— Наконец-то, — выдохнула Дюбуа, ставя коробку на стол. — Наверняка результаты баллистики, которые я жду уже десять дней.

Она взяла канцелярский нож. Билли, потеряв интерес к сахару, посмотрел на посылку.

На обертке красовалась наклейка с декларацией: «Книга подарочная. Р. Брэдбери, "451 градус по Фаренгейту"». Рядом, аккуратным рядком, были наклеены новенькие, чистенькие почтовые марки с портретами королей. Штамп отправления гласил: «Главпочтамт, 16 декабря, 08:00».

Дюбуа поднесла лезвие к бечевке. — Странно, — пробормотала она. — Тяжеловата для одной книги. Может, там еще и папки с делом...

В этот момент Билли словно током ударило. Он спрыгнул с подоконника, выбил нож из руки детектива и с силой пихнул коробку со стола. — Ложись! — заорал он, опрокидывая тяжелый дубовый стол и увлекая Дюбуа за собой на пол.

Коробка ударилась об пол. Раздался хлопок, шипение, и комнату озарила ослепительная вспышка. Струя жидкого огня вырвалась из разорванной упаковки, мгновенно поджигая шторы и кресло, где секунду назад сидела детектив. Сработала зажигательная ловушка.

Пока пожарная сигнализация заливала их пеной, а Дюбуа кашляла, пытаясь осознать, что Билли только что спас ей жизнь, студент с тоской смотрел на лужу грязной воды, в которой растворялся его последний кубик сахара.

— Ты мне должна ужин, детектив, — прохрипел он. — И на этот раз — с десертом.

Как Билли догадался, что в посылке ловушка?

(2 логические нестыковки)

Биллиграм

Билли, которого суматоха спасла от необходимости доедать овсянку, тихо слез со своей койки.

Стив лежал на спине. Он попал сюда с переломом ноги и последние три дня был прикован к постели, развлекаясь лишь чтением комиксов. Теперь же на его груди, придавливая больничную пижаму, лежал тяжелый том в темно-синем переплете.

Билли скосил глаза. «Смерть Ивана Ильича» Льва Толстого. Злая ирония для парня, который просто сломал лодыжку на физкультуре. На боковом срезе страниц, прямо по бумаге, черными чернилами было выведено: «9:10».

— Я не делал этого укола, — глухо простонал доктор Ньюман. — Я вообще не заходил к нему последний час. Я был в ординаторской! — Но я же видела белый халат! — рыдала Лиз. — Свет был приглушен, тихий час же, но кто еще это мог быть?

Билли подошел к телу ближе, стараясь не наступать на рассыпанные таблетки. Он посмотрел на левую руку Стива, лежащую поверх одеяла.

На тыльной стороне ладони был аккуратно заклеен пластырем внутривенный катетер — «бабочка», который Стиву поставили еще при поступлении, чтобы не колоть вены каждый раз для капельниц. Затем Билли перевел взгляд выше. На локтевом сгибе той же руки расплывался свежий, наливающийся синевой кровоподтек, а в центре виднелась крохотная точка от укола. Рядом на тумбочке, среди комиксов, валялся забытый кем-то резиновый жгут.

Билли вздохнул и посмотрел на бледного доктора. — Вытирайте слезы, Лиззи. Доктор не убивал Стива. У нас здесь был кто-то другой, кто очень хотел казаться врачом, но понятия не имел, как им быть.

Почему Билли решил, что смерть соседа — это убийство, а не врачебная ошибка доктора?

(2 главные улики за исключением книги)

Биллиграм

В 1907 году Лондон гудел, как растревоженный улей. В дешёвой комнатке в Кэмден-Тауне нашли мёртвой молодую женщину — Эмили Диммок. Ей перерезали горло. Детали произвели сенсацию: Эмили была проституткой, клиентов — множество, мотивов — ещё больше. Полиция рыскала за «клиентом-убийцей», газеты пестрели заголовками, а публика жаждала крови. В конце концов, на скамье подсудимых оказался художник Роберт Вуд. Но суд присяжных, к всеобщему изумлению, вынес оправдание. Дело повисло в воздухе. Убийцу так и не нашли.

Но тишина после этого судебного скандала была обманчива. В двух шагах от того самого дома на Сент-Пол-роуд, в своей студии на Фицрой-стрит, художник Уолтер Сикерт начал собственную следственную работу. Его инструментами были не допросы, а кисть и холст. Результатом стала не одна, а целая серия картин — мрачных, душных, неотпускающих. Сегодня искусствоведы спорят, сколько их было точно — три, четыре, пять? Но все они вращаются вокруг одного сюжета.

Представьте: убогая комната. Ободранные обои в мелкий цветочек — точно такие же, как на фотографиях из дома Эмили Диммок в газетах. Железная кровать. И на ней — парочка, от которой веет ледяным холодом. Полностью одетый мужчина сидит на краю, его спина сгорблена под тяжестью невыносимых мыслей. Рядом, отвернувшись к стене, лежит обнажённая женщина. Их разделяло молчание и полное непонимание. Не было ссоры или скандала. Была лишь давящая тишина и повисший в воздухе вопрос.

И этот вопрос Сикерт вписал прямо в названия картин. Самая известная из них называется не просто «Убийство в Кэмден-Тауне». Её полное название — «Убийство в Кэмден-Тауне, или Что нам делать, чтобы оплатить аренду жилья?». В этом «или» — весь смысл. Сикерт предлагает нам поразмышлять: вы видите жуткое преступление или отчаянную бытовуху? Он сводит убийство к его истинным причинам — к чудовищной, удушающей бедности. К тому, что люди в таких комнатах не думают о высоком, они думают о завтрашнем дне. Как заплатить за эту конуру? Как не оказаться на улице? Проституция для женщины и беспросветное отчаяние для мужчины — не выбор, а условия выживания. И преступление здесь — не вспышка злобы маньяка, а возможный, страшный финал этой ежедневной пытки под названием «нехватка денег».

Картины Сикерта произвели ошеломляющее впечатление на публику. Но настоящий детективный триллер начался спустя почти сто лет, когда американская писательница Патрисия Корнуэлл заявила: да никакой это не социальный анализ! Сам Сикерт и есть убийца. Её «улики»: художник был жутко одержим темой. Он разыгрывал сцену убийства у себя в студии, укладывая на кровать манекен. Хранил как фетиш красный шейный платок — в криминальном фольклоре того времени такой платок носил тот, кто уносит тайну в могилу. Интересовался Джеком-Потрошителем. Звучит как сценарий для мрачного сериала.

Однако большинство историков смотрят на это скептически. Для них Сикерт — не маньяк, а бесстрашный и циничный реалист, как репортёр с передовой. Он вытащил на свет грязь и боль трущоб и показал её благочестивой публике без прикрас. Его «странности» — часть метода. Он был актёром и вживался в роли, чтобы понять, что чувствуют его персонажи. Его картины — не признание, а обвинительный акт, вынесенный не человеку, а целому обществу, которое своей системой и равнодушием породило эти комнаты и эти судьбы.

Итак, что в итоге? Нераскрытое преступление — да. Выдающиеся картины — бесспорно. Но, пожалуй, главное, что оставила после себя эта история, — сложный вопрос, поставленный Сикертом. Он заставляет зрителя смотреть на двух людей в убогой комнате и решать: мы видим убийцу и его жертву? Или же перед нами две жертвы — жертвы обстоятельств, с которыми они не смогли справиться? Однозначного ответа нет. Делитесь своими размышлениями, как вы думаете?

Источник публикации - Изучаем картины с Марго

Термин, впервые введённый немецким писателем-криминалистом Рихардом Ландерсом*. Характерной особенностью реверсивного преследования всегда является расположение жертвы: она находится позади маньяка (см. изображение).

Чтобы не упустить жертву из виду, маньяк периодически оглядывается, нередко ускоряя шаг. Также он может начать бежать и/или кричать — все эти действия призваны дезориентировать ничего не подозревающую жертву. Затем преступник стремится забежать в подъезд или иное «безопасное» место, рассчитывая, что жертва последует прямо за ним.

🔴 Будьте бдительны!

И не забывайте делиться своим мнением в комментариях. Спасибо за внимание.

* Richard Landers, Liebe ist für alle da (Leipzig: Grundlagenbücher, 2009).

Когда пропадает жених Ребекки, девушка решает во что бы то ни стало спасти любимого из рук жестокого убийцы. Для этого ей надо как можно скорее установить личность преступника, раскрыть его планы и понять, что им движет.