ИС-2, САУ-122 и 152, пушка ЗИС-3, пистолеты-пулеметы и автомат Судаева...
Ко всему этому приложил руку молодой нарком. На всякий случай: к окончанию войны ему было только 37 лет.

После войны уже в должности министра вооружений (а позже - министра оборонной промышленности) СССР, именно он претворил в реальность идею советского ракетостроения. Именно с подачи Устинова стал возможен военный ракурс советской ракетной программы, а за подготовку первого полета человека в космос был в 1961 году удостоен звания Героя Социалистического Труда - именно он отвечал за весь процесс подготовки.

По инициативе и при поддержке Устинова в 1961 году был принят на вооружение зенитно-ракетный комплекс малого радиуса действия С-125. Устинов также был активным сторонником принятия на вооружение ЗРК дальнего радиуса действия С-200, под его контролем были созданы ЗРК С-300...

Под руководством Устинова были разработаны и запущены в производство практически все виды основного оружия, которое и сейчас, модернизированное, стоит на вооружении ВС РФ. Это танки Т-72 и Т-80, боевые машины пехоты БМП-2, истребители Су-27 и МиГ-29, стратегический бомбардировщик Ту-160 и многие, многие другие виды оружия и техники.

Именно Устинов коренным образом изменил военную доктрину СССР, основной упор сделав на резком наращивании и модернизации оперативно-тактического ядерного потенциала советских войск наряду с бронетанковым.

Согласно его доктрине, за 13-15 дней советские войска должны были овладеть территорией ФРГ, Дании, Голландии, Бельгии и выдвинуться на границу с Францией. Вся операция по разгрому войск НАТО в Европе, установлению советского контроля над материковой Европой должна была по плану Устинова занять 30-35 дней.

Ну, и приказы ДМБ-76-84 он подписывал)) Мне в том числе.

Что интересно: имя министра обороны СССР маршала Дмитрия Устинова никогда не ассоциировалось ни с брежневским застоем, ни с закостенелой, не учитывавшей новые вызовы сусловской идеологией. Устинов в позднем Союзе был просто реальным воплощением именно сталинских времен, когда кадры решали всё, а все руководители находились на своих местах и реально управляли производствами и процессами. Его и называли в позднем Союзе самым сталинским министром, то есть человеком железной закалки, твердым, бескомпромиссным, компетентным во всех вопросах и отличным организатором.

Он был руководителем, но не командиром: за всю свою жизнь Дмитрий Федорович никогда ни одним из воинских подразделений не командовал, да и вообще по своей сути был сугубо гражданским человеком.

30 октября 1908 года в Самаре родился Маршал Советского Союза, Герой Советского Союза, дважды Герой Социалистического труда, кавалер одиннадцати орденов Ленина, Суворова, Кутузова министр обороны СССР (1976-1984) Дмитрий Федорович Устинов

30 октября 1917 года также родился начальник Генштаба ВС СССР (1977-1984) Н.В. Огарков

Русская история 20 века - мой авторский канал бывшего советского журналиста

"1 сентября 1941 года отправился Юра в первый класс. Даже в тот военный сентябрь мы постарались все-таки отметить такой день. Я с утра пораньше побежала на ферму, а к восьми была уже дома. Провожали Юру братья, Зоя и я. Он шел гордый, в наглаженной матроске, с Зоиным портфелем, в котором лежал аккуратно обернутый в газету его первый учебник — букварь... Но война не давала о себе забыть, ни на минуту. Дни и ночи шли через деревню беженцы. Люди рассказывали, как катится вал нацистских армий, как уничтожают они наши города и деревни, как бомбят мирных граждан. «От Советского Информбюро...» Вести были страшные. Пали Рига, Таллин, Вильнюс, Минск, немцы двигались к Ленинграду, а потом в сводках замелькали и совсем близкие названия - Ельня, Смоленск. В нашу деревню пришли первые «похоронки»...

Однажды мы услышали нарастающий шум мотора. Казалось, что самолет идет прямо на нашу ферму... Это был наш, советский самолет, ясно было, что с ним что-то случилось. Летел он так низко, что казалось - вот-вот врежется в землю. Но он все тянул в сторону от построек, а потом упал недалеко от нашей избы. Пришла домой — младших нет, сразу догадалась - побежали к самолету. А тут в небе показался еще один наш самолет, он сделал круг, другой и приземлился на сухом твердом пригорке. Чуть спустя прибежал Юра. Глаза горят от возбуждения, хочет поскорее мне все рассказать, сбивается. Но я все-таки поняла. Первому летчику удалось выпрыгнуть из кабины над самой землей. Он даже не поранился. Ругался на гитлеровцев, грозил им. Подбежал летчик с другого самолета. Они расстегнули плоские кожаные сумки, а там карты.

Юра пересказывал каждую мелочь, передавал каждое движение, все время повторял слово «летчик»: «Летчик спросил: «Как ваша деревня называется?» Летчик сказал: «Ну гады, ну заплатите!» Потом удивился: «Вы почему с портфелями?» И сказал: «Молодцы! Надо учиться!» Летчик расстегнул кожаную куртку, а на гимнастерке у него — орден. Летчики — герои. А орден называется — Боевого красного знамени. А еще он мне дал подержать кожаную сумку. Она планшеткой зовется. Мама, вырасту — тоже буду летчиком!»
— Будешь, будешь! — говорила я ему, а тем временем поставила в кошелку крынку молока и положила хлеб.
— Отнеси им, сынок! Да пригласи в дом.
Но летчики не покинули свои машины. Дотемна не возвращались и ребятишки. Только поздно ночью пришли они домой. Юра все повторял фамилию, которую назвал ему первый летчик. В ту сентябрьскую ночь летчики остались у боевых машин, а утром мы услышали рев взлетевшего с пригорка самолета...

Фронт приближался... Пала Вязьма. Через нашу деревню ехали колонны грузовиков — везли раненых. Шли наши войска. Красноармейцы были усталые, измученные. Мы смотрели на них и плакали, а они головы не поднимали... Память возвращает в те дни, когда нацисты пришли на нашу землю... Пушки грохотали где-то совсем рядом. Мы с Алексеем Ивановичем собрали всех ребятишек в одной комнате — опасались, как бы не выскочили, не угодили под шальную пулю, осколок. Наступил вечер, а наутро к нам вошли немцы. Они врывались в дома, везде шарили, кричали:
— Где партизаны?
Партизан не находили, а вот вещи утаскивали, хватали кур, гусей, еду. Через три - четыре часа в доме не осталось ничего. Последний каравай я спрятала для ребятишек, но высокий немец по запаху нашел и его на печке.

Фронт перекатился через нас. Артиллерийская канонада гремела рядом. Мы слушали, надеялись, что нас освободят. Но проходили дни. Красная Армия не возвращалась.
В один из первых дней оккупации вбежал в дом Юра:
— Пожар! Школа горит!
Алексей Иванович схватил ведра, только выбежал из дома, как в центре деревни послышались автоматные очереди. Стало ясно: гитлеровцы подожгли школу, теперь не подпускают жителей тушить огонь. Муж вернулся в избу, сел на лавку, в тишине звякнула дужка ведра.
Ночью в избе слышались детские всхлипывания. Что сказать? Как успокоить? Мы старались узнать, как обстоят дела на фронте... Газет, естественно, не было, радио молчало. Мы оставались «под немцами» долгих полтора года. Каждый из этих дней оставил тяжелую отметину на сердце. Фронт был рядом, в нескольких километрах от Клушина, но мы были где-то за чертой нормальной жизни.

Советские люди нынешних мирных дней, которые родились после победного сорок пятого, конечно, много читали, много знают о войне, о героизме воинов, отстоявших независимость нашей страны, о том, как самоотверженно трудились рабочие и крестьяне для фронта, во имя победы, о бессонных ночах у станков, о труде на полях. Знают много. Но невозможно полно представить весь ужас вражеского нашествия, то время, когда мы находились во власти жестокого, бесчеловечного врага, когда каждый день речь шла о жизни и смерти. Едва наступило лето сорок второго, прибывшие на постой гитлеровцы повыгоняли все население нашей деревни из их домов. Алексей Иванович вырыл на огороде землянку, которая и спасала нас все дальнейшее время оккупации. К нам в землянку перебралась из соседнего дома Анна Григорьевна Сидорова.
— В тесноте, да не в обиде! — ответил Алексей Иванович на ее просьбу.

Гитлеровцы, узнав от кого-то, что Алексей Иванович работал мельником, приказали наладить помол, но он придумал какую-то неисправность. На другой день его вызвали к коменданту. Вернулся через час, подошел и встал рядом со мной. Глянула я на него и не узнала. Непохожее какое-то лицо, глаза потухшие.
— Алешенька? Что? Что они сделали с тобой?
Он даже не сразу ответил. Видела я — с силами собирается.
— Нюра! Меня... меня пороли.
— Больно? — спрашиваю.
Он головой из стороны в сторону покрутил, а ответить не может, в горле клекот, как крик...
Однажды вернулся он в землянку, быстро разделся, лег на нары.
— Если что - я со вчерашнего дня занемог. Ребятам скажи,— предупредил он.
А следом в землянку ребятишки прибежали:
— Мельница горит! Пожар!
Я их предупредила, подождала, когда убегут, — и к Алеше:
— Чего ты наделал?!
— Нюра, она от искры загорелась. Ты не беспокойся. От искры. Ни меня, ни моториста ни одна живая душа не видела.

Жить или умереть. Нет, не только об этом шла речь в то время. В дни, когда гадали, как раздобыть кусок хлеба, миску ржи, чугунок картошки, мы не имели права думать только о том, как бы выжить. У нас были дети, мы беспокоились, какими они останутся после оккупации — не сломятся ли, не станут ли трусоватыми и забитыми. Конечно, сейчас та забота складывается в четкие слова. Тогда было труднее. Было ощущение, что ты должен что-то сделать еще, кроме того, чтобы остаться в живых... Мы старались быть примером для наших детей... И уже после освобождения Юра да Борис поделились, что они вместе с другими ребятами старались вредить гитлеровцам: разбрасывали по дорогам старые гвозди, битые бутылки, в выхлопные трубы их машин заталкивали камни и куски глины.

Фронт был все еще близко. Канонада грохотала, то отдаляясь, то приближаясь. Теперь в Клушине стояла эсэсовская часть. Наш дом снова занял нацист. Он заряжал аккумуляторы для автомашин. На досуге любил "развлекаться". То на глазах у голодных ребят скармливал собаке консервы, то начинал стрелять по кошкам, то принимался рубить деревья в саду. Детей наших он ненавидел. Как-то маленький Боря подошел к его мастерской из любопытства, а он схватил его за шарфик, повязанный вокруг шеи, и за этот шарф подвесил. Видевший это Юра, прибежал в землянку с криками. Я кинулась к Боре. На дереве висел мой младшенький, а рядом, уперев руки в бока, закатывался от смеха нацист. Я подлетела к яблоне, подхватила Бореньку на руки. Ну, думаю, если этот немец проклятый воспрепятствует, то лопатой его зарублю! Пусть потом будет, что будет. Не знаю, какое у меня лицо было, только он глянул на меня, повернулся, в дом и зашагал — сделал вид, что его кто-то окликнул.

Раздели мы с Юрой Бореньку, уложили на нары, стали растирать, смотрим — порозовел, глаза приоткрыл. Когда он в себя пришел, я увидела, что с Юрой творится неладное. Стоит, кулачки сжал, глаза прищурил. Я испугалась. Подошла, на коленки к себе сына посадила, по голове глажу, успокаиваю:
— Он же нарочно делает, чтобы над тобой тоже поиздеваться, чтобы за пустяк убить. Нет, Юра, мы ему такую радость не доставим!
Думала, убедила сыночка. Прошло несколько дней, слышу, этот немец с мотоциклом своим возится, завести не может. Вышла из землянки, наблюдаю издалека. А уж когда он из выхлопной трубы мусор какой-то выковырял, сразу же поняла. Тот ругнулся, к нам зашагал. Я к нему навстречу пошла, он мне на ломаном русском и говорит:
— Передай твой щенок, чтобы мне на глаза не попадаться.
На большее не решился. Фронт тогда уже дрогнул, артиллерийская канонада не умолкала. Всем было ясно, что нацистам здесь долго не продержаться... Несколько дней Юра не ночевал в землянке — устроила я его у соседей, подальше от ненавистного немца. Когда Юра вернулся, я все наказывала ему:
— Не подходи ты к немцам. Держись подальше! Да и за братом следи.

Я все старалась спрятать под крылышко младших, непослушных. А беда пришла с другой стороны. 18 февраля 1943 года поутру раздался стук прикладом в дверь нашей землянки. Я открыла. Гитлеровец, остановившись на пороге, обвел вокруг взглядом, глаза его задержались на Валентине:
— Одевайся, выходи!
Я попыталась протестовать, но он замахнулся на меня автоматом:
— Шнель, шнель! Быстрее! Германия ждет!
Автоматчики согнали на площадь молодых парней, построили, окружили и повели. Угоняли в неизвестность, в неволю. Как разрывалось тогда мое сердце!

Мы считали денечки - где же, где наши? Немцы отходили. Вот уже и из домов съехали. Мы вошли в свою избу. Грязь, погром. Стали с Зоей дом мыть, от нацистов вымывать. А по деревне новые слухи - собираются угонять девушек. Зоя моет пол и плачет:
— Может, — говорит, — последний раз дом в порядок привожу.
Успокаиваю, что ее не возьмут, больно маленькая. Хочу верить своим словам, и не верю. Действительно, через пять дней после угона Валентина снова стук в дверь. Немец внимательно всех оглядел, в Зоину сторону пальцем ткнул:
— Девошка! На плошат! Одевайся.
Я к нему:
— Посмотрите, она же маленькая. Толк какой с нее? Оставьте!
Немец даже не глянул на меня, через мою голову Зое говорит:
— Ждать не буду! Ну!

Зоя платок повязала, шубейку натянула, сунула ноги в валенки. Я на колени хотела перед немцем броситься, а она ко мне кинулась, не дает:
— Мамочка! Не надо! Мамочка! Не поможет! Мамочка, не унижайся!
К мальчишкам, отцу обернулась:
— Берегите маму! Маму берегите! — глаза у нее сухие, не плачет, только дрожит вся: — Прощайте!
Выбежала я вслед за ней — гляжу: из всех домов девушек и совсем молоденьких девчонок выгоняют. Шла я за колонной наших девушек до околицы. А там на нас, матерей, немцы автоматы направили, не пустили дальше. Стояла я, глядела вслед удалявшейся колонне. Не помню, как домой добрела. Сына забрали — было тяжело, а дочку увели — стало вовсе нестерпимо. Какие только мысли в голове не появлялись! Пятнадцатилетняя девочка, да в неволе, в полной власти нацистов, у которых человеческих понятий-то нету совсем...

До освобождения оставалось всего несколько дней, нарастал гул боев. Через деревню потянулись отступавшие части гитлеровцев. Теперь это были уже не те нахальные мерзавцы, которые полтора года назад входили в нашу деревню. Одеты они были в тряпье с грязными повязками и с обмороженными лицами. Но мы-то знали, что они еще на многие мерзости способны... Вскоре в нашу деревню вошли части родной Красной армии. Какой это был праздник! Все, кто остался жив, вышли на улицу, кричали «ура», звали красноармейцев в избы. А какие у всех были веселые глаза!

Еще грохотали близкие бои, а в деревне возрождалась наша, советская жизнь. Пора было думать об урожае. Командир части, расположившейся в нашей деревне, распорядился, чтобы саперы осмотрели поля, очистили их от мин, неразорвавшихся снарядов. Собрались мы, посчитали свои силы... Грустные это были смотрины: мужики на фронте, молодых парней и девушек нацисты угнали в Германию. Но что делать - трудиться надо. От хлебороба жизнь зависит... Радость освобождения переплеталась с горестями. Не было большей беды, чем утрата родных. Тревога от незнания судьбы угнанных детей была как рана. Только при виде младших я чуть успокаивалась, не то что забывала о судьбе старших, но хоть думать о делах могла. А едва оставалась одна — тяжесть опять наваливалась, теснило сердце...

Но вот наконец почтальонша принесла сложенный треугольником листок бумаги — письмо от Валентина и я узнала, что он сумел бежать из плена и перейти линию фронта. Он стал танкистом, башенным стрелком. А следом и новое сообщение — от Зои. Ей тоже удалось вырваться из неволи. Она тоже стала помогать Красной армии. Поскольку годами не вышла, в действующие на переднем крае части ее не записали, тогда она пошла в ветеринарный военный госпиталь. «Мне очень пригодились мои деревенские знания, — писала дочка. — Я ухаживаю за ранеными лошадьми. Мы возвращаем их в строй, чтобы наши кавалеристы могли громить нацистов, могли отплатить за горе советских людей».

А.Т. Гагарина, "Память сердца".

Из воспоминаний генерал-полковника РККА Ивана Чистякова

"…Приносит мне председатель трибунала бумагу:
- Подпишите, Иван Михайлович! Завтра в 09:00 хотим новобранца у Вас тут перед строем расстрелять.
– За что, - спрашиваю, - расстрелять?
– Бежал с поля боя. Всем другим трусам в назидание.
А я эти расстрелы терпеть не мог.

Я же понимаю, что этот молокосос вчера за материну юбку держался, дальше соседней деревни никогда не путешествовал. А тут его вдруг схватили, привезли на фронт, не обучив как следует, сразу бросали под огонь.
Я ведь тоже с поля боя по молодости бегал. И не раз, пока дядя (я под его началом был) своими руками пристрелить не пообещал – и я был уверен, что пристрелит. Это же стра-а–ашно! Взрывы, огонь, вокруг тебя людей убивают, они кричат: с разорванными животами, с оторванными ногами-руками... Вроде и мысли в голове о бегстве не было, а ноги тебя сами несут, и всё дальше и дальше.
Ох, как же трудно со своим страхом справиться! Огромная воля нужна, самообладание, а они с опытом только приходят. С ними люди не родятся.

И вот этого мальчишку завтра в 09:00 возле моего КП убьют перед строем...

Спрашиваю председателя трибунала:
- А вы разобрались во всех деталях его воинского преступления?
Тот мне:
- А чего тут разбираться? Бежал – значит, расстрел, о чём тут ещё можно разговаривать? Всё ясно.
Говорю:
- А вот мне не ясно из твоей бумаги: куда он бежал? Направо бежал, налево бежал? А, может быть, он на врага бежал и хотел других за собой увлечь! А ну, сажай свой трибунал в машину и следуй за мной – поедем в эту часть разбираться.

А чтобы в эту часть проехать, нужно было обязательно пересечь лощину, которая немцем простреливалась. Ну, мы уже приспособились и знали, что если скорость резко менять, то немецкий артиллерист не сможет правильно снаряд положить: один обычно разрывается позади тебя, другой впереди, а третий он не успевает – ты уже проскочил.
Ну, вот выскочили мы из-за бугра и вперёд. Бах-бах, - пронесло и на этот раз. Остановились в перелеске, ждём – а трибунала-то нашего нет, не едут и не едут.
Спрашиваю шофёра:
- Ты точно видел, что немец мимо попал?
- Точно,- говорит, – оба разрыва даже не на дороге были!

Подождали мы их с полчаса и поехали дальше сами. Ну, всё я там выяснил, насчёт новобранца: бежал в тыл, кричал "Мама", сеял панику и т.д. Поехали обратно.
Приезжаем на КП.
- Что случилось с трибуналом? - спрашиваю.
– Ничего не случилось,- мне говорят. - Они сейчас в столовой чай пьют.
Вызываю командира комендантского взвода, приказываю немедленно доставить трибунал ко мне. Через пять минут приводят ко мне эту троицу. Один ещё печенье дожёвывает. Спрашиваю:
- Куда вы делись? Почему не ехали за мной, как я приказал?
- Так ведь обстрел начался, товарищ генерал-полковник, поэтому мы назад и повернули.
Говорю им:

- Обстрел начался, значит, бой начался. А вы меня бросили в этом бою, струсили. Кто из вас законы военного времени знает? Что полагается за оставление командира в бою и бегство с поля боя?
Побелели. Молчат. Приказываю командиру комендантского взвода:
- Отберите у этих дезертиров оружие! Под усиленную охрану, а завтра в 09:00 расстреляйте всех этих троих перед строем!
Тот:
- Есть! Сдать оружие! На выход!

В 3 часа ночи звонит Хрущёв (член Военного Совета нашего фронта):
- Иван Михайлович, ты, что, вправду собираешься завтра трибунал расстреливать? Не делай этого. Они там уже Сталину собрались докладывать. Я тебе прямо завтра других пришлю взамен этого трибунала.
- Ну, уж нет,- я Хрущёву говорю. – Мне теперь никаких других не нужно! Только этих же хочу.
Тот засмеялся, говорит:
- Ладно, держи их у себя, раз хочешь.
И вот аж до самого конца войны мне ни одного смертного приговора больше на подпись не приносили..."

Цитируется по: Чистяков И. М. Служим Отчизне. - 2-е изд. - М.: Воениздат, 1985. - 288 с., (Военные мемуары). Литературная запись Г. С. Комиссаровой.

Иван Михайлович Чистяков в Красной Армии с 1918 года. Генерал-полковник.

После гибели генерала Ивана Панфилова принял командование 8-й гвардейской (Панфиловской) стрелковой дивизией. С октября 1942-го командовал 21-й (с апреля 1943 г. - 6-й гвардейской) армией, которая вела боевые действия на Донском, Воронежском, 2-м и 1-м Прибалтийских фронтах. Войска под его командованием успешно действовали в Сталинградской и Курской битвах. В ходе их он показал себя опытным, грамотным командующим, знающим природу общевойскового боя и операции, лично проявившим мужество и храбрость как в ожесточенных оборонительных боях, так и в ходе контрнаступления войск армии на Левобережной Украине и форсировании Днепра. Активно и решительно командовал войсками армии при разгроме невельской группировки противника в Белорусской наступательной операции. За умелое командование армией в этой операции и проявленные при этом мужество и героизм ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Награжден 2 орденами Ленина, 5 орденами Красного Знамени, 2 орденами Суворова 1-й ст., орденами Кутузова 1-й ст., Суворова 2-й ст., медалями.