Просто цитата из книги Фолкнера "Притча"
Развлекался на днях вечерним чтением, и заметил кое-что странное. Читаю текст, и понимаю, что это всё одно предложение, возможно одно из самых длинных, что я читал. Можете потренировать свою внимательность: (описание того, что видит смотрящий на ночное небо солдат)
"На самом верху были три флага и трое, служащих им, верховых генералов освященный и помазанный триумвират, созвездие, далекое, как планеты в их незыблемости, могущественное, как архиепископы в своем триединстве, величественное, как кардиналы в своих свитах, и несметное, как брамины в их слепых приверженцах; далее шли три тысячи генералов помладше, их дьяконы и священнослужители, иерархат их челяди, псаломщиков, носителей дароносиц, просвир и кадильниц: полковники и майоры, ведающие портфелями, картами и бумагами, капитаны и лейтенанты, ведающие связью и донесениями, которые не давали устаревать бумагам и картам, сержанты и капралы, которые носили портфели с планшетами, отвечая за них головой, и были на побегушках, и рядовые, которые сидели у мерцающих коммутаторов в три и четыре часа утра, разъезжали на мотоциклах в снег и в дождь, водили автомобили со звездами и флажками, стряпали еду для генералов, полковников, майоров, капитанов и лейтенантов, стелили им постели, стригли их и брили, чистили им сапоги и медные части обмундирования, - низшие и даже ничтожные в этой четкой нерушимой иерархии; город был так переполнен генералами высокого ранга с их надменными блестящими штабистами, что лейтенанты и капитаны, даже майоры и полковники по сравнению с ними были ничто и отличались от гражданских только формой, среди них была даже черная кость - люди, прибывшие из зоны боевых действий, по званию майоры и подчас даже полковники, заброшенные в блестящий тихий город непонятными причудами военного метаболизма, который делает с человеком все что угодно, но не отпускает его, ничего не принимает во внимание, ничего не забывает и никогда ничего не теряет - даже листка бумаги, или хотя бы неоконченной записи, или недописанной справки, какой бы она ни была незначительной или пустяковой; кто-то из них всегда находился в городе, их бывало не много, но и не мало; испачканные окопной грязью командиры взводов, батарей, рот и заместители командиров батальонов, которые среди этого массового блеска и сверкания звезд, эмблем, галунов и медно-красных петлиц держались робко и озадаченно, напоминая растерянных, придурковатых крестьян, пахнущих полем и конюшней, вызванных в замок, в Большой Дом для разбирательства или наказания; их словно бы не замечали, а на раненых, безруких, безногих и безглазых смотрели с той же испуганной, неприязненной, брезгливой жалостью, с тем же возмущением и гневом, как на бьющихся в эпилептическом припадке среди дня на оживленном перекрестке; далее шли гражданские: Антипа, его друзья и друзья его друзей, торговец, принц и епископ, подстрекатель, клакер и оправдатель, чтобы подстрекать к попытке, аплодировать намерению и оправдывать неудачный результат, затем все племянники и крестные дети Тиберия в далеком Риме, их друзья и друзья жен и мужей их друзей, обедающие с генералами и продающие правительствам генералов снаряды, орудия и аэропланы, говядину и обувь, чтобы генералы расходовали их на войне, их секретари, курьеры и шоферы, освобожденные от военной службы, потому что портфели надо было носить, а машины водить, потом те, кто жил как paterfamiliae {Отцы семейств (лат.).} на бульварах, проспектах и даже на не очень фешенебельных улицах еще до вступления города в свой четырехлетний апофеоз, во время апофеоза, и будут жить (как они надеялись), когда апофеоз кончится и будет забыт, - мэр и бюргер, доктор, адвокат, инспектор и судья, они не получали частных писем от Тиберия в Риме, однако у них были связи с генералами и полковниками, а не с капитанами и лейтенантами, даже если эти связи ограничивались гостиными и столовыми, затем содержатель кабачка, кузнец, булочник, бакалейщик и ремесленник, у которых не было связей с капитанами и лейтенантами, даже с сержантами, капралами и рядовыми, потому что это их жены вязали за оцинкованными стойками, продавали хлеб и овощи и колотили белье на прибрежных камнях у реки; потом шли женщины, которые не были женами директоров или булочников, торгующие в военное время не ради наживы, а чтобы как-то свести концы с концами, и в том смысле, как две тысячи девятьсот девяносто семь генералов являются одним генералом, они были одной женщиной, независимо от того, поднимались ли штабные полковники при их появлении, или они жили на одном этаже скромного пансиона с капитанами вспомогательного корпуса, или варили суп капралам связи, или, будучи сами армией, получали партнеров для того, что именуется любовью и, может быть, даже является ею, по сержантским спискам, как солдат получает свой неприкосновенный паек или сапоги, и партнеру, отправляясь в окоп, не приходилось надевать шинель или мундир, потому что сержант запрещал ему раздеваться; и нередко женщина засыпала с еще живым и теплым семенем мертвеца; и, наконец, безымянная, безликая масса, оглашавшая криками древний Иерусалим и древний Рим, когда время от времени правитель или кесарь швыряли им хлеб или зрелище, как в старом рождественском представлении убегающий от волков пастух швыряет им остатки своего обеда, затем одежду и, наконец, ягненка, - рабочие, у которых сегодня было только то, что они заработали вчера, нищие и воры, не всегда сознающие, что их занятие - это нищенство и воровство, прокаженные под городскими воротами и дверями замка, даже не знающие о своей болезни, они не были ни военными, ни торговцами, принцами и епископами, не получали никаких выгод от военных контрактов и не надеялись на это, не жирели, существуя, дыша рядом с богатством и расточительностью, сопутствующими смертельной агонии нации, - то странное и неизменное меньшинство, которое всегда отвергает любую возможность принять участие в богатом празднестве разорения своей страны; они никогда не знают счастья, потому что у них нет родных или друзей, у которых есть родные или друзья, имеющие могущественных друзей, родных или покровителей, в сущности, у них нет ничего, кроме атавистической стойкости, вызванной не гордостью и не надеждой на лучшее - некой способностью к терпению, которая даже после четырех лет существования на родной земле в роли терпимого и бесправного отщепенца без надежд и без гордости хотя бы своей стойкостью все же помогала им держаться, не прося, не ожидая ничего, кроме дозволения проявить ее, словно некое бессмертие."
Мобильный Хемингуэя
Захотел собрать библиотеку из книг, которые читал в детстве. И именно в тогдашних обложках. А значит нужно искать на сайтах букинистов у частников. Опубликовал желания и суммы. Звонят, - предлагают. Чтобы не запутаться сохраняю как "Хемингуей", "Фолкнер", " Воннегут", " Борхес" и т.д.
Купил кое-что. Сижу, читаю. Позвонил "Ивлин Во" и предложил подешёвке еще и Джека Лондона взять.
Теперь у меня в контактах есть мобильники поименованных "писателей".
Готовы к Евро-2024? А ну-ка, проверим!
Для всех поклонников футбола Hisense подготовил крутой конкурс в соцсетях. Попытайте удачу, чтобы получить классный мерч и технику от глобального партнера чемпионата.
А если не любите полагаться на случай и сразу отправляетесь за техникой Hisense, не прячьте далеко чек. Загрузите на сайт и получите подписку на Wink на 3 месяца в подарок.
Реклама ООО «Горенье БТ», ИНН: 7704722037
Литература сильных
В нобелевской речи Уильям Фолкнер отнёс себя к единственной школе, которую он признавал, - школе гуманистов и призвал собратьев по перу "убрать из своей мастерской всё, кроме старых идеалов человеческого сердца - любви и чести, жалости и гордости, сострадания и жертвенности, - отсутствие которых выхолащивает и убивает литературу."
Уильям Фолкнер
Чё там у классиков?
Хорошо написанная книга не только тем хороша, что заставляет нас переживать за судьбы героев, верить в происходящее или открывает нам мир с какой-нибудь другой, ускользавшей от нашего внимания ранее, стороны. Зачастую, благодаря ей мы можем почувствовать атмосферу того времени, которое в ней описано и несколько слов вымышленного персонажа передают эту атмосферу лучше, чем сухие отчёты и документы.
В последнее время обсуждение наших отношений с США является центральной темой многих телепередач и газетных статей. Часто упоминают о том, что отношения ухудшились сразу после победы в 45-м над общим врагом.
А что нам скажет мировая литературная классика?
Уильям Фолкнер. Роман "Особняк". Заключительная книга трилогии о Сноупсах. Год издания - 1959. Минк Сноупс выходит из каторжной тюрьмы, где отсидел 38 лет за убийство. Он едет домой на попутной машине. Время действия - 1946 год.
" Вдруг он вытянул шею, выглянул в окошко:
- Как похоже на... - И сразу замолчал. Нет, он теперь на свободе, пусть хоть весь свет узнает, где он провёл тридцать восемь лет. - ...на Парчмен, - договорил он.
- Ага, - сказал шофёр, - тут лагерь.
- Что? - спросил он.
- Лагерь военнопленных, которые с войны.
- С какой войны?
- Да где же ты был последние пять лет, папаша? - сказал шофёр. - Проспал?
- Я далеко был,- сказал он. - Помню, была какая-то война с испанцами, - я тогда был мальчишкой, потом с немцами. А с кем они сейчас дрались?
- Со всеми. - Шофёр крепко выругался. - С немцами, с японцами, даже с Конгрессом дрались. А потом струсили. Дали бы они нам побить русских, и всё было бы в порядке. А они только фрицев и япошек побили, а потом решили всех задушить до смерти деньгами."
Такие вот, получается, настроения в "массах" по отношению к совсем недавним союзникам.
Кстати, как мы вспоминаем послевоенные годы? Как жизнь впроголодь и отсутствие самого необходимого. А там, где велись бои - разруха. И в том же "Особняке" натыкаемся на вот такой абзац:
" Чарльз вообще часто думал, что теперь все местные американские странствующие рыцари - либералы и реформаторы - станут безработными, потому что даже в таких заброшенных, ранее забытых уголках, как Йокнапатофский округ штата Миссисипи, у всех накопилась масса денег - не только у бывших солдат, заработавших их кровью, но и у рабочих военной промышленности - сварщиков, строителей и механиков,...которым платили два, три, а то и четыре доллара в час; их заработок рос такими темпами, что они не успевали тратить деньги. Что же касается негров, то их новое школьное здание в Джефферсоне было гораздо лучше школы для белых. Да ещё чуть ли не у каждого обитателя лачуги, где не было ни электричества, ни канализации, появились купленные в рассрочку автомобили, радиоприёмники и холодильники, битком набитые бутылками пива...а кроме этого, всякие социальные нововведения не только уничтожили голод и неравенство, но и лишили многих работы, заменив её новым кустарным ремеслом или, вернее, новой профессией, не требовавшей никакой подготовки: простым производством детей. Так что Линде теперь в Джефферсоне бороться было не с чем. Если подумать, так и вообще больше не с чем было бороться, потому что русские сами победили немцев и в её помощи больше не нуждались."
Вот такие интересные сведения даёт нам иногда беллетристика и это ещё один повод читать хорошие, умные книги.