Серия «Быт и нравы дореволюционной России»

Говоря о питомцах, стоит отметить, что раньше подход к домашним животным был более утилитарным, исходя из их полезности в хозяйстве. Долгое время к кошкам и собакам относились примерно также как к корове, козе или петуху, разве что в суп им попасть не грозило. Однако со временем отношение изменилось, и они стали настоящими друзьями человека (а некоторые даже смогли поработить двуногих). Встречались в дореволюционных домах и другие примечательные обитатели. Также взглянем на домашних питомцев в русской живописи.

Франц Кюгер «Портрет императора Николая I»

Моду на тех или иных животных среди знати, как правило, задавали монархи. Известно, что первый российский император Петр I имел гладкошерстного терьера по кличке Лизетта, также звали любимую лошадь императора. Из Европы он привез булленбейсера Тирана, которого часто брал в военные походы, и подаренного голландским купцом кота Василия. Из почивших обоих Лизетт и Тирана в итоге сделали чучела, которые и сейчас можно увидеть в зоологическом музее. Были у Петра I и другие собаки. Сохранилось его послание Апраксину, где он просил нанять какого-либо иностранца, который обучил недавно появившихся щенков, чтобы «чтоб носили поноску, шапку снимать, под птицами в воду ходить, через палку скакать, чтоб умела есть просить и сидеть». Последний русский император Николай II очень любил собак. В детстве и подростковом возрасте у него были собаки породы колли. По воспоминаниям фрейлины Анны Вырубовой: «…У Алексея Николаевича был спаниель Джой и большой кот, подаренный генералом Воейковым. Кот этот спал на его кровати…». У цесаревны Анастасии был спаниель Джемми, а у Татьяны - бульдог Ортино. Также в Царском селе жил слон. Пес Джой оставался со своим хозяином до по последнего дня в Ипатьевском доме.

Когда именно собаки появились на Руси, однозначно сказать сложно, наверное, так давно, что никто теперь и не вспомнит. При этом поначалу собака была, прежде всего, сторожем дома или помощником на пастбище, а не домашним любимцем. Более того, многие считали ее грязным животным, которому место во дворе, а не в хозяйском доме. Недаром назвать человека собакой, шелудивым псом, сукой считалось оскорблением. В средневековье их стали применять для охоты, но, как известно, псовая охота была развлечением для элит, поэтому появление охотничьих собак, живших в царских псарнях, не сделало отношение к обычным «дворянам» более уважительным. И в 20 веке они по-прежнему жили в будках, сторожа хозяйское добро.

А. Г. Венецианов «Вот-те и батькин обед!» (1824)

Из воспоминаний Константина Коровина: «На дворе в нашем доме, за колодцем у сада, жила собака в собачнике – такой маленький домик, – а в нем круглая лазейка. Там-то и жила большая лохматая собака. И привязана она была на цепи. Вот это-то мне и не нравилось. А собака такая хорошая, звали ее Дружок. За каждым обедом я оставлял ей кости и выпрашивал куски чего-нибудь и потом уносил и кормил Дружка. И спускал его с цепи. Пускал его в сад и в беседку. Дружок любил меня и при встрече клал лапы мне на плечи, отчего я чуть не падал. Языком лизал меня прямо в лицо. Дружок также любил и брата моего Сережу. На крыльце всегда сидел с нами Дружок и голову клал мне на колени. Но только как кто идет в калитку – Дружок срывался опрометью и в злобе бросался на входящего и лаял, так что пугал невозможно всех. Зимой Дружку было холодно, и я тихонько, никому не говоря, проводил его через кухню к себе в комнату наверх. И он спал около моей постели. Но мне это запретили, как я ни просил отца, мать – ничего не выходило. Говорили: нельзя. Я говорил это Дружку. Но я все-таки ухитрялся брать Дружка к себе в комнату и прятал его под постель. Дружок был сильно лохматый, большая собака. И мы с братом Сережей как-то летом решили его обстричь. И обстригли так, что сделали из него льва: до половины обстригли. Дружок вышел лев настоящий, и его стали еще больше бояться. Приходящий утром булочник, который носил хлеб, жаловался, что ходить нельзя, зачем спускают Дружка, он чисто лев бросается. Я помню, отец смеялся – он тоже любил собак и всяких животных».

Е. А. Тихменев

Охотничьи собаки стоили довольно дорого, в том числе поэтому псовая охота пробивала брешь в карманах многих дворян, при том что далеко не все действительно любили это занятие. Некоторые просто считали регулярные выезды на охоту элементом престижа и дорогим способом развлечь гостей. Так, например, относился к охоте Ростов-старший в «Войне и мире». Герой Пушкина Троекуров наоборот был страстным охотником, но его псарня также была и элементом хвастовства. «Хозяин и гости пошли на псарный двор, где более пятисот гончих и борзых жили в довольстве и тепле, прославляя щедрость Кирила Петровича на своем собачьем языке. Тут же находился и лазарет для больных собак, под присмотром штаб-лекаря Тимошки, и отделение, где благородные суки ощенялись и кормили своих щенят. Кирила Петрович гордился сим прекрасным заведением и никогда не упускал случая похвастаться оным перед своими гостями, из коих каждый осмотривал его по крайней мере уже в двадцатый раз. Он расхаживал по псарне, окруженный своими гостями и сопровождаемый Тимошкой и главными псарями; останавливался пред некоторыми конурами, то расспрашивая о здоровии больных, то делая замечания более или менее строгие и справедливые, то подзывая к себе знакомых собак и ласково с ними разговаривая. Гости почитали обязанностию восхищаться псарнею Кирила Петровича. Один Дубровский молчал и хмурился. Он был горячий охотник. Его состояние позволяло ему держать только двух гончих и одну свору борзых; он не мог удержаться от некоторой зависти при виде сего великолепного заведения. “:Что же ты хмуришься, брат, — спросил его Кирила Петрович, — или псарня моя тебе не нравится?” — “Нет, — отвечал он сурово, — псарня чудная, вряд людям вашим житье такое ж, как вашим собакам”. Один из псарей обиделся. “Мы на свое житье, — сказал он, — благодаря бога и барина не жалуемся, а что правда, то правда, иному и дворянину не худо бы променять усадьбу на любую здешнюю конурку. Ему было б и сытнее и теплее”. Кирила Петрович громко засмеялся при дерзком замечании своего холопа, а гости вослед за ним захохотали, хотя и чувствовали, что шутка псаря могла отнестися и к ним. Дубровский побледнел и не сказал ни слова. В сие время поднесли в лукошке Кирилу Петровичу новорожденных щенят; он занялся ими, выбрал себе двух, прочих велел утопить». Для современников было очевидно, что образ Троекурова писан с одиозного генерала Измайлова. Однажды Измайлов выменял нескольких своих слуг на собак. Этот эпизод упомянут А. С. Грибоедовым в монологе Чацкого «А судьи кто?»

Тот Нестор негодяев знатных,
Толпою окружённый слуг;
Усердствуя, они в часы вина и драки
И честь, и жизнь его не раз спасали: вдруг
На них он выменял борзые три собаки!!!

"Офицер с собакой" (Другое название картины - "Великий князь Георгий Михайлович с сеттером Фельдманном") (1886) Донецкий областной художественный музей

Со временем масштабные охоты проводились все реже, в том числе из-за обеднения дворянства, а место гончих и борзых стали чаще сеттеры, пойнтеры и другие охотничьи породы.

В. Л. Боровиковский «Екатерина II на прогулке в Царскосельском парке» (1794)

Если говорить о комнатных собачках, то они стали входить в моду в 18 веке. Забавный эпизод можно встретить в воспоминаниях императрицы Екатерины II. Однажды фаворит императрицы Елизаветы Шувалов подарил ей пуделя. «У меня в комнате был истопник, Иван Ушаков, и ему поручили ходить за этим пуделем. Не знаю, почему, но другие слуги вздумали звать моего пуделя Иваном Ивановичем, по имени этого человека. Пудель этот сам по себе был забавным животным; он ходил большею частью на задних лапках, словно человек, и был необычайно взбалмошный, так что я и мои женщины причесывали и одевали его каждый день по-разному, и чем больше на него напутывали, тем больше он бесновался; он садился с нами за стол, ему надевали салфетку, и он очень чисто ел со своей тарелки; потом он поворачивал голову и тявкал, прося пить у того, кто стоял за его стулом; иногда он влезал на стол, чтобы взять то, что ему приходилось по вкусу, как, например, пирожок или сухарик или что-нибудь в этом роде, что смешило всю компанию. Так как он был мал, то он никого не беспокоил, и ему все позволяли, потому что он не злоупотреблял свободой, которой пользовался, и был образцовой чистоты. Этот пудель забавлял нас в течение всей зимы; летом мы взяли его с собою в Ораниенбаум; камергер Салтыков-младший приехал к нам с женой, и эта последняя и все наши придворные дамы целыми днями только и делали, что шили моему пуделю разные чепцы и одеяния и друг у друга его отбивали. Наконец, Салтыкова так его полюбила, что он особенно к ней привязался, и, когда она уезжала, ни пудель не хотел от нее уходить, ни она от него, и она так просила отпустить его с ней, что я отдала его. Она взяла его подмышку и отправилась вместе с пуделем в деревню к своей свекрови, которая тогда была больна. Свекровь, при виде ее с собакой, выделывавшей разные штуки, захотела узнать ее кличку; услышав, что ее зовут Иваном Ивановичем, она не преминула выразить свое удивление в присутствии разных придворных особ, которые приехали навестить ее из Петергофа. Последние вернулись ко двору, и через три-четыре дня весь двор и город были заняты рассказами о том, как все молодые женщины, враги Шувалова, имеют каждая по белому пуделю, с кличкой Иван Иванович, в насмешку над фаворитом императрицы, что они заставляют этих пуделей выделывать разные штуки и носить светлые цвета, в которые он любил рядиться. Дело дошло до того, что императрица велела сказать родителям этих молодых дам, что она находит дерзким позволять такие вещи. Пуделю тотчас же переменили кличку, но с ним по-прежнему носились, и он оставался в доме Салтыковых любимцем своих хозяев до самой смерти, несмотря на императорский из-за него выговор. В сущности это была клевета; только одну эту собаку так называли, да и то она была черная, и о Шувалове не думали, когда давали ей эту кличку». Годы спустя французский посол подарил императрице болонку. Также у нее были левретки.

П. А. Федотов «Завтрак аристократа»

Со временем небольшая собачка стала атрибутом любой барыни. Это не раз высмеивали и художники. П. А. Федотов оставил рисунок «Смерть Фидельки». А. И. Корзухин написал картину «Похороны собачки».

П. А. Федотов «Смерть Фидельки» (1840-е)

********************************************

А. И. Корзухин «Похороны собачки» (1871)

А. П. Чехов в рассказе «Дама с собачкой» «снабдил» Анну Сергеевну белым шпицем. В 19 веке декоративные собачки были не только в дворянских домах.

В. А. Гиляровский в книге «Москва и москвичи» упоминает собачий рынок возле трубной площади. «Каких-каких собак здесь не было! И борзые, и хортые, и псовые, и гончары всех сортов, и доги, и бульдоги, и всякая мохнатая и голая мелкота за пазухами у продавцов. Здесь работали собачьи воры. И около каждой собачьей породы была своя публика. Вокруг мохнатых болонок и голых левреток, вечно дрожавших, как осиновый лист, суетятся франты, дамские угодники, высматривающие подарок для дамы сердца. Около сеттеров, легашей и пегих гончих — солидные члены богатых обществ, ружейные охотники. Возле дворняг и всяких ублюдков на веревках, без ошейников — огородники и домовладельцы с окраины, высматривающие цепного сторожа. Оборванцы, только что поймавшие собаку, тащили ее на рынок. Между ними бывали тоже особенные специалисты. Так года два подряд каждое воскресенье мальчуган приводил на веревке красивую и ласковую рыжую собаку по кличке Цезарь, дворняжку, которая жила на извозчичьем дворе-трактире в Столешниковом переулке, и продавал ее. На другой день собака с перегрызенной веревкой уже была дома и ждала следующего воскресенья. Бывало, что собаку признавали купцы, но доказать было нельзя, и Цезарь снова продавался. Яркой группой были борзятники, окружавшие своры борзых собак, псовых, хортых и паратых гончих; доезжачие в чекменях и поддевках с чеканными поясами, с охотничьим рогом через плечо, с арапником и лихо заломленными шапками… Они осматривают собак, спорят. Разговор их не всякий поймет со стороны… Были тут и старики с седыми усами в дорогих расстегнутых пальто, из-под которых виднелся серебряный пояс на чекмене. Это — борзятники, москвичи, по зимам живущие в столице, а летом в своих имениях; их с каждым годом делалось меньше. Псовая охота, процветавшая при крепостном праве, замирала. Кое-где еще держали псарни, но в маленьком масштабе».

Б. М. Кустодиев «Купчиха за чаем» (1918)

Отношение к кошкам тоже поначалу было утилитарным, но все же более уважительным. Возможно, отпечаток наложило то, что кошки в России появились намного позже и стоили поначалу очень дорого. К 18 веку они жили преимущественно в домах состоятельных людей, а также при монастырях. В отличие от собак, кошки свободно гуляли в жилых помещениях, потому что грязными животными не считались. Их заводили прежде всего для борьбы с грызунами, поэтому их не слишком обильно кормили. В 1745 году Елизавета подписала «Указ о высылке ко двору котов», который гласил: «Cыскав в Казани здешних пород кладеных самых лучших и больших тридцать котов, удобных к ловлению мышей, прислать в С.-Петербург ко двору ее императорского величества… И ежели кто имеет у себя таковых кладеных (кастрированных) котов, оных бы для скорейшего отправления, объявили в губернскую канцелярию конечно от публикования в три дни, опасаясь за необъявление, кто оных имеет, а не объявит, штрафа по указам…» Елизавета кошек любила, Екатерина II – не очень, однако при ней их стало даже больше.

Филипп Будкин. «Девушка перед зеркалом» (1848)

К 19 веку кошки перестали быть редкостью в деревнях, что отразилось в фольклоре. Появилось множество пословиц и поговорок. Например, «не все коту масленица – будет и Великий пост», «ночью кошки все серы», «знает кошка, чье мясо съела», «кот из дома – мыши в пляс», «без кота мышам раздолье», «борода в честь, а вот насчет усов, так они и у кошки есть», «блудлив - как кошка, как кот пакостлив». Иногда народное творчество сопоставляло кошек и собак, например, «как собака с кошкой живут: одна фырчит, другой рычит», «позавидовал кот, житью собачьему», «муж и собака постоянно на дворе, а жена и кошка всегда в избе», «собака не съест не потаскавши, а кот не поворчавши», «говорили, что богат Тимошка, а с богатства собака да кошка».

П. А. Федотов «Свежий кавалер» (1846)

В «Евгении Онегине» А. С. Пушкин, упоминая святочные гадания, пишет, что «милей кошурка сердцу дев». Речь о так называемых подблюдных песнях, когда девушки складывали небольшие предметы на блюдо, накрывали тканью и под песни поочередно, не глядя, их доставили. Каждая песня имела символическое значение. Была и такая: «Уж кличет кот кошурку в печурку спать – “Ты поди, моя кошурка, в печурку спать, У меня, у кота, есть сткляница вина, Есть сткляница вина и конец пирога, У меня, у кота, и постель мягка”». Кошуркой называли кошку. Были и другие варианты этой песни, и все они предрекали скорое замужество.

И. Л. Горохов "Девочка с котятами" (1895)

*********************************************

П. А. Федотов «Сватовство майора» (1848)

Говоря о кошках, стоит помнить, что оценивали их долгое время в первую очередь с точки зрения ловли мышей, а внешность была вторична. По этой причине выведением пород, как, например, в случае с собаками или лошадьми, в России не занимались (да и во многих других странах дела обстояли примерно также). Просто в отдельных регионах под влиянием естественного отбора появлялись определенные типажи. Попытки задокументировать само существование пород и утвердить жесткие стандарты начались ближе к концу 19 века, тогда же прошли и первые выставки кошек. Поэтому, когда в некоторых источниках пишут, что, например, в 18 веке в Зимний дворец завезли русских голубых кошек или сибирских – это явная неточность. Например, кошка, известная сейчас как русская голубая, предположительно появилась в Архангельске, поэтому изначально ее называли архангельской. Целенаправленно разводить их стали только в 1893 году, когда Карен Кокс привезла в Британию из Архангельска пару местных котят. Жителям Туманного Альбиона данная порода пришлась по вкусу.

Н. К. Бодаревский «Любимчик» (1905)

Помимо кошек и собак во многих домах в качестве питомцев держали птиц. Люди состоятельные могли позволить себе экзотических попугаев или павлинов. Так, например, в богатом доме родителей слишком разборчивой невесты на картине П. А. Федотова можно увидеть большого попугая.

П. А. Федотов «Разборчивая невеста» (1847)

Певчих птиц особенно любили купцы. Из книги И. Шмелева «Лето Господне»: «В передней, рядом, гремит ведерко, и слышится плеск воды! “Погоди… держи его так, еще убьется…” — слышу я, говорит отец. — “Носик-то ему прижмите, не захлебнулся бы…” — слышится голос Горкина. А. соловьев купают, и я торопливо одеваюсь. Пришла весна, и соловьев купают, а то и не будут петь. Птицы у нас везде. В передней чижик, в спальной канарейки, в проходной комнате — скворчик, в спальне отца канарейка и черный дроздик, в зале два соловья, в кабинете жавороночек, и даже в кухне у Марьюшки живет на покое, весь лысый, чижик, который пищит — “чулки-чулки-паголенки”, когда застучат посудой. В чуланах у нас множество всяких клеток с костяными шишечками, от прежних птиц. Отец любит возиться с птичками и зажигать лампадки, когда он дома. Я выхожу в переднюю. Отец еще не одет, в рубашке, — так он мне еще больше нравится. Засучив рукава на белых руках с синеватыми жилками, он берет соловья в ладонь, зажимает соловью носик и окунает три раза в ведро с водой. Потом осторожно встряхивает и ловко пускает в клетку. Соловей очень смешно топорщится, садится на крылышки и смотрит, как огорошенный. Мы смеемся. Потом отец запускает руку в стеклянную банку от варенья, где шустро бегают черные тараканы и со стенок срываются на спинки, вылавливает — не боится, и всовывает в прутья клетки. Соловей будто и не видит, таракан водит усиками, и… тюк! — таракана нет».

В. Е. Маковский "Любители соловьиного пения" (1873)

В. А. Гиляровский также упоминает любовь купцов к соловьиным трелям. «У Никитских ворот, в доме Боргеста, был трактир, где одна из зал была увешана закрытыми бумагой клетками с соловьями, и по вечерам и рано утром сюда сходились со всей Москвы любители слушать соловьиное пение. Во многих трактирах были клетки с певчими птицами, как, например, у А. Павловского на Трубе и в Охотничьем трактире на Неглинной. В этом трактире собирались по воскресеньям, приходя с Трубной площади, где продавали собак и птиц, известные московские охотники». Неудивительно, что продажа птиц была достаточно прибыльным делом. В крупных городах постоянно работали птичьи рынки.

В. Г. Перов «Птицелов» (1870)

Были и специализировавшиеся на этом товаре купцы. Птиц обычно ловили и продавали осенью, чтобы они скрашивали досуг в холодное время года, а весной часто выпускали на свободу. Существовала также традиция выпускать птиц на Пасху. Кто-то освобождал своих питомцев, а кто-то специально покупал на птичьем рынке.

Д. Я. Минченков в книге «Воспоминания о передвижника» упоминает страсть, которую к птицам питал художник Куинджи: «Ежедневно, в двенадцать часов, когда ударяла пушка в Петропавловской крепости, казалось, все птицы города летели на крышу дома, где жил Куинджи. На крышу выходил Архип Иванович с разным зерном и кормил птиц. Он подбирал больных и замерзших воробьев, галок, ворон, обогревал в комнате, лечил и ухаживал за больными. Говорят, что какой-то птице, заболевшей дифтеритом, он вставлял перышко в горло и тем спас от смерти. Жаловался на жену: “Вот моя старуха говорит: с тобой, Архип Иванович, вот что будет - приедет за тобой карета, скажут, там вот на дороге ворона замерзает, спасай. И повезут тебя, только не к вороне, а в дом умалишенных”. Карикатурист Щербов изобразил в карикатуре Куинджи с клизмой, которую он приготовляется ставить вороне на крыше дома».

А. С. Степанов «Утренний привет»

Разумеется, кошки, собаки, птицы - далеко не все питомцы, которые жили в дореволюционных домах. Встречались, например, обезьяны. Художник Коровин в мемуарах вспоминает о ручном медведе. «Как-то он купил медвежонка и отправил его в Борисово. Это было недалеко от Москвы, поблизости Царицына, за Москвой-рекой. Это было небольшое имение моей бабушки, где был дом-дача и где летом мы жили. Медвежонок Верка – почему так называлась? – скоро выросла с меня и была замечательно добрая. Играла со мной и братом в деревянный шар на лужку перед дачей. Кувыркались и мы с ней вместе. А ночью спала с нами и как-то особенно бурлыкала, каким-то особым звуком, который, казалось, доносился издалека. Она была очень ласковая, и кажется мне, что она думала про нас, что и мы медвежата. Целый день и вечером мы играли с нею около дачи. Играли в пряталки, катались кубарем с горки у леса. К осени Верка выросла выше меня, и как-то раз мы с братом ушли с Веркой к Царицыну. А там она залезла на огромную сосну. Какие-то дачники, увидав медведя, заволновались. А Верка, сколько я ее ни звал, не шла с сосны. Пришли какие-то люди, начальники, с ружьем и хотели ее застрелить. Я разревелся, умолял не убивать Верку и в отчаянии звал Верку, и она слезла с сосны. Я и брат увели ее домой, к себе, а начальники тоже пришли к нам и запретили держать медведя». В итоге Верку изъяли и отправили в зоопарк, где она и сгинула. А. П. Чехов привез из заграничного путешествия мангуста, которого назвал Сволочью. В итоге Сволочь писателю надоела и тоже отправилась в зоопарк.

К. Коровин "Черный кот на подоконнике" (1902)

мой дзен

Когда в России появилась фотография, новинка привлекла внимание лишь небольшой части людей, интересовавшихся техническим прогрессом. О том, что речь не о занимательном научном опыте, а о перспективном изобретении, которое может изменить мир, многие не задумывались. Качество изображения оставляло желать лучшего, оборудование было найти трудно, а главное, что со всеми нужными задачами и так успешно справлялись художники. Львиная доля доходов художников того времени – заказы на портреты и совсем небольшие портретики, которые могли дариться на память. Размер гонораров был разный, от нескольких тысяч до нескольких рублей, поэтому позволить подобное и так себе могли и богачи, и люди среднего достатка, а у крестьян и городской бедноты были и более насущные проблемы помимо наблюдения за техническим прогрессом. Во все длительные поездки власть имущие практически всегда брали с собой художников, делавших зарисовки. Во время научных экспедиций зарисовки делались тем более. Штатные и внештатные иллюстраторы трудились во многих газетах и журналах. Но за несколько десятилетий фотография стала неотъемлемой частью жизни большой страны.

Первые дагерротипы появились в России на рубеже 1830-х и 1840-х годов. Примерно в 1840-е годы в продажу поступили первые «фотографические аппараты». Реклама гласила: «Сия машина, изобретенная г-м Дагерром в Париже, посредством коей не умеющий рисовать может снимать всякие виды с удивительной точностью, уже известна по многочисленным описаниям во всех газетах и журналах». Выдержка занимала около получала, качество изображения было невысоким, поэтому его дорисовывали художники, и оно в итоге напоминало картину или гравюру. Чаще фотографировали улицы, виды городов, статичную натуру. При этом стоили услуги дорого. В Москве на Кузнецком мосту в 1839 году открылось ателье К. А. Беккерса. Оно принимало заказы на «снятие улиц и зданий Москвы». Один отснятый вид стоил 50 руб.

По мере развития технологий и сокращения времени выдержки все чаще стали фотографировать и людей. Число фотографов неуклонно росло. В 1847 году в Петербурге на Невском проспекте напротив Аничкова дворца открылось фотоателье братьев Цвернеров. В 1849 году на Невском проспекте начало работать «Дагеротипное заведение Сергея Левицкого». Сергей Львович Левицкий – один из пионеров и новаторов российской фотографии. Он был внебрачным сыном сенатора, выпускником юридического факультета, служил в канцелярии министра внутренних дел. В 1839 году он увлёкся дагеротипией. В 1843 году во время совместной с академиком Ю. Ф. Фрицше инспекционной поездки на Кавказ для изучения состояния минеральных вод сделал несколько снимков Пятигорска, Кисловодска, гор Машук и Бештау. Через год он окончательно оставил службу в министерстве и полностью посвятил себя фотографии.

Группа русских художников и писателей в Риме, 1845

В 1845 году во время поездки в Рим он сделал фото известных художников и писателей, в том числе групповое фото, где среди живописцев и архитекторов можно увидеть Н. В. Гоголя (единственная прижизненная фотография, между прочим). В Париже Левицкий лично познакомился с Дагером. Фотограф много работал и в России, и во Франции, был назначен «Фотографом Императора Наполеона III», а в 1877 году уже на родине стал «Фотографом их Императорских величеств». Левицкий стал первым применять художественную ретушь и создавать фотоколлажи. Он также стал использовать электрическое освещение. Позже дело фотографа-новатора продолжил сын.

В 1853 году появилось ателье И. Александровского, который первым в стране получил гордое звание «фотограф Его Императорского Величества». В 1859 году открылось ателье легендарного Вильяма Каррика, на котором хотелось бы остановиться отдельно. Отец будущего фотографа Эндрю Каррик был уроженцем Шотландии, но много лет имел успешный бизнес в России, а дед и вовсе в 1790-х годах был известен на Лондонской бирже как «купец из Петербурга». Вильям Каррик родился в Эдинбурге, после того Эндрю Каррик ненадолго вернулся в родную Шотландию и женился на соотечественнице. Но уже вскоре после рождения первенца отец перевез семью в Россию, где Вильям Каррик (которого уважительно именовали Вильямом Андреевичем) прожил большую часть жизни. В 1853 году он закончил Императорскую Академию художеств, но затем сначала из-за учебы в Риме, а затем из-за осложнившей российско-британские отношения Крымской войны и краха семейного бизнеса несколько лет прожил за границей. В это время он и «заболел» фотографией. В Эдинбурге он познакомился с фотографом Джоном Мак-Грегором. Вернувшись с новым другом в Петербург, он открыл ателье на Малой Морской улице и быстро добился успеха. В 1862 году великий князь Николай Александрович фотографу свой фотопортрет, которым остался очень доволен, и пожаловал мастеру кольцо с бриллиантом. Также Каррик сотрудничал со многими известными художниками. Но в историю он вошел в первую очередь благодаря этнографическим фотографиям, прежде всего серии «Русские типы». Благодаря работам этого фотографа потомки знают, как в середине 19 века выглядели представители самых разных профессий и национальностей.

Известно, что в 1856 году во время коронации Александра II сфотографировали Москву с высоты птичьего полета и создали панораму. Также известно о снятой фотографом Мартином Шерером панораме Москвы в 1867 году. Сохранились «Найдёновские листы» - фотоальбом, созданный по инициативе купца и политического  деятеля Н. А. Найдёнова. В альбоме было около 700 фотоиллюстраций. Подобные серии фотографий создавались и позже. Если поначалу фотографирование улиц и привычных обывателям вещей некоторые считали блажью, то позже значимость этих кадров оценили по достоинству. Когда ближе к концу 19 века облик городов начал стремительно меняться, память о многих зданиях и прежних пейзажах сохранялась именно благодаря старым фотографиям. В 1888 году в Москве отпраздновали 50-летний юбилей появления дагерротипов в России, и по этому случаю была проведена Всероссийская фотовыставка в Москве. Львиная доля работ была посвящена именно жизни городов, архитектуре промышленным объектам и, что особенно ценилось, этнографическим исследованиям. Огромную ценность представляют этнографические снимки Сергея Михайловича Проскудина-Горского, но они заслуживают отдельного поста.

Слева - Великий князь Сергей Максимилианович Лейхтенбергский (1871—1876 гг), справа - Мария Михайловна Глебова, актриса Александринского театра (1874)

В адресной книге 1868 года упомянуто 67 фотоателье, 21 из которых располагалось на Невском проспекте. В справочнике В. О. Михневича «Петербург весь на ладони» за 1874 год сообщалось, что товарооборот фотоателье К. Бергамаско – 60000 рублей, Э. Лоренса – «всего лишь» 15000 – большие деньги по меркам того времени. Для сравнения знаменитая фарфоровая фабрика Кузнецова имела оборот в 38000 рублей. К. Бергамаско начинал карьеру как артист французской труппы Императорских театров. Работу в ателье он совмещал с выступлениями в опере. Позже он получил звание «Фотограф Императорских театров». Также он был придворным фотографом. Лоренс был одним из первых, кто фотографировал виды окрестностей столицы и издавал эти фотографии в виде альбомов.

В 1850 – 1860-е годы появились стандартные размеры: кабинет-портрет (16.5 х 11 см, 13.5 х10), кабинет-альбом (аналогичные размеры, но фото не людей, а статичных объектов, улиц, зданий и тд), визитка (10.5 х 6.5, 9 х 6). В 1858 году парижский фотограф Адольф Эжен Дездери запатентовал камеру, позволявшую делать 8 фотографий на стандартной пластине, которые потом разрезались и наклеивались на картон размером примерно с визитную карточку. Подобный формат фотографий размером с визитную карточку так и стали называть в России визитками. Данный бизнес начал набирать популярность, его сразу попытались регламентировать. Теперь ателье требовалось регистрировать в Главном управлении по делам печати. Фотографы должны были вести учет фотографий, и один экземпляр обязательно отправляли в полицию. В результате на фотографиях тех времен есть регистрационные номера. «Уклонисты» периодически попадали под суд. Также было запрещено распространять фотографии неблагонадежных лиц и эротику. Последним кстати баловались многие фотографы, особенно в конце 19 века, но ретроэротика - отдельная история.

Тогда же впервые заговорили и об авторском праве. Одним из первых этим озаботился Г. Деньер. В 1864 году он обратился в Министерство Императорского двора с просьбой разрешить ему продажу частным лицам копий трех портретов Александра II. Позже с аналогичной просьбой обратился С. Левицкий. Традиция вешать в кабинетах портреты главы государства вообще среди чиновников пережила и Российскую империю, и СССР. В 1896 году в Москве прошел первый съезд фотографов, где известный юрист князь А. И. Урусов выступил с докладом «О правах художественной собственности на фотографические произведения». К концу 19 века вопрос авторского права был особенно актуален в том числе из-за появления фотооткрыток, печатавшихся огромными тиражами.

Появились и первые коллекционеры фотоснимков. Из воспоминаний купца М. В. Сабашникова: «Бывало, кто-нибудь из знакомых попросит посмотреть наше собрание фотографий, , когда нас дома не будет, чтобы им не стесняться нашим присутствием и нас не стеснять своим. И вот, сговорившись, София Яковлевна перед отходом из дома постелет на обеденный стол сукно оливкового цвета, закажет Дуняше самовар со всеми к нему обычными приложениями – печенье, варенье, хлеб с маслом, сыр, а я поставлю на стол наши ящики с фотографиями и на всякий случай выложу из библиотеки разные справочные книги по искусству и по истории культуры, которые, по моим соображениям, могут понадобиться при рассматривании фотографий. Нередко, возвращаясь домой после полуночи, мы заставали еще друзей за рассматриванием собрания».

Первые фотографии обычно делались на максимально минималистичном фоне. Ближе к концу 19 века наоборот стало все больше причудливых декораций. Особенно популярны были виды природы и дворцовые интерьеры, но были и более интересные варианты, например, заказчики могли сфотографироваться в лодке или верхом на бутафорском коне. Изображение перестали быть исключительно квадратными, их стали заключать в круги, овалы и не только, рамки были украшены, и на видных местах непременно красовалось название ателье. Картон стал более толстым. Изменился и облик среднестатистического фотографа. В середине 19 века большинство фотографов – иностранцы, как правило, с художественным образованием. В конце века среди них было все больше русских, в том числе выходцев из крестьян. Развитие фототехники делало ее все доступнее, и требовалось меньше вложений. Также было все больше фотографов-женщин.

В 1880-х в России появились открытки, и это тоже стало важной вехой в развитии фотографии. На открытках печатали в том числе фотографии городов, достопримечательностей, популярных артистов. Отправить друзьям открытку с собственным портретом стало также обычным делом. Вообще в этот период фотографии уже прочно заняли свое место в быту россиян, особенно городских обывателей. Люди периодически делали семейные портреты, фотографировали своих детей. Фотографов обязательно приглашали на свадьбы, а если не было такой возможности, непременно заезжали в фотоателье, чтобы запечатлеть жениха и невесту, а также гостей. Приезжавшие в город сельские жители тоже часто заходили сфотографироваться на память, поэтому сохранилось немало фотографий крестьян этого периода. Непременно фотографировались во время службы в армии. Правда, полностью вытеснить картины фотографии не смогли. Некоторые снобы находили увеличенные фотопортреты безвкусицей и уделом бедноты. Однако в рабочих кабинетах фотографии были всегда.

Интерьер квартиры генерал-майора, товарища министра внутренних дел, члена Совета министров В.Ф.Джунковского (Фурштадтская ул., 40)

**********************************************

В квартире барона Икскуля

******************************************

Квартира князя М.М.Андроникова (наб.р.Фонтанки, 54)

В справочнике «Вся Москва» за 1911 год перечислены около 60 фотографов и ателье – «Русалка», «Роман», «Паола», «Марс», «Доре». При этом рост продаж фотоаппаратов привел к тому, что в Троице-Сергиевой лавре появились таблички о запрете съемки. Когда в 1914 году Герберт Уэллс покидал Москву, сопровождаемый поклонниками и друзьями, вокзальный жандарм сказал, что фотографировать прощание нельзя. Подробности передавала газета В 1914 году газета «Русское слово» описывала поездку писателя Герберта Уэллса в Россию и упоминала курьезный случай со стражем правопорядка: «Фотограф предъявил ему разрешительную карточку. Но вахмистр был непоколебим… Желая запечатлеть в своем альбоме строгого русского жандарма, Г. Уэллс предложил вахмистру сняться с ним вдвоем. Жандарм категорически отказался. Тем не менее, как нам передают, Г. Уэллс из окна вагона все-таки снял своим кодаком этого жандарма». Не удивительно, что фотографы стали жаловаться на падение доходов. К тому же конкуренция на этом рынке возросла. В предреволюционные годы фотолюбителей стало много, и хотя бы несколько фотографий можно было найти в каждом доме.

Еще некоторые интересные серии фотографий.

Донской альбом Ивана Васильевичв Болдырева

Базар в праздник в Цымлянской станице. 1875-1876

****************************

Двор казака. 1875-1876.

************************************

Донской казак и казачка в праздничных костюмах. 1875-1876.

****************************************

Казаки перед выходом на службу. 1875-1876

****************************************

Жанровые фотографии Андрея Осиповича Карелина

Внучка и бабушка. Фото А.О. Карелина. 1870-1880 гг.

**************************************

Игра в жмурки

************************************

В мастерской живописца

************************************

фотографии Максима Петровича Дмитриева

В операционном зале Государственного банка. 1913 г.

*******************************************

Группа старообрядцев. Деревня Кузнецово Семеновского уезда

*************************************

Доктор Решетилов осматривает больного сыпным тифом Кузьму Кашина в селе Накрусове. 1891-1892 гг.

*********************************

Благовещенский Керженский единоверческий мужской монастырь. Монах-схимник. 1897 г.

********************************************

Снимки нижегородского фотографа и художника Николая Симанского, начало XX века

Часть информации взята тут:

П. А. Гнилорыбов "Москва в эпоху реформ от отмены крепостного права до первой мировой войны"

Ю. Н. Сергеев "Фотографы Невского проспекта. 1850 - 1950"

https://ru.wikipedia.org/wiki/Левицкий,_Сергей_Львович

https://ru.wikipedia.org/wiki/Каррик,_Вильям_Андреевич

Н. В. Неврев "Торг. Сцена из крепостного быта"

Существует известная байка о том, что в 1812 году, во время встречи Александра I с московским дворянством и купцами, некий помещик в пылу патриотического угара закричал царю: «Государь, всех бери – и Наташку, и Машку, и Парашу!» Всем готов был пожертвовать Родине сей патриот, даже свой крепостной гарем отдать. Шутки шутками, а «султаны средней полосы» долгое время не были такой уж редкостью. Иногда ограничивались шалостями с отдельно взятыми крестьянками, которые в некоторых случаях были не против в том числе из-за материальных поощрений. Но некоторые помещики организовывали самые настоящие гаремы, попасть куда никто по доброй воле не хотел.

Расцвет этого мрачного явления пришелся на царствование Екатерины II, которая по личным политическим соображениям расширила права дворян, урезав при этом права крепостных, и длился всю первую половину 19 века. Окончательно с ним было покончено только с отменой крепостного права. Девушек, оказавшихся в подобных гаремах, часто называли серальками (сераль - синоним гарема). Помещиков, устраивавших себе крепостной гарем, называли серальниками. Вкусы у хозяев бывали самые разные, кто-то предпочитал уже опытных замужних дам, кто-то совсем юных дев и даже детей. Попасть в гаремы никому не хотелось, потому что организовывали их были деспоты на восточный манер, а девушки, как правило, сидели под замком и не могли общаться с близкими, не говоря уже о посторонних. Если девушка надоедала или беременела, ее обычно выдавали замуж за кого-то из числа крепостных.

В «Дубровском» А. С. Пушкин, описывая помещика Троекурова, также упоминает и эту его страсть. «Избалованный всем, что только окружало его, он привык давать полную волю всем порывам пылкого своего нрава и всем затеям довольно ограниченного ума. Несмотря на необыкновенную силу физических способностей, он раза два в неделю страдал от обжорства и каждый вечер бывал навеселе. В одном из флигелей его дома жили шестнадцать горничных, занимаясь рукоделиями, свойственными их полу. Окны во флигеле были загорожены деревянною решеткою; двери запирались замками, от коих ключи хранились у Кирила Петровича. Молодые затворницы в положенные часы сходили в сад и прогуливались под надзором двух старух. От времени до времени Кирила Петрович выдавал некоторых из них замуж, и новые поступали на их место». Современникам было не только очевидно, о каких «рукоделиях» идет речь, но то, с кого писался данный антигерой. Одиозный генерал Лев Измайлов славился жестокостью по отношению к крепостным, а также злыми розыгрышами на подобие тех, что устраивал Троекуров. В 1802 году император Александр I писал тульскому гражданскому губернатору Иванову: «До сведения моего дошло, что отставной генерал-майор Лев Измайлов … ведя распутную и всем порокам отверзтую жизнь, приносит любострастию своему самые постыдные и для крестьян утеснительные жертвы. Я поручаю вам о справедливости сих слухов разведать, без огласки, и мне с достоверностью донести». Хотя сведения подтвердились, благодаря связям Измайлов дело до суда доводить не спешили. Историк С. Т. Славутинский в своем исследовании похождений Измайлова писал: «И днем и ночью все они были на замке. В окна их комнат были вставлены решетки. Несчастные эти девушки выпускались из этого своего терема или, лучше сказать, из постоянной своей тюрьмы только для недолговременной прогулки в барском саду или же для поездки в наглухо закрытых фургонах в баню. С самыми близкими родными, не только что с братьями и сестрами, но даже и с родителями, не дозволялось им иметь свиданий. Бывали случаи, что дворовые люди, проходившие мимо их окон и поклонившиеся им издали, наказывались за это жестоко. Многие из этих девушек, — их было всего тридцать, число же это, как постоянный комплект, никогда не изменялось, хотя лица, его составлявшие, переменялись весьма часто,— поступали в барский дом с самого малолетства, надо думать, потому, что обещали быть в своё время красавицами. Почти все они на шестнадцатом году и даже раньше попадали в барские наложницы — всегда исподневольно, а нередко и посредством насилия». Также историк утверждает, что Измайлов проявлял «гостеприимство», предлагая друзьям юных невинных дев из числа крепостных. Правда, стоит учесть, что исследование историка вышло в 1930-х, поэтому при описании «проделок» старорежимного развратника автор мог сгущать краски. Но легендарный гарем одиозного Измайлова упоминает, например, М. И. Пыляев в книге «Забытое прошлое окрестностей Петербурга», вышедшей в 1889 году. Возраста жертв известный публицист не уточняет. Дело Измайлова тянулось до 1830 года. В итоге имение помещика взяли под опеку, то есть он мог получать с него доходы, но не мог сам им управлять, вместо него управлением должен был заниматься специально назначенный опекун. На тот момент помещик был серьезно болен и вопрос гарема был для него уже не актуален.

К. А. Трутовский "Отдых помещика" (1853)

Януарий Михайлович Неверов (1810-1893), известный лингвист и чиновник, немало сделавший  для развития образования в России, в своих мемуарах, рассказывая о детстве, вспоминает о близком родственнике, имевшем гарем.

«…У Петра Алексеевича был гарем… 12–15 молодых и красивых девушек занимали целую половину дома и предназначались только для прислуги Кошкарова; вот они-то и составляли то, что я назвал гаремом… Собственно женская половина барского дома начиналась гостиной… Здесь же обыкновенно проводили время все члены семьи и гости, и здесь стояло фортепиано. У дверей гостиной, ведущей в зал, стоял, обыкновенно, дежурный лакей, а у противоположных дверей, ведущих в спальню Кошкарова, – дежурная девушка, и как лакей не мог переступить порог спальни, так и девушка не могла перешагнуть порог зала… Не только дежурный лакей или кто-то из мужской прислуги, но даже мужские члены семьи или гости не могли пройти далее дверей, охраняемых дежурной девушкой… Обыкновенно вечером, после ужина, дежурная девушка, по его приказанию, объявляла громко дежурному лакею: «барину угодно почивать», что было знаком для всей семьи расходиться по своим комнатам… а лакеи вносили тотчас в гостиную с мужской половины простую деревянную кровать и, поставив ее посреди комнаты, тотчас удалялись, а дверь из гостиной в зал запиралась, и девушки из спальной выносили пуховик, одеяло и прочие принадлежности для постели Кошкарова, который в это время совершал вечернюю молитву по молитвеннику, причем дежурная держала свечу, а в это время все девушки вносили свои койки и располагали их вокруг кровати Кошкарова, так как все непременно должны были, кроме Матрены Ивановны, начальницы гарема, спать в одной с Кошкаровым комнате… Раз в неделю Кошкаров отправлялся в баню, и его туда должны были сопровождать все обитательницы его гарема, и нередко те из них, которые еще не успели, по недавнему нахождению в этой среде, усвоить все ее взгляды и в бане старались спрятаться из стыдливости, – возвращались из бани битыми».

Также Неверов упоминает о трагедии, случившейся с одной из наложниц. Очень красивая девушка Афимья уже имела жениха, с которым решила сбежать от пожилого развратника. Влюбленных поймали и жестоко наказали. «Афимья после сильной порки была посажена на стул на целый месяц… На шею обвиненной надевался широкий железный ошейник, запиравшийся на замок, ключ от которого был у начальницы гарема; к ошейнику прикреплена небольшая железная цепь, оканчивающаяся огромным деревянным обрубком, так что, хотя и можно было, приподняв с особым усилием последний, перейти с одного места на другое, - но по большей части это делалось не иначе как со стороннею помощью; вверху ошейника торчали железные спицы, которые препятствовали наклону головы, так что несчастная должна была сидеть неподвижно, и только н ночь подкладывали ей под задние спицы ошейника, чтобы она сидя могла заснуть». Жениху повезло еще меньше. «В тот же день, когда совершилась экзекуция над Анфимьей… после чаю приведен был на двор пред окна кабинета бедный Федор. Кошкаров стал под окном и, осыпая его страшной бранью, закричал: “Люди, плетей!” Явилось несколько человек с плетьми, и тут же на дворе началась страшная экзекуция. Кошкаров, стоя у окна, поощрял экзекуторов приказами: “Валяй его! Валяй сильнее!”, что продолжалось очень долго, и несчастный сначала страшно кричал и стонал, а потом начал притихать и совершенно притих, а наказывавшие остановились. Кошкаров закричал: “Что встали?! Валяй его!” – “Нельзя, – отвечали те. – Умирает”. Но и это не могло остановить ярость Кошкарова гнева. Он закричал: “Эй, малый, принеси лопату”. Один из секших тотчас побежал на конюшню и принес лопату. “Возьми г… на лопату”, – закричал Кошкаров. При слове «возьми г… на лопату» державший ее зацепил тотчас кучу лошадиного кала. “Брось в рожу мерзавцу, и отведи его прочь!”»

Также Неверов вспоминает, что одна из наложниц сама учила его в детстве грамоте. «Главною моею учительницею, вероятно, была добрая Настасья, потому что я в особенности помню, что она постоянно привлекала меня к себе рассказами о прочитанных ею книгах и что от нее я впервые услыхал стихи Пушкина и со слов ее наизусть выучил “Бахчисарайский фонтан”… Вообще, девушки все были очень развиты и получали – как и мужская прислуга – ежемесячное жалованье и денежные подарки к праздничным дням. Одевались же все, конечно, не в национальное, а в общеевропейское платье».

А. Г. Венецианов "Крестьянка Тверской губернии"

Встречается упоминание и однофамильца родственника мемуариста – Михаила Кашкарова из Елатомского уезда Тамбовской губернии. Иногда их путают, и сомнительные подвиги приписывают то одному, то другому. Данный помещик не только держал гарем, но и, помимо прочего, отличался садистскими наклонностями и имел особое пристрастие к девочкам 7-8 лет. Мужчины терпели от него побои, женщины и девушки еще и домогательства. Жена данного печально известного помещика не только не осуждала его пристрастий, но и сама приводила новых жертв. В 1845 году слухи о бесчинствах и многочисленные жалобы довели до суда, но дело, по сути, кончилось ничем. В 1850-х году в той же губернии оскопили и убили еще одного сластолюбца – некого Карачинского. При этом версии его убийства разные, а мотив один – данный помещик ввел в своих деревнях право первой ночи, да и помимо невест не давал покоя другим крестьянкам. По самой распространенной версии негодяя убили два местных парня за то, что тот забрал для личных утех их невест. Убийц сослали в Сибирь. При этом версии их дальнейшей судьбы разные. В некоторых источниках пишут, что их сослали на каторгу бессрочно, в некоторых, что в виду аморального поведения убитого они отделались относительно небольшими сроками, и сами захотели остаться жить в Сибири. Имение после этой истории перешло к новым владельцам, которые обращались с крестьянами лучше и в непотребствах замечены не были. Примечательно, что такие случаи бывали и до этого. По одной из версий фельдмаршала М. Ф. Каменского в 1809 году зарубил дворовый человек именно из-за того, что тот сделал своей любовницей его малолетнюю сестру. Дворяне Орловской губернии оказались более принципиальны и наоборот встали на сторону убийцы. В итоге дело замяли, а парня отправили на поселение в Сибирь, что по тем временам было совсем мягким наказанием.

Некоторые «эстеты» в качестве гарема использовали крепостные театры. Артистки, в отличие от обычных крестьянок, были ухожены, ведь им не приходилось работать, были обучены приличным манерам, музыке, танцам, иногда иностранным языкам. Ими было удобно хвастаться перед гостям. Пример театрала-сластолюбца можно увидеть в рассказе Н. Лескова «Тупейный художник».

К середине 19 века количество крепостных гаремов пошло на спад. С одной стороны взгляды общества на это изменились, с другой – дворяне стали беднеть, и возможностей завести себе подобное увеселение становилось меньше. А в 1861 году и крепостное право отменили. Сластолюбцы стали обычно обращаться к «профессионалкам», и это уже другая история.

Е. П. Самокиш, иллюстрация к "Евгению Онегину"

В 18 веке написание писем было преимущественно «барским» занятием. Во-первых, в то время далеко не все мещане и тем более крестьяне были грамотными. Во-вторых, поездка в другой регион была делом дорогим и хлопотным, поэтому многие люди за всю жизнь могли ни разу не покинуть родную губернию. Особенно велик был процент неграмотных среди женщин. Если в таком случае требовалось передать сообщение, старались передать его на словах через общих знакомых, или обращались к тем, кто мог бы написать или прочитать письмо за них. Такую сцену изобразил, например, И. М. Прянишников на картине «Чтение письма в мелочной лавке».

И. М. Прянишников "Чтение письма в мелочной лавке"

Со временем количество грамотных медленно, но росло, и такие сцены бывали все реже. Тем не менее, писем крестьян или небогатых мещан 18 – начала 20 века до наших дней практически не дошло. По этой причине подробнее остановимся на переписке «благородий».

В 18 веке, да и в начале 19 века тоже одним из стандартных нейтральных обращений было «милостивый государь». Но был нюанс. Обращение «милостивый государь», дополненное словом «мой», подчеркивало, что пишущий выше адресата по социальному статусу или, как минимум, явно старше и рассчитывает на большее уважение хотя бы в силу почтенного возраста. Однажды это привело к курьезу. Сенатор приехал в провинцию с ревизией и написал письмо местному губернатору, обращаясь к нему «милостивый государь мой». Губернатор – чопорный граф Мамонов – обиделся и в ответном письме обратился к нему «милостивый государь мой мой мой».  С другой стороны уже в Пушкинскую эпоху обращение «милостивый государь» выглядело несколько архаично и попахивало «казенщиной» и официозом, примерно как «дорогой/ уважаемый товарищ» в СССР. Пример можно встретить в «Повестях Белкина», которые начинаются с того, что издатель ищет информацию о самом Белкине и получает письмо от его пожилого соседа. Обращение и архаичные формулировки подчеркивают, что сосед почтенного возраста.

«Милостивый Государь мой ****! Почтеннейшее письмо ваше от 15-го сего месяца получить имел я честь 23 сего же месяца, в коем вы изъявляете мне свое желание иметь подробное известие о времени рождения и смерти, о службе, о домашних обстоятельствах, также и о занятиях и нраве покойного Ивана Петровича Белкина, бывшего моего искреннего друга и соседа по поместьям. С великим моим удовольствием исполняю сие ваше желание и препровождаю к вам, милостивый государь мой, всё, что из его разговоров, а также из собственных моих наблюдений запомнить моту». Еще один пример – письмо отца Дубровского Троекурову: «Государь мой примилостивый, Я до тех пор не намерен ехать в Покровское, пока не вышлете Вы мне псаря Парамошку с повинною; а будет моя воля наказать его или помиловать, а я терпеть шутки от Ваших холопьев не намерен, да и от Вас их не стерплю - потому что я не шут, а старинный дворянин. - За сим остаюсь покорным ко услугам Андрей Дубровский». Тон довольно дерзкий и примирению явно не способствующий. При этом вышестоящее лицо ставило дату сверху и в качестве подписи указывало лишь свою фамилию. Подчиненные ставили дату внизу страницы, а в подписи указывали не только ФИО, но и свой чин.

Письма близким друзьям и родственникам были более душевные. Обращаться могли по-разному, в зависимости от устоя каждой конкретной семьи. Вот пример письма художника И. Шишкина, на тот момент ученика Академии художеств. Письмо отправлено родителям в 1850 году:

Любезные Родители Тятинька и Маминька,

Письмо это, быть может, предпоследнее из Москвы, пробуду разве еще недели полторы. В настоящее время я на квартире занимаюсь. Классы у нас закрылись по случаю выставки, которая начнется с 15 числа, ехать совсем уже готов,- если и остаюсь ненадолго, то товарищи наши не все отделались, а я, пользуясь этим временем свободным, начал писать вид Елабуги Капитану Ивановичу, который очень желает этого. Писавши Елабугу, я мысленно переносился туда - сколько впечатлений всяких и воспоминаний. А все-таки очень приятно было писать, в особенности дом и сад наш. Это мне рисовалось ясно и отчетливо, так вот и кажется, что у окна большой спальни сидит маминька, тогда как, бывало, идешь вечерком понизу из гор, за пей видишь кого-то, это верно Катенька или кто-нибудь из сестрин. Да что и говорить; много-много воспоминаний сладких. Потом окна залы напоминают, как, бывало, мы с вами, тятинька, рассуждали о башне Чертого городища и читали записки отца Петра или вы, тятинька, разговариваете о политике с Ознобишиным, который и теперь с удовольствием вспоминает это. Эти же окна напоминают, брат Николай Иванович, и тебя с твоей комнатой и ружьями, и напоминают твою охоту по временам безуспешную, напомнило также и литье дроби и проч. и проч. Одним словом, вся Елабуга и обитатели ее у меня перед глазами. На прошлой неделе был у меня маститый профессор Капитон Иванович, удостоил посещением своим жилище ученика - художника, за что его благодарю и радуюсь чести, которую он мне сделал. Любезному братцу Дмитрию Ивановичу передайте от меня почтение и попросите извинить, что я ему не пишу особо. Желаю ему доброго здоровья и благополучия и в делах успеха, деткам его желаю быть здоровым и заочно посылаю на каждого поцелуй. Братец Николай Иванович, желаю тебе здоровья и соревнования к делу и безукоризненного поведения. Сестрицы любезные, и вам также желаю здоровья и усердия к делу или труду, помните слова закона нравственности: от трудов польза.Прощайте, любезные родители, прошу от вас родительского благословения и желаю вам здоровья, спокоя жизни и быть твердыми в неблагоприятных обстоятельствах - с божиею помощью все это минёт. Остаюсь ваш, любезные родители, покорный слуга и сын

Иван Шишкин

Если на секунду отбросить тот факт, что Шишкин – известный художник, примерно так и могло выглядеть типичное письмо домой купеческого сына, который уехал на учёбу в столицу, коим Шишкин и являлся.

Обращение по имени и отчеству считалось более уважительным. Из воспоминаний А. Д. Блудовой о слуге, который много лет прослужил в семье Блудовых и пользовался большим уважением хозяев: «Он верно и любовно заботился о молодом барине своем, и хотя состоял слугою, однако, был так уважаем им, что нас, детей, приучили вставать перед Гаврилой, когда он приходил к нам в детскую, а бабушка писала к нему: “Гаврила Никитич”, по имени и отчеству. И что за почтенный, добрый был он старик». Такое обращение в устной или письменной речи – редкий случай, поэтому и графине он запомнился.

С 18 века довольно часто дворяне писали письма на французском языке. Считается, что это было из-за того, что многие светские понятия в тот момент не имели необходимых названий в русском языке, да и сам русский язык в 18 веке еще до конца не оформился в своем литературном варианте. К тому же, вероятно, таким образом дворяне чувствовали свою обособленность от остальных слоев общества. Со временем это вошло в привычку, которая укоренилась надолго. Татьяна Ларина писала Онегину по-французски. Во второй половине 19 века (особенно в его конце) на это смотрели проще, и использование французского было, скорее, признаком чопорности и старомодности.

Н. А. Ярошенко "Девушки, читающие письмо"

В конце 18 – первой трети 19 века появилась еще одна интересная особенность. Если раньше чтение художественной литературы не было таким уж популярным занятием, то к тому времени наоборот модно было читать и следить за литературными новинками. Довольно часто в письмах использовали цитаты из романов или подражали по стилю известным авторам. Особенно это было характерно для любовной переписки. Так, например, Пушкинская Татьяна увлекалась сентиментальными романами, поэтому и тон ее письма весьма сентиментален. Если отбросить тот факт, что написать мужчине первой, да еще и любовное письмо – шаг сам по себе дерзкий и даже неприличный, сама манера изложения мысли в духе популярных среди девушек романов. «Я к вам пишу — чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле Меня... ... Я к вам пишу — чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле Меня презреньем наказать. Но вы, к моей несчастной доле Хоть каплю жалости храня, Вы не оставите меня. Сначала я молчать хотела; Поверьте: моего стыда Вы не узнали б никогда, Когда б надежду я имела Хоть редко, хоть в неделю раз В деревне нашей видеть вас, Чтоб только слышать ваши речи, Вам слово молвить, и потом Все думать, думать об одном И день и ночь до новой встречи». Герман в «Пиковой даме» первое письмо девушке просто позаимствовал из немецкого романа. В некоторых случаях речь шла о банальной лени, в некоторых люди умышлено указывали на свои книжные предпочтения. Со временем эта мода отошла. И «благородия», и не «благородия» писали по-русски и своими словами. Отличалось лишь богатство языка и наличие орфографических ошибок. Все же использование цитат встречалось, но воспринималось уже иначе.Так пошлая и вульгарная Раиса Петерсон из романа Куприна «Поединок» писала Ромашову следующие: «“Милый, дорогой, усатенький Жоржик, — читал Ромашов хорошо знакомые ему, катящиеся вниз, неряшливые строки. — Ты не был у нас вот уже целую неделю, и я так за тобой скучилась, что всю прошлую ночь проплакала. Помни одно, что если ты хочешь с меня смеяться, то я этой измены не перенесу. Один глоток с пузырька с морфием, и я перестану навек страдать, а тебя сгрызет совесть. Приходи непременно сегодня в 71/2 часов вечера. Его не будет дома, он будет на тактических занятиях, и я тебя крепко, крепко, крепко расцелую, как только смогу. Приходи же. Целую тебя 1 000 000 000... раз. Вся твоя Раиса.

P. S. Помнишь ли, милая, ветки могучие
Ивы над этой рекой,
Ты мне дарила лобзания жгучие,
Их разделял я с тобой.

Р.

P. P. S. Вы непременно, непременно должны быть в собрании на вечере в следующую субботу. Я вас заранее приглашаю на 3-ю кадриль. По значению!!!!!!

R. P.”

И наконец в самом низу четвертой страницы было изображено следующее:

“Я
здесь
поцеловала”»

Также стоит учитывать, что состоять с кем-либо в личной переписке долгое время считалось делом почти интимным, особенно между лицами противоположного пола, не связанными родством. Обычно барышни переписывались с мужчинами с разрешения родителей и тщательно подбирали слова. В противном случае подобные письма могли бы стать компроматом и для юной девы, и для замужней дамы. В том числе поэтому уже замужняя и поумневшая Татьяна благоразумно не стала отвечать на письмо Онегина. К концу века на это смотрели проще.

В 1880-х получило распространение – открытки. К тому же с появлением железнодорожного транспорта почту стали доставлять гораздо оперативнее. К обычным открыткам по мере развития и удешевления фотографий добавились открытки-фотографии. Люди могли теперь не только что-то написать близким, но и показать. Довольно много подобных карточек слали друзьям и родственникам с отдыха. Также фотооткрытки часто посылали домой военнослужащие. Вчерашние крестьяне и мещане, призванные в армию, непременно посылали родным свои портреты в форме. А если сын дослужился до унтер-офицера, его фотографию в форме родители всей деревне показывали.

И так, письмо написано. Что же дальше? Если письмо в другой город, отправляли почтой. Если адресат поблизости, могли поручить доставку слуге или рассыльному. Рассыльный – такой же непременный атрибут городских улиц, как извозчик или торговец. Они имели свою униформу и соответствующую бляху на груди, где был указан в том числе их личный номер, примерно так же, как и у легальных извозчиков. Часто они дежурили где-то на углу, и к ним за фиксированную плату мог обратиться любой желающий.

К. Е. Маковский, Портрет жены художника (1887)

Когда именно в России появилась мода на чтение, однозначно сказать трудно. Долгое время выбор литературы был ограничен книгами религиозного содержания, научными трудами, а также учебными пособиями. К этому можно добавить разные инструкции, напутствия и бумаги «казенного» содержания, которые к литературе отношения, по сути, не имели. Художественная литература в России появилась только в 18 веке. Ответ на вопрос, когда именно ее чтение стало по-настоящему популярным занятием, зависит от того, что именно считать популярностью, и на кого ориентироваться. Если говорить о столичных аристократах, следивших за модой, то с середины 18 века под влиянием эпохи Просвещения, если о провинциальных помещиках, то в начале 19 века. Если речь о крестьянах и мещанах, то намного позже, так как этот вопрос напрямую упирался с распространением грамотности среди населения. Народный фольклор, былины, устные преданья в данном случае оставим за скобками, это уже отдельная тема. Если говорить о том, какие именно литературные вкусы были среди читающей публики, то тут тенденции более четкие.

Портрет В. К. Тредиаковского

В качестве первого художественного произведения, вышедшего в Российской империи, обычно называют французский роман в письмах «Езда на остров любви» в переводе В. К. Тредиаковского, опубликованный в 1730 году. Сам роман Поля Таллемана был написан еще в 1663 году. Тредиаковский был сыном священника, закончил знаменитую Славяно-греко-латинскую академию, благодаря успехам в учебе был отправлен на учебу за границу. Вернувшись, он активно занимался разработкой теории стихосложения, а также переводами иностранной литературы. Из собственных произведений самым известным стала «Телемахида», хотя и она, скорее, вольный перевод. Другими значимыми литераторами 18 века считаются М. В. Ломоносов,  А. П. Сумароков, Г. Р. Державин. Между Тредиаковским и Сумароковым был громкий конфликт. Споры о литературе у них в 1740-х вылились в настоящую войну.В этот период помимо переводов точных и вольных писали оды. Также спросом пользовались театральные пьесы. При этом их не только ставили на сцене, но иногда читали как просто литературное произведение. Очень популярны были комедии Д. И. Фонвизина «Бригадирша» и «Недоросль». Самого автора не раз приглашали высокопоставленные лица, чтобы он лично прочитал им и их гостям свои произведения, и от души смеялись. Литературные чтения вообще были интересным культурным явлением.

Большим успехом пользовались книги на тему истории, особенно древнего мира, переводы произведений древнегреческих и древнеримских авторов. Например, в конце 18 века очень популярен был Плутарх, которого в адаптированном варианте читали даже дети. Также популярны были романы в письмах и формат «записок», в том числе путевых. Из воспоминаний А. Т. Болотова о жизни в Тульской губернии середины 18 века: «Я со скуки бы пропал, если б не помогла мне склонность моя к наукам и охота к читанию книг. Несчастье мое только было, что книг для сего чтения взять было негде. В тогдашнее время таких книжных лавок, как ныне, в Москве не было, почему хотя б я хотел себе и купить, но было негде. У дяди моего чтоб книги были, того и требовать и ожидать было не можно; однако против всякого чаяния узнал я, что у него есть одна большая духовная книга, известная под названием “Камень Веры”. Он хранил ее как некое сокровище и не давал никому в руки. В недостатке лучших и множайших, рад я был уже и той, и дядя столь меня любил, что ссудил меня оною для прочтения. Я прочитал ее в короткое время с начала до конца, и получил чрез нее столь многие понятия о догматах нашей веры, что я сделался почто полубогословом и мог удивлять наших деревенских попов своими рассказами и рассуждениями, почерпнутыми из сей книги. Дядя мой весьма доволен был моею охотою к чтению и как он, так и отец Илларион, не могли довольно надивиться моему понятию и остроте разума. Последний, узнав мою превеликую охоту к чтению, постарался достать мне таким же образом для прочтения жития святых, описанные в “Четыих-Минеях”. Боже мой! какая была для меня радость, когда получил я первую часть сей огромной книги. Как она была наиболее историческая, следовательно для чтения веселее и приятнее, то я из рук ее почти не выпускал, покуда прочел всю оную, а таким же образом поступил и с прочими».

Портрет А. Т. Болотова (1830-е)

Болотов также отмечал, что на тот момент в России практически не было публичных библиотек. В 1714 году была основана библиотека Российской академии наук, считающаяся первой публичной библиотекой в Российской империи. В Москве 18 века публичная библиотека была всего одна – при Московском университете. При этом в 18 веке помимо стандартных печатных книг было довольно много рукописных. Явление это сохранилось и в 19 веке, но речь теперь шла о том, что на тот момент по каким-либо причинам не было издано, в том числе запрещенном цензурой. В 19 веке нехватку публичных библиотек частично компенсировали многочисленные букинистические лавочки, где книги можно было не только купить, но и взять в аренду. В итоге это породило еще и полноценный бизнес по скупке и перепродаже редких книг, а также их поиску под заказ. Подобных специалистов описывает В. А. Гиляровский в книге «Москва и москвичи».

О. А. Кипренский, «Бедная Лиза» (1827)

Еще одним «популяризатором» художественной литературы на рубеже веков стал Н. М. Карамзин. Самым известным его произведением был фундаментальный труд по истории, однако помимо этого успехом пользовались его сентиментальные произведения. При этом совершенно безобидные по современным меркам романтичные истории по меркам той эпохи казались пошлостью, которая ничему хорошему женщин, а тем более юных барышень не научит. Доля правды в этом была. Неискушенные умы впечатлялись романтическими образами и самостоятельно пытались искать «героев своего романа», что в условиях морали того времени могло создавать проблемы. Когда в 1797 году вышла «Бедная Лиза», в Симоновской слободе, где и разворачивалось действие, началась эпидемия самоубийств. Девицы намеренно приезжали туда, чтобы утопиться в местном пруду, который окрестили в народе Лизиным. Чтобы побороть эту глупое поветрие, острословы стали вешать таблички со стихами вроде таких: «Здесь Лиза утонула, Эрастова невеста! Топитесь девушки в пруду, всем будет место!» Подобное остроумие портило весь пафос ситуации, и самоубийств стало меньше. А может, просто история надоела. Но еще в середине 19 века возле обмелевшего пруда на березах можно было разобрать остатки подобных вырезанных надписей. Все это в итоге привело к такому явлению как «женская библиотека». При этом содержание этих библиотек частично перекликалось с книгами, рекомендованными для детского и подросткового чтения, по принципу, если это даже детям можно, то и нравственности юных дев не повредит.

Коровин К. А. Портрет артистки Татьяны Спиридоновны Любатович (1880)

Дискуссии о том, что прилично читать девушкам, а что нет, велись еще с 18 века. Из записок графини В. Н. Головиной: «Императрица (прим. Екатерина II) села между великой княгиней и мной и сказала: “Я прошу вашего разрешения, ваше высочество, показать этим господам ваши комнаты”. Так как это было в воскресенье, то было много придворных лиц, между прочим, вице-канцлер, граф Остерман, и граф Морков. Великая княгиня кивнула головой и сделала мне знак, так что я поняла, что она чем-то смущена. Она наклонилась за спиной императрицы и сказала мне: «Книга на туалетном столе». Я сразу поняла, что надо было скрыть от глаз общества том “Новой Элоизы”, который графиня Шувалова одолжила обеим великим княгиням. Накануне этого дня великая княгиня призвала меня к себе утром, у нас был интересный разговор в ее кабинете, затем она меня повела в свою уборную, где я нашла эту книгу, по поводу которой я осмелилась ей сделать несколько замечаний, выслушанных ею с обычной милостью. Я легко поняла, чего она желала, и, не задумываясь, попросила у ее величества разрешения показать, как привратница, покои ее высочества этим господам. Императрица нашла это удобным; я отправилась с быстротой молнии, опередила общество и спрятала книгу». В данном случае речь шла о сентиментальном произведении Руссо. Но все же в дамские библиотеки романтические книги тоже просачивались. Это явление сохранилось и в более позднее время. В романе Ф. М. Достоевского «Идиот» богатый развратник, взявший на воспитание Настасью Филипповну, завел для нее и «девичью библиотеку».

"Читательница" (1830-е)

К началу 19 века читать среди дворян стало модным, а обсуждение прочитанного – частая тема светских бесед. Ходили байки о том, что Александр I, у которого не было времени на чтение, просил доверенных лиц пересказывать ему содержание книжных новинок. Рассказывали и другую байку. Княжна Стефания Радзивилл, по которой вздыхал в свое время А. С. Пушкин, славилась красотой (которую еще больше украшало большое приданое), а также глупостью. Однажды на балу один из воздыхателей, чтобы поддержать разговор, спросил, какую книгу она сейчас читает. Она ответила, что розовенькую, а ее сестра – голубенькую. К началу 19 века в русской литературе появились и устоявшиеся типажи. 1) Положительная героиня, одаренная, эмоциональная, трепетная натура, но несчастная в силу неких житейских обстоятельств. Жених помер/ бросил/ разочаровал, замуж за нелюбимого выдали, или из-за другой напасти 2) «Демоническая» личность, роковая красавица, не боящаяся тайно или явно попирать моральные устои. 3) Героиня во всех смыслах, которая борется «за все хорошее и против всего плохого», или хотя бы за личное счастье. Но этот типаж стал более востребован позже. Все три типажа «прописались» в отечественной литературе на долгие годы, в то время как типажи мужчин менялись куда заметнее под влиянием общественной жизни и просто моды.

Появилась и еще одна интересная тенденция: стало модно в переписке приводить скрытые или явные цитаты, копировать стиль известных художественных произведений. Герман в «Пиковой даме» сначала пишет девушке письмо, которое полностью «сплагиатил» из немецкого романа. Написать барышне письмо с цитатами было почти беспроигрышной идеей. Если девушка не знала оригинала, могла восхититься красноречием, если читала первоисточник, вероятно, их книжные вкусы совпадали, что тоже неплохо.

Любовь к чтению – непременный атрибут «правильной» барышни Пушкинской эпохи, которая, как Татьяна Ларина, «с французской книжкою в руках, с печальной думою в очах». Вообще не случайно, что в романе «Евгений Онегин» автор подробно остановился на кабинете Онегина с оставшимися там книгами, да и вообще на книжных вкусах героев. «Дядя самых честных правил», типичный провинциальный барин старой закалки, книг наоборот не читал. После его смерти Онегин нашел только несколько старых календарей. Календари – довольно популярные издания, выпускались в виде книжек, где помимо собственно календарей с отмеченными светскими и церковными праздниками были разные полезные советы и познавательные материалы.

Еще одна особенность, укоренившаяся в российской литературе с 18 века – литературные и окололитературные журналы. Первым из них стала «Трудолюбивая пчела» Сумарокова, появившаяся в 1759 году. В 19 веке влияние журналов было особенно велико, правда, тиражи по современным меркам были небольшими. Обычно тираж формировался по числу ежегодных подписчиков. С одной стороны для начинающего автора было удачей, если его приглашали к сотрудничеству, а самых популярных авторов пытались переманивать конкуренты. Журналы состояли из статей и подборок художественных произведений разных авторов. Довольно часто публиковались отдельные главы по мере их написания, и читатели могли следить за созданием книг любимых авторов. Роман «Евгений Онегин» писался 7 лет, начиная с 1823 года, и публиковался в виде отдельных глав, сначала как самостоятельные выпуски, затем главы и отрывки из них перепечатывали журналы и альманахи. В виде одного тома «Евгений Онегин» вышел только в 1833 году.

Тенденция сохранилась и в 20 веке. Свои литературные разделы, а иногда и полноценные приложения были у всех популярных изданий и даже желтых газет. Например, в 1880-х редактор мегапопулярного и наижелтейшего «Московского листка» Н. И. Пастухов дважды в неделю публиковал истории про новые похождения разбойника Ивана Чуркина. Чуркин – реально существовавший глава шайки, со временем овеянный славой этакого подмосковного Робин Гуда. С его появлением тираж газеты резко вырос. Однако популярность данного героя возмутила генерал-губернатора В. А. Долгорукова, который вызвал автора на ковер и потребовал немедленно «удавить или утопить» Чуркина, пригрозив в случае неисполнения газету запретить. В итоге в следующем номере к досаде читателей разбойника раздавило упавшим на него деревом. Позже история Чуркина вышла в пяти томах.

И. Н. Крамской «За чтением. Портрет Софьи Крамской» (после 1866)

Разумеется, мода на тех или иных авторов менялась. А. Дюма в книге «Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию», написанной по итогам поездки в Российскую империю в 1858 – 1859 годах, описывает литературные предпочтения Россиян так: «Пушкин, убитый в 1837 году и популярный в России, как Шиллер в Германии, едва известен у нас. Между тем, он мыслитель и одновременно новатор формы, поэт и патриот… Интеллектуальная эра России начинается от сотен басен Крылова и поэтических произведений Пушкина. Теперь у России действительно есть свои поэты: Крылов, Пушкин, Лермонтов, Некрасов, графиня Ростопчина; есть у нее и свои романисты: Писемский, Тургенев, Григорович, Толстой, Щедрин, Жадовская, Туо, Станицкий и, в особенности, Николай Гоголь».  В той же книге не без снобизма он утверждает: «Русские к Пушкину и Лермонтову, а женщины особенно к Лермонтову, относятся с таким энтузиазмом, какой испытывают бедные поэзией народы к первым поэтам, придающим ритм и гибкость их языку. Их энтузиазм тем более легко плещет через край, что не может быть разделен другими народами, так как русский почти незнаком никому, кто не рожден на пространстве от Архангельска до Кракова и от Ревеля до Дербента. Поэтому самый надежный способ польстить русскому это попросить у него перевод одного-двух стихотворений Пушкина или Лермонтова, учитывая, что вообще русские великолепно говорят на нашем языке… Мы сказали, что женщины были особенно расположены к Лермонтову. Я видел женщин, которые знали наизусть всего Лермонтова и даже изъятые цензурой стихи, каковых нет в томах…  Многие стихотворения Лермонтова просятся положить их на музыку; те, что положены, русские женщины держат на фортепьяно и никогда не заставят себя упрашивать спеть Лермонтова. Маленькая пьеса из одной строфы, напоминающая мелодию Шуберта и названная “Горные вершины”, для всех русских девушек есть то, чем для всех немецких девушек является гетевская “Маргарита за прялкой”». Позже к этому списку добавились Ф. М. Достоевский, А. П. Чехов. Творчество Л. Н. Толстого стало целым культурным явлением, даже породившим общественное движение – толстовцев, но это потянет на отдельный рассказ. Интерес к античной литературе угасал. К концу 19 века школьников можно было заставить читать Плутарха только из-под палки. Зато рос интерес к различным детективным историям и похождениям знаменитых сыщиков. Способствовало этому и развитие желтой прессы.

В. М. Васнецов "Книжная лавочка"

Когда говорят о моде на книги и читающей публики, обычно речь идет о дворянах и тех, кто на них ориентировался в культурных вопросах, интеллигенции. О том, что читали крестьяне и небогатые горожане, информации куда меньше, тем более что читать умели не все. В сборнике этнографического бюро князя Тенишева корреспондент из Новгородской губернии оставил довольно интересное описание вкусов земляков. По его словам, в некоторых из окрестных деревень крестьяне очень любят читать, а во время посиделок с удовольствием обсуждают друг с другом прочитанное. При этом предпочтение они отдают приключениям, сказаниям, а также религиозной литературе, особенно любят истории на тему Армагеддона и различных катаклизмов. Вряд ли все эти люди с энтузиазмом ждали конца света, скорее, они воспринимали это как сейчас фильмы-катастрофы. При этом в некоторых других окрестных деревнях чтение считали пустым занятием в том числе люди грамотные. Автор это связывает с устоявшимися локальными привычками и традициями. Описание относится к концу 19 века.

И. С. Галкин

Из дневника сельской учительницы С. А. Мышкиной: «Вчера Федя, отдавая мне “Песнь о купце Калашникове”, прибавил, что он брал не для себя, а для отца. Маша читала матери, мать похвалила отцу, отец просил принесть. Вот какими путями распространяется просвещение» (1906). «Бабы усиленно нападают на моих учеников за их любовь к чтению: “Да брось ты эту книгу! С ума скоро сойдешь. И какие вам книжки-то дают! Побасенки, да сказки. Вы бы Псалтырь читали, да житие святых угодников, а нешто это книжки! Так, одна глупость! Умерла одна старуха, бабы позвали детей читать Псалтырь, а дети не знали, что читать. Бабы переполошились: “Ну, вот и ученые, а что читать по покойнику и не знают. И чему она их там учит?” На другой день я спросила у священника и показала детям, что читать по покойнику». Встречаются упоминания о любви к сказкам и былинам. При этом сказки считались не только развлечением для детей (тем более что среди народных сказок встречались совсем не детского содержания). Скорее, они воспринимались примерно так, как сейчас книги в стиле фэнтези. Книги крестьяне покупали либо в городе в книжных лавках вроде той, что изображена ка картине В. М. Васнецова , либо у бродячих книготорговцев, которых называли офенями.

Ф. С. Журавлев «Мальчик с книгой»

P. S. Это мой 100-й пост в цикле о быте и нравах дореволюционной России :)

Часть информации взята тут

«Записки графини Варвары Николаевны Головиной»

Болотов А. Т. «Записки А. Т. Болотова, написанных самим им для своих потомков»

Дюма А. «Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию»

Лотман Ю. «Беседы о русской культуре: быт и традиции русского дворянства»

https://ljwanderer.livejournal.com/80860.html

https://ru.wikipedia.org/wiki/Бедная_Лиза