Двери лифта бесшумно закрылись. Кабина мягко двинулась вниз.
Василевский задумчиво смотрел, как на черном табло, одна за другой, загорались цифры. Уже два месяца, каждый день, он спускался в архив, возвращал на место старые дела и брал новые.
***
Будучи студентом, Петр устроился в городскую больницу на подработку, да так и остался работать при архиве. Его ценили за дисциплинированность и уважали за способность все структурировать.
Петя Василевский не был лучшим учеником. Преподаватели отрицали в нем даже малейшую способность к врачебному делу. Но в училище о нем знали все. Конспекты Василевского ходили по рукам. Заполненные каллиграфическим почерком лекции содержали все основы каждой дисциплины, которые, к слову сказать, Петр за все время учебы ни разу не пропустил.
***
Природная концентрация внимания и безграничное терпение с годами превратили его память в уникальный сосуд, где по полочкам, как в библиотеке, были разложены все истории болезней. Он любил свой подвал, знал историю каждого пациента, того, кто попадал на железные полки нескончаемых стеллажей. Василевский действительно относился к архиву как к читальне. Только в ней он испытывал настоящее удовольствие от жизни. Почти всегда, соприкасаясь с новой историей, он начинал обсуждать вслух лечение, убеждая воображаемого больного в правильности поставленного диагноза. Для него это был важный и значимый мир. Ему было удобно думать, будто тысячи больных с разными заболеваниями собрались в одном месте, чтобы внимательно его выслушать и беспрекословно согласиться с каждым сказанным словом.
В жизни, которая монотонно протекала вне архива, сорокавосьмилетний Петр Алексеевич слыл рассеянным, скучным и бесхарактерным человеком. Был высок, худощав и угрюм.
***
Лифт остановился и замер, застряв между этажами.
– Что за?
Василевский нажал кнопку вызова диспетчера. Динамик не реагировал.
– Кто-нибудь! Вы меня слышите? Я застрял. Алло!
Тишина.
– Какого дьявола?
Петр Алексеевич сначала безуспешно попытался открыть створки, затем с нетерпением взялся стучать ладонью по металлической решетке переговорного устройства.
– Слушаю! – голос диспетчера звучал глухо, как из погреба.
– Я застрял, то есть лифт застрял!
– Сохраняйте спокойствие, кабина скоро тронется, – невозмутимо сообщили из динамика.
Прошла минута, две, пять. Василевский опять нажал кнопку вызова.
– Простите, «скоро» это через сколько часов?
Тут же лифт дернулся, и кабина медленно поползла вниз.
Василевский с облегчением вздохнул.
Полутемный коридор встретил его своей обычной тишиной. Архив располагался в самом конце цокольного этажа больницы, за массивной железной дверью.
Первое, что бросилось ему в глаза, когда он вошел в помещение, были разбросанные по полу медицинские карты.
– Это как понимать? – спросил он вслух. – Какого…
Но в следующее мгновение его сознание мягко провалилось в беспросветную яму, ноги подкосились, и мир потух, словно кто-то выключил телевизор.
***
Василевский очнулся и понял, что лежит на полу. Голова кружилась, к горлу подступала тошнота. Перед глазами плыла какая-то муть. Мужчина с трудом поднялся на ноги и огляделся.
Никого, кроме него, в архиве не было. В спертом воздухе плавала умиротворяющая тишина.
Медленно прошел по каждому ряду, тщательно осматривая стеллажи. Папки аккуратно, корочка к корочке, покоились на своих местах, не обнаруживая собой никаких признаков постороннего вмешательства. Василевский поставил принесенные карты согласно реестру и замер, прислушиваясь. Нет, ничего. Он еще раз оглядел помещение и пошел на выход.
***
На следующий день все повторилось. Заклинивший лифт, разбросанные по полу медицинские карты, обморок, и пробуждение, будто бы ничего и не было.
Но ведь что-то было!
Архивариус явственно чувствовал чье-то присутствие. Кроме этого, в помещении появился неизвестный, но хорошо различимый сладкий запах, которого раньше – он знал точно! – не было. И снова его тошнило, и снова сильное головокружение.
***
– Олег Николаевич, не занят?
Василевский просунул голову в приоткрытую дверь кабинета.
– Привет архивным работникам!
– Слушай, странные какие-то вещи происходят со мной последнее время, - сказал Петр Алексеевич, проходя в кабинет. - Голова время от времени кружится, да так, что сознание теряю.
– А я тебе сколько раз говорил, обследоваться нужно каждые полгода. А ты когда в последний раз был у меня, а?
Олег Николаевич Закревский выглядел точной копией Карлсона, того самого, который живет на крыше, только что был без пропеллера. Его телосложение, манеры и даже стиль одежды с точностью совпадали с известным персонажем детской сказки. Удивительное сходство совсем не огорчало главврача терапевтического отделения городской больницы, напротив, он был необыкновенно счастлив этому обстоятельству. И специально усугублял сходство, меняя каждый день свои смешные яркие помочи. А уж шутки и метафоры сыпались из него нескончаемым потоком. Он был по-настоящему веселым и добродушным человеком.
– Да ладно тебе, - слегка сконфузился Василевский. - Пришел же вот.
– Ага, гляди, чтобы закат твоей жизни не наступил раньше ее расцвета. Пришел он, – недовольно пробурчал доктор, и взял приятеля за запястье, прощупывая его пульс.
***
Василевский неторопливо шел к себе. Первичный осмотр никаких патологий не выявил. Доктор выписал ему направление на полный курс обследования и отпустил, взяв обещание, что он сдаст все анализы в трехдневный срок.
Архивариус задумчиво остановился около своего кабинета, помедлил, развернулся и направился в подвал. Теперь он решил спуститься по лестнице. Беззвучно ступая по кафельным плитам коридора, время от времени, останавливался и прислушивался. И не зря. Где-то рядом заговорили. Не просто рядом, а прямо в его архиве!
– Если вы не поторопитесь, мы не успеем закончить, - отчетливо сказал кто-то хорошо поставленным голосом.
– А если вы будете меня торопить, профессор, я больше с вами не ходок.
Голос второго собеседника был противно капризен.
– Простите, голубчик, виноват.
Петр Алексеевич, затаив дыхание, очень медленно повернул ключ в замке, затем рванул дверь на себя.
Никого.
В архиве стояла мертвая тишина.
– Кто здесь? – громко произнес Василевский. - Выходите, я знаю, что вы здесь. Я все слышал! Профессор?
Архивариус двинулся вперед, осторожно проходя ряд за рядом. Снова ударил в нос сладковатый запах. Его аж повело от этого приторного аромата. В одном из рядов, на пятой полке, под буквой «М» он заметил наполовину высунутую медицинскую карту; будто ее хотели взять и кто-то этому помешал.
На титульной стороне была сделана надпись печатными буквами: «Машкова Анна Георгиевна, дата рождения - 09.09.1999 г. Причина смерти…».
Василевский не поверил своим глазам. В строке причина смерти было указано «врачебная ошибка». Причем, его собственным почерком!
Архивариус в панике перелистывал страницы. Он прекрасно помнил, что эта девочка умерла от пневмонии. Месяц назад, по распоряжению начальства, его обязали перенести весь архив в цифровой формат. Историю болезни этой Машковой он сканировал совсем недавно. Все там было в порядке. Разумеется, он не делал никаких пометок, и уж никак не мог изобразить на папке такое! Это было бы просто… дико! Невозможно!
Он посмотрел на последний лист - все страницы были на месте. И везде, там, где указывалась причина смерти, красными чернилами – его почерком! – была написана эта зловещая фраза.
Архивариус покрылся испариной. Он чувствовал, что опять на грани. Запах резко усилился, перед глазами все поплыло. Василевский, раскинув руки, словно ища опору, осторожно опустился на каменный пол и шумно задышал.
– Петр Алексеевич, вы здесь? Я повсюду вас ищу! – голос Нины, медсестры из терапии, доносился до него как сквозь вату.
Он повернул голову на звук и слабо кивнул в ответ.
– Господи, что с вами случилось? Вам плохо? Давайте, вставайте, я вам помогу, – девушка подбежала к сидящему на полу архивариусу и попыталась его поднять. – Сейчас, потерпите, я вызову помощь.
Василевский уцепился за ее белоснежный халат, но сознание снова его покинуло.
***
Он очнулся ночью и не сразу понял, где находится. Белоснежные стены. Большая кровать. Запах лекарств. Мерно пикающий монитор многофункционального устройства и одиноко стоящая капельница рядом с тумбочкой.
В безжизненном коридоре тускло горела настольная лампа дежурной.
Он попытался сесть, потом встать. Наконец вышел из палаты.
Заметив больного, медсестра вскочила с места и кинулась ему на встречу.
– Петр Алексеевич, миленький, лежите, что вы?
– Что со мной случилось, Нина?
– Все хорошо. Недомогание просто. Завтра Олег Николаевич все расскажет.
Нина аккуратно уложила Василевского обратно.
Остаток ночи Петра Алексеевича терзали тяжкие предчувствия.
***
– Ну что, Алексеич, доигрался?
Главврач вошел в палату со свитой младшего персонала.
– Только не ври мне, - предупредил Василевский. - Говори, как есть.
– Удивительно, когда это я тебе врал? И не надо вот этой драмы, никакой угрозы для твоей счастливой жизни не выявлено. МРТ и ЭХО сегодня сделаешь, чтобы я был совершенно за тебя спокоен и домой. Ты либо перетрудился, либо перевозбудился. Либо и то и другое.
– Не смешно, – буркнул Василевский.
В палату зашла совсем молоденькая медсестра:
– Василевский вы? На МРТ. Идти сами можете?
Олег Николаевич поправил очки в массивной оправе и серьезно произнес:
– Пациент жив, остальное под большим вопросом. Забирайте. Как будут готовы результаты, сразу информируйте, – и, напевая через губу бодрый марш, он энергичным шагом покинул палату, галантно пропустив перед собой весь женский персонал.
***
Следующую неделю он провел дома, на бюллетене. Жил Василевский на первом этаже в кирпичной двухэтажке, построенной в послевоенные годы. Холостяцкая комната в трехкомнатной коммуналке была похожа на музей советского социализма. Лакированный двухстворчатый шифоньер, стол, стул, ламповый телевизор, на котором были аккуратно сложены стопки старых журналов, ковер над тахтой и сама тахта, покрытая синтетическим покрывалом с оленями. Прошлое намертво вцепилось в стены просторной комнаты, не желая расставаться даже с выцветшими обоями. И только серебристый ноутбук в центре допотопного письменного стола, словно пришелец из иного мира, безуспешно пытался доказать хозяину жилища, что настоящее комфортнее прошлого, а новое не есть хорошо забытое старое. Петр Алексеевич сам бы никогда не разорился на такую роскошь. Новомодное устройство ему подарил коллектив больницы в честь двадцатилетия его архивной работы.
Весь больничный Василевский провел за изучением материалов, связанных со своими странными галлюцинациями. Архивариус не верил в потустороннюю жизнь, но отрицать очевидность произошедшего было тоже глупо. Что-то ведь ему примерещилось? Он злился на свое вынужденное бездействие. Ему хотелось немедленно оказаться в архиве и во всем разобраться. Там что-то было не так, в этом он был абсолютно уверен.
***
В первые дни июля в городе установилась настоящая жара. Воздух превратился в густую тягучую смесь из запахов, марева и солнечного зноя. Асфальт плавился под ногами прохожих, создавая узоры из трещин на своем шершавом покрытии. Улицы были почти безлюдны. Гидрометцентр радостно пообещал горожанам, что такая погода продержится, как минимум, до середины месяца, и все, кто мог, сбежали с этой каменной сковородки за город, ближе к воде, лесу или грядкам. Оставшиеся бедолаги мужественно переносили палящий зной, прячась в прохладе сплит-систем.
Василевский зашел в вестибюль больницы в мрачном настроении. Он бесконечно страдал в такую погоду. Поднявшись в свой кабинет, врубил на полную мощь кондиционер, включил на приемнике любимую радиостанцию и подошел к кофеварке. Только тут он заметил, что кое-что изменилось. На маленьком столике, рядом с кофейником стояла чужая чашка. Архивариус хмыкнул. Его взгляд скользнул по стене. Там отсутствовала его любимая репродукция Айвазовского.
Что за ерунда?
Он нетерпеливо набрал номер секретаря. Длинные гудки. Никто не брал трубку. Настенные часы показывали начало восьмого. Петр Алексеевич вышел из кабинета. Бухгалтерия, соседствующая с ним, была закрыта, а остальных сотрудников по этажу он почти не знал, в силу своей чрезвычайной замкнутости.
Архивариус нервно тарабанил пальцами по столу, размышляя, что предпринять, когда дверь открылась, и в кабинет даже не вошел, а влетел молодой человек в модном льняном костюме.
– Ого! Петр Алексеевич? Доброе утро! Мне сказали, что вы сегодня выходите с больничного, хотел пораньше подготовиться к вашему возвращению. А вы вот уже тут…
– Ты кто? – сдерживая себя, поинтересовался Василевский.
– Иван Карасев меня зовут, - сообщил парень. – Я – ваш новый помощник. Архив нужно оцифровать в течение двух недель. Приказ сверху, – молодой человек многозначительно поднял указательный палец вверх.
– И что, оцифровал?
– Нет, конечно, меня только в пятницу отправили к вам. Выходные же...
– Зачем картину снял?
– Мне показалось это несколько… старомодным. Я как лучше хотел, но если…
– Вот именно! Если!
Карасев тут же сменил тактику:
– Петр Алексеевич, согласен, это было глупо. Позвольте мне все исправить. Через минуту будет по-прежнему!
Василевский поджал губы и молча вышел, тщетно убеждая себя в правильности решения начальства наградить его помощником. Ему, что, намекают на неэффективность работы? А дальше? Неужели теперь и его пытаются вышвырнуть из больницы? Не так давно прошли масштабные сокращения, в связи с реорганизационными законами правительства в медицинской отрасли.
До предела раздраженный, он приближался к лифтам, для восстановления душевного равновесия требовалось прогуляться и успокоиться.
Когда двери кабины неожиданно распахнулись, он вдруг понял, что приехал в архив.
Ну что ж, так даже лучше.
Теперь Василевский точно знал, что ему искать.
***
Медкарта Машковой стояла на своем месте. Волнуясь, он потянул папку за край. Мозг еще верил – в тот раз померещилось. На титульной части красными чернилами ярко выделялась чертова надпись.
«Врачебная ошибка».
– Не может быть, - прошептал он.
– Может. Я ждал вас, Петр Алексеевич.
Архивариус так резко обернулся, что у него хрустнули позвонки.
Перед ним стоял пожилой человек невысокого роста, с седой козлиной бородкой. Странный гость был одет во фрак. Голову незнакомца покрывал элегантный котелок. На длинном носу старика висело пенсне.
– Вы кто? – охрипшим от волнения голосом спросил архивариус.
– Не подходите, опять потеряете сознание. Иммануил Карпович, с вашего позволения. Профессор Первого Российского университета, основанного Петром Великим в одна тысяча семьсот двадцать четвертом году.
– Что?
Василевский автоматически двинулся навстречу незнакомцу, но тот остановил его движением руки.
– Зачем вы испортили медицинскую карту? Я не писал этого! Как у вас получилось подделать мой почерк?
– Машкова Анна Георгиевна, урожденная девятого сентября одна тысяча девятьсот девяносто девятого года, должна была родить наследника, которого мы все ждали более века. Но она умерла, по усмотрению некоего Пастухова Н.Н. В десятилетнем возрасте с ней сталась бронхиальная астма, которую Пастухов Н.Н. принял за пневмонию. В связи с этим нас всех ждут катастрофические последствия, и мы хотим справедливости.
– Кто это «мы»?
– Молодой человек, мне известно, вы отличаетесь высокой концентрацией внимания. Соберитесь. Я только что изложил вам все факты, приведшие меня в эту обитель.
– Вы шутите должно быть, уважаемый?! Я что, должен поверить, что вам двести с лишним лет? Бред какой-то. К чему весь этот цирк? И что за запах от вас исходит?
– Вам необходимо время, понимаю. Сочувствую вашему положению, но именно на вас мы возложили эту великую участь. Доказать, что была совершена ошибка.
– Простите меня великодушно за мою наглость, ничего такого я доказывать не буду. Пока я нахожусь в уме и трезвой памяти, буду отрицать сам факт возможности вашего существования в нашем времени.
Василевский хотел еще добавить, чтобы в следующий раз «они» придумали более правдоподобную версию порчи документов, но гость исчез также неожиданно, как и появился. Еще секунду он стоял напротив, но стоило архивариусу на мгновенье отвести взгляд, старик пропал. Сейчас Петр Алексеевич бестолково пялился на пустой коридор между стеллажей.
– Что за? Этого не может быть!
– Нет ничего невозможного, – слова, как будто бы, сами возникли в его сознании. – До завтра!
Минутой позже ошеломленный архивариус стоял в поднимающемся лифте. Нет, он отчаянно не хотел верить в происходящее. Все, о чем говорил этот причудливый старик, не укладывалось в рамки реального сознания. Это был самый натуральный клинический бред. Какой наследник? Какие последствия? Ахинея афинская.
***
– Вот, Петр Алексеевич, я все исправил. Как было, - Иван широко улыбался, обводя рукой кабинет.
– Ты кто? – Василевский никак не мог прийти в себя.
– Как кто? Помощник же ваш. Карасев! - Молодой человек недоуменно смотрел на своего босса. – Вам нездоровится? Вы очень бледный.
Василевский рухнул в свое кресло и закрыл лицо руками.
– Помню-помню, что-то такое было. Помощник.
– Что?
Молодой сотрудник окончательно смешался и не знал, как реагировать. Нет, ему, конечно, много чего говорили про этого чудака, но что это будет так, он себе представить не мог.
– Знаете что, как вас? Карасев? Идите-ка сейчас в архив, принесите мне дела пациентов, начиная с буквы «П». Так мы быстрее справимся с поставленной руководством задачей, – мужчина убрал руки от своего лица и посмотрел на Ивана пустым взглядом.
Карасев хотел было начать спорить, но... осекся, глядя на застывшее выражение лица хозяина кабинета.
– Быстрее, так быстрее, – он вышел, не утруждаясь даже прикрыть за собой дверь.
Может, работа архивариуса и не была престижна, но на эту должность в клинике, как ни странно, уже давно стояла очередь. Иван Карасев был в этой очереди первым. Новоиспеченный помощник, вместо архива, направился прямиком к заведующему больницей.
– Он не в себе. Это понятно даже слепому! – заявил он прямо с порога, не обращая внимания на пытавшую преградить ему путь секретаршу.
– Ты о ком, Ваня? – поинтересовался Лев Вениаминович.
– Как о ком? О том, на чье место ты меня назначил, дядя Лева! Сначала он нес какую-то чушь, потом и вовсе отправил меня в архив, таскать ему документы. Я мальчик, что ли?! У меня образование!
– Успокойся и возьми себя в руки. Что за пожар? – заведующий недовольно нахмурился. - Я уже подготовил документы о сокращении должности. Но мне нужно, чтобы вы вначале оцифровали архив.
– В смысле сокращении должности? А как же я?
– Ты станешь начальником отдела картотеки. Суть та же, а название другое. Не суетись. Иди, работай, – показывая всем своим видом, что разговор закончен, Лев Вениаминович кивнул застывшей на пороге секретарше.
Та деликатно ухватила Карасева за рукав халата и вывела в «предбанник».
***
День закончился. Петр Алексеевич ехал домой. Все мысли вертелись вокруг утреннего события. Он вовсе не представлял, что делать дальше. В его портфеле лежала карта этой самой Машковой. Конечно, он взял ее. Необходимо было проанализировать, каким образом эта история болезни легла в основу его бредового кошмара. Может быть, если еще раз убедиться в правильности лечения этой девочки, все закончится? С ума сойти. Призраки. Привидения. Карасев этот!
Архивариус заснул под утро, уставший и изможденный он так и не смог найти стопроцентных доказательств подтвержденного Пастуховым диагноза двусторонней пневмонии. Все было очень неоднозначно, слишком похожая симптоматика, слишком спорные анализы, слишком быстрая смерть. Все было слишком, и это обескураживало.
***
– Доброе утро, Петр Алексеевич! Просыпайтесь, вы опоздаете на работу!
Василевский открыл глаза. Перед ним стоял профессор, внимательно рассматривая через пенсне узоры на ковре.
– Вас не существует! Зачем вы мучаете меня? – простонал архивариус, пытаясь отойти от сумрачной дрёмы.
– Если меня не существует, зачем же вы тогда взяли карту моего прямого потомка? Поднимайтесь, уважаемый Петр, пора!
– Пора что, простите?
– Пока вы будете завтракать овсяной, если не ошибаюсь, кашей и пить крепкий индийский чай без сахара, я поведаю вам, в чем доктор Пастухов Н.Н. ошибался. Это не так сложно, как кажется.
– Хорошо, вы докажете, что эта была врачебная ошибка, и я, скорее всего, с вами даже соглашусь. Но я не доктор и не практикующий врач! Как? Как я сам смогу это доказать? Да и кому, простите, я должен доказывать?! Кто меня, архивариуса, воспримет всерьез? Послушайте, я сожалею о том, что ваш род лишился наследника. Искренне и сильно страдаю вместе с вами, но, пожалуйста, если все это не прекратится, меня уволят с работы по состоянию психического нездоровья.
– Вы ошибаетесь, голубчик…
– Вы что, правда, не понимаете, в какой стране мы живем? Никто и ничего не признает. Девочка умерла восемь лет назад. Родители не предъявляли к больнице никаких исков. И ага, вот он я – бесконечно уважаемый коллегами Петр Алексеевич Василевский, – который работает в больнице простым архивариусом, во всеуслышание заявляю, что смерть этой несчастной случилась из-за врачебной ошибки?! Это смешно!
Василевский порывисто вскочил с кровати:
– Покиньте меня, прошу вас. Улетайте в свой мир призраков. Не мучайте меня! Я не сделал вам ничего плохого. Будьте же человеком!
Все время Иммануил Карпович смотрел на архивариуса, не мигая. Потом сдержанно кивнул.
– Я не мог прибыть раньше, - признался он. - И вам придется отстаивать права нашего рода. С этим бессмысленно спорить! Поэтому жду вас в архиве, в семнадцать часов по полудню.
Петр Алексеевич застонал и без сил повалился на пружинистый матрас кровати. Сам факт того, что он разговаривает с привидением, приводил его в ужас. Петр Алексеевич твердо знал, что потустороннего мира не существует. Как ни печально это осознавать, он действительно тронулся рассудком. Быстроразвивающаяся шизофрения – вот что это такое.
Когда он поднял взгляд – никакого старика, разумеется, рядом уже не было. Взял телефонную книжку, отыскал нужный номер и принялся накручивать диск старомодного аппарата.
– Алло, здравствуйте! Можно записаться сегодня на прием? … Да, к Ирине Михайловне. … Да, к ней. Жду, спасибо!.. Буду! Адрес знаю! До свидания!
Он дал отбой и набрал еще один номер.
– Олег, привет! Можешь меня сегодня отправить в какую-нибудь лабораторию?
– Привет, дружище! В каком смысле?
– Не смогу сегодня быть на работе. А там школяра мне какого-то в помощь выдали. Незаметно отсутствовать не получится. Помоги, будь другом!
– Понял тебя. Сейчас организую, перезвоню.
– Добро!
Василевский не собирался сдаваться. Он был полон решимости дать отчаянный отпор начинающейся болезни. Страх очутиться в скором времени в «психушке» подталкивал к радикальным действиям.
***
Просторный кабинет психотерапевта в частной клинике под громким названием «Здоровье для всей семьи» располагался в дореволюционном особняке и больше походил на уютную гостиную в каком-нибудь респектабельном доме. Настоящий камин, большие мягкие велюровые кресла бордового цвета, такой же диван. Тяжелые темно-зеленые шторы полностью закрывали большие окна. Кабинет освещался теплым светом настенных светильников в виде старинных подсвечников, отчего в комнате царил мягкий полумрак. На полу лежал огромный пушистый ковер.
– Итак, Петр Алексеевич, почему вы решили обратиться за помощью? - низкий грудной голос хозяйки кабинета успокаивал. Она говорила, певуче растягивая слова.
Мужчина задумался, размышляя с чего лучше начать. Потом заговорил, тихо, почти шепотом:
– Буду с вами откровенен и начну с главного. Я вижу приведение. Оно разговаривает со мной. И самое страшное – у нас происходит логически связный диалог.
– Вы видите только одну сущность или несколько?
– Одну, но подозреваю, что их много.
– Хорошо, попытайтесь расслабиться. Как давно начались эти видения?
Василевский начал рассказывать, подробно описывая все детали произошедшего знакомства с призрачным Иммануилом Карповичем. Рассуждая вслух, он постепенно успокаивался. Паника в душе вскоре исчезла, а ужасная история в его интерпретации превратилась в необыкновенную, но все же допустимую для разумного объяснения фантазию.
– Понимаете, Петр Алексеевич, разум человека очень сложная материя. Реакция психики на те или иные события в повседневной жизни уникальна. Мозг способен пропускать через себя невероятное количество информации. Это встречается крайне редко, но все же иногда стимуляторы мозговых клеток начинают бунтовать. Происходит некий коллапс. Итог таких ошибок – иллюзии… Я пока не вижу у вас никаких отклонений от нормы. Ваши галлюцинации больше похожи на стремление убежать от реальности. Последующие за ними обмороки тому явное подтверждение. Я бы повременила с радикальным лечением, вам просто нужен курс терапии, чтобы выровнять психоэмоциональный фон.
– Согласен, – архивариус кивнул, воодушевленный постановкой такого диагноза.
- Я запишу вас на следующий прием.
***
Петр Алексеевич возвращался домой, пытаясь осмыслить происходящее. Почему его мозг создал этого старичка? А главное, зачем этот господин требовал вступиться за несчастного ребенка? Пускай это действительно была врачебная ошибка, но что изменится, даже если он придет к заведующему и заявит об этом? Абсурд.
– Я вас ждал в архивной!
Перед ним сидел профессор. Он удобно расположился на его тахте, закинув ногу на ногу.
– Я тоже вас ждал, Иммануил Карпович, – спокойно произнес Василевский. Принять игру, как должное – именно это ему посоветовала Ирина Михайловна. – Нам нужно обсудить детали «операции», – последнее слово Петр Алексеевич взял в воздушные кавычки.
– Рад, что вы поменяли свое решение! – улыбнулся старичок.
- Но вначале, вам придется ответить на несколько вопросов! Почему я? Почему этой девочке вы не помогли при жизни? И, наконец, как может измениться ваш род, если ее все равно уже не вернуть?
***
С Ириной Михайловной Василевский виделся два раза в неделю. Она спрашивала – он, как мог, отвечал. После чего шел на встречу с профессором и уже сам задавал вопросы.
– Сегодня у нас заключительная встреча, – в один из дней сообщила Ирина Михайловна. – Вы здоровы и можете сами справляться с вашим «профессором». Он неминуемо исчезнет, как только вы примите решение. У вас впереди долгая жизнь. И какой она будет, решать только вам.
– Вы, правда, так думаете? – немного неуверенно произнес Петр Алексеевич. – Я не предполагал, что так быстро… Хорошо, я попробую. Но, если у меня ничего не выйдет, мы можем продолжить курс?
– Никаких «если» быть не может. Вы обязательно справитесь. Петр, вы никогда не жалели, что выбрали профессию архивариуса?
Она в упор посмотрела в его карие глаза.
Василевский вдруг смутился, быстро попрощался и вышел из комнаты.
***
Утром архивариус появился в дверях больницы в прекрасном настроении. Проснувшись на рассвете, вдруг понял, что полон сил и желаний. Первый раз в жизни ему захотелось начать жить по-настоящему, жадно и наотмашь. Он принял решение. Теперь все будет хорошо.
– Вот, подпишите! - Василевский небрежно положил на стол заведующему заявление об увольнении.
– Что это? – Лев Вениаминович недоверчиво глянул на заведующего архивом.
– Мое заявление об увольнении. А вот второе заявление! – он достал еще один лист и передал руководителю.
– Младшим медицинским сотрудником? – удивился тот. - Да вы с ума сошли! У вас же опыта ноль! Что за глупости! Даже и думать забудьте. В любом случае, вакантных мест нет.
– Я знаю, что Иван – ваш племянник, - тихо, но твердо сказал Петр Алексеевич. – И вы хотите поставить его на мое место, сократив должность в штате. Вы совершите большую ошибку, если сделаете этот неверный шаг.
– Что? Да как вы…
– Лев Вениаминович, я восстановлюсь через четыре месяца, на должность начальника отдела картотеки с тем же окладом, который к тому времени будет получать мой нынешний помощник – Иван Карасев. И прежде, чем вы опрометчиво уверуете в свою всесильность, задумайтесь о том, откуда мне известны ваши планы об изменении структуры штата в нашей больнице.
Не дожидаясь ответа, он уважительно поклонился и направился к выходу. Открыв дверь приемной, обернулся на пороге и, изобразив на лице улыбку, негромко произнес:
– Это всего лишь работа медбрата в терапевтическом отделении. Я не прошу большего. Хороший обмен – соглашайтесь, Лев Вениаминович.
Продолжение следует.
