santerklad

Нельзя не залезть в коробку.

Прибежала от соседей на огонек маленькая дружелюбная собачка.

Говорят, что до войны среди учителей было много мужчин. Я уже не застал этого. У нас преподавали женщины.
Сколько уж лет прошло с той поры, а в школах почти так и осталось. И если кто-то говорит слово "учитель", то каждый представляет себе при этом непременно женщину.
В войну мужчин в школах почти не осталось, все воевали. В нашей школе их было всего два: математик и военрук. Учительствовали они потому, что оба вернулись с фронта калеками.
У военрука на правой руке уцелело только два пальца - мизинец и большой, а у математика левая рука была отнята по плечо. И обоим сразу дали у нас клички: военруку - Краб, а математику - Семафор.
В школах испокон веков сильна привычка к прозвищам. Прозвища учителям передаются по наследству из класса в класс. Невозможно установить, кто и когда его дал, но если прозвище меткое, то остаться оно в школе на всё время, пока в ней работает учитель.
Математик был высокий, стройный и, как я теперь понимаю, молодой. Стоя у доски, он длинной рукой доставал мелом почти от края до края и при этом очень напоминал открытый станционный семафор.
Военрук чем-то мучился, попивал. Но преподавал со страстью, яростно вбивая в нас военное дело.
Оставшимися пальцами правой руки он цепко схватывал деревянную бутафорскую винтовку и показывая прим, хрипло сам себе командовал: "Нна плееечу!"
И резким примом плотно вкладывал приклад винтовки в целхонькую руку.
"Ррряды вздвуй!" - командовал он нам.
Мы, путаясь, вздваивали ряды.
"Шагууум.. Арш!"
Мы звонко шлпали по земле уставной левой ногой и быстро уходили со двора.
"Левуй! Левуй! Левуй!"
Мы уходили в степь и там на бескрайнем, естественном плацу маршировали, отрабатывали шаг, разучивали выход из строя и подход к командиру.
На обратном пути, когда, уставшие от муштры, мы еле плелись, сбиваясь с шага, военрук командовал: "Запе-вай!"
Одинокий дискант Юрки Хотяна робко взвивался над степью:
- Утро краасиит нежным свеетом!..
Мы вдыхали побольше воздуха, и дружный хор наших голосов заставлял степь прислушаться к ним.
- Кипучая, могучая, никеем не по-бе-димая!..
Подходя к школе, мы что печатаем шаг, чувствуем локоть товарища. Головы подняты. Грудь колесом. Горланим во всё мальчишеское горло!
Военрук, улыбаясь, смотрит на нас.
"Стуй! Рраз, два! Ррразойдись!"
С радостным криком мы разбегались по двору...
Однажды утром я пришёл в школу раньше обычного, ещё уборщица ття Одарка мыла полы в коридоре. Из приоткрытой двери учительской я услышал звуки школьного пианино. Звучала до странности знакомая и в то же время какая-то сбивчивая мелодия.
Из любопытства я заглянул в учительскую и увидел военрука. Он сидел за пианино. Пальцы его левой руки проворно перебирали клавиши, а правая то большим пальцем, то мизинцем неуклюже тыкалась в полированные костяшки инструмента. Действительно, как краб клешнями. От этого и происходила странность в музыке.
Играя, военрук напрягался, у него покраснела шея. Видно было, как трудно датся ему эта игра.
Мелодия всё набирала и набирала темп и вдруг оборвалась. Военрук досадливо мотнул головой и гневно ударил кулаками по клавишам. Пианино испуганно громыхнуло. Военрук обмяк и опустил голову на кулаки.
Я потихоньку отошл от двери.
Ття Одарка стояла в коридоре с мокрой тряпкой в руке. С тряпки натекла лужа.
"Ось, яка бида... Якэ горэ... "
Я прошмыгнул мимо не и закрыл в классе дверь.
Сколько лет уж прошло с тех пор, а случай тот не ушл из памяти. Вот только фамилию учителя забыл. Попытался вспомнить имя, отчество, но не смог. А ведь обращались же мы к нему на уроках по имени-отчеству!
С годами обнаружилось странное свойство памяти. Самого учителя прекрасно помнишь. Вспоминаются даже мелкие подробности, привычки, даже на какой щеке у него родинка! Но если прилепили кличку, то ни имени, ни фамилии человека уже не вспомнить! Мальчишкой я как-то не задумывался, а теперь горько сожалею об этом.

Юрий Калинин. Куда не долетали снаряды.