Долгое время нарративный (письменный) источник был для историков единственным способом заглянуть в прошлое. Да и сегодня, по факту, именно письменные источники являются фундаментом исторической науки, так как они несут большую часть исторического контекста. Именно из них мы знаем подробности о событиях прошлого: государствах, правителях, войнах, философских и политических концепциях и т.д. и т.п. Без них прошлое представляло бы для нас сплошное белое пятно, из которого то тут, то там появлялись бы из ниоткуда и исчезали в никуда имена правителей и военачальников прошлого, о большей части которых было бы известно только то, что они когда-то существовали. Не удивительно, что именно нарративные источники и стали центром любого повествования в исторической науке, а источниковедение и архивистика — синонимами истории.

Однако у них есть множество минусов, которые следует помнить, чтобы не попасть в логические ловушки. О них и пойдет речь ниже, в первую очередь в разрезе истории Рима в целом и поздней империи в частности.

___________________________________________________________________

Оглавление цикла:
Введение

___________________________________________________________________

1. Самая главная проблема — письменных источников о древности просто очень мало!

Для обывателя, который впервые видит список римских произведений, дошедших до нас, их число может казаться большим. Однако, на деле до наших дней дошли буквально крохи от того, что было. Античная городская цивилизация была письменной и каждый уважающий себя представитель элит должен был быть знаком с корпусом классической литературы, а также сам уметь создавать новые произведения.

За время существования Римской империи множество людей писали художественные, исторические или общественно-политические тексты - ведь это было частью образа жизни аристократов. До наших же дней дошли хотя бы лишь одной строчкой всего то пара сотен римских авторов. О существовании еще сотен мы знаем или догадываемся. Однако сколько же людей и текстов не оставили о себе в истории никакой памяти — точно неизвестно.

При этом даже из этих сотен дошедших авторов и их трудов далеко не все равноценны с точки зрения исторических сведений. Ключом для понимания контекста прошлого являются, в первую очередь, исторические труды, однако они охватывают собой далеко не все периоды и сферы деятельности. Например, до нас дошли целиком три церковные истории (Сократа, Созомена и Феодорита), описывающие, как несложно догадаться, историю христианской церкви до середины 5 века н.э. Но вот ни одного столь же обширного труда по секулярной истории империи того же периода целиком до нас не дошло [13: c.16]. Ситуация, когда о событии известно всего лишь из одного источника, для историка античности не редкость. И это лишь вершина айсберга из проблем.

2. Проблемы достоверности исторических трудов и агиографии (житий)

Каждое произведение — это изложение событий через призму видения автора.  Хотя Геродот и Ксенофонт задали высочайшие стандарты по написанию исторических трудов, далеко не все авторы ориентировались на них, а сам литературный жанр позволял довольно серьезные вольности.

Во-первых, римская историография была крайне римоцентрична. Поэтому о многих событиях мы знаем только с точки зрения самих римлян. Есть, конечно, греческие авторы, но они отличаются зачастую лишь смещением фокуса на историю Греции. Всё, что происходило за пределами цивилизованного мира, по мнению римлян и греков, представляло мало интереса.

Во-вторых, большая часть исторических трудов касаются событий, важных для всей империи: политики и войн. В то время, как события более мелкого масштаба часто ускользают от внимания. Мы очень мало знаем подробностей о важных событиях в провинциях, вне контекста большой политики, о повседневной жизни простых людей, их работе и досуге. Некоторое исключение из этой тенденции представляют собой жития святых, чьи каноны заметно отличались от классической литературы и делали упор на куда более приземленных вещах, нежели большая политика. Но и они не обладают достаточной детализацией.

В-третьих, авторы исторических трудов далеко не всегда были нейтральны. В римской литературе были сильны традиции морализаторства: когда цель текста была не беспристрастно изложить некие события, а показать на их примере какую-то мысль. Даже если автор в явном виде это не указывал (а, например, Орозий, уже в заголовке «История против язычников» дал ясно понять, что объективности в его тексте не будет), то это всё равно проявлялось в содержании.

Это могла быть проимперская апологетика, как у Феста или Евтропия — где основная задача была показать победы империи. Мягкая оппозиционная критика Аммиана Марцелина, негодующего из-за наступления христианства на языческие традиции и видевшего в этом упадок государства. Или уже антиязыческая критика Орозия, наоборот, стремившегося доказать, что язычество — источник всех бед империи. А самое весёлое, когда один и тот же автор писал два труда, с диаметрально противоположным посылом, как это сделал Прокопий Кесарийский.

Естественно, что явная тенденциозность подачи материала требует и осторожного подхода к источникам. Но это данность, с которой живут историки — любой источник может быть недостоверен. Поэтому «историк спрашивает не “предвзято это или нет”, а “насколько это предвзято и как это влияет на его достоверность и полезность”. Даже источник, полный абсолютной лжи, может быть показательным.» [41].

Из осознания этой проблемы родилась научная критика источников, призванная ответить на вопрос их надежности и причин сомнительных и недостоверных фактов и оценок. Процесс этот тем сложнее, чем меньше самих источников и чем более предвзят автор анализа. В процессе развития исторической науки ее немало помотало от некритичного отношения к источникам до гиперкритики, доходящей до отрицания реальности описанных событий (см. подробнее тут).

В-четвертых, значительная часть авторов текстов — это представители римской аристократии. Они могли не соглашаться друг с другом по поводу текущих событий и отношения к ним, но все они были продуктом одной системы воспитания. Именно взгляд элит империи на мир, их образ мысли и действий мы видим в исторических трудах [42: с. 684-691]. А что думали на счет тех же событий простые жители, как они осмысливали себя и окружающую действительность и чем жили из нарративных источников нам известно преступно мало. Фактически, рассуждая о римском обществе, мы всегда, в той или иной мере, смотрим на него через призму взглядов его элит.

3. Законы

В отличие от исторических трудов законы кажутся куда более простой для интерпретации областью. Римляне провели огромную работу в ходе кодификации, сохранив не только сами законы, но и хронологию их введения, а иногда и контекст. Однако, анализ законов не столь прост, как кажется.

Долгое время считалось, что законы отражают текущую реальность. Например, в законах поздней империи неоднократно принимались меры регулирования колоната, из чего делались выводы, что это явление было сильно распространено. Однако частота упоминаний явления вовсе не свидетельствует о его распространенности. Законы отражают не ситуацию как есть, а ту, какую хочет видеть государство [20: с. 748]. Сама по себе частота упоминаний в законах колоната явно свидетельствует лишь о том, что императоры обращали большое внимание на эту сферу [14: с. 268]. Она могла быть вызвана как чисто фискальными мотивами [9: с. 62-63], неэффективностью исполнения законов [20: с. 749], так и тем, что многие колоны были арендаторами императорских земель [21: с. 96]. Так как нет ни одной цифры, свидетельствующей о числе колонов в империи, каждое из указанных объяснений одинаково вероятно.

Еще больше запутывает тот факт, что многие законы принимались императорами реактивно — как ответ на кризисную ситуацию или запрос чиновников и подданных [13: c. 37; 40].

Кроме того, многие законы, даже написанные в строгих юридических терминах, допускали двойственность толкования [39: с.491]. Или нередко имели неясные границы их действия [21: c. 229]. А некоторые законы, даже несмотря на проведённые при Феодосии и Юстиниане кодификации, были попросту утеряны и среди историков идут споры об их содержании [2: с.575].

4. Письма

Один из самых удивительных источников, так как позволяет взглянуть на повседневную жизнь глазами самих её участников. Как и в пункте про исторические труды, письма — это в первую очередь срез образа мысли их авторов, почти всегда принадлежащих к элитам. Однако они зачастую охватывают куда более широкий спектр вопросов: от особенностей закулисья политической жизни до чисто бытовых моментов.

Сведения из писем, естественно, тоже могут быть тенденциозны. А тот факт, что зачастую мы видим только одну сторону переписки нередко оставляет двусмысленность — ведь один и тот же ответ мог быть дан на очень разные вопросы.

5. Папирусы и прочие административные документы

Папирус в античность выполнял функцию долговременного хранилища информации, в том числе экономического и бытового характера. В империи собирали огромное количество статистики для сбора налогов: результаты переписей населения и земли, списки цен на товары, учёт расходов и доходов бюджета. Получи учёные возможность изучить эти данные хотя бы за один год — это продвинуло бы науку гораздо сильнее в плане понимания римской экономики, чем это возможно сейчас за десятилетия обобщения имеющихся сейчас сведений. Но до нас, к сожалению, не дошло ни одного общеимперского статистического документа [27: с. 27; 30: 2.4; 37: с. 1].

Чуть лучше дела обстоят с документами более низкого уровня. Известен ряд наборов папирусов, в которых расписаны некоторые экономические параметры и финансовые операции для отдельных вилл или небольших районов. Однако их неполнота и разрозненность, географический и временной разброс, и малая выборка делают крайне сложным процесс выведения общих тенденций [33: с.15-16].

Таким образом, если резюмировать источниковедческие проблемы:

1) малое число источников и их неполнота;

2) их тенденциозность и противоречивость;

3) фокус многих источников на глобальных вопросах, а не локальных.

___________________________________________________________________

Источники данной главы:
2 - Сборник «A companion to late antiquity» под ред. Philip Rosseau, 2009 г.
9 - Clark Patrick «Taxation and the Formation of the Late Roman Social Contract», 2017 г.
13 - Stephen Mitchell «A History of the Later Roman Empire, AD 284–641», 2015 г.
14 - Simon Esmonde Cleary «The Roman West AD 200-500: an archaeological study», 2013 г.
20 - «THE CAMBRIDGE ECONOMIC HISTORY OF THE GRECO-ROMAN WORLD», 2008 г.
21 - PAUL ERDKAMP, KOENRAAD VERBOVEN, and ARJAN ZUIDERHOEK «Ownership and Exploitation of Land and Natural Resources in the Roman World», 2015 г.
27 - Сборник «Finding the limits of the Limes» под ред. Philip Verhagen, Jamie Joyce, Mark R. Groenhuijzen, 2019 г.
30 - Сборник «Performances économiques de l’Empire romain. Une nouvelle archéologie du commerce et des techniques» под ред. Jean-Pierre Brun, Despina Chatzivasiliou and Willem M. Jongman, 2024 г. (доступен онлайн, ссылки по номерам глав не считая вступления, и абзацам)
33 - Jairus Banaji «EXPLORING THE ECONOMY OF LATE ANTIQUITY», 2016 г.
37 - Walter Scheidel «Roman economic performance and inequality: why we need the big picture», 2024 г.
39 - «THE CAMBRIDGE WORLD HISTORY OF SLAVERY», 2011 г.
40 - Uiran Gebara da Silva «Duties and Rights of Landowners and Tenants in a Late Roman Law», 2021 г.
41 - Bret Devereaux «Collections: What Do Historians Do?», 2025 г.
42 - «THE CAMBRIDGE ANCIENT HISTORY. VOLUME XIII», 2008 г.

Список всех источников цикла, так как их очень много и пикабу не переварит полный список, вынесены в отдельную статью: https://teletype.in/@catlegat/A5X_XkBcTH7

Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!

Также читайте мои тексты первым на других ресурсах:

ВК
Телеграм

Что первое приходит вам в голову при словах “поздняя античность” или “поздняя Римская империя”? Упадок и деградация всех областей жизни, рост мракобесия и абсолютизма, которые в конце концов приведут империю к краху. Конечно же, Западную Римскую, а не столь же упадочную византийскую стратократию, которая каким-то образом протянет еще добрую тысячу лет. Обычно именно в таких мрачных красках и рисуют эту эпоху не только обыватели, но и серьезные исторические монографии даже не столь далекого прошлого. Однако сейчас многое в восприятии той эпохи начинает меняться.

Вообще возникновение такого отношения к поздней античности было неизбежно, ведь среди интеллектуалов эпохи просвещения Средние века считались чуть ли не адом на Земле, а период Римской республики или ранней империи — утерянным раем. Поэтому поздняя античность воспринималась лишь как мрачный пролог к точке падения человечества во тьму — крушению Империи Запада. Именно такой подход к рассмотрению вопроса и был воспринят исторической наукой еще в 18 веке, во многом благодаря влиятельнейшей работе «История упадка и разрушения Римской империи» Эдуарда Гиббона, где автор ставил себе цель найти причины падения этого великого государства.

Эта парадигма исследования поздней античности станет основной для историографии на долгие годы, не только из-за предубеждений историков, но и ограниченности источников. Многие из письменных свидетельств, рассказывавшие о той эпохе, несли немало критики к разным аспектам тогдашнего бытия, что и не удивительно с учетом масштабов происходивших перемен. Да и зачаточная на тот момент археология демонстрировала изменение художественных форм в позднюю античность от натуралистичности в сторону, как тогда казалось, "примитивизации”. Что, конечно же, трактовалось как доказательство упадка.

Однако таким подходом историки загоняли себя в логическую ловушку. Так как упадок считался аксиомой, то задачей историков было найти его первопричины и выстроить имеющиеся факты в непротиворечивую картину того, как в прекрасном античном обществе вызревали ростки мерзкого феодализма. Это искажало их взгляд, заставляя везде искать следы декаданса и средневековщины, подстраивая обнаруженные ими тенденции под общую концепцию деградации. Историки стали заложниками собственной же теории: она стала настолько удобным методологическим шаблоном, что её даже не пытались оспорить, а новые факты интерпретировались исключительно в рамках неё.

Робкие попытки оспорить такой подход натыкались на серьезное сопротивление. Искусствовед Алоиз Ригль в конце 19 века пытался доказать, что изменения в искусстве поздней античности (в его понимании с 3 века н.э. и до каролингской эпохи) вовсе не были признаком упадка и деградации. Наоборот, это были новые формы со своими тенденциями развития, причинами появления и популярности.

Искусство Нового времени продемонстрировало целый калейдоскоп сменяющихся стилей, на основании которых почему-то никто не спешил делать далекоидущие выводы об упадке или развитии общества. Поэтому Ригль настаивал на необходимости выделения поздней античности в отдельный период, отказавшись от предвзятого отношения к ней.

Идеи Ригля в тот момент не нашли поддержки среди академических историков, однако вскоре схожие тезисы стали все чаще звучать в спорах об античности. Ведь фактически, при постановке в центр дискурса вопроса “падения Западной Римской империи”, из рассмотрения выпадали не только территории за пределами римского мира, но даже его восточная половина, уцелевшая в 5 веке. Что Византию (Восточную римскую империю), что варварские королевства запада выселили в медиевистику, тем самым не только изолировав их от эпохи, в которой они возникли, но и изъяв саму Империю Запада из глобального контекста. А при попытках этот контекст вернуть и расширить за счет новых археологических сведений уже никаких однозначных свидетельств упадка не выходило, что нарушало общепринятую парадигму.

В 1971 году Питер Браун в монографии «The World of Late Antiquity» подверг обширной культурологической критике все господствовавшие ранее представления о поздней Римской империи. Уйдя от модели “упадка”, он увидел многообразные преобразования культурной среды, сочетающие в себе разные тенденции, как новые, характерные только для этой эпохи, так и старые. Обозначенный Брауном подход оказался применим и к другим сферам жизни поздней античности, дав схожий результат: вместо одномерной схемы упадка, получалась многообразная картина трансформации под действием различных факторов.

Революция в подходах к осмыслению поздней античности, была подкреплена и все новыми данными археологии, показавшими, что в разных регионах тенденции развития протекали совершенно по-разному. Где-то наблюдались свидетельства экономического спада, а где-то наоборот — бума строительства, производства и торговли. Столь разнонаправленные тенденции сложно было уложить в старую парадигму “упадка”, поэтому термин “трансформация” тут пришелся к месту. Сегодня едва ли хоть одна зарубежная работа по поздней античности обойдется без упоминания положительного (а то и основополагающего) влияния концепций Брауна.

А вот историку Мозесу Финли повезло меньше. Если Браун стал героем современных историков, то Финли скорее антагонистом. Его тоже часто упоминают, но в критическом ключе, хотя этим он тоже сделал царский подгон исторической науке. Пока другие историки и экономисты активно искали в античности признаки капитализма, Финли создал теорию, согласно которой для древних римлян прибыль имела малое значение, а гораздо более важным был размер земли во владении, так как он определял статус и авторитет. Соответственно и вся экономика по Финли строилась вокруг принципов далеких от капитализма, хотя и не отрицала полностью рыночные отношения.

Эта теория наделала немало шуму, заставив опять-таки по-новому взглянуть и на образ мысли людей прошлого, и на трансформацию институтов античности. И хотя идеи Финли в массе своей историки не приняли, но поставленные им вопросы все еще активно обсуждаются.

Поздняя Римская империя в современных исследованиях предстает отнюдь не упадочным государством, которое только и знает, что катится к краху. В 4 веке империя оправилась от потрясений кризиса предыдущего столетия, а её правители активно модернизировали и пытались укрепить государство. Упадок и процветание, жесткий государственный контроль и полный отказ от него, эгоизм и бескорыстие, консерватизм и динамизм органично соседствовали в империи, переплетаясь в чертовски сложную и интересную картину. И вот об этом и будет данный цикл: непривычный для обывателя взгляд на Римскую империю 4 века по данным исторических работ последних десятилетий.

Но прежде, чем мы погрузимся в ту эпоху, я считаю крайне важным в следующих частях поговорить об источниках и методологии исторического процесса на примерах из эпохи, которой посвящен данный цикл. Это позволит Вам лучше понять суть проблем, с которыми сталкиваются историки, и причины, по которым регулярно случаются пересмотры, казалось бы, незыблемых концепций о нашем прошлом.

Продолжение следует...

Список источников цикла, так как их очень много и Пикабу не переварит полный список, вынесены в отдельную статью: https://teletype.in/@catlegat/A5X_XkBcTH7

Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!

Также читайте мои тексты первым на других ресурсах:

ВК
Телеграм

Площадь обнаруженной части мозаики на данный момент достигла 120 квадратных метров, и это девятая картина такого рода, обнаруженная в этом городе.

Важно обратить внимание на то, что этот пол не просто под землёй, а на глубине около 4 метров, под "культурным слоем".

Источник: https://t.me/grouptopsecrets/712?single=