Ампутация

Ампутация кисти руки — одно из увечий, которому больше всего противилась цивилизация. Устав 1791 года, чл. 4 заключал следующее: «Тот, кто будет приговорен к смерти за убийство, поджигательство или отравление, будет отведен на место казни, одетый в красную рубашку. Голова и лицо убийцы будут покрыты черной тафтой; ее откроют лишь в минуту совершения казни». Но устав 1810 года, возвратившись к прежнему, прибавил, что убийце, как было при древнем законодательстве, отрубят кисть руки (чл. 13). Лишь в 1832 году уничтожили это бесполезное, недостойное образованного народа, наказание. Чл. 13, гласит: «Преступник, приговоренный к смерти за убийство, будет отведен на место казни в рубашке, с босыми ногами и покрытой головой. Он будет находиться на эшафоте, пока пристав не прочтет приговор, и затем немедленно казнен».

Вот уж точно прогресс! Но не заключается ли в формальности продолжительного чтения судебного решения остаток варварства, оскорбление человечества?

С каким затруднением это наказание исчезало из наших законов, легко судить, какие глубокие корни пустило это постановление в наши нравы. Исторические и судебные аналии наводнены примерами увечья — отнятием кисти. В 1849 году 24 марта Жеоффрою де Сент-Дизье отрезали кисть, за то, что он оскорбил королевского сержанта.

В 1525 году Жан Леклер был осужден, за то, что опрокинул статуи святых: ему вытягивали калеными клещами руки, отрезали кисть, оторвали нос, и затем медленно жгли на костре. Баррьеру, покушавшемуся на жизнь Генриха IV, отрезали кисть, в которой он держал нож, когда хотел совершить это преступление. Печальное и возмутительное перечисление, которое бы, к несчастью, было весьма легко сделать гораздо длиннее.

Я опишу в нескольких словах, как производилось это наказание. Осужденный, встав на колени, кладет свою руку, обратив ее ладонь вверх, на плаху, и одним ударом топора или большого ножа палач отрубывает ее. Ампутированную часть всовывали в мешок, наполненный отрубями. Во времена действия закона 1810 года это увечье производилось с помощью ножа и на том же эшафоте, где была поставлена гильотина.

Едва прошло сто лет с тех пор, как это зрелище представлялось глазам на наших площадях!

Наконец мы подходим к концу описания, и последнее из них — ампутация ног, которая нисколько не была в чести, скорее, она наводила ужас. К ней прибегали лишь при первых королях Франции. Самый древний пример этого рода истязаний, который удалось нам найти, это, когда Фредегонда приказала отсечь руку и ногу священнику, которому она поручила умертвить Брюнего и которому не удалось это сделать. Кроме того, в ту эпоху было весьма обыкновенным наказывать таким образом рабов за легкие провинности, и в частных междоусобных войнах XI века часто случалось, что взятым в плен выкалывали глаза и отрубывали нижние конечности. Таким образом поступали Ангеран I, сеньор де Куси и граф де Намюр. Наконец мы находим в законах Людовика Святого, что за вторичное воровство тоже отнимали ногу.

О таком роде наказаний, которое мы только что описали, можно сказать, что с их варварством может сравниться только их невежество.

В течение шести веков, начиная с 1272 и до 1832 года, на территории Франции было доказано, что ожидавшийся результат увечий, то есть исправление виновного, его желание смыть неизгладимое пятно бесчестья — химера столь же тщетная, сколь опасная… опасная без всякого сомнения, потому что увечье не только выбрасывало виновного из общества, предавая его всеобщему презрению, но и исключало его из круга человечества.

Запятнанный несмываемым клеймом тот, кто лишь заблуждался до того времени, делался чудовищем, ответственность которого уменьшалась с потерей деятельности, которой его лишили. Разве общество может приказать ходить тому, кого оно сделало калекой? Столь же жестокое, сколь несправедливое, могло ли оно заставить работать того, кого оно лишило рук и глаз?

Перед заключением этой главы, мне кажется, я должен сказать несколько слов о клеймении, которое по несмываемому пятну, налагаемому им на осужденного, может быть причислена к увечью.

Анри Сансон, Записки палача, или Политические и исторические тайны Франции

Олимпийский чемпион по фигурному катанию Роман Костомаров рассказал, что даёт ему силы жить после того, как после тяжёлой болезни он лишился стоп и кистей рук.

«Что спасает в первую очередь – это близкие, дети, ради которых жить. Если нет никого рядом, то и жить не хочется, оставшись в таком состоянии. Особенно если ты не имеешь возможности ходить на протезах, желания это делать. Это абсолютно меняет твоё состояние – если есть желание и есть возможность, нынешние технологии позволяют…

Я поездил на инвалидном кресле и понял, что не могу сам крутить колёса. Мне нечем. Ног нет, я лишился всего, что нужно для жизни фактически.

Это абсолютно меняет твою голову, тебе нужно для этого много работать, тренироваться, потому что больница, кома полностью выбивают из колеи. У тебя могут появиться пролежни, которые болят долгое время, потому что ты обездвиженный лежишь. Ты теряешь в весе очень сильно, ты не можешь поднять голову с подушки, руку приподнять, обрубленную ногу приподнять…

Но благодаря желанию идти, благодаря тому, что ты знаешь – дома тебя ждут дети, я не хочу, чтобы меня видели дети на коляске. Это я сразу сказал – я поеду домой только на протезах, потому что не хочу, чтобы дети видели, что инвалид приехал. Да, я инвалид, но я пришёл домой на ногах, пусть даже через боль, и сейчас через боль, когда получил постоянные протезы.

Когда ты ходишь, ты чувствуешь себя человеком. Ты встаёшь в полный рост, и ты практически такой же, как ты был. Есть ощущения того, что ты нормальный человек. В это должны верить люди, которые имеют те проблемы, что и я»

Олимпийский чемпион, фигурист Роман Костомаров рассказал, как заболел и попал в больницу в январе текущего года. Спортсмен провёл в медицинском учреждении 175 дней и пережил ампутацию конечностей.

«Вернёмся чуть-чуть назад, в предновогодние дни. Оксана, моя жена, заболела. В новогоднюю ночь у неё была температура 39,5. Она поняла, что с такой температурой ей будет тяжело 1-3-го числа выступать, и начала пить антибиотики, со мной всё было хорошо. Со временем Оксане становилось лучше, но так как я катаюсь с ней, постоянный близкий контакт… Вероятно, что я где‑то заразился, подцепил вирус.

Болело плечо, старая травма обострилась. По ходу нашей программы затрагивалось это плечо, и усиливалась боль. Приходилось периодически делать после Нового года обезболивающие уколы. Плюс я начал немного подкашливать. Температуру никогда не измерял, покашлял – пройдёт через 3-4 дня, у меня всегда так было.

Доктор был на катке, я приходил только за обезболивающими, плечо болит. Вроде бы всё хорошо. Кроме кашля, никаких симптомов не было. Числа 8-го, когда мы закончили все выступления, я говорю Оксане: «Поеду, соберёмся с ребятами». С моим другом Иваном Скобревым мы регулярно ходили в баню, купались в проруби, прыгали в купель. Не то что купались как моржи – погрелся, искупнулся, всё это для здоровья.

Вполне вероятно, что накопление моей болезни и «забивание» её обезболивающими ослабили мой иммунитет. Организм же тебе не скажет: «У тебя ослаб иммунитет, ты в баньку не ходи, в прорубь не прыгай». Я в баню 100 раз в году хожу, это норма для спортсмена. Я попарился, залез в прорубь, попарился, залез в прорубь.

Вызвал такси, поехал домой. Вероятно, в последний мой нырок уже совсем как-то ослабился мой иммунитет. Когда я сел в такси и поехал домой, начал кашлять нон-стоп. Кашель уже был как из трубы, наверное, это действительно было какое-то воспаление лёгких. Я не мог откашляться, 45 минут я ехал до дома и кашлял, и кашлял, кашлял и кашлял. Дома это продолжалось несколько часов. У меня начало болеть в боку, мне казалось, что у меня уже сводит мышцы, я не мог вдохнуть. Что‑то подозрительное, у меня никогда такой боли не было.

Решили вызвать скорую помощь. Думал, может быть, посмотрят, капельницу какую-нибудь сделают, и на этом всё закончится. Сделали мазки на ковид, послушали – всё нормально. Но сказали, что надо ехать в больницу, чтобы провести обследования, которые дома сделать нельзя. Я говорю: «Поехали». Я помню палату, где лежит много человек, все разные, кто-то переломанный, кто-то кашляет. Два раза я вставал, ходил в туалет, дальше ничего не помню»

«Что ж, присаживайтесь, рассказывайте с чем вы к нам» - обратилась я к нему, параллельно намывая руки. «Да вот, рана странная на руке. Уже давно. Болит немного, ночью посильнее, но на таблетках вроде нормально. Я из дома работаю, не люблю выходить с людьми общаться и это вот всё. Думал, ну, само пройдет. Примочки там всякие делал. А тут, мать приходила, доканала вопросами. В итоге сошлись, что схожу к терапевту. Сходил. Она к вам направила. Правда это было пару недель назад. Ну долго с мыслями собирался» - выпалил он монотонно, приглушенным голосом съедая окончания слов и опустив глаза в пол. В общем было похоже на исповедь плохиша, носившегося по школьным коридорам и сбившего с ног директрису. Я подняла бровь скалькулировав в голове примерные сроки обращения, поменяла простыню на кушетке и попросила помочь ему с курткой медсестру. «Давайте смотреть, что у вас там» - бодро и оптимистично произнесла я. Ну а дальше, как в сериале ликвидация «Картина маслом!». Под этой несчастной, пропитавшейся уже почти полностью красно-желто-зеленой повязкой, была глубочайшая раневая поверхность, через которую было видно что-то белое. Позже оказалось, что это была кость. КОСТЬ, Карл! Ну и это еще не конец. По ее краям, что-то шевелилось. Как знаете, если всмотреться в испорченное мясо, в нем будут заметны маленькие червечки.  Тут было что-то типо того. Во всяком случае хирурги, которые проводили санитарную ампутацию, были впечатлены и на отделении его прозвали: «Дождевой». Да. Такие красочные картины достаточно часто случаются в онкологии, когда опухоль игнорируют, она просто начинает распадаться, и появляется отличная теплая влажная среда для размножения всяких паразитов. По мере роста опухоли, нервные окончания тоже поражаются и болевых ощущений, как таковых может не быть. Просто тупые ноющие боли в этой области. Я как то натыкалась на похожего пациента, который пытался отчаянно лечить крупную экзофитно растущую меланому всякими «удушениями ниткой» и «целебными травками с заговорами». Все пути в итоге ведут в одно и тоже места, только прогноз уже гораздо хуже.

С парнем в итоге, не смотря на живописную картину, все оказалось более-менее не плохо. Ну опять-таки, кому решать более это или менее, не знаю. После санитарной операции и удаления руки до 1/3 плеча, его дообследовали. Опухоль оказалась местно-распространенная, высоко-дифференцированная (а значит вероятно вялотекущая), но по структуре саркома.

«Саркома - опухоль из соединительной ткани. Как правило, встречаются чаще у младшей возрастной категории и в массе своей плохо поддаются терапии. Основной подход лечения – хирургическое удаление. А дальше обследование через определенные интервалы и тщательное наблюдение за наиболее характерными для метастатического поражения органами мишенями, на предмет поражения».

После хирургического вмешательства судьба того парня мне уже мало известна. Знаю, что ему проводили химиотерапию. Было прогрессирование в виде метастатического поражения легких. Потом снова химиотерапию, но потом относительно долгий период стабилизации заболевания.

В общем если в этой басне и есть мораль. То, дорогие люди, будьте внимательнее к своему тему (я уж не говорю к здоровью! На здоровье забивают все, и врачи в первую очередь). Но не запускайте уж до червей. Или запускайте. Будет еще у одного врача яркое воспоминание.

Срочно в городскую ветклинике с рентгеном. Заключение: ампутация фаланги.
операцию назначили на следующий же день. С 9 вечера голодовку, с утра пораньше в клинику. Укол кошке, подписывание документов и предупреждение о возможных рисках и слова о том, что клиника не несёт ответственности, если животное не выйдет из под наркоза. В этот момент хотелось просто забрать Белку и уехать куда глаза глядят,но собравшись с мыслями подписываю договор и оставляю номер телефона. Через 2 часа муж едет забирать кошку и, о чудо, живая. Пьяненькая, но живая.

Другая проблема нарисовалась. Слетела повязка. Я на работе, муж в больнице, с кошкой сидит подруга. Оперативно нацепила на неё воротник и запихнула в переноску. Ой как нам не понравился воротник, но ещё больше не понравилось, что нас заперли. В итоге воротник снят, а кошка увлечена попытками к бегству из переноски. Через время затихла, что было не к добру. Начала вылизывать свою больную оысую лапу. Опять воротник и ожидание мужа из больницы, что бы опять отвезти в клинику и заново забинтовать.

В клинике говорят "а зачем бинтовать? У вас же воротник есть!" Глаза на лоб полезли! В смысле зачем? Кошка ходит по квартире, в туалет и прочее. Это же пыль, грязь, да и сорвать воротник она может. В итоге забинтовали обычным бинтом, только вот хр*ново забинтовали. Лучше бы повязку опять наложили.


К чему же весь этот длинный пост. Обитатели пикабу, может кто сталкивался с таким? Повлияло ли это как то на жизнедеятельности пушистого друга, или он пришёл в норму и продолжил быть таким же активным? Сердце кровью обливается сейчас, когда смотрю на неё. На лапку не наступаем и жалобно плачем.

Олимпийский чемпион, фигурист Роман Костомаров, проведший 175 дней в больнице и переживший ампутацию конечностей, стал гостем телепередачи «Секрет на миллион», где поделился мыслями о жизни после случившегося.

«Очень тяжело… Я сейчас имею возможность полазить в телефоне, просматриваю ролики, как мы с Оксаной ставили новый номер, и сразу слёзы накрывают… Когда видишь свои ноги и руки и какой человеческий организм совершенный, и какой он несовершенный теперь у меня…

Надо признать, что это теперь навсегда. Что бы ни делали, какие протезы ни ставили бы. Это не заменит мне руки и ноги. Без ног ещё прожить можно, но как жить без рук? Весь быт построен на этом. Я набил на руке, что смерть — это часть жизни. Я с этим и правда столкнулся, а на другой руке выбил свои инициалы. Бицуха появилась на руках, такая «операционная» бицуха», — сказал Костомаров в эфире.