Продолжаю рассказ о жизни дореволюционных городов. На очереди воспоминания о Казани.

Из книги Александра Радищева «Записки путешествия из Сибири» (1797): «Восшед на самую вершину оной, открывается великолепное зрелище… В правую сторону видны были извивающиеся протоки Казанки, близ коих на холму из среды круглых древесных развесистых вершин, иссунувшися, возвышалися главы церквей Зилантова монастыря; позадь его видна была Казань. Впереди всего белая стена кремля с бойницами; подле кремля впереди простиралося строение, домы, коих верхи уравнивали отдаленность. В заду и между ими возвышалися только храмы, молитве посвященные».

В 1758 году была открыта Императорская Казанская гимназия.

Писатель Сергей Аксаков отправлялся учиться в Казанскую гимназию дважды, сначала в 1799 году казённокоштным учеником (учился за госсчёт и был обязан жить в пансионе при гимназии), но из-за нервного расстройства вынужден был через 5 месяцев вернуться домой и год лечился. Затем он вернулся своекоштным учеником, жил вне гимназии, и дела пошли на лад.

«Огромное белое здание гимназии, с ярко-зеленой крышей и куполом, стоящее на горе… Огромная дверь на высоком крыльце между колоннами, которую распахнул старый инвалид и которая, казалось, проглотила меня; две широкие и высокие лестницы, ведущие во второй и третий этаж из сеней, освещаемые верхним куполом; крик и гул смешанных голосов… Вставанье по звонку, задолго до света, при потухших и потухающих ночниках и сальных свечах, наполнявших воздух нестерпимой вонью; холод в комнатах, отчего вставать еще неприятнее бедному дитяти, кое-как согревшемуся под байковым одеялом; общественное умыванье из медных рукомойников, около которых всегда бывает ссора и драка; ходьба фрунтом на молитву, к завтраку, в классы, к обеду и т. д.; завтрак, который состоял в скоромные дни из стакана молока пополам с водою и булки, а в постные дни – из стакана сбитня с булкой; в таком же роде обед из трех блюд и ужин из двух…

Надобно заметить, что тогда не было у нас рекреационных зал и что казенные воспитанники и пансионеры все время, свободное от ученья, проводили в спальнях… По распоряжению гимназического начальства, никто из воспитанников не мог иметь у себя ни своих вещей, ни денег: деньги, если они были, хранились у комнатных надзирателей и употреблялись с разрешения главного надзирателя; покупка съестного и лакомства строго запрещалась; конечно, были злоупотребления, но под большою тайной. В числе других строгостей находилось постановление, чтобы переписка воспитанников с родителями и родственниками производилась через надзирателей: каждый ученик должен был отдать незапечатанное письмо, для отправки на почту, своему комнатному надзирателю, и он имел право прочесть письмо, если воспитанник не пользовался его доверенностью…

Больница помещалась в третьем этаже, окнами на двор. Здание гимназии (теперешний университет) стояло на горе; вид был великолепный: вся нижняя половина города с его Суконными и Татарскими слободами, Булак, огромное озеро Кабан, которого воды сливались весною с разливом Волги, – вся эта живописная панорама расстилалась перед глазами».

«По трудности курса средних классов большая часть воспитанников оставалась в них по два года, отчего классы были слишком полны и для учителя не было физической возможности со всеми равно заниматься. В числе других предметов, вместе с русским языком, в среднем классе преподавалась грамматика славянского языка, составленная самим преподавателем, Николаем Мисаиловичем Ибрагимовым, поступившим также из Московского университета; он же был не только учителем российской словесности, но и математики в средних классах».

Александр Герцен побывавал в Казани по пути в ссылку в Пермь в 1835 году и описал город в «Письме из провинции»: «Казань некоторым образом главное место, средоточие губерний, прилегающих к ней с юга и востока: она получают через нее просвещение, обычаи и моды. Вообще значение Казани велико: это место встречи и свидания двух миров. И потому в ней два начала: западное и восточное, и вы их встретите на каждом перекрестке; здесь они от беспрерывного действия друг на друга сжались, сдружились, начали составлять нечто самобытное по характеру. Далее на восток слабее начало европейское, далее на запад мертвеет восточное начало. Ежели назначено, как провидел великий Петр, перенести Запад в Азию и ознакомить Европу с Востоком, то нет сомнения, что Казань – главный караван-сарай на пути идей европейских в Азию и характера азиатского в Европу… »

Э.П. Турнерелли был приглашён в 1837 году в Казань преподавать в университете английский язык. Он литографии с видами Казани издал в Санкт-Петербурге в 1841 году книгу под названием «Казань и ее обитатели». Книга вызвала неоднозначную реакцию, некоторые посчитали, что казанские дворяне ведут слишком праздный и легкомысленный образ жизни. Некоторые исследователи считают, что объяснение простое: иностранцев в городе было мало, англичан тем более, поэтому 23-летнего Турнерелли охотно звали в гости, чтобы посмотреть на диковинку.

«Для тех, кто находит счастье жизни в хорошей еде и в празднествах, кто любит бегать по балам, делать визиты и принимать визитеров, для всех тех, наконец, которые, чтобы быть счастливыми, нуждаются в шумных удовольствиях, Казань — настоящее Эльдорадо. Не боюсь утверждать, что нет другого города в мире, где развлечения были бы так часты и где с таким чувством предаются тому, чтобы перещеголять друг друга в празденствах и удовольствиях.

Конец октября, как правило, открывает сезон. Тогда все помещики покидают свои поместья и собираются в Казани… Костюмированные балы, общественные и семейные вечера, завтраки с танцами, пикники, обеды, прогулки в санях, концерты и спектакли чередуются с быстротой необычайной... Я не знаю другого города на свете, где бы гостеприимство было более распространено и было бы притом явлением обычным, чем в Казани... В это весёлое время чуть ли не каждый день отмечен одним из таких развлечений…

Как правило, по вторникам и пятницам танцевальные вечера проводятся в дворянском собрании. В течение всего зимнего сезона по средам или четвергам даются балы в доме генерал-губернатора. Но и в оставшиеся дни нет недостатка в желающих устроить вечеринку». Англичанин отмечает большое количество заядлых картёжников.

Также он отмечает, что в России много праздников как церковных, так и светских, и на все важные праздники люди должны посетить всех своих знакомых, и, если хозяева дома и не получается просто оставить свою визитную карточку, визитёрам приходится сидеть с хозяевами и пить, в итоге после нескольких визитов все пьяные. «Шампанское вам предлагается даже при незначительных поводах, и это в таком удалённом городе, где за одну бутылку надо заплатить не менее 10-13 рублей. Также обеспеченные казанцы любят давать открытые обеды. Автор отметил, что в городе широко отмечают масленицу, а с окрестных деревень в город стекаются татары, которые предлагают прокатиться на плохоньких санях и сильно лихачат, что его сильно пугало.

Англичанину категорически не понравился местный театр. «Казанский театр не удовлетворит ваше любопытство и не отвечает хорошему вкусу. Всё, что я нахожу в его пользу, это внутреннее убранство зала, которое намного лучше, чем внешний вид театра». Автору не понравились ни декорации, ни актёры, и особенно возмутило, что вместо незатейливых водевилей тут ставили трагедии, в том числе Шекспира.

Надо заметить, что августе 1842 года деревянный городской театр сгорел. По инициативе военного губернатора С. П. Шипова в 1845 году было заложено, а спустя четыре года построено красивое кирпичное здание нового театра. При этом учли пожелания местных мусульман.

Из заметки в газете «Казанские губернские ведомости»(1849): «Четверо дверей с широким крыльцом составляют главный подъезд. По бокам устроены еще два подъезда < … > обширные сени ведут в партер прямыми дверями, а коридорами — в бенуары. Железные лестницы соединяют нижний коридор с верхним, по которым входят в два яруса лож и раек. Амфитеатр ... весело и приветливо смотрит на посетителей, изящная большая лампа с изящной сеткой с раззолоченным дном спускается из центра потолка; потолок по карнизу расписан сценическими принадлежностями ... Всего лож — 30, бенуаров — 8, в партере назначены места для пятидесяти человек. Раек состоит из трех отделений: два боковые будут пущены по меньшей цене против среднего. Сцена очень обширна...

Пол устроен со всем необходимым механизмом для провалов, превращений, движений разных животных и т.п., и все это приводится в движение легко и удобно одним или двумя человеками. Из-под красной бархатной драпировки отдергивается вправо изумрудный занавес и открывается памятник Державину и выступающие позади него здания ... Концертная зала помещается в передней части театра под главным подъездом ... Она невелика, но чрезвычайно мило отделана в помпейском вкусе ... Стены ее бледно-сиреневого цвета, по обеим сторонам колонны ... за колоннами на стенах вылеплены барельефы мифологического содержания... Боковые ложи в нижнем этаже, выходящие на оркестр... назначены для семейств мусульманских и будут закрыты решетками».

Доля правды в рассказе англичанина была, жители города любили развлеченья. «Весело проходила зима в Казани. Бал за балом, маскарад за маскарадом. Гостиный двор с утра до вечера обставлен экипажами, магазины наполнены… все хлопочут, все спешат повеселиться», — писала газета «Казанские губернские ведомости» в 1844 году.

Из дневника Тараса Шевченко (1857): «Казань-городок — Москвы уголок». Эту поговорку слышал я в первый раз в 1847 году. А сегодня поутру увидел я издали Казань и давно слышанная поговорка сама собой вспомнилась… Как издали, так и вблизи, так и внутри Казань чрезвычайно живо напоминает собою уголок Москвы: начиная с церквей, колоколен, до саек и калачей, везде, на каждом шагу видишь влияние белокаменной Москвы. Даже башня Сумбеки, несомненный памятник времен татарских, показалась мне единоутробною сестрой Сухаревой башни».

В 1867 году американская писательница Эдна Дин Проктор совершила путешествие по России и оставила путевые заметки в том числе о Казани. «Сойдя на берег, мы сели в дрожки и отправились в длинный путь наверх, к городу. По широкой песчаной неровной дороге туда и сюда двигались многочисленные дрожки и телеги, нагруженные товарами. Большинством из них управляли татары в белых войлочных шляпах, пальто из овчины, сапогах и широких штанах. Слева от нас остался большой каменный памятник в форме пирамиды, установленный в память о воинах московского царя, павших во время осады Казани.

Зданий в этой местности было немного, поскольку все пространство между берегом Волги и возвышенностью периодически затапливается. Достигнув вершины холма, мы повернули на широкую улицу у его бровки, на которой стройными рядами выстроились торговые ряды и помпезные здания. Вскоре мы добрались до просторного нового отеля, который содержал финн. Интерьеры и еда в нем были лучше, чем в любой другой гостинице, в которой мы впоследствии останавливались в России.

На гребне холма, на руинах старых татарских укреплений, русские построили свой Кремль. Одни из массивных ворот сохранились с ханских времен. За стенами Кремля находится собор, строительство которого началось вскоре после осады в ознаменование победы. Рядом находится монастырь, построенный чуть позже. В его часовне находится копия чудотворной иконы Божьей Матери, ныне хранящейся в Казанском соборе в Санкт-Петербурге. Копия иконы увенчана бриллиантовой короной, подарком императрицы Екатерины. Лик иконы, пожалуй, самый приятный из всех Дев, под именем Казанской Божьей Матери обожаем на всем пространстве от Белого до Черного моря.

Как раз во время нашего визита в часовне проходила служба. Пространство перед алтарем было заполнено монахинями в высоких закрытых головных уборах и длинных черных покрывалах. На стене позади них была изображена ужасная картина, рассказывающая о муках ада: желтое пламя, в которое дьяволы острыми вилами вталкивали грешников. Если это и есть их представление о будущем, и если только Церковь и может спасти от этого ужаса, то удивительным было не то, что монахинь было столь много, а скорее то, что в Казани еще остаются те, кто предпочитает мирскую жизнь.

После молитв мы вошли в монастырь — старинное здание, в чьих аскетичных комнатах молодые монахини золотистыми и серебристыми нитями вышивали священные знамена и облачения с коронами, крестами и венками из цветов. Они склонялись над своими рамками с такими светлыми и ясными лицами и таким сосредоточенным взглядом, словно каждый сделанный ими шов делает их ближе к обетованным небесам. Послеобеденное солнце заглядывало в высокие, незакрытые окна, купола собора сияли, но никто не поднял глаз от своей работы или не заговорил громче собственного дыхания в ответ на указания своей наставницы. Со вздохом сострадания я переступила порог и вышла на свежий воздух.

С высоты своего положения Казань смотрит в сторону Азии. По ее улицам разливается сибирская торговля. Произведенные в Казани ткани и кожа, шелк и мыло идут на продажу на восток, а не на запад. В ее университете особое внимание уделяется восточным языкам и литературе. Более того, почти пятая часть из 70 тысяч жителей города принадлежит к татарскому племени и вероисповеданию и обращается за руководством и вдохновением в сторону Бухары, а не Санкт-Петербурга.

У подножия холма находится узкая полоска воды — озеро Кабан. На его берегах приютилась слободка с магазинами и фабриками, а за ней — татарский квартал, в который мы заглянули поздно вечером. Трудно было поверить, что мы находимся в холодной православной России. Дома были окрашены в цвета Дамаска, перед нами выросли минареты со сверкающими полумесяцами, собаки с истинно стамбульским лаем и прыжками бросались вперед, когда мы проходили мимо, пухлые румяные дети в странного вида головных уборах и брюках выглядывали из дворов. Мимо прошла одинокая женщина в длинном одеянии и в платке, покрывавшем ее лицо словно вуаль — так, что только один глаз мог свободно смотреть на незнакомцев. Магазины сапожников были заполнены сапогами и тапочками из яркого сафьяна, некоторые из них бойко работали с золотом.

Купцы смотрели на нас и наши покупки с поистине каирским безразличием. Наконец, завершая картину, с близлежащего минарета послышался призыв: «К молитве! К молитве! Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад — Пророк его!» Мы только что вышли из русской церкви, где молящиеся набожно крестились перед изображением Казанской Божьей Матери, и так как татары обращались в своих молитвах к одному только Богу, без какой-либо святыни или картины, я смогла понять, что с их точки зрения они могли бы называть своих христианских соседей идолопоклонниками и всячески стремиться сохранить веру своих отцов.

Тихие, но чужие, живут эти люди среди русских. Если кто-нибудь из их молодежи захочет постичь науки, он отправится в Бухару. Если захочет увидеть мир, он отправится в Константинополь или, возможно, в святые города Аравии. Запад не является объектом их любви или амбиций. Как народ они симпатичны — их тела крепки, но не тучны, их движения легки и исполнены достоинства, их лица смуглы и свежи, черты правильны. В их черных или серовато-синих, затененных тяжелыми ресницами глазах часто бывает терпящая печаль, которая принадлежит им не по крови, а проистекает из их судьбы и смирения, преподаваемых религией. Их жизнь проста и скромна. Читать, писать и вести учет делам они учатся в своих собственных школах, а их честность и рассудительность делают их хорошими служащими, клерками и ремесленниками.

В сельской местности татары — мелкие фермеры, и почти в каждом доме есть пчелиные ульи. Вино находится под запретом, и они делают из своего меда своего рода медовуху и готовят свой чай, как татары-степняки. Они все так же пекут свои пресные лепешки на очаге, как те, что пекла для ангелов Сара (жена Авраама, — прим. ред.), а их самая большая слабость — жареная кукуруза — пожалуй, такае же, что Вооз (прадед царя Давида, муж библейской праведницы Руфь, — прим. ред.) давал Руфи — варится в молоке или жарится в масле.

Все в восторге от табака, и, поскольку здесь нет ваххабитских ревнителей, отдающих курильщиков под суд, трубки татар всегда в деле или носятся ими на поясе. Мало кто из них загромождает свои жилища кроватями или стульями. Мягкий диван или скамья, покрытая ковриками из войлока, подходит им лучше, чем искусно сделанная европейская мебель. Гордясь своим народом и его традициями, они с любовью цепляются за прошлое, и хотя правительство создало среди них церкви и школы, где службы и уроки идут на их родном языке, они слушают литургии и учатся на этих уроках, но все так же далеки от обращения в иную традицию, как и прежде».

Из наблюдений А. Дюма, который приехал в Россию в 1858 году: «Входят в Казань по мосту через большущий ров, сохранивший арабское Булат. Здесь начинается наполовину магометанское, наполовину христианское предание, с татарской головой и русским хвостом…

Итак, я не знаю ничего, в самом деле, более живописного, чем необъятный, почти полностью деревянный, ряд домов, построенных по другую сторону рва и глядящих в поля тысячью окон. Каждый вечер эти разноцветные окна зажигают праздничную по виду иллюминацию.

Предместья располагаются по эту сторону рва; у берегов озера Банного и Черного почти все жители пригорода татары; однако, поскольку в их среде находится какое-то количество православных русских, то у тех есть церковь. Церковь и мечеть соприкасаются, олицетворяя братство между крестом и полумесяцем, какое найдешь, вероятно, только в Казани.

Другая оригинальная сторона местных нравов.

Магомет, как известно, запрещает вино, но при некоторых болезнях он его все-таки разрешает как лекарство. В Казани торговцы вином на своих вывесках пишут: Бальзам, Аптека. Татарин, заболевший желанием выпить, заходит в аптеку, выпивает под видом лекарства бутылку вина и уходит исцеленным. Магомету нечего сказать: это был больной, а не пьяница.

Другой тип вывесок, что на каждом шагу встречаешь в городе, и что остался в памяти, вывески парикмахеров: почти все двусторонние, с одной стороны мужчина, который причесывается, с другой женщина, которой пускают кровь. Старая мусульманская традиция поддерживает превосходство мужчины. Он красив и рожден одерживать победы. Женщина, напротив, существо слабое и болезненное, годится только для кровопускания…

Естественно, мы начали с кремля. Предание гласит, что самая высокая четырехугольная пирамидальная, в пять ярусов башня была построена Иваном IV из обломков разрушенных им мечетей. Показали там и другую, чуть ниже, за которой народ закрепил название башни Сююмбеки. Затем пришла очередь большого кафедрального собора, построенного в 1552-1562 годах опять-таки Иваном Грозным. …Иван Грозный и цapицa Сююмбеки два популярных казанских персонажа, один, потому что творил зло, вторая, потому, что делала добро… Там хранят чудотворную икону, известную всей России под названием икона Казанской Богоматери, и мощи св. Руготина[Руготин Григорий в миру (около 1500-1569) игумен Селижаровского монастыря Гурий; хиротонисован 7 февраля 1555 года в сан архиепископа и в том же году, 26 мая, торжественно направлен из Москвы к новому месту служения, прибыл в Казань 28 июля, был избран и стал первым архиепископом Казанским, руководил сооружением нового каменного Благовещенского собора и устроением Зилантова монастыря; погребен за алтарем Спасо-Преображенского монастыря; в 1595 году при рытье траншеи под фундамент храма его останки были обнаружены нетленными, и, по распоряжению митрополита казанского Гермогена, впоследствии Патриарха всероссийского, мощи Гурия, теперь уже святого, перенесли в церковь Спасо-Преображенского монастыря; 20 июня 1630 года их поместили в Благовещенский кафедральный собор.] в гробу из позолоченного серебра…

Выйдя из кремля, мы отправились смотреть лавки.

Большая торговля Казани заключается в торговле кожами и пушниной. Никакой город в мире, полагаю, не выделывает кожу так, как Казань; я увез оттуда три-четыре вида изделий рабочих рук настоящую диковину: ягдташ, подаренный Яблоновским; патронташ, ружейные ремни и сапоги, которые я запросто купил в магазине и которые даже в России кстати, стране превосходных кож через 100 лье пути все еще целы, тогда как во Франции результата подобного рода достигают самым бережным обращением с обувью.

После кож идут меха. В Казани находят все меха, от медвежьих шкур до куньих шкурок, от беличьего меха до меха голубого песца. Это сибирские меха. Зверьки с драгоценным мехом отстреляны из ружья. Охотник, чтобы не испортить шкурку, бьет их в глаз пулькой размером в горошину. Что касается крупных зверей, то их бьют, как могут. Один купец рассказал нам, что в числе самых заядлых охотников на медведей была женщина; за пять лет она доставила ему 53 шкуры…

Цена красивой медвежьей шкуры в Казани, какая продается в Москве за 50 рублей и в Париже за 400 франков, от 20 до 22 рублей, то есть 90 франков. Есть медвежьи шкуры по пять рублей или по пять франков. Относительно шкурок соболя, голубого песца и черно-бурой лисицы скажу, что их цена колеблется в зависимости от периода зимнего сезона и размеров добычи. Но, в общем, нужно иметь в виду, что в России меха более дороги, чем во Франции…

Казанский университет такой же, как все университеты: в его стенах - библиотека на 27 тысяч томов, которые никто не читает; 124 студента, которые работают как можно меньше; кабинет естественной истории, который посещают одни иностранцы, и в котором содержится, однако, единственный в мире экспонат, один из тех утробных плодов, который Спалланцани [Спалланцани Ладзаро (1729-1799) итальянский натуралист, в разные годы профессор университетов в Реджонель-Эмилии, Модене, Павии.] столько искал у пастухов Сицилии и который, несмотря на все их старания, они не сумели помочь ему раздобыть; это - монстр с телом козы и головой человека». Также среди экспонатов были скелеты двух местных преступников, осуждённых за убийство.

В 1804 году был основан Казанский университет.

В Казани одно время жил писатель Лев Толстой. Здесь происходит действие мрачного рассказа «После бала»: «Был я в то время студентом и провинциальном университете. Не знаю, хорошо ли это или дурно, но не было у нас в то время в нашем университете никаких кружков, никаких теорий, а были мы просто молоды и жили, как свойственно молодости: учились и веселились… Главное же моё удовольствие составляли вечера и балы». Некоторые другие авторы тоже отмечали, что в Казанском университете меньше интересовались политикой. Министр просвещения России А. С. Норов, посетивший Казань, писал: «У меня казанские студенты молодцы, политикой не интересуются, а попить и погулять их дело».

В 1800 году в Казани было примерно 40000 жителей, в 1897 году – 130000, в 1917 году – 206562.

P. S. С Новым годом, дорогие читатели! Удачи и исполнения всех желаний

Другие города цикла:

Астрахань

Барнаул

Бузулук

Владикавказ

Владимир

Воронеж

Екатеринбург

Иркутск

Киев

Минск

Одесса

Орёл

Оренбург

Пенза

Пермь

Пятигорск

Самара

Саратов

Симбирск

Смоленск

Ставрополь

Ставрополь на Волге (Тольятти)

Таганрог

Тамбов

Тифлис

Томск

Тула

Царицын (Волгоград)

Челябинск

Ярославль