Barin46rus

Ты, Ириша, главное, помни, что все это просто набор фокусов, – посоветовал старик. – Я потому тебя сюда и привел, чтобы ты посмотрела, кое что взяла на заметку, чем-то научилась пользоваться.
– Ничего себе – набор фокусов! А что же говорят о цыганском гипнозе?
– Бред это все, – отмахнулся Михаил Степанович. – Нет никакого цыганского гипноза. Сами же цыгане эти слухи и распускают, чтобы их сильнее боялись. Ты сейчас это на себе проверишь.
– Как?
– Да очень просто. Иди к ним и сделай так, чтобы тебя взяли в оборот.
Ирка застыла в нерешительности.
– Давай-давай, ступай, – подбодрил Гройс. – Думаешь, все дело в цыганском гипнозе? Так опробуй на собственной шкуре, каково это, когда тебя гипнотизируют. Только нужно постараться, чтобы цыганки выбрали именно тебя. Иди. А я посмотрю.
Девушка встала, повесила сумку на плечо и пошла к выходу. На полпути она обернулась и улыбнулась старику – лукаво и самоуверенно. «Получится, не бойся», – мысленно подбодрил ее Михаил Степанович, попросил официанта, чтобы ему принесли еще один чебурек с зеленым чаем, и принялся наблюдать.
Ирка быстро отошла от кафе, но чем ближе подходила она к площади, тем сильнее замедляла шаг. Плечи ее опустились, движения замедлились, взгляд стал рассеянным. Она представила себя не Иркой, а Оленькой, Любочкой или девушкой с каким-нибудь похожим нежным именем, обязательно уменьшительно-ласкательным, которую в школе никогда не дразнили Лебедой, а только Вафлей.
К рынку вместо Ирки подошла боязливая, чем-то огорченная девушка с глуповатым лицом. Она выбрала маршрут так, чтобы ее путь проходил как можно ближе к цыганкам, и несколько раз нервно схватилась за свою сумку, словно проверяя, на месте ли кошелек.
Цыганки ее заметили. Ирка нарочно старалась не смотреть в их сторону, чтобы не выдать себя, но уловила краем глаза оживление чуть впереди, где пестрели юбки и шали. Одна женщина, самая молодая, отделилась от остальных и поплыла навстречу Ирке, улыбаясь и кивая.
За несколько шагов до нее девушка вскинула голову и огляделась, заморгала, пытаясь понять, куда же она вышла.
– Заблудилась, красивая? – Цыганка сверкнула золотыми зубами. – Дорогу не можешь найти! – Она не ждала подтверждения своих слов, а просто констатировала факт, и поэтому Ирка молча смотрела на нее. – Ай, дорогая, а ведь я к тебе иду, тебя ищу, предупредить тебя хочу! Говорят, цыганки врут, правды не говорят, да только ведь не знают люди всей правды, а ты мне верь, красивая, я тебя не обману, а всю правду скажу.
Девушка кивнула, стараясь придать лицу доверчивое выражение. До сих пор не происходило ничего, похожего на гипноз. Ирка понимала, что ее забалтывают, и ждала, когда начнется что-то серьезнее.
Цыганка была молодая, но неопрятная, с сальными патлами, торчащими из-под криво повязанной косынки. Ободрившись Иркиным кивком, она продолжала, подойдя вплотную и понизив голос:
– Вижу, золотая моя, что в семье у тебя не все ладно, что поссорилась ты с кем-то из родных. Ай, тяжело на сердце, и вот здесь тяжело! – Она взяла Ирку за кисть и прижала к груди. – Если хочешь, дай монетку, самую мелкую, и скажу, что тебя дальше ждет.
Черные глаза цыганки встретились с темными Иркиными.
– А подойдет любая монета? – уточнила девушка, убедившись, что пока не ощущает ничего, парализующего ее волю.
– Ай, любую давай, лишь бы твоя была! – взмахнула рукой цыганка. – Посмотрю-погляжу, тебе расскажу, что ждет тебя, что случится.
Ирка покопалась в сумке, выудила из кошелька монету, и кругляш мгновенно исчез в ладони цыганки.
– Мало ее, вторая нужна мне, тогда больше увижу, – заявила та, протягивая раскрытую ладонь – пустую.
«Вот фокусница!» – восхитилась Ирка.
– Держите, – вслух сказала она, вынув пятирублевую монету.
– Только просто так не давай, в бумажку положи.
– В какую бумажку?
– Хочешь – в десять рублей, хочешь – в пятьдесят, хочешь – в тысячу, мне все равно. Главное, чтобы в бумажке была.
Усмехнувшись про себя идее с тысячей, Ирка достала десятку и отдала, гадая, когда же начнется то, ради чего цыганка и затеяла весь этот балаган. Та свернула купюру в трубочку, отдала Ирке, зажав в ее кулак, и вдруг сказала серьезно:
– Ох, у тебя горе будет, моя хорошая, только не вижу я какое. А потом – счастье. Ну-ка, дай руку…
Пальцы с грязными ногтями вцепились в Иркину ладонь.
– Была у тебя проблема, большая проблема, только ты ее решила, – бормотала цыганка, ведя по руке девушки. – Верно говорю, красавица моя? Вот белый человек, он тебе помог, а вот черный, ты от него убегала-убегала, но до конца убежать не смогла, так? Вижу, что будет, ты Тане верь, Таня тебе всю правду скажет, только Тане нужна другая бумажка, красненькая. Отдашь мне бумажку, я тебе доброго хочу, а злого тебе другие хотят, если с Таней поделишься, хорошее случится, получишь все, что хочешь.
Ирка смотрела на цыганку, внимательно слушала ее бормотание, вычленяя слова-приказы, и думала о том, что дед, как обычно, оказался прав. Нет никакого цыганского гипноза, а если есть, то на рыночных площадях среди этих грязных теток он не встречается. «Дай», «верь», «поделишься», «отдашь»… «Вставляет в однообразную монотонную речь приказные словечки, на подсознание пытается действовать. Только не очень-то умело».
– Откуда же у меня красненькая бумажка? – вслух спросила она. – Сейчас таких и не печатают.
– Пускай голубая будет или зелененькая, тоже сойдет, – разрешила цыганка.
Ирка сокрушенно развела руками:
– Извини, дорогая. Тебе, может, и сойдет, но мне они и самой пригодятся.
«Все, конец эксперимента. Стоило потратить время, чтобы убедиться, что я могу повторить то же самое».
Она закрыла сумку и сделала шаг в сторону, как вдруг вслед ей раздалось недоброе:
– Стой, стой на месте! Если уйдешь, у тебя скоро дедушка умрет. Уже сейчас он болеет, только тебе не говорит. Вернешься, отведешь от него беду!
В одну секунду Ирка полностью осознала, что имел в виду Гройс, говоря «огорошили, чтобы с места не сошла». Сознание ее разделилось на два голоса. Первый, панический, запрещал двигаться, требовал отдать все, что есть, лишь бы цыганка взяла свои слова обратно и сняла порчу. Второй звучал негромко, разделяя слова, будто с Иркой разговаривал старик, а не она сама успокаивала себя на базарной площади. «Никакой порчи нет, есть только самовнушение. По твоему возрасту ясно, что у тебя должны быть живы бабушка и дедушка. Она выбирает одного из них и случайно попадает в точку. Так и должно быть – ошеломляющий удар, чтобы ты не ушла, а вернулась, испугавшись».
Панический голос стих, и девушка повернулась к цыганке.
– А хочешь, Танюша, я сама тебе погадаю? – протяжным низким голосом спросила она, подходя. Глаза ее потемнели, сузились, и больше она ничем не напоминала ту глуповатую доверчивую деваху, которая только что слушала цыганку разинув рот. – Всю правду тебе скажу, ничего не утаю. Муж твой, молодой-красивый, погуливать от тебя начал! Вот сердце твое и не на месте!
Цыганка остолбенела.
– Что, правду я тебе сказала? – прищурилась Ирка.
– Иди к черту, бешеная, – буркнула цыганка, отвернулась и пошла, то и дело оборачиваясь и косясь на нее.
Девушка проводила ее взглядом, пожала плечами и направилась обратно к чебуречной. Но пройдя несколько шагов, встала как вкопанная. Только теперь ее осенило: «Он же мне не дедушка! Цыганка сказала: „Если уйдешь, у тебя дедушка умрет!“ Но Гройс-то мне не дедушка, а какой-то двоюродный дядя. Это я сама решила, что цыганка говорит о нем».
От облегчения она даже подпрыгнула, и какой-то солидный гражданин, проходивший мимо, шарахнулся от нее в сторону, едва не уронив портфель.

Цитата взята из книги Михалковы Елена - Иллюзия игры...