Серия «Россия_личное»

Мою посуду. Бабушка не уходит, сидит за пустым кухонным столом, что-то пришёптывает. Наконец, выдвигает из под стола второй табурет и громко объявляет:

— Садись! Сейчас скажу тебе чегой-то важное.

Сажусь, гляжу вопросительно.

— Значится, слухай… Я тебе наш режим скажу. Чай я хочу пить в 6 часов, завтрак должен быть в 8 часов, потому что в 9 мне уже молиться надо. Поняла? Дальше, значит…

Надиктовывает мне своё расписание. Я записываю на новый листочек. Старого, с мамиными инструкциями под рукой нет, но я и без него понимаю, что бабушкины указания сильно разнятся, часа на два раньше каждый почти пункт поднят. Ладно, на тряпке я сижу, привыкла. Чай, с новым расписанием тоже управлюсь.

Бабушка заканчивает диктовать, выдыхает:

— Ох, устала я вся, сил нет. Сведи меня, лежать буду с кошкой.

Веду в комнату, подкладываю подушку под голову, несу кошку. Кошка орёт и сопротивляется всеми своими семью серыми килограммами, но бабушка крепко прижимает её здоровой левой рукой и уговаривает:

— Лежать надо, Шеринька, нам с тобой не на работу, нам с тобой лежать надо, детка.

Шеринька усмиряется, стихает растрёпанным клубочком под суровой бабушкиной рукой и только янтарные глаза снова глядят на меня, уже не осуждающе, а больше жалобно. Я пожимаю плечами и ухожу. Тут, Шеринька, знаешь ли, не твоё расписание и не моё. Так что ты лежи, коли сказано, а я капусту рубить, как велено.

— Всё мы с тобой удилали, Шеринька, пойдём лежать.

Внутри меня возникает ряд возмущённых вопросов, относительно того, кто чего тут уделал, но я их не задаю. Я сажусь работать за ноутбуком. Через пару часов слышу, как бабушка шебуршится в платяном шкафу. Через несколько минут пришаркивает в гостиную, треплет меня за плечо. Оборачиваюсь. Тянет линялую шерстяную тряпку – похоже, отрезанная спинка какой-то старой кофты.

— На, под жопу положи, сидеть тебе неудобно.

Гляжу на свой стул. Обычный стул, с мягкой обшивкой, мне нормально. Вспоминаю мамину инструкцию – там ничего не было про правило сидеть на тряпке. Вспоминаю вчерашние рыдания бабушки. Беру у неё тряпку, стелю на стул, усаживаюсь, продолжаю работать. Бабушка довольная шаркает к дивану, сидит, глядит довольная. Мне не сложно посидеть на тряпке, пусть только не рыдает до заикания, как вчера. Мне ни капельки не сложно, посижу, делов-то. Пусть будет тряпка под жопой.

Почему я решила в данный период жизни сфокусироваться на съёмке пожилых людей?

Во-первых, потому что я больше не хочу их упускать. Я мало снимала своего дедушку в последние годы его жизни. У меня почти не было снимков своей бабушки до прошлого года. Я наблюдала, как приближаются к концу своей жизни и затем уходят ещё несколько хороших бабушек и дедушек. Стеснялась предложить их родным съёмку, а когда всё заканчивалось – узнавала, что они очень этого хотели, но не знали, кого позвать, чтобы всё прошло чутко и аккуратно. Впрочем, кажется про всё это я вам уже рассказывала, не стану растягивать.

Во-вторых, в последнее время я как-то не нахожу в себе сил работать с более молодыми людьми. Снимая их, приходится много бороться. Бороться с «эта сторона у меня не рабочая». Бороться с «у меня сегодня плохо легли волосы, снимай, чтобы их в кадре не было видно». Бороться с «ой, я какая-то страшная, надо переснять». И так далее, и так далее.

Нет, не стану утверждать, что это плохо. Не стану говорить, что все молодые люди именно так ведут себя на съёмках. Всё в порядке, я с таким тоже умею работать и до сих пор, иногда, снимаю молодёжь. Но очень-очень редко. Сил у меня сейчас мало на борьбу, чудовищно мало.

Так что, да. Сейчас я выбираю снимать бабушек и дедушек. Потому что у них как-то побольше смелости смотреть на себя настоящих. И мне это невероятно нравится. Нравится оказываться рядом со смелыми людьми.

У нашей кошки в основном два состояния: смотрящая презрительно и орущая дурным мявом. Между ними, иногда, встречаются ещё другие состояния: дерущая диван, отбирающая у хозяев простынь, лакающая воду, хрустящая кормом в три часа ночи, рыгающая шерстью. Но эти реже, чаще первые два наблюдаем.

Вообще, кошка наша с историей.

Одиннадцать лет назад мой муж (тогда ещё будущий) завёл её своей маме. Он собирался жениться и съезжать, а мама страдала, что ей одной будет грустно, одиноко и поговорить не с кем. Вот он и сказал ей, где можно забрать серого пушистого двухмесячного комочка.

С женитьбой тогда в итоге не сложилось, так они и остались жить втроём. Комочек как-то быстро стал тяжёлым шариком, предварительно ободрав все обои и несколько штор в квартире.

А потом в доме появилась я. Кошка категорически отказалась принимать нового жильца и начала активные военные действия. Она сбрасывала с сушилки мои рубашки. Она пропускала меня мимо себя в коридоре и сзади ударяла лапой, с выпущенными когтями. Она дожидалась, когда я открою дверь в спальню, забиралась под одеяло к моему мужу (чего никогда раньше не делала) и оттуда презрительно глядела на меня.

Через четыре года такой совместной жизни, мама с кошкой уехали к бабушке в деревню. Мы приезжаем в гости. Кошка всё также смотрит презрительно, норовит стукнуть когтистой лапой и меня и мужа, орёт дурным голосом, когда пытаются погладить.

Кошке Шарлотте скоро двенадцать лет исполнится, а мы всё не определимся, чья же это кошка. Муж утверждает, что мамина. Мама спорит и клянётся, что он сам эту кошку завёл, значит она его. Миримся на том, что это таки наша общая кошка. Кошка презрительно глядит с дивана и всем своим видом демонстрирует, что она своя собственная кошка. Так и живём.

В общем, не помереть ей с нами, до того мы дурацкие. И кладбище это ещё негодное. И выиграть, выиграть по возрасту ей непременно надо. Сама себе конкурс придумала, теперь мается, но живёт. Надо выиграть. Бабушка в жизни не проигрывала и при смерти тоже не собирается.

Это Таня. Таня Коврижка.
Мы с ней в одной комнате живём тут, в Переделкино. Я пишу рассказ про бездомного. Она тоже пишет рассказ, не знаю про что.

Зато знаю кое-что про неё саму.

Знаю, на ночь она плотно задёргивает шторы, так ей спится лучше.
Знаю, что у неё есть две перламутровых серёжки сердечками, а ещё есть две дочки. Таня – мама девочки с аутизмом и девочки без него.
Знаю, что пока она тут, её девочки вечерами записывают ей говорящие сообщения-кружочки.

— Мама, я сегодня решила стать чудовищем, поэтому весь день баловалась и сейчас балуюсь!
— Алисочка, ну, если ты весь день баловалась и была чудовищем, значит это верный признак, что пора поспать и дать папе отдохнуть. Целую тебя!

Ещё знаю, что Таня пишет о том, о чём я совсем не пишу и в чём не разбираюсь – об особенном материнстве. И об обычном тоже. Если вам про такое захочется прочесть, вот тут читайте: https://t.me/imomifeel

P. S. Не подумайте – это никакой не новый проект. Это просто крошечные переделкинские этюды, про то, какими разными бывают люди. Чтобы помнить.