Лизать я любил с детства.

Петушки на палочке, и другие вкусности. А зимой, непременно, железную калитку. И ведь, каждую зиму одно и тоже. Подначивают меня пацаны во дворе, мол, да ты лизни, не ссы, в этот раз не примерзнешь, не такой уж мороз. И каждый раз примерзаю. А пацаны смеются. Хорошо, если сжалятся и за горячей водой сбегают, а то передерутся, кто ссать будет, чтобы я отлип.

Поэтому друзей у меня не было. Кому охото дружить с дураком, который каждый год ведётся на одно и тоже, и на которого можно запросто поссать.

Не то чтобы во мне копилась злоба. Нет, скорее недопонимание. Навн, я был не очень умным.
Постепенно моя потребность что-нибудь непременно лизать превратилась в навязчивую идею. Постоянно хотелось попробовать полизать что-то новое. Например, однажды в автобусе, мне нестерпимо захотелось лизнуть старушку, сидевшую рядом со мной. От неё пахло лекарствами, пылью и сухими цветами. Когда автобус подпрыгнул на очередной выбоине, я сделал вид, что случайно прильнул, а сам лизнул мочку уха у той старушки. От таких притязаний, задремавшая мумия очнулась и её матово-белесое лицо озарилось алыми всплесками давно ушедших воспоминаний. Чтобы меня не заподозрили, я выбежал из автобуса на ближайшей остановке.

От лизания я получал истинное наслаждение. К тому же, переехав в новый район, где никто меня не знал, я мог проводить свои эксперименты без особых трудностей.

Я лизал собак, кошек, скамейки, окна, деревья. Всё, что только могло прийти мне в голову. Таким образом, я собирал сведения об окружающей среде. Журнал ощущений с моей голове был составлен исключительно из этого. Потребности мои росли. Я никак не мог остановиться.

Людей я лизал редко, потому что это требовало особых навыков. Нужно было действовать незаметно, иначе можно было получить по морде или вообще загреметь в милицию. Людей я старался лизнуть в часы пик. Для этого я втискивал своё тщедушное тело в автобус, который то и дело трясло. И там уже действовал по обстоятельствам. Только однажды меня чуть было не поймали, мужчина стал орать на весь автобус, что я хотел его поцеловать. "Выкиньте этого пидораса из автобуса, нечего ему с приличными людьми ездить",- высказалось единогласно общественность. И меня выкинули. Не побили, наверняка пожалели как юного, но уже свернушего на кривую дорожку.

Тогда я на какое-то время перестал лизать в автобусах. Боялся очередного провала. Я находил спящих пьяных людей и лизал им уши, лоб, закрытые веки, которые от теплоты прикосновения губ вдруг начинали пархать, как крылья бабочки, оголяя мутные от водки глаза. Я тут же исчезал. Облизанный снова впадал в забытьё, думая, что был поцеловал самим ангелом-хранителем, который уж точно не даст ему, бедолаге, замёрзнуть на своем праведном посту.

Но, однажды, когда я лизал очередную оконную раму, меня застукали соседские пацаны. Дети злые по своей природе. Это не объяснимо, но факт. Больно заломив руки, меня отвели к старшему по кличке Бабуин. Бабуин презрительно посмотрел на меня и спросил:

- Хули ты там делал, малой?

- Лизал окно, - робко ответил я.

- Жопу мне не хочешь полизать,- цыкнул он.
И весь двор залился звонким мальчишеским смехом.

- Не хочу,- гордо ответил я.
Прекрасно понимая, что снова обрёк себя на страдания. Но в тот момент я не осознавал, что это были мои последние минуты жизни.

- Слышь, пацаны, нам нужны такие лизуны во дворе?- обратился Бабуин к присутствующим.

Все хором выразили свою поддержку старшему.

- Но изгнать его было бы слишком просто. Надо наказать, чтобы он понял.

- А как?- спросил лопоухий пацан, стоявший ближе всех к Бабуину.

- Пусть он рельсу лизнет. А мы посмотрим. Шанс ему даём, правильно, пацаны!

Общий ор снова выразил свою безоговорочную поддержку этому решению.

Меня повели в сторону железки. Я не сопротивлялся. Да и бежать было некуда. Тогда я все ещё надеялся, что ничего страшного не произойдет.
Несколько более крупных пацанов наклонили мою голову вплотную к рельсе.

- Ну, давай, лизун,- скомандовал Бабуин.- Покажи нам, как ты умеешь. Мы ведь можем и по-плохому заставить.

Кто-то больно ткнул меня мыском ботинка в бок. И я лизнул рельсу. И тут же примерз.

Увидев, что я примерз, меня перестали держать. Я пытался вырваться, но мороз на этот раз хорошо сработал.

- Намертво, - подтвердил лопоухий.

Внезапно, из-за поворота послышались паровозные гудки.

Бабуин приподнялся на насыпи
- Пацаны, валим, пассажирский.

Все кинулись в рассыпную. А я остался. Пытаясь оторвать язык от рельсы я только расписался в собственной никчемности. Поезд приближался. Видимо, машинист слишком поздно заметил меня и даже нажав на тормоза, уже никак не мог спасти сложившуюся ситуацию.

P.S.
Говорят, что приговоренный к смертной казни дворянин Диц фон Шаунбург в 1336 году, после отсечения головы смог вскочить на ноги и на глазах у обезумевших от ужаса короля и придворных, орошая землю потоками хлещущей из обрубка шеи крови, стремительно промчаться мимо них.
Я побил его так называемый рекорд. Моё тело пробежало несколько сотен метров до того самого двора, где на своем импровизированном троне из старых покрышек восседал Бабуин, а рядом толпилась его свита. Я добежал до него, держа в руках собственную голову. Оцепенев от ужаса никто не мог даже пошевелиться. Я поднес свою голову ко лбу Бабуина и в последний раз лизнул.