Серия «Быт и нравы дореволюционной России»

Этот пост – продолжение рассказа о том, во что были обуты жители Российской империи. На этот раз немного о производстве обуви.

Ремесло сапожника было одним из самых востребованных. Во многих крупных селах был свой сапожник, к которому обращались односельчане, если хотели сделать обувь на заказ. В городах сапожников были десятки, а  в столице – сотни. «Справить» сапоги для крестьянина или небогатого горожанина было делом важным и ответственным. Готовую обувь продавали на ярмарках, рынках, небольших лавках и крупных магазинах.

Стоит учитывать нюанс: людей, занимавшихся производством обуви, на самом деле называли обувщиками, и среди них была специализация – башмачники и сапожники. В средневековье четкого разделения труда не было, к тому же обувное и кожевенное производства были тесно связаны, и в одной и той же мастерской могли заниматься и выделкой кож, и изготовлением кожевенных изделий. Позже появилось четкое разделение труда. При Петре I в Российской империи появилась цеховая система, сходная с той, что была в Западной Европе. В крупных городах ремесленники (мастера, подмастерья, ученики) приписывались к цехам. В населенных пунктах, где цехов не было, действовали только «сводные» ремесленные управы. Без регистрации в цеху (или управе, если цеха не было), нельзя было вешать соответствующую вывеску и нанимать работников. Жены и несовершеннолетние дети приписанных к цеху тоже считались «цеховыми». Повзрослев, дети  ремесленников тоже должны были записываться в цех, а если не делали этого, то становились просто мещанами. К концу 19 века цеха делились на 4 категории: I - производители продуктов питания, II – производители одежды и обуви,  III – производители «предметов домохозяйства»,  IV – те, кто не подпадал под вышеуказанные категории. За «гардероб» отвечали портные, сапожники, башмачники, рукавичники, шляпочники, скорняки, картузники и модистки. Сапожников было просто намного больше, чем башмачников, потому что сапоги были более востребованы. Цеховые делились на «вечноцеховые» (то есть постоянно приписанные) и записанные в цех лишь временно. У первых было больше прав. После многочисленных протестов в 1892 году обе категории уравняли. Цех был и своего рода профсоюзом, и надзорным органом. Правила со временем менялись, но уже в середине 19 века цеховую систему многие считали анахронизмом. Некоторые изготавливали обувь, не вступая в цех, а иногда в качестве хобби или дополнительного заработка. Умел «точать» ее, например, Лев Толстой.

Свои сапожники были практически везде, но были регионы, которые славились ими особенно. Самым известным центром производства обуви были Кимры в Тверской области. Обувь здесь производили еще в 16 веке, а при Петре I стали размещать госзаказы для поставок сапог в армию. Примечательно, что большая часть местных сапожников были крепостными. В середине 19 века произошел уникальный случай - местные крепостные выкупили себя  у графини Самойловой почти за полмиллиона рублей. Часть местных мастеров отправлялась на заработки в крупные города. Некоторые в итоге оседали на новом месте, некоторые периодически возвращались.

При этом отзывы о местной обуви противоречивы. В. А. Гиляровский в книге «Москва и москвичи» отзывался о ней настороженно: «И там и тут торговали специально грубой привозной обувью — сапогами и башмаками, главным образом кимрского производства. В семидесятых годах еще практиковались бумажные подметки, несмотря на то, что кожа сравнительно была недорога, но уж таковы были девизы и у купца и у мастера: “на грош пятаков” и “не обманешь — не продашь”. Конечно, от этого страдал больше всего небогатый люд, а надуть покупателя благодаря «зазывалам» было легко. На последние деньги купит он сапоги, наденет, пройдет две-три улицы по лужам в дождливую погоду — глядь, подошва отстала и вместо кожи бумага из сапога торчит. Он обратно в лавку… “Зазывалы” уж узнали, зачем, и на его жалобы закидают словами и его же выставят мошенником: пришел, мол, халтуру сорвать, купил на базаре сапоги, а лезешь к нам…

— Ну, ну, в какой лавке купил?

Стоит несчастный покупатель, растерявшись, глядит — лавок много, у всех вывески и выходы похожи и у каждой толпа “зазывал”…

Заплачет и уйдет под улюлюканье и насмешки… Был в шестидесятых годах в Москве полицмейстер Лужин, страстный охотник, державший под Москвой свою псарню. Его доезжачему всучили на Старой площади сапоги с бумажными подошвами, и тот пожаловался на это своему барину, рассказав, как и откуда получается купцами товар. Лужин послал его узнать подробности этой торговли. Вскоре охотник пришел и доложил, что сегодня рано на Старую площадь к самому крупному оптовику-торговцу привезли несколько возов обуви из Кимр.

Лужин, захватив с собой наряд полиции, помчался на Старую площадь и неожиданно окружил склады обуви, указанные ему. Местному приставу он ничего не сказал, чтобы тот не предупредил купца. Лужин поспел в то самое время, когда с возов сваливали обувь в склады. Арестованы были все: и владельцы складов, и их доверенные, и приехавшие из Кимр с возами скупщики, и продавцы обуви. Опечатав товар и склады, Лужин отправил арестованных в городскую полицейскую часть, где мушкетеры выпороли и хозяев склада, и кимрских торговцев, привезших товар. Купцы под розгами клялись, что никогда таким товаром торговать не будут, а кимряки после жестокой порки дали зарок, что не только они сами, а своим детям, внукам и правнукам закажут под страхом отцовского проклятия ставить бумажные подошвы.

И действительно, кимряки стали работать по чести, о бумажных подметках вплоть до турецкой войны 1877–1878 годов не слышно было. Но во время турецкой войны дети и внуки кимряков были «вовлечены в невыгодную сделку», как они объясняли на суде, поставщиками на армию, которые дали огромные заказы на изготовление сапог с бумажными подметками. И лазили по снегам балканским и кавказским солдаты в разорванных сапогах, и гибли от простуды… И опять с тех пор пошли бумажные подметки… на Сухаревке, на Смоленском рынке и по мелким магазинам с девизом “на грош пятаков” и “не обманешь — не продашь”». С другой стороны под видом работы кимрских мастеров могли теоретически продавать что угодно, особенно на толкучках. К тому же число производителей обуви к тому времени заметно выросло, конкурентов у кимряков прибавилось, так что за качеством товара следить приходилось.

Купец И. А. Слонов в книге «Из жизни торговой Москвы» упоминает, что в московском магазине, где он работал, в числе поставщиков «были очень интересные, так называемые „кимряки“ — деревенские башмачники, приезжавшие осенью из села Кимр Тверской губернии в Москву работать до Пасхи. Они всегда останавливались в грязных и сырых трущобах на Болоте (так называлась местность, где летом происходил большой торг ягодами и фруктами). Кимряки были люди честные и трудолюбивые, но бедные, так как их работа (они большею частью шили дамские теплые плисовые сапоги на шленке) оплачивалась очень скудно, и поэтому они жили тесно и грязно. Бывало, в шутку спросишь кимряка: „Где ты остановился?“ Он серьезно отвечает: „На болоте“. — „Сколько занимаешь?“ — „Полсвета“. Слово „полсвета“ означало половину окна, для этого комната с одним окном перегораживалась тонкой деревянной перегородкой на две равные части, в каждой половине помещался хозяйчик с тремя — пятью мастеровыми».

Уроженцев Тверской губернии было много и среди столичных обувщиков. В 1866 году тверичи решительно первенствовали только в одном из видов «внутренней торговли» Петербурга – сапожном деле: 27 мастерских по производству обуви принадлежало крестьянам Калязинского уезда, 20 – Корчевского, 16 – Кашинского. По переписи 1869 г. тверичи составляли 304 из 442 хозяев обувных мастерских, 1886 из 6616 работников, 391 из 2228 одиночек. Сохранилось такое свидетельство конца 19 века: «Башмачники и сапожники, занимающиеся починкой обуви, ходят в Петербург и Москву. Работают на своей квартире и харчах. Берут работу в лавках, торгующих старой обувью. Подбить подметки берут 60–70 копеек, а починка без подбоек подметок – 40 копеек. В неделю работник зарабатывает рублей 5, на харчи и квартиру за это же время выходит 2 рубля 50 копеек. Уходят из города в марте, возвращаются к Рождеству. После Масленицы опять уходят в города. В год приходится жить в городе 10 месяцев. Вместе с мужьями уходят в город и жены. Учеников совсем почти не берут». Также было много выходцев из других уездов Тверской губернии: Кашинского, Бежецкого, Калязинского,  Корчевского. В итоге тверской сапожник стал таким же каноническим персонажем, как ярославский торговец или половой в трактире, татарин-официант в дорогом ресторане или наоборот скромный скупщик подержанной одежды, тульский банщик или оружейник.

Помимо Тверской губернии были и иные «локальные бренды». Например, Торжок. Изначально город назывался Новый Торг, и еще в 19 веке местные жители по старой привычки именовались новоторами. Они славились скандальным нравом, любовью к дракам, а еще выделкой кожи, кружевами и вышивкой. Когда город посетила Екатерина II, она оценила работы местных мастеров. Обувь из Торжка отличалась красотой и интересной отделкой. Литератор И.Глушков писал: «Новоторжская знатность есть хорошие козлиные кожи, тюфяки, чемоданы, портфели, маленькие бумажники и всякий кожевенный товар. Кстати, “козлиные кожи” – отдельная тема. В одном из царских указов о новоторах записано: “Козлиный торг им за обычай”. В уже упомянутый визит Екатерины ей были подарены “кожаные кисы (прим. меховые сапоги) и туфли, шитые золотом”. А в Тверской губернии в ходу была частушка: “Привези мне из Торжка Два сафьянных сапожка”».

Драматург Александр Островский писал: «На 16 заводах выделывается: белая и черная юфть, полувал, опоек, красная юфть, козел и сафьян, всего приблизительно на 70 тысяч руб. серебром. Торжок исстари славится производством козлов и сафьянов и в этом отношении уступает только Казани и Москве. Особенно в Торжке известна красная юфть купца Климушина, при гостинице которого (бывшей купчихи Пожарской, но переведенной теперь по причине малого проезда в другой дом) есть небольшой магазинчик, где продаются торжковские сапоги и туфли. Работа вещей прочна и красива, но цена, по незначительности требования, невысока: я заплатил за две пары туфель, одни из разноцветного сафьяна, другие из бархата, шитые золотом, 3 руб. серебром. Прежде золотошвейное мастерство процветало в Торжке; в 1848 году вышивкою туфель и сапог занималось до 500 мастериц. Теперь эта промышленность совершенно упала, и только в нынешнем году (прим. в 1856 году), по случаю коронации, несколько рук успели найти себе работу за хорошую цену — до 15 руб. серебром в месяц. Новоторжские крестьянки, большею частию девки, славятся по всей губернии искусною выделкою подпятного кирпича (прим. кирпич, материал для которого замешивали ногами); и золотошвейки, за неимением своей работы, принуждены были заняться тем же ремеслом. От великого до смешного только один шаг! Летом для работы кирпича они расходятся по всей губернии, разнося с собой разврат и его следствия».

Череповец  тоже славился сапожниками, но слава была неоднозначной. Про них сложили песенку:

Церепаны, подлеци,

Шьют худые сапоги.

Сапоги худые шьют —

Даром денежки берут.

Это нелюди сапожники.

Была и еще одна многочисленная категория сапожников – холодные сапожники или подбойщики. Среди них тоже было много уроженцев Тверской губернии.

В. И. Пызин и Д. А. Засосов упоминают их в книге «Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов»: «Характерной фигурой на площадке были «холодные» сапожники. У каждого висела кожаная сумка через плечо, в сумке лежали инструмент и гвозди. На другом плече висел мешок с кожевенным товаром для починки обуви, а также старая обувь, которую он скупал, а мог и продать. Главной эмблемой его профессии была “ведьма” — палка с железной загнутой лапкой, на которую он надевал сапог для починки. Целый день, в мороз и жару, сапожники слонялись по толкучке, дожидаясь клиентов. Расчет их был прост — быстро, кое-как починить и скорее получить деньги с клиента, которого едва ли еще встретишь. Мастера они обычно были хорошие, но спившиеся либо больные, престарелые, выгнанные “хозяйчиком”».

Были в России и производители люксовой обуви. Например, в Москве и Петербурге были магазины поставщика Императорского двора  Генриха Вейса. Потомственный почетный гражданин, поставщик двора Его Императорского Величества купец 2-й гильдии с 1893 года Генрих Карлович Вейс (1855-?), владел несколькими обувными мастерскими и фабрикой, изготавливал обувь для Императорской семьи. Магазин Г. К. Вейса находился в Санкт-Петербурге по адресу Невский проспект, 66. Его сыновья Виктор Генрихович и Анатолий Генрихович продолжили дело отца. Фабрикой и магазином обуви владел Виктор, а сапожной мастерской «Г. Вейс» - Анатолий. Ниже пример туфель, фото взяты с сайта объявлений.

А в 1883 году в Америке запатентована обувная машина, заменившая наиболее сложную ручную операцию в создании обуви - затяжку. При ручной работе мастер за десятичасовой рабочий день мог затянуть колодки 5-10 пар. Машина за то же время обрабатывала 500-700 пар. Механизировать производство пытались и ранее. В результате в Петербурге 11 сентября 1882 года было основано «Товарищество механического производства обуви». Позже к названию добавилось слово «скороход».

Впервые в Российской Империи был использован конвейерный метод производства обуви. Товарищество выпускало обувь под брендом «Реформа». В 1884 году появилась популярная модель летней обуви, которую в народе и прозвали «скороход».

Обувь Товарищества неоднократно экспонировалась и на международных выставках — в Чикаго (1893), Амстердаме (1894), Париже (1900), продавалась за границей. Обувь товарищества была столь востребована, что ее нередко пытались подделывать, что приводило к судебным тяжбам. Оно производило и бюджетные модели, и дорогие. Официальные магазины работали во многих городах. После революции «Скороход» национализировали. В 1912 году в Петербурге заработала Невская фабрика механической обуви Акционерного общества Невской фабрики механической обуви. После революции она стала известна как «Пролетарская победа».

Напоследок несколько фотографий из истории «Товарищества механического производства обуви "Скороход"»

Часть информации взята тут:

В. А. Гиляровский "Москва и москвичи"

Л. Я. Лурье "Питерщики. Русский капитализм. Первая попытка"

А. Г. Митрофанов "Повседневная жизнь уездного города"

И. А. Слонов "Из жизни торговой Москвы"

В. И. Пызин, Д. А. Засосов "Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов"

https://vecherka.spb.ru/?p=29270&ysclid=m1sf78ud66323495216

https://www.nkj.ru/archive/articles/9047/

Осень часто «радует» пешеходов лужами на дорогах. В дореволюционные времена улицы даже крупных городов в плохую погоду были еще более грязными. Не удивительно, что самым «осенним» видом обуви стали галоши.

Галоши прочно вошли в российский быт во второй половине 19 века. Они оказались действительно полезной вещью. С одной стороны они предохраняли от сырости обувь, которая стоила достаточно дорого. С другой стороны обувь в галошах оставалась чистой, поэтому сменная обувь не требовалась. Это было особенно актуально при походах в гости. Хозяева не беспокоились, что визитеры могут наследить или, тем более, испачкать ковры. В дорогих доходных домах часто на лестницах с парадного входа лежали ковры и дежурил швейцар (было даже рекламное клише в объявлениях: лестница с ковром и швейцаром). В таких зданиях ящики для галош находились внизу. Хозяева и их гости снимали галоши, перед тем как подняться по лестнице в свои квартиры. С учетом стоимости аренды жильцы не беспокоились, что кто-то украдет их галоши, а посторонних швейцар бы не пропустил. В зданиях с более дешевым жильем разуваться могли уже у себя дома.

Ящики для галош были и в гардеробах в учебных заведениях. Таким образом частично решалась проблема съемной обуви для учеников. Из воспоминаний художника Александра Васильева: «И обязательно носили калоши! Это теперь их не стало, а прежде… Специальные ящички имелись для калош под крючками вешалки, или же гардеробщики писали номер мелом на подошве. Калоши терялись, забывались, обменивались, рвались, оставались в луже и пр. Шутники прибивали калоши к полу, и можно было упасть, “войдя” в них. Существовала целая “индустрия” уличных заливщиков калош, то есть сапожников, ставящих резиновые латки на дырки. Часто латки были красные. Ведь резину брали тоже от старых, рваных автомобильных или велосипедных камер, а они бывали и красными. Вопль “Где мои калоши!” преследовал нас в те годы. Особенные мучения они доставляли театральным гардеробщикам. Ведь каждую пару надо было взять в руки и поставить под пальто. И в грязь – чистое мучение». Художник описывает 1920-е годы, но и до этого галоши хранились также.

В крестьянской среде галоши были вещью чрезвычайно модной. Некоторые надевали их на сапоги даже в сухую погоду. С одной стороны по крестьянским меркам галоши стоили весьма недешево, с другой считались привлекательным атрибутом городской жизни.

Нет единого мнения о том, кто и когда изобрел первые галоши. По одной версии каучуковую обувь изобрели индейцы Южной Америки, а европейцы переняли их опыт в начале 19 века. По другой версии некий англичанин Рэдли, постоянно страдавший от простуды из-за слякоти, заинтересовался защитными футлярами для обуви «gallicae», которые упоминал Юлий Цезарь в «Записках о Галльской войне». В 1803 году Рэдли запатентовал чехлы для обуви из ткани, пропитанной сырым соком каучукового дерева. Но на морозе чехлы становились хрупкими и трескались, а в жару были липкими и неприятно пахли. Первые резиновые галоши были предложены американским изобретателем и бизнесменом Чарльзом Гудричем в Бостоне 4 февраля 1824 года. В 1839 году Чарльзу Гудиеру удалось вулканизировать резину, и это нашло применение в том числе при производстве обуви. Сначала такая обувь стоила достаточно дорого, и позволить ее могли только состоятельные люди. У королевы Виктории были ботинки для верховой езды с резиновыми вставками, и многие аристократы хотели иметь такие же. Фасон назывался paddock и позже вышел из моды. В середине 20 века он вновь вошел в моду и теперь известен как челси, но это уже другая история. Со временем цены на каучук упали, и резиновые изделия подешевели.

В Российскую империю товары из резины сначала импортировали, затем появилось собственное производство. В 1859 году в Петербург приехал бизнесмен Фердинанд Краузкопф, который ранее был представителем крупной американской компании в Гамбурге. В России Краузкопф нашел деловых партнеров, и в  1859 году было основано «Товарищество Российско-Американской мануфактуры». На мануфактуру из-за границы завезли оборудование по последнему слову техники. Обучением сотрудников занимались иностранные специалисты. Ассортимент товаров был широк, например, детали для промышленного оборудования, игрушки, непромокаемая одежда, позже автомобильные и велосипедные шины, но самой известной и востребованной продукцией оказались галоши. В 1888 году на изделиях появился фирменный знак – треугольник с буквами  ТРАРМ внутри. Считается, что таким образом логотип хотели сделать более узнаваемым для неграмотных потребителей. В 1908 году предприятие переименовали в «Треугольник». К началу 20 века «Треугольник» был промышленным гигантом. К 1910 году было предприятие занимало 80 корпусов. При нем работала большая школа, ясли, амбулатория, пансионат и многое другое. В 1914 году производство только расширилось, так как «Треугольник» выполнял и оборонные заказы. Здесь помимо прочего делали аэростаты и противогазы. В 1918 году его национализировали и переименовали в «Красный треугольник».

Вторым крупным производителем стал завод «Проводник», открытый в Риге в 1888 году. К концу 19 века на нем трудилось 14000 рабочих, перед Первой мировой войной – 16000. Это было самое крупное предприятие на территории Риги в то время. «Проводник» выпускал довольно забавную рекламу.

Известно, что самым крупным мировым производителем автомобильных шин был французский «Мишлен», следом шел «Треугольник», затем «Проводник». «Треугольник» и «Проводник» были конкурентами, но в начале 20 века стали иногда сотрудничать. В 1887 году в Москве появился завод «Богатырь» - еще один крупный производитель, после революции переименованный в «Красного богатыря».

Продукция российских предприятий шла и на экспорт, поэтому сохранилась и реклама на иностранных языках.

Еще одним известным производителем резиновых изделий вообще и галош в частности была компания «NOKIA». Она была основана в 1865 году в городе Нокия, Великого княжества Финляндского. Сначала она занималась производством бумаги, но с 1898 года выпускала также товары из резины, в том числе и галоши. Были и другие более мелкие предприятия.

В цехах по производству галош обычно работали женщины, которых именовали галошницами. Галошницы склеивали изделия вручную, и это считалось достаточно вредным производством. В состав клея входил бензин, и галошницы постоянно вдыхали вредные испарения. Чахотка и иные заболевания были среди работниц обычным делом.

Во время Первой мировой войны производство галош резко упало, так как предприятия выпускали в первую очередь продукцию военного назначения, а затем добавились и революционные волнения. После революции возникли проблемы с поставками импортного каучука. Из-за этого галоши стали дефицитным товаром, и их стали активно воровать. Эта проблема упоминается, например, в «Собачьем сердце».

Многие помнят фразу о том, что разруха не в сортирах, а в головах. Однако знаменитый монолог начинался не с туалетов, а с проблемы воровства галош:

«- Не угодно ли - калошная стойка. С 1903 года я живу в этом доме. И вот, в течение времени до марта 1917 года не было ни одного случая - подчеркиваю красным карандашом "ни одного"! - чтобы из нашего парадного внизу при общей незапертой двери пропала бы хоть одна пара калош. 3аметьте, здесь двенадцать квартир, у меня прием. В марте семнадцатого года в один прекрасный день пропали все калоши, в том числе две пары моих, три палки, пальто и самовар у швейцара. И с тех пор калошная стойка прекратила свое существование. Голубчик! Я не говорю уже о паровом отоплении. Не говорю. Пусть: раз социальная революция - не нужно топить. Так я говорю: почему, когда началась вся эта история, все стали ходить в грязных калошах и в валенках по мраморной лестнице? Почему калоши нужно до сих пор еще запирать под замок и еще приставлять к ним солдата, чтобы кто-либо не стащил? Почему убрали ковер с парадной лестницы? Разве Карл Маркс запрещает держать на лестнице ковры? Где-нибудь у Карла Маркса сказано, что второй подъезд Калабуховского дома на Пречистенке следует забить досками и ходить кругом через черный двор? Кому это нужно? Почему пролетарий не может оставить свои калоши внизу, а пачкает мрамор?

- Да у него ведь, Филипп Филиппович, и вовсе нет калош... - заикнулся было тяпнутый.

- Ничего подобного! - громовым голосом ответил Филипп Филипповичи и налил стакан вина. - Гм... Я не признаю ликеров после обеда, они тяжелят и скверно действуют на печень... Ничего подобного! На нем есть теперь калоши, и эти калоши... мои! Это как раз те самые калоши, которые исчезли весной 1917 года. Спрашивается, кто их попер? Я? Не может быть. Буржуй Шаблин? (Филипп Филиппович ткнул пальцем в потолок.) Смешно даже предположить. Сахарозаводчик Полозов? (Филипп Филиппович указал вбок). Ни в коем случае! Да-с! Но хоть бы они их снимали на лестнице! (Филипп Филиппович начал багроветь.)»

В 1927 году русский химик С. В. Лебедев разработал промышленный способ производства синтетического каучука, и это решило проблему сырья. Галоши перестали быть дефицитом, а позже просто вышли из моды.

Еще немного дореволюционной реклмы

Сегодняшний пост – продолжение рассказа о том, из чего шили одежду в старину. В прошлый раз речь шла о том, как делали ткани и где они применялись. На этот раз – о том, как ткани окрашивали, а также о том, какие цвета были популярны.

Надо заметить, что значительную часть материалов не окрашивали. Так называемый дикий цвет мог быть желтоватым, сероватым, иногда даже слегка голубоватым. Поэтому когда в литературе упоминается, что вещь была дикого цвета, имеется в виду цвет необработанного полотна, а  не то, что ее хозяин любил несуразные расцветки. Позже так могли называть и «грязный» светлый серо-голубой цвет, в который иногда красили, например, здания.

Окрашивание тканей можно условно разделить на сделанное в домашних/ кустарных условиях и при промышленном производстве. Крестьяне ткани чаще всего просто отбеливали. Для этого готовую ткань или пряжу вымачивали в щелочи, которую получали из золы. В теплое время года готовые холсты раскладывали на солнце и ждали, пока они выгорят, на что уходило много времени. Иногда обработка могла быть в несколько циклов, в течение которых ткань «золили» в щелоке, споласкивали и выставляли на солнце. С каждым новым циклом цвет становился все светлее. Процесс производства тканей, прежде всего льна, в хозяйствах был непрерывным и долгим. В мае на солнце лежали ткани из еще прошлогоднего урожая. Готовые изделия из отбеленного полотна часто украшали вышивкой, которая в разных регионах имела свои нюансы, и это уже отдельная тема.

Если хотели цветное окрашивание, то использовали растительные компоненты, например, сок смородины, кору дуба (для темно-коричневого цвета), луковую шелуху (для светло-коричневого), крушину (как ягоды, так и кору, чтобы получить разные оттенки красно-коричневого цвета), крапиву (серо-зеленый цвет), резеду (желтый цвет)  и не только. В качестве закрепителя цвета могли использовать квасцы, капустный рассол, уксус, даже мочу (иногда животных, иногда человеческую), и он тоже мог оказывать влияние на конечный цвет. Рецептов было множество. Самую лучшую черную краску долгое время получали из чернильных орешков – личинок насекомых из семейства орехотворок. Орешки содержат танин, который в сочетании с солями железа дает стойкий краситель черного цвета. Из них же делали чернила, которыми писали.

Существовали частные красильни, куда люди могли приносить домотканое полотно для последующей окраски. Красильщики использовали уже профессиональные краски, прежде всего синего цвета, который был доступнее всего и который особенно любили старообрядцы.  На территории южных регионов Российской империи росла вайда, из которой получали краситель синего цвета. Также в России была популярна краска индиго, которую везли прежде всего из британских колоний.

Помимо вышивки ткани могли украшать набойкой. Обычно набойные ткани были промышленного производства, например, любимый в народе набойный ситец. Но набойные узоры на тканях также делали артели. В 19 веке была очень популярна так называемая кубовая набойка, которой занимались именно артели. Особенно часто она встречалась в Архангельской, Вологодской, Олонецкой, Тверской, Псковской губерниях. Крестьяне приносили мастерам для окраса свои домотканые материалы и выбирали из готовых вариантов рисунок, который хотели получить. Узор наносился с помощью особых досок – манерок. Манерки иногда были деревянными и вырезались вручную, но встречались и с металлическими деталями. С помощью проволоки на манерках создавались более тонкие ажурные узоры. В крупных артелях были манерки с десятками вариантов декора. На промышленных предприятиях  узор набивался на уже окрашенных в один цвет материалах, а при кубовом окрашивании все было наоборот. С помощью манерок на ткань наносили «резервный» состав - вапу, которая должна предохранять от окрашивания. Далее ткань отправляли в большой чан с краской. Раствор индиго называли кубом, поэтому синий цвет иногда называли кубовым. После окрашивания в кубе ткань промывали, удаляя вапу, и на ее месте оставался узор белого цвета. Рецепты вапы были разными, и со временем в нее тоже стали добавлять красящие вещества, поэтому расцветка могла быть не только сине-белой. Таким образом украшалась одежда, скатерти, покрывала и даже церковное облачение. В каждом регионе были свои характерные узоры, поэтому знатоки могут, взглянув на такую вещь, точно сказать, откуда она.

Если говорить о том, какие красители использовали артели красильщиков и более крупные производства, то в 18 веке они использовали натуральные компоненты. Синий цвет получали с помощью уже упомянутых индиго и вайды. Черный цвет – из уже упомянутых чернильных орешков. Также пытались использовать иные растительные компоненты и их комбинации. Встречаются упоминания ореховых чернил, которые делали из зеленой оболочки  грецкого ореха. Таким образом можно получить краситель разных оттенков коричневого, в том числе близкий к черному.

Иногда могли поочередно использовать несколько красителей (чаще всего сначала красили в темно-синий, затем повторно другими красителями, пока цвет не станет совсем темным). Красный цвет получали с помощью краппа – красителя на основе марены. Его везли из Европы, чаще всего из Франции, и стоил он достаточно дорого. В 19 веке отечественные производители стали использовать марену, которую выращивали на Кавказе. Красивые оттенки красного давала кошениль – краска на основе кармина, добытого из высушенных самок насекомого Coccus cacti семейства червецов. Кошениль везли из Мексики, и стоила она огромных денег. Насекомых  собирали на кактусах опунциях, умерщвляли, сушили, после чего они выглядели как сморщенные зернышки, которые продавали вразвес производителям краски. В России эти «зернышки» называли «канцелярным семенем». В 1768 императрица Екатерина II особым указом велела изыскать на территории Российской империи «красного червеца», но в то время это не получилось. В 19 веке стали использовать араратскую кошениль. Она была известна в Европе задолго до мексиканской, но с открытием Америки о ней надолго забыли. Мексиканская кошениль давала более яркий цвет, и ее можно было собирать в бОльших количествах. По другой версии помешали политические катаклизмы и завоевание этой территории Турцией. В начале 19 века в Эчмиадзинском монастыре архимандрит Исаак Тер-Григорян, он же миниатюрист Саак Цахкарар, опытным путем смог восстановить забытые рецепты. Спустя три десятилетия араратской кошенилью заинтересовался академик Императорской академии наук России Иосиф Христианович Гамель.

Также в ходу был кермес, получаемый из червецов в некоторых европейских странах, например, в Польше, и на Ближнем Востоке. Червецов из Польши называли польской кошенилью. Червонный цвет – красный – получил название в честь тех самых червецов. Червонец (монета из червонного золота) тоже, получается, имеет некоторую связь с червями. Есть версия, что это нашло это отражение и в календаре. Сбор червеца происходил в июне-июле (возможно, отсюда и названия месяцев: июнь у поляков — червец, у чехов и — червень, июль в Древней Руси именовался червень, а в Чехии и Словакии — червенец). Кермес был в ходу в России, Франции, Испании, Турции и применялся преимущественно для окраски шерстяных тканей. Более нежные оттенки красного, розового, иногда желтого давал краситель, получаемый из растения сафлор. Желтый цвет получали из шафрана, цервы и дрока. Зеленые оттенки получали из красок на основе меди, а иногда поочередно окрашивая в синий и желтый. В начале 19 века немецкий химик Карл Шееле изобрел красивый изумрудно-зеленый краситель, который одно время был очень популярен. Однако потом оказалось, что «шеельская зеленая» краска содержит мышьяк, поэтому окрашенные ей ткани оказались токсичными. Иногда цвета получали путем комбинации нескольких красителей.

Для протравы ткани, чтобы краски держались лучше, использовали оксид железа и иных металлов. В средневековье был примитивный рецепт протравы, которым иногда пользовались недобросовестные красильщики. Недобросовестные, так как он был вреден для ткани, хотя при этом давал красивый насыщенный цвет. Для этого красильщики брали металлические стружки в кузнице или у точильщиков, затем вымачивали в уксусе и добавляли это в чан с краской.

Во второй половине 19 века появились искусственные красители. Примечательно, что их созданию способствовали труды российских ученых, в том числе А.И. Бутлерова, Н.Н. Зинина, А.А. Воскресенского, Б.П. Алексеева.  В 1840 году русский ученый Н. Н. Зинин синтезировал анилин, который позже лег в основу недорогих анилиновых красителей. В конце 19 века в ходу были анилиновый черный, синий,желтый, оранжевый и не только.  В 1869 году немецкими учеными был синтезирован другой популярный краситель – ализарин. Он давал красный цвет и применялся вплоть до 1950-х.

Несмотря на успехи российских химиков, красители до 20 века были преимущественно  импортного производства. В 1914 году акционерное общество «Русскокраска» приступило к постройке на Донбассе Рубежанского завода. Он считается первым отечественным крупным производством красок для текстильной промышленности.

Говоря о красках, стоит упомянуть и о популярных цветах. Среди крестьян в 19 веке самыми ходовыми были белый, так как отбелить домотканую ткань было проще всего в домашних условиях, и синий, так как краска индиго была доступнее всего в красильнях.

Также встречались темные цвета, которые считались практичными. Но самым любимым и праздничным считался красный. Фабричные ситцы часто включали в себя разные оттенки красного. Желтые и зеленые цвета в одежде были не столь популярны. В 18 веке значительную часть красивых тканей везли из Западной Европы, а там к этим цветам традиционно относились настороженно из-за некоторых старых суеверий. Также неоднозначно относились и к тканям с рисунками, особенно полоской, которую, опять же из-за некоторых старых традиций и суеверий, считали крайне неоднозначной расцветкой. В средневековье ее носили, например, бродячие артисты, проститутки и другие подозрительные личности. Возможно, полосатая тюремная роба – отголосок еще тех времен. Позже полоски ассоциировались с Востоком, экзотикой, поэтому полосатые одежды часто носила чернокожая прислуга, которая была в моде среди аристократов. Добропорядочные европейцы стали активно носить полосатые ткани в 18 веке. Розовый цвет тоже стал популярен только в 18 веке с подачи мадам Помпадур. Примечательно, что голубые и розовые детские костюмчики стали частью гардероба мальчиков и девочек только в середине 19 века. При этом голубой не был цветом, ассоциировавшимся с мальчиками, а розовый – с девочками. К тому же мода эта была только среди аристократов и просто состоятельных людей, которые могли позволить оплатить много детской одежды. Остальные рядили карапузов в белое, так как дети часто пачкали свои вещи, а красители не выдерживали постоянной стирки, включавшей непременное кипячение.

А вот некоторые другие забытые названия цветов:

Аделаида, аделайда — тёмно-синий. В 1840—1850-х годах употреблялось в прессе и литературе: встречается у Тургенева («цвета аделаида, или, как у нас говорится, оделлоида») и Достоевского («Так этот галстух аделаидина цвета? — Аделаидина-с. — А аграфенина цвета нет?»)

Жаркий, горячий — оранжевый, насыщенно-оранжевый, в XVII—XVIII веках служило самым распространённым словом для обозначения оранжевого цвета

Изабеловый — бледно-соломенный, обычно относится к масти лошади, светловолосой; изжелта-белесоватой при белом хвосте и гриве

Амарантовый — красно-фиолетовый/ пурпурный/ малиновый

Арлекин, арлекиновый — разноцветный, пёстрый (в начале XIX века так называлась ткань из разноцветных треугольников).

Багор (багр, багрец) — густо-красный с синеватым оттенком

Бисмарк — коричневый. Его оттенки — «Бисмарк malade» (больной), «Бисмарк en colere» (сердитый), «Бисмарк glace» (сдержанный), «Бисмарк scintillant» (блестящий), «Бисмарк content» (весёлый)

Бланжевый, или планшевый (от фр. blanc — белый), — кремовый оттенок белого. У Даля — тельный, телесный цвет

Буланый — серо-бежевый

Вороний глаз — чёрный. Его рекомендовали для модных фраков. Добиться этого оттенка можно было, используя только высококачественную шерсть (низкосортная пряжа со временем приобретала рыжеватый оттенок).

Гагатовый — цвета гагата (каменного угля); блестяще-чёрный. Возможно, устаревшая форма от «агатовый»

Иудина дерева — ярко-розовый

Карминный, карминовый — ярко-красный

Кипенный, кипенно-белый — белоснежный, цвет кипеня — белой пены, образующейся при кипении воды

Муаровый — переливающийся (о тканях с отливом)

Пукетовый – (от слова букет) – с цветочными узорами

Пюсовый - (от французского «puce» — блоха) — темно-коричневый

Смарагдовый — изумрудный

Смурый — тёмно-серый

Читая классическую литературу и мемуары, можно часто встретить незнакомые слова, в том числе названия деталей одежды, а также расцветок и тканей. Драдедамовый платок Сони Мармеладовой, кисейные барышни, демикотоновый сюртук, в котором ходит бедный артельщик, упомянутый в «Невском проспекте» Н. В. Гоголя и т.д. Все это было важными штрихами к портрету героев.

Говоря о материалах прошлого, важно помнить, что раньше ткани представляли бОльшую ценность, чем сейчас, и их упоминание было важным. До второй половины 19 века новой готовой одежды в продаже практически не было, разве что аксессуары вроде перчаток, шалей, иногда головных уборов. Массовое производство готовой одежды началось только в 20 веке. До этого ее шили либо на заказ, либо самостоятельно. Минимальные швейные навыки были у большинства женщин, а умение шить хорошо было большим достоинством хозяйки. По этой причине люди высоко ценили ткани и часто неплохо в них разбирались. Одних только вариантов хлопковых тканей было десятки. Различные материалы часто входили в приданое девушек и считались хорошим подарком.

Другой важный нюанс заключается в том, что ткани часто шли не только на одежду, но и на обивку мебели, стен и не только. Более того: само слово «обои» произошло от слова «обивать». Часто можно встретить упоминание штофных обоев еще 18 века. Это, по сути, обивка стен ткаными материалами. Бумажные обои стали популярны позже. Иногда речь шла о тканях, которые специально делались для обивки стен, а иногда об обычных тканях, которые часто пускали и на мебель, поэтому стены и иные предметы интерьера в некоторых домах были в едином стиле. Но интерьер – отдельная тема, и об этом пост уже был.

Говоря о тканях, можно их условно разделить на домотканые и произведенные промышленным способом. Основные ткани, которые люди производили кустарно для личных нужд и на продажу небольшими партиями, были на основе льна, конопли и шерсти. Разделение условно, так как некоторые материалы изготавливались как кустарно для домашних нужд, так и промышленным способом. При этом сырье для предприятий по-прежнему часто готовили крестьяне.

Самым популярным сырьем для тканей был лен, который выращивали во многих регионах. Лен старались сеять густо, чтобы растения росли плотнее и не ветвились. Занимались этим чаще мужчины. Всходы появлялись на 5-6 день. Лен собирали в конце лета, через 11-14 недель, а степень созревания определяли в том числе по состоянию листьев. Если лен собирали рано, когда успели завянуть только нижние листья и пожелтел ствол снизу, то материал получался более легкий и тонкий, но менее прочный. Если позже, когда ствол пожелтел уже наполовину  – материал выходил более плотный и грубый, но значительно прочнее.  Самая прочная ткань получалась из полностью созревшего растения, которое успело дать семена. Из-за этого лен часто собирали в три этапа, чтобы получить разные типы сырья. Ориентировались и на погоду. Лен собирали вручную, выдергивая с корнем, и это было проще делать после дождя. Если не удавалось собрать лен до заморозков, то сырье получалось красноватого оттенка и хуже по качеству. Созревший лен молотили, чтобы получить семена, которые сажали на следующий год. Растения собирали в снопы и ждали, когда они станут мягче под воздействием воды. Иногда снопы замачивали некоторое время  в водоемах, иногда раскладывали на траве, где свое дело делала роса. В этом случае растения намекали неравномерно, поэтому снопы время от времени переворачивали. После воздействия воды было легче удалять внешнюю плотную часть ствола и добраться до волокон, которые и шли позже на создание тканей. Волокон было всего 20% от общей массы растения. В зависимости от того, какая вода была в водоеме, цвет получаемого сырья мог заметно отличаться. Там, где лен производили в промышленных масштабах, стали замачивать растения в хозяйственных помещениях, где вода в котлах была теплой. Это ускоряло процесс, но снижало качество сырья. Затем снопы тщательно прополаскивали и сушили в овинах, иногда в бане и даже в избе на печи. Если сырье пересушить, то оно становилось непригодным для производства ткани.

Далее лен мяли с помощью мялок. Потом его трепали. Иногда для этого его методично били о столб или стену, но чаще использовали особый инструмент – трепало. Форма трепала зависела от того, какую ткань в итоге производили. Трепали в хозяйственных помещениях, так как занятие это было не только физически трудное, но и грязное, ото льна летело много пыли. Как правило, этим занимались молодые женщины, собиравшиеся группами.

После того, как лен трепали, его сортировали исходя из качества. Отходы производства шли на паклю, веревки, подстилки скоту. Отобранный лен вычесывали гребнями, при этом зубья каждого последующего гребня были тоньше предыдущего. Чем тоньше волокна – тем качественнее ткань. Далее лен взбивали и пушили, получали кудель. Из нее скручивали нить, которую наматывали на веретено. Чем опытнее и умелее пряха, тем тоньше получалась нить. Когда-то это делали вручную, потом изобрели прялки.

Из получившихся нитей на ткацких станках ткали ткань – холсты. Тонкие ткани использовались для пошива одежды, грубые – для хозяйственных нужд, например, для пошива мешков. Часто как сырье, так и готовые ткани отбеливали или окрашивали. Долгое время одежда крестьян была преимущественно изо льна.

По мере развития промышленного производства тканей, и готовые материалы становились более доступными по цене, а одежда разнообразнее. В конце 19 века пошив одежды из домотканых материалов был уже признаком бедности. Надо заметить, что значительная часть льняного сырья, полученного от крестьян, продавалась на фабрики и мануфактуры, где на его основе ткани изготавливались уже промышленным способом.

Также на территории Российской империи выращивали большое количество конопли, которая была известна не одно столетие. Сначала крестьяне производили конопляные ткани для личных нужд, однако со временем все чаще на продажу. Они были важной статьей дохода для крестьян Курской, Черниговской, Могилевской, Минской губерний. Конопля шла преимущественно на производство технических тканей, а также веревок, канатов, парусов. На одежду ее пускали реже, но иногда использовали для спецовок и униформы. Примечательно, что первые джинсы levis были пошиты из конопли. Конопляные ткани экспортировались из Российской империи в большом количестве.

Изо льна, конопли или шерсти в кустарных условиях делали самое примитивное сукно – сермягу. Она шла в том числе на производство повседневной крестьянской одежды (отсюда и выражение «сермяжная правда»).

Долгое время шерсть была материалом самым утилитарным. Крестьяне в кустарных условиях изготавливали из нее грубую ткань, которая шла на зимнюю одежду. Промышленным способом в 18 веке из шерсти изготавливали шерстяное сукно, которое шло в основном на шинели, мундиры, различную униформу. Многие мануфактуры еще в первой половине 19 века принадлежали помещикам, работали на них крепостные крестьяне, а продукцию закупало военное ведомство и казенные учреждения. Материал был довольно грубым. С одной стороны для казенных нужд лучшего и не требовалось, а с другой стороны шерсть овец, которых преимущественно держали в средней полосе, была сама по себе грубой. Сделать из нее что-то тонкое и легкое было невозможно. Более дорогое сырье завозилось небольшими партиями из-за границы. К середине 19 века шерсти в России стало производиться намного больше, чем требовалось для казенных нужд, а частных покупателей стали интересовать более качественные материалы. Выпуск более дорогих шерстяных тканей во второй половине 19 века наладили купцы. Для этого потребовались крупные капиталовложения, в том числе для разведения других пород овец.

Если говорить о промышленном производстве, то в числе  востребованных тканей были разные виды сукна. Оно шло на военные мундиры и шинели, на производство мундиров для чиновников, другой униформы, а также повседневной одежды. Первоначально сукно было шерстяное, позже появились полушерстяное и хлопковое. Еще при Петре I открылось 14 мануфактур, занимавшихся производством тканей, и прежде всего так называемого солдатского сукна и парусины. Парусина делалась из грубого льна или конопли. Как можно догадаться по ее названию, парусина шла преимущественно на паруса и технические нужды. Основной рабочей силой на мануфактурах 18 века были крепостные крестьяне.

При императрице Елизавете в России началось производство ситца. В 1753 году англичане Ричард Козенс и Вильям Чемберлен подали прошение и получили монопольное право на выпуск ситца, и открыли мануфактуру в Красном селе. Они также получили право беспошлинной торговли и ввоза оборудования из-за рубежа. В 1762 году Екатерина II лишила англичан монополии, и вскоре появилась вторая ситценабивная фабрика. Центром производства ситцевых тканей стала Московская губерния. Много фабрик с тех пор открылось в Иваново. Первоначально речь шла о нанесении набивного рисунка на готовые хлопковые ткани, которые закупались отдельно. Это могли быть и привозные ткани, и миткаль отечественного производства. Миткаль – грубая хлопковая ткань, которая может служить сырьем для производства других материалов. Ее поставщиками были в том числе крестьяне. В 18 веке ситец был довольно дорогим, но в начале 19 века появились набивные машины, что заметно удешевило производство.

Примечательно, что сами хлопковые ткани в Российской империи стали массово выпускать относительно поздно. Первое в России крупное производство – Александровская хлопкопрядильная мануфактура, которая была основана в 1798 году по инициативе польского аббата Оссовского. Предприятие разместилось в бывшем имении князя А. А. Вяземского в селе Александровское недалеко от Санкт-Петербурга и получило крупную ссуду и различные льготы. Работали на нем сначала обитатели Воспитательного дома. В 1799 году, после смерти Оссовского, фабрика полностью перешла в ведение Воспитательного дома. Для налаживания производства пригласили специалистов из Англии. Помимо тканей предприятие стало выпускать станки и иную продукцию. В 1804 году мануфактура была разделена на три административно и финансово независимых отделения: прядильное, ткацкое и слесарное. В 1819 году на территории мануфактуры была открыта Императорская Карточная фабрика, имевшая монопольное право на выпуск игральных карт. К середине 19 века Александровская мануфактура была крупным производством, на котором трудились тысячи сотрудников. А в 1860-х мануфактура закрылась, так как государство посчитала ее убыточной. Это предприятие было первым, но далеко не единственным. Уже в 1812 году в стране работало 16 «механических бумагопрядилен».

Один из самых известных российских производителей - Троицко-Александровская мануфактура Товарищества Барановых, которая выпускала знаменитый барановский ситец. Мануфактура была открыта в 1845 году в селе Карабаново Александровского уезда Владимирской губернии купцом И. Ф. Барановым на базе холстинного производства, принадлежавшего его отцу. Продукция мануфактуры отличалась высоким качеством и доступной ценой. И. Ф. Баранов сумел добиться успеха в том числе благодаря тому, что нашел замету дорогим красителям. Так, например, ранее в красный цвет ситец окрашивали с помощью краппа - толченого корня красильной марены, который закупали во Франции и Голландии. Баранов стал получать марену с Кавказа. Бычью кровь, которую использовали как закрепитель, он заменил на хлебный уксус. Были и другие новаторские идеи. В 1848 году И. Ф. Баранов внезапно скончался, и дело перешло сначала к его жене, затем сыновьям.

Из воспоминаний Николая Александровича Варенцова:«В Москве существовало дело под наименованием "Товарищество мануфактур братьев Барановых". Хозяева его были два брата Александр и Асаф Барановы. Александр скончался, оставив жену с несколькими детьми. Асаф Иванович стоял во главе фабрик, вырабатывающих кумач. Он хорошо изучил кумачное производство, для чего часто ездил за границу и посещал фабрики, работавшие кумач. Один из швейцарских фабрикантов, показывая ему свою фабрику, сказал, что один отдел он не покажет ему, так как он долголетним трудом добился известного усовершенствования и не желал бы, чтобы его секрет был применен другими фабрикантами. Асаф Иванович, просматривая его товар, сказал ему: "Я ваш секрет знаю, вы его начали только что применять, а между тем я работаю этим способом уже много лет", - и рассказал ему рецепт секрета. Фабрикант был поражен и после чего повел его в секретное отделение, где Баранов дал ему совет работы более выгодной и удобной, чем работал этот фабрикант. Об этом мне лично рассказывал Асаф Иванович. Этим и другими разными усовершенствованиями Асаф Иванович составил себе известность в научных технических сферах; правительство наградило его званиями мануфактур-советника и инженера – технолога с присвоенным этому званию значком». А. С. Баранов в 1874 году основал Товарищество Соколовской мануфактуры Асафа Баранова. Это предприятие было оснащено по последнему слову техники того времени. «Будьте здравы, веселы и богаты, как Асаф Баранов», — желал Антон Чехов своему другу Федору Шехтелю в 1892 году. Продукция купцов Барановых получила множество наград и на российских выставках, и на зарубежных.

До середины 19 века сырье для хлопковой промышленности было преимущественно импортным.  Большую часть привозили из Северной Америки. К 1860-м поставки сократились, так как В 1861–1865 годах в США разразилась гражданская война. Пришлось искать альтернативы. Сырье стали привозить из Средней Азии, но первоначально оно было низкого качества, а доставка была делом хлопотным и трудным.

Чтобы наладить производство тканей из среднеазиатского сырья, потребовались большие финансовые вливания в местную промышленность и строительство железной дороги. Помимо финансовых вливаний потребовался более уверенный политический и военный контроль над территорией Туркестана и не только. Надо заметить, что все это привело к активному развитию этого региона в целом.

Хлопок пробовали выращивать в некоторых южных регионах, например, в районе Николаева или Кишинева, но массовым производство там так и не стало, а осталось на уровне местных крестьянских промыслов. Некоторые крестьянские хозяйства выращенный хлопок перерабатывали в уже упомянутый миткаль, который сдавали на фабрики, где его обрабатывали, наносили рисунок, и получали ситец. Со временем оказалось, что проще хлопковое сырье не выращивать самим, а перекупать готовое для последующей обработки. Примечательно, что основными потребителями ситца были тоже крестьяне. Из него шили рубахи, платья, косынки и т. д.

Люди состоятельные предпочитали более дорогие материалы, например, шелк. По указу Петра I шелковичные плантации пытались организовать в Киеве, Константинограде, близ Терека. Потом пробовали заниматься этим и в Крыму. Однако климат для шелкопрядов в Российской империи оказался не слишком благоприятным, поэтому шелк было намного выгоднее импортировать.

И это лишь основные виды тканей, которые встречались в России.

Ниже перечень популярных материалов с примерами их использования.

АЖУР — хлопковое, шелковое или шерстяное полотно со сквозным орнаментом. Название происходит от французского ajour (ajourer) — делать сквозным, пропускающим свет. С 1830-х годов процесс изготовления ажура был механизирован, после чего подешевели и вошли в моду ажурные чулки, шали, косынки и салфетки.

АЛЕКСАНДРЕЙКА, или КСАНДРЕЙКА, — красная или розовая хлопчатобумажная ткань в белую, розовую либо синюю полоску, использовалась для крестьянских рубах, считаясь очень нарядной.

АЛЬПАКА (альпака) — легкая ткань из шерсти лам альпака, с блестящей поверхностью. Вошла в моду в 1860-х годах, но была достаточно редкой и дорогой, поэтому ее чаще заменяли люстрином.

АТЛАС — ткань с гладкой блестящей лицевой поверхностью. Применялся для мужских жилетов, галстуков. С 20-х годов XIX века и до начала Первой мировой войны из него шили женские платья. У него были разновидности:

— люкзор (франц. lucsor, от назв. егип. города Луксора) — ткань, изготовленная из шелка с шерстью, чаще всего узорчатая;

— помпадур — темный атлас с золотым узором, применялся для придворных платьев;

— ментенон — темный атлас, затканный цветами

— дюбарри — светлый атлас, затканный цветами

БАРЕЖ — легкая шерстяная или шелковая ткань с узорами. Из нее чаще всего шились платья и блузки. Шелковый бареж изначально стоил очень дорого, затем подешевел, так смогли удешевить производство.

БАРХАТ был очень популярен и для дорогой одежды, и отделки стен и мебели состоятельных господ. Им могли обивать кареты, его же использовали для переплета книг. В России его начали производить в 1717 году. Разновидностями бархата были плюш и вельвет. Из воспоминаний художницы Марии Башкирцевой»: Молодая женщина сидит около плюшевого стола, стол цвета vieux vert, прекрасного оттенка. Она оперлась локтем правой руки и читает книгу, около которой лежит букет фиалок. Белизна книги, оттенок плюша, цветы около голой руки производят хорошее впечатление. Женщина в утреннем светло-голубом шелковом костюме и в косынке из белой кисеи со старинными кружевами. Левая рука упала на колени и едва удерживает разрезной ножик».

БАРАКАН, или БАРКАН, — плотная шерстяная ткань. Использовалась для обивки мебели.

БАТИСТ — тонкая, полупрозрачная льняная или хлопчатобумажная ткань из отбеленных нитей полотняного переплетения. Из него шили блузки, легкие платья, белье, носовые платки. Название происходит от фамилии ее создателя французского ткача 18 века Франсуа Батиста из Камбре.

БЛОНДЫ — шелковые кружева из шелка-сырца. Название происходит от французского blonde — золотистая, рыжеватая, русая, белокурая. Позже они стали белыми или черными (так называемые «шантильи» — от французского Chantilly — города во Франции, близ Парижа, где они производились).

БРОКАТ (брокатель) — легкая шелковая или полушелковая ткань с золотой или серебряной нитью (люрексом). Применялась для шитья нарядных платьев и блузок.

ГАЗ — шелковая или хлопковая полупрозрачная ткань, в которой оставлены большие промежутки между нитями основы и утка. Использовалась для накидок, шарфов, вуалей. Из воспоминаний Марии Башкирцевой о наряде для бала: «Я вернулась в платье из восточного газа со шлейфом длиною в два метра, в шелковом корсаже, открытом спереди, как во времена Людовика XV, и связанном большим белым бантом; юбка, конечно, вся гладкая и шлейф четырехугольный». И в другой раз в тех же мемуарах: «Я надела черное шелковое платье с длинным шлейфом, узкий корсаж, черный газовый тюник, убранный серебряными кружевами, задрапированный спереди и подобранный сзади в виде грациознейшего в мире капюшона, черная бархатная маска с черным кружевом, светлые перчатки, роза и ландыши на корсаж».

ГАРНИТУР — испорченное «гродетур», плотная шелковая ткань.

ГАРУС — грубоватая шерстяная ткань или подобная ей хлопчатобумажная.

ГЛАЗЕТ — блестящая парча, с цветной шелковой основой и металлическим утком, затканная золотыми и серебряными узорами. Название происходит от от французского слова glace — глянцевый. Применялась для шитья придворных платьев (в частности — для орденских платьев Великих Княжон), мундиров, облачений священников. А еще им стали обивать роскошные гробы состоятельных людей.

ГОЛЛАНДСКОЕ ПОЛОТНО – высококачественное тонкое льняное полотно, часто шло на дорогое белье. Из книги Гиляровского «Москва и москвичи»: «Все на французский манер в угоду требовательным клиентам сделал Оливье — только одно русское оставил: в ресторане не было фрачных лакеев, а служили московские половые, сверкавшие рубашками голландского полотна и шелковыми поясами».

ГРИЗЕТ — дешевая серая шелковая или шерстяная ткань, из которой, в частности, шили нарядные платья бедные французские швейки, за что их прозвали гризетками (франц. grisette от gris — «серый»). Позже гризет начали окрашивать в красный, зеленый и синий цвета и добавлять стальные (медные, латунные или золотые) нити, имитирующие золотое шитье, что сделало ткань гораздо нарядней и престижней. Использовалась также для изготовления чепцов.

ДЕМИКОТОН — плотная хлопчатобумажная ткань, довольно жесткая. Одежду из демикотона носила городская беднота, например, мелкие чиновники, прислуга. Из книги А. И. Эртеля «Гарденины, их дворня, приверженцы и враги»: «Пыльный розовый луч уже пробивался в маленькое окошко денника. И этот луч упал на чудовище, осветил высокий пуховый картуз с длинным и прямым козырьком, подклеенным зеленою бумагой, необыкновенно большие серебряные очки, бледное лицо с твердо сжатыми тонкими губами и выражением какой-то угрюмой важности, нависшие брови, коротко подстриженную седую бороду, щетинистые усы, зеленое ватное пальто из грубого и жесткого, как листовое железо, демикотона, похожее своим покроем на удлиненный колокол, два ряда огромных, едва не в чайное блюдце, лакированных пуговиц… Одним словом, этот луч осветил конюшего Капитона Аверьяновича

ДРАДЕДАМ — тонкое шерстяное сукно полотняного плетения. На буквально переводится с французского как «дамское сукно».  Материал теплый и довольно дешевый, поэтому его часто носила городская беднота, прислуга, реже небогатые купчихи. Драдедамовый зеленый платок был в семье Мармеладовых в «Преступлении и наказании».

Довольно часто исследователи утверждают, что упомянутый платок имеет некое символическое значение. Анна Достоевская, которая была сначала стенографисткой и поклонницей творчества писателя, а потом и его женой, в мемуарах упоминает интересный эпизод. Когда она пришла к Ф. М. Достоевскому для работы, она увидела на прислуге именно такой платок, какой упомянут в недавно вышедшем романе.

ЗАМАШКА — то же, что посконина (см. ниже). На Бирюке в одноименном рассказе Тургенева — замашная рубашка.

ЗАТРАПЕЗА — дешевая хлопчатобумажная ткань из разноцветных ниток. Изготовлялась на фабрике купца Затрапезнова в Ярославле. Отсюда слово «затрапезный».

КАЗИНЕТ — гладкая полушерстяная ткань.

КАМЛОТ — плотная шерстяная или полушерстяная ткань в полоску грубой выработки.

КАНАУС — дешевая шелковая ткань.

КАНИФАС — хлопчатобумажная ткань в полоску.

КАСТОР — сорт тонкого плотного сукна. Использовался для шляп и перчаток.

КАШЕМИР — дорогая мягкая и тонкая шерсть или полушерсть.

КИТАЙКА — гладкая хлопчатобумажная ткань, обычно синяя. КОЛЕНКОР — дешевая хлопчатобумажная ткань, одноцветная или белая.

КОЛОМЯНКА — пестрая шерстяная или льняная ткань кустарного производства

КРЕТОН — плотная цветная ткань, использовавшаяся для обивки мебели и штофных обоев. Из воспоминаний Екатерины Андреевой-Бальмонт о детстве в богатом купеческом доме»: «Гостиная была черного дерева, обитая синим шелковым штофом, стены затянуты тем же шелком. Нам, детям, эти шелковые стены казались верхом красоты и пышности. Столы черного дерева покрыты плюшевыми скатертями, бахрома которых спускалась до пола… За гостиной, отделенной тяжелыми портьерами на шелковой подкладке;— будуар. Кретоновая мягкая мебель , золоченые стульчики, небольшие шифоньерки...  Убранство всех наших парадных комнат носило французский характер. Меблировал их месье Паскаль — известный в Москве драпировщик».

ЛЮСТРИН — шерстяная ткань с глянцем.

МАДАПОЛАМ – тонкая хлопковая ткань плетения, выпускается обычно в белом цвете. Чаще шел на белье. Его разновидность – МУСЛИН, который часто шел на платья. Из воспоминаний писателя Льва Успенского: «Ярославцы разносили по домам тюки с мадаполамом, полотном и тому подобными матерьялами и не перебегали дороги китайцам, торговавшим бок о бок с ними шелковым товаром… И вот уж няня – ее кровать обычно стояла тут же, у нас в "детской", – кряхтя вытаскивает из-под нее все тот же черный, с медными бляхами по углам, старый "саквояж" и, сердито глядя на говоруна, покупает три или пять аршин "мадаполамчику". И Альвина вертит, прикидывает на себе темно-синий, с мелкими цветочками ситчик. И мама, забыв свои установки, приценивается к чему-то. И ярославец, лихо орудуя аршином, прихватывая материю для удобства измерения зубами, со свистящим треском раздирает ее по отмеренному, и я в который раз наблюдаю это все с тем жадным интересом, который только и свойствен детству… А в другие дни бесшумно вползал китаец. И призывали нас с братом. И мои пальцы невольно цеплялись ногтями за неприятную, какую-то оскоминную, поверхность чесучи. С тех годов не могу выносить этого ощущения – ногтями по шелку! – как другие – скрипа пробки по стеклу. Считалось, что это нам покупают на рубашки для лета».

МУАР — шелковая ткань подвергнутая обработке специальными валиками-прессами — каландрами, после чего на поверхности ткани остаются волнистые разводы. Применялась для изготовления нарядной одежды, а также отделку костюмов, для орденских лент.

МУСЛИН - очень тонкая ткань полотняного переплетения преимущественно из хлопка, а также шерсти, шелка или льна. Названа по месту своего появления - в честь города Мосул в Ираке. В Европе ее использовали с 18 века. Пик популярности пришелся на начало 19 века. Муслин стал одним из символов эпохи Ампир. Тогда из него чаще всего шили платья в античном стиле. Появился даже термин - муслиновая болезнь, когда девушки простужались в подобных платьях, особенно выйдя на улицу после бала.

МУХОЯР — хлопчатобумажная пестрая ткань с примесью шелка или шерсти.

НАНКА — популярная среди крестьян хлопчатобумажная плотная ткань. По названию китайского города Нанкин.

ПАРЧА — дорогая и нарядная шелковая ткань с вплетенными нитями золота или серебра. Известна в России со времен Средневековья. Название происходит от персидского слова parche — материя.

ПЕСТРЯДЬ — грубая льняная или хлопчатобумажная ткань из разноцветных ниток.

ПЛИС — плотная хлопчатобумажная ткань с ворсом, напоминающая бархат. Слово того же происхождения, что и плюш. Из плиса шили дешевую верхнюю одежду и обувь.

ПОСКОНИНА — домотканый холст из конопляного волокна, часто использовалась для крестьянской одежды.

ПРЮНЕЛЬ — плотная шерстяная или шелковая ткань, из которой шили дамскую обувь.

САРЖА — хлопчатобумажная ткань с наклонными рубчиками на лицевой поверхности. Название происходит от латинского sericus — шелковый. В 19 веке эта ткань стоила не слишком дорого. Ее использовали для пошива блузок, иногда для подкладки.

САРПИНКА — тонкая хлопчатобумажная ткань в клетку или полоску.

СЕРПЯНКА — грубая хлопчатобумажная ткань редкого плетения.

ТАРЛАТАН — прозрачная, легкая ткань, похожая на кисею. ТАРМАЛАМА — плотная шелковая или полушелковая ткань, из которой шили халаты.

ТРИП — шерстяная ворсистая ткань вроде бархата.

ФУЛЯР — легкий шелк, из которого чаще всего изготовлялись головные, шейные и носовые платки, иногда последние поэтому назывались фулярами.

ХОЛСТИНКА — легкая полотняная или хлопчатобумажная ткань.

ШАЛОН — плотная шерсть, из которой шилась верхняя одежда.

ШТОФ – плотная шерстяная или шелковая ткань с крупным узором на однотонном фоне. Из нее делали и обои, и одежду.

Из воспоминаний искусствоведа Влада Бенуа: «Всего замечательнее то, что у матери за всю ее жизнь было всего одно вечернее платье. Сшито оно было как подвенечное, в 1848 г., но затем добротный без износу шелковый штоф выдержал целых сорок лет, подвергаясь бесконечным перешиваниям, чисткам, а то и перекраске. Когда близилось какое-либо торжество, на которое “нельзя было не ехать”, то на дом приглашалась портниха... “Вечное платье” надлежало еще раз подогнать под моду дня и под изменившееся с годами сложение самой мамочки. Из преувеличенно длинного шлейфа выкраивались воланы, перехваты, буфы, приходилось раздать бывшую «рюмочкой» талию, изменить форму выреза. Сколько раз папа настаивал на том, чтобы мамочка сделала себе новое платье, но она об этом и слышать не хотела. Впрочем, для полуторжественных обедов и для театра она себе сделала еще два платья темного цвета — одно бархатное и одно канаусовое — но от форменно вечернего,  бального она решительно  отказывалась».

********

часть информации взята тут

Э. Емельянова «Как наши предки шили одежду»

Н. А. Варенцов «Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое»

С.И. Сметанин «История предпринимательства в России»

Ю. А. Федосюк «Что непонятно у классиков, или Энциклопедия русского быта XIX века»

Сегодняшний пост – продолжение рассказа о том, как и чем питались жители дореволюционной России. На этот раз речь пойдет о любимом многими продукте – колбасе.

Надо заметить, что по-настоящему популярным продуктом на территории России колбаса стала достаточно поздно. Хотя она упоминается в Домострое, ели ее редко. В допетровские времена о ней знали преимущественно с подачи немногочисленных иностранцев. Те, кто мог себе это позволить,  предпочитали мясо в натуральном виде. Популярностью пользовалась ветчина. Крестьяне, забив по осени свиней, мясо часто коптили и затем по мере необходимости отрезали куски. Бедные слои населения употребляли преимущественно субпродукты. Печень, желудок, сердце, мозги часто использовались для начинки пирогов, которые одновременно были и популярным «фастфудом» в городах. Колбасу и ее аналоги ели в некоторых западных регионах, а также на территории современной Украины и Беларуси. Например, такой продукт как полендвица. И в более поздние времена колбаса домашнего производства там была частым блюдом. Из воспоминаний А. Вертинского: «Бабушка ещё отлично варила, пекла и жарила всякие вкусные вещи: паляницы, кныши, оладьи, пироги… А зимой, к Рождеству, когда кололи кабана, бабушка готовила украинскую колбасу крупной резки, которую держали слегка обжаренную предварительно на сковородке в растопленном сале, и она сохранялась долго, всю зиму, и по мере надобности от её колец отрезали кусок и жарили с луком и салом. Из крови делали кровяную колбасу. Кишки, начинённые гречневой крупой или пшеном, подавались к борщу горячими, прямо со сковороды, потом шли всякого рода заливные и студни». Татары традиционно ели конскую колбасу, но восточная кухня – тема отдельного разговора. На территории современной России колбасу и до революции ели преимущественно жители больших городов, и это был покупной товар.

При Петре I колбаса медленно начала входить в обиход. В столичном Петербурге селилось довольно много иностранцев, которые сохраняли свои гастрономические привычки.  Немец, жующий колбасу, был примерно таким же стереотипным персонажем, как и француз, хрустящий булкой. В 18 веке колбасников в Петербурге было не так уж много, и практически все они были немцами. В Москве 18 века профессиональных колбасников почти не было. Число мест, где жители любили колбасу, стало увеличиваться по мере появления западных колонистов, например, поволжских немцев.

Рецепты колбасы были разными, но принцип приготовления был примерно одинаковым. Кишку набивали начинкой из рубленного мяса с добавлением сала, соли и специй. Затем колбасу варили, жарили или коптили, или и то, и другое. Отличались пропорции компонентов, а также время и способ обработки. Большая часть колбас 18 века была ближе к современным купатам. Их чаще всего просто жарили. Иногда можно было купить уже приготовленное блюдо, иногда в виде полуфабрикатов и жарить самим. Из воспоминаний А. Т. Болотова о службе в армии екатерининских времен: «Что касается до моего хозяина, то был он, как выше упомянуто, мясник, следовательно, человек, заслуживающий от меня столь малое уважение, что я его почти и в лицо не знал; а все, чем я от него пользовался, состояло единственно в том, что я покупал у него за деньги ежедневно прекрасные сосиски или сырые колбасы, которые так были вкусны и сытны, что одной изжаренной на сковороде с хорошею пшеничного булкою довольно было для моего ужина. И я так к ним привык, что мне жаривали их ежедневно, и в том одном состояли обыкновенно мои ужины во все время стояния моего на сей квартире, ибо обеды наши у генерала были столь сытны, что могли мы по нужде и без ужина оставаться, и я за излишнее почитал для себя готовить оные, кроме колбасов их». Колбасами уроженец Тульской губернии Болотов питался в Кенигсберге, но примерно тоже самое он мог бы купить и у немецкого колбасника в Петербурге. При этом немцы в качестве сырья предпочитали свинину. Болотов упоминает сосиски. О том, кто и когда их придумал, единого мнения нет. По одной версии еще в Средневековье во Франкфурте. Но там речь шла, скорее, просто о небольших колбасках. По другой версии автором стал Иоган Ланер, который переехал из Франкфурта в Вену. В начале 19 века он стал производить знаменитые венские сосиски из смеси говядины и свинины. Благодаря политическим катаклизмам и войнам его творенье смогли попробовать и жители других стран.

Помимо вареных или жареных купат популярна была, например, брауншвейгская колбаса. Как видно из названия, рецепт придуман в немецком городе Брауншвейге. Там об этой колбасе даже сложили легенду. Подмастерье влюбился в дочь мастера-колбасника и хотел на ней жениться. Отец был согласен на брак только если потенциальный зять придумает рецепт колбасы, которую привез в город заезжий итальянец. А если не получится, то девушку выдали бы замуж за итальянца. Подмастерье придумал множество рецептов, но не один колбасника не устроил. Тогда девушка в отчаянии вытряхнула фарш из всех колбас, перемешала его, добавила специи и ночью коптила. Новая колбаса мастеру понравился, подмастерье был объявлен победителем, а итальянец остался с носом. Кто и когда придумал эту колбасу на самом деле, история умалчивает. В 18 веке она уже была хорошо известна, однако промышленным способом на исторической родине ее стали выпускать только в середине 19 века. Брауншвейгская колбаса делалась традиционно из свинины и была мягкой, почти как паштет. Состоятельная публика могла позволить себе салями. Популярна была кровяная колбаса. Но точных названий колбас в мемуарах практически не сохранилось. Современники чаще просто писали просто про вареную, жареную или копченую. Сохранились упоминания болонской, лионской, польской колбасы, петербургской телячьей колбасы с трюфелями и фисташками.

В 19 веке спрос на колбасу неуклонно рос. При этом теперь речь чаще шла не о полуфабрикатах, а о готовом продукте, который можно было взять с собой. Колбасы все чаще коптили. Появлялось все больше русских колбасников, а с ними и новые рецепты. Большое влияние на питание жителей больших городов оказало развитие железнодорожного транспорта. В южных регионах расцвело животноводство. При этом выгоднее всего оказалось производство говядины. Быков везли в крупные города уже вагонами. Об этом пост уже был. В российской колбасе второй половины 19 века в составе обычно была говядина. Появились и отечественный рецепты. Во второй половине 19 века в крупных городах открывалось много кухмистерских, где предлагали еду на вынос. В меню часто была и колбаса, особенно в заведениях с этнической кухней.

Крупным центром колбасного производства стал Углич в Ярославской губернии. При этом точных сведений о том, кто и когда начал там делать колбасу, нигде нет. По самой распространенной версии первопроходцем стал Иван Русинов. Сначала он готовил ее дома, а в середине 19 века у него уже было  свое производство. Углицкая колбаса была популярна по двум причинам. Она оказалась самой дешевой, и при этом отлично хранилась. За это ее полюбили городская беднота, пролетарии и приезжавшие в города на заработки крестьяне. Из книги П. А. Федорова «Колбасное производство» (1903): «Углицкая бывает двух сортов,— писал технолог,— оба, в угоду вкуса простолюдинов, сильно просоленные. Для первого сорта фарш составляют из 1 пуда говядины, 10 ф. свиного сала, 5 ф. соли, по пол фунта селитры и перца. Мясо идет 2-го сорта, не выжиливается; измельченное ставят на ледник, и если оно сухо и не сливается в шар, то подливают разсола. Сало режут крупными кусками. Набивают в бычачью синюгу. Второй сорт углицкой колбасы приготовляется чаще всего из остатков мяса и обрезков от приготовления других сортов колбас. Все эти остатки предварительно засаливаются в бочках. Сало крошат крупно. Колбасу сильно коптят и провяливают, пока она сделается очень твердой. На вкус сильно солона и с большим содержанием перца».

К концу 19 века колбасные производства были практически во всех городах. Многие колбасные лавки имели свои колбасные мастерские, хотя некоторые закупали готовый товар. В мастерских могли работать десятки рабочих. Как правило это были мужчины крепкого телосложения. В обычной мастерской было 10-15 работников, но их были десятки. Сырье получали со скотобоен. На крупных скотобойнях в ход шло все. Мясо шло в мясные лавки, требуху забирали гусачники, и гусак позже обычно продавался отдельно, часто оптом, например, для выпечки пирогов – самого востребованного «фастфуда». На крупных производствах работали в том числе кишечники. Как видно из названия, эти работники в отдельном помещении занимались очисткой кишок и подготовкой их для продажи. С помощью особых приспособлений кишки выворачивали и промывали. В зависимости от размера они шли на производство разных сортов колбасы. Из книги А. А. Бахтиарова «Брюхо Петербурга»: «Не говоря уже о костях, но даже жилы и пленки удаляются из мяса прочь: для этого каждый кусок мяса разрезывается и внимательно осматривается мастером. Когда все жилы из мяса извлечены, оно укладывается на рубильный стол, на аршин от пола и аршина два в диаметре. Для рубки говядины в колбасных мастерских употребляется так называемая «рубильная машина». Представьте себе массивный стальной хорошо отточенный сегмент — в виде огромного ножа. Чтобы выиграть время, берут сразу от 6 до 10 сегментов-ножей, скрепленных параллельно друг другу. Вся система ножей имеет в совокупности от 4 до 6 пудов веса. К обоим концам рубильной машины приделаны ручки в виде скобок. Ухватившись за них обеими руками, двое рабочих качают «машину» то вверх, то вниз. Таким образом мясо изрезывается под тяжестью рубильной машины. На рубильный стол кладется сразу от 3 до 4 пудов мяса. Во время процесса рубки рабочие ходят вокруг стола. Один из них, не прерывая работы, деревянной лопаткой подбрасывает мясо с краев стола на середину, прямо под нож. Изредка работа ненадолго приостанавливается: в это время напилком оттачиваются ножи, которые должны быть остры, как бритва. Конечно, изрубить мелко-намелко три-четыре пуда мяса — задача нелегкая. Надев на голову ремень, чтобы не мешали волосы, засучив рукава, рабочие качают рубильную машину в продолжение 3 — 4 часов. Некоторые занимаются этой работой лет пятнадцать и более; при этом у них развиваются поистине геркулесовские мышцы, преимущественно на руках. По окончании работы они переменяют свою рубаху, мокрую от пота, точно после дождя. Изрубленное мясо складывается в корыто, по величине своей похожее на колоду. Здесь из него приготовляют «фарш», для чего примешивают свиного жира, соли, перцу, лаврового листа и т. п. Все это месится часа два-три: засучив рукава, колбасники погружают свои руки по локоть в месиво и ворочают мясную массу по всем направлениям. Во время работы лицо вытирается полотенцем, чтобы капли пота не падали в месиво. Для любителей-гастрономов в колбасу добавляют разные пряности и даже вино, например коньяк. Затем из фарша начиняют колбасу. Один рабочий промывает кишки и разрезывает их на части, смотря по длине колбасы. С одного конца кишка крепко завязывается веревочкой, другой конец остается пока свободным. Начинка колбасы производится при помощи особой машины под названием «шприц». Фарш накладывается в металлический цилиндр, в котором двигается поршень; когда этот последний будет нажимать на мясо, оно выходит из цилиндра в узенькую трубочку, на которую надета кишка. Начинка происходит быстро; кишка наполняется мясною массою, точно пиявка кровью. Лишь только кишка начинена, ее передают на другой стол, где рабочий весьма искусно завязывает веревочкой открытый конец колбасы. Только что начиненная колбаса имеет некрасивый белый цвет. Колбасу, изогнутую в виде кренделя, надевают на шест и уносят в коптильню, имеющуюся в каждой колбасной мастерской. … Практикуются жаркое и холодное копчения: для первого употребляются дрова, для второго — так называемые красные опилки, например березовые, дубовые, кроме сосновых и еловых, которые не годятся. Два полена, сложенные концами, не горят, а только тлеют, отчего подымается дым на всю коптильню. По мере того как поленья истлевают, их придвигают друг к другу обгоревшими концами. Время от времени в коптилку входит рабочий, который следит за копчением, перемещает колбасу из одного яруса в другой и т. п. Время копчения бывает разное: одни колбасы коптят несколько дней, другие — несколько месяцев и даже больше года. Вообще чем более коптится колбаса, тем лучше. Кстати заметим, что особенно долгому копчению подвергается углицкая колбаса, приготовляемая в городе Угличе Ярославской губернии. Для копчения этой колбасы устраиваются особые высокие коптилки сажен в 5 вышины. Углицкая колбаса славится по всей России. Она довольно тверда и может смело пролежать два года не испортившись. В Петербурге русские колбасники по преимуществу из Углича. В русских колбасных занимаются производством главным образом дешевой вареной колбасы — для простого народа. Вареная колбаса пропитана огромным количеством воды, чем и объясняется ее дешевизна. Подобные колбасные мастерские помещаются на окраинах столицы, к услугам фабричного населения. В каждой подобной мастерской, при 10— 15 рабочих, изготовляют ежедневно до 20 пудов вареной колбасы. Летом на тележках, зимою на маленьких санках рабочие на себе развозят колбасу по мелочным лавкам, по ларям, по съестным лавкам, по питейным домам и трактирам».

Пик производства приходился на лето и осень. Летом в города приезжали сезонные рабочие, которые работали на стройках, в порту и не только (некоторые, например, дворники или извозчики иногда наоборот уезжали в родные деревни на сельскохозяйственные работы, но это уже другая история). Осенью массово забивали скот, поэтому было много сырья. Готовая продукция могла после этого храниться еще долго. Зимой количество забиваемого скота уменьшалось. Весной уменьшалось количество покупателей, так как в долгий Великий пост многие воздерживались от мясной пищи.

Колбаса как еда небогатых обывателей конца 19 – начала 20 века часто фигурирует в мемуарах. Из воспоминаний А. Вертинского о первых днях в Москве: «Прямо напротив входа в гостиницу была водогрейная Карамышева, где чайник кипятку стоил одну копейку, а ситный хлеб — три копейки. Правда, на керосинке в эмалированном корытце с утра до ночи кипела в сале чудесная беловская колбаса, которой давали на пятачок довольно много, да ещё с горчицей и хлебом. Но эта роскошь была уже не по моим средствам».

Писатель Г. В. Балицкий тоже упоминает сей продукт: «В ночных чайных кроме чая и неофициально подаваемой надежным людям водки продаются разного рода специфические снеди. Особенно славятся московские чайные горячей "жареной колбасой", кушаньем, убийственным для непривычного желудка».

Из воспоминаний Д. Я. Минченкова о художнике-передвижнике Богданове: «Утром Иван Петрович грел на керосинке большой жестяной чайник, поил сына чаем, отправлял его в школу и, принеся из лавочки продуктов, готовил обед на несколько дней сразу. Меню было самое простое: щи с мясом, гречневая каша с молоком; вечером -  чай с ситным хлебом и иногда с колбасой. Питанием, как и квартирой, Богданов также был доволен». Минченков много раз подчеркивал скромность и непритязательность коллеги.

В советские времена популярность колбасы только росла, появились новые сорта, но это уже другая история.