В 1983 году в Мозамбике местные боевики захватили группу советских геологов, которые работали на руднике. Захваченные специалисты пробыли в плену 158 дней и прошли около 500 км. Всё это время пленники ничего не знали о том, зачем их ведут на запад страны. Советское правительство официально не сообщало общественности о случившемся. Два человека погибли при захвате заложников, ещё двое — в плену от истощения. Судьба двух геологов до сих пор остаётся неизвестной.

Тренировочный лагерь новобранцев Мозамбикского национального сопротивления в Саджунджире. 1983 год Gettyimages ru © Bettmann

20 ноября 1981 года из пассажирского самолёта в аэропорту города Мапуту вышла группа советских граждан: шесть геологов, их жёны и дети. Африканская страна встретила пассажиров непривычной для них жарой. Позднее, в первую ночь на новом месте, один из них запишет в своём дневнике: «Под марлевым пологом спать душно — от пота лежишь весь мокрый. Прохлады нет даже ночью». Советским геологам и их семьям предстояло привыкнуть к новому климату — в жаркую африканскую страну специалисты приехали по работе на два года.

Помощь от Советов

К тому времени в Мозамбике уже четыре года шла гражданская война. В 1975 году восточноафриканское государство получило независимость от Португалии и стало называться Народной Республикой Мозамбик. К власти в стране пришло движение «ФРЕЛИМО», руководители которого объявили курс на строительство социализма. Вскоре антикоммунистическое повстанческое движение сформировало свою партию — Мозамбикское национальное сопротивление (РЕНАМО). Приверженцы РЕНАМО начали партизанскую войну против коммунистического правительства.

Советский Союз с момента обретения Мозамбиком независимости помогал ФРЕЛИМО. В 1976 году в столицу страны Мапуту прибыла первая официальная группа советских военных советников, чтобы практически с нуля создать в Мозамбике полноценные вооружённые силы. Позднее СССР стал посылать в страну и гражданских специалистов, чтобы помогать строить экономику и обучать местное население.

Так, в начале 1980-х в Мозамбик прилетела группа советских геологов, которые должны были исследовать уже существующие в стране рудники и разведывать месторождения редкометальных пегматитов.

В группу входили более 20 человек из разных городов Союза: от Иркутска до Баку. Почти все прилетели с жёнами, кто-то — с детьми.

«Убивать их было незачем»

Геологов и других советских специалистов поселили в городе Нампула в северной части Мозамбика на виллах, в которых до обретения страной независимости жили местные португальцы. Геологи регулярно уезжали на различные рудники, где разведывали пегматитовые тела. Их семьи оставались в Нампуле.

Одним из приехавших в Мозамбик геологов был 44-летний Виктор Бороданов.

«Когда я приехал в Мозамбик, было непривычно видеть людей с чёрным цветом кожи. Постепенно мы подружились с местными: к каждому геологу приставляли двух-трёх местных рабочих, которые помогали и учились у нас, — рассказывает RT Бороданов. — Меня поражало, как они бедно живут и скудно едят. Однажды мой друг из числа рабочих пригласил меня в гости, чтобы познакомить со своими родителями. Мы зашли в глиняную лачугу, а его отец как раз ел. Весь завтрак состоял из небольшой пиалы супчика».

Фото, сделанное Виктором Бородановым. Женщины идут по саванне с завтраком на голове © Фото из личного архива

Когда геологи отправлялись из Нампулы на рудники, к ним приставляли охрану из четырёх автоматчиков на машинах впереди и сзади автоколонны. Причём солдаты сопровождали советских специалистов только на определённом участке, где на колонну могли напасть повстанцы. Остальной путь до рудников считался безопасным, и геологи преодолевали его сами.

«Однажды мы проехали опасный участок, остановились, вышли покурить. Охранники попрощались с нами и поехали обратно. Мы стали загружаться в машины, чтобы продолжить путь, смотрим, а у дерева стоит автомат — солдаты его забыли. Мы их догнали, вернули оружие. Такие вот охранники у нас были», — смеётся собеседник.

В августе 1983 года советские геологи и буровики работали на руднике Морруа в 200 км от Нампулы. В тот год в стране участились нападения боевиков на правительственные объекты. В связи с этим власти усилили охрану Морруа — набрали и вооружили волонтёров из окрестных деревень.

Вечером 20 августа Виктор Бороданов и его товарищи отправились на охоту. По договору кормить советских специалистов должна была принимающая сторона, но еды, которую для них готовили местные рабочие, не хватало. Поэтому геологи добились разрешения периодически охотиться на антилоп и косуль с условием, что половину добычи они будут отдавать рабочим.

С охоты мужчины вернулись около трёх часов ночи и сразу легли спать. На руднике геологи жили в бревенчатом доме — самом крепком из всех. Рядом с ним стоял дом буровиков, сколоченный из деревянных щитов.

Внезапно людей на руднике разбудил свет от сигнальных ракет, которые взлетали в небо со всех сторон.

«Уже потом мы поняли, что боевики пытались разглядеть, охраняются ли наши домики на руднике. Палили они долго, примерно полчаса. Все наши закрыли ставни в доме и сели по стенкам. Все ждали непонятно чего, — рассказывает Бороданов. — Я был любопытный, вышел на кухню, встал у окна и стал смотреть: красиво так, в небо летят и летят разноцветные ракеты».

Боевики беспрепятственно вошли в лагерь — потом выяснится, что охранники и добровольцы рудника не стали оказывать сопротивления и разбежались. Советские специалисты уже поняли, что рудник захватывают повстанцы: уши закладывало от непрекращающихся автоматных очередей. Где-то рядом с домом прогремел взрыв от брошенной гранаты.

«В этот момент из-под мойки прямо у моих ног вдруг выбежал наш повар, из местных. Я столько времени стоял рядом и не заметил его! Повар выбежал из дома, а я понял, что надо прятаться, потому что боевики уже были близко к нам. Залез под умывальник, прикрылся энцефалиткой (противоэнцефалитный костюм. — RT). Тут в дом залетают автоматчики, кричат на португальском: «Выходи! Выходи!» Всех товарищей, кого нашли, вывели, построили у стены дома. Потом я услышал, как боевики сказали: «Это ваш путь к свободе», и повели всех из лагеря, — рассказывает Виктор Бороданов.

Он не сразу вылез из своего укрытия, и это его спасло. В дом зашли двое автоматчиков и стали забирать ценные вещи: «У меня там фотоаппарат лежал с полностью заснятой плёнкой. Я хотел его перезарядить на следующее утро, да не успел — забрали».

В соседнем доме в этом время находились три человека. Один из буровиков залез на чердак, ещё двое попытались спрятаться на первом этаже, но не смогли.

«Боевики зашли туда и сразу застрелили одного бульдозериста, Колю Воронова, а его товарищ, буровик Миша Зияетдинов — такой наивный и доверчивый парень, — увидев это, закричал «Нет!», я слышал. Его тоже застрелили. Оба они были безоружные, нападавшим незачем было их убивать. Я думаю, им было стыдно, что они на глазах у этих двух ребят будут рыскать по комнатам и таскать чужие вещи, поэтому они их и застрелили», — рассказывает очевидец.

Во всём лагере из советских граждан захвата избежали только геолог Виктор Бороданов, который залез под мойку на кухне, и буровик Валерий Кузнецов, спрятавшийся на чердаке.

Геологи гуляют в окрестностях рудника. Слева направо: Юрий Гаврилов (пропал без вести в плену), Виктор Бороданов (спасся при захвате), Иван Гарковец (пробыл в плену пять месяцев), Михаил Зияетдинов (погиб при захвате рудника) © Фото из личного архива

Большинство местных работников в это время были не в посёлке, а остальные смогли вовремя сбежать из домов и спрятаться. Уже потом один из работников рассказал Виктору Бороданову, что под утро они с коллегами как раз шли на рудник, но заметили боевиков, которые двигались в сторону Морруа, и повернули обратно.

В плен захватили 24 человека. Один из геологов за день до захвата уехал с рудника в Мапуту, чтобы решить рабочие вопросы, и избежал пленения. Зато не повезло другому советскому специалисту: он приехал в Морруа незадолго до захвата, чтобы проинспектировать работу специалистов.

Ещё один геолог по фамилии Истомин незадолго до поездки в Морруа переболел малярией. Хотя он был ослаблен после тяжёлой болезни, мужчина всё равно решил поехать на рудник со своими коллегами и попал в плен.

Жена Виктора Бороданова Галина, которая встретила мужа и его товарища в Нампуле, когда они вернулись с новостью о захвате заложников, вспоминает, что оба погибших до этого чудом избежали смерти в Африке.

«Миша Зияетдинов выжил, когда его искусали пчёлы. Он на бульдозере случайно разворошил гнездо с дикими пчёлами, и его сильно покусали: из-за жары он работал с открытыми дверями и без рубашки. Доктор сказал, что он чудом выжил, — рассказывает Галина Бороданова. — А второй погибший, Коля Воронов, до Мозамбика работал в другой африканской стране, и ему удалось выжить во время правительственного переворота».

По выжженной саванне

После того как спасшиеся рассказали в Нампуле о захвате, в погоню за боевиками с пленными послали отряд правительственных войск. На протяжении всего пленения бандитов периодически настигала правительственная армия, но к 1983 году солдаты имели мало опыта в операциях по освобождению заложников: каждый раз повстанцы успешно отбивали атаку и продолжали гнать пленников к неизвестной им цели.

В отличие от Виктора Бороданова, его бывший коллега Геннадий Ерёмин не помнит, чтобы боевики говорили что-то во время того, как пленных геологов выстраивали в шеренгу перед стеной дома на захваченном руднике. В то время геолог Ерёмин занимал в группе специалистов должность партийного техрука. Сейчас он живёт в Липецкой области и о захвате мозамбикскими боевиками рассказывает буднично и безэмоционально, словно ничего особенного тогда и не произошло.

«Мы проснулись под утро от того, что в лагере началась стрельба. Помню, что было ещё темно. Оружия у нас не было, мы не отбивались. Нас быстро окружили, потом вывели из дома, построили в шеренгу и повели на запад, в сторону Малави», — рассказывает RT Геннадий Ерёмин.

Поначалу пленников не связывали, вели их одной группой под дулами автоматов. Идти приходилось днём и ночью по горящей — в прямом смысле этого слова — саванне. Дело в том, что в конце лета местные крестьяне поджигали сухую траву: пламя уничтожает личинки малярийного комара и мух цеце. Пленникам приходилось идти в том, что они успели надеть на себя посреди суматохи ночью, по выжженной или горящей земле.

Как вспоминает Ерёмин, боевики боялись, что местные жители заметят группу пленных белых и расскажут правительственным войскам об их местонахождении, поэтому рядом с деревнями геологов прятали, накрывали одеялами и заставляли сидеть тихо.

«Нам ничего не объясняли, не говорили, почему нас взяли в плен, мы шли в полной неизвестности. Кормёжка была скудной, первые дни мы вообще почти не ели. Потом нам давали ту же еду, которой питались сами боевики, — маниок. Это такая местная крахмалистая картошка», — рассказывает геолог.

Через несколько дней после захвата группу во время привала нагнали правительственные войска. Боевики стали отстреливаться, двое геологов — Волегов и Богданов — воспользовались их замешательством и незаметно сбежали. Прибиться к правительственному отряду им не удалось, он находился на другом берегу реки.

Боевики отразили атаку и, когда обнаружили, что двое сбежали, послали к правительственным войскам своего человека, который передал, что если «советских» попытаются освободить, то всех пленников расстреляют.

Сбежавшие геологи лишь спустя три дня вышли к посёлку, заметили школу с государственным флагом и обратились к местным жителям. Бывших пленников доставили в столицу страны, а оттуда — в Москву, где они подробно рассказали о захвате.

Однако советское правительство не стало сообщать общественности о захвате более 20 своих граждан в Африке.

Не все хотели бежать

Между тем пленники страдали от жажды и голода, у людей началось истощение. Одним из первых заболел 55-летний геолог, старший из группы. Когда он не смог больше идти, товарищи несли его на носилках.

«Некоторые геологи уже были в возрасте, у кого-то были проблемы со здоровьем и старые болячки. В экстремальных условиях это всё обострилось, и кто-то из ребят не выдержал, — рассказывает Геннадий Ерёмин.

По его словам, пленных разделили на две группы. Они вновь встретились спустя две недели в военном лагере повстанцев.

К этому времени двое пленных были истощены настолько, что в лагерь их принесли без сознания. Ещё у одного геолога полностью развалились сандалии, ему пришлось идти босиком.

«Боевики с нами особо не разговаривали. В лагере их командир позвал нас в хижину и показал карту, поэтому мы примерно представляли, где находимся, — в западной части страны, недалеко от границы с Малави. Они говорили нам: «Идёт война, а вы, русские, помогаете нашим противникам». При этом про выкуп ничего не говорили».

Тренировочный лагерь новобранцев Мозамбикского национального сопротивления в Саджунджире. 1983 год Gettyimages ru © Bettmann

По словам Ерёмина, с самого момента пленения он и некоторые его коллеги хотели бежать, другие геологи считали эту идею неудачной: «Они думали, что, пока нас много, Союз нами занимается и будет пытаться вызволить из плена, а если мы все разбежимся и нас будет мало, то заниматься нами не будут».

Пленников снова погнали вперёд. Через несколько недель всё повторилось: боевиков обнаружил правительственный отряд. Повстанцы стали отстреливаться, а пленных спрятали и приставили к ним семь автоматчиков.

«Ночью они заснули, потому что боевики на самом деле тоже были уставшими: воды и еды не хватало даже для них самих. Я решил бежать. Тихо прополз мимо автоматчика, поднялся, пошёл. За мной пошли ещё двое товарищей — Бурнадзе и Мирахмедов. Мы взяли с собой небольшую канистру, в которой не было воды, и побежали».

Ерёмин вспоминает, что уговаривал бежать своего коллегу Юрия Гаврилова, но тот отказался: сказал, что беглецов поймают, да и дойти до города, где власть принадлежала правительственным силам, не получится. Это решение впоследствии будет стоить Гаврилову жизни.

Между тем Ерёмин, Бурнадзе и Мирахмедов, отбежав от лагеря, первым делом стали искать источник воды.

Сбежавших геологов спасло то, что в Мозамбике они успели освоиться: понимали разговорный португальский, на котором общались местные жители, могли ориентироваться на местности, знали, как добывать воду. Геологи заходили в сёла, но делали это осторожно, чтобы не нарваться на партизанские отряды. Они двигались на восток, в сторону города Келимане на побережье Индийского океана.

«Мы шли по тому же пути, по которому нас вели боевики, только в обратном направлении. На дороги не выходили и старались идти ночью. Обращались к местным, просили нас покормить. Они люди очень забитые и боялись сделать нам что-то плохое, хотя и догадывались, кто мы такие. Один раз нам даже зажарили курицу. Ночевали мы только в саванне, в сёлах никогда на ночь не оставались», — говорит Геннадий Ерёмин.

Через несколько дней после побега трое советских граждан добрались до села, где стоял автомобиль, на котором солдаты правительства в населённый пункт привезли продовольствие. Трёх белых истощённых мужчин посадили в машину и повезли в Келимане, подконтрольный правительственным войскам. Ещё через несколько дней за ними прилетел самолёт, и трёх геологов отправили домой, в Советский Союз.

Четверо погибли, двое пропали без вести

Когда боевики обнаружили, что из группы сбежали ещё трое человек, они ужесточили условия для оставшихся в плену: два дня им не давали еды и воды, а при движении на головы надевали одеяла, в которых сделали прорези для глаз.

Вскоре от истощения и болезней скончались Григорий Николайчук и Евгений Чупахин.

К тому времени советские власти не сделали никакого официального заявления, однако о ситуации с пленением более 20 человек стало известно международным организациям. Красный Крест потребовал от РЕНАМО немедленно освободить хотя бы тех пленных, кто болел и не мог передвигаться сам. Оппозиционная партия распорядилась отпустить трёх человек. Их доставили в Мапуту на вертолёте.

Оставшиеся пленные находились в таком тяжёлом состоянии, что уже не могли идти даже под угрозами захватчиков. Отряд передвигался всё медленнее. Через несколько дней после освобождения трёх пленников боевики выбрали двух геологов — Виктора Истомина и Юрия Гаврилова — и увели их от группы. Больше их никто не видел. До сих пор их судьба остаётся неизвестной.

Так 12 советских граждан выглядели после пяти месяцев плена. Фото сделано после их освобождения © Фото из личного архива

Через четыре месяца плена боевикам пришлось освободить ещё трёх больных пленных.

Виктор Бороданов, который изучал историю пленения, считает, что к началу 1984 года даже сами боевики уже не понимали, что делать с захваченными и обессиленными людьми.

25 января 1984 года оставшихся пленников привели в деревню, командир отряда объявил им, что они находятся на границе с Малави. Мужчин переправили на лодках через речку и оставили.

На том берегу их встретили местные малавийцы, которые приветливо кричали и трогали бороды белых людей. На площади поселения бывших пленников ждали машины Красного Креста. Спустя несколько дней советских специалистов посадили в самолёт до Мапуту.

Как вспоминает Бороданов, при подлёте самолёта к столице Мозамбика начался ураган, сильнейший в регионе за последние сто лет. Лётчикам удалось в сложных условиях посадить самолёт на аэродром.

12 советских геологов, которые пробыли в плену 157 дней и выжили. Фото сделано после того, как им оказали первую помощь © Фото из личного архива

Освобождение советских граждан из плена мозамбикских бандитов тогда не освещалось в СССР. Не пригласили журналистов и на официальную передачу геологов советской стороне.

Виктор Бороданов в течение всего времени, что его коллеги находились в плену, жил в Нампуле. Его жена вспоминает, что супруги захваченных специалистов относились к их семье с недоверием: «Была у них обида на Витю, потому что он вместе с ними не попал в плен. Они почему-то решили, что он должен был погибнуть или быть захваченным вместе с товарищами».

«Когда встретились с нашими ребятами, они выстроились в ряд, и мы по очереди пожимали друг другу руки, — вспоминает Виктор Бороданов. — Вскоре нас всех отправили домой, в Москву».

Советские геологи пробыли в плену 158 дней и прошли по мозамбикской земле около 500 км. Захват стоил жизни двум людям, в плену погибли два человека и ещё двое пропали без вести.

Первые сообщения о случившемся появились в советских газетах лишь во второй половине 1980-х годов.

Ни Виктор Бороданов, ни Геннадий Ерёмин после Мозамбика никогда не ездили в заграничные командировки, но продолжили работать геологами.

«В 1990-е годы частники предлагали мне поехать работать в Мозамбик, на тот же рудник, но я отказался. Сказал, что в 1980-е государство не смогло обеспечить нам охрану, а частная компания тем более ничего не сможет сделать», — рассказывает Геннадий Ерёмин.

Виктор Бороданов после развала Советского Союза потерял работу в НИИ, от которого он ездил в Африку, и пошёл работать охранником.

«На дежурствах делать было особо нечего, вот я и начал от скуки записывать свои воспоминания о том, что произошло в Мозамбике. И в итоге получилась книга «Мозамбик-83. «Убойный» контракт», — рассказывает он.

Свою книгу Виктор Бороданов посвятил геологам, «погибшим и пропавшим без вести в дебрях мозамбикской саванны».

via

В январе мы с женой побывали в стране, входящей в топ-6 самых нищих стран мира. Мы поехали в Мозамбик вдвоем за рулем арендованной машины, столкнулись с вымогательством со стороны полиции и пограничников, тотальной нищетой, улицей Ленина в столице, стихийным бедствием на дороге и побывали на местном черном рынке.

…Чернокожий мужчина в форме останавливает нашу машину прямо перед границей. Быстро забирает паспорта из открытого окна. Наполовину залезает в салон и несет что-то про «Русия! Френдс». А затем резко меняет тон и говорит: «А ну давай организуй что-нибудь» — и повторяет это несколько раз. Я не могу оторвать глаз от побитого жизнью Калашникова у него на груди, болтающегося перед моим носом. Это наш последний день в Мозамбике, и, похоже, эта страна просто так нас не отпустит.

Мозамбик стал моей 80-й, юбилейной страной. И первой, откуда я реально хотел убраться поскорее. Но я не жалею о том, что мы с моей женой Соней решили поехать туда сами за рулем из Йоханнесбурга. Потому что если Южная Африка — это суперамериканизированная Африка, то Мозамбик — самая настоящая. Прямо с границы. Здесь не говорят по-английски и используют только незнакомый португальский. Если в Свазиленде и ЮАР тебе все улыбаются, то сразу после границы Мозамбика все улыбки разом исчезают. Люди становятся мрачнейшими, дороги — просто дикими, вождение — убийственно опасным.

*автор фотографий - моя жена, рекомендую её инстаграм http://instagram.com/sonjabellephoto

Мозамбик — одна из двух стран в мире, у которой на флаге изображено оружие, и единственная страна — с АК-47 на флаге. Недавно было большое голосование, чтобы убрать социалистическую звезду и автомат с флага, — это многим не по душе. Но благодаря настойчивости правящей социалистической партии флаг остался прежним.

Старт: заложенный автомобиль и мрачная граница

Тот день начался трудно: мы все утро искали прокатную компанию в Йоханнесбурге, которая выпустила бы нас в Мозамбик. Удалось только с седьмой попытки в местном Thrifty. Увы, позже оказалось, что прокатчики поленились нормально оформить нам документы: наша машина была в залоге у банка, и требовалось отдельное разрешение от него на вывоз. В итоге мы проехали границу каким-то чудом, из Свазиленда нас не хотели выпускать.

Наконец выезжаем с границы Свазиленда в сторону мозамбикского погранперехода Гоба. Дождь идет с самого утра. Моя главная цель — успеть доехать до Мапуту, столицы Мозамбика, засветло. Все путеводители предостерегают от вождения ночью. До темноты еще три часа.

Сразу в глаза бросается состояние погранперехода на стороне Мозамбика. По центру громадного тусклого помещения стоят ведра, в которые уныло течет вода с потолка. Скучающие люди заняты ничем. Над стойкой для заполнения документов на временный ввоз автомобиля роятся в диком количестве комары и другие насекомые. Подходишь — сразу облепляют твои ноги. Заполнять декларацию в этих условиях —это прям как тот конкурс из «Форта Боярд», где нужно было ползать в трубах с мерзкими насекомыми.
(видео есть в этом посте https://www.instagram.com/p/B7sr_cZlPuU)

Женщина на контроле спрашивает про бронирование, я показываю бронь на экране телефона. Она смотрит на меня как на дебила и говорит: «А бумажка-то где?» Потом разводит руками: «Ну не, у нас тут печатать негде» — и неопределенно машет рукой в сторону Свазиленда. За дверью хлещет уже настоящий плотный тропический ливень.

Бегу полкилометра, как-то уговаривая свазилендских пограничников пустить меня «на минутку» обратно в их страну, до ларька и назад. В настоящем пивном ларьке, где веселые свази допивают пиво, нахожу сотрудницу какой-то логистической конторы. Все мучительно похоже на родину. Местные веселятся, глядя на меня, и предлагают пивка из двухлитровой баклажки.

Спустя час, до нитки промокшие, мы таки начинаем получать визу. Мозамбик требует 50 баксов и чистую страницу в паспорте. В какой-то момент выходит суровый мужик, шлепает передо мной анкету. Тыкает в нее пальцем и орет на нас: «Что это такое?» Он делает это трижды, повышая тон все сильнее. Оказалось, он считал, что я обязан был вслух прочитать ему надпись про порчу бланков. Целых три часа в этой клоаке — и мы уже не верили, что нам в паспорта вклеят визы.

На трассе

Внезапно трассу перерезает небольшая грязная река. В буквальном смысле — она несется прямо по асфальту среди ковра из громадных камней. Судя по всему, это свежий оползень. С ливнем не справляются дворники.

Я останавливаюсь и пытаюсь собрать мысли в кучу. Вокруг кромешная темнота, только мои фары и журчание воды. На часах восемь вечера — по африканским меркам почти ночь. Никто в это время не вылезает здесь на дорогу. Мы едем в Мапуту, столицу Мозамбика, мокрые и злые, за рулем нашего арендованного Nissan X-Trail. Я, конечно, читал, что ночью здесь ни в коем случае не стоит водить, но масштаб бедствия я себе не представлял.

Все это выглядело как компьютерная игра: я будто проходил уровень за уровнем, а сложность увеличивалась. И следующим препятствием после границы и оползня стали местные. Представьте, что вы едете на скорости 80 километров по федеральной трассе, и вдруг из темноты прямо по встречной на вас идет веселая темнокожая компания в темной одежде. Я привык к этому на второй час. Некоторые явно пытались попасть в наш автомобиль. Примерно половина пыталась куда-то уехать автостопом.

Мы въезжаем в первый крупный город — Боане. Потрясает количество людей на трассе, не спеша идущих во всех направлениях и не обращающих никакого внимания на автомобили.

Улицы почти не освещены. Нищета увиденного просто поражает. Она бросается в глаза — такого мы не видели нигде в ЮАР и Намибии. «Это совершенно другая страна», — говорит мне Соня, и я отвечаю ей: «Похоже, мы видим настоящую Африку, про которую читали». Не ту, где туристы и сафари, а ту, где люди голодают и умирают. Африку из новостей. Я пытаюсь излучать уверенность, но, честно говоря, мне уже не по себе.

Встреча с полицией

80 километров мы едем три часа. У меня остаются надежды, что Мапуту, трехмиллионная агломерация, окажется приличнее. Но чем дальше я еду вглубь города, тем больше он меня пугает. Дикое количество мусора повсюду, среди него бродят толпы людей. Все это практически в полутьме — столица тоже без освещения.

И тут вдруг в нашей компьютерной игре я встречаю босса уровня. Из ниоткуда выскакивает мужчина в полицейской форме и уверенно тормозит меня на обочину. Мы в центре. До отеля остается жалких триста метров. Хочется лупить в потолок кулаками и орать: «Ну за что-о-о-о сейчас-то!!»

«Дружище, ты совершил ошибку. И я бы тебя отпустил, да вот тут висит камера, — показывает неопределенно над моей головой, — и я не могу этого сделать. Нам нужно ехать в участок, чтобы платить штраф! — он поворачивается ко второму полицейскому. — Вызывай машину!» Я уже потом понял, что этот полицейский говорит на прекрасном английском, и коллеге зачем-то тоже говорит по-английски.

Я за рулем уже семь часов и мечтаю только об ощущении безопасности вокруг меня, об отеле. И, конечно, я спрашиваю его: «Можем заплатить штраф сейчас?» — и он тут же оживает: «Давай-давай!» Я протягиваю десять долларов — его лицо тут же искажается злобой. Но он быстро соображает и говорит: «А ну чо еще есть? Ранды есть?» Я отдаю ему остатки южноафриканских денег, все в сумме выходит на 2000 рублей.

Вымогательство — проблема номер один в Мозамбике. Белый турист здесь — цель для полиции. Все путеводители и местные жители советуют не носить с собой паспорт и сделать заверенную нотариально копию. Если ты не носишь паспорт — тебя штрафует любой коп. Но если носишь — у тебя его заберут под предлогом проверки и дальше будут бесконечно вымогать деньги. Об этом пишут едва ли не в каждой ветке на форумах Трипадвайзера. Я почему-то сразу вспомнил, как я приезжал в Москву в нулевых автостопом и главной проблемой была милиция, требовавшая регистрацию или билеты.

Эднилсон и Халк

«Мы из Бейры, это в середине страны. Там похлеще, чем здесь, в Мапуту. Достанешь там это днем (показывает на айфон) — его вырвут у тебя прямо из руки на улице, вопрос только, когда именно. Хотя это фигня по сравнению с тем, что в той части страны последнее время стреляют и грабят. В столице у нас сильно спокойнее. Говоришь, полицейские вымогают взятки? Сколько им дал? Мы привыкли, это повсюду. Копы зовут это „рефреско“. Типа, скинься мне на газировку, освежиться».

Нашего молодого гида, которого я нашел в интернете, зовут как типичного бразильского легионера футбольной команды — Эднилсон. С ним его земляк, очень похожий комплекцией на футболиста Халка. Очень низкий и очень плотный. Когда мы идем по улице, они стараются идти сбоку и сзади, как бы страхуя от возможных инцидентов. Немножко чувствуешь себя политиком.

У Эднилсона удивительный нервный тик, к которому мне трудно привыкнуть. Иногда прямо посреди фразы он начинает утробно отрывисто смеяться и не может остановиться. Чем-то напоминает персонажа фильма «Джокер». Но с этими ребятами нам наконец-то более-менее комфортно и безопасно. Очень хочется, чтобы этот день получился. Утром я закрыл одну идею-фикс этого путешествия — торжественно съесть в Африке португальскую традиционную сладость Pasteis de Nata на берегу Индийского океана.

«Это наш первый президент. Я искренне считаю его героем, он сделал страну независимой. И я ненавижу португальцев, всей душой. Да каждый у нас тут их ненавидит. Когда мы выгнали их, то переименовали город, переименовали все улицы. Мы на сто процентов мозамбикцы и гордимся этим», — рассказывает нам Эднилсон.

Мы стоим в центре города, совершенно пустом в воскресенье. Кругом горы мусора, которые гоняет ветер. Колониальная история Африки — больной вопрос. В шестидесятых почти все страны получили свободу, из этой части континента ушли Германия, Бельгия, Британия. Но в Мозамбике было не так. Португальцы отчаянно держались до последнего, пока не рухнул в 1974-м диктаторский режим в самой Португалии. И пока держались — отчаянно утюжили мозамбикцев самыми варварскими методами. Например, армейской тактикой «выжженной земли» против местных крестьян.

Колония

«Ну да, ты верно говоришь, мы, темнокожие, тут тоже не коренной народ. Но спроси любого парня на улице — и никто тебе не скажет, что кто-то тут жил до нас. Ну да, мы пришли с севера и выгнали койсанов (бушменов) с их земель. Но в школе нас учат по-другому, говорят, что мы тут были всегда», — продолжает Эднилсон.

Тут другое отношение к белым и другие пропорции. В ЮАР белые фермеры поколениями жили бок о бок с темнокожим населением, строили государство, защищали его от британцев. В Мозамбике же белых очень мало. Когда рухнул колониальный режим, все португальцы, кто смог, уехали почти в один день. Это стало катастрофой для управления государством, образования и здравоохранения. Страна разом лишилась хоть сколько-нибудь квалифицированных кадров на руководящих позициях.

Мы гуляем по саду, который достался мозамбикцам в наследство от британского ландшафтного дизайнера, строившего все для богатых португальцев. Среди разрушающегося страшного Мапуту это просто озарение. Внезапно посреди городского сада мы видим больше полутысячи летучих копошащихся мышей самых разных размеров, висящих на деревьях. Это шокирует. Люди идут под ними мимо, будто это просто обычные голуби.

«Наш злейший футбольный оппонент — это Замбия. С ними мы зарубаемся не на шутку. О, Зенит! Халк — крутой футболист!! Он играл в Португалии, мы следили за ним. Мы вообще постоянно смотрим португальскую лигу. Я фанат „Бенфики“, Эднилсон — тоже. Кстати, знали, что Эйсебио, лучший футболист Португалии ХХ века, — родом из Мапуту? Мы гордимся им». Я вспоминаю слова про ненависть к португальцам.

Это португальцы застроили центр Мапуту высотными бетонными зданиями. Тогда в Африке это выглядело нереальными дворцами. Вход в эти районы, в самый центр столицы, был настрого запрещен местному населению, включая и Эйсебио. Позже он, уже став звездой, пытался перейти из купившей его «Бенфики» в «Интер». Но диктатор Португалии запретил переход со словами: «Эйсебио — собственность португальского народа». Такая вот двусмысленность.

На черный рынок

К нашей машине со всех сторон бегут мрачные люди в драной одежде. Мы — их цель. Я замечаю, что у половины из них в руках дрели и шуруповерты. Их с полтора десятка, они быстро обступают автомобиль со всех сторон. Выехать теперь невозможно. Мы с Соней на заднем сидении. С каждой стороны мозамбикцы с дрелями прижимаются к окнам и складывают ладони козырьком, чтобы разглядеть нас через тонировку. У Сони на коленях лежит дорогая зеркалка. Закрыты ли двери, проверять уже точно поздно. Мы сидим как парализованные. В этот момент у меня ощущение, что с переключениями я переборщил.

«Добро пожаловать на черный рынок!» — с гордостью протяжно говорит наш юный гид Эднилсон. Кажется, он вообще не парится. Мы приехали в стремный район Мапуту по моей вине. Я задался целью найти настоящие автомобильные номера из Мозамбика, мою коллекционерскую одержимость. Задача, легко решившаяся в Свазиленде, оказалась нетривиальной тут. И Эднилсон без разговоров повез нас на черный рынок столицы Мозамбика. Он вообще оказался не склонен к рефлексии.

Я вижу, что наши «гости» общупывают машину, раскачивают зеркала. Наши африканские гиды не подают виду. «Дрели у них для того, чтобы быстро отремонтировать твою машину. Но это — ловушка. Тебе наделают таких работ, которые ты не заказывал, и заставят платить или отберут тачку. Наш товарищ пару недель назад так вписался без нас и встрял на неподъемную сумму. Пришлось собирать деньги на выкуп», — весело делится с нами низкорослый, похожий на футболиста Халка, напарник нашего гида.

Как в квесте, нас отправляют к одному человеку, потом к другому. Мы кружим по переулкам. Я уже не рад своей затее. Эднилсон бьет по тормозам и говорит мне: «Идём!» Я, прилично перепугавшись (тут было другое слово), иду с ним к странному типу, перед которым импровизированный стол из ящиков. Меня, не скрываясь, разглядывают какие-то бугаи, вьющиеся вокруг. Мужик хлопает на стол пачку номеров и трещит по-португальски с Эднилсоном. Я вяло торгуюсь, мечтая свалить.

Вдруг один мужчина наклоняется ко мне: «Смотри! Я как ты, у меня голубые глаза. Тут во всем Мозамбике нет темнокожих с голубыми глазами!» Я, неожиданно для себя, разряжаю обстановку, снимаю очки и ору «Братаааан!» — и обнимаюсь с ним, немного пугая его. Все наконец начинают хохотать — и напряжение проходит.

«Я вам говорил, что в Мапуту спокойнее, чем в нашей родной Бейре и других местах страны. Но те районы в центре, где мы были, — я и сам их обхожу. Это единственное место, где я лишился мобильного телефона посреди дня», — продолжая белозубо улыбаться, рассказывает Эднилсон, вывозя нас из района. Мы сидим, вжавшись в кресло, и нам хочется облить себя антисептиком с ног до головы.

Политика

Африканцы — в душе веселые люди. Бывает, чувак одет так себе, кругом нищета, с виду-то радоваться ему нечему. Но услышит музыку или что-то его развеселит — обезоруживающая улыбка во все лицо и едва ли не в пляс идет. Видишь каких-то людей среди жестяных листов, без электричества, но они играют в футбол или как-то веселятся вместе — и ты чувствуешь человеческую радость. Такое впечатление остается у многих. Но оказалось, что есть все-таки какая-то граница той нищеты и неустроенности, за которой исчезает и эта улыбка. Именно таким нам показался Мозамбик.

«Мы, молодежь, ненавидим политику, но вот наши семьи и люди среднего возраста реально разделены. Мой брат на сто процентов РЕНАМО. Если я вздумаю появиться у него в гостях с девушкой за ФРЕЛИМО, то он выгонит на улицу и ее, и меня. Это не шутки. Но я реально ненавижу РЕНАМО только за то, что они творят последние пять лет», — говорит нам Эднилсон.

Он становится очень словоохотливым, когда разговор касается политики.

Эти странные аббревиатуры — названия двух главных местных партий. В восьмидесятые Мозамбик впал в гражданскую войну. На самом деле это была борьба СССР и прозападных сил. Как это бывает, с одной стороны — просоветские силы с «консультантами» и техникой, с другой — то же самое. 15 лет, разрушенные инфраструктура и экономика, миллионы погибших.

Сегодня это — две партии, они правят вместе, у власти марксисты ФРЕЛИМО. Население по-настоящему расколото. Хотя улицы по-прежнему называются в честь Мао Цзэдуна и Ленина. Правда, я заметил по фотографиям других путешественников, что с улиц начали пропадать эти указатели, и осталось совсем немного табличек.

Уровень жизни

«Замбия — это наши друзья, с Зимбабве мы конкурируем. Малави? Это, конечно, недоразвитая страна», — слово «недоразвитая страна» из уст жителя Мозамбика звучит для меня странно. Но я, конечно, молчу.

Мозамбик соперничает за топ-3 среди самых бедных на всем континенте. По ВВП на душу населения в мире они на 222-м месте из 228 (!!), 196-м по рейтингу безработицы. Средний возраст в стране — 17 лет, до 55 доживает меньше пяти процентов населения. Топ-7 с конца среди всех стран мира по продолжительности жизни. Вторые в мире по количеству больных СПИДом, первые — их соседи из Свазиленда (где болеет каждый четвертый). На севере — ИГИЛ, в середине страны — политические террористы, на юге — сначала жесточайший апартеид, потом политическая ненависть.

«Все, кто чего-то стоит, стараются уехать отсюда. Пути два — Китай и Португалия. Первый — гораздо более реальный. Китайцы вкладывают в нашу экономику, и есть много программ обмена рабочей силой. Трое из пятерых моих друзей уехали в Китай», — и в словах Эднилсона эмоций практически нет.

Эднилсон при этом очень гордится тем, как улучшилась жизнь в Мапуту за последние пять лет. Ну или это ему так кажется. Из окна нашей машины я меланхолично смотрю, как рядом с церковной тачкой с едой для бездомных люди буквально ковыряются в земле, выискивая там упавшие крошки. Такого я не видел, пожалуй, нигде.

Кажется, экономика всего мира идет на подъем. Но Мозамбик лишили международной помощи в 2014 году, и с тех пор в стране все ухудшается. Ты видишь это везде: по состоянию дорог, по полнейшему отсутствию светофоров даже в столице, по опустившимся полицейским-бандитам.

.

***

Мы провели в Мозамбике всего три дня. Мы уезжаем в ЮАР. Я сижу за рулем, жмусь вплотную к одинокому грузовику и про себя считаю километры до границы. Так я пытаюсь спрятаться со своими палевными иностранными номерами от местной полиции. Местный закон требует иметь два светоотражающих жилета и два оранжевых треугольника. В нашем комплекте арендованной машины этих излишеств, конечно, нет. Копы на дороге просто охотятся на иностранцев — и им всегда есть что предъявить.

Ни в одной стране накануне отъезда я не проводил половину ночи, изучая всевозможные форумы по поводу опасностей поездок по стране. Мысленно прожил все лютые случаи с иностранцами, про которые прочитал, а их было много! Главной, по единодушному мнению, были как раз полицейские.

Я заезжаю на заправку. У нас бензиновый Nissan X-Trail. «Газолео?» — спрашивает заправщик. Я киваю и иду платить. Возвращаюсь к машине, сажусь за руль. И тут меня осеняет плохое предчувствие. Я трясущейся рукой хватаю телефон и вбиваю, что означает «Газолео» по-португальски. Вижу перевод — и у меня уходит душа в пятки.

Это значит ДИЗЕЛЬНОЕ ТОПЛИВО!!! «Don’t confuse with Gasoline», — издевательски пишет Гугл. Я представляю, как сейчас в Мозамбике, в чистом поле, буду пытаться очистить топливную систему, и скорее всего, это уже невозможно, и мы тут застряли неизвестно где, — и мне становится плохо.

Заправщик ржет. Несмотря на отсутствие наклеек на нашем баке, он почему-то не послушался моего великолепного португальского и залил обычный бензин. Я ссыпаю ему остатки мелочи.

…Чернокожий мужчина в форме и с автоматом останавливает нашу машину прямо перед спасительной границей, куда так хочется попасть. Быстро забирает паспорта из открытого окна. Наполовину залезает в салон и несет что-то про «Русия! Френдс». А затем резко меняет тон и говорит: «А ну давай организуй что-нибудь». А мелочь как раз закончилась на заправщике. Он сам разглядывает салон, находит сложенную купюру и требует ее.

Когда рядом с паспортным контролем нашу машину облепляют человек пять и говорят, что пройти получится только с ними, мы уже не удивляемся. Оформляю машину, получаем печати.

Казавшаяся диковатой Южная Африка на другой стороне теперь выглядит сверкающей недостижимой цивилизацией. Мы очень рады в нее опять вернуться.

Когда-нибудь мы вернемся сюда, поедем в горы и на океан. Но, пожалуй, должно пройти еще немного времени. Спасибо, Мозамбик, за колорит — в момент поездки, когда нам казалось, что колоритнее быть не может.

p.s. Авторы заглавного коллажа - ресурс Perrito-Burrito.

Наши инстаграмы:

http://instagram.com/leningrad84

http://instagram.com/sonjabellephoto