Серия «Быт и нравы дореволюционной России»

Лето – традиционный сезон для холодных десертов и прохладительных напитков. Так было и до революции.

Когда говорят о прохладительных напитках, чаще всего вспоминают квас. Первое письменное упоминание кваса датировано 996 годом, и тогда речь шла об алкогольном напитке, который был гуще и крепче пива. Отсюда и слово «квасить» в значении пьянствовать. После 12 века стали разделять квас на крепкий алкогольный напиток и слабоалкогольный. Позже крепкий квас подвинуло пиво, а классический вариант остался слабоалкогольным напитком. Рецептов было множество. Его могли готовить из муки и солода, из хлебных корок, иногда добавляли изюм, который способствовал брожению и повышению градуса алкоголя. Были рецепты с фруктами и ягодами, например, грушевый и клюквенный. Встречался даже квас из редьки. Но самым популярным до революции был хлебный квас. Для него брали смесь солода, ржаной, пшеничной или какой-либо другой муки, заливали ее в кадке водой, чтобы получилась густая масса. В некоторых рецептах вода холодная, в некоторых - кипяток. Далее массу, называемую затором, долго мешали деревянной лопаткой, раскладывали по чугункам и ставили в горячую печь на сутки. Потом затор клали в большие чаны, разводили водой, оставляли стоять 2—3 часа. В отстоявшуюся  жидкость добавляли дрожжи или прокисший ржаной хлеб и оставляли бродить в бочках в прохладном месте. Квас был самым популярным напитком среди крестьян, при этом его давали даже самым маленьким детям. Пили его и дворяне. Из воспоминаний англичанки Кэтрин Вильмот, которая в конце 18 века  сопровождала Екатерину Дашкову: «Княгиня гордится дарами своей фермы, маслодельни, садов, теплиц и оранжерей. Мне очень полюбился национальный напиток России — квас; приготовленный на кухне княгини, он вкуснее шампанского, правда, в других домах бывает невыносим». Очень популярны были кислые щи – сильно газированный родственник кваса.

Из книги «Москва и москвичи» В. А. Гиляровского: «Купеческий клуб славился один на всю Москву квасами и фруктовыми водами, секрет приготовления которых знал только один многолетний эконом клуба — Николай Агафоныч. При появлении его в гостиной, где после кофе с ликерами переваривали в креслах купцы лукулловский обед, сразу раздавалось несколько голосов:

— Николай Агафоныч!

Каждый требовал себе излюбленный напиток. Кому подавалась ароматная листовка: черносмородинной почкой пахнет, будто весной под кустом лежишь; кому вишневая — цвет рубина, вкус спелой вишни; кому малиновая; кому белый сухарный квас, а кому кислые щи — напиток, который так газирован, что его приходилось закупоривать в шампанки, а то всякую бутылку разорвет.

— Кислые щи и в нос шибают, и хмель вышибают! — говаривал десятипудовый Ленечка, пивший этот напиток пополам с замороженным шампанским».

В числе других прохладительных напитков были различные фруктовые воды, лимонады, которые действительно вначале делали из лимонов, сельтерские воды. Сначала сельтерской называли воду из источника Зельтерс-ан-дер-Лан в Германии, но затем название закрепилось и за другими газированными напитками, в том числе искусственного происхождения. Пили пиво, но об алкогольных напитках подробный пост уже был.

На балах и иных светских мероприятиях подавали оршад. Оршад – популярный прохладительный напиток на основе миндаля, сахара и померанцевой воды (настоянной на флердоранже, то есть цветах апельсина). Иногда вместо миндаля использовали ячмень или иные злаки. Рецептов было много. Вот типовой рецепт из книги Е. И. Молховец:

Миндальный оршад

Всякий оршад приготовляется так: взяв 400 г миндалю сладкого и 50 г горького, очистить, вымыть в холодной воде, вытереть сухим полотенцем и истолочь в мраморной ступке, подливая немного воды, чтобы миндаль не маслился. Потом взять 2 бутылки отварной воды, развести миндаль, процедив сквозь салфетку, выжать, снова положить миндаль в ступку, еще потолочь, развести миндальным молоком, процедить и выжать; повторить это раза три. Когда молоко будет готово, прибавить 2 кг сахару, 2 ложки померанцевой воды, и подогреть, чтобы разошелся сахар, затем остудить и разлить в бутылки и поставить в лед. На вышеупомянутое количество миндалю можно положить три бутылки воды, но тогда оршад будет жиже и не так вкусен. Употребляется для питья; разводить водой.

Оршад и мороженое часто подавали на балах, так как в залах было жарко и душно из-за танцев и большого числа горящих свеч.

Были и местные напитки, популярные в отдельных губерниях.

Какое же лето без мороженого. До революции его тоже любили, но есть нюанс. Мороженым могли называть разные холодные десерты, не всегда на основе молока или сливок. Поэтому, когда в письмах, дневниках, мемуарах пишут, что подавали мороженое, не всегда понятно, что именно.  Ф. де Миранда в книге «Путешествие по Российской империи» (1787) писал: «Отправился обедать в лучший русский трактир — Пастухова — чтобы составить представление о национальных привычках. Слуги были одеты в цветные рубахи: голубые, красные, весьма опрятные. Мы попросили подать обед… и уселись за стол, обильно уставленный едой в русском духе, в первую очередь рыбой, которую тут готовят лучше, чем у нас; была очень вкусная икра, из напитков кислые щи, мед, пиво — никакого вина, — а в конце мне подали мороженое и превосходный кофе. Все это стоило по рублю с каждого. Я заплатил пять рублей за троих, и хозяева остались весьма довольны щедростью». Надо заметить, что в 18 веке мороженое было относительно редким блюдом, так как для него требовалось наличие льда, что было проблематично в летнее время. К тому же его готовили вручную и при этом долго перемешивали. Первые рецепты мороженого в русских кулинарных книгах стали встречаться при Екатерине II. В 19 веке популярность мороженого только росла, и появились более четкие разновидности.

Довольно часто под мороженым понимали примерно то, что сейчас называют фруктовым льдом – продукт на основе замороженных фруктов и ягод, либо сока. Также популярен был щербет. Щербет пришел в Европу из Турции, и первоначально под ним понимали сладкий напиток с добавлением лимона. Затем это название закрепилось за охлажденным десертом. Иногда он был не до конца заморожен, и его подавали в бокалах, как напиток. Полностью замороженный щербет подавали в креманках. Рецептов было много. Основу составляли замороженные фрукты и ягоды. К ним могли добавлять сливки, вино, яичные белки и не только. В еще одну группу можно выделить мороженое, близкое к современному.

В 19 веке популярности мороженого способствовало появление новых технических средств. В 1840-е годы английская домохозяйка Нэнси Джонсон изобрела аппарат для приготовления мороженого под названием «фризер». Позже другие лица запатентовали это изобретение в США. В 1845 году российский кондитер швейцарского происхождения Иван Излер изобрел и запатентовал «машину для приготовления мороженого». Аппарат использовался в его популярном в столице заведении, но широкого применения не получил. В  Балтиморе промышленное производство мороженого наладил в 1850-х Якоб Фуссел. В итоге к концу 19 века мороженое стало доступным продуктом. Фигура мороженщинка на улицах большого города летом была таким же обыденным делом, как продавец бубликов или кваса.

Из воспоминаний Льва Успенского о Петербурге начала 20 века: «В летние месяцы из дворовых окон, а еще чаще с балкона, можно было услышать протяжный, надсадный вопль:

– Моро-о-жин-но! Моро-о-жин-но! Сливошно-фисташково-лимонно моро-о-жин-но!

По мостовой двигалась закрытая тележка-ящик. Ее толкал перед собой дядя в кожаном картузе и белом фартуке. На локтях у него были черные, тоже кожаные, нарукавники…

Вафли и формочки для них появились много позже; в девятисотых годах были только круглые и грушеобразные ложки на длинных ручках, ими и отмерялись порции. Да ведь стоит вспомнить, что никаких холодильников, никаких "хладокомбинатов" тогда не было. Не было и "сухого льда". Каждый килограмм мороженого вертелся вручную, на посыпанном солью обычном невском льду… А мороженое было вкусно!

Ближе к осени звучала другая песня:

Арбузы, арбузы! Арбузы астраханские, арбузы!

Кваску грушевого, яблочного, кваску!»

Уличные мороженщики часто жульничали. Например, сливочное мороженое делали из молока, под видом более дорогого малинового подсовывали клюквенное. Мороженое, зачерпнув из ящика, обычно подавали на картонке, и к нему полагалось нечто вроде маленькой деревянной ложечки. Ушлые и недобросовестные мороженщики могли подбирать брошенные ложечки и пускать их в дело повторно. Красителей тоже не жалели.

В мемуарах часто встречаются упоминания мороженого в качестве десерта после обеда. Так супруга знаменитого поэта Екатерина Андреева-Бальмонт, вспоминая детство в богатом купеческом доме, пишет, что на третье обычно были «гурьева каша, воздушный пирог, пломбир, мороженое». Пломбир упоминается отдельно, так как по сравнению с остальным мороженым он был более густым и жирным. Некоторые семьи покупали десерт готовым, но в некоторых домах готовили сами.

В известной книге Е. И. Молховец «Подарок молодым хозяйкам, или Средство к уменьшению расходов в домашнем хозяйстве» есть раздел, посвященный холодным десертам. «Общее наставление о мороженом»:

Форма для приготовления мороженого заправляется следующим способом: взять умеренной величины кадку (она должна иметь внизу отверстие, чтобы во всякое время удобно было выпускать со льда воду), положить вниз ровный кусок льду, всыпать на него горсть соли, поставить на соль форму так, чтобы края кадки равнялись с крышкою, обложить плотно кругом мелким льдом, пересыпая солью и повторять это до верху, наблюдая, чтобы форма во льду стояла прямо и твердо. Этим способом заправляется форма для верчения, т. е. для замораживания мороженого, и называется слаботир.

На форму полагается 2 кг соли, но пропорция эта изменяется как по величине формы, так и по величине кадки, а главное, по месту и температуре, где мороженое приготовляется.

Мороженое, приготовленное как следует, замораживается от часу до двух часов, смотря по пропорции его; приготовленное с меньшею пропорцию сахара мерзнет скоро, а с большею пропорцию сахара долго не замерзает.

Умея изготовлять указанные ниже шесть сортов мороженного, все остальные сорта мороженого можно изготовлять без всякого затруднения, почему мы считаем излишним увеличение объема книги, если бы стали передавать здесь бесконечное множество других рецептов».

Вот примеры рецептов из этой книги:

Вишневое мороженое

800 г спелых вишен истолочь, залить бутылкой воды, варить четверть часа, потом процедить и протереть, положить 400 г сахару, 2 рюмки красного вина; вскипятить один раз, охладить, вылить в мороженную форму, поставить форму в кадочку, обложить мелко наколотым льдом, посыпать лед солью и повертывать кругом форму до тех пор, пока мороженое не застынет; отскабливать с краев лопаткой и размешивать.

Барбарисное мороженое

Вскипятить 2 бутылки воды, положить в нее 400 г самого спелого барбарису, обобранного с веточек, 600 г сахару, поставить на огонь, дать кипеть полчаса, потом, процедив сироп, барбарис протереть сквозь сито, вылить в форму и поступать как сказано выше.

Сливочное мороженое

Вскипятить бутылку густых сливок, прибавить 200 г сахару, цедру с одного лимона, стертую на сахар, и дать еще раз вскипеть. Взять 10 яичных желтков, снять кастрюлю с огня, развести желтки понемногу горячими сливками, потом вылить их в кастрюлю и. мешая беспрерывно ложкою, поставить на плиту, но не давать кипеть, положить 2 ложки померанцевой или розовой воды, процедить сквозь частое сито, вылить в форму и поступать по вышеописанному.

Мороженое в формах

Взять 800 г земляники или клубники, самой спелой, и 200 г смородины, влить 2 стакана воды, раздавить ложкою ягоды, всыпать 200 г толченого сахару, дать постоять час, потом протереть сквозь сито, выложить в форму, заморозить, перемешать лопаткой, чтобы сделалось как тесто, и разложить в формы.

Шоколадное мороженое

Взять бутылку сливок, 200 г тертого шоколада и 100 г сахару, выложить кастрюлю, дать раз вскипеть, подбить 6-ю яичными желтками, вымешать на плите, но не давать кипеть, пропустить сквозь сито, выложить в форму, заморозить, перемешать лопаткой, разложить в маленькие формы и заправить их во льду с солью, чтобы хорошенько замерзли.

Кофейное мороженое

Взять чайную чашку кофе и 4 чашки воды, сварить и, дав отстояться, слить чистый кофе. Потом сварить бутылку сливок с 400 г сахару, вылить в сливки кофе, размешать, дать остынуть.

После революции производство мороженого на время свернули, но позже десерт снова поступил в продажу. Но это уже другая история.

************

Часть информации взята тут

Е. И. Молховец «Подарок молодым хозяйкам, или Средство к уменьшению расходов в домашнем хозяйстве»

В. А. Гиляровский «Москва и москвичи»

Л. И. Успенский «Записки старого петербуржца»

Лаврентьева Е. В. «Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет»

Ф. де Миранда «Путешествие по Российской империи»

https://ru.wikipedia.org/wiki/Квас

https://ru.wikipedia.org/wiki/Шербет_(мороженое)

Человечество во все времена верило в непознанное и усматривало мистику даже в обыденных вещах. В дореволюционной России вера в ведьм, колдунов, знахарей была повсеместным явлением. Сегодняшний пост – рассказ о том, как жили и чем занимались сельские чародеи.

Отношение к ведьмам на территории России и на территории Западной Европы отличалось. В Западной Европе быть ведьмой или колдуном было преступлением само по себе, и такого человека  могли казнить за сам факт предполагаемого контакта с дьяволом. В России судили преимущественно за использование магии во вред другим людям. Другое дело, что на злонамеренные действия колдунов могли списать любые катаклизмы или житейские неурядицы, поэтому результат для подозреваемых в колдовстве часто все равно был плачевным.  Были и свои способы проверки. Например, если человека подозревали в провоцировании засухи, могли заставить целый день таскать ведрами воду из речки и поливать ей крест, установленный на перекрестке близ села. Если человек справился – повезло. Если женщину подозревали во вредительстве, то ее могли раздеть и связать крестообразно, привязав левую руку к правой ноге, а правую руку к левой ноге. Затем несчастную бросали в воду. Утонула – не ведьма, не утонула – дьявольская сила помогла. Считалось, что ведьмы весят меньше, чем обычная женщина. По другой версии сама вода выталкивала ведьму наружу. Приговоренных колдунов чаще сжигали, а женщин в допетровской России чаще заживо закапывали по грудь, обрекая на мучительную смерть в течение нескольких дней. Но речь шла о случаях, когда колдунов обвиняли во вредительстве. Если подобных претензий к ним не было, то и причин для расправы тоже не было. Более того, местные жители сами иногда обращались к колдунам и ведьмам за различными услугами.

В Российской империи старые суеверия были частично закреплены законом. В «артикулах» воинского устава Петра Великого 1716 года значилось: «Ежели кто из воинских людей найдется идолопоклонник, чернокнижец, ружья заговоритель, суеверный и богохульный чародей: оный по состоянию дела в “жестоком” заключении, в железах, гонянием шпицрутен наказан или весьма сожжен имеет быть». Были случаи, когда  в 18 веке жестоко расправлялись с лицами, якобы пытавшимися навредить царским особам, но это уже отдельная тема. По свидетельству историка Татищева, в 1714 году одну женщину приговорили к смерти за колдовство и за то, что она оборачивалась сорокой. Сохранились упоминания судебных тяжб, когда обычные люди обвиняли соседей или знакомых во вредительстве, но обычно такие тяжбы заканчивались ничем. В 19 веке подобные разбирательства были реже. Чаще всего, судя по публикациям в прессе, воевать с сельскими чародеями пытались на территории южных регионов современной России, а также на территории современной Украины.

Народные поверья делили колдунов на три категории. Самые сильные - прирожденные, то есть наделенные мистической силой при рождении. Таковой могла быть дочь ведьмы, а также девочка, рожденная вне брака в третьем поколении (чьи мать и бабка тоже родились вне брака). Ведьмой могла стать седьмая либо пятая дочь в семье, где подряд рождались одни девочки. Потомственный бастард мужского пола тоже мог стать колдуном, также как и седьмой рожденный подряд сын. Считалось также, что если беременная женщина в Сочельник случайно проглотит кусочек угля, то на свет появится ведьма или колдун. Считалось, что прирожденная ведьма может делать и хорошее, и плохое. Были также чародеи ученые, то есть те, кто захотел стать колдуном сам и учился у «старших товарищей» или, как Фауст, заключили сделку с дьяволом. Такие в народном понимании могли делать только плохое и не могли «отменить» собственные «проклятия».  В народных поверьях существовали различные ритуалы, с помощью которых ведьма или колдун могли передать свой «дар». Ритуалы были разные, но почти всегда сопровождались какими-либо кощунственными с христианской точки зрения действиями. Были также колдуны поневоле, то есть те, кому «ведовское знание» обманом передал умирающий колдун, например, подарив какую-то вещь. Колдун поневоле, согласно поверьям, мог покаяться и встать на путь исправления. Колдунов ученых считали самыми зловредными.

«Канонический» колдун, согласно народным поверьям – мужчина холостой, однако имеющий любовниц, с которыми дурно обращается. Он живет в плохенькой избе, смотрит на окружающих недобрым взглядом, часто некрасив или имеет физические недостатки. Нередко колдунами считали мельников. Каноническая ведьма чаще замужняя женщина, скорее, пожилая, некрасивая (хотя встречались в рассказах и красавицы, коварно соблазнявшие мужчин). У типичной ведьмы, созданной народным воображением, могли быть глаза разного цвета или в одном глазу два зрачка, темная полоса волос вдоль спины и даже хвост. У русской ведьмы хвост – не обязательная часть тела, но обязательный атрибут ведьмы украинской. При этом была версия, что у молодой ведьмы хвост голый, а у зрелой дамы – волосатый. Некоторые верили, что хвост можно увидеть только у спящей ведьмы. У бодрствующей его не видно, но он есть, просто она его умеет поджимать. На русском Севере верили, что старая ведьма может вообще порасти мхом. Некоторые верили, что ведьма не может смотреть человеку в глаза, потому что у нее самой глаза постоянно бегают. Утверждали также, что в глазах настоящих ведьм и колдунов изображение отражается перевернутым, а иногда и вовсе ничего не отражается. Считалось, что ведьму можно узнать, посмотрев на нее сквозь решето, хомут, осиновую борону, сделанную за один день или найденную на чужом поле, сквозь дырку, которая образовалась от выпавшего сучка в доске из гроба.

Суеверия гласили, что ведьмы могут оборачиваться в животных, чаще всего в сову, ворону, филина, сороку, кошку, собаку, жабу. На картине Савицкого рядом с деревенской ведьмой сидит сорока. Существовало много баек о том, как кто-то случайно или злонамеренно ранил животное, а потом обнаружил аналогичные травмы у односельчан и даже родственников. Иногда истории были вполне жизненными: пнул на улице облаявшую незнакомую собаку, а потом оказалась, что сварливая теща прихрамывает – сразу видно, что она ведьма. Похожие истории часто встречаются и в западноевропейском фольклоре. В качестве частых «спутников жизни» чародеев выступали черные коты, черные петухи, ужи, жабы, коловерши - мифологические существа, похожие на кошек или зайцев.

Иногда чародеи превращались неодушевленные предметы, например, в стог сена или клубок ниток, который катится сам собой, словно колобок из сказки. При помощи зеленого прутика, палки или плети («кнута-самобоя») ведьма якобы могла превращать людей в животных. Также она могла обратить человека в животное, накинув на него звериную шкуру или подпоясав поясом из мочала. Когда мочало истлеет, человек якобы вернет первоначальный вид. Ведьма могла запрыгнуть на человека и кататься на нем, как герой рассказа Гоголя на черте. Крестьяне любили подобные байки.

Крестьяне верили, что ведьма может воровать молоко у чужих коров. Для этого якобы следует тайно подоить чужую корову на Пасху, в Юрьев день или иной крупный праздник. Иногда, по народным приданиям, сельские чародеи в определенные дни собирали росу на пастбище или подбрасывали под животных в чужом хлеву заговоренные предметы. Сохранилось описание курьезного случая. В 1864 году в Старобельском уезде Харьковской губернии в селе Белявке местный крестьянин подал жалобу в волостное правление. Он утверждал, что соседка, с которой он был в ссоре, навела порчу, и в результате корова околела. Волостной старшина и остальные члены правления решили привлечь эксперта. В расположенном неподалеку селе Варваровке нашли знахаря и привезли в белявское волостное правление. «Эксперт» подтвердил, что соседка – ведьма. Ее приговорили к выплате компенсации хозяину коровы. Крестьяне женщину раздели в поисках хвоста. Хвост не нашли, но «ведьму» на всякий случай поколотили и еще долго травили и ее, и членов ее семьи. В 1885 году в деревне Пересадовке Херсонской губернии крестьяне заподозрили трех местных жительниц в том, что они устроили засуху, «украв» дождь. Сначала женщин топили в реке, пока они не сообщили, где спрятали дождь. Староста деревни вместе с «понятыми» по этой наводке обнаружил в трубе дома одной из «ведьм» два напильника и один замок. После этого накал страстей пошел на спад, но дождя все равно не было еще долго.

Еще одна частая претензия к чародеям – воровство урожая.  В ночь на Ивана Купалу, по преданию, ведьма может пойти на чужое поле, срезать узкую полоску колосьев — пережин, которые забирает их себе. После этого на этом наделе урожай не уродится, зато уродиться на наделе семьи похитителей.

Отдельная тема – участие ведьм и особенно колдунов в свадьбах. Хотя колдунов не любили, но на свадьбу часто приглашали. Опасались, что обиженный невниманием колдун может испортить праздник, навести порчу на молодоженов, например, напустить на жену кликушество, а на мужа импотенцию. Если у молодожена в первую брачную ночь возникали проблемы, это тоже могли списать на происки темных сил. Иногда неприглашенный  колдун сам мог прийти на свадьбу, и это вносило переполох. Такая ситуация изображена на картине В. М. Максимова.

Считалось, что если заломить на поле колоски особым образом, то это не только погубит урожай, но и навредит хозяевам земли. Просто выкорчевать и выкинуть заломы считалось смертельно опасным. Чтобы снять угрозу, нужно было непременно позвать колдуна. Как не трудно догадаться, люди, выдававшие себя за таковых, нередко оставляли в полях такие «подарки», чтобы позже за деньги устранять проблему. Также ведьмы и колдуны предлагали и иные услуги, например, продать приворотное зелье. Суеверные люди охотно платили за подобные вещи.

Считалось, что колдун может спокойно умереть, только если передаст свою силу преемнику. Чаще всего им был кто-то из близких родственников, но иногда выбор мог пасть и на постороннего человека. Чтобы чародей мог умереть, согласно поверьям, надо было разобрать в доме крышу или, на худой конец, выломать из нее доску. В отличие от остальных покойников, чародеев выносили вперед головой, на кладбище везли окольными путями, а иногда и вовсе хоронили вне его территории, например, на болоте. Согласно народным поверьям, эти грешники и после смерти не находили покоя и иногда могли вредить людям и дальше, а также являться родственникам и знакомым в виде животных.

В народных поверьях в отдельную группу выделяли знахарей. Понятие это было растяжимым. В некоторых случаях речь шла почти о тех же ведьмах и колдунах, которые не занимались вредительством и использовали свои таланты на благо окружающим. В отличие от ведьм и колдунов, все знахари свои знания получали, исключительно обучаясь у более опытных мастеров, а не при рождении. Никаких отличий от остальных людей  они не имели. Они, помогали снять порчу, вычислить вора, занимались гаданием. Часто знахари специализировались на лечении болезней. В некоторых случаях речь шла о суевериях, в некоторых – о методах более разумных и выработанных опытным путем. Например, пользе трав и минералов. В знахарки часто записывали сельских повитух.

Колоритное описание суеверий есть в книге Г. Попова «Русская народно-бытовая медицина», опубликованной в начале 20 века. «Очень обширным является класс заболеваний, в основа которых лежит порча, произведенная из ненависти или злобы к заболевшему, по просьбе других, за деньги, а то и так себе, из любви к такому искусству со стороны некоторых злых людей. Люди эти – знахари, ворожеи и колдуны, известные у котельничан (Вятск. г.) под особенным названием “еретиков”… Все они могут причинять самые разнообразный болезни: вогнать в человека бесей, произвести сумасшествие и кликушество, нагнать, как говорят вологжане Грязовецкого уезда, “вопль”, отнять силу, иссушить до кости, вызвать икоту, тоску, параличи, родимчик, падучую болезнь и половое бессилие. Они же иногда являются виновниками повальных болезней и лихорадки, вызывают пьянство у мужчин, производясь “затворение кровей” у женщин, отнимают у них молоко и напускают “безовременное” (неправильные менструации).

Колдуны могут также наводить да человека глухоту, куриную слепоту и отнимать аппетит. Иногда они производят совершенно непонятные болезни: напускают на мужчин “бабью муку”, “надевают хомут” (прим. так называли опоясывающие боли туловища. Крестьяне уверены, что если больного «хомутом» раздеть, то на животе и спин его окажется красная полоса) и даже ухитряются проделывать, преимущественно над бабами, такие непостижимые вещи, что у них, без всякой видимой причины, начинает пучить живот. Колдун иногда является в глазах мужика таким всемогущим чародеем, что для него все является возможным. “Я все могу сделать, – бахвалится знахарь: – отнять ноги, отнять руки. Только правую руку, – снисходительно добавляет он, – оставляю для того, чтобы человек крест на себя мог положить”. Но чаще всего колдуны славятся тем, что они могут присаживать килы (прим. различного происхождения опухоли, в том числе грыжи и абсцессы). Отличительная черта их та, что они бывают на “притошных местах”: на лице, в горле, заднем проходе и на половых органах. Вот как определяет килу один из наших сотрудников: “где-нибудь на теле человека, всего чаще на руке, ноге, на лбу, появляется, без всякой причины, поверхностный нарыв с кровянистым или прозрачным содержимым, который сопровождается невыносимой болью и необъяснимой тоской”. “Я те ужо насажу кил, так будешь меня знать”, – нередко и теперь еще посылает знахарь угрозу своему врагу. Порча, в виде той или другой из этих болезней, бывает двоякая: временная, на несколько лет, от которой можно и выздороветь, или же навек, до смерти: такая порча неизлечима. Но и в случаях излечимой порчи ничего не может сделать ни врач, ни фельдшер: «порченых» может вылечить только знахарь или колдун, тот же, который испортил, или другой, более сильный. Только они, нашептывая и “пытая от кил”, могут снять и килу, и всякий другой “насад”.

Чрезвычайно, интересны способы, при посредстве которых производится порча. Всего чаще она пускается по ветру, по воде, примешивается к пище и питью, а иногда достигается и путем заклинания…

Таким образом, одна из них имеет случайный характер и является более общей, другая же – чисто индивидуальной: порча в виде заклятий и данная в пище и питье неизменно входит в того, кому “дано”, а пущенная по ветру и по воде, на кого попадет. Вероятно, на основании такой случайности, про порченых и говорят иногда, что они “вбрели” (Скопинск. у. Рязанск. г.). “Идешь себе, – объясняют крестьяне такой случайный вид порчи, – и вдруг тебе лицо раздует, во, какое” (Владимирск. г. и у.). – “Колдун зайдет на ветер, – стараются объяснить порчу другие, – так, чтобы ты стоял под ветром и пустит на тебя ее с этим ветром” (Малмыжск. у. Вятск. г.). – “Увидит колдун проходящего мужика, дунет на него – и готово”, – еще проще объясняют такую порчу третьи (Городищенск. у. Пензенск. г.). При посредстве одного из таких удивительных способов “присаживается и кила”. – “На вечерней заре выходит колдун на перекресток, делает из теплого навоза крест, обводит его кругом чертой и посыпает каким-то порошком, что-то нашептывая. Оставшуюся часть порошка кидает по ветру и если хотя одна крупинка этого порошка попадет на человека, то у него через три дня непременно появится кила» (Пензенск. у. и г.). Подобными же трудно объяснимыми способами пускается порча и по воде. Сюда также пускаются какие-то порошки и особенные яды, а иногда нечто совсем необъяснимое. «Заметит колдун, – объясняет такую порчу мужик, – что ты хочешь, примером, купаться, и пустит это свое колдовство по воде” (Орловск. г. и у.). Несколько более понятной является индивидуальная порча. Здесь какие-то неведомые снадобья и напитки подмешиваются к хлебу, кушаньям, квасу, пиву, водке, чаю и т. п. Славой производить порчу пользуются, между прочим, большие белые черви, которые заводятся в бочке из-под вина. Доставь червей и подойдя к кабаку, пускают их ползти по земле. Тот червяк, который поползет к кабаку, и есть обладатель вредоносных свойств. Стоить его взять, высушить, перетереть в порошок, подсыпать кому-нибудь в кушанье или питье – и человек этот будет пить запоем (Саран, у. Пенз. г.). Подобными же свойствами обладает и земляной паук. Если его, поймав, высушить и превратив в порошок, запечь в хлеб и дать кому-нибудь поесть, то тот в 3 года исчахнет (Алатырск. у. Симбирск, г.).

Народная фантазия питается многочисленными и самыми разнообразными рассказами, где такая порча и способы ее получения изображаются во всевозможных видах. В одном случае рассказывают, как женщину испортили на лапше и как она, поев лапши, сейчас же “стала кричать на голоса”, а другую, которой знахарка дала съесть вареное яйцо, “сейчас же стало свертывать в клубок и какая-то невидимая сила начала поднимать так легко вверх, как мячик резиновый подпрыгивает” (Брянск, и Орлов, уу. Орловск. г.).

“В квасу дали, родимый, – простодушно объясняет больная, свою болезнь, – так и услышала, как по животу пошло, а перекреститься-то, как стала пить, и не; перекрестилась: вот, ён, супостат-то, и вошел в нутро” (Мещовск. у. Калужск… г.).

“– Прихожу к бабке – передает другая женщина, – она как поглядела в воду, так всё и узнала, у тебя, говорит, несчастье случилось, ты сама больна да и муж твой нездоров: вам “поддали” в еде. А перед этим у нас кто-то проткнул кашу в чугуне, должно, соседка по сердцам подделала. Мы всю эту кашу с хозяином и поели. На него напала тоска, хоть со двора долой иди, ничего не мило, а меня лихорадка затрепала совсем”.

В случае невозможности испортить человека на пище и питье колдуны, будто бы, ухитряются как-нибудь “наколдовать у одёжи”.

“– Измучила меня лихоманка совсем, – жалуется женщина, – с тех пор, как у меня вырезали крест на шубе. Трепет каждый день, да и все. Была и у фельдшера, и у доктора, – никакой помочи нет”.

“– А рубахи у них с мужем разрезали и подушку, вот, и заболела, – крайне просто объясняет баба источник происхождения болезни у другой больной.”

“– Ну, так что же? Разве может от этого что-нибудь сделаться”?

“– А как же? Вырезано, значит, было с умыслом: она в теж поры и заболела”.

“– Кто же это мог сделать”?

“– А вестимо кто: недобрый человек – сноха девернина, злющая, презлющая баба… И бабка так рассказывала – над ими изделано, говорит: ему-то немного попало, ну a ей, значит, во всю”.

Существуют и многие другие способы порчи. С этою целью бросаются на дороги различные заговоренные предметы: стоит поднять такой предмет – и человек уже испорчен (Скопинск. у. Рязан. г.). Передают также, что колдуны кидают под ноги намеченного человека какие-то небольшие шарики, скатанные из овечьей шерсти, с примесью кошачьих и человечьих волос (Грязовецк. у. Вологод. г.). Достигают колдуны порчи, будто бы, и тем, что замазывают в трубе волосы намеченной жертвы, зашивают их с перьями неизвестных птиц в подушки, а также подкидывают в печь, подкладывают под стену в хате и зарывают под ворота (Пензенск. г. и у., Карачевск. у. Орловск. г.).

Способы, при помощи которых колдуны ухитряются причинять порчу, иногда положительно неуловимы и пред объяснением их останавливается даже фантазия русского мужика, склонного верить в возможность существовали самых необычайных вещей».

Вера в непознанное пронизывала народный быт. На магию списывали любые житейские проблемы. В некоторых случаях экзальтированные люди и сами их создавали. Колоритное описание сельских суеверий оставил священник А. И. Розанов. «В первую же обедню, по приезд в моем приходе, во время пения "херувимской", открылось много "порченных", "кликуш". Как только запели "херувимскую", я слышу: "и! и! а! а!" И - то там хлопнется на пол женщина, то в другом месте, - местах в десяти. Народ засуетился, зашумел. После обедни, когда я вышел с крестом, я велел подойти ко мне всемъ "кликушам". Все они стояли до сих пор смирно, но как только я велел подойти,- и пошли ломаться и визжать. Ведут какую-нибудь человек пять, а она-то мечется, падает, плачет, визжит! Я приказываю бросить, не держать,- не слушают: "она убьется,- отвечают мне,- упадет, а пол-то ведь каменный!" - Не убьется, оставьте,- говорю. Отойдут. Баба помотается-помотается во все стороны, да и подойдет одна. Так все и подошли. Я строго стал говорить им, чтобы они впередь кричать и безчинничать в храме Божием не смели, и наговорил им целые кучи всяких страхов: что я и в острог посажу и в Сибирь сошлю, словом – столько, что не мог сделать и сотой доли того, что наговорил я им. Потом велел им раз по пяти перекреститься и дал приложиться ко кресту. Велел народу расступиться на две стороны и всем кликушам, на глазах всех, идти домой. Я имел в виду настращать и пристыдить. В следующий праздник закричали две-три только. Я потолковал и с ними. Таким образом к Пасх у меня перестали кричать совсем». Подобными методами священник сумел перевоспитать всех малахольных жительниц села, и некоторые тоже усмотрели в этом мистику.

Часть информации взята тут

Н. В. Будур «Повседневная жизнь колдунов и знахарей в России XVIII-XIX веков»

Е. Леквиевская «Мифы русского народа»

Г. Попов «Русская народно-бытовая медицина»

А. И. Розанов «Записки сельского священника»

О суровом быте дореволюционных мест лишения свободы написано немало. У меня и самой был подробный пост. Однако обычно речь идет о сидельцах мужского пола. О женщинах упоминают обычно вскользь. О них и будет сегодняшний рассказ.

По статистике большая часть женщин была осуждена за преступления на бытовой почве. Среди крестьянок и мещанок было довольно много «мужеубийц». Связано это не с кровожадностью, а с суровыми юридическими реалиями того времени. Расторгнуть брак на практике было очень сложно, так как для этого официально было лишь несколько поводов: доказанная измена, долгое безвестное отсутствие, сумасшествие супруга, или если муж так и не вступил с женой в интимные отношения. Развод был делом хлопотным и дорогим даже для дворян. При этом жена по закону была обязана проживать вместе с мужем и не могла уехать куда-либо без его разрешения. Если жена сбежала, то муж мог подать заявление в полицию, и при установлении ее местонахождения, женщину возвращали назад. К тому же в крестьянской среде к бытовому насилию относились двояко. Его осуждали, но к распускающим руки мужчинам относились лояльно. В итоге, если женщине не посчастливилось выйти замуж за подобного персонажа, то бытовые конфликты могли приводить к летальному исходу. Из воспоминаний Митрополита Вениамина Федченкова: «Например, моя нянька Арина, помогавшая нашей многодетной матери выпестывать детей, терпела смертные побои от мужа - пастуха Василия, уходившего чуть не на полгода с чужими овцами в степь. На вид симпатичный блондин, он почему-то всегда хмуро молчал, как я помню его: мы потом жили в его избе. Или Арина была виновата неверностью, или еще что, но у нее рубцы от его побоев перекроили все лицо... Потом началась великая революция, и она в ссоре зарубила его топором. Сослали на каторгу». Примечательно, что к мужеубийцам отношение в обществе было хуже, чем к женоубийцам. Из других преступлений часто встречались случаи краж и поджогов. Встречались и детоубийцы.

Стандартный путь дореволюционных «плохишей» - сначала полицейская часть, куда приводили задержанных, затем тюрьма/ тюремный замок, где ждали приговора и отбывали незначительные наказания, затем, в случае сурового приговора, каторга. В стандартный набор одежды арестантки входили белая косынка, кофта, суконная юбка, халат, зимой овчинная шуба.

В дореволюционной России тюрьмы не делились на мужские и женские. Мужчины и женщины находились в одних и тех же заведениях, но обычно на разных этажах или в разных частях здания. При этом они могли пересекаться во время служб в тюремных церквях, прогулок (это зависело от правил каждого конкретного заведения). Иногда это приводило к «богомерзкому» флирту и даже «романах» по переписке. «Ромео» и «Джульетты» передавали друг другу романтические послания, скрашивавшие унылый тюремный досуг. Вместе мужчины и женщины шли по этапу на каторгу. Подобную ситуацию можно увидеть в произведении Н. Лескова «Леди Макбет Мценского уезда».

До того, как Россию опоясали железные дороги, осужденные добирались на каторгу своим ходом. При этом мужчины шли пешком (некоторые, заплатив, ехали на подводах), а женщины чаще ехали. В отличие от мужчин, к женщинам официально не применяли физические наказания. За плохое поведение их могли отправить в карцер, не давать свиданий или лишить иных немногочисленных радостей. Уголовных каторжанок могли заковать в кандалы. Однако на практике случаи насилия встречались, в том числе сексуального. Знаменитая террористка Мария Спиридонова утверждала, что ее изнасиловали, и это только добавило ей популярности.

Особенно часто насилие и домогательства случались во время движения по этапу. В тюремных замках за женщинами следили надзирательницы, а на каторгу сопровождали конвойные, которые были исключительно мужчинами. Из воспоминаний террористки М. М. Школьник: «Но каково бы ни было наше положение, положение уголовных каторжанок было еще хуже. Сибирская администрация боялась до некоторой степени делать с политическими то, что она делала с несчастными уголовными женщинами. Напротив тюремной стены стоял барак, где жили уголовные вольно-командки, отбывшие тюремный срок. Одна половина этого барака была занята солдатами, которые, следуя примеру своего начальства, совершали всяческие насилия над беззащитными женщинами. В течение последнего года моего пребывания там две женщины умерли почти одновременно вследствие такого обращения с ними. Бывали случаи, когда женщин убивали, если они сопротивлялись. Одна татарка, имевшая двухлетнего ребенка, была задушена в первую же ночь по ее выходе из тюрьмы. Я не знаю ни одного случая, когда администрация или солдаты были бы наказаны за эти преступления. Мы доносили о таких случаях губернатору, но он ни разу не назначил следствия, и я уверена, что наши жалобы не шли дальше тюремной канцелярии. Эти ужасы страшно мучили нас, и мы всегда жили под их впечатлением».

Самое тягостное время для нас было, когда высшее начальство приезжало осматривать нашу каторгу. Эти посещения не приносили нам ничего хорошего; чтобы показать, что в тюрьме проводится строгая дисциплина, мы должны были одевать к приезду начальства кандалы, прятать книги и т. д. Единственное преимущество для нас от этих визитов было то, что за несколько дней до их приезда наша пища обычно улучшалась, так как в это время местная администрация боялась присваивать деньги, которые отпускались на содержание тюрьмы. Обкрадывание заключенных в сибирских тюрьмах было традицией и практиковалось в большой мере. Начальник Мальцевской тюрьмы Покровский продавал не только полотно и одежду, предназначавшиеся для заключенных, но даже пищевые продукты и дрова. Для ремонта тюрьмы присылались значительные суммы, но мы продолжали мерзнуть, так как начальство предпочитало прикарманивать эти деньги, вместо того, чтобы производить ремонт».

При тюрьмах традиционно работали мастерские, где был добровольно-принудительный труд за минимальную плату. Оплаты хватало, чтобы покупать продукты, не входившие в тюремное меню. Женщины, как правило, работали в швейных мастерских, где довольно часто размещали заказы на пошив военной формы. На каторге работа была обязательна. Помимо мастерских в тюрьмах обычно была школа, где по желанию могли учиться заключенные. Программа была примитивной, но, с учетом того, что большинство крестьянок (и, соответственно, большинство арестанток) были неграмотными, это было полезно.

Женщина, имеющая маленьких детей, могла брать их с собой в тюрьму. Обычно в тюремных замках для матерей выделялись отдельные камеры. На картине Н. Ярошенко «Всюду жизнь» можно увидеть в вагоне в числе заключенных женщину с ребенком. Ярошенко придерживался радикальных оппозиционных взглядов, и картина на политическую тему, так что далека от реальности, но то, что женщина ехала на каторгу с ребенком - не редкость. Хотя обычно детей старались передать родственникам.

Заключенные делились на уголовных и политических. В 18 веке политзаключенных среди женщин было мало. Самая известная из них – несостоявшаяся невеста Петра II княжна Долгорукова. Девушку сослали в монастырь, где были отдельные камеры для так называемых колодниц. Как видно из названия, их действительно могли помещать в колодки. Они были лишены возможности вести переписку. Условия жизни колодниц были хуже, чем в современной тюрьме строгого режима. В 19 веке число политзаключенных женского пола неуклонно росло, а к концу 19 века вольнодумство стало даже модным. Общество относилось к политзаключенным, особенно женщинам, с сочувствием. Политические обычно сидели в отдельных камерах и имели послабления. Им разрешалось не носить тюремную одежду, они могли не работать. Уголовные заключенные должны были участвовать в уборке помещений и выполняли другие хозяйственные поручения. Абсолютное большинство уголовниц были крестьянками и мещанками, в то время как политические – дворянками. Таким образом сословное неравенство проявлялось и в местах лишения свободы. Иногда в качестве наказания политических отправляли в камеры к уголовницам. Отношения между ними складывались по-разному. Иногда уголовницы могли задирать барышень, иногда относились уважительно, а иногда политические даже разводили бурную деятельность по «просвещению народных масс».

Из воспоминаний революционерки и террористки  П. С. Ивановской: «Ближайшее начальство проявляло какую-то внешнюю суетливую суровость. Вскоре оно, однако, нашло некоторое удовлетворение, компенсацию за понесенный престижем власти ущерб, настроивши против нас уголовных женщин, сорганизовав в тюрьме черную сотню, тогда уже по всей России проявившую себя весьма недвумысленно… Для оборудования этой организации была достаточная почва, созданная нашим привилегированным положением, — не нами, конечно, созданным, — и несколько небрежным отношением, свойственным вообще культурному человеку по отношению к „черному брату“. А если принять в соображение слишком молодой тогдашний состав арестованных, их неопытность, то ошибки и промахи в отношениях к уголовным станут весьма понятны. Мы пользовались их услугами, их работой в силу созданных правительством для нас условий, которые большинство сидевших охотно бы изменило, от которых отказалось бы при возможности самим выполнять работу. Но и при созданной не нами обстановке необходимо было помнить, что около нас, тут же рядом, живут чувствующие, равно страдающие люди. Натруженные, усталые, они часто нами, — неумышленно, разумеется, — игнорировались, их самочувствие вовсе не принималось в расчет. Им рано нужно было вставать на работу, а у нас затягивалось пение, разговоры, ночные вызовы привозимых. Чрезвычайная перегруженность уголовных общих камер по мере умножившихся политических арестов едва ли не послужила главным стимулом для образования „черной сотни“. После примирения одна из уголовных коноводок, в оправдание своих гнусностей, приводила это переполнение, как главный мотив. К скученности в камере еще присоединились противоестественные отношения двух уголовных женщин, предававшихся своему пороку тут же, на глазах у всех, даже днем. Камерницы много раз призывали начальство, прося убрать этих двух куда-нибудь и разредить камеру. Начальство указывало, что виновницы скученности — политические, занявшие все камеры, а впереди, быть-может, ждет еще горшее от все возрастающих привозов арестуемых. При таком положении достаточно было бросить в среду уголовных искру, чтобы вспыхнуло пламя. Все теперь принятые нами меры предосторожности, все внимание уже не могли затушить поднятого черносотенного движения. Стоило начать петь в те часы, когда они сами раньше просили и охотно слушали, как поднимался ураган самой отвратительной ругани, самых скверных угроз. Даже дневное пение, разговор с гуляющими заглушались криками и свистом. А тут еще ближайшее начальство подливало горючего материала в огонь по мере своих сил. Происходивший в какой-то осенний праздник крестный ход ходил и по всем нашим галереям. Предуведомленные раньше об этом торжестве, политические галереи хранили полное молчание, ничем ненарушаемую тишину при шествии духовенства. Но изобретательное начальство не посовестилось шепнуть уголовным женщинам о нашем будто бы богохульстве во время хода с „хоругвями и крестами“. Вдруг все женское отделение воспылало жгучими монархическими чувствами и фанатической набожностью. Упрекаемые в эксплуатации труда арестанток, мы прекратили отдавать в стирку белье, требовали назначить нам день в прачечной, чтобы самим мыть белье. Понятно, начальство отказало в этом, не стесняясь в то же время указывать уголовным на наше барское положение, всею тяжестью ложившееся на их плечи, на скудно оплачиваемый нами их труд. Помимо всей этой лжи, оно сулило в ближайший праздник накормить их пирогами и наградить каждую по 50 коп. Поход против нас дошел до крайнего напряжения. Однажды в гулявших и певших марсельезу уголовные покушались бросать бутылки с кипятком. Было похоже на то, что им, как казакам, идущим в бой, выдавали по чарке водки. Ничем другим нельзя было объяснить их лютости». Позже политические и уголовные все-таки помирились.

В разных заведениях режим мог иметь свои особенности. В некоторых местах заключенным разрешали в дневное время покидать камеры, и они могли друг с другом общаться. Так было, например, в Литовском замке, который называли петербургской Бастилией. В книге «Петербургские трущобы» В. Крестовского довольно подробно описан тюремный быт. Колокол звонил в 7 утра. Далее в камеры заходили и пересчитывали количество заключенных. То, сколько их должно быть в камере, указывали на табличке над дверью. Иногда случались побеги. Политические часто жили в одиночных камерах, где пересчитывать обитателей не требовалось. Далее заключенные умывались и шли на работы. В Литовском замке в конце 19 века арестантам показывали «туманные картины». «Волшебный фонарь» - проектор, предшественник кино.

Из книги Ф. Радзиловской и Л. Орестовой «Мальцевская женская каторга 1907–1911 гг»: «Наш тюремный день начинался часов в 8 утра. Проверяли нас утром в 6 часов в то время, как мы спали. Надзиратель входил в камеру и считал издали количество тел на кроватях. Мы так к этому привыкли, что шум отпираемой двери не будил нас, и мы продолжали спать. Если бы вместо кого-либо из нас положили чучело, то утренняя поверка не могла бы этого выяснить. Обслуживала каждую камеру своя дежурная, причем дежурили по очереди. От дежурства освобождались только больные и слабые, к числу которых принадлежали Письменова, Езерская, Маруся Беневская, Окушко и др. На обязанности дежурных было — встать раньше других, убрать камеру, вынести парашу, разделить белый хлеб и поставить самовар. В тюрьме было два больших самовара; один “Борис”, названный по имени Моисеенко, другой “дядя”, присланный дядей Нади Терентьевой. Кроме того, было несколько сибирских “бродяжек”, напоминающих собой приплюснутый жестяный чайник, с ручкой и двумя отделениями — для воды и углей. Разжигается “бродяжка” так же, как самовар. Пользуются им, обычно, во время этапа в виду его портативности и большого удобства. Утренний чай пили по своим камерам. После чая дежурная мыла чайную посуду, и в камере водворялась тишина. Конституция, т. е. часы молчания, по взаимному соглашению устанавливались в камерах в утренние часы до обеда и в вечерние после того, как камеры запирались. В первое время камеры в Мальцевской были открыты целый день, и благодаря этому прогулка не была ограниченной. Летом даже почти все время до вечерней поверки проводили на дворе. Однако, постепенно эти льготы отменялись. В течение длительного периода, наиболее характерного для Мальцевской 1908–1910 гг., мы гуляли в определенные часы 2 раза в день по 2 часа, перед обедом и перед ужином. В остальное время дверь, отделявшая нас от коридора уголовных, запиралась, и мы проводили большую часть нашего времени в камерах или в коридоре, куда выходили наши общие камеры. Обед и ужин был у нас по звонку. Обедали мы в час дня, причем обед представлял собой очень интересную картину. Дежурные приносили обед, и все сходились в одну камеру. Ели, большей частью, стоя, наспех, так как не хватало сидячих мест. Позже этот порядок изменился, и обед стали разносить по камерам. Посуды также не хватало и мы, обыкновенно, объединялись по двое для еды супа. Объединение происходило не по дружбе, а по любви к соли. Были пары “соленые”, любившие здорово посолить суп, и «несоленые», объединявшиеся на почве нелюбви к соли. И это вошло в такую привычку, что когда прибавилось посуды, еще долго оставались “соленые” и “несоленые” пары. После обеда дежурные мыли посуду, подметали камеры и освобождались до ужина. Ужинали мы зимой в 6 часов, а летом в 7, так как летом камеры закрывались на час позже. После ужина в наш коридор, где в углу висела большая икона Николая чудотворца, приходили уголовные и пели молитвы. Для уголовных это было обязательным. Пропев свои молитвы, они расходились по своим камерам, а мы высыпали в коридор и устраивали здесь прогулку. Было очень людно, шумно и оживленно в эти последние минуты и особенно летом нам хотелось отдалить время закрытия камер. После поверки, производившейся по камерам, нас запирали, и вечерний чай мы пили уже в запертых камерах. Мытьем чайной посуды кончался день дежурной».

На каторге принудительный труд был тяжел и для мужчин, и для женщин. Политические жили по местным меркам с комфортом, могли свободно передвигаться по всем помещениям и даже иногда покидать место заключения, чтобы прогуляться или сходить в ближайшую деревню. После 1907 года правила ужесточили. После нескольких лет заключения при хорошем поведении уголовные каторжане и каторжанки могли получить право выходить за периметр и навещать близких, если таковые имелись. Им могли разрешить жить за стенами места заключения. Позже они становились поселенцами и фактически вели крестьянский быт. Если наказание было не бессрочным, они по истечении срока могли вернуться в родные края.

Примечательно, что в Сибири и на Сахалине по очевидным причинам женщин было намного меньше, поэтому они становились объектом повышенного внимания и легко находили себе мужей, даже если овдовели при криминальных обстоятельствах. На Сахалине, который считался самым неприятным местом отбывания наказания, мужеубийц и просто убийц было особенно много (туда посылали за самые тяжкие преступления). Политических на Сахалине практически не было. Нехватка женского общества там ощущалась особенно остро. По этой причине женщин не сажали под замок, а находили им сожителей из числа местных сидельцев, которым разрешили жить в своих домах.

В конце 19 века известный публицист Влас Дорошевич совершил поездку на Сахалин, изучив быт его вынужденных обитателей: «Женская тюрьма. Всего один “номер”, человек на десять. Женщины ведь отбывают на Сахалине особую каторгу: их отдают в сожительницы поселенцам. В тюрьме сидят только состоящие под следствием. При нашем появлении с нар встают две. Одна – старуха-черкешенка, убийца-рецидивистка, ни звука не понимающая по-русски. Другая – молодая женщина. Крестьянка Вятской губернии. Попала в каторгу за то, что подговорила кума убить мужа.

– Почему же?

– Неволей меня за него отдали. А кума-то я любила. Думала, вместе в каторгу пойдем. Ан его в одно место, а меня в другое.

Здесь она совершила редкое на Сахалине преступление. С оружием в руках защищала своего сожителя. Он поссорился с поселенцами. На него кинулось девять человек, начали бить. Тогда она бросилась в хату, схватила ружье и выстрелила в первого попавшегося из нападавших.

– Что ж ты полюбила его, что ли, сожителя?

– Известно, полюбила. Ежели бы не полюбила, разве стала бы его собой защищать, – чай, меня могли убить… Хороший человек; думала, век с ним проживем, а теперь на-тко…

Она утирает набежавшие слезы и принимается тихо, беззвучно рыдать.

– Ничего ей не будет, – успокаивает меня смотритель. – Осудят, отдадут на дальнее поселение опять к какому-нибудь поселенцу в сожительницы… Женщины у нас на Сахалине безнаказанны.

Действительно, с одной стороны – как будто безнаказанность. Но какое наказание можно придумать тяжелее этой «отдачи» другому, отдачи женщины, полюбившей сильно, горячо, готовой жертвовать своей жизнью. Не пахнуло ли чем-то затхлым, тяжелым на вас? Отжитым временем».

Нередко на Сахалине женщинам предлагали идти в прислугу, а по факту стать еще любовницами местных чиновников или полицейских. Востребованы были даже те, кого «на большой земле» мужчины обходили бы за версту. Но нехватка женщин имела и обратную сторону. Так как способов хоть немного заработать на Сахалине было мало, а условия жизни были суровы, то некоторые женщины были вынуждены заниматься оказанием интимных услуг. Иногда сводниками становились новые сожители. При первой же возможности вынужденные обитатели старались уехать.

Другие мои посты о криминальном мире Российской империи:

О казнях и пытках в Российской империи

Преступление и наказание. Тюрьма и каторга в Российской империи

О шулерах до революции

Легко ли отделался Раскольников? Преступления и наказания в дореволюционной России

Немного о ворах и мошенниках до революции

О нищих Российской империи. "Жалкий" бизнес

Еще раз о преступлении и наказании до революции. Как карали развратников

До сих пор достоверно неизвестно, когда и кто впервые решил избавиться от лишней растительности. Отношение к этому вопросу со временем менялось. Брить или не брить, и что именно? Примечательно, что в Западной Европе и в России мода иногда заметно отличалась.

Когда говорят об истории бритья и эпиляции, обычно начинают с Древнего Египта. Предположительно, сначала люди использовали заостренные ракушки, затем появились выточенные из обсидиана лезвия, затем металлические. Тогда же появились рецепты первых кремов для бритья. Египтяне, в том числе женщины, часто сбривали волосы и на теле, и на голове, предпочитая носить парики. Удаляли лишнюю растительность и на территории многих восточных стран, но Азия – пожалуй, потянет на отдельную тему, поэтому остановимся подробнее на территории Европы, как Западной, так и Восточной.

Древние греки стали брить бороды только после похода Александра Македонского, поэтому практически все статуи древнегреческих Гераклов, Зевсов и прочих мифологических героев и богов бородаты. В Древний Рим мода на удаление волос пришла после покорения Карфагена. Полководец Сципион Африканский брился сам и требовал того же от солдат. Римлянки чаще удаляли лишнее с помощью щипчиков. В ходу также были крема для депиляции, которые называли псилотрум . Иногда мужчины использовали пемзу.

После падения Римской империи бритье и эпиляция сохранились на территории Византии, в последствии Османской империи. Остальная часть Европы состояла из бородачей и женщин, которых растительность на теле не беспокоила. В Средневековье среди женщин ценился высокий лоб, и иногда в современных источниках встречаются упоминания о том, что некоторые почтенные дамы подбривали лоб. Однако достоверно об этой практике известно со времен английской королевы Елизаветы. Она брила не только лоб, но и брови. Моду подхватили и придворные дамы. В качестве компонентов крема для бритья использовались известь, уксус и не только. Что касается мужчин, то мода на усы и бороды сохранялась в Западной Европе до эпохи Возрождения, затем вновь стали бриться сначала в Италии, а к 17 веку и во многих других странах.

Сохранились дневниковые записи англичанина Сэмюэля Пипса, который затрагивал и этот вопрос. Так сначала Пипс пользовался услугами цирюльника, а в 1662 году он написал, что по совету товарища вместо привычного бриться стал использовать пемзу и поначалу был очень доволен: «Теперь своей пемзой я могу обработать все лицо так, как раньше я брил подбородок, и таким образом сэкономить время — я нахожу этот способ очень простым и утонченным». Однако затем вернулся к прежнему методу. В 1664 году он писал, что перестал посещать цирюльника и стал бриться сам. «Этим утром я начал практику, которую, как мне кажется, судя по той легкости, с которой я это делаю, я продолжу, что сэкономит мне деньги и время, — а именно приведение себя в порядок посредством бритвы, — что очень меня радует». При этом Пипс сетовал, что не раз порезался, и ему приходилось затачивать бритву. Для заточки использовали специальные кожаные ремни либо обращались к ножовщикам. 17 Сентября 1666 года Пипс оставил другую запись: «Поднялся рано утром и побрил свою недельную поросль; Господь всемогущий, как уродлив я был вчера и как прекрасен сегодня». Примечательно, что использование пемзы упоминается и в медицинском справочнике 19 века, и в сборнике «Фармацевтические рецепты» 1956 года.

Писатель Джонатан Свифт (1667–1745) в 1710‐х годах сетовал в дневниках и письмах, что «дни бритья» ему не нравятся, так как приходится тратить время по утрам, и жаловался на некачественные бритвы. Из письма другу Чарльзу Форду: «Эти бритвы будут для меня настоящим сокровищем. Из-за недостатка хороших лезвий один час из сорока восьми я провожу из рук вон плохо».

Сохранились и другие свидетельства. Например, сельский пастор Джеймс Вудфорд (1740–1803) упоминал, что, живя в Оксфорде, обращался к цирюльнику 2-3 раза в неделю, а после переезда в глубинку брился сам и для этих целей покупал мыло, помазки, пудру после бритья и оселок (точильный камень для заточки лезвий). Однажды во время учебы в Оксфорде он обменял тесьму со своей шляпы на «очень аккуратную бритву». Он также упоминал, что брился накануне визитов архиепископа и перед тем, как прочесть проповедь в Оксфорде в присутствии заместителя главы университета и перед поездкой для встречи с членами королевской семьи. В другой раз, когда к нему с визитом без предупреждения пришли знакомые дамы, он вместе с племянником-офицером срочно ушел на прогулку, чтобы те не увидели их небритыми. 17 марта 1769 года он сетовал: «Сегодня утром, когда я собирался побриться как обычно по воскресеньям, моя бритва сломалась у меня в руках, пока я точил ее с помощью ремня без всякого нажима. Пусть это навсегда останется мне уроком, чтобы я не брился в день Господень и не совершал никакой другой работы, чтобы не осквернять его в будущем». Запреты на бритье в воскресенье действительно пытались вводить некоторые церковные приходы.

В 1760 году появилась первая относительно безопасная бритва, которую изобрел ножевщик Жан-Жак Перре. К концу 18 века качество бритв стало выше, поэтому все больше людей брилось дома самостоятельно. Появились столики для бритья, полочки для бритвенных принадлежностей, удобные зеркала. В 1847 году англичанин Уильям Хенсон изобрел привычную нам бритву, где ручка расположена перпендикулярно лезвию. Американский бизнесмен Кинг Камп Жилетт перекупил патент на изобретение Хенсона спустя несколько десятилетий.

В Западной Европе в первой половине 19 века бородачей было не так уж много. Их количество резко возросло после Крымской войны, особенно в Британии. До этого солдаты в обязательном порядке брились, однако во время войны из-за проблем с поставками были послабления, поэтому многие вернулись на родину с усами и бородой. Популяризаторами бород стали некоторые литераторы, особенно Чарльз Диккенс. Однако до конца 19 века велись дискуссии о том, насколько гигиенично иметь бороду, и не является ли она рассадником микробов.

Примечательно, что в России подход к бритью был иным. В допетровские времена усы и борода были по умолчанию атрибутом любого взрослого мужчины, и избавляться от них никто не пытался. В начале 1705 года Петр I издал указ «О бритии бород и усов всякого чина людям, кроме попов и дьяконов, о взятии пошлины с тех, которые сего исполнить не захотят. И о выдаче заплатившим пошлину знаков». В январе 1715 года Петр издал указ «О неторговании русским платьем и сапогами и о не ношении такового платья и бороды», подтвердивший прежний запрет. Нежелающие бриться могли откупиться, но пошлина обходилась очень дорого. Дворяне платили по 600 рублей в год, купцы от 60 до 100. Слуги, извозчики, церковные служители, кроме священников и дьяконов, остальные горожане платили по 30 рублей. Крестьяне могли оставить бороды, но при въезде в город в таком случае платили 1 копейку. Екатерина II запрет отменила, но городская мода на бритые лица уже утвердилась. Чиновники по-прежнему обязаны были бриться. Только при Александре II им разрешили иметь бакенбарды. Позже к бородам стали относиться лояльнее, тем более что Александр III тоже был бородат.

Типичную чиновническую наружность имел Чичиков. Вот как он готовился ко встрече с Маниловым: «Итак, отдавши нужные приказания еще с вечера, проснувшись поутру очень рано, вымывшись, вытершись с ног до головы мокрою губкой, что делалось только по воскресным дням, а в тот день случись воскресенье, выбрившись таким образом, что щеки сделались настоящий атлас в рассуждении гладкости и лоска, надевши фрак брусничного цвета с искрой и потом шинель на больших медведях, он сошел с лестницы, поддерживаемый под руку то с одной, то с другой стороны трактирным слугою, и сел в бричку». Примечательно, что сам Н. В. Гоголь, начинал свой путь как чиновник, поэтому в юности брился, а канонические усы отпустил позже.

На картине П. А. Федотова свежий кавалер, как и все чиновники, без бороды. На столе можно увидеть зеркало и бритвенные принадлежности.

Любопытная деталь есть на картине Адриана Волкова «Обжорный ряд в Петербурге» (левая часть). Обжорные ряды на рынках предлагали дешевую еду, в том числе готовые блюда из сомнительных продуктов. Эти ряды привлекали бедных горожан и приехавших на заработки, поэтому иногда там предлагали иные актуальные услуги. Один из героев картины решил побриться. Уличные цирюльники действительно были, и обслуживали они приезжих.

Дочь известного художника Федора Толстого Мария Каменская в мемуарах вспоминала забавный случай. Семья в тот момент жила на окраине города в неблагополучном районе. «Одноэтажный домик, в котором жил тогда папенька, был так низок, что стоило только спустить ноги за подоконник, прыгнуть — и вы на улице. Вот раз утром отец, зная, что смотреть на него некому, в одной рубашке и туфлях, уселся бриться у открытого окна. На подоконнике, рядом с зеркалом, важно восседал любимец его, красавец белый пудель (увековеченный им на семейном барельефе, вылепленном в 1812 году). Отец намылил себе щеки и начал бриться преспокойнейшим образом. Только вдруг совсем неожиданно с улицы протягиваются в окно две руки, хватают собаку и исчезают с ней. Наглость этого воровства взорвала моего вспыльчивого отца. Не помня себя, с намыленным лицом, в чем был, он выпрыгнул в окно и пустился за вором. Вор, с пуделем в руках, бежал что есть духу по мосткам. Отец летел за ним… Вор прибавляет шагу, отец тоже. Наконец, почти уже в виду Большого проспекта, отцу удалось на лету схватить мошенника за шиворот и задать ему в загривок такого тумака, от которого он выронил собаку. В погоне за похищенным у него Гектором папенька мчался в совершенном забытьи, ни разу не вспомнив даже о легкости своего костюма. Но тут он вздохнул свободно и наклонился, чтобы подхватить на руки свою милую пропажу, и ему вдруг кинулись в глаза его голые ноги; он очнулся, вспомнил все и сгорел от стыда».

С одной стороны бритое лицо могло восприниматься как признак госслужащего – делового человека, с другой стороны некоторые чувствовали в нем привкус казенщины. По этой причине творческие люди иногда специально отращивали усы и бороды, чтобы подчеркнуть свою независимость.

Офицерам разрешалось носить усы. В некоторых полках этого не требовалась. В том числе этот нюанс в свое время повлиял на выбор места службы кавалерист-девицы Надежды Дуровой. Российские солдаты брили бороды, но иногда допускались усы. За плохо выбритое лицо во время смотров и парадов могли наказать. Из воспоминаний генерала Игнатьева: «Баздырев “мордобойством” никогда не занимался, ибо в гвардии в моё время это было строго воспрещено. Однако вместо мордобойства у Баздырева были иные методы воздействия на не слишком аккуратных солдат: “Нестеренко!.. что-й-то каска на тебе пригнана неладно”, - говорил он тихим и ласковым голосом “Дай-ка-сь я пригоню получше”, - с этими словами Баздырев, не снимая каски с головы солдата, начинал постукивать по ней увесистым своим кулаком, то сверху, то сбоку, то сзади… А ты, Сикачев, почему побрит плохо? Ну скажи, дурачок, разве с такой рожей на парад выходят? Это что? Это что? Погля-ди-ка-сь! - гнусавил Баздырев нудным голосом, собственноручно выдёргивая ногтями волоски из подбородка солдата, - срам-то какой! Живёхонько слетай, Сикачев, к палекмахеру: солдат на параде должен быть орлом!» В Первую мировую войну Баздырев погиб в бою, и, по слухам, не от немецкой пули. Представители духовенства ходили с бородами. Купцы, многие из которых были выходцами из крестьян, тоже. Однако уже во второй половине 19 века многие состоятельные купцы стали ориентироваться в быту на дворян и отказались от консервативных бород.

щипцы для удаления волос

В 1901 году Кинг Камп Жилетт вместе с Уильямом Никерсоном выпустил бритву со сменным лезвием. Особенно востребована эта продукция оказалась в США. Компания Gillette к 1904 году продала 90 000 бритв и 123 000 лезвий. Во время Первой мировой войны ее продукцию стала закупать армия США, что принесло огромную прибыль. В Европе продукция этого бренда набирала популярность медленнее. С другой стороны новая бритва стала считаться безопасной, а предыдущую стали называть опасной. В англоязычных странах ее окрестили «глоткорезкой» (cut-throat). Примечательно, что до появления «безопасных» бритв от Gillette прежние бритвы не воспринимались как потенциальное орудие преступления. Конечно, теоретически преступники могли пустить их в дело, но случаи, когда кому-то реально перерезали глотку «глоткорезкой» были диковинкой. Бритва была ценным предметом, ее хранили в чехле и не бросали где попало. Лезвия Gillette стоили относительно дешево и в криминальных сводках фигурировали намного чаще. К тому же возникла проблема утилизации, так как отработанных лезвий у таких бритв было намного больше. Случалось, что люди случайно наступали на них, или их находили дети. В 1920-х в некоторых американских многоквартирных домах появились ящики, куда можно было бросить столь опасный предмет. Электрические бритвы появились в 1930-х в США.

Ситуация с растительностью на теле, особенно женском, была неоднозначной. Долгое время одежда была достаточно закрытой, поэтому ее было не видно. Тем не менее, рецепты различных снадобий для гладкой кожи были в ходу. Иногда их можно было встретить в сборниках с советами по медицине. Глава о депиляции в руководстве по уходу за собой 1665 года авторства Томаса Джимсона начинается так: «Когда лилии и розы Элизиума твоего лица затмевает скорый рост избыточной растительности». Далее рассказ о том, что «уничтожат эти подымающиеся сорняки, которые вас беспокоят». В рецептах Джимсона можно встретить негашеную известь, опиум, желчь ежа, кровь летучих мышей и лягушек, экстракт белены и жженые пиявки. В другой книге предлагалось волосатые женские руки опалять свечкой на убывающую луну. Некоторые удаляли щипчиками растительность на лице, если таковая имелась.

По мере того, как платья становились более открытыми, дамы озаботились лишней растительностью на руках. В 18 веке продаже уже были готовые крема для депиляции. Их применяли для лица и рук. Под мышками волосы не удаляли. Против запаха пота на платья изнутри пришивали специальные накладки. В интимных местах волосы тоже не убирали. Интимные стрижки, скорее, навели бы на мысли о вшах или гинекологических операциях. На знаменитой картине Курбе «Сотворение мира» это видно во всей красе (само изображения по этическим соображениям не приложу, дабы не прилепили тег nsfw). На не менее известном полотне «Маха Обнаженная» Франсиско Гойи намек на растительность тоже есть. Оба полотна писались с реальных женщин и не для публичной демонстрации. На работе Б. М. Кустодиева «Русская Венера» тоже можно рассмотреть, что Венера рыжая везде. Иногда на картинах с обнаженной натурой можно увидеть женщин без растительности на причинных местах. Скорее всего, это дань уважения классицизму, потому что подобные картины были обычно на античные сюжеты, а на греческих статуях волос не наблюдалось.

В 1871 году вышла книга Чарльза Дарвина «Происхождение человека и отбор в зависимости от пола», в которой лишняя растительность объяснялась «примитивным происхождением и атавистическим возвращением к более ранним, менее развитым формам». Дарвин утверждал, что при естественном отборе мужчины предпочитают женщин с меньшим количеством растительности на теле. Дебри на мужском теле тоже не поощрялись. Это породило еще больший интерес к эпиляции. При этом мужчины делали ее тоже. В ходу была восковая эпиляция груди и спины.

В 1915 году журнал Harper’s Bazaar опубликовал изображение женщины с поднятой рукой, и это поспособствовало моде на эпиляцию подмышек. В 1920-х заговорили о гладких ногах. По мере того, как одежда становилась все более открытой, зон удаления волос становилось больше.

Еще немного рекламы прошлого

Часть информации взята тут

Винсент С. «Волосы. Иллюстрированная история»

Игнатьев А. А. «Пятьдесят лет в строю» (1941)

Федосюк Ю. А. «Что непонятно у классиков, или Энциклопедия русского быта XIX века» (2006)