Густав Вагнер — австриец, член СС с 1935 года, заместитель коменданта лагеря смерти Собибор в 1942–1943 гг. Под его контролем было уничтожено не менее 250 000 человек — в основном евреев из Польши, Нидерландов, СССР и Германии. Прозвище «Зверь» дали ему сами узники — не как метафору, а как констатацию: он убивал без ярости, но методично, с холодной жестокостью, выходившей за рамки «служебных обязанностей».
После войны он скрылся в Бразилии при помощи священника Клеменса Худала, сменил фамилию и жил под именем Гуннар Мунте. В 1978 году его обнаружил Симон Визенталь, но бразильский Верховный суд отказал в экстрадиции. 3 октября 1980 года Вагнер был найден мёртвым — с ножевым ранением в грудь. Официальная версия: самоубийство. Он так и не предстал перед судом.
✅ Свидетельства
Он не кричал при входе в барак. Просто появлялся — и наступала тишина. Люди замирали. Даже дети переставали плакать.
❗«Когда Вагнер входил в барак, все замирали. Он смотрел на нас, как на насекомых. Однажды он вытащил ребёнка из рук матери и швырнул его о стену. Потом приказал матери смотреть, как он давит ребёнка сапогом», — показывала Эстер Райхенберг, выжившая узница Собибора.
Это не единичный случай. Вагнер регулярно участвовал в отборах на смерть и лично расправлялся с теми, кто, по его мнению, «нарушал порядок».
❗«Прибыл эшелон из Нидерландов. Женщина прятала грудного ребёнка под платком. Вагнер увидел движение, вырвал младенца, бросил на землю и разбил его головой о бетонный столб у входа в так называемый „медпункт“ — яму для расстрелов. Мать бросилась за ним — он застрелил её на месте и сказал: „На одного еврея меньше — на одну заботу меньше“», — записано в протоколе её допроса (Государственный архив Израиля, 1964).
Он не требовал сопротивления. Ему хватало усталости, возраста, запинки.
❗«Один старик еле шёл. Вагнер вытащил дубинку — она была толще обычной, обитая железом — и начал бить его по голове и спине. Старик упал, полз на четвереньках, просил: „Господин офицер, я не могу… я болен…“ Вагнер ударил его по затылку — раздался хруст. Потом снял очки, сломал их ногой и бросил в лицо. Приказал двум юношам отнести тело — одного застрелил за медлительность», — свидетельствовал Томас Блатт на Люблинском процессе (1965).
Его действия не ограничивались расстрелами. Он изобретал методы унижения — систематически, с расчётом на максимальный психологический эффект.
❗«Привезли подростков 13–15 лет. Один мальчик упал от изнеможения. Вагнер подошёл, схватил его за воротник и спросил: „Почему ты улыбаешься?“ Мальчик не улыбался — он плакал. Но Вагнер настаивал: „Я вижу — ты смеёшься! Ты нас насмехаешься!“ Он вытащил нож, вспорол живот мальчику от грудины до пупка, вынул кишку, намотал её на руку и потянул — медленно. Мальчик кричал минуты три, пока не задохнулся. Остальным приказал аплодировать. Кто не хлопал — получал пулю», — рассказал Йосель Гурфайн в интервью Яд ва-Шем (1979). Тот же эпизод подтвердили Эстер Райхенберг и Зеэв Розенберг.
Он устраивал «игры».
❗«У него был метод — он называл его „игра головой“. Выбирал двух мужчин, ставил их лицом к лицу и приказывал биться лбами, как в футболе. Если удар был слабым — бил дубинкой по коленям, пока не сломает кость. Потом заставлял их продолжать — хромая, с кровью на лице. Однажды двое упали без сознания — он приказал их расстрелять как „негодных для игры“», — вспоминал Семён Розин.
Он издевался над голодом:
❗«Любил бросать хлеб в лужу с мочой и кричать: „Кто хочет есть?“ Те, кто хватал, должны были есть его на коленях, под насмешки охраны», — добавил он.
Даже в повседневных ритуалах — например, при разгрузке эшелонов — Вагнер проявлял изощрённую жестокость.
❗«Однажды женщина родила в вагоне — ребёнок был уже мёртв от удушья. Она несла его в руках. Вагнер взял труп, подбросил в воздух и выстрелил — как по мишени. Потом сказал охранникам: „Практика делает мастера“ — и все засмеялись», — зафиксировал Александр Печерский в своих мемуарах (1946).
После восстания 14 октября 1943 года, когда около 300 узников бежали, Вагнер — находившийся в отпуске — вернулся в лагерь и лично возглавил расправу над оставшимися.
«Он отобрал 36 человек, которых подозревал в соучастии. Заставил их копать яму 10 на 5 метров. Потом по одному выводил, давал лопату и приказывал копать себе могилу глубиной по пояс. Как только человек заканчивал — стрелял ему в затылок. На 33-м устал, приказал охранникам закончить, но сам остался смотреть. Пил коньяк и сказал: „Сегодня хороший день для чистки“», — показал Калман Тейтель, участник заговора (допрос в Минске, 1945).
✅ Бегство и безнаказанность
После войны Вагнер, пользуясь поддержкой церковной сети беглых нацистов, получил фальшивые документы и в 1950 году перебрался в Бразилию. Там он жил под чужим именем, не скрываясь активно, но и не афишируя прошлое.
В 1978 году Симон Визенталь установил его местонахождение. Вагнера арестовали, но экстрадиция не состоялась: Верховный суд Бразилии постановил, что преступления против человечности не подпадают под местные законы об экстрадиции. Он был выпущен под домашний арест.
В интервью итальянскому журналисту в 1979 году Вагнер заявил:
❗«Я лишь исполнял приказы — и иногда даже лучше, чем было приказано».
Это — не оправдание. Это — признание в инициативности. В стремлении *превзойти* ожидания системы.
3 октября 1980 года его нашли мёртвым в доме под Сан-Паулу. На груди — одно глубокое ножевое ранение. Никаких записок. Никаких следов борьбы.
Официальная версия — самоубийство. Однако ни один из выживших узников Собибора не верит в неё.
❗«Смерть Вагнера была слишком удобной для всех — для Бразилии, для бывших нацистов, даже для нас, охотников. Но справедливость так и не была восстановлена. Он ушёл, не увидев суда, не услышав приговора от тех, кто выжил благодаря чуду», — написал Симон Визенталь.
✅ Заключение
Густав Вагнер не был «винтиком системы». Он не «выполнял долг». Он брал на себя инициативу. Он улучшал методы убийства. Он наслаждался властью над чужой жизнью.
Его преступления задокументированы показаниями десятков выживших, протоколами следствий, судебных процессов и личных записей участников восстания.
И всё же — он избежал наказания. Не из-за недостатка доказательств. Не из-за сомнений в вине. А потому что мир — в 1950-е, в 1970-е — позволил ему скрыться. Потому что законы оказались слабее совести. Потому что справедливость не пришла вовремя.
❗«Он не просто следовал приказам. Он совершенствовал жестокость — вносил в неё театральность, чтобы сломать не только тела, но и дух», — писал Александр Печерский. И в этом — не метафора. Это — факт, подтверждённый многими.
На перроне Аушвица он появлялся как призрак в идеально отутюженной форме, в начищенных до зеркального блеска сапогах и в белых перчатках, которые, казалось, должны были оградить его от прикосновения к тем, чьи жизни он оценивал взглядом хищника. Йозеф Менгеле не просто отправлял людей в газовые камеры — он с улыбкой отбирал человеческий материал для своих чудовищных экспериментов, прикрытых лженаучной риторикой о «чистоте расы».
Ад для «особых» узников
Для близнецов, карликов и людей с физическими аномалиями его улыбка была особенно страшна. Она означала «спасение» от немедленной смерти ради долгих, изощренных мучений.
Свидетельство Евы Мошес Кор, выжившей близнеца, над которой экспериментировал Менгеле:
«Он пришел за мной и моей сестрой Мириам. Нас раздели, положили на ледяные столы, и он начал измерять каждую часть нашего тела линейкой и циркулем, часами, не переставая. Потом начались инъекции. Что это было, мы не знали. После одной из таких инъекций я заболела так тяжело, что моё тело опухло, покрылось красными пятнами, и я не могла пошевелиться. Доктор Менгеле осмотрел меня, холодно констатировал: «Слишком плохо, она не проживет и двух недель». И просто ушел. Я выжила чудом, только благодаря тому, что моя мать тайком приносила мне хлеб и отпаивала водой».
Ева также вспоминала, как Менгеле пытался «создать» сиамских близнецов, сшив вместе двух цыганских мальчиков. Результатом стала гангрена и мучительная смерть детей.
Свидетельство Веры Кригер, еще одной жертвы его «исследований» на близнецах:
«Однажды он привел в наш барак женщину и приказал нам назвать её «мамой». Мы должны были звать её, когда нам будет больно или страшно. Через несколько недель он забрал её и больше мы её никогда не видели. Это был чистый садизм — дать нам проблеск тепла, чтобы потом отнять его. Он изучал не только наши тела, но и пределы нашей психики».
«Медицинские» процедуры как пытки
Под предлогом науки Менгеле превращал медицинские кабинеты в камеры пыток.
Свидетельство доктора Миклоша Ньюшли, венгерского еврея-патологоанатома, вынужденного работать ассистентом Менгеле:
«Он приказал мне подготовить полный скелет для его коллекции. Для этого он отобрал группу из 14 пар близнецов-цыган, умертвил их инъекцией хлороформа в сердце, а затем лично контролировал процесс вываривания и очистки костей. Он хотел идеальные, неповрежденные образцы. Он говорил об этом так, будто речь шла о коллекции бабочек».
Ньюшли также описывал эксперименты по кастрации и овариэктомии (удалению яичников), которые проводились без эффективной анестезии. Менгеле интересовало, как долго человек может выдерживать боль до потери сознания, и как это влияет на его эндокринную систему.
Свидетельство Ольги Ленгьел, узницы Аушвица:
«Он лично делал переливания крови от одного близнеца к другому, чтобы посмотреть, что произойдет. Дети слабели на глазах, их кожные покровы синели, они умирали от эмболии или сердечной недостаточности. Для него это был просто «неудачный эксперимент». Он заносил данные в свой блокнот и шел к следующей «паре»».
Изнанка «расовых исследований»
Женщины были для него объектами для проверки «выносливости», что на деле означало самые жестокие пытки.
Свидетельство Марии Ш., выжившей узницы (её показания были записаны в послевоенных протоколах):
«Менгеле придумал «тест на материнство». Он привязывал женщин к столу и пропускал через их тело электрический ток разной мощности, наблюдая за конвульсиями. Он спрашивал: «Готова ли ты теперь отказаться от своего ребенка ради спасения своей жизни?» Это был не тест, это была попытка сломать саму природу человека, унизить материнский инстинкт. Крики были такими, что даже охранники отворачивались».
Цитата из отчета польского сопротивления из Аушвица, переправленного на Запад в 1944 году:
«Немецкий врач Менгеле проводит эксперименты, не имеющие ничего общего с медициной. Зафиксированы случаи вскрытия живых младенцев, сшивания живых людей, инъекций различных веществ в глаза детям в попытке изменить их цвет. Смертность среди его «подопечных» близка к ста процентам».
Йозеф Менгеле избежал правосудия. Он умер в 1979 году, утонув в Бразилии. Но его наследие — это не утонувший в водах Атлантики призрак. Это — тысячи несостоявшихся жизней, бесконечная боль выживших и вечное клеймо на совести человечества. Каждое свидетельство, каждый голос, прорвавшийся сквозь ад Аушвица — это обвинительный акт, который звучит громче любого судебного приговора. Он не просто убивал людей. Он систематически, под маской науки, уничтожал саму идею человеческого достоинства. И память о его жертвах навсегда останется судом, перед которым он будет стоять, даже скрывшись от земного правосудия.
На фото казнь поляками Элизабет Беккер - надзирательницы концлагеря Штуттгоф во время Второй мировой войны.
Она появилась в нашем аду зимой 1944-го, когда печи крематория в Штуттгофе уже не справлялись с своей работой. Ее звали Элизабет Беккер. Невысокая, с не по-женски жесткими чертами лица, она не кричала с первого дня. Она просто смотрела. Ее холодные глаза, словно сканер, выискивали малейшую провинность, малейшую слабость.
С ней всегда была собака — огромная, злая овчарка, ее верный помощник. Мы быстро поняли, что Беккер была одной из самых жестоких надзирательниц. «У нее была привычка бить заключенных тяжелой палкой, которую она всегда носила с собой. Она целилась в самые уязвимые места — по голове, по груди», — вспоминала Мария Грабовская. Избиения стали нашим ежедневным хлебом. Удар мог последовать за слишком медленный шаг, за взгляд, брошенный в ее сторону, или просто потому, что у нее было плохое настроение.
Помню, как однажды она «избила польскую девушку за то, что та попыталась поднять упавший кусок хлеба. Девушка не выжила после этого избиения». Для Беккер это не было вспышкой гнева; это была ее повседневная работа. Другая надзирательница позже на суде подтвердит: «Беккер была строже многих. Она говорила, что если не показывать свою власть с самого начала, то "эти твари сядут тебе на голову"».
Но больше всего мы боялись ее собаки. «Мы боялись не столько ее самой, сколько ее собаки — огромной овчарки», — говорила Хелена Копец. — «Когда мы строем шли на работу, она могла без всякой команды крикнуть "Фас!" и спустить собаку с поводка. Собака впивалась в ноги, рвала одежду и плоть. Крики и смех Беккер были для нас хуже укусов».
Зима была адской. Помню тот лютый мороз, о котором рассказывала Казимира Адамович. «Беккер заставила группу женщин раздеться до нижнего белья и мыть бараки снаружи ледяной водой. Те, кто останавливался от холода, тут же получали удар плеткой. Она говорила: "Грязь — это ваш запах, вот и мойтесь"». Через несколько дней многие из этих женщин умерли от воспаления легких. Для нее это был просто способ развлечься.
Но настоящий ужас приходил с «селекциями». Беккер не просто присутствовала на них — она вершила судьбы. Доктор Зофия Мефферт, работавшая в лазарете, с ужасом вспоминала: «Беккер регулярно приходила в лазарет для проведения "селекции". Она не была просто наблюдателем. Она тыкала пальцем в лежачих больных, крича: "Эта! И эта! Дальше не годится!" Она знала, что отправляет этих людей в газовую камеру». Ее решение было окончательным. «Однажды она отобрала для умерщвления молодую мать, которая только накануне родила ребенка. Никакие мольбы не помогали. Ее лицо оставалось каменным».
Она была везде. Даже у виселицы, установленной на плацу, мы видели ее каменное лицо. Прокурор на суде скажет: «Подсудимая Беккер не только отбирала жертвы, но и входила в состав охраны, сопровождавшей приговоренных к виселице. Она лично присутствовала при массовых казнях, видя агонию умирающих, и это не вызывало в ней ни малейшего сожаления».
А потом наступил суд. Мы, выжившие, смотрели на нее, пытаясь найти в ее глазах хоть каплю раскаяния. Но мы видели ту же маску. Судья спросил: «Вы признаете, что били заключенных?»
И она ответила тем же, чем жила все эти месяцы — ложью и самооправданием: «Да, но это было необходимо для поддержания порядка. Я никогда не била их сильно. Может, один или два раза... Я не хотела никому причинять вреда».
И тогда прокурор поднялся с места. Его голос был холоден и тверд: «Вы говорите, что "не били сильно"? Свидетельские показания и заключения судебно-медицинских экспертов говорят об обратном. Вы избивали людей до потери сознания, до смерти. Ваша "несильная" порка привела к гибели нескольких человек. Вы по-прежнему настаиваете на этой лжи?»
Она не нашлась с ответом. Ее каменное лицо впервые дрогнуло, но не от раскаяния, а от страха. Страха за свою собственную жизнь, которую она так легко отнимала у других.
4 июля 1946 года петля положила конец ее истории. Но для нас, выживших, память о ее жестокости, о ее смехе, раздававшемся в то время, как ее собака рвала плоть, о ее безразличном пальце, отправлявшем людей на смерть, — эта память останется навсегда. Как напоминание о том, до какой степени бесчеловечности может опуститься обычный человек.
На фото двое немцев, работавших в газовых камерах, позируют с контейнерами отравляющего газа «Циклон-Б» в концлагере Майданек после освобождения лагеря советскими войсками. Окрестности Люблина. 30 июля 1944 года. Оба повешены в Люблине по приговору суда в 1944 году.
Он прибывал в лагеря в ничем не примечательных металлических банках, с аккуратно нанесёнными заводскими номерами и предупреждающими черепами. На этикетке было написано «Циклон-Б» — название, звучащее как нейтральный технический термин. Внутри дребезжали гранулы, пропитанные синильной кислотой. Это был инсектицид, созданный для уничтожения вшей и грызунов. Но немецкие бюрократы, одержимые эффективностью, нашли ему новое, чудовищное применение.
Всё началось с холодного эксперимента. В подвале блока 11 в Аушвице, в сентябре 1941 года, группа советских военнопленных была загнана в замкнутое пространство. Эсэсовцы в противогазах заложили гранулы «Циклона» через отверстие в двери и стали ждать. Они наблюдали, как газ, невидимый и не имеющий запаха в смертельной концентрации, начинает свою работу. Агония была ужасной — газ блокирует клеточное дыхание, жертвы задыхались изнутри. Комендант лагеря Рудольф Хёсс на Нюрнбергском процессе с леденящим спокойствием констатировал: «Этот способ использования «Циклона-Б» оказался надежным. Он действовал быстрее, чем применявшиеся до сих пор методы, и не требовал специальных устройств». Эксперимент был признан «успешным»: смерть наступала быстро, а сам метод был дёшев и не требовал лишних усилий.
Так конвейер смерти был усовершенствован. В Аушвице-Биркенау выросли здания, тщательно замаскированные под душевые. Измученных людей, прибывших после долгой дороги в товарных вагонах, убеждали, что их ведут на дезинфекцию. Им даже говорили помнить номер крючка, на котором висит их одежда. Выжившая узница Аушвица Марта Вайс вспоминала: «Нас заверили, что мы идем в душ. Эсэсовцы говорили: «Дышите глубже, это полезно для легких». Они делали все, чтобы не было паники». Чтобы паника не вспыхнула раньше времени, ложь поддерживали до последнего.
Машина смерти приступала к работе.
Когда сотни людей оказывались внутри, массивная дверь захлопывалась, герметично закрываясь. Тогда сверху, через специальные люки в потолке, или снаружи, через узкие трубы, эсэсовцы-«дезинфекторы» в противогазах, как заправские дезинсекторы, сбрасывали в камеру гранулы «Циклона-Б». Они действовали спокойно, методично — это была просто работа.
Тепла человеческих тел было достаточно, чтобы яд начинал испаряться. Сначала в толпе нарастал хаос: крики, стук в дверь, давка. Но очень скоро они стихали. Член зондеркоманды Генрик Таубер, работавший у газовых камер, давал показания: «Сначала мы слышали отчаянные крики, которые через несколько минут стихали. Через четверть часа все обычно затихало. После того как газ выветривался, мы видели страшную картину: люди стояли сцепленные, как будто окаменевшие, не было возможности разъединить их». Через 15-20 минут всё заканчивалось. Наступала тишина. Затем свою работу начинали зондеркоманды — заключённые, вынужденные выносить тела. Им предстояло увидеть жуткую картину: тела, сплетённые в один комок в последней попытке спастись, синюшные лица, застывшие в гримасе ужаса. Еще один очевидец, Шломо Венеция, описывал: «Они были прижаты друг к другу, как статуи... Дети всегда были внизу, в ногах у взрослых. Нужно было прилагать огромные усилия, чтобы разорвать этот смертельный хоровод».
Эффективность была поразительной, с точки зрения палачей. Одна банка «Циклона-Б» могла «обработать» до тысячи человек. Немецкая промышленность работала как часы: концерн IG Farben получал дивиденды, фирмы-поставщики исправно выполняли заказы СС. На суде в Люблине в 1944 году, где судили персонал Майданека, один из свидетелей, бывший заключенный, показал: «Мы видели, как привозили цилиндры с «Циклоном-Б». Они приходили партиями, как обычный товар, с накладными и счетами. Убийство было поставлено на поток».
Убийство стало индустрией, а «Циклон-Б» — её главным расходным материалом.
Три Георгия, один крест "За Храбрость", и крест православного священника...
Дорога была дальняя, времена нынче неспокойные, да и идти было надо – люди ждут, обещал я, что приду, потому решил пройти знакомыми тропками через лес ночью – благо луна на небе полная и без тучек.
Осенил себя крёстным знамением троекратно и пошёл.
Думаете, что самое страшное в лесу ночью?
Крупный зверь?
Медведь или волк сторонится человека, и нет у него никакого желания с нами встречаться, разве что шатун по зиме, но это редкость.
Может нечисть какая?
Кто плохо лес знает, особо городские, так им бывает, что ни с того, ни с чего становится жутковато: то ли дерево от ветра скрипнет, или ветка сухая упадёт, может птица ночная неожиданно пролетит или сова заухает. Если сова, то она ещё и кричать умеет, чем может сильно перепугать любого, кто раньше её не слышал.
Так вот, самый страшный зверь в лесу – это человек, в зелёной или мышиной форме, говорящий на немецком языке, или иногда на русском – ежели предатель.
Если таких встретишь, то беды не миновать.
Встало солнышко. Природа оживала. Копошились сикляхи[1] и иные мелкие лесные жители. Уже подходя к селу, увидел стрижа, который каким-то образом оказался в не очень густых зарослях стрекавы[2] и силился взлететь. Подошёл к нему, взял в ладони и тихонько подбросил. Стриж взмахнул крыльями, немного завис над моей головой и улетел.
Улыбнулся я ему вслед. Попытался разглядеть его в вышине, да уж где там!
Показалась нужная мне хата. Перед ней ковырялся в тыне[3] её хозяин. Увидев меня всё бросил и тут же начал причитать:
– Батюшка, батюшка, что же это на земле то делается! Брат мой вчерась приехал из Черняковичей, он туда веники отвозил на базар, так рассказал, что не немец-гад порешил всех больных, а главная врачиха Васильева с помощницами Ивановой и Колобовой, пусть этим извергам неладно будет!
– О, Господи, как же это могло быть?
– Помните, Нюшку? Ну, Аньку Данилову?
– Конечно, помню, Алексей Степанович, крестил её доченьку год назад.
– Так вот, была она на излечении в больничке этой, говорит, что заподозрили неладное после того, как сначала переводили больных в отдельную палату, потом ставили уколы, и на следующий день умирали люди. Потом туда же переселяли новых, опять лечение-уколы и этой же ночью снова несчастные тихо умирали. Так из пятисот душ их осталось несколько десятков.
А потом она подслушала разговор двух санитаров, что приказ у немцев был такой главной врачихе – уколами извести всех больных. И тут ей вдруг неожиданно сказали, что выписывают домой. Собралось их таких человек с сорок. Немцы сказали, что подвезут их к большой развилке, чтобы ближе было им всем по сёлам разойтись своим, те и поверили – всю дорогу немцев благодарили. Но вместо этого привезли их к оврагу и расстреляли всех. Нюшку книжка спасла, она томик Пушкина за пазухой держала, в неё то и попали немецкие пули. Остальных постреляли и кое-как прикопали – закидали ветками, чтобы с дороги не видно было. Когда немцы уехали – она то и вылезла из-под убитых. Добежала к нам, дня три шла – ягодами питалась. Мы её чутка выходили и вчера отправили вместе с дочкой на заимку, подальше в лес.
Докладная записка Ленинградского обкома ВКП(б) С.М. Залыгина зав. оргинструкторским отделом ЦК ВКП(б) М.А. Шамбергу «О злодеяниях немецко-фашистских оккупантов в г. Пскове, в Псковском, Палкинском и Островском районах»
Алексей Степанович выговорился и затих. Я на него внимательно посмотрел. Крепкий мужик для своих шестидесяти годов он очень сдал за последнее время: осунулся, потемнел лицом, начал горбатиться. Перехватив мой изучающий взгляд спросил меня:
– А вы откуда идёте, батюшка?
– Иду я с Головановских Хуторов. Отпевал я безвинно убиенных деток, рабов божьих Гришу и Анну, трёх и пяти лет, детей Марии Капитоновой, да и саму Марию, и её стариков – родителей.
Я замолчал, потому что не знал, как ему рассказать о том, что детей немцы и эстонцы не просто убили – их сожгли заживо, да и маму их тоже сожгли.
На сносях она была, девятый месяц шёл.
Старики говорят, что когда её ногами эстонские полицаи били, то у неё роды начались. Так их всех в горящую избу и бросили. Её и её детей. Рождённых и нерождённых. В огне она и родила.
Ещё говорят, что её старуха-мать, Надежда Матвеевна, сама в огонь пошла, вслед за внуками и дочкой. А отец – старик Никита Иванович взял вилы и бросился на полицаев, но не сделал и двух шагов, как застрелили его. Хорошо, что хоть он не видел, как рожала его дочь в огне и погибала в муках вместе с дитём.
Похоронили их всех в одной могиле, а я только отпевал уже...
Помимо моей воли потекли у меня из глаз слёзы...
Докладная записка Ленинградского обкома ВКП(б) С.М. Залыгина зав. оргинструкторским отделом ЦК ВКП(б) М.А. Шамбергу «О злодеяниях немецко-фашистских оккупантов в г. Пскове, в Псковском, Палкинском и Островском районах»
Я плакал и молчал.
– Что делается, отец Фёдор, что делается, – прошептал, то ли вслух, то ли про себя мой собеседник, потом повернул голову в сторону дороги, на которой появилась пыльное облако – кто-то на ехал на телеге в село, и продолжил задавать вопросы, – А с Ильинским храмом в Добровитках, что было, отец, не знаешь?
– Знаю, – ответил я, тяжело вздохнул, перекрестился глядя на пролетающих в вышине журавлей, потом присел на завалинку и продолжил, – На рассвете закидали гранатами её немцы, знали они, что приютил погорельцев настоятель храма отец Григорий. Там они все и приняли мученическую смерть. Настоятель и двадцать семь женщин, стариков и детей.
– Проходи в дом, батюшка, угостись чем Бог послал: тюря[4] да пустая морцовка[5].
Пока мы заходили в дом и молились к тыну подъехали женщины с детьми. Это оказались жители соседнего села – направлялись они на лесозаготовку по распоряжению местного старосты.
Увидев меня все заголосили, загалдели, попросили благословления.
Алексей Степанович, добрая душа, пригласил всех в припереток умыться от пыли,[6]а потом в дом, чтобы накормить с дороги.
[1] Сикляха – муравей (псковский диалект)
[2] Стрекава – крапива (псковский диалект)
[3] Тын – забор
[4] Тюря – хлеб с простоквашей (псковский диалект)
[5] Морцовка – холодный борщ (псковский диалект)
[6] Припереток – предбанник (псковский диалект)
Проповедь
Глядя на то, что происходит вокруг нас, на все эти зверства, грабежи и насилие против нашего народа, которые творят эти нелюди в мышиной форме, вы начинаете думать, что совсем не важны в этом мире и ваша жизнь ничего не стоит и ничего не значит.
Это уныние и это Грех, и это совсем не так, братья и сёстры.
Подумайте о тех, кто помнит вашу помощь и не забудет никогда то, как вы помогли ему потушить дом при пожаре, да Зинаида? – тут я посмотрел на пожилую женщину, которая обгорела немного, но смогла загасить огонь у своих соседей зимой, а самих их не было дома, – Или принесли лекарство, которое подняло на ноги.
А как можно забыть подарок своего ребёнка, который он сделал своими руками.
Твои песни-частушки, Надюша, будут напоминать о весёлой и озорной девчушке всему нашему селу, и каждый услышав знакомую частушку даже через десять лет не просто улыбнётся, а вспомнит именно тебя.
А нашу учительницу, которую расстреляли и сожгли месте с семьёй немцы, как её забыть? Она научила читать и писать всех вас, и каждый раз беря в руки листок бумаги, чтобы написать письмо, вы вспомните о ней, и она будет жить в вас, как и те книги, которые она посоветовала прочитать, и они вам понравились, а, возможно, и изменили вас.
Наши защитники – партизаны будут помнить до конца жизни, как ты, Любовь, сообщила им об облаве, а ты, Зоюшка, принесла им к Пасхе сотню крашенных луковой шелухой яиц и куличи. И как они всем отрядом пытались отмыть твои ставшие жёлтыми от варёной луковой шелухи руки.
Даже не думайте, что от вас ничего не зависит, и вы ни на что не влияете, потому что, когда вы творите добрые дела, то вы любите то, что делаете – Добро, и любите тех, кому это делаете – Людей. Значит вы и есть – Любовь, и те следы, которые оставляете за собой творя Добро – останется в памяти на веки вечные.
А когда мы помрём, то дела наши продолжат дети наши, как сейчас наши партизаны пускают вражеские эшелоны под откос с танками и солдатами, а Армия наша Красная уже гонит немца от Волги, из-под Сталинграда в сторону Берлина!
Москва наша, Ленинград держится, Сталинград не сдали, Кавказ отстояли, пленных уже девать некуда, вот такие вот новости у нас. Слушайте сами и передайте другим.
Враг будет разбит, Победа будет за нашим народом!
Аминь!
На фото с окладистой бородой герой, о котором идёт речь в этом рассказе, боец 5-й Ленинградской партизанской бригады, лучший разведчик и самый уважаемый людьми священник (из церкви в псковском селе Хохловы Горки Порховского района) отец Фёдор Андреевич Пузанов.
Второй справа Фёдор Андреевич Пузанов
Первая мировая война сделала из простого плотника отважного солдата. Он был награждён в течении года тремя Георгиевскими крестами: IV, III и II степеней – а это высшая награда для солдат тех времён. А позже и Георгиевской медалью II степени на которой было написано «За храбрость».
Четырежды ходил в штыковую атаку, был ранен.
После Революции воевал за красных.
Священником стал в 1926 году, в разгар гонений на Церковь. Через два года его арестовали и он три года провёл в тюрьме.
Когда началась Великая Отечественная война он стал настоятелем небольшого храма в селе Хохловы Горки.
Немцы старались не трогать православных священников, собираясь с их помощью ломать сопротивление русских людей новой оккупационной власти, потому предоставляли им относительную свободу передвижения.
Для всех остальных передвижение по улицам или по дорогам между сёлами без специального пропуска грозило расстрелом или концлагерем.
Отец Фёдор использовал свой сан в полной мере: всё видел, общался с полицаями, запоминал, делал зарисовки расположения войск, передавал информацию в партизанский штаб, и немцы неминуемо получали удар в самое незащищённое своё место.
Он хоронил и отпевал, крестил и лечил, подкармливал и отправлял тех, кто скрывался от оккупантов к партизанам. И самое главное, он в своих проповедях рассказывал людям о том, что там происходит на фронте, в стране и вообще в мире.
Приведу несколько ярких случаев (из сотни) его партизанской биографии.
Первый.
Немцы узнали, что в деревне Шилы прячутся партизаны и решили обыскать в ней каждый дом. Нагрянули внезапно, окружили деревню и начали искать.
На пороге одного из домов стоял отец Фёдор.
Когда они приблизились к нему, то он сообщил немцам, что в доме умирает больная тифом женщина, а он здесь, чтобы её исповедовать и пригласил их в дом, чтобы они могли убедиться в этом.
Немцы испуганно замотали головами, прошли мимо и продолжили безуспешные поиски.
Когда они не солоно хлебавши покинули деревню отец Фёдор постучал ногой в подпол, из которого выбралась группа партизан, ну и никакой больной женщины на самом деле не было.
Второй.
Партизаны переправили на Большую Землю (в Ленинград) 500 тысяч советских рублей.
Где они их взяли?
Это отец Фёдор открыл среди своих прихожан на !!!оккупированных территориях!!! сбор средств для изготовления танков Т-34.
На эти деньги было изготовлено 4 танка.
Порхов.
Эта древнерусская земля славилась своими воинами, ещё в 1239 году новгородский князь Александр Ярославович, вошедший в историю под именем Невского, заложил на реке Шелони Порховскую крепость, в которой служили только местные воины: славяне и кривичи выдержала осады: литовских войск князей Ольгерда в 1346г., Витовта в 1428г., польских отрядов Стефана Батория в 1581г. С 10 июля 1941 года по 26 февраля 1944 год Порхов и район оказались в оккупации немецкими войсками. Город вымер, здания были разрушены на 90%. Немцы сожгли 638 деревень, 20 из них были сожжены вместе с жителями. Деревня Красуха 27 ноября 1943 года была уничтожена вместе с жителями. Страшную смерть в огне приняли 283 человека – от грудных младенцев до 90-летних стариков. Такая же участь постигла жителей Малых Петей, Палиц, Кузнецова, Павлова, Шилова, Курышкина... За время оккупации немцы расстреляли, повесили, сожгли заживо 11 тысяч жителей Порховского района.
Порховский Детский дом.
Отец Фёдор приходил сюда еженедельно. Из взрослых детский дом посещал всё это время только он. Приносил еду, играл с детьми, учил их, читал проповеди... Они к нему обращались "Отец" ...
А в 1944 году, когда немцы, отступая, сжигали оставленные все сёла подряд вместе с жителями, а тех, кого не успевали сжечь – расстреливали, отец Фёдор узнал, что собираются устроить массовый расстрел детей и женщин из сёл и деревень, которые находились рядом с Хохловыми Горками.
Он собрался и пошёл на место сбора, туда, куда сгоняли всех жителей.
Им сказали, что поведут на срочные земляные работы и отправили в лес под охраной. Конвоир посоветовал отцу Фёдору уйти из колонны домой, и сообщил ему, что по дороге всех расстреляют.
Но батюшка пошёл вместе со всеми.
Возле деревни Вяски, конвоиры отлучились, оставив людей отцу Фёдору, которому под страхом расстрела надо было привести людей в следующее село, где их должны были расстрелять.
Когда немцы скрылись, батюшка рассказал всем, какую немцы им уготовили судьбу, рассказал, что наши войска будут здесь через месяц, второй, и предложил всем уйти в партизанский отряд. Что они и сделали.
Не стал полностью публиковать главу о отце Фёдоре, решил сделать описание его подвигов.
Пишите мне в личку с позывным "Сила Пикабу" (weretelnikow@bk.ru), давайте свою почту и я вам отправлю электронные книги в трёх самых популярных форматах. Пока два тома, третий на выходе, даст бог.
Выдержки из книги Регины Мюльхойзер «Cексуальное насилие и интимные связи немецких солдат в Советском Союзе в 1941–1945 годах», в которой собраны редкие и уникальные материалы, основанные на зарубежных, преимущественно немецких источниках. Ранее нигде не публиковались и на русский язык переведены впервые!
Среди немецких солдат было особое отношение к женщинам, носящим оружие, которые вызывали у них сильное раздражение и неприязнь. В партизанских отрядах и в составе Красной Армии всего насчитывалось около миллиона женщин, из которых около половины были вооружены. Рассказы свидетелей, дневники, письма и фотографии немецких бойцов показывают, что многие из них воспринимали женщин-военных как что-то дикое, опасное и противоестественное, но в то же время они находили их привлекательными.
Идея вооруженной русской женщины, сражавшейся наравне с Красной Армией или партизанами, настолько поразила одного солдата вермахта, что он вспоминал о ней даже спустя 50 лет после окончания войны:
«Многому из того, что я увидел здесь сегодня [на выставке „Война на уничтожение: преступления вермахта 1941–1944 годов“ в Вене в 1995 году], я был свидетелем сам, но я никогда не видел, чтобы что-то происходило без подлинной причины. Мы никогда ничего не делали из злого умысла, из-за ненависти или ради шутки. Что, возможно, были ликвидации в тылу — мы никогда ничего подобного не слышали. Я был в России, на фронте и в тылу, но никогда ничего не слышал о зверствах. Возможно, в некоторых местах, где было несколько подразделений... Но что нам действительно показалось ужасным, так это то, что там были женщины-солдаты, которые сражались... Это было так ужасно, совершенно чуждо нам, против нашего понятия о военном порядке. Однажды мы стали свидетелями такой картины: на обочине лежала русская женщина в форме, брюки с нее были сняты, ноги раздвинуты, и вот прямо так ее бросили на дороге. Это был поступок неистовых солдат, в конце концов, все мы были мужчинами и легко могли поддаться ненависти, непониманию, ярости... В общем, ее расстреляли.»
Видя все эти преступления, задокументированные на выставке, немец, очевидно, хотел дистанцироваться от этого до такой степени, что, по его словам, «никогда ничего не слышал о зверствах». Единственное преступление, о котором он добровольно предоставляет какую-либо информацию, касается тела «русской женщины в военной форме», выставленного в откровенно сексуальной позе. Он пытается объяснить то, как с ней поступили немецкие солдаты, тем, что «женщины-солдаты были против их „концепции военного порядка“. Действительно, во время Второй мировой войны женщины, сражавшиеся на стороне партизан и в Красной Армии, ворвались в исключительно мужскую сферу военной службы. Это поставило под угрозу как характер армии как „места, где зарождается мужественность“ (Рут Зейферт), так и стабильность гендерно ориентированных властных отношений. В продолжении интервью бывший солдат преуменьшает роль немецких женщин, также задействованных в каждой зоне войны в составе свиты вермахта и СС, говоря, что эти «Blitzmädels» («девушки-связистки» — термин, обычно используемый для женщин вспомогательных сил вермахта) «иногда подвергались значительной опасности, но никогда не были вооружены». Таким образом, ветеран следует официальной линии вермахта и СС, которые тщательно создавали образ женщин как «Helferinnen» («вспомогательных сил»), которые не принимали активного участия в боевых действиях. Другие сведения также указывают на то, что вермахт и СД иногда проявляли особую ненависть к партизанкам. Венди Лоур описывает случай одной из немногих женщин-партизанских лидеров, Марии Кондратенко, которую немецкая полиция преследовала на Украине с особой решимостью и жестокостью. Еще одним интересным источником являются протоколы разговоров между немецкими военнопленными, которые были тайно записаны союзниками в лагерях для военнопленных в Великобритании и США. Здесь солдаты и эсэсовцы праздно разговаривали друг с другом, даже не предполагая, что их рассказы когда-нибудь будут использованы как «свидетельства» против них. О войне и своих впечатлениях они говорили по горячим следам, и можно предположить, что о женщинах и сексе говорили, в частности, молодые мужчины. К сожалению, союзники редко считали это настолько важным, чтобы всё фиксировать, однако ряд подобных историй всё же был записан.
22 марта 1945 года гауптман Франц Реймбольд с ужасом рассказал своему товарищу по заключению о жестоком обращении и убийстве женщины, которую опознали как шпионку:
«В первой офицерской казарме, где меня держали в плену, жил очень глупый молодой лейтенант из Франкфурта, настоящий сопляк. Мы ввосьмером сидели за столом и говорили о России. И он сказал: «Мы поймали женщину-шпионку, которая бегала по округе. Ударили ее по голове палкой, а затем содрали ее кожу со спины обнаженным штыком. Потом мы ее трахали, швыряли, стреляли по ней, пока она лежала на спине, бросали гранаты. Каждый раз, когда мы подходили близко, она кричала. В конце концов она умерла, и мы выбросили ее тело». За столом со мной сидело восемь немецких офицеров и все они смеялись до упаду. Я не мог этого вынести. Я встал и сказал: «Джентльмены, это заходит слишком далеко»
Конечно, этот лейтенант мог приукрасить детали, хвастаясь своей непоколебимой мужественностью, однако, глядя на совокупность источников, можно с уверенностью предположить, что подобные инциденты действительно были. Примечательно, что эта история не вызвала особой реакции у остальных офицеров. Судя по всему, жестокость по отношению к женщине они не считали чем-то примечательным или неприемлемым (или не осмеливались об этом сказать).
Родственницы мужчин, предположительно участвующих в сопротивлении, также обычно подозревались в поддержке партизан, их нередко допрашивали, заключали в тюрьму, пытали и убивали. Когда немцы брали в плен женщин-партизан или женщин, подозреваемых в соучастии, солдатам разрешалось пытать их «всеми доступными средствами». Ни одно из сообщений бывших партизанок Советского Союза, найденных до сих пор, не затрагивает сексуальные аспекты таких пыток, но стоит принять, что нагота и сексуальное унижение играли важную роль – например, когда женщин заставляли сидеть обнаженными в допросной комнате перед несколькими солдатами. Некоторые свидетели на итальянском театре военных действий сообщали о случаях изнасилования во время таких допросов. В России бывшая партизанка вспоминала, как ей делали «фашистский маникюр» — чрезвычайно болезненную форму пытки, при которой иглы втыкают под все ногти одновременно. Рейна Пеннинттон, задокументировавшая этот случай, отмечает, что изнасилование не обязательно было худшим, что могло случиться с женщиной, попавшей в плен.
Марния Лазрег подчеркивает, что пытки всегда имеют сексуальный аспект, поскольку они связаны с физической и психологической близостью, которая обязательно имеет сексуальный подтекст и последствия. Партизанок, по-видимому, время от времени содержали в женских лагерях для военнопленных, предназначенных для женщин-солдат Красной Армии, существовавших, например, под Бобруйском и Барановичами №89 (Белоруссия). Женщины, попавшие в плен как «Flintenweiber» (уничижительный термин, используемый немецкой армией в отношении советских солдат-женщин) вспоминают, что члены Службы безопасности срывали с них одежду и фотографировали их голыми. Подобные сообщения от мужчин неизвестны.
В целом, вермахт не рассматривал ни женщин-партизанок, ни женщин-солдат Красной Армии как обычных военнопленных. Немецкая военная пропаганда распространяла среди большевиков стереотипы об «озверевших женщинах-стрелках», а в 1941 году Командование приказало расстреливать женщин-солдат сразу после допроса или передавать их полиции и службе безопасности. Здесь очевидно, что военное руководство рассматривало борьбу женщин как особую угрозу, так как они боялись, что солдаты наивно поверят им и не будут подозревать, что могут иметь дело со шпионками и партизанками. Многие партизанские группировки действительно пользовались преобладающими представлениями о женственности и предпочитали отправлять молодых, безобидных на вид девушек на опасные шпионские миссии и поручения. Советское руководство также активно вербовало женщин в партизанское движение. Белорусские партизанские отряды в основном использовали женщин в качестве разведчиков и курьеров, считая, что их не будут так часто останавливать при прохождении через военные блокпосты и они смогут в случае чего отвлечь немцев, используя свои «женские чары».
Вермахт и СС отреагировали на эту тактику, и 8 октября 1941 года 2-я пехотная бригада СС предупредила: «Противник использует в качестве агентов преимущественно стариков, женщин и детей [..]. С этими элементами необходимо покончить, используя все доступные средства». В листовке для местных командиров сообщалось, что гражданских женщин, встреченных за пределами города, следует тщательно проверять. 6-й пехотной дивизии было приказано при необходимости провести личный досмотр, поскольку известно, что молодые женщины прячут доказательства своей шпионской деятельности в нижнем белье. Существует множество сообщений о том, что немецкие солдаты во время таких обысков лапали девушек под одеждой, делали уничижительные комментарии, лаская их обнаженные тела и трогая грудь. В атмосфере, в которой члены вермахта, СС и полиции никогда не могли быть уверены, столкнулись ли они с вооруженной или безоружной женщиной, у мужчин развилась специфическая паранойя и враждебность по отношению к женщинам-солдатам Красной Армии и партизанкам. Поэтому немецкие солдаты могли использовать «антипартизанские операции» как предлог для совершения сексуального насилия в отношении местных жительниц. Известен случай с участием бойца 6-й танковой дивизии Гренадерского полка, который летом 1943 года увидел возле своей квартиры 22-летнюю русскую девушку Екатерину Г. и потребовал показать ее документы. Когда она отказалась, он обвинил ее в партизанской деятельности, под дулом пистолета заставил ее раздеться и попытался изнасиловать, но девушка сопротивлялась, и тогда немец застрелил ее, за что был приговорен к трем годам тюремного заключения.
Санкт-Петербург и Ленинградская область – место относительно плоское, с двух рядом стоящих гор (Ореховая 175.9 м, Воронья 147 м) открывается вид на всю округу. До КАДа отсюда 12 км на север, а видимость в хорошую погоду достигает 40 км. Во время Великой Отечественной войны горы (вместе называемые Дудергофские высоты) были захвачены немцами, использовались для наблюдения за Ленинградом. Предотвратить это пытались в том числе привлечением пушек с крейсера Аврора, которые двумя батареями разместили на южном направлении: батарея «А» находилась здесь, от подножия Ореховой горы и на восток, в поле, батарея «Б» ближе к городу. В целом, план был нормальный и частично сработал (огневое прикрытие задержало 1-ю танковую и 36-ю пехотную), позволив отступающим частям и гражданским людям оторваться от преследования врагов).
Метка 143 примерно соответствует положению орудия №1 батареи "А"
Увы, враг прорвал оборону на фланге и пушки не смогли отработать в полную силу. Немцы заняли Красное Село (это севернее батареи), оттуда вышли на Дудергофские высоты, вне линии огня батареи «А». С Вороньей горы (на карте метка 167) наших вытеснили (численное преимущество, поддержка танковых орудий), а с Ореховой не смогли – даже с поддержкой миномётов и артиллерии штурм увяз. К 11 сентября 1941 получилось так: с юго-запада на батарею не выйти – она закидывает снарядами, с северо-востока (на горе) сражается пехота, на восток уходит линия батареи, с запада и северо-запада, из-за горы пошли немцы. Начались бои за орудия: где-то расчёт погибал на позиции, где-то отходил к товарищам на восток. Так бились двое суток, пока были снаряды, а в это время восточнее продолжали уходить к Ленинграду гражданские. 13 сентября оставалось только уничтожить орудия и отступать.
Сейчас на месте орудия №1 мемориальный комплекс морякам артбатареи «А». Среди мемориальных табличек есть и такая:
«В этом артиллерийском дворике 11 сентября 1941 года шестерых тяжело раненых, но непокоренных моряков-авроровцев фашисты привязали проволокой к орудию, облили бензином и сожгли заживо».
Этот эпизод является предметом отдельного спора «было – не было». Если я правильно понял, то моряков-авроровцев здесь погибло 5, а 6-й была девушка-сандружинник («доброволец, ленинградка сандружинница Зоя, только что окончившая медкурсы»). Можно сколько угодно спорить о деталях и достоверности свидетельских показаний, но есть фотографии, на которых видны обожжённые тела (и это не мог быть пожар на позиции или огнемёт, так как на снимках деревянные настилы и маскировка не сгорела). То есть немцы, уже взяв позицию устроили сожжение. Сильно сомневаюсь, что они стали бы поджигать тела убитых, жгли ещё живых (возможно для получения данных о позициях батареи).
Важно понимать, что в этих боях не участвовали СС. Есть точка зрения, что упоротые нацисты были только там, а вермахт «просто воевал». Сожжение людей на позиции орудия №1 в сентябре 1941 показывает, что в вермахте хватало упоротых, способных сжигать людей вне боя. В этом случае не уместно говорить о накопленном ожесточении – бои конкретно здесь шли относительно недолго. Нацисты захватили позицию и из всех доступных действий выбрали сожжение людей. Можно ли это понять и простить? Я не могу.
Это часть трамвайных путей перед кафедральным собором города Калининграда. В этих трамваях с 1895 года ездили по своим делам жители города Кёнигсберг, до тех пор пока английская авиация в августе 1944 года за 5 дней не стерла с лица земли весь исторический город вместе с замком, основанным в 1255 году. Погибло более 4000 жителей.
