Серия «Россия_личное»

Нонешний день начался в пятом часу утра – бабушке приспичило стираться.
Чего такого она там столь яростно стирала – ума не приложу. Но тазики гремели, вода лилась, кошка слиняла из коридора и, сонно пошатываясь, склубочилась в коробке под стулом. В седьмом часу утра бабушка, наконец-то, утихомирилась. Ушаркала в комнату, хрипло бормочет – молится.

После завтрака бабушка объявила, что она «вся до того уставши, силов нисколюшко нит», но лежать не шла – глядела, как в огород сбираюсь. Строго сказала:
— В одну сбери! Куды собралась с двумя-то?
Глядя на моё изумлённое лицо, ткнула пальцем в мои косы и добавила:
— Ты женщина, а не девка, нечего тебе с двумя по улице ходить.

Переплетаться я уж не стала, тихонько запрятала обе косы под косыночку, чтоб бабушку не расстраивать своим поведением никудышным, девичьим. Она всё блюдёт, у ней не забалуешь особо. Ускользнула в огород.

С огорода принесла пару занозин, больно неловко секатором по сушняку прошлась. Принесла ладони, пахнущие смородой, щавелевым соком и одуванчиковыми головками (заразы такие пушистые, всюду расплодились, житья от них нет – разве только глазам радость солнечная). Принесла лист смороды – по случайности живую веточку срубила, не стала выбрасывать, на чай вечерний пойдёт. Принесла пучок щавеля – на похлёбку весеннюю, бабушкину любимую.

Дома снова выпростала косы, ну, привычно мне с ними, люблю их. Бабушка смолчала, не бранила боле. Молилась снова, уже на вечер. Слышу, поминает всех, как обычно: «доченьку Галеньку, внучика Женюшку…» И меня, внезапно. По моему имени – Евфросинией, впервой.
За все восемь лет, что мы с ней знакомы, она никак моё имя запомнить не могла. Или не хотела, уж не знаю. Звала всяко: то Серафимой, то Евдокией, то ещё как. Только не моим. А тут вона чего, запомнила верно. К добру что ли? Пущай к нему будет.

Спустя почитай уж четыре года после съёмки, повидала фотоальбом с моими кадрами.

Углядела его на книжной полке в Лавке «Красная горка» . Взяла полистать, а мне его насовсем отдали, в подарок, так-то вот. Теперь дома у меня живёт, на той неделе бабушке в деревню повезу – похвалиться. Она любит глядеть на яркое народное, как и я.

Листаю вот, и щемит: то радостным, то грустным – попеременно.

Грустным оттого, что вот именно так это больше не повторится. Юная большеглазая Нелли, ощипавшая на той съёмке весь реквизитный подсолнух, уже подросла. До того подросла, что торгуется с матерью за ожерелье новое – кому носить перепадёт. Девушка с обложки, Иринушка – её и вовсе больше нет на свете, такое вот горе стряслось. Конечно, можно повторить, но будет уже с другими и по-другому. И грибы под ногами иначе будут лопаться, да и будут ли…

Радостным оттого, что сложилось тогда всё, как надо. Все ведь собрались с разных мест, кто-то издалека доехал по рани утренней, сладились. Подсолнух этот в лес дотащили и костюмы сберегли. Плов на костре сварили, да корзинки грибов до верху набрали. Потом эти снимки на выставках висели, да на телевидении мелькали – на глаза людям попадались. Обложка опять же. вообще случайным кадром вышла, а вот легла к месту. Теперь Ира вечно глядит на нас с неё, да с неба. Да и подросшей Нелли будет чем перед подругами похвастать, юностью своей весёлой да красочной (про подсолнух умолчим, так уж и быть :))

Буду альбом полистывать временами, вспоминать. Не зря морочились.

Нонешним днём влетело кошке. По первое число влетело.

Началось всё с того, что бабушка на свеженамытом полу несколько шерстинок оброненных углядела. Всякий раз поражаюсь – мне двумя глазами не всегда видно такие мелочи, а она вона, с одним прищуренным управляется лучше всех.
Углядела шерстинки, вынула дутый железный пылесос, заставила меня ковры чистить заново. Ну, чищу, чего мне противиться-то, себе дороже выйдет. Покуда чистили – кошка потерялась, нигде не видать. Дело понятное, она пылесоса жуть как боится. Двенадцатый год в доме живёт, вот столько и боится этой твари жужжащей. Всякий раз прячется от него куда подальше, мы уж привыкли. Посидит да выйдет.

Ковры начистили до того, что ни пушинки на них не сыскать. Пылесос вытряхнули, провод вокруг железного пузика обернули, убрали за шкаф. Отобедали, щец похлебали. Обыкновенно после обеда бабушка дремлет, сидя на диване. А тут слышу – шаркает, шуршится и бормочет чегой-то, не утихомиривается никак. Иду проведать, может помощь нужна, потеряла чего.
Заглядываю в комнату. Бабушка в наклонку стоит на палку опёршись, под диван глядит. Разгибается, подымает глаза на меня:
— Ты знаш гди кошка-то?

Мотаю головой отрицательно. В гостиной кошки не было, точно. Оглядываю бабушкину комнату – тоже нигде не видать растёкшуюся серую булку. Начинаем масштабную поисковую операцию, последовательно проверяем все любимые кошкины схроны: под шкафами, под комодом, под кроватью, за креслом, под покрывашками на диванах, под ванной… Нигде нет. Проверяем по второму кругу. Точно нет.
Я уже тревожно прокручиваю у себя в голове все утренние звуки – может я недоглядела, бабушка дверь на площадку открывала и кошка туда сквозанула? Да нет же, не подходила бабушка к двери, точно нет. На всякий, высовываю нос на площадку. Нет кошки, пропала.
Слышу, шибко шебуршит кто-то картоном в бабушкиной комнате. Иду на звук и точно – кошка выбирается из под стола, там большая коробка из под телевизора лежит, видно, в ней она схоронившись и была. Отряхивается, потягивается, идёт, покачиваясь. Утыкается в коридоре прямиком в бабушкины ноги. Бабушка стукает перед котьим носом палкой и выговаривает:
— Шери! Где ты была ушодци, сказывай! Молчишь? Чего молчишь, хулиганиста морда? Шери, с миня сердце чуть не спрыгнуло, когда глянула, а тебя нит нигди! Сказывай, где хоронилась, сказывай бабушке!

Шери ничего не сказывает, разваливается в прихожей, на полочке у зеркала, лижет лапки. Бабушка притаскивает табурет, ставит рядом, усаживается и продолжает выговаривать свои претензии в серую морду. Наконец, оборачивается ко мне:
— Положь ей этих штук побольше. Спрятавши была где-то, теперь лежит похудавши вся, лапы ест, голодует. Иди, Шери, кушай, иди.

У Шери полно корму и она точно не похудала за это утро, бока растекаются по полочке, словно тесто дрожжевое. Но кладу в миску пару лишних шариков, чтоб у бабушки сердце не спрыгнуло из-за этой шерстяной жопы.