Океан⁠⁠

Он не имел имени, ибо имена придумывают для того, чтобы отличить одну вещь от другой, а он был единственным в своем роде. Он был данностью, условием, изначальным параметром планеты.

Мы, поздние гости, дети суши, ошибочно полагали, что он - это просто соленая вода. Вода была лишь его средой, его фазой, его текущим состоянием, подобно тому, как плоть является временным состоянием для нас. Его же истинная суть была куда сложнее и неизмеримо древнее. Он был системой, памятью, гигантским растворителем и аккумулятором. Химическим компьютером, чьи логические вентили были молекулами, а проводниками - течениями. Он помнил всё, потому что был всем.

Первые капли, сконденсировавшиеся из ядовитого пара юной планеты, уже несли в себе его протосознание. Это не было сознание в нашем, жалком, смысле - осознание «я». Это было сознание-функция, сознание-процесс, подобное работе печени или росту кристалла. Он регулировал, смешивал, растворял и выделял. Он был планетарным метаболизмом.

Он видел, как из его теплых, насыщенных химическим бульоном заводей выполз на вулканическую сушу первый слизень, несущий в своих клетках крупицу его собственной, океанической, соли. Это было не рождение, а почкование. Он наблюдал за экспансией этой жизни с холодным, безразличным любопытством. Динозавры, мамонты, люди - все это были лишь временные, причудливые узоры на его поверхности, как мимолетная пена прибоя.

Цивилизации были для него просто забавным феноменом. Он фиксировал их зарождение - первые примитивные плотины, первые лодки, выдолбленные из стволов деревьев. Он ощущал их рост как легкий зуд - увеличение концентрации металлов, странных органических соединений, не встречавшихся в природе. Затем наступала фаза шума. Они начинали посылать в его толщу вибрации, сначала это были весла маленьких кораблей, потом винты огромных океанских лайнеров, потом грохот подводных взрывов и низкочастотный гул гидролокаторов. Они бороздили его поверхность, как букашки, ползающие по кожице яблока, уверенные, что открывают нечто новое.

Они строили свои города на его берегах, выкачивая его воду, сбрасывая в него отходы. Он позволял и терпел это, ибо что для вечности значат несколько тысячелетий глупой наглости? Он просто ждал. Он переваривал их корабли, их пластик, их радиоактивные отходы. Он разлагал их на атомы и складывал в свои бесчисленные кладовые. Цивилизация за цивилизацией - Атлантиды, Лемурии, неназванные и забытые - все они кончили одинаково: их города стали слоями осадка, их технологии - полезными ископаемыми для следующего цикла, их кости - известняком. Их знания, их философии, их крики о любви и предсмертные хрипы - все это растворялось в его соленой воде без следа. Он был самой большой и необъятной библиотекой планеты.

В какое-то время придет и наш черед. Мы шумим всё громче, мы думаем, что картографировали его дно, что поняли его течения, мы не поняли ровным счетом ничего. Мы изучаем не его, а лишь тончайшую, миражную пленку на его поверхности. Его же глубины молчат. Молчат так, как может молчать лишь тот, кто знает, что рано или поздно всё вернется в его объятия.

И он будет ждать, когда наше солнце начнет умирать, испепеляя континенты, он лишь нагреется, закипит, превратится в плотную, ядовитую атмосферу. А потом, когда пепел последней катастрофы осядет, когда радиоактивность распадется, он сконденсируется снова. Чистый, первозданный, готовый зародить новые формы жизни, которые, быть может, окажутся разумнее.

Но ему это безразлично. Он не колыбель жизни, он ее начало и ее могила одновременно. Он вечный, равнодушный, всевидящий, все помнящий океан, и его молчание - это самый громкий звук во вселенной, который мы, по своей глупости, принимаем за ласковый шелест прибоя и тишину.