***

Канал на Ютубе.

Канал в Телеграме. Сообщество в ВК. Канал в Дзене.

Клуб в Strava.

💣💥🔥 Сегодня первый раз выкатила нового коня Shulz🚴‍♀ Всё, что могу сказать - превосходно🙌 Подробности скоро в видео 📽

***

Канал на Ютубе.

Я в Strava, клуб в Strava.

Канал в Телеграме. Сообщество в ВК. Канал в Дзене.

🔊🔊🔊Сейчас будет пост безумной радости, бескрайнего счастья и выброса чистых эмоций😄🙌😍🙈😳

Теперь у меня есть вот такой железный конь - Shulz Easy Fat (2023 г.)🚴‍♀

Как он у меня появился - это отдельная история, навсегда оставшаяся в моем сердце❤

Что касается практичных и технических моментов, то этот велосипед - 8-скоростной фэтбайк с широкими покрышками на 24-дюймовых колесах. Задний переключатель SHIMANO Acera RD-M360, передний и задний тормоза - механические дисковые Radius BR-CX7.

Звезды - кассета 11−34 зуба.

И да, это складной малыш, весом 16, 7 кг.✨
А еще, он имеет складные педальки😍 (Счастье, ведь, и в мелочах?)

Если отойти от технической составляющей, то сначала хотела бы рассказывать о первом своём знакомстве с велосипедами Shulz.

Оно сразу после 1 использования закрепило во мне крайне положительное впечатление от этих велосипедов.

В августе этого года я ездила в Санкт-Петербург в отпуск. Заранее была идея осматривать местные достопримечательности исключительно на велосипедах. Так как свой везти самолетом проблематично, было принято решение пользоваться услугами прокатных пунктов.

Абсолютно все велосипеды, которые я брала в аренду были либо в плохом состоянии, либо в очень плохом. Где-то не работала вилка, на каких-то переключатели, установлены кривые сёдла, и в целом, велосипеды были максимально дискомфортными. Кроме...Shulz😌

Они тоже были не в состоянии новизны. И, честно говоря, при первом взгляде на них, у меня закрались сомнения: что эти малыши на таких колесиках могут? Ехать со скоростью 5 км/ч? Сотрудник проката на мой немой вопрос сразу ответил, что проезжал на этих велосипедах и 100 км за день. В это мне не верилось от слова совсем. Но на тот же момент, находясь в Питере несколько дней, я повсюду наблюдала большое количество людей именно на Shulz... Со скептическим настроем мы арендовали 2 таких велосипеда для поездки в Петергоф.

О том, как мы обкатывали Петергоф, можно рассказывать долго и букав не хватит🙂 Но кратко могу описать: мы проехали за 1 день двойной маршрут, который изначально разделили на 2 дня. С учетом того, что останавливались, снимали каждый пенёк и любовались каждым деревом, успели проехать 70 км за день. Самый смак, это то, что на этих малышах спокойно можно развивать скорость 30 км/ч и более. Что мы и делали, боясь не успеть сдать велосипеды к концу рабочего времени пункта проката. Мы проехали за 2 часа от Петергофа до Питера, Карл! На этих самых малютках, Карл!🔥 "Маленькие, да удаленькие" - вот что можно сказать про Shulz😜Накат просто бомбический! Не ожидала...Еще хочу отметить мегаудобную посадку, седло и плюшки в виде багажника, звоночка, брызговиков, подножки, грипс.

В тот день поездка получилась самой запоминающейся и комфортной за весь мой велостаж. Даже не считая того, что назад из Петергофа гнали как спиди-гонщики...

И, возвращаясь к новому коню-фэту, хочу сказать, что:

- Впервые в жизни становлюсь обладателем двух велосипедов сразу😍

- Впервые в жизни у меня появляется фэтбайк😍

- Впервые в жизни, эта история начинается достаточно нестандартно, включая момент его приобретения😍

- Также впервые в жизни я нормально не спала неделю, пока его доставляла транспортная компания😄

Да, я буду на нём кататься зимой, таким образом тестируя необычный тип велосипеда и диаметр колес для наших краев с рельефной местностью⛰ Так гораздо интереснее🙌

***

Канал на Ютубе.

Я в Strava, клуб в Strava.

Канал в Телеграме. Сообщество в ВК. Канал в Дзене.

«Юноша, говорю тебе, встань!» — сказал Иисус. Умерший сел и заговорил.
Евангелие от Луки, глава 7, стихи 11–17

Потом ко всему этому добавилась малярия — в Жировке, кажется. Печень распухла, селезёнка увеличилась вдвое. Возбудители пировали в моей крови. О, когда я был болен, я научился понимать результаты анализов крови и читать графики температуры. Это меня прекрасно развлекало.

Как я уже сказал, вши сжирали меня. Это выражение, которое мне не надо было бы употреблять. Но я уже давно не такой воспитанный, каким был когда–то. Поэтому я говорю сегодня «жрали». Вши сожрали меня, и ничего.

Кстати, знаете, что стало с моими отмороженными пальцами ног? Их похоронили в огороде за седьмым бараком инфекционного лазарета в Жиздре. Надеюсь, что они там покоятся более или менее с миром.

Видите ли, всё это не имело бы значения, если я был мертв. Но я не мёртв. Я полумёртв. Мне повезло, что мне удалось выбраться полумёртвым. Сказать по правде, я был предназначен для братской могилы в Сухиничах. Предназначен не как отдельный индивидуум, а как часть массы. Масса лежала в двух километрах западнее вокзала Сухиничей, там, где овраг.

Я был единственным, кто избежал оврага. Потому что я совершил обман. Я надул своего командира на 4,3 грамма легкого металла. Признаюсь, это был мой единственный случай коррупции за всю войну. 4,3 грамма — столько весит половинка опознавательного жетона, этого входного билета в «Вальхаллу». Половинка нужна была командиру, чтобы получить возможность сообщить моей матери в Оснабрюке, что я «пал на поле чести».

Это была наглая ложь. В Сухиничах они не погибли, а были забиты прикладами винтовок сибирскими снайперами. И при том не на поле чести, а при 56–градусном морозе между паровозами и крестьянскими хатами. Облака и вороны садились на их плоть, как на дрова.

Это была, вероятно, одна восьмая смерти, которую я тогда испытал. Автоматная очередь просвистела мимо моих бедер и обожгла белую кожу. Это заставило меня побежать прочь. За мной полыхало здание вокзала. В Попково партизаны хотели отрезать мне уши. Для этого они использовали маленькие перочинные ножики.

Но незадолго до этого однажды в Попково я дал какой–то женщине шоколад для её детей из моего сухого пайка (я пытался как–то загладить свою вину за войну, давая хлеб русским детям). Женщина поцеловала мои замёрзшие руки и сказала «Добрый пан», и партизаны позволили мне уйти по заснеженному полю. Но потом они стреляли по мне как по лисице. Это была ещё одна восьмая смерти. Так одна восьмая присоединялась в другой одной восьмой, иногда к ним прибавлялись всего лишь шестнадцатые и двадцать четвертые доли моей смерти.

Теперь после моего освобождения, посреди работы, или в ходе воскресной службы в церкви, или вечером во время бала в пожарной команде, или когда кто–нибудь поёт, они приходят ко мне — восьмые и шестнадцатые доли моей смерти, эти мгновения издыхания телесной оболочки человека, а вместе с ними ревущие снаряды и трескучий мороз, вши, комары, клопы, приказы на марш, цели атаки, планы огня и перочинные ножики партизан.

Читающий эти строки находится в выгодном положении, потому что в любой момент он может с отвращением отложить в сторону мою речь о воскрешении. Ему не обязательно интересоваться, почему один бывает полностью мертв, а другой только наполовину. Полная смерть решает все проблемы. А я, мёртвый только наполовину, больше не в состоянии решить ничего. Я больше не хожу. Я брожу. Я всегда серьёзен.

Я стою и смотрю на ступни моих ног или на фронтон какого–нибудь дома, и только небу известно, что происходит внутри меня. Я больше ни в чем не участвую. Тот, кто берёт меня вместе с собой на какой–нибудь певческий бал, должен подумать, как он будет со мной обращаться. Скорее всего, я уйду оттуда. Возможно, потом я остановлюсь где–то на сельской дороге и прислонюсь к дереву.

То, что я вижу, это пустынные заснеженные пространства и вспышки орудийных выстрелов. То, чего я боюсь, это перемалывающие землю гусеницы танков и раздувшиеся животы крестьянских лошадок, валяющихся в смешанной с тающим снегом грязи. То, что я рассматриваю, это бритые головы повешенных монголов и окровавленная марля у покрытой ледяной коркой ямы с водой.

То, от чего я не могу оторвать взгляд — это парящие в воздухе белые точки над переливающимся снегом, которые вьются вокруг миномёта и осыпают меня огнем. То, что я осознаю — это стволы русских пушек, нацеленных на точку между моих глаз.

То, что я хочу иметь — это хлеб и смалец, и табак, и шнапс, и письмо из дома. То, что у меня есть — это гнилая картошка, обеззараживающие таблетки, патроны и котлеты из мороженой конины. То, что я знаю — это трупы, вороны, капуста, вши и гниды. То, что я не знаю — это отдых, сон и тихая задумчивая улыбка…

Я уже сказал, если бы был мёртв, то нам бы не пришлось об этом говорить. Но я не мёртв, во всяком случае, не совсем. Я живу. Жизнь состоит для меня из обломков, также как и смерть для меня — это сумма обломков. Одна восьмая — осколок снаряда в пояснице, ещё одна восьмая — отмороженные пальцы ног, ещё одна восьмая — зараженная кровь, ещё одна восьмая — повреждённые лёгкие, ещё одна восьмая — заражённая селезёнка, ещё одна восьмая….

Думаю, мне лучше считать в двадцать четвёртых долях. Смерть не исчезает. Это самое ужасное во мне.

Бернхард Шульц, 1946 год. Не опубликованные при жизни автора записки.

Стиль, возможно, покажется кому-то знакомым.

Если накопится критическая масса, подскажу, почему.